Текст книги "Считая дни (СИ)"

Автор книги: Gemini

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кларк с трудом разлепляет глаза. Веки стали варениками, размякшими в сорокаградусную жару. Кожа как скисшее тесто, вязкая, влажная, потяни – порвётся.

Это был восьмой день или около того, точно Кларк не знает, слишком часто проваливается в темноту и не помнит даже своего имени. Она дрожит, кутается в одеяло, ткань бесит, но без – совсем невыносимо. Её трясёт в горячке. И холод пробирает до нутра. Отопление в бункере вырубилось, и у неё не будет сил починить систему в ближайшее время. (Сколько болела Луна?.. Не вспомнить. Мысли перескакивают с одного на другое, словно карты в колоде).

Кажется, от неё воняет, как от выгребной ямы, но кому какое дело теперь. Даже после смерти она вряд ли будет вонять хуже, что, впрочем, тоже никому не интересно теперь.

Кларк надеется оправиться от ожогов и действовать. В то же время она хочет лежать в своём тёмном углу, медленно умирая. Ничего больше.

«Ты должна поесть», – говорит ей Беллами. Сквозь щёлочки между веками она даже будто бы видит его силуэт, присевший рядом на корточках и склонивший голову.

«Отстань. Тебя здесь нет», – из горла раздаются лишь жалкие хрипы.

«Если бы был – покормил сам».

«Иди нафиг».

Но Кларк заливает в себя мясной бульон через соломинку. Он холодный, жир щекочет горло (побери черти систему обогревания!), но она упорно пьёт, дрожит всем телом, желчь подступает, но… Она справляется. Маленькая кружка пустеет до дна.

«Теперь доволен?» – Кларк роняет кружку и ложится вдоль ящиков с едой, сил добраться до кровати уже нет.

«Буду доволен, когда ты поправишься».

Кларк в ответ лишь фыркает и вновь проваливается в своё путешествие по тьме.

Двести три

Кларк щурится, глядя на небо серо-белого цвета. Какое время суток, интересно? По ощущениям будто бы вечер. Что ж, теперь на земле всегда вечер, накрывший мир вместе с подобием ядерной зимы.

Она покрепче перехватывает ненужное, но дарящее успокоение ружьё, сильнее заматывает шарф вокруг шеи. И идёт дальше в горы. Не рассчитывая встретить кого-то или найти полезный тайник, просто маяться в четырёх стенах осточертело.

Кларк представляет, как на «Ковчеге» Рейвен ругает на чём свет стоит Мерфи, который долго несёт нужную отвертку; как Харпер стрижёт волосы Монти; как вспыхивает ссора из-за ужина между Эмори и Эхо, а Беллами возводит глаза к потолку, слушая их. Кларк смеётся, потому что прекрасно представляет, как он говорит «Если бы женщин было ещё больше, я бы сошёл с ума».

Хорошие новости: она не померла от радиации и даже не осталась уродливой. И дождётся возвращения Беллами.

– Плохие новости: я сойду с ума от одиночества, – говорит Кларк сама себе.

Она по колено утопает в снегу, ледышки набиваются в ботинки, носки уже мокрые и пальцы немеют. А снег тоже грязно-серый, бесконечно устилает землю и ветки обгорелых деревьев, словно пепел.

– Мир как на чёрно-белом рисунке, – снова бурчит она вслух.

– И ты можешь рисовать всё с натуры, – раздаётся над ухом голос мамы, и Кларк, вздрогнув, вскидывает ружьё. Озирается по сторонам и, конечно же, никого не находит рядом. Дуло ружья пляшет в руках, дыхание сбивается, и она глубоко втягивает воздух носом.

Как долго она продержится, не поехав рассудком? Может, нисколько, может, уже приехала в страну “безумие”? У Кларк нет ответа на этот вопрос.

Триста четыре

Девчонка насторожена и молчалива, будто белка, забравшаяся в дом из дикого леса, стреляет чёрными глазами, соорудив себе гнездо в тёмном углу. Она молчит целыми днями. Не рассказывает, как выжила, как нашла бункер, откуда пришла. Ни слова за пять дней.

Её кровь – чёрная, в общем-то, этого достаточно. Кларк обработала её раны на ладонях (очевидно, свалилась откуда-то), так что знает наверняка.

У Кларк вертится на языке «Ты – настоящая?», но не озвучивает, потому что без толку. Если гостья – галлюцинация, она всё равно об этом никогда не узнает.

– Может, ты немая, – вздыхает Кларк, беря в руки лист и карандаш. Маленькие радости от опустошенной земли – теперь мелки, карандаши, пергаменты из мясных лавок, белоснежные альбомные листы, доставшиеся с Горы Везер, вся бумага, какая только есть на свете – её, безраздельно. Она нарисовала сотни портретов за бесконечные часы своего жалкого прозябания. Здесь мама, Кейн, Рейвен, Октавия, Финн, Роан, Линкольн, Найла, даже Мерфи… Все, кого она уже никогда не увидит, и все, кого ещё надеется встретить.

Девчонка следит за штрихами карандаша будто бы с интересом, исподлобья, спутанные волосы падают на глаза. Ерзает на месте, вытягивает шею, стараясь рассмотреть, чем же занята её нежданная воспитательница. Смешно отводит взгляд, стоит только Кларк посмотреть в ответ.

– Да ладно, иди сюда.

Девочка шмыгает и трёт ладошкой кончик носа. Любопытство, конечно же, побеждает беличью тактику. Она присаживается рядом, застенчиво глядит «можно?», протягивая руку к папке с множеством листов и, лишь получив одобрительный кивок, начинает осторожно перебирать рисунки.

– Отец научил меня рисовать, – объясняет Кларк, улыбаясь. – А если захочешь, то могу научить тебя.

Девчонка замирает, глядя на портрет, проводит пальчиком по фону, слегка размазывая тени, и ойкает. Конечно же, разглядывает Лексу, один из десятков портретов, что она нарисовала. Девушка царственно смотрит на зрителей, красивые губы изгибаются в кривой усмешке.

– Хэда, – говорит девочка.

Тут бы заорать «ура, не немая!», но Кларк сжимает карандаш между пальцами так сильно, что грифель вот-вот треснет. Точно, приплыли, галлюцинация, откуда бы такой малявке знать, как выглядит покойная командующая?! А девочка, не обращая внимания, тыкает пальчиком в знак между бровями Лексы, и всё становится на свои места. По крайней мере, на какое-то время.

– Да, – Кларк кивает. – И если бы она была с нами, многое пошло бы по-другому. Мне её до сих пор не хватает.

Девочка пожимает плечами и заглядывает в новый рисунок Кларк, не иначе ожидая увидеть лицо Лексы. Вздыхает, наткнувшись чёрными глазами на другое.

Кларк заканчивает в волосах Беллами очередной штрих.

Девчонка шуршит листами, вытаскивая всё новые портреты Беллами, и придирчиво, будто великий художник, сравнивает, насколько рисунки между собой похожи.

Семьсот два

Кларк делает очередную зарубку-царапину на стене, осторожно проводит пальцем по трещине и стирает пыль. Металлические пылинки, танцуя в воздухе под светом люминесцентной лампы, ложатся под ноги.

Семьсот вторая. Семьсот два дня после Первопламени.

Она надеется, что не заблудилась во времени, хотя если подумать, а пусть и ошиблась на дни, недели, больше или меньше – что с того?

– Почему ты просто не сделаешь дневник в той штуке? – Мэдди тыкает пальчиком в монитор, на котором изгибаются графики – показатели жизнеобеспечения бункера.

– Потому что технике может настать каюк в любой момент. – Кларк кладёт нож на стол и усмехается. – У стены больше шансов.

Мэдди хмурится, но кивает. Кларк нежно убирает её тёмную выбившуюся прядь за ухо, девчонка отстраняется, грозно зыркнув, мол, «я уже слишком взрослая для таких нежностей, мне почти восемь!». Но добродушно фыркает, озорная улыбка ложится на тонкие губы, и Гриффин улыбается в ответ.

Она до сих пор не уверена, что Мэдди – реальна, не плод её больного воображения, окончательно поехавшего от тотального одиночества. Но старается думать об этом как можно реже.

Мэдди прыгает на месте и тянет её на кухню.

Сегодня на ужин, как и вчера, и позавчера, и неделю назад – салат, выращенный в парнике. Из напитков – вода, переработанная из мочи специальным очистителем. На десерт девочка упрашивает открыть шоколадку – предпоследнюю из запасов, которые когда-то давно, чуть ли не целую жизнь назад, оставили здесь Рейвен Рейес и Джон Мёрфи. Иногда Кларк почти слышит их голоса в лабиринтах бункера.

– Я скучаю по охоте, – вздыхает Мэдди, подпирая ладошкой щёку. – Как думаешь, мы ещё когда-нибудь увидим кроликов? Или оленей? Вообще хоть кого-нибудь?

«В прошлый раз планете потребовалась сотня лет, чтобы восстановиться», – проглатывает Кларк вместе с едой.

– Думаю, всё же увидим. А если нам очень, очень повезёт, найдём и какой-то нетронутый островок земли, которого не коснулась радиация.

– Хоть бы! Хочу мясо, – девчонка отрывает от салата тоненький листик и отправляет в рот. – А пока, если очень постараться, можно вообразить, что его и ешь. Прям чувствую вкус оленины на языке! М-м-м. Попробуй!

Она с серьёзным видом протягивает Кларк зелёный листок, и та послушно кладёт его в рот, и правда почти ощущая на языке вкус зайца, зажаренного на костре несколько лет назад.

Всё превратилось в призраков. Вкусы, запахи, люди. Но Кларк по-прежнему надеется, что сможет вернуть всё назад.

Она укладывает девчонку спать, в очередной раз не сумев отвертеться от сказки на ночь. Не то чтобы ей не в радость рассказывать, и Мэдди знает об этом, охотно слушает каждое слово, восторженно, словно разыгрывается настоящий спектакль.

Кларк ничего не придумывает (лишь умалчивает), она бежит по волнам памяти, каждый раз воскрешая всё новых призраков. Сегодня она выбирает историю о девушке по имени Луна, сильной, мудрой, красивой и гордой воительнице, что привела свой народ на край безбрежного моря, подарив им долгие годы сытой, безопасной жизни средь солёной воды, алых рассветов и бескрайнего неба. История девушки, что знала цену человеческой жизни и старалась сохранить свою человечность. Это важно. Возможно, самый важный урок, который преподнесла ей Луна, и которому нужно научить Мэдди.

– А о Беллами расскажешь? – прикрывая кулачком рот, зевая, сквозь сон лепечет Мэдди. – Хочу услышать про Беллами!

– Он сам расскажет тебе какую-нибудь историю, когда прилетит. Уже скоро, всего каких-то три года.

– Ты не врешь? Они правда прилетят? – Мэдди цепляется пальчиками в её запястье и произносит с благоговением: – Прилетят из космоса?

«Беллами, пожалуйста…» – отчаянно думает Кларк, пытаясь дотянуться туда, в небо, на «Ковчег», большой спасательный круг, висящий над Землёй. Глупо надеясь, что Беллами её почувствует. Она почти слышит, как он смеётся, ощущает ладонь на своём плече. Но, конечно, ничего он не почувствует. И не узнает, как много она хочет ему сказать, как жалеет о времени, что они потеряли.

– Вот тебе крест, – бодро отвечает она и крестит сердце, как когда-то давно, когда сама была девятилетней девчонкой. Кларк встаёт с краешка кровати и поправляет одеяло.

– Сладких снов, моя маленькая надблида. – Она целует девочку, ставшую ей дочерью, в кончик носа.

– Сладких снов, – соглашается Мэдди, закрывая глаза.

Кларк не спешит спать. Сначала она берёт ружьё, старое, с потёртой рукоятью и исцарапанным дулом. Она вырезает на дереве очередное имя, одно из многих навсегда ушедших, на этот раз – «Луна». Ещё одна зарубка на память среди её призраков. Кларк усмехается сама себе – она всё же сошла с ума, раз приобрела странную манию написать что-то на любой поверхности, на которой можно.

Мама бы проницательно посмотрела на неё и сказала: «Всё потому что хочешь, чтобы после тебя хоть что-то осталось. Чтобы все увидели, что ты была здесь».

Конечно же, мама бы в очередной раз оказалась права.

Две тысячи

Кларк выключает рацию.

Глубоко в душе она понимает, что таскает воду решетом. Небо сизое, всё ещё будто не оправившееся от болезни, и радиация создаёт толстый слой помех, а значит – слова отправляются в пустоту, но всё же… Вдруг Рейвен сотворила чудо, и «Ковчег» принял хотя бы одно сообщение? Хотя бы одно за тысячу дней, о большем Кларк и мечтать не смеет. Только бы там знали, что она жива, только бы Беллами знал…

– Фу! – восклицает Мэдди, сидящая рядом на клетчатом пледе. Её волосы ещё влажные после купания, собраны в шишку, воротник куртки поднят, а в руках книжка в мягкой обложке.

– Что? – Кларк поворачивается к ней.

– Выражение «отдала ему своё сердце». – Девочка морщится, будто от горсти шиповника. – Слишком красочно представила.

– Это ты что такое читаешь? – Кларк, смеясь, тянется к ней, но Мэдди прижимает книгу к груди. Между её пальцами виднеется уже давно выцветшее, когда-то алое, имя автора «Сид…».

– Ты сама говорила, чтобы я читала на старом языке. – Она гордо поднимает подбородок. – И я читаю!

Кларк кивает. И всё ещё улыбаясь, объясняет:

– «Отдать сердце» – это… Иносказательное выражение. Метафора. Не в смысле что девушка вырвала сердце из своей груди и вложила в ладонь мужчине. Скорее так она признаётся, что очень сильно влюблена.

– А… – протягивает Мэдди и лукаво прищуривается. – Понятно. Тогда-а… Твоё сердце у Беллами, да? А он оставил своё сердце у тебя?

– И почему ты так решила? – Кларк изумлённо изгибает брови, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, хотя краска приливает к щекам. Мэдди в ответ куксится, мол, серьёзно, нужно произнести аргументы вслух? Но всё же перечисляет, загибая тонкие пальцы.

– Ты каждый день разговариваешь по рации только с ним.

– Иногда я говорю с Рейвен! – протестует Кларк, но скорее для вида, потому что всё так очевидно, и спору тут места нет.

– Сколько? – она хихикает. – Пять раз из тысячи? В общем, ты говоришь только с ним! Ты любишь рассказывать о нём истории. Он твой лучший друг. Вы много раз спасали друг другу жизни. У тебя стопка его портретов. И… Ты тоскуешь по нему, – тихо заканчивает Мэдди, не смущаясь и не отводя взгляд.

Кларк вновь смотрит в небо, туда, где солнце над сизыми облаками должно стремиться к закату; туда, где выше Земли мерцают бездушные звезды; туда, откуда как минимум сотню дней назад должен был прилететь челнок от «Ковчега».

– Ты даже не представляешь, насколько сильно тоскую, – почти шёпотом говорит Кларк.

Она вдыхает прохладный воздух полной грудью. Устами младенцев, даже если эти младенцы почти стали подростками, как всегда глаголет истина. Как ни иронично, но происходящее с ней, и правда, лучше всего описывает избитая метафора, родом из дамских романов: Кларк Гриффин наконец отдала Беллами Блейку своё сердце, всё, без остатка.

========== Две тысячи триста (Рейвен/Мёрфи) ==========

Комментарий к Две тысячи триста (Рейвен/Мёрфи)

Персонажи: Рейвен/Мёрфи

Рейтинг: PG-13

Жанры: драма, дружба с элементами гета

Предупреждения: Нецензурная лексика, немного UST

Однострочники о Рейвен и Мёрфи, один день – одна сцена.

Наверное, скоро Мёрфи опять воссоединится с Эмори, и намёки на Шоу/Рейвен очень жирные. Но… Ничего не могу с собой поделать х)))

Десять

Они живут на станции уже десять дней. Снова космос – дом родной, но Рейвен ни грамма не соскучилась.

– Мы большая, дружная, космическая семья. Как тебе, Рейес? – саркастично говорит Мёрфи. Он останавливается около щитка, который Рейвен чинит, и опирается на стену плечом.

– Просто восхитительно, Мёрфи, – отвечает она в тон. – Раз уж ты тут, подай отвертку.

– А кофе и булочку с корицей не принести? – ухмыляется он, но, под укоризненным взглядом Рейвен, отвёртку передаёт.

Пятьдесят

Прошло пятьдесят дней, но Рейвен некогда беспокоиться о том, как будет жить их маленькое сообщество через пару лет. Её голова забита мыслями о «сейчас», о системе связи, о том, что нужно починить проводку, а через неделю сменить очистители воды.

Но беспокойству кое о ком место находится. Она часто думает, как Мёрфи со своим говняным характером уживётся с ними пять лет.

Рейвен догадывается: с трудом.

И «с трудом» начинается примерно через сто дней.

Сто двадцать

– Почему ты больше не готовишь? Только в твоём исполнении водоросли не блевотные.

Мёрфи смотрит на неё поверх потрепанного комикса. На обложке, залатанной скотчем по краю, мужик в красном трико стремится к небу.

– Потому что мне надоело, – лениво тянет он. – Логично, Рейес?

Рейвен складывает руки на груди, сардонически изгибая бровь. Мёрфи упрямо смотрит в комикс, но сдаётся и бурчит:

– Потому что пусть Монти готовит сам, раз пиздец какой умный.

Её не было в камбузе, но Эмори красочно пересказала стычку. Резюмировать можно так: Монти посчитал, что Мёрфи расточительный и все делает неправильно; Мёрфи сказал, что Монти придурок.

Карьера корабельного кока для Мёрфи закончилась.

Двести девять

Эмори спит как сурок. А Мёрфи иногда мучается бессонницей, и Рейвен Рейес – тоже.

Такие ночи они порой коротают вместе. На капитанском мостике, и он крутится в кресле, а она изучает показатели жизнеобеспечения; сидят около узла связи, и Джон подаёт отвёртки с потёртыми рукоятками; стоят рядом с челноком, пока она смазывает запчасти.

Они болтают о всякой ерунде. Мёрфи всегда прогоняет из её глаз усталость, взрослую серьёзность и хмурость.

Пятьсот семнадцать

Эмори оказывается более способной и талантливой ученицей, чем Мёрфи, и он решает навсегда сбежать с уроков механики, чтоб сохранить остатки гордости. Рейвен это бесит до одури.

– Слушай, у тебя что, комплекс отличника? – Рейвен хватает его за руку в коридоре, разворачивая к себе, и Мёрфи удивлённо смотрит сначала на её ладонь, потом всматривается в рассерженное лицо.

– Ты теперь ещё и психолог?

– Мёрфи, если у тебя не сразу что-то получается, то…

– То можно проебать все чуть позже, да? – он мягко скидывает её руку.

Почему-то она не ждала другого ответа. Слишком хорошо его узнала за пятьсот дней.

Шестьсот

«Ты все портишь», «Ты бесполезный», «От тебя только одни неприятности» – слова, что Мёрфи слышит всю жизнь, они как руны вдавлены в сердце.

Он уверен, что на «Кольце» все будет так же, как и всегда – от него только больше вреда, чем пользы. Поэтому занимается тем, что у него получается лучше всего – страдает хернёй.

Семьсот тридцать

– Я бесполезная, – у Рейвен даже нет сил на злость. Она торчит у приборной панели уже часов десять, но даже на миллиметр не продвинулась к решению проблемы с узлом связи.

– Чего, Рейес, так легко сдаёшься, всего-то спустя три года? Ты не бесполезная, – Мёрфи непривычно серьёзно смотрит на неё, и Рейвен отчего-то жутко неловко от выражения его серых глаз. – Ты справишься, поняла?

Она кивает. Возможно, это то зерно уверенности, которой ей сейчас так не хватает.

Тысяча двести

– Твою мать, – Рейвен охает и хватается за плечо Мёрфи. Ногу простреливает от бедра до пятки, сводит и жжёт, словно кислотой облили.

– О, сразу видно, человек занимается спортом, – они в коридоре между жилыми блоками, Джон помогает присесть у стены и сам устраивается напротив. – Ты себя угробишь. Или Эхо тебя угробит, даже не знаю.

– И не мечтай, – сквозь зубы отвечает она, разъярённо растирая ногу.

– Да боже, Рейвен, хернёй не занимайся.

Она не успевает спросить, что именно он имеет ввиду, потому что Джон, не спрашивая разрешения, берёт её за щиколотку. Осторожно проворачивает стопу полукругом, надавливает на колено, сгибая в суставе.

Происходящее будто зеркальная реальность: Джон Мёрфи разминает её больную ногу, и ей это приятно.

Тысяча девяносто два

– Я вообще не знаю, как терпела его все это время. Почти шесть лет! Нет, как?! – Эмори не назвать болтушкой, но сегодня её прорывает. Она нервно дёргает рычаг управления в симуляторе челнока.

– Аккуратнее, – осаживает её Рейвен, и Эмори напряжённо выдыхает через нос. Но слишком взвинчена, остановиться уже не может:

– Не, серьёзно! Идиот. Мудак. Как его Беллами в шлюз не выкинул, что в нём видит? И ты-то как выносишь его дольше пяти минут?

Рейвен молчит. Потому что если она скажет, что порой хочет влепить Мёрфи подзатыльник, но ей с ним более чем комфортно (вопреки всем законам логики) – это будет немного слишком.

Тысяча девяносто пять

– Ты и Рейвен… – после паузы говорит Беллами, пока они драят туалет.

– Серьёзно, блин?! – Мёрфи так и замирает с тряпкой в руках и еле сдерживается, чтоб не швырнуть в него. – Меня только что кинула любовь всей жизни вообще-то!

– Может, я хотел сказать «Ты и Рейвен завтра дежурите на кухне», – Беллами быстро отворачивается, чтобы не заржать, и ей-богу, тряпку хочется ему на бошку натянуть.

Мёрфи сопит и с остервенением трёт шов между металлическими плитками. Из-за Беллами он снова думает, что Рейвен – девушка не из его лиги.

Две тысячи

– И не скучно тебе тут? – Рейвен ставит перед Мёрфи тарелку с кашей из водорослей. Его половина корабля темная, тихая и пустая, как вакуум.

Мёрфи криво улыбается.

– Мне скучно везде, не только здесь.

Она присаживается рядом с ним и протягивает руку, осторожно касается плеча.

– Ты же знаешь, что у нас всегда полно работы. И ты знаешь, что Беллами всегда тебе рад. И я тоже.

Мёрфи ковыряется ложкой в ужасном вареве Монти. Сам бы он сделал гораздо лучше, Рейвен знает.

– Знаешь, – говорит он, и она улавливает в его голосе разочарование. Разочарование в себе. – Кому нужна эта мирная, спокойная жизнь, если единственный мой талант – это умение выживать?

Две тысячи сто

– Так у вас с Мёрфи… Ничего? – как бы между прочим интересуется Харпер. Она помогает Рейвен застёгивать скафандр, и та от неожиданности дергается.

– Сделаю вид, что не слышала этого вопроса.

Харпер мягко, понимающе улыбается и поворачивается, чтобы Рейвен тоже помогла защёлкнуть клапан на её скафандре.

Рейвен думает, вся проблема в том, что он для неё недостаточно серьёзен, а она для него – слишком.

Две тысячи двести

Холодок сквозит по коже, и так сразу и не скажешь: от системы охлаждения или от мысли, что она застряла на корабле с двумя сотнями заключенных.

– Прикинь, тут есть чувак по имени Мордред, – восклицает Мёрфи, листающий досье преступников. – Мордред! Родители явно знали, что он вырастет злым.

Рейвен усмехается. Присутствие Джона её согревает.

Две тысячи двести два

Шоу ждёт, переводя встревожено-нетерпеливый взгляд с одного на другого. Рейвен переглядывается с Мёрфи, и их молчаливый диалог длится несколько длинных секунд.

«Я тебе доверяю, но ты уверена?»

«Я знаю, что делаю».

Похоже, она серьёзно влипает в больше-чем-дружбу с Мёрфи, если им уже не всегда нужны слова.

Две тысячи триста

Рейвен сидит на земле, дрожит и пистолет в руках ходит ходуном. Ей не хватает воздуха. Она не должна решать, кому жить, а кому умирать, не должна заниматься эвтаназией и заканчивать чужие мучения пулей, даже если человек уже одной ногой на том свете, не должна…

– Дай сюда, – Мёрфи сидит перед ней на коленях и осторожно забирает пистолет из её холодных пальцев. Она цепляется в его запястья, и находит в серых глазах поддержку. Она может быть слабой и может ему довериться.

– Я обещал, что не дам тебе нажать ту кнопку, помнишь? И сейчас решение принимать не дам.

Он кладёт ладонь ей на затылок, притягивает и целует в лоб. Его губы прохладные и дарят успокоение.

Рейвен часто кивает, и Мёрфи сжимает её ладони в своих.

========== Тысяча сто (Рейвен/Мёрфи) ==========

Комментарий к Тысяча сто (Рейвен/Мёрфи)

Персонажи: Рейвен/Мёрфи

Рейтинг: PG-13

Жанры: драма, дружба с элементами гета

Предупреждения: Нецензурная лексика, немного UST, и, возможно, ООС.

По мотивам фраз Монти из 5х08 “Первый урожай водорослей опасен, мой друг впал в кому” и “из водорослей можно синтезировать пиво”.

На девяностый день водоросли всем дали просраться и проблеваться от души, но главным везунчиком на этом празднике обмороков и зелёной жижи всё равно оказался Джон Мёрфи. Возможно, то вина его фамилии. «Закон Мёрфи» – если какое-то дерьмо может произойти, оно обязательно произойдёт.

Если кому-то суждено впасть в кому из-за токсичных водорослей, то это, конечно же, случится с Джоном Мёрфи.

Когда Эмори впервые упрашивает подежурить около своего коматозного бойфренда, внутри Рейвен нет отторжения. Казалось бы, вся её сущность – и особенно позвоночник с онемевшей ногой – должны злорадствовать, радостно кричать «так этому таракану и надо, хоть бы вообще не очнулся!». Так должно быть по всем законам логики и теории вероятности… Да только не злорадствовалось. Ни в первый, ни во второй, ни в двадцать пятый раз.

На свои дежурства Рейвен всегда притаскивает работу. Паяет микросхемы, чистит инструменты – да что угодно, лишь бы не глядеть, как потрескались губы Мёрфи, обострились его скулы и нос, не видеть глубокие тени под глазами и слегка подрагивающие ресницы. Она лишь слушает его дыхание. Поначалу тяжёлое, чуть ли не предсмертное, больно царапающее внутренности Рейвен. И каждая мысль «а если не очнётся?..» как бомба – оставляет глубокую воронку в её душевном спокойствии.

Кажется, это звоночек к тому, что она не только простила Мёрфи, а её отношение к нему усложнилось десятикратно. Вдобавок проворонила момент, когда начала считать его своим другом.

Она сама не понимает, как умудрилась завязнуть так глубоко, но помогает Эмори менять его простыни, обтирать губкой и делать растворы для внутривенного питания. Для полного комплекта оставалось говорить вслух «Мёрфи, возвращайся к нам, мудак, я скучаю по твоим тупым шуткам», но Рейвен оставляет эти слова при себе.

Она в очередной раз ковыряется отвёрткой в рации, сидя у его кровати, когда раздаётся невнятное:

– Рейес, я же сдох, а ты опять тут? Ты моя карма, что ли?

Мёрфи вяло хлопает ресницами, глядя на неё, и Рейвен от неожиданности роняет отвёртку. Руки дрожат. Она не расплачется от радости и облегчения, как дурочка, нет-нет-нет.

– Заткнись, а то ещё сбудется. Хочу хоть после смерти отдохнуть и не видеть твою рожу.

– О, так я жив… Счастье-то какое, – выдыхает он и пытается сесть. Безуспешно. И Рейвен бросается к нему, подтягивает подушку к изголовью и помогает Мёрфи чуть приподняться. Так, полулёжа, он смотрит на неё снизу вверх, и до него, кажется, наконец-то доходит.

– Погоди, ты присматривала за мной?

– Считай, что я вернула тебе долг, – говорит Рейвен и понимает, что это правда. Но не вся правда, а копать глубже она почему-то боится. – Ты же присматривал за мной в бункере.

Он только кивает в ответ, и она знает – это потому что сказать «спасибо» тут недостаточно.

Мёрфи запускает пятерню в свои грязные волосы и облизывает сухие губы.

– Знаешь что? Пиздец хочу пить.

***

Пить буро-зелёную жижу, со вкусом мочи сотни облезлых гиен, оказывается тем ещё «удовольствием». Зато на этом пойле едешь напрямик до станции «в хлам». Мёрфи и сам почти добрался до этой остановки.

Определённо, не зря Джон подкинул Монти идею сварганить из водорослей алкогольную бодягу. Хоть какое-то разнообразие удивительно захватывающих будней их космической семейки, так? Тысяча с гаком дней на «Кольце», шутка ли.

– Мне часто снится, что я снова оставил её умирать, – Беллами подпирает кулаком щёку и изливает душу Харпер, которая сочувственно кивает. – Снова и снова. Грёбанный кошмар.

– А прикинь, Кларк жива, – вполголоса говорит Джон для Рейвен, сидящей рядом. – И мы зря уже три года слушаем его нытье.

Рейвен пихает его в бок и осуждающе смотрит своими огромными карими глазами с длинными ресницами, но уголки её губ предательски дергаются. Он снова смешит её, и это приятное чувство.

Их славная вечеринка состояла из тех, у кого в желудке уже три года не гостил алкоголь, так что конец посиделок вышел скоропостижным. Охренительно повеселились, ничего не скажешь. В итоге, Харпер утащила Монти в каюту, Беллами и Эхо отправились что-то выяснять (или «помогать» друг другу с недотрахом, их отношения закручиваются, будто в слезливой мыльной опере). Эмори сморило в сон, и она свернулась калачиком на диване. Джон укрыл её одеялом и заботливо подоткнул края. Чуть не завалился рядом, но нет, он, блядь, не вырубится раньше чем Рейвен Рейес.

Рейвен сидит напротив иллюминатора и наливает очередную порцию пива в железную кружку. Он плюхается на пол и забирает у неё кастрюлю с напитком, обнимает, как будто любимую игрушку.

Они молчат. Смотрят вперёд, на звезды, и это походит на сеанс психотерапии, которую когда-то практиковали на «Ковчеге» для трудных подростков. Послушайте шум волн, записанный на диске, или пение птиц, или пяльтесь полчаса вдаль, переосмысливая свою грёбанную жизнь и прочий пиздец.

– Мы смотрим на трупы звёзд, – вдруг говорит Рейвен.

Мёрфи фыркает.

– Пиво сделало тебя ещё более депрессивной, чем обычно.

Он заглядывает в кастрюлю и решает, что вонючего пойла осталось совсем чуть, можно не пачкать кружку. Допьёт из этой посудины.

– Вся штука в скорости света. Мы видим только свет звёзд, а он отправился в путь, может, дохренилион лет назад, – продолжает она. – Пока свет достигает нашей галактики, та звезда, которая его испустила, уже могла погаснуть на самом деле. И получается, что мы смотрим в прошлое. Или на трупы.

– И откуда только в твоей красивой голове такие некрасивые мысли, – задумчиво изрекает Мёрфи и сам же себя осекает. Ну, блядь, какую ещё херню он сморозит?

– Ты не заболел? Красивой?.. – Рейвен сардонически изгибает бровь.

– О-о. Это всё Монти и его пиво. Забудь.

Рейвен смеётся и чокается кружкой с его кастрюлей. Они синхронно выпивают. И почти синхронно вытягиваются на полу, устраиваясь плечом к плечу. Лампы над головами светят приглушённо, почти как гаснущие звёзды где-то в соседней туманности Андромеды. Джон рассматривает Рейвен и думает, что она действительно красивая, любуется её пухлыми губами и румянцем на щеках. Она смотрит ему в глаза, и непонятно, что творится в её мыслях. Но видимо, что-то слишком пьяное и мудрёное, раз уж она выдаёт:

– Как так вышло, что мы стали друзьями?

– Мы в замкнутом пространстве уже три года, Рейес.

– Дурак, это и ежу понятно. И, кажется, это вот, между нами, началось раньше. Я имею ввиду… Мы ведь друзья, да?

– Лучшие друзья, возможно.

– Ты мог себе такое представить?

– В жизни слишком много неожиданных сюжетных поворотов.

– Это уж точно, – Рейвен зевает, прикрывая рот ладонью. – Самое забавное, что мы бы могли быть кем-то большим. В какой-нибудь параллельной реальности, в которую можно попасть через кротовую нору.

– Кем-то большим? – теперь его очередь смеяться.

– Ой, Мёрфи, ну, парень, девушка, любовь и всё такое. Что за хрень я несу? Это всё пиво и Монти, забудь.

– Ого, Рейвен, – веселится Джон. – Ночные бухие разговоры! Да это же классика.

Она что-то неразборчиво бурчит, про «друзей» и «большее». Засыпает на полуслове. Ну спасибо, Рейес, сама отрубилась, а ему теперь думать об этом. Рассматривал ли он Рейес в таком смысле, в смысле как девушку-девушку? Конечно, блин, да, что совсем херово, когда вроде как любишь другую. Всё это слишком сложно для его нетрезвого рассудка. Джон тоже закрывает глаза, собираясь полежать совсем чуть-чуть, а потом отправиться на диван к Эмори подальше от своих мыслей, но…

Просыпается через несколько часов, и Рейвен сопит рядом, прижавшись совсем тесно и закинув на него ногу. Джон Мёрфи не может сказать, что недоволен таким раскладом, даже несмотря на болящую спину и затёкшую шею.

========== Сто двадцать пять лет (Рейвен/Мёрфи) ==========