Текст книги "Гробовщик (СИ)"

Автор книги: Горан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Полковник задумался.

– А спишем потом как? – спросил он после паузы.

– Зона, – развел руками Михалыч. -Массовое помешательство погнало местную погань на блокпосты. Или, может, излучение, какое неизвестное. Очкарики сами придумают. Без нас.

– А что будет, если эта, как ты её называешь, «погань», не остановится и дальше попрёт?

– Тебе что за печаль? За это уже не ты, а Щеглов отвечать будет. Правда он заверяет, что зверушки у него ручные. С полуслова его слушаются.

– Надо будет подстраховаться, – задумчиво сказал Киров. – На каждой точке подобрать по надёжному человечку. Или по паре. Чтобы они потом, когда твари уйдут, проконтролировали блокпосты на предмет «сотых».

– Вот за что я тебя уважаю, так это за умение держать удар, – хлопнул его по плечу Михалыч. – Другой бы на твоём месте раскис или распсиховался. А ты – вон какой молодчина, уже планы строишь.

Он посмотрел на часы блеснувшие золотой искрой на запястье и хлопнул себя по коленям:

– Засиделись мы с тобой, – Михалыч поднялся из кресла и потянулся. – Короче, дня через три жди в гости Щеглова. Утрясёшь с ним детали: время, место, направление ударов. С ним техники прибудут. Камеры наблюдения на столбах монтировать. И в лагерях и на блокпостах. Проконтролируй, чтобы языками не трепали.

– Камеры-то зачем? – не понял Киров.

– А как проверяющим оценить пригодность подопечных Щеглова? По зоне за ними бегать? – засмеялся Михалыч. – Вот он и решил для высокого начальства кино смонтировать. На основе реальных боевых действий.

Он протянул полковнику руку и тот встал и крепко её пожал.

– Ну, будь здоров!

С этими словами приятель Кирова двинулся к двери из кабинета.

– На всё про всё у тебя дней десять. Так что не тяни, – говорил он на ходу, поправляя галстук на шее.

Киров шёл следом, не решаясь задать главный вопрос.

– Михалыч, – наконец набрался он храбрости. – А что потом? Со мной, что потом?

Его приятель остановился, медленно обернулся.

– От тебя зависит, – сказал жёстко он. – Если всё исполнишь – будешь жить. Обещаю. Если обгадишься, кому-то придётся за всё ответить. Вот и отдадим тогда Тревальяну твою голову на блюде. Он давно на тебя зуб точит. Еще с тех пор, как ты его в тендере на разработку ПДА прокинул.

– Да разве же это я тогда по тендеру решал? – возмутился Киров. – Это…

– Я знаю, кто решал, – перебил его Михалыч. – А вот Тревальяну об этом знать не обязательно. Короче, тебе всё понятно?

– Передай там, что я крепко постараюсь, – пообещал полковник.

– Постарайся. Постарайся, дорогой, – сказал Михалыч и вышел, закрыв за собой дверь.

Продолжение следует...

Часть пятая. Час Скорби и Доблести. 8.Их надо остановить

8.Их надо остановить.

– И что было дальше? – спросил Кораблёв.

 – А что могло быть? – пожал я плечами. – Я ушёл. Они остались.

Вечерело. Мы сидели на дебаркадере, свесив, по традиции, ноги за борт.

 Уголёк окурка опасно подобрался к пальцам. Я бросил его в воду.

 – Знаешь что? Переселяйтесь пока ко мне. Временно, – сказал учёный. – Это я к тому, что эти твари, прежде, чем до Западного Лагеря доберутся… В общем, мимо твоей деревеньки не пройдут. А там дети. Чем отбиваться думаешь?

 – Меня не минуют, а тебя, значит, пожалеют?

Учёный усмехнулся.

 – Помнишь, артефакт у меня на втором этаже? Я с ним немного повозился, короче, если его правильно настроить, то дебаркадер со всем содержимым становится как бы призрачным. Мало того, что невидимым, так даже если наткнёшься – насквозь пройдёшь, и ничего не почувствуешь.  Я назвал эту штуку – «Летучий голландец». Красиво? Так что на время всех этих пертурбаций лучше этого места, – он похлопал по деревянной палубе. – во всей Зоне не сыщешь.

 – Мы-то отсидимся, – сказал я.

 Кораблёв долго смотрел на меня, потом сказал:

 – Задачка на воображение. Представь себе, что ты – кот. Живёшь в году эдак в 1943.  И вот как-то занесла тебя кошачья доля на территорию концлагеря возле города, что раньше назывался Освенцим, а ныне переименован в Аушвиц. Смог бы ты-кот жить, как прежде, как ни в чём не бывало, если бы прогулялся по дорожкам этого лагеря?

– Я бы ничего не понял, – сказал я.

 – А если бы и понял, – усмехнулся учёный. – Ладно. Упростим задачу. Время и место то же, но ты не кот, ты – комар. Как с твоей комариной точки зрения, есть ли разница, у кого пить кровь, у начальника лагеря или у заключённого из очереди в газовую камеру?

 – Я не кот! Я не кот и не комар! Я..,– крикнул я и закашлялся.

Кораблёв тут же саданул меня ладонью по спине и продолжил:

 – …Человек? Уверен? Я бы даже за себя не поручился. А за тебя и подавно. Может, хватит уже врать самому себе? Ты же цепляешься за прошлое, потому что боишься принять очевидное. Нет, уговариваешь ты себя, все перемены, это только внешне, под оболочкой я остался тем, кем был. Прежним. И даже доказательства себе выдумываешь. К примеру, такое: раз я чувствую, как человек, значит, я он и есть. И вот тебе уже кажется, что ты жалеешь тех бедолаг в Лагере. А еще тебе хочется, чтобы о твоей жалости узнали те, кого ты жалеешь. Как в той песне: «Пожалей меня, потом я тебя, потом вместе мы пожалеемся…» И ведь сам же прекрасно понимаешь, что жизнь – не песня. И что в ответ на твою слабость, а жалость одна из самых поганых человеческих слабостей, никто тебя не пощадит, а уж за человека тебя считать и подавно никто не станет.

Что за сигареты у Кораблёва? Не успел прикурить, как в вот уже – руке маленький окурок. Новый «бычок» полетел в воду.

 – А знаешь что? – усмехнулся учёный. – Не жалей в общем. Жалей персонально. Возьмём, к примеру, Кирова. Как несправедливо с нашим полковником обошлись. Он всё так распрекрасно устроил, а теперь его крайним сделали…

 На устах Кораблёва была ироничная улыбка.

 – Да причём здесь Киров? – устало сказал я. В голове было пусто и безнадёжно

– А, так ты про солдат с блок-поста, или, может, про бродяг из лагеря? – продолжил тем же тоном Болотный Доктор. – Копыто – тоже бродяга, тоже из лагеря. И таких, как он, там полно. Их ты тоже будешь жалеть?

 Я, молча, прикурил новую сигарету.

 – Ну-ну, давай. Только оборачиваться при этом не забывай. Вполне вместо благодарности может  по кумполу прилететь. А потом тому же Щеглову в лабораторию продадут за пару бутылок водки.

 – Если делать что-то ради будущей благодарности, лучше даже не начинать, – наконец сказал я. – Вот ты увеченных, да больных лечишь ради благодарности?

 – Я другое дело, – насупился учёный, но я прервал его вопросом:

 – Ты уверен, что Щеглов меня купит?

 –  Чего? – растерялся Кораблёв, сбитый с толку неожиданным вопросом. Почесал затылок, забормотал неуверенно. – Сам прикинь. Щеглов занимается выведением бойцовых пород на основе генома человека. Представь теперь, каких монстров он настрогает, если тебя распотрошит! Да что Щеглов! За тебя любой мутагенетик годовое финансирование отдаст. В лёгкую. Ты ж ходячая «нобелевка»!

 Он осёкся, глянул из-под нахмуренных бровей:

 – Только без обид!

 – Да ладно, – отмахнулся я. – А ты со Щегловым как? Пересекался?

 – Давно, – буркнул Кораблёв. – И он врядли меня запомнил.

 – А есть у него что-то, что тебе позарез нужно?

 – В смысле?

 – Ну, какой-нибудь прибор, за который ты пяток пальцев себе отчикренишь – в лёгкую!

 – Положим, пиросеквентор мне бы не помешал, – снова почесал в затылке учёный. – А ты что задумал?..

 Вот тогда-то и прозвучало:

– Их! Надо! Остановить!

Сказано это было именно так: каждое слово в отдельности. Глупо, согласен. Такой пафос к лицу разве что пятикласснику. Ботану, с какого-то перепуга начитавшемуся Дюма.

Кораблёв, помнится, тогда аж захрюкал от смеха.

 – Ван Дам, твою мать! Слай Сталонне! Ты себя в зеркале давно видел, герой боевика? Как ты внутрь попасть собираешься? С боем? Или в стелз войдёшь, аки нинзя хромоногая? Это же объект четвёртого уровня секретности! Кто говорит – десять этажей под землёй, а кто – и того больше! Ты же дальше первого рубежа охраны не пройдёшь!

 – А зачем мне самому идти? – улыбнулся я. – Меня проведут. Вот продашь меня Щеглову в обмен на свой пиро…, как его там, меня под белы рученьки в лабораторию и доставят.

Какое-то время Кораблёв изучал моё лицо, потом махнул рукой:

 – Ладно. Положим, попадёшь ты внутрь. А дальше?

 – Не твоя забота, – сказал я. – Ты, главное – сторгуйся.

Вот с торгом чуть и не вышла закавыка. Дважды Болотный доктор через знакомых на Янтаре договаривался о встрече со Щегловым. И дважды она срывалась. Первый раз Кораблёв увидел отблеск  оптического прицела на крыше одной из пятиэтажек недалеко от оговоренного места и благоразумно повернул моих «лошадок» обратно. Второй раз в лаборатории произошла какая-то авария и было не до него.

Время поджимало. Я начал было нервничать. Сколько ещё осталось дней до начала  полевых испытаний? Два? Три? Не думаю, что тогда Щеглову будет до какого-то там мутанта.

Но, на третий раз встреча таки состоялась. Там-то, в небольшой рощице у окраины Припяти, и договорились о моей и продаже.

А в результате я связанный по рукам и ногам трясся в телеге, которой правил Болотный доктор.

– Ух ты, какие лошадки!

Где-то я уже слышал этот голос?

 – Тпр-ру, холера!

 А это уже мой возница. Эк у него грозно получилось.

 Повозка резко затормозила.

 Похоже, приехали. Я завозился, пытаясь приподняться. Надоело, лёжа на спине, созерцать облака в просветах верхушек сосен.

 – Принимайте груз, – услышал я равнодушный голос Кораблёва. Как он нервничал, когда мы нынче утром обговаривали последние детали. А гляди же ты – держится.

Не успел я опомниться, как в меня вцепилось несколько рук. Я был рывком посажен, и, без паузы, стащен с телеги и поставлен на ноги. Я огляделся. У телеги стоял, поправляя упряжь на Здоровяке, Кораблёв. А рядом – Ба, знакомые лица! – топтались трое «камуфляжных». Баркас, Гога, Дюшес. Все трое из моего памятного сна про расстрел у болотной топи. Смотрят с любопытством. Ну-да. Для них это наша первая встреча.

 – Знатная зверюга, – хохотнул Гога. Это он про меня. – Идти-то хоть сможет? Неохота такого борова на спине волочь.

 Вопрос был адресован Кораблёву.

 – Сможет, только медленно. И недалеко, – ответил тот и пояснил. –  У него одна нога короче другой.

Баркас молча сплюнул. Дюшес поморщился.

 – Могу подбросить, – сказал Кораблёв, кивая на подводу.  – Только помогите загрузиться.

Только теперь я увидел у недалёкой сосны уложенные друг на дружку пять прямоугольных ящиков защитного зелёного цвета.

 – Сам загрузишь, – грубо сказал Дюшес.

 Гога ножом разрезал верёвки на моих ногах. На руках же, связанных за спиной, затянул потуже. Потом толкнул в спину:

 – Топай, комбикорм.

 Я послушно захромал по тропинке. «Камуфляжные» двинулись следом.  В просветах между деревьями были видны контуры пятиэтажек. Сзади скрипела телега, в которую Кораблёв, сопя и чертыхаясь, грузил тяжёлые ящики.

9.Путь.

 Проход по мёртвому городу занял около часа.

Ну что сказать о впечатлениях?

Серые, почти руины, выбитые стёкла, мусор. И изо всех трещин в асфальте,  из щелей и ниш – кусты, молодые деревья или жесткая, как щетина алкаша, трава.

 Сопровождающие мои шли молча. Двое, Дюшес и Баркас, по бокам, Гога – замыкающий. Шли по вешкам, поэтому никто особо не нервничал. Две «спящие» Жарки и огромная «Колючая» лужа были пройдены, будто их и не было. В нужный момент меня просто брали за шиворот и толчком задавали новое направление. Я немного забеспокоился, когда из-за угла того, что раньше было «Гастрономом», выплыла блуждающая «Карусель». Но приборчики ПДА на запястьях конвоиров дружно возопили, и мы сдали назад, пережидая опасность.

Неожиданно городские постройки кончились. На небольшом пятачке у шлагбаума я увидел здоровенный крест.

 Ух ты! Неужели и сюда заносило легендарного Пахома Таймырского?

 Дорога, то грунтовка, заросшая травой, то пласты метров по двести нетронутого асфальта, тянулась и тянулась, уводила от Припяти. И, чем дальше, тем сильнее я хромал. Отвык от пеших прогулок.

 Когда впереди показался перекрёсток, я взмолился:

 – Граждане конвоиры, давайте передохнём! Хоть с полчаса. А-то не дойду!

 Я ждал пинка в спину, но, видимо «камуфляжным» были даны соответствующие инструкции. Услышав мои слова, они переглянулись, после чего меня усадили на землю спиной к толстой сосне и даже напоили из фляги.

 Время от времени, я ловил их взгляды. Они явно чего-то от меня ждали. Но чего?

Блин! Я даже затылком приложился по сосне. Ну конечно! Меня поймали, спеленали, ведут неведомо куда, а я такой иду на поводке и ни сбежать не попытаюсь, ни даже выяснить, куда и зачем ведут! Тем более, что говорить, как только что выяснилось, я умею.

 – Граждане конвоиры, – сказал я. – Можно задать вопрос? А что если я по пути от вас сбегу?

 Никто не ответил, ну, тогда продолжим:

 – А я вам за это укажу место, где артефактов видимо-невидимо. Там тебе и «Колючка», и «Болотный огонёк», и «Гоголь-моголь»...

 Я бормотал и бормотал, перечисляя все, какие знаю, чудеса Зоны.

 Наконец, Гога нехотя встал, подошёл, сунул под нос карту местности.

 – Показывай, – с ленцой бросил он.

 – Что это? – я повертел бумагу, посмотрел на свет, типа, нет ли водяных знаков.

 – Как что? Карта.

 – Я это не понимаю. Я только показать могу, – сказал я и махнул наугад рукой. – Вон туда идти надо.

 – Далеко? – спросил Гога, скучнея, но уточнил: – Долго идти?

 – Не, – я замотал головой. Потом посмотрел на солнце, которое стояло в зените. – К утру дойдёте.

 Гога посмотрел на Дюшеса. Тот сплюнул и отвернулся.

 – Это если без меня. А со мной, только к завтрашнему вечеру, – сказал я и снова попросил. – Отпустите меня, а? Я вам все приметы расскажу, все аномалии.

 – Ты лучше скажи, как тебе удалось таких зверюг в упряжку запрячь? – спросил Гога. Лениво спросил, равнодушно. С таким расчетом, что если отвечу – хорошо. А нет – так и не очень-то и хотелось.

 – Это не зверюги, – начал врать я. – Это напарники мои. Комар и Жора Речица. Про реинкарнацию слышал? Им ещё повезло, а вот что Зона из тебя сотворит, если ты меня не отпустишь! А что с вами бродяги местные сделают, если узнают, что вы меня обидели! Вам же шагу в Зоне ступить не дадут!

 Баркас только криво усмехнулся на мою тираду. Дюшес вообще меня не слушал, кемарил, сдвинув кепку на глаза.

 Один Гога не смолчал.

 – Да клали мы на твоих бомжей. Им жизни осталось день простоять, да ночь продержаться.

 – Это как? – попытался уточнить я.

 – А так. Не будет скоро в Зоне никаких бродяг.

 – И кто ж тогда будет?

 – Будут вольные сталкеры.

 – Добровольцы что ли? Это где же столько дураков найдут, готовых ни за что жизнью рисковать?

 – Почему ни за что? Если нормальную цену будут за артефакты давать, желающие найдутся…

 – Ох, Гога, что-то ты языком растрепался, – подал голос Дюшес.

 – Так он же никому не расскажет, – хохотнул Гога. И мне: – Не расскажешь ведь, правда?

 Я машинально кивнул.

 День простоять, да ночь продержаться, это получается: завтра утром. Если сказано было не для красного словца, то погано. Времени совсем не осталось.

 С перекрёстка мы двинулись влево. У какого-то предприятия, обнесённого ржавой железной сеткой, минули целую россыпь мелких «колючих луж». Будто недавно тут пролился целый «Колючий дождь» с каплями по полведра. Вешки и тут не подкачали, поэтому прошли, не задерживаясь. Потом справа потянулся молодой сосонник с деревьями чуть выше человеческого роста. Все они были, будто в вату, замотаны паутиной. Здесь мои сопровождающие слегка занервничали, ускорились, пихая меня в спину. Пару раз мне показалось, что несколько деревьев дрогнули, будто двигалось что-то или кто-то там, внутри, в этой паутине. И двигалось к дороге. К нам!

 Еще через полчаса нам встретилась здоровенная «Жарка», внутри которой полыхала, не переставая «Электра». То ли от температуры, то ли была она такой от своей невероятной природы, молнии внутри пламени были бардовые и ослепительно, до рези в глазах, яркие.

 И это днём, при свете солнца, а, каково здесь ночью!

 Временами я начинал канючить, что б меня отпустили, но на мои слова никто не реагировал. Только однажды, когда я немного замедлил шаги, Гога беззлобно ткнул меня кулаком в спину:

 – Не тормози.

 Снова, то грунтовка, то, будто только что положенный асфальт. Группки деревьев по обочинам. К ним всё чаще стали добавляться столбы и мачты ЛЭП. Пустые или с обрывками проводов, обвисшими до земли, они выглядели такими заброшенными, такими жалкими.

Дорога снова повернула, и вдали справа показался ещё один забор, бетонный, метра два высотой со спиралью колючей проволоки поверх. Над ним возвышался огромный ангар, будто какой-то великан-весельчак закопал здесь до половины здоровенную цистерну. Чуть дальше прорехой в заборе виднелся домик КПП с полосатым шлагбаумом.

 Послышалось негромкое жужжание. Я поискал глазами источник и на ближайшем столбе увидел видеокамеру. Рабочая что ли? Здесь, в сердце, так сказать, Зоны? Они что – меняют её после каждого Выброса?

Вообще-то я ожидал увидеть что-то посолиднее одинокой видеокамеры. Четыре икса секретности объект, как-никак. Не удивлюсь, что на том конце сидит старенький вахтёр и, зевая, рассматривает нас на маленьком чёрно-белом мониторе. А в соседней комнате режется в домино группа быстрого реагирования: четыре седеющих и слегка оплывших контрактника с толстым прапорщиком во главе.

 На этих размышлениях меня остановили. Пока Баркас завязывал мне глаза какой-то тряпкой, Гога прикатил откуда-то с обочины здоровенную двухколёсную тачку. Толчок в грудь и вот я уже сижу чуть ли не упираясь подбородком в свои коленки. Неудобно, блин! Руки и так затекли, а тут еще, как в смирительной рубашке, не пошевелиться…

Новый толчок, тачка покачнулась, покатилась куда-то вперёд. Сзади засопели Гога с Бекасом. Что ж вы думали? Килограмм сто я нынче вешу.

Тряхануло. Потемнело. Похоже, заехали в какое-то помещение.

 – Стой!

Голос из динамика. Молодой, уверенный. Вахтер?

 – А можно в этот раз без сканирования сетчатки? – это Дюшес. – Только же вчера утром виделись. У меня потом полчаса перед глазами «мухи» летали.

 – Не ты придумал – не тебе отменять, – голос в динамике неумолим.

 Дюшес чертыхнулся. Послышалось пиканье с жужжанием. Громко щелкнул электрический замок. Раздалось тихое шипение, пол задрожал. Похоже, нам открыли дверь.

 – Закатывайте груз в лифт, – все тот же неживой голос. А «камуфляжным», похоже, тут не особо доверяют. Не желают в живую общаться.

Тачка вместе со мной совершила недолгий переезд. Остановилась.

 – А когда расчет? – голос Дюшеса.

 – А я знаю? Вон телефон. Звоните, спрашивайте.

 – Кому звонить?

 – Ну, с кем вы там договаривались…

Заглушая разговор, с лязгом закрылись двери. Пол потянул вниз.

 – Нулевой четвёртому.

 – Слушаю.

 – Принимай груз.

 – По особому протоколу?

 – Да.

 – Принимаю.

Эмоций у говоривших было меньше, чем у кофемолки.

 Я пошевелился. Может, удастся выбраться? Какое там!

 Пол дернуло. Двери тихим скрипом распахнулись. Запахло хлоркой какой-то плесенью. Пауза. Изучают, наверное, мою тушку на предмет опасности. А в руках дубинка-электрошокер, как минимум.

 Наконец шаги. Кто-то ухватился за ручки тачки, крякнул, меня качнуло, и выкатил её из лифта.

 Я почувствовал на себе взгляд.

 – Какой тяжёлый.

Сказано это было не мне, а просто так – в окружающее пространство. Так грузчик разговаривает с тяжелым шкафом. В отличие от шкафа, я ответил:

 – А ты меня на ноги поставь, повязку с глаз сними, да руки развяжи –  сам и дойду.

 Новая пауза. Нечасто, видать, сюда доставляют говорящие грузы.

 – На ноги я тебя поставлю, – наконец услышал я. – Остальное тебе ни к чему.

 Надо было бы обрадоваться завязавшемуся диалогу, но когда? Тачка кувыркнулась на бок, и я оказался на полу, завозился, пытаясь подняться. Чьи-то сильные руки ухватили меня за многострадальный шиворот и поставили на ноги. Толкнули в спину:

 – Вперёд.

 Вперёд, так вперёд, куда деваться?

Судя по звукам, шли мы по коридору.

Лязг железа, скрип. Камера или клетка?

 – Ну хоть здесь руки развяжи. Затекли – совсем не чувствую.

Конвоир зашел следом, снова толкнул в спину.

 А тут совсем узко. Всего-то полшага в сторону, и лбом об стену. Хорошо так, до искр из глаз. Значит камера. Запястье охватил браслет. Наручники? Завозился с верёвками. Вроде как режет. Ты когда нож точил, дядя? ! Справился, наконец. Хлопнула дверь за спиной. Я стянул непослушными руками повязку с глаз. На левом запястье – наручник, соединённый короткой цепочкой с другим, защелкнутым вокруг толстой трубы над кроватью, пристёгнутой в свою очередь, к стене.

 Огляделся. Камера. Узкая, метра полтора шириной. Под потолком лампа ватт в сорок, не более. Ну да ладно. Мне тут не книжки читать.

 Параши нет. Значит я тут ненадолго. Отстегнул кровать. Сел.

 Что теперь?

10. И снова Генка.

То, что я задумал, было дорогой в один конец. И я никогда бы не решился на эту авантюру, если бы не Генка. Он появился как всегда под вечер на другой день после моего похода в гости к Кирову. Я как раз курил после ужина. Сидел на лавочке возле нашего дома, пускал дым в темнеющее небо. Генка примостился справа, фонарь свой, со стеклом, кое-как склеенным скотчем, поставил на землю рядом.

 – Всё спросить хочу, – сказал я. – зачем ты этот фонарь с собой таскаешь?

 – Ищу человека, – серьёзно ответил мальчик.

 – Здесь?

 Генка промолчал.

– Знаешь уже, что наши отцы-командиры задумали? – задал я новый вопрос.

 – Как не знать, – Генка смотрел перед собой, качал босой ногой в сандалике. На коленке у него краснела свежая царапина. И вдруг прошептал с тоской: – Когда вы уже кровью своей захлебнётесь?

 – Начинается, – зло пробормотал я. – Сейчас снова заведёшь свою шарманку про то, какие мы, люди, сволочи и подлецы. Что сваливаем вину друг на друга: начальники на подчинённых, подчинённые на начальников. А по сути – являемся одним и тем же дерьмом.

 – Только, может, обойдемся на этот раз без моралитета? – повысил я голос. – Сколько ты уже здесь обитаешь? Год? Два? И до сих пор не привык? Ну да, вот такие мы – люди. Я за эти несколько месяцев такого навидался, что сам могу тебе рассказать, насколько род человеческий – пакостное явление. Но тут два варианта: можешь здесь быть – будь. Не можешь – катись к той самой матери!

Чего это я так на него вызверился? Нервы, нервы. Навалилось всё.

– Ты чего раскричался? Орёт он! Это ты перед другими делай вид, будто только что понял, будто раньше и не догадывался, что всё это, – пацан махнул рукой за спину на дом со светящимся окошком.  – Временно. А что не временно, то – отсрочка. Или ты всерьёз думал, что всё устаканилось, и ты еще долго сможешь колесить по здешним дорогам?

Ну так спешу тебя удивить: в Зоне ничего не бывает постоянного!

И Лёшка с Алеськой, детки из клетки, ты думаешь, они до старости здесь доживут? Рано или поздно им придётся нырнуть в тот омут реальности, из которого их выбросило. И хорошо бы это произошло, пока внешний мир осторожничает, ползает вокруг Зоны, да облизывается. А вот однажды, как хлынет внутрь, да как начнет перестраивать все под себя. Вот тогда здесь станет совсем худо. Эти «учения», про которые договорился Киров с Михалычем, возможно и станут той каплей, которая прорвёт плотину и сюда такое попрёт! Так что спрятать детей, то о чём ты собираешься меня попросить – не выход. В этот раз я их спрячу. А потом?

 – Вы чего тут раскричались на ночь глядя? – спросил Генка выглядывая из калитки. – Ругаетесь что ли? Да так громко, что Алеська в доме услышала. Меня послала вас разнимать.

 – Ничего мы не ругаемся, – смутился Генка. – Это мы так. Ты иди, Лешка, нам поговорить надо.

Мальчик обиженно шмыгнул носом, нерешительно спросил:

 – Ты ночевать останешься?

 – Сегодня никак, – развёл руками Генка. – Может завтра.

Лешка потоптался еще немного и ушел обратно в дом.

– И что ты предлагаешь? – спросил я, понизив голос. – В детдом их вернуть? Ты это называешь выходом?

 Генка ответил не сразу. Шморгнул носом, пнул слегка свой многострадальный фонарь.

 – Я могу увести их. Совсем, – наконец сказал он. – Туда, где они будут счастливы.

 – А как же Зона? – я как-то даже растерялся. – Ты же Лешку специально натаскивал, чтобы он за ней присматривал, когда ты уйдёшь.

 – Всё поменялось, – погрустнел мальчик. – Ваши идиоты-учёные обратили-таки на себя внимание…

Он потрогал царапину на коленке, пожал плечами:

 – Не знаю, как назвать. Короче, один из вероятностных сценариев, того, что может произойти в Зоне, очень не понравился кое-кому. Так что в ближайшее время, сюда прибудет мой, как бы это сказать…, ну пускай будет – брат.

 Я помолчал, потом глянул на пацана исподлобья:

 – А они пойдут с тобой?

 – Если ты не отговоришь – пойдут.

 – А раньше ты их увести не мог?

 Генка помотал головой:

 – Раньше умники из лаборатории, что под реактором, буравили мелкие дырки в пространстве. Теперь они додумались, как открыть дверь. Идиоты. Это их счастье, что за ней будет стоять мой брат, а не ещё кто-нибудь. Вот тогда мы и обменяемся. Он войдёт сюда, а мы: я, Лёшка и Алеся – туда.

 « А я?» – хотел спросить я. Но не стал.

 – Тебя не пропустят, – извиняющимся тоном сказал Генка. – Знаешь, как я за тебя просил! Нельзя.

Обидно. Чем же я так пришёлся не ко двору?

 Я глубок вздохнул. Сплюнул. И не стал выяснять причины. Спросил будничным тоном:

 – Когда отправляетесь?

 – Спасибо, – после паузы сказал Генка.

Мне не нужна была его благодарность. Я, молча, ждал ответа.

 – Сигналом будет следующий Выброс, – пожал плечами пацан. – Представляешь, сколько энергии нужно на открытие Двери? Тут такое светопреставление начнётся! Всем Выбросам Выброс! Вот закончится, мы и двинем.

– А как же атака на блок-посты и лагеря бродяг? – заволновался я. – Получится с ними разминуться?

 – Ты не понял, – улыбнулся Генка. – Это же будет не обычная дверь. А Дверь. В неё можно из любой точки Зоны пройти. Если знать, как. И, кроме того, после Выброса пройдет не меньше часа, прежде, чем начнутся эти «учения». Раньше никак не получится. Там такие остаточные эффекты будут… Ни связь, ни системы привязки к местности, ни даже простейшие компасы работать не смогут. Камеры наблюдения опять же, хоть они и защищены, но протестировать после такого светопреставления надо будет. Так что, не переживай. У нас будет время. Тем более, я уже сказал, и ходить никуда не придётся.

– Час после Выброса, – повторил я. – Час Скорби и Доблести. Не врали, стало быть, легенды.

 – Знал бы ты, кто эти легенды сочинял, и кем они утверждались, не удивлялся бы, – сказал мальчик.

  Он встал со скамейки. Потянулся. Поднял фонарь.

 Стемнело. В траве тренькал сверчок. Над головой пару раз промелькнула маленькая летучая мышь. Лешка её почти приручил. Кормил её лепёшками из смеси мёда и муки, дрессировал прилетать на неслышный свист, от которого у меня начинали закладывать уши.

– Сколько у нас времени? – спросил я. – Хотя бы примерно.

 – Неделя, – сказал Генка. – Максимум, дней девять – десять. Так что если есть какие-то незаконченные дела – заканчивай.

 Мальчик помахал мне рукой и двинулся куда-то в темноту.

 – Как хоть твоего брата зовут? – спросил я ему во след. – А-то, глядишь, пересечёмся. Чтобы хоть знать с чего разговор начать.

 – На счёт пересекаться – не советую, – со смешком ответила темнота. – А зовут его Монолит.

Мои воспоминания прервал лязг железной двери. Я приподнялся на кровати. Ух ты, черт! Я, оказывается, сидя задремал.

И сколько я проспал?

В дверях стоял двухметровый детина, в костюме химзащиты. Противогаз, накидка с капюшоном, прорезиненные штаны, рукавицы. Всё чин-чинарём. В руках он держал короткую резиновую дубинку, усеянную острыми блестящими шипами. На ручке красовалась большая тёмная кнопка. Детина демонстративно её нажал – между шипами с треском проскочили мелкие молнии. Запахло озоном.

 – Палка-палка, бей не жалко, – пробормотал я неизвестно откуда вспомнившуюся фразу. Потом обратился к конвоиру. – Ты, служивый, не горячись. Сперва скажи, чего ты от меня хочешь. Вдруг я и так всё выполню, и бить меня не придётся!

Тот окинул меня сквозь стёкла взглядом водянистых глаз и глухо буркнул:

 – К стене. Лицом. Руки за спину.

После того, как я выполнил эти указания, он снял наручник с моего запястья, вместо него сцепил мне руки за спиной пластиковым шнурком-захватом. Затем, детина выволок меня из камеры, усадил в уже знакомую тачку и без усилий повёз по коридору к дверям лифта.

 Двери открылись, двери закрылись, и пол снова потянул меня вниз. Когда же лифт дрогнул, останавливаясь, и двери снова открылись, меня выкатили в полутёмное помещение с толстыми стеклянными колоннами, внутри которых струились и переливались, но не спешивались, разноцветные жидкости.

Тут же беспардонно вывалили из тачки, поставили на ноги, одним взмахом ножа освободили руки. После чего двери лифта закрылись, я обернулся на звук, и что дальше?

 11. Кащей.

 – А вот и наш чудо-мутант, – раздался голос искажённый динамиком. – Ну что ты вертишь головой? Динамик под потолком. Давай-ка я быстро разъясню тебе положение вещей:

– во-первых, я знаю, что ты пришёл сюда убить Щеглова, это, кстати, я, и тут ты опоздал. Я уже семь месяцев, как мёртв. Нынче моё сознание разбросано и продублировано на сорока пяти серверах, которые раскиданы по всем этажам лаборатории. Чтобы вывести меня из строя, нужно найти и уничтожить минимум тридцать один из них. А это, поверь, практически невозможно, потому, как даже я не имею доступ на седьмой,  девятый и шестнадцатый этажи. Плюс сигнализация, плюс ловушки, плюс новейшие системы защиты. Я совсем недавно проверял – всё работает. Так что ничего у тебя по первому пункту не выйдет;

 – во-вторых, я знаю, что ты пришёл сюда предотвратить то, что у нас называется ««учения в условиях, приближенных к боевым», и здесь ты тоже опоздал. Они уже на позициях. Не думал же ты, комиссия будет дожидаться, пока мои ребятишки совершат марш-броском через всю Зону? Это же долго. Аномалии и прочая мерзость, не всегда по-прямой пройдёшь. Сколько им плутать пришлось бы? Чтобы такого не случилось, мы их уже два дня, как вывезли за пределы Зоны. И, блин, как не береглись, а американцы уже прислали возмущённый запрос. Что, мол, за движение вокруг Зоны? И спутниковую фотографию. Две колонны по сорок грузовиков. … Ну, да это неважно. А важно то, что и здесь ты в пролёте;

 – возможно, есть ещё и в-третьих. В этом я не уверен, потому, что это уже наивность, граничащая с глупостью. Ты и в самом деле рассчитывал уничтожить всю лабораторию? Лабораторию, которую не всякий ядерный взрыв возьмёт?

 «А он хорошо осведомлён», – подумал я. – «Вопрос только: откуда? Неужели Кораблёв?»