Текст книги "Подслушано в Винтерфелле (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
То ли она пыталась убедить в этом свои новенькие щегольские башмачки, то ли избегала его глаз, Сандор не понимал.
– Тогда почему ты делаешь это? Сиськи эти твои голые, жопой виляешь, как шлюха последняя, – он поджал губы, пытаясь выразить неодобрение, но как тут выразишь то, чего не испытываешь.
Задницы у сестричек Старк что у одной, что у другой, были отпад.
– Иди к ней и бери ее, – весело ответила на это Арья, мило складывая ротик в сердечко, – она же именно об этом мечтает. Чтоб ты пришел, залез к ней в высокую башню, попрал ее слегка покорябанное целомудрие, заделал ей детишек с десяток и звал леди-женой. Неужели ты не видишь?
– Она мечтает? Сама сказала?
– Ты дурак! – резко визгнула Арья, вскакивая со своего места и топча разбросанные платья, – она всю жизнь об этом мечтала! А только ты…
Но она не договорила – замерла, прислушиваясь, затем решительно потолкала Пса в сторону окна.
– Спрячься, она идет, – зашипела девчонка, пытаясь затолкать его за занавески, – встань здесь! Пекло, что ж ты такой здоровый-то, а?
– Какой есть, – не без маленького приступа тщеславия ответил Клиган. Арья лихорадочно озиралась, взгляд ее прояснился, упав на открытый сундук.
– Прыгай! – она уперлась обеими руками в его торс, толкая к убежищу, – быстрее!
– И это я дурак? Безумная! – он подчинился. Почему – сами Семеро не могли бы сказать.
Крышка сундука грохнула сверху, для верности Арья села на него, и вовремя – послышались тихие мерные шаги. Легкий перестук невысоких каблучков. Санса.
Вот, блядь, я угодил.
*
В сундуке было душно и тесно. Помимо того, что сверху елозила юркая задница Арьи Старк, одежда обеих сестричек вперемешку создавала тот самый неповторимый аромат, которым пропах Винтерфелл, только концентрированный до предела.
Возможно, это и вызывало у Клигана непрекращающийся бешеный стояк. А может, доносящиеся обрывки задушевного разговора снаружи. Судя по шепоту, сестры делили между собой титул и родовой замок. В общем, Сандор ничего не имел против титулов, если к ним прилагались некоторые средства и пути их потратить. А Зимой нет никакой разницы, насколько ты богат.
Мертвые не пользуются кошельками.
Постепенно шепот наращивал громкость, да и тематика разговора очевидно изменилась. Появились нотки торга, особенно в противном голоске Арьи. Она же первая отказалась от шепота, вначале громко расхохотавшись на что-то, сказанное Сансой, а затем выдавшая:
– Ну, если ты готова обменять все перечисленное на постельные утехи с приблудной палёной собакой, я не стану возражать. Мир?
Он окаменел в своем убежище. Хотел бы издать хоть звук – любой, хоть ветры пустить – но кажется, его просто размазало по деревянному днищу, и мир вокруг померк. Девочки говорили о нем теперь. Погруженный в шок, он пропустил начало фразы, сказанной Сансой, и услышал лишь окончание:
-…если мы будем вместе.
– Я уверена, что тебе будет с ним хорошо, – наконец, чистосердечно высказалась Арья. Пёс боялся дышать, когда услышал тихий ответ Пташки:
– А ему? Вдруг ему со мной не понравится?
«Гребанный ад!».
– Он… не захотел меня, – стыдливо скомкала Санса окончание фразы. Сандор оскалился. Девочка так поняла его ласки.
Маленькая поганка Арья не угомонилась, пока слово за слово не вытянула из старшей сестры подробности. Пёс предпочел бы пытки иного рода.
– Может быть, ты не в его вкусе? – издевалась она, играя голосом и ерзая по сундуку, – может, ему нравятся постарше? Или блондинки?
– Может, – убито ответствовала Пташка.
– Так и плюнь! Зачем он тебе вообще?
– Но других таких нет.
Сундук вместе с Псом летел куда-то вниз, в бездну, возносился к небесам, и это было так чертовски, бесподобно охрененно, что он готов был в нем поселиться навеки.
– Он добрый, умный, он отважный…
– Ой, нет, Са-анса! Ты такая дура!
– Он красивый, – тихо закончила старшая. Сандор подавился собственным дыханием, в горле сперло. Помолчав, неохотно ответила Арья:
– Ну, с очевидным не поспоришь.
«Спятили обе».
– Эти плечи, грудь, профиль, подбородок… боги знают, какие мужчины в Королевской Гавани – прячут свое уродство под одеждой, но это не про него…
– А я тоже видела его без рубашки, – похвасталась Арья тут же, заставляя Сандора тихо плавиться в своем укрытии.
Следующие полчаса, не меньше, сестры Старк разбирали его по статям и делились впечатлениями. Наконец, зашел разговор и о предполагаемой мужской мощи Сандора Клигана. Упомянутый обладатель оной зажимал уши пальцами, боясь задохнуться – или вырваться из убежища и надавать засранкам по задницам, а затем убежать и никогда не возвращаться.
Сестры шептались. Арья хихикала, Санса волновалась. До мужчины долетали только обрывки их тихого разговора:
-…Постепенно и нежно… попробовать сверху… попросить не спешить…
– А ты все знаешь, – с легкой укоризной вздохнула, наконец, Санса.
– Ну да, – с неохотой протянула младшая сестрица, – научил меня один… человек.
Когда Санса ушла, он лежал, скорчившись, еще несколько минут. Потом крышка сундука со скрипом поднялась и появилось ухмыляющееся лицо Арьи. Гадкая девчонка просто-таки лучилась злорадством.
– Ты еще здесь?
Сестрицы Старк взяли его в оборот – это Пёс знал и чуял, но, даже зная, что впереди ждет ловушка, от приманки откажется не всякий зверь.
========== Глава 3, в которой Пёс совершает подвиг, сестры Старк планируют будущее, а Джон Сноу ничего не знает ==========
Потянувшиеся подводы с раненными с севера наполнили сонный Винтерфелл суетой и беспорядком. Сандор, только привыкший к неспешному ритму здешней жизни, наблюдал перемены с недовольством.
Во-первых, ему приходилось постоянно что-то переносить с места на место, кого-то тащить, какие-то баулы и ящики разгружать. Во-вторых, все и каждый желали высказаться по любому поводу непременно ему, как старшему в замке. Он ненавидел Джона Сноу как никогда.
В-третьих, Джон Сноу также собирался прибыть – передохнуть и набрать новых рекрутов-смертников в свою шайку. Заодно он сослал с севера бесчисленное множество одичалых. Всем им требовался кров, еда и занятие на зиму. Именно эти сомнительные личности и заботы о них занимали теперь все время Сансы. Арья благоразумно отказалась от всякого участия в качестве радушной хозяйки и наслаждалась свободой.
Вторым наслаждением мерзавки стало издевательство над сестрой, главной же темой была связь с Клиганом. Когда маленькую заразу не устраивало что-то, она упоминала Джона, угрожала нажаловаться ему, и это как минимум. Когда у нее просто было хорошее настроение, ограничивалась тем, что именовала сестру «леди Клиган». Даже подучила этому обращению нескольких одичалых баб и натравила их на Пташку.
Пташка, надо признать, встретила испытания с невероятной даже для истинной леди стойкостью.
На обращение «леди Клиган», однако, иногда отзывалась. Это заставляло Пса лишний раз плавиться заживо, когда он слышал эти два слова в отношении Сансы Старк. Это делало его почти счастливым. Чуть менее счастливым делало грядущее прибытие Джона в Винтерфелл, а значит – неминуемое прощание с маленькими радостями типа сестриц Старк в его объятиях.
Ему бы хватило и одной из них. И он уже сделал выбор.
Сандор, спрятавшись за гобеленом, вздохнул. Предполагалось, что он дожидается избранницы, дабы увлечь за собой в спальню на ночь – и овладеть ею, наконец. На деле же он битый час едва не спал стоя, пытаясь не прислушиваться к разговорам диких девиц-северянок. Пока что Арья терзала скучающих людоедок допросом о методиках свежевания двуногой добычи.
Бедная, бедная Санса! Разговор свернул с увлекательной темы еще очень нескоро. Зашел разговор о мужиках.
Прежде Сандору казалось отчего-то, что без мужчин женщины должны быть лучше. Может, ругаться меньше, не острить. Но выяснилось, что дело обстоит строго наоборот.
– Мой Дарс украл меня у отца, – вздохнула одна дикарка, – я вешала белье после стирки. Мы трое суток ехали до его стоянки, я почти обледенела.
– Вы сговаривались?
– Да я первый раз его вообще в жизни видела.
– И как?
– Когда так холодно, начинаешь любить все теплое, – раздался пошлый хохот, – к исходу третьего дня я бы готова была отдаться и его коню.
Кто-то из молодых защебетал о прекрасных зимних вечерах у огня. Послышались разные мнения о занятиях любовью в мехах. Поговорили о мехах и охотниках. Обсудили погоду – вне всяких сомнений, мороз усиливался день ото дня. Сандор едва боролся с зевотой, когда услышал словечко и о себе:
– А чей это мужчина встречал нас у ворот? Высокий, шрам на лице от огня…
– Это моей сестры! – Пёс не ослышался, подала голос Арья, а он-то думал, паршивка уже кувыркается где-нибудь на конюшнях со своими любовниками. Кажется, если он не совсем сошел с ума, к звонкой Арье добавилось и тихое «Мой» от Сансы.
– А-а, хозяйка, извини тогда. Редких статей мужик. Давно ты с ним? Какие, должно быть, хорошие у вас сыновья…
– Недавно. Меньше года, – ему вновь не послышалось?
– А-а, – в хитром голосе послышалось превосходство и далеко идущие планы.
– У нашего отца было четверо сыновей, – вступила снова Арья. Вот неугомонная!
Чем-то посиделки с одичалыми походили на бабские высокородные собрания в Королевской Гавани. Те же подначки, те же грязные намеки. Сандор хотел бы ворваться и спасти свою Пташку. Но по счастью, скоро дикие девки удовлетворились приемом хозяйки Винтерфелла и откланялись.
Проходя мимо него, почти вросшего в тяжелый пыльный гобелен, они обменивались мнениями об увиденном и услышанном. Задержалась у сестры только Арья, что было в целом для нее нехарактерно. Она ненавидела все, что связано с вышивкой, рукоделием и тонкой работой в целом (если не считать комбинаций с участием мертвых лиц и изготовлением ядов).
Пёс вздохнул. Ну когда уже он снова увидит свою Пташку наедине?
– Вот ты дура, – услышал он сдавленный голос Арьи. Что-то зашуршало. Санса молчала.
– Дура, как есть, – беззлобно продолжила Арья, – ну какой из него отец?
– Заботливый. Надежный, – лепет Пташки, ну надо же.
– А лорд какой?
– Такой же, каким был отец. Настоящий.
Что-то подступило к горлу, затуманило взгляд. Осознание сковало тело раньше, чем нашло отражение в мыслях.
– Вот уж не думала, что доведется породниться с Псом!
– Он не пёс!
Снова они зашушукались. Арья говорила громче, и, как мог услышать Сандор из своего угла, что-то о вероятном великодушии Джона. Санса молчала, затем что-то тихо лепетала. Наконец, сестры ушли. Неслышно вышел он из-за гобелена и остановился у стола, за которым только что сидела Санса. Стул все еще хранил тепло ее тела. Он поднял к глазам оставленный девушкой лоскут, цокнул языком, уколовшись о булавку. Осознав, что именно держит в руках, отбросил, как ядовитую змею. Какое-то детское барахло.
В глазах щипало, ком в горле все никак не оставлял. Значит, она все решила за обоих. Надо злиться, не получается. Надо злиться на то, что не получается, но – не выходит даже и этого. Разве не этого, в конце концов, Сандор Клиган хотел? В глубине души, если признаться – разве не об этом мечтал? И как знать, если бы не совпали тысячи тысяч вероятностей…
Пёс поймал себя на том, что мечется по залу, ломая руки. Это уже был сущий кошмар. Кошмарнее, разве что, оказалось собственное отражение в зеркале, на которое упал взгляд.
– Пташка спятила, – сказал он себе, не отворачиваясь от зеркала, – и я за компанию.
*
Метели вокруг Винтерфелла усиливались. Холода никак не отступали. Можно было бы представить, что больше в целом мире ничего и никого нет, стоило лишь выглянуть за окно: белый мрак, убивающий любого, кто рискнет с ним сойтись за пределами теплых стен замка.
Но и стены уже не особо спасали: кое-где прохудились оконные рамы, где-то образовались лишние щели, и местами даже в Винтерфелле было холодновато. А все же ничего нет лучше, чем в непогоду сидеть в теплой комнате под крепкой крышей, попивать что-нибудь горячительное из кружки и закусывать упоение безмятежного вечера хорошим куском поджаристого мяса…
Сандор Клиган висел на стене Винтерфелла снаружи и проклинал свою жизнь, Семерых, злую судьбу, свой член и все на свете.
Налетевшая метель заставила проклясть вдогонку рыжеволосых ведьм, обладающих чарующими голосами и спрятанной порочностью на дне голубых невинных глаз. Пёс глянул вниз – туда, где за стаями беснующихся белых снежных вихрей он и собственные ноги едва видел – и еще раз выругался. Про себя: было так холодно, что борода уже слегка обледенела, и он не хотел отморозить себе еще и язык. Не то чтобы еще надеялся, что им доведется воспользоваться.
Яйца я себе уже по-любому отморозил, эх, прости, Пташечка.
И понесло его наружу? Это ж надо было напиться, чтобы полезть по карнизу к ней в спальню.
Соверши подвиг и завоюешь ее сердце, говорили они. Теперь он висит на одной руке, уцепившись за край балюстрады – или чем это было в далекие летние дни постройки – и ссыт посмотреть вниз. Это будет самая нелепая смерть в наступившую Зиму. Пташка даже не узнает, что он погиб, не дотянувшись каких-то жалких пол-локтя до ее окна.
И все же он рискнул. Бросил неповоротливое, уставшее, замерзшее тело вверх вслепую в отчаянном рывке и заскользил пальцами левой руки наугад – должны же быть решетки, щеколда, хоть что-то!
Даже стекло в ее окне было хрупким – под его пальцами моментально разлетелось вдребезги.
*
– Милорд Клиган!
Удивительно, как несколько секунд могут изменить общий настрой человека. Трогательное выражение лица Сансы совершенно не вязалось с обстановкой: мокрый и мало не замерзший страховидный мужик вваливается, едва протиснувшись, в разбитое окно на опасной высоте.
– А кто же еще? – рыкнул Пёс. Все, с него хватит романтики. Это последний раз, когда он пытается быть рыцарем. Больше рисковать жизнью не станет ни за что, пусть хоть десяток Пташек поет ему свои глупые песенки.
Верхнюю одежду он стаскивал, крупно дрожа. Перчатки слетели еще в начале его сомнительного подвига – нахрен их. Нахрен всё.
Санса аккуратно изъяла толстое одеяло из сундука, повернула его заплатками наружу, задвинула вместе со ставней в оконную нишу. Полюбовалась на дело своих рук.
Старательна, как и во всем. Посторонилась, давая ему пройти к очагу. Подвинув к огню сапоги, мужчина опасливо пересел на дальний край лавки. Мокрую рубашку следовало выжать и просушить, но Сандор просто не мог обнажиться перед Сансой теперь.
Она приблизилась сама. Установившаяся тишина разгоняла кровь по венам не хуже трех пинт отборной крестьянской браги.
– Чего? – не поднимая глаз, пробормотал Клиган.
– Ваша рубашка. Снимите. Я повешу.
– Не терпится меня раздеть?
– Штаны тоже, – проигнорировав его подкол, она заставила его поднять руки – скользнула ладонями по бокам, вызвав томительную дрожь в груди, волосы вдоль хребта встали дыбом.
Нагой, как из чрева матери, он выпрямился, пока она аккуратно, почти художественно развесила его мокрую одежду у очага. Света стало ощутимо меньше. Благословенный полумрак. Сандор сделал шаг в ее сторону, но девушка спокойно вывернулась в другую и прошествовала к окну. Дернула занавесь шторы. Шелест ткани. Другую. Еще раз.
Это длилось целую гребанную вечность.
– Вы больше любите спать у стены или… – ее ровный голос изменил ей. Сандор не мог не улыбнуться, но сделал строгий вид, когда она все же посмотрела на него. Нельзя обмануть ее доверие. И ранить ее чувства. Поневоле расправив плечи, он разворошил постель, затолкав узорное покрывало куда-то к ногам, похлопал по кровати рядом с собой, стараясь не смущать Сансу слишком пристальным взглядом. Семеро знают, это было нелегко.
Она мечтает о подвигах ради себя, а принимать их не умеет.
Свою одежду она снимала с достоинством несправедливо приговоренной к смертной казни. В постель опустилась, сохраняя безупречную осанку. Затаила дыхание. Застыла, будто неживая.
– Санса, – позвал ее мужчина и придвинулся чуть ближе, – взгляни на меня.
Она отвернула лицо, но ее милые ушки чуть порозовели. Даже в полумраке он видел хорошо.
– Пташка моя…
Вместо ответа она положила свою руку на его и едва уловимо потянула к животу. Сандор перевел это для себя как «Сделай мне хорошо еще раз». Облизав губы, он усмехнулся. Вздымающаяся молодая грудь манила к себе, а деланное равнодушие Сансы возбуждало еще больше, чем воспоминания об услышанных накануне признаниях. Открыться ей? Санса, я тень Винтерфелла, я люблю подслушивать и подсматривать за тобой. Я этим еще в Королевской Гавани развлекался, а теперь просто мастер стал. Не стоит, наверное?
Внезапно их руки двинулись друг другу навстречу, словно лозы винограда, смыкающиеся на каменной стене; обвили друг друга крепко, черпая в пожатии силу вовсе не размыкать объятий. С каждым ударом сердца утекали минуты, прочь, прочь от того времени, когда они были порознь. Руки, упругая грудь Сансы, его – бугрящаяся мускулами, волосатая, вся в шрамах. На той стороне, где когда-то Григор опрокинул его лицом в жаровню, на груди скопилась россыпь маленьких шрамиков от падавших углей, и теперь девушка прижималась к ней плечом, потом ушком, потом губами, рассыпая поцелуи по его груди, словно желая поцеловать в сердце.
Так и было, седьмое пекло, так и было.
Его целовало всё; льняная постель, пряный запах ее возбуждения, темнота и свет, полог кровати и густой воздух, заполненный ее вздохами и прерывистым дыханием.
А потом вдруг почувствовалось и все остальное тело. Собственное тело, которое он привык чувствовать только тогда, когда оно было избито, изранено, обожжено. То, какая нежная кожа на внутренней стороне бедра – там, где рука Сансы перебирает пальчиками. Как чувствительны соски – маленькие островки острых ощущений, когда она зарывается носом в шерсть на его груди и дышит им, смелее и смелее, пока не поднимает голову – чтобы посмотреть в глаза.
Сандор знает смысл ее пьяного взгляда. Знает, пока дрожащими руками мнет ее живот, оставляет красные следы давления на ребрышках своей пичуги, пока жадно хватает ртом кожу на ее шейке, плечах – и под его жадным влажным ртом все теплое, маленькое, трепещущее и очень сладкое.
Когда он спустился с поцелуями к соединению ее бедер, Санса зажала рот рукой, охнула, запрокинула голову и издала самый восхитительный звук, который Сандор слышал в жизни. Что-то между волчьим визгом и птичьим щебетом. Затем вернулся – к ее груди, к плечам, к лицу, целовал ее и прижимал к себе, как никогда не делал раньше со шлюхами и как всегда хотел сделать с любимой.
Пальчики ее осмелели и пустились исследовать его тело. Это оказалось еще приятнее. Сандор замер, боясь, что это закончится. Руки ее огладили его живот, пробежались по следу от пояса, врезавшегося в тело, по шрамам, задержались на трех выпуклых родинках у самого паха…
Но, добравшись до колом стоявшего члена, Санса отстранилась, сжалась и словно закаменела, часто и трудно дыша.
Ну же, перешагни эту границу, Пташка, страх тебя не достоин. Возьми меня, потом я возьму тебя, и будем дарить себя друг другу. Я не позволю себе причинить тебе боль. Я никому не позволю. Только дай мне сейчас показать тебе, как ты на самом деле умеешь.
Он лег, устроил Сансу на своем теле. Ее волосы падали мужчине на лицо. Он сдувал их, пока она отрешенно вглядывалась в его глаза. А потом случилось что-то чудесное, потому что она, опираясь на их соединенные руки – переплетенные пальцы, волоски дыбом, дрожь, прошившая тело – начала медленно, ужасно медленно принимать его член в себя, сползая на него всем телом и упираясь лбом в его плечо.
Сандор добавил слюны, потирая ее клитор, едва нажимая – зная, что под мозолями недостаточно верно чувствует, насколько сильно или слабо его давление. Еще немного, немного – узость ее тела его доводила до вершин блаженства, и он знал, что не выдержит и пары движений, но на это было наплевать.
– Ах, что… – задохнулась вдруг Пташка, задрожала, запульсировала на нем, слезы брызнули из ее широко распахнутых, неестественно опустевших глаз, – Сандор, что… Сандор… – она беспомощно трепыхалась в его руках, прося и умоляя всем телом начать движение, сделать что-нибудь, пошевелиться и довести ее до пика.
Ей оказалось достаточно пяти. Пяти рывков его тела, от которых она задергалась и заплакала, продолжая выкрикивать тихие «ох» и «ах», округляя рот и закатывая глаза. Это было бесподобно, и он не выдержал – удержал ее, вжался так глубоко, как смог, двинулся, сжав зубы, зарычал, сражаясь с подступившей истомой…
Ему хватило двух.
*
Огонь в камине потрескивал, уютная темнота обступала их, и Сандор перебирал ее волосы пальцами. Головка ее покоилась у него на груди, его бедра она обнимала руками, иногда тихо мурча, когда своими движениями он вынуждал ее менять положение тела.
– Ты засыпаешь, Пташка. Ложись под одеяло.
– Нет, нет, я не сплю…
Он тихо хмыкнул. Санса разомлела, как старый пьяница после кувшина доброго пойла, и уж от его глаз это состояние не скрылось. Трех раз многовато было и ему самому. Он хотел ее, просто больше не мог. Да и она утомилась сверх меры. Пожалуй, столько сладкого вредит даже маленьким пташкам-сладкоежкам.
Мысли путались. Он накрыл их обоих одеялом. В очередной раз порадовался, что зима застала его на севере, где все было по размеру, и даже с кроватей в тавернах не свисали ноги. Здесь все было большое, добротно сработанное, хотя и без особого шика. Из роскошного только Санса.
Санса, зацелованная им с ног до головы, свернувшаяся под его рукой и во сне прижавшаяся губами к его израненному, шрамами покрытому боку. Позволяя себе расслабиться, наконец, он обнял ее, лег так, чтобы видеть ее лицо и неожиданно для себя уснул.
*
– Пёс. Эй. Пёс!
– Какого хрена? – спросонья голос не слушался.
– Там лошадей привели на продажу.
– Арья, мерзавка, солнце еще не взошло!
– Зима на дворе, – не смущаясь, ответствовала Старк, – какое солнце? Утро и есть утро.
Он потер лицо руками. Однако, холодно. И только потом до него дошло, что Арья пришла за ним не в его комнату, а в покои Сансы. Очередной их совместный план приручения Пса? Или она искала его по всему замку? Вздохнув, он отбросил одеяло, спустил босые ноги на пол – ужасная несправедливость после тепленькой постельки, мягкого одеяла и рыженькой под ним…
Кстати о рыженькой. Подтянувшись к ней, он всмотрелся в силуэт спящей Сансы. Во сне она ворочалась, неизменным оставляя только то, что одним боком обязательно к нему прижималась. На мгновение Сандору захотелось послать куда подальше Арью, лошадей, Винтерфелл и саму зиму – все это было совершенно неважно.
– Санса, мне надо идти, – шепотом позвал он ее, – меня зовут. Ты спи.
– М.
– Я закончу и вернусь. Дождешься?
Она, не открывая глаз, повернулась на другой бок лицом к нему и потерлась лицом о подставленную им руку. Спит. Вряд ли вспомнит, проснувшись, что он сказал. Придется прислать к ней кого-нибудь с сообщением и завтраком, если надо будет задержаться. Старательно подоткнув одеяло и оставив в уютном коконе спящую Пташку, он поднял ворох своей одежды, сапоги, и бесшумно вышел в коридор. Арья не стеснялась, наблюдая его облачение.
– Да красавчик, красавчик, – вздохнула она, складывая руки на груди, – давай уже, любовничек, пошли на конюшни.
– Поговори мне, гаденыш мелкий, – ответно рыкнул Пёс.
*
Джон Сноу провел в Винтерфелле всего три недели перед тем, как отправиться к Стене вновь.
Пёс очень быстро определил для себя, что вместе с ним отправятся лишь самые отчаявшиеся личности. Да и не было их почти уже. Нет уж. Если погибать все равно, то последние месяцы или годы Сандор Клиган проведет в тепле и сытости, с красивой бабенкой под боком.
Но когда настало утро прощания, и Санса, бледная и прекрасная, обняла Джона, а затем распустила сопли Арья – «Джон, вернись, Джон, я люблю тебя, старая ты скотина, Пёс, иди и сбереги его», – то что-то сломалось в сердце Клигана. Что-то очень важное, что никогда прежде не подводило Пса.
– Эй, милорд, пять минут подожди – я с тобой, – гаркнул он из своего угла.
А спустя час, восседая на своем жеребце и все еще чувствуя, как зудит кожа в тех местах и местечках, куда с утра целовала его Пташка, повторял как молитву: «Пусть они до нее не доберутся».
Цокот копыт об обледенелые скалы звучал в ритм с его сердцем. Санса, Санса, Санса.
Пусть никто и никогда ее больше не тронет. Ни южные лорды, ни северные Ходоки. Пусть Зима никогда не придет к ней в комнату, пахнущую лимоном и пряностями юга. Пусть она родит славного щеночка на исходе Зимы, и пусть любит его и балует, и дарит ему много игрушек. И пусть иногда вспоминает его, верного Пса, в чьей бессмысленной жизни только однажды промелькнуло что-то, похожее на смысл.
Санса, Санса, Санса. И еще Арья немножко.
*
Вволю наглядевшись вслед уезжавшему Джону, увозившему с собой последнее зерно и людей, Арья вздохнула, затем отправилась вниз. Она прошла по крытой галерее внутреннего тренировочного двора, миновала оружейные – немало опустошенные, добралась до пустующей конюшни. Лошадей оставалось мало. Без здоровущего коня Клигана сразу стало просторнее.
Хотя нельзя сказать, что Арья тому радовалась. Пожалуй, она очень давно не испытывала ничего, похожего на настоящие чувства. Чем успешнее получалось их изображать, тем сложнее оказалось их анализировать.
В дальнем углу конюшни она завидела молодого конюха.
Ему было семнадцать. Глупенький, самоуверенный, симпатичный. Любил одиночество и рощи. Ничего не боялся. Как зря.
Арья неспешно приблизилась, не отказав себе в удовольствии поиграть пышной юбкой. Иногда играть в леди было забавно. Даже то, как Санса с детства оттачивала «изящные» движения, было приятно. Только теперь играть можно было со взрослыми, а это в разы веселее.
Конюх глядел в сторону. По его лицу Арья могла отметить, что он недоволен.
– Арья Старк снова приходит к человеку первая, – мягко сказала она.
– Человек не хочет ее видеть после того, что видел с утра, – пробормотал тот едва слышно.
– Человек так ревнив?
Он поднялся – гибко, быстро, с видимым удовольствием пользуясь более молодым, чем сам был, телом. Подумав, снял лицо паренька, умершего в лесу, и строго посмотрел на девушку. Вместе со строгостью в его лице Арья могла видеть и печаль. Ее она видела в его глазах всегда.
Его она всегда читала легко с самой первой их встречи.
– Девушка стала распутной и злой, – подумав, едва слышно произнес Якен, – своими желаниями она погубит человека и себя.
– А ты откажись, – губы Арья сложила в милую улыбку.
Лицедейство – хорошая игра, и все чаще ей не нужны были для этого чужие лица. Хватало и собственного.
– Откажись, – повторила она, подходя ближе, – оставь меня и уходи. Ты же всегда прежде так делал.
Его губы сложились в ироничную улыбку.
– Человек слаб, – почти прошептал Якен, – человек привык к своей девушке. Она почти уговорила его не…
–…и ты не сделаешь этого, – нотки в голосе Арьи сменились на прямую угрозу, – оставь эту покорябанную рожу там, где ей место.
Мужчина смотрел на нее, не мигая.
– Слышишь меня? Ты оставишь Пса. Не спорю, он занятный экземпляр. Но он…
– Нужен сестре девушки. Нужен самой Арье. Я понимаю.
– Арье нужно кое-что другое, и ты знаешь, что, – она обернулась из двери, глядя на него через плечо без улыбки, – бросай все. Что-то у меня настроение поганое. Я не люблю с тобой ссориться.
– Я с тобой не ссорился, Арья.
Иногда все же прорывается его «я» из-под любых масок.
– А жаль, – вздохнула Арья, покидая конюшню, – ведь мириться я люблю.
Она знала, что он придет. Некоторые люди в ее жизни всегда возвращались обратно.
