Текст книги "Преданный ученик (СИ)"

Автор книги: Gierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 1. Ночной кошмар ==========

Долгие гудки, скрежет пластика, тишина.

Голос.

– Они знают.

Уилл просыпается на мокрых от пота тряпках: простынь, одеяло, майка – все пропитано влагой. Кошмар повторяется каждую ночь. Гудки, скрежет и тишина. Потом он слышит голос, который говорит раз за разом два слова: “Они знают”.

Кошмар повторяется каждую ночь.

С ним говорит подсознание – самое страшное, что он видел за время своей работы на Джека, за всю сознательную жизнь и даже в фантазиях и воспоминаниях других людей. Самое страшное, с чем ему приходилось сталкиваться, – он сам. И теперь он повторяет в трубку роковые слова.

Ему страшно, что однажды он не проснется и слова прозвучат в реальности. Тянутся бесконечные дни, заполненные таблетками, которые нужно принимать по расписанию, разговорами с коллегами, обсуждением планов с Джеком. Набитые непрекращающимся враньем, вместо которого заботливое подсознание подкидывает два слова: “Они знают”.

Нет ничего проще, чем произнести их вслух. Не нужны телефон, трубка, гудки, скрежет. Можно многозначительно улыбнутся. Можно кивнуть. Можно промолчать в нужный момент или рассказать историю “об одном знакомом”. Есть сотни способов безопасно, изящно рассказать правду, но Уилл знает, что произойдет дальше.

Он уже никогда не проснется.

***

Ганнибал собирает вещи. Уилл смотрит на огонь, пожирающий прошлое, и видит образы будущего, которое рождается в нем. Места, которые можно увидеть. Людей, которых можно встретить. Пока глаза обжигает жаром пламени, он размышляет над словами из ночного кошмара. Они почти стали реальностью. Если открыть рот, они вырвутся на свободу. Ганнибал узнает обо всем, и план Джека полетит к черту. Все полетит к черту, включая тщательно выстроенный мост между Уиллом, настоящим Уиллом, и другими людьми. Мост, повисший над темнотой, из которой он состоит в той же степени, в которой люди состоят из воды.

– Они знают, – говорит он Ганнибалу, поворачивая голову.

Слышно скрежет пластика, щелкает стрелка часов.

– Брось их, – отвечает Ганнибал.

Уилл поворачивается к нему. Снова?

– О чем ты?

– Бумаги, – Ганнибал взглядом указывает на дневник и стопку бумаг сверху. Уилл сжимает их так сильно, что сводит суставы. Ему больно. Жар огня в камине становится сильнее с каждой брошенной страницей.

– Они знают, – повторяет Уилл, буквы на открытой странице складываются в два слова: “Они знают”.

Он смотрит на Ганнибала – тот невозмутим. Как он может не слышать? Как можно не услышать два простых и четких, громко сказанных слова?

– Они знают! – кричит Уилл. Он бросает папку в огонь, сжимая ее еще крепче. Пальцы погружаются в волосы, оттягивая их до боли. Он стоит ровно, не двигаясь.

– С тобой все в порядке? – Ганнибал бросает очередной дневник в середину прирученного пожара и отступает к столу.

Уилл делает глубокий вдох. Он открывает рот.

– Мне нужно сказать тебе кое-что.

В реальности, которая выросла из кошмаров, можно опираться только на реакцию других людей. Реально лишь то, что ощущают другие. Он больше не может отвечать за себя. Состояние абсолютного здоровья, похожее на пораженный вирусом мозг.

– Что ты хотел сказать? – спрашивает Ганнибал.

– Они, – если не выйдет это, он попробует игру в слова. Изобретет собственный алфавит. Азбукой Морзе простучит каждую букву.

– Они?

– Да, – Уилл подходит ближе к огню и кладет дневник Ганнибала поверх обугленных обложек других дневников. Боль обжигает пальцы.

– Уилл?!

– Знают, – стиснув зубы, Уилл выплевывает слово. Пока сознание вытеснено болью, слово успевает выскользнуть из его цепких лап.

Один мудрый человек сказал, что правду говорить легко и приятно. У него была чистая душа. Когда от бездонного болота ужасов тебя отделяет хрупкий мост старых привычек, правду сказать почти невозможно.

– Знают?

Ганнибал рядом. Вокруг. Выяснить точное расположение Ганнибала Уилл не может, потому что пространство комнаты стремительно сужается, превращаясь в язык пламени, и он опять просыпается, ощущая жар, подкладывая под спину новое полотенце взамен пропитавшегося потом старого.

Он больше не болен. Во всяком случае, больше он не может оправдывать себя этим. Вопрос о степени его здоровья – прямая дорога к докторской степени в области психологии.

– Они знают, – шепчет Уилл, обращаясь к теням на стене, к скулящим от страха собакам, которые чувствуют, что хозяин в опасности.

***

Чувство дежавю наваливается, когда Уилл переступает порог кабинета Ганнибала. Освещение, разбросанные на столе дневники, выражение лица хозяина – он видел их десятки, сотни раз. Он знает, чем закончится вечер.

Долгие гудки, скрежет пластика, тишина.

Все должно закончиться именно так. Бездна, в которую Уилл заглядывает, закрывая глаза, шепчет: “Они знают”.

Щелкает стрелка часов.

– Уилл?

– Рад вас видеть, доктор Лектер, – не задумываясь, Уилл протягивает руку.

Там зажата бутылка, которую моряки отправляли в море, оставшись в одиночестве на необитаемом острове. Он пытается отдернуть руку, пока не произошло непоправимое.

Ганнибал держит крепко. Рукопожатие длится бесконечно, Уилл успевает услышать щелчки стрелки так много раз, что они превращаются в ритм новой симфонии.

– Уилл?

Бутылка попадает в руку Ганнибала. Небольшой кусок бумаги. Обертка собачьего корма? Чек? Обрывок лекции? Уилл не может вспомнить, что это. Он видит стекло, внутри которого плавают в синеватой морской воде два слова: “Они знают”.

– Что это? – спрашивает Ганнибал. У него всегда много вопросов. Он знает, из чего состоит Уилл в той же степени, в которой обычные люди состоят из воды.

– Я не знаю, – отвечает Уилл. Крошечный мостик дает первую трещину. Хрустальные осколки падают на пол. От звона он перестает слышать, что происходит в комнате.

Ганнибал разворачивает кусок бумаги.

Уилл смотрит на стены, которые должны сжаться, выпуская его из кошмара.

Смотрит в огонь камина, куда можно войти, чтобы досрочно выбраться на поверхность.

На ровные ряды книг.

– Так будет лучше, – говорит Ганнибал.

Стены сжимаются, висок вспыхивает огнем камина, Уилл ныряет на поверхность и оказывается во сне. Он смотрит вверх, на хрустальный мост, который осыпается крошечными осколками. Их все больше, они заваливают Уилла с головой. Он задыхается и попадает на изнанку себя.

В реальность.

– Ты можешь кивать, – говорит Ганнибал.

Они далеко. Уилл понимает, что они далеко по тому, как ложится свет на грязные простыни кровати мотеля.

– Джек знает обо всем? – спрашивает Ганнибал.

Уилл кивает. От хрустального моста откалывается массивный кусок, черная жидкость проглатывает его, жадно чавкая.

– Фредди Лаундс жива? – спрашивает Ганнибал.

Уилл хватает очередной кусок моста и выбрасывает прочь. Так далеко, что звука падения не слышно. Вместо него он замечает пение птиц за окном. Они далеко от города?

– Да, – говорит Уилл.

– Ты не убивал ее, – Ганнибал улыбается и отходит к окну. По его лицу можно определить расположение окон мотеля. Вместо этого Уилл откалывает еще один кусок, ощущая тупую боль в области сердца. Осколок моста похож на ребро, из которого Уилл собрался выпилить свою свободу.

– Нет, я не убивал ее, – говорит Уилл. – Я вижу ночной кошмар. Каждый день я вижу кошмар. Каждую ночь. Постоянно.

– О чем он?

– Обо мне, – Уилл садится. От сотрясения, вызванного ударом по голове, осталось легкое головокружение.

– Кошмары всегда о нас, Уилл. Что ты видишь в своем?

– Я говорю два слова: “Они знают”. Я говорю их так часто, что не могу вспомнить, сколько раз видел наш разговор. Он бесконечный. Как будто я застрял между ними. Я хочу сказать их вслух.

Ганнибал вкладывает ему в руку обрывок бумаги. Чек на покупку собачьего корма. Сзади неровным почерком выведены заветные слова.

– Ты не можешь говорить со мной, – говорит Ганнибал. – Ты не можешь говорить с Джеком. Но с ней ты поговоришь.

Открывается дверь. Уилл видит, как над дверью рушатся остатки моста, и он остается наедине с темнотой, которая проглатывает его вместе с последними кусками хрустальных граней. Из черноты проема появляется фигура Эбигейл. Она кажется такой реальной, что Уилл забывает, где находится.

– Уилл, – Эбигейл улыбается. – Уилл, это я.

– Дайте мне минуту, – просит Уилл, обращаясь к черноте, которая затекает ему в рот. – Всего минуту, пожалуйста.

– Что с ним? – Эбигейл подходит к Ганнибалу.

– Ты останешься с ним, – отвечает Ганнибал. – Если станет хуже, позвони мне. Никуда не выходите, не открывайте окна.

– Хорошо, – торопливо отвечает Эбигейл, – хорошо, конечно.

Ганнибал ныряет в черноту дверного проема и растворяется за плотно прикрытой Эбигейл дверью. Уилл чувствует тошноту – это плохой признак. Возможно, он съел что-то несвежее, и утром, когда он проснется, ему будет нехорошо.

– Уилл, ты меня узнаешь?

– Конечно, – Уилл грустно улыбается. Он так долго бродил по закоулкам памяти, пытаясь убедить себя, что не убивал Эбигейл, что на секунду допустил мысль, будто она могла выжить. Сон приобретает новые штрихи, развивается, эволюционирует, как история, которую рассказывали тысячу раз, и она превратилась в нечто новое, полностью перевернувшее первоначальный смысл.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет, – говорит Уилл.

С оглушительным грохотом Эбигейл кладет на прикроватную тумбу пистолет. Уилл уверен, что пистолет заряжен, в его снах не бывает иначе. Пистолет – всего лишь еще один способ, который подсознание подкидывает измученному жуткими образами мозгу. Ты можешь вырваться. В любой момент можешь вынырнуть из черноты сна на поверхность реальности.

– Уилл? – Эбигейл замечает, что он смотрит на пистолет. Она – проекция его чувства вины. Они навсегда вместе. Даже спустя несколько лет, Уилл уверен, Эбигейл будет приходить к нему, сжимая в руке оружие. Винтовки, ножи, револьверы. Все, что подходит для убийства человека.

Он тянет руку и берет пистолет.

Тяжесть ощущается достоверно. Он зашел так далеко, что даже детали сна кажутся реальными. Щелкает предохранитель. Он направляет пистолет под подбородок. Обычно так проще. Если держать двумя руками и убедить себя, что пистолет настоящий, он проснется.

– Уилл, нет! – кричит Эбигейл.

Он слышит топот на лестнице за пределами комнаты. Топот похож на перемещение стрелки часов.

– Уилл, пожалуйста, нет! – кричит Эбигейл, зажимая себе рот от ужаса.

Подсознание учится на его ошибках. С каждым разом сны все реальнее. Однажды он просто не проснется, решив, что реальность, которую предлагает сон, лучше той, что ждет его снаружи.

– Уилл! – Ганнибал.

– Все в порядке, – говорит Уилл, перехватывая пистолет.

– Откуда у него…

– Я не знала, что он…

– Уилл, посмотри на меня, – голос Ганнибала дрожит.

Дрожит?

– Уилл, – голос приближается и застывает напротив Уилла вместе с его обладателем.

– Все в порядке, – повторяет Уилл. – Я знаю, что делаю. Мне нужно проснуться. Много дел. Было здорово увидеть тебя, Эбигейл.

Она плачет.

– Уилл, это не сон, – говорит Ганнибал. – Ты не спишь. Протяни руку, посмотри на нее. Ты видишь ее?

Уилл отпускает пистолет, чтобы провернуть фокус с рукой, и в этот момент пистолет перехватывает Ганнибал.

Сбитый с ног, Уилл медленно поднимается с пола. Реальность плавает под ним.

– Что происходит?

– Удар не мог быть слишком сильным, – Ганнибал рассуждает вслух. – Температуры нет. Уилл, ты меня слышишь?

– Да, да, я слышу, – отвечает Уилл. В который раз?

– Сколько ты не спал?

– Не спал? Я все время сплю. Я сплю даже сейчас, – Уилл смеется.

– Эбигейл, принеси стакан холодной воды.

Она уходит в ванную.

– Ты меня слышишь? – Ганнибал говорит так тихо, что Уилл не слышит, а видит его слова, застывшими в воздухе.

– Да.

– Уилл, ты не спишь. Ты не спишь уже давно. Тебе нужно остаться здесь и дождаться меня. Эбигейл присмотрит за тобой.

– Она умерла.

– Нет, Уилл, она не умерла. Она жива и она присмотрит за тобой, потому что я не могу исчезнуть просто так.

Губы Уилла складывают невыносимо тяжелые слова:

– Они знают.

– Да, – Ганнибал держит его за плечо и смотрит точно в глаза. Они выглядят реальными, настоящими.

– Нет-нет-нет, – шепчет Уилл. – Ты не можешь уйти. Ты не можешь идти туда. Они знают. Они все знают. Джек, Алана, Фредди, они все знают. Не делай этого.

– Я принесла воду, – говорит Эбигейл.

В своей руке Уилл чувствует холод ребристой поверхности знакомого пистолета.

– Уверен? – спрашивает Ганнибал.

– Они не отпустят тебя, – говорит Уилл. – Ты не можешь…

– Ты преувеличиваешь, Уилл.

– Нет, – он зажмуривается, вспоминая сотни сценариев, которые подбрасывали ночные кошмары. Каждый начинается с простой последовательности: гудки, скрежет, тишина.

– Уилл, ты должен успокоиться.

Пистолет становится частью его руки. Он направляет его на Эбигейл. Звон разбитого стекла, плеск воды, визг.

– Что ты делаешь? – Ганнибал отступает.

Уилл не может вспомнить, откуда взялся пистолет. Он был у Ганнибала. Если это не сон, есть только одно разумное объяснение.

– Уилл, что с тобой? – шепчет Эбигейл. – Мы же одна семья…

– Стой на месте, – отвечает Уилл, целясь в грудную клетку. – Как она выжила? – спрашивает он у Ганнибала.

– Нам пришлось устроить маленький маскарад, – отвечает Ганнибал.

– Маленький маскарад?! – Уилл перехватывает пистолет двумя руками. – Ты знала, что он со мной сделал? Ты знала?

– Нет, – Эбигейл зажимает рот ладонью. В ее глазах Уилл легко читает простое слово: “Ложь”.

– Ты все знала, – он усмехается. – Знала, что мне придется выслушивать обвинения в твоем убийстве. Знала, что я буду сходить с ума, часами проигрывая воспоминания о нашем знакомстве. Настоящие и выдуманные. Знала обо всем, от начала и до конца.

– Я делала все, что он сказал, – говорит Эбигейл, искренне считая это достаточной причиной.

– Если бы он сказал тебе застрелить меня, ты сделала бы это? – спрашивает Уилл.

– Нет, – Эбигейл растеряна. Она никогда не смогла бы убить Уилла. Он видит на ее лице желание показать трогательное чувство благодарности за то, что Уилл сделал для нее.

– В этом наше главное отличие, – он надавливает на крючок. Слышит хлопок и звенящую тишину следом за ним.

Эбигейл умерла очень давно. Она просто не успела понять это. Как он не успел понять, что ожил.

– Уходить придется сразу, – говорит Ганнибал.

– Больше никаких кошмаров, – тщательно обхватив пистолет пальцами каждой руки, Уилл кладет его возле головы Эбигейл.

Джеку так хотелось обвинить его в ее смерти. Разве можно было не считаться с желаниями старого друга?

========== 2. Пробуждение ==========

Все детство Уилл провел в дороге, следуя за отцом в бесконечном путешествии по Штатам. Они бывали в самых глухих местах, Уилл посещал самые безнадежные школы и всегда был новеньким. Даже в выпускном классе он не знал ни души и к тому времени не хотел узнавать.

Люди оставались для него далекими незнакомцами, даже отец, с которым за время переезда из города в город они могли не обменяться и словом. Он научился понимать все без разговоров. Следил за сменой настроения других людей, учился понимать их желания и мысли. У него был всего один шанс с каждым из них, и так изо дня в день он учился угадывать, чего они ждут от него.

Были люди, воображение которых оставляло желать лучшего. Такие сидели на задней парте, перекидывались записками, мечтали сбежать с уроков и курить вечером в раздевалке спортзала, где их никто не увидит. У них был особый взгляд – рассеянный, но вызывающе наглый. От этих стоило держаться подальше. Если они принимали тебя за хорошее развлечение, дело могло закончиться разбитыми очками.

У других воображение затмевало реальный мир. Они были безобидными до поры. Уилл начал считать их своими друзьями, пока не понял, что воображение заводит их в далекие глубины подсознания и только единицы могут вернуться назад.

Он сам был из таких. Его воображение наслаивалось на чужое, превращало реальность в блеклое отражение яркой сказки. И он, научившись видеть красивые картинки, начал учиться другому – забывать о них, вытеснять из сознания. Но это оказалось задачей на порядок сложнее.

И теперь, сидя на заднем сиденье мотоцикла, он пытался видеть старые города в их реальной серости, а подсознание нашептывало сотни историй о каждой улочке и навстречу летящему Уиллу неслись призраки прошлого. Люди, события, мысли – все, что Европа за тысячу лет успела предложить человечеству.

Иногда, забываясь, он закрывал глаза, но это было еще хуже – это означало, что он приглашал в гости приятную темноту, которая избавляла его от жутких призраков, но вместо них показывала собственные кошмары Уилла. Места так и не совершенных преступлений, лица так и не убитых людей.

Он держался за куртку Ганнибала, заставляя себя не разжимать пальцы. Часть его мечтала узнать, что произойдет, если упасть с мотоцикла на большой скорости. Умрет ли он сразу? Или Ганнибал успеет довезти его до реанимации? И что будет потом?

Мысли о самоубийстве перемежались фантазиями других людей и его собственными, и это продолжалось на протяжении многих дней, пока они, ночуя в плохих мотелях, ехали с севера на юг.

Поездка была похожа на возвращение в детство. Из-за шума ветра и шлемов они не могли говорить. Дорога, неизвестность, десятки новых людей, места, которые Уилл не знает, еда, которую он не привык есть, одежда, которая или слишком велика или слишком мала.

– Не хочу в школу, – сказал Уилл за завтраком в очередном модном кафе, которые заполонили улицы всех крупных городов. В них было много туристов, и они с Ганнибалом легко терялись в толпе разношерстных образов.

– В школу, – эхом повторил Ганнибал.

Как и отец, он не задавал вопросов.

– Нужно прочесть новости, – предложил Уилл в ответ на молчание. Он не мог съесть ни крошки, зато пил много кофе, заедая его аспирином. Сознание ненадолго прояснялось.

– Нет, – ответил Ганнибал.

Как и отец, он не интересовался мнением Уилла по важным вопросам.

Ясное, кристально чистое сознание подсказало Уиллу, что нужно обратиться в полицию и позвонить Джеку. Вместо этого Уилл допил кофе и пошел к мотоциклу.

Вечером того же дня их заметили на посту в небольшом городке на границе Франции. Ганнибал долго и вежливо говорил с офицером, а Уилл разглядывал радостные огоньки города. Был праздник. Люди отмечали какое-то радостное событие.

Уилл проводил взглядом летящее на землю тело, дождался, пока Ганнибал отнесет его подальше к обочине, вернется за руль, сел позади и стал вспоминать, какой праздник могли отмечать в городе. Утром или еще раньше тело найдут. Разыскивать их начнут с еще большим энтузиазмом.

Еще до рассвета они пересели на автомобиль, а мотоцикл отправился на дно речушки. Вместе со шлемами, тишиной дороги и отсутствием неудобных вопросов. В автомобиле легко было говорить.

Но первый день, несмотря на все опасения Уилла, прошел в том же приятном молчании. Он смотрел за окно на новые города, а призраки уже не могли угнаться за ним, они бились о стекло автомобиля, бессильно скрежетали по бамперу и улетали прочь. Европа была одним бесконечным огоньком, и каждый следующий патрульный выглядел в точности как предыдущий.

В документах, которые достал Ганнибал, стояло много имен. Одну границу могли пересечь грек и чех, другую – родственники немцы, а третью – иммигрант из Мексики и житель Лондона. Уилл запоминал имя до первой проверки документов. После они продавали автомобиль, покупали новый, ехали дальше. Снова и снова, петляя, путая следы. Так что к концу пути, когда оставалось два дня пути до мечты Ганнибала, Уилл едва помнил собственное имя.

Оно перестало быть важным. Его дали родители. Отец. Но их больше не было. Как и истории человека, который совершил преступление на территории Штатов. Дорога домой закрыта. Теперь он останется здесь, в колыбели западной цивилизации, где еще можно встретить памятники зарождению явлений, которые кажутся современному человеку “естественными”.

Здесь все начиналось и здесь же, чувствовал Уилл, закончится их путешествие.

– Проснулся? – Ганнибал разбудил его очередной кружкой кофе.

Уилл по привычке открыл упаковку таблеток, но они закончились. Он рассеянно посмотрел за окно – там раскинулась древняя улица, там звучал древний язык. Там все было пропитано историей, искусством, давно забытой красотой цивилизации.

– Да.

========== 3. Поиск ==========

Флоренция похожа на муравейник даже сильнее, чем Балтимор. Уилл мало говорит вслух – некому, а на быстрые вопросы флорентийцев предпочитает отвечать кивками. Нужен ли еще кофе? Да. Понравился ли завтрак? Да. Вам не кажется, что погода просто очаровательна? Да.

Понимать флорентийцев почти так же сложно, как балтиморцев, а незнакомый язык и манеры еще сильнее усиливают разрыв. Флоренция кажется искусственным нагромождением старых реликвий, для Уилла здесь нет ничего. Ни тишины дома в Вулф Трапе, ни спокойствия частых путешествий между штатами по ночным дорогам.

Город горит, внутри и снаружи, он переполнен эмоциями, людьми, историей. Под завязку забит впечатлениями и туристами, которые жаждут урвать побольше каждую ночь. От них некуда деться.

В безумном потоке ночных голосов и далекого плеска воды Уилл вспоминает жизнь, которая осталась от него на расстоянии выстрела. Он убил девушку, девочку, ребенка, которая доверяла ему настолько, что положила пистолет рядом с его кроватью. Сама принесла оружие и послушно дождалась, когда его используют против нее.

Доходя до воспоминаний об Эбигейл, Уилл встает, вне зависимости от того, чем занимался – сидел, лежал. Если он на улице, ноги несут его прочь от шумных площадей и перекрестков. Если дома, он закрывает окно, запечатывая духоту внутри.

Ганнибалу нравятся старые здания. Это кстати, потому что почти все здания Флоренции старые. Они старше любого здания в Балтиморе, они старше самого Балтимора, они старше идеи Балтимора, если уж на то пошло. И Уиллу, который несколько лет считал город, в котором работал, центром цивилизации, непросто свыкнуться с этой мыслью.

Чем больше он думает, тем больше идей приходит в воспаленный бессонницей мозг. Они роятся, пока не приводят к тому, что Уилл ищет на улице невидимых преследователей.

Их не могли оставить в покое. Наверняка, интерпол уже поднят на уши. Наверняка, их ищут все полицейские всех европейских городов. Каждый раз, когда паника приводит Уилла в Сеть или к старомодным киоскам с прессой, Ганнибал останавливает его.

– Ты всего лишь убил человека, – говорит он. Тоном, похожим на легкое обвинение в дурных манерах. К чему, дескать, эти метания, когда речь идет всего-навсего об убийстве.

Уиллу хватает выдержки не повторить реплику с другой интонацией, хотя мысленно он делает это постоянно. Всего-навсего? Всего? Навсего?

Он убил человека. Не так, как в прошлый раз, под влиянием обстоятельств, вынужденный защищать себя и другого человека – ребенка. Нет, теперь все было иначе: он был тем, кто убил ребенка, не другой. И ему ничто не угрожало. Быть может, компания Эбигейл, но он искал ее много месяцев. Надеялся, что она жива.

Клубок метаний и самокопания затягивается сильнее с каждым днем. Уилл, проглотив очередной безвкусный завтрак, соглашается посетить “галерею”.

Они здесь во Флоренции придумали себе развлечения с языком. Нельзя называть “Галерею Уффици” музеем, потому что это “галерея”. Ганнибал не настаивает, просто объясняет тонкости древнего языка. И ведет к старому зданию, куда заходили светлейшие умы человечества, чтобы почувствовать дух времени. Уилл много раз слышал эти слова от гидов, на старых детских экскурсиях, стоя вдали. Ему неинтересны ни дух времени, ни культура западной цивилизации. Поднимаясь по ступеням, он думает о том, что добровольно согласился на заключение в одной камере с ненормальным. И наказание будет отбывать не в тюрьме, а в шумном грязном городе, где каждый день – праздник, и голова раскалывается от событий. Люди здесь слишком ярко демонстрируют то, чего у них нет. Места запомнили события тысячелетней важности, но с тех пор утратили красоту, новизну и смысл. Только такие, как Ганнибал, знают, почему важно называть эти места “галереями” и “базиликами”, а такие, как Уилл, – никогда не запомнят и не поймут, потому что это фарс. Игра без зрителей. Самообман.

– Клевета, – говорит Ганнибал, застыв перед очередным шедевром. На нем горстка разряженных людей стоит в нелепых позах на фоне позолоченных колонн. Почти все картины выглядят так для Уилла.

– Она здесь уже давно, – продолжает Ганнибал. – Мидас прислушивается к Невежеству и Подозрению, пока Клевета, Зависть, Коварство и Обман ведут обвиняемого.

– Прекрасно, – говорит Уилл, чтобы забить своим голосом минуту тяжелой тишины.

– Истина не смотрит на них, – Ганнибал смотрит на картину.

Проходит еще одна минута бессмысленной тишины.

– Все у них перед глазами, – говорит Ганнибал. – Можно провести здесь несколько часов и понять о людях больше, чем многие понимают за всю жизнь.

– Мы здесь за этим? – вопрос звучит грубее нужного.

– Мы здесь, чтобы она посмотрела на Мидаса, – отвечает Ганнибал и проходит дальше.

Уиллу тошно – буквально тошно от жары и шума, создаваемого посетителями галереи. Вперед в узком проходе он видит старуху, облаченную в черное. Старую, согнувшуюся. Старуха смотрит на него с кривой ухмылкой.

– Уилл? – Ганнибал ведет их к другому выходу.

– Как ее зовут? – спрашивает Уилл. – Старуху с картины, как ее зовут?

– Тебе надо на свежий воздух, – они ускоряют шаг.

– Ту, что была на картине про Мидаса…

– Вечером мы ужинаем с интересными людьми.

– Чем они интересны?

– У них интересная работа.

– Они полицейские?

– Почти.

– Спасатели?

– В каком-то смысле. Они работают в галерее.

На обратном пути Уилл ускоряет шаг. Ганнибалу приходится идти быстрее.

– Торопишься?

– Жду не дождусь обеда, – ответ звучит грубее нужного.

– На обед будет…

– Мне все равно.

Куда бы он ни шел, за ним по пятам следует старуха в черном. Она криво ухмыляется, пока Уилл ищет способ искупить вину. Он знает, как ее зовут. Но ему не понятно, почему Боттичелли изобразил ее старой, облаченной в черное развалиной.

– Раскаяние уродливо, Уилл, – говорит Ганнибал. – Но пустое раскаяние намного уродливее. Оно может испортить любую картину.

– Как можно не испытывать раскаяния за то, что я сделал? За то, что ты заставил меня сделать?

– Заставил? – Ганнибал останавливается, и Уиллу приходится вернуться.

– У меня в руках не было пистолета, а потом он появился там.

– Уилл, – Ганнибал смотрит с неприкрытым укором. – Ты хотел убить себя. Этим же пистолетом. Думаешь, я мог дать тебе пистолет? После того, как ты предпринял попытку суицида?

– Я просто хотел проснуться, – бормочет Уилл. Старуха исчезает, а вместе с ней растворяется гудящая толпа вокруг них. Уилл стоит в дешевом мотеле, перед ним Эбигейл, она смотрит с ужасом.

Раньше.

Эбигейл делает несколько шагов в сторону и исчезает, Ганнибал подходит ближе. В его руке пистолет, секундой раньше он выхватил его из рук Уилла.

– Нет-нет-нет, – шепчет Уилл. – Ты не можешь уйти. Ты не можешь идти туда. Они знают. Они все знают. Джек, Алана, Фредди, они все знают. Не делай этого.

Ганнибал опускает взгляд – смотрит на пистолет в своей руке.

– Я принесла воду, – Эбигейл ненадолго возвращается в реальность. Флоренция идет ей, она похожа на одинокую белую фигурку, смотрящую вдаль.

В своей руке Уилл чувствует холод ребристой поверхности знакомого пистолета.

– Уверен? – спрашивает Ганнибал.

Уилл смотрит вниз – их руки вместе сжимают пистолет.

– Уверен? – Ганнибал не отдает пистолет, в его взгляде беспокойство.

Уилл попытался убить себя. Зачем ему пистолет?

Стирая очередную картинку, Уилл делает шаг назад. Пистолет падает на каменную мостовую и превращается в пустоту. Ганнибал делает шаг вперед, начинают проступать звуки реального мира.

– Тебе нужно в тень, – говорит Ганнибал.

Уилл думает, что ему нужно не в тень, а на картину Боттичелли, на место бедного оклеветанного преступника, который молитвенно сложил руки, чувствуя, что старуха в черном неподалеку. Ганнибал не давал ему пистолет, он не хотел отдавать его, это Уилл выхватил пистолет. Для чего? Чтобы почувствовать власть? Нет, это было бы глупо. Своим поступком, предупреждением, он передал власть в руки Ганнибала, а пистолет нужен был для другого.

Вернуться еще раз в мгновение, которое все изменило. На кухню Хоббсов, где Эбигейл должна была умереть. Закончить начатое, сделать образ завершенным. Тогда Ганнибал не дал ей погибнуть, удерживал на самом краю, пока ехали медики. Что ему стоило чуть ослабить хватку и отпустить ее?

Нет, дело не в желании Ганнибала убивать. Ни тогда, ни теперь.

Мостовая, солнце, толпа остаются позади. Они выходят в тихий переулок. Уличный торговец укладывает букеты цветов, парочка туристов следит за ним, выбирая покупку.

– Рядом есть кафе, – говорит Ганнибал.

– Мне не нужно кафе, – отвечает Уилл.

С самого начала дело было не в Ганнибале. Он мог убить Хоббсов часом раньше, оставив Уилла сидеть за бумагами. Мог убить Эбигейл сотню раз после того, как она чудом осталась жива. Мог убить Джека, когда тот стал слишком подозрительным. Мог убить любого из десятков знакомых Уилла.

– Мы здесь из-за картины? – спрашивает Уилл.

– Из-за плотности населения, – отвечает Ганнибал. – В основном. Еще здесь вкусная еда, интересные люди и много подходящих занятий.

– Подходящих занятий?

– Все зависит от того, что ты считаешь подходящим, Уилл.

Что он считает подходящим? Пальцы сжимают пистолет, он направляет его на цветочника и точным выстрелом заставляет упасть на брусчатку. Следом падает девушка: она ранена в ногу и неловко пытается отползти за лоток, стоная от боли. Потом – мужчина, он получает пулю в живот. Не может двигаться и смотрит, как она спасает себя, забыв о нем в одну секунду.

Уилл моргает – ему никогда не нравились розы.

– Нужно подумать, – говорит он вслух.

Самое страшное, что Уилл видел за время своей работы на Джека, за всю сознательную жизнь и даже в фантазиях и воспоминаниях других людей, – его подсознание. И теперь, вырвавшись на свободу, оно решило развлечь себя сотней невысказанных историй.

– Думаю, Уилл, будет лучше, если на время ты перестанешь думать, – отвечает Ганнибал.

Парочка покупает розы и исчезает за углом.

– Здесь слишком много людей, – говорит Уилл. Цветочник должно быть знает английский, потому что с тревогой смотрит в его сторону.

– Эту проблему решить легко, – Ганнибал улыбается. – Но дело не в количестве. Ты не привык к большому городу. Ищешь то же, что было в Мэриленде.

– Разве он чем-то отличается от Балтимора? – Уилл почти удивлен.

– В Балтиморе было только настоящее, – отвечает Ганнибал, подходя к лотку с цветами. Он, не касаясь лепестков, проводит рукой над букетами. – Здесь есть прошлое.