Текст книги "Школьная жизнь близняшек (СИ)"

Автор книги: Galaktuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 28

Агнесса

Жуткий маскарад. Цирк. Глупости.

Я сидела по правую руку от отца, закинув ногу на ногу. Рука лежит на спинке стула, а вторая держит бокал вина. Отец мирно ест мясо, испачкав подбородок в мясном соке. По его толстым пальцам стекает жидкость, капая прямо на салфетку, постеленную на коленях. Александра, как хозяюшка сего дома, накрывает на стол, раскладывая приборы для десерта.

– И ты понял, что Лина твоя любовь? – бабушка Люба, мама Александры, качает головой, продолжая восхищаться, одновременно забирая у дочери тарелки и расставляя их сама.

Линара сидела напротив меня, держа за руку своего нового ухажёра. На девушке сидело вечернее красное платье, обтягивающее ее гибкие изгибы. Ее серо-зеленые глаза пристально следили за мной и моей реакцией. На губах играет слащавая улыбка, которую она посылает единственному «любимому» человеку.

Парень одет подстать ей: ухоженный, как с иголочки. Русые волосы зачёсаны назад, слегка поблёскивая лаком. Чёрный костюм, под которым сидит белая рубаха, идеально выглажен. Ни одного тоненького волоска или пуха. Из грудного кармашка торчит красный платок, подстать платью моей сестры.

Ненароком, моя сестрёнка с «новым» ухажёром забежали к нам после похода в театр. Пара должна была переночевать в отели, но подумали заглянуть к нам.

И как эта идея пришла к ним? Невероятно.

– Трахал*сь уже небось? Или так глубоко не входил в роль, а? – смотрю на Каратаева, допивая залпом вино.

Отец давится мясом, а мама быстро подбегает к нему и бьет по спине. Бабуля роняет пустую чашку, которая сразу же разбивается.

Красная жидкость неприятно обжигает горло.

– АГНЕССА! Уважение. Сдержанность.

Бабуля быстро защебетала, пиная своей ногой мою.

– Люб, погоди, мне интересно! – нагло улыбаюсь и провожу языком по сухим губам. – Как он, сестрёнка? По десятибалльной школе. Один – это совсем зашквар, а десять, – прикусываю подушечку указательного пальца и чуть тихо выговариваю, – Пусть будет дикий секс. Ну?

Лина сдержанно терпит мои выходки, не отводя взгляда.

Илья дергается и пытается что-то сказать, но сестрёнка его грубо прерывает:

– Двенадцать! Такого в твоей жизни не было даже с Даней!

Бабушка охает и хватается за сердце. Ее руки трясутся.

Александра теперь бежит к матери и трясёт ту за руку. Бабушка слабо качается и с грохотом падает со стула.

Мое сердце замирает, когда у моих ног лежит пожилая женщина с просидевшими волосами и сжатыми у груди руками. Слышатся всхлипы.

Отец быстро бежит за телефоном, попутно повторяя номер скорой, а мама садится на пол и навзрыд рыдает. Сглатываю, отодвигая стул и хватаясь за рот. Губы приоткрыты. Весь ужин норовит вернуться на свет божий. Подбегаю к раковине и извергаю содержимое, пытаясь не испачкать растрёпанный волосы. Живот неприятно сжимается, но мой организм продолжает выплевывать все наружу. На глазах наворачиваются слезы, поэтому я тут же включая воду, пытаясь смыть с себя все ощущения.

Чьи-то руки помогают поддержать волосы, попутно собирая их с потевшего лба и скул. Когда с ужином окончательно покончено, я набирая в рот холодной воды и полощу горло.

В ушах глухо, но даже так я слышу всхлипы мамы и сестры, которые держат побелевшую бабушку. Ее тело перестало изнывать в конвульсиях.

Отворачиваюсь, когда понимаю, что мой организм ещё не закончил. Илья нежно гладит меня по спине, из-за чего я пытаюсь его оттолкнуть, продолжая выплёскивать в раковину ужин.

– Тсс, – шипит он, возвращаясь ко мне и продолжая держать мой хвост.

Бью рукой по раковине, мечтая, чтобы это скорее закончилось, но нет, мой организм считает иначе.

***

Синие стены с ужасными царапинами и чёрными пятнами окружали меня. Запах медикаментов теперь будет не только снится по ночам, но и быть со мной всю сознательную жизнь.

Мимо проходит медсестра, неся в руках какие-то папки.

Повсюду слышны шорохи и крики, но больше меня тревожит совсем другое.

Она умерла.

Частичка моей души окончательно исчезла, оставив после себя кровавый след.

– Скажите, у вашей матери были проблемы с сердцем? – врач, слегка лениво, спрашивает у матери, разглядывая новую карточку пациента.

Александра судорожно качает головой, пытаясь вспомнить:

– Н-нет, – чуть слышно шепчет она, убирая прилипшие ко лбу волосы, – Нет!

– У вашей матери, как нам кажется, были проблемы с желудочками, но из-за того, что она не числилась в нашей клинике, сказать трудно. Сердце на справилось с нагрузкой.

Мама падает на колени, начиная судорожно хвататься за волосы и бить пол. Лина пытается ее поднять, но руки не слушаются. Девушка плачет, стирая тушь и помаду.

– Она не говорила ничего! Почему?!

Мама всхлипывает ещё раз, поднимаясь с пола с помощью отца.

– Она билась в конвульсиях. Разве при фибрилляции желудочков такое бывает? – спрашиваю я, смотря на врача. Мужчина переводит взгляд на меня, явно не ожидав от меня таких умных слов.

– Все возможно, милочка, но тут я соглашусь. У меня нет точных данных, но можем сделать вскрытие и выяснить причину остановки сердца, а иначе спишем все на возраст, чтобы было меньше бумаг.

От безысходности качаю головой.

– Себе вскрытие сделай! Хоть об отсутствии мозгов узнаешь! – рычу я напоследок, бредя куда-то назад.

Вот и все. Близкие люди уходят. Ненадолго. Навсегда. Неважно. Слезы скатываются по щекам, но я даже не думаю их вытираясь. Выгляжу ли я слабой? Нет. Я стала сильнее. Закаленней. Сцепляю зубы вместе, стараясь не разреветься, и выхожу из больницы.

Снежок нежно падает, обволакивая весь мир в белый цвет. Такой притягательный.

– Бабуль, я пойду за тобой следом.

Произношу это совсем тихо, чтобы никто не услышал, но тут что-то прилетает мне в спину. Снежок.

Сжимаю руки в кулак и оборачиваюсь. Никого. Снова смотрю по сторонам, но вижу лишь врачей и пожилых старух.

– Ладно, – так же шепчу я, – не буду за тобой идти. Останусь тут.

Теперь никто уже не кидается в мою спину снежком, что радует.

***

Лина

Все разошлись по своим комнатам. Илья хоть и хотел остаться с Агнессой, но та ему не позволила. Девушка закрылась в комнате и никого не пускала, как и мама. Александра закрылась изнутри, не пуская даже отца, который, как и Каратаев, сидел под дверью своей любви. Мужчины долго обменивались грустными взглядами, но Илье все-таки пришлось уйти для его же блага.

– Ты как? – папа смотрит на меня, сжимая пальцы на ногах. Клетчатые пижамные штаны очень смешно на нем смотрятся, но я ничего не говорю по этому поводу.

– Все хорошо, ты как?

Мужчина кивает, облокачиваясь на дверь.

– Я больше переживаю за них, – он качает головой, показывая на дверь, об которую опирается и на дверь сестры. – Они были близки с бабушкой.

Согласно киваю.

Агнесса с детства была привязана к бабушкам, как и они к ней. Эти чувства было сложно объяснить, но они имели место быть. Три демона соединились. А Александра просто потеряла мать. Эту боль сложно пережить. Даже не хочу знать какого ей сейчас.

– Успокоишь сестру? – спрашивает отец, слыша за стеной удары и крики своей жены.

– Она меня не пускает без чая с ядом.

– Чего? – не понимает папа, пытаясь подняться с пола.

– Говорит, что если я войду, то могу сразу же выпить чай с ядом, потому что эффект будет один и тот же: что я войду, что выпью яд.

Папа грустно улыбается, сглатывая.

– Но все же…

– Папуль, все будет хорошо. Им надо остыть. Завтра у нас школа и я с силой поведу туда сестру. Ей надо развеяться.

– Она даже в обычные дни туда не ходит, думаешь, резонно отправлять ее сейчас? Она же убьёт там всех.

Киваю и поднимаюсь с пола.

– Но это лучше, чем она будет убивать себя!

Через несколько минут я оказываюсь прижата к кровати тёплым одеялком. Сон долго не шёл, но когда это случилось, я с ужасом проснулась, стряхивая одеяло и вспоминая слова той старухи: «Ты угасаешь. Тебя ждёт темнота. Смерть. Ты будешь терять родных день за днём, но даже после этого будешь верить в чудо…»

В темноте разносится крик. Мой крик.

Глава 29

Лина

Мокрые пряди темных волос прилипли ко лбу и скулам. Одеяло спутанно лежало на полу. Простыня съехала в сторону, оголив белый матрас.

Сжимаю руки на груди, продолжая ошарашено качаться из стороны в сторону. Глаза распухли от слез и постоянного трения рук. Окровавленные губы неприятно щиплет.

Делаю вдох, но тут же оказываюсь прижата к краю кровати, извергаясь на пол. Волосы свисают вниз, как какие-то сплетенные в узел тросы. Пытаюсь убрать их, но руки перестают слушаться.

– Н-нет, нет. Такого не может быть. Совпадение. Чисто теория вероятности.

Шепчу я под нос, снова ложась на кровать. Горло щиплет от произошедшего. Руками хватаюсь за щеки и тяну их вниз, корчась от страха. Страха за семью. Сестру. Себя. Нас всех ждёт горе. Всех.

Резкие лучи от света падают на мое лицо, заставляя зажмуриться и громко застонать. Пальцы на ногах сжались до боли.

– Эй, сестрёнка, как ты? – Агнесса залетает в комнату, обходя рвоту стороной.

Приоткрываю один глаза и пытаюсь улыбнуться.

Сейчас она выглядет не лучше. Такие же опухшие от слез глаза, припухшие губы и исцарапанные щеки. Волосы растрепанно лежат на одном плече, спадая кудрями. Синяя толстовка висит на ней мешком, прикрывая тело почти до самых ягодиц.

Агнесса смотрит на все с отрешенностью, как будто мир окончательно утратил разноцветные цвета. Прикрыв дверь, Агнесса развернулась, открывая вид на ее профиль. Прямые, ухоженные брови, небольшой носик и тонкие, искусанные до крови губы. В ухе виднелись сережки. Две в мочке, а одна на самом хряще.

– Сон плохой, – вру я, кладя руку на лоб.

– Ты не умеешь врать.

Несса садится рядом, морщась от резкого запаха.

И тогда я рассказываю все. Рассказываю про Баранова, про Ринату, про предсказание. Иногда мне даже казалось, что я переставала дышать. Моя речь лилась так быстро, что сестра даже немного отпрянула и сморщила нос (а может это из-за неприятного парящего запаха вокруг). Агнесса стала прикусывать внутреннюю часть десны и кивать, слушая каждое моё слово.

–.. не думала, что её слова станут пророчеством.

– Совпадение?

Качаю головой, слушая доводы сестры. Агнесса открытый скептик. Она в жизни не поверит какой-то бабули и каким-то недоказанным фактам, но то, что бабушки больше с нами нет – говорит об обратном. Рассказав эту историю раньше, я бы получила в ответ хмыканье и закатывание глаз. Сейчас же, из последних сил, но она полностью меня выслушала, даже не перебив.

– Послушай, я понимаю, что все это выглядят странно: какая-то бабка называет твоё имя, вещает о прошлом, чем тебя очень пугает. – Агнесса, сидя в позе лотоса, пыталась разумно рассуждать, махая перед собой руками. – Все вроде нормально, но смерть бабушки заставляет тебя ей поверить, да?

– Агнесса, если бы это было все… – шепчу я, расскрывая окна нараспашку. – Она говорила про наркотики, про твою ненависть к детям. Вот когда ты в последний раз улыбалась ребёнку? – Агнесса закатила глаза и легла на мою подушку, подвинув меня в сторону.

– На рынке, когда мама заставила нас искать мандарины без единой чёрной точки.

– Правда что ли? А что ты тогда сказала тому бедному малышу, когда улыбнулась ему?

– Чтоб ты выплюнул почку…? – прошептала она.

– И я о том же. Да ты когда их видишь, стараешься обойти за километр, а если не получается, то орешь на весь двор и просишь убрать эту личинку с дороги.

Агнесса и вправду с детьми никогда не ладила. Может, они с ней и ладили, но не она. Её ненависть к ним была с рождения. Пессимистичный настрой заставлял её только ненавидеть малышей. Для неё дети – создания тьмы. Ходя по магазинам и замечая детские вещи, Агнесса замирала и под нос себе бубнила, что даже её новая куртка не стоит так дорого, как, например, эти подгузники. Когда речь заходила о еде, то это был вообще другой разговор. «Печеньки детские за пятьсот рублей? С ума сойти!». Потом она долго читала мне лекции о том, что ребёнок – создание тьмы, дабы обокрасть честной народ. «Зачем они вообще нужны? Они же даже пользы не приносят?» – говорила она. И её не успокаивали доводы о том, что она была тоже ребёнком.

Папа с мамой давно уже решили, что внуков будут ждать только от меня, так как с таким настроем Агнесса никогда не родит.

– Я часто улыбаюсь детям! – выпалила Агнесса.

Хмыкаю, продолжая глазеть на её правую руку, увечную небольшим шрамом.

– Когда? – ещё раз спросила я, пытаясь припомнить хоть один момент.

– Когда они не плачут, не кричат, не писают и, в конце концов, не бесят меня! – Агнесса загибает тонкие пальцы, продолжая перечислять все.

– То есть – никогда. Агнесса, дети всегда плачут, орут, писают и постоянно тебя бесят. Смирись.

И только после этих слов она соглашается и понимает, что та ведьма была в чем-то права. Но вот я не думаю, что Агнесса не будет любить своих детей. Когда-нибудь её ледяное сердце растает, как льдина, и заполнится любовью. Я в это верю.

– Ну, хорошо! Они меня бесят. Но я не буду рожать! Есть много методов и способов, чтобы это избежать, Лина! В конце концов, тот же самый аборт. Я сделаю его, чтобы ребёнок не рос со мной. Я ничего ему не смогу дать.

От её слов я замираю. Это дело Агнессы, но сделать аборт… это страшно. Убить маленькую и хрупкую жизнь.

Наша фамилия известна многим. У нас огромные счёта и нули на картах. Агнесса с легкость может обеспечить хоть всем своим многомиллионным детям беззаботную жизнь. Дорогие тачки, девушки, обучение – все это они могут получить по щелчку пальцев, но Агнесса категорически против.

– У тебя есть средства, чтобы обеспечить им беззаботную жизнь, Несса, – говорю я, предполагая, какая реакция будет у моей сестрёнки.

– Это не наши деньги, Лина! Они передавались из поколения в поколение. Но мы с тобой не цента туда не вложили и тратить их тоже не имеем права.

Я была согласна с ней. Если мы туда что-то и вложили, то это были какие-то крупицы, капли.

– И что будем дальше? – спрашиваю я.

Агнесса поднимается с кровати, хрустя своими пальцами. Содрогаюсь от этого звука, но продолжаю молчать и ждать ответа.

– Завтра пойдём в школу. Узнаем, что делают близнецы, а потом ещё раз все обдумаем.

– Агнесса, если эта старуха права, то мы будем гореть в огне.

Несса кивает, но тут же качает головой, мягко улыбаясь.

– Эта старуха ошиблась и в огне будет гореть она.

***

Агнесса

Две прекрасные мазды, созданные под копирку друг другу, стояли по бокам от меня. Красный яркий цвет вычурно выделялся на фон синих и чёрных машин. Сквозь темные окна виднелись кожаные сиденья и светлое покрытие руля. Мягкая кожа так просила к себе прикоснуться, но голос сестренки заставил меня вздрогнуть и бросить свою мечту в одиночестве.

– Ты же только что не собиралась разбить стекло, нет?

Лина стояла справа от Мазды, смотря с некой опасливостью на меня. Её розовое пальто было раскрыто, а подол постоянно разлетался в стороны из-за жуткого зимнего ветра.

– Я?

Выкидываю бычок под ноги, туша его окончательно тёплыми угами. Снег мирно потопил в себе сигарету, пряча ее от сего мира.

– Ну не я же, Агнесса!

– Они здесь, сестра моя! Надо их проучить. Я просила их убраться, а они не услышали меня. Придётся действовать более масштабно.

Моя улыбка уже не нравится сестре, поэтому она судорожно приближается ко мне. Я же молча достаю из кармана серого пальто цветную фотографию, сделанную на днях на телефон. Лина, видя моё счастливое лицо, смотрит вниз и тут же отводит глазки.

– Не возбуждает?!

Видимо голый Станислав Юрьевич её не вдохновлял.

Я долго пыталась уберечь эту фотографию, но Стас не понял меня, кажется.

– Откуда у тебя…? – она смотрит на фотку, но тут же отмахивается, как от назойливой мухи, – Хотя неважно. Но ты же не собираешь..?

– Ещё как собираюсь.

– Агнесса, взрослые мужчины не обязаны тебя слушаться. Пойми это.

Я тупо качаю головой и кладу фотографию на лобовое стекло, прикрепляя её липким снегом.

Лина открывает от возмущения рот, но все-таки затыкается, когда я качаю головой.

– Лучше сфоткай меня, дорогуша.

Даю ей телефон и сажусь на капот машины, прислоняясь к фотографии своим лицом. Чтобы было лучше видно, я указываю на фоточку пальцем, ярко улыбаясь.

– Мы попадём в ад. – шепчет сестренка, возвращая мне телефон.

– Я слышала, что в это время ад особенно прекрасен.

Все мои язвительные шуточки она пропускает мимо себя. По ее лицу замечаю, что дома будет разбор полетов, но а я же готова снова поиграть.

Выбираю нужный контакт и отправляю ему фотографию с небольшим сообщением:

Не уберетесь из школы, я выложу фоточку в сеть. Целую.

***

Станислав Юрьевич тянет галстук, громко выдыхая накопившийся воздух. Раздутые крылышки носа злобно подрагивали, а сопение становилось все громче и громче.

Вот уже несколько минут он смотрит в экран телефона, то приближая, то отдаляя фотографию. Хотя ему это и не требовалось. Он и так знал, что находится там. Довольная Агнесса с широкой улыбкой сидит своей задницей на машине и показывает на фотографию оголенного мужчины.

Он как сейчас помнит тот момент. Тогда ему все казалось интересным и заманчивым. Ученица, чья жизнь переплетена с нароктикам, и учитель, который подсыпает детям наркотики, заставляя их подсаживаться и покупать эту дурь снова и снова. Но все пошло не по плану. Ему нужна была информация от Агнессы, а девушке нужно было поиздеваться.

Станислав грубо сжимает мел и выкидывает его в сторону доски. Кусочки мела распадаются, а на доске появляется белое пятно.

– Стас, фотографии там не было, – Матвей говорит это, попутно стягивая с себя шапку и шарф. Темные волосы растрепались и упали на его лоб, закрывая чуть правый глаз.

Стас запустил пятерню в волосы и покачал головой. Умная сука, но одно он знал точно, что сегодня он отыграется на ней.

– Как ты мог такое допустить? – негодовал Матвей, подходя с веником к покрошенному мелу. Белые пятная так и остались на паркете, а вот сами куски Матвей смел в кучу. – Как какая-то выскочка смогла тебя так надурить?

– Она не выскочка, Матвей. Эта девчонка умнее, чем кажется.

Глава 30

Разбитая доска лежала на полу. На некоторых участках так и остались формулы. Стулья и парты первых рядов сдвинуты и перевёрнуты. Горшки цветов разбиты. Земля кучками лежит рядом с мертвыми зелёными листьями. Сбоку от двери лежит использованный шприц. Мел был разбросан по всему классу.

Илья прошёл дальше, оглядываясь назад. На двери, у ручки, виднелись следы ногтей. Каратаев провёл своими длинными пальцами по царапинкам и сглотнул.

На выступе, где стоял учительский стол, был бардак. Земля и доска ещё не так привлекали парня, как, например, разбитый вдребезги ноутбук и разбросанные ручки с карандашами. Илья садится на корточки, подтягивая на коленях джинсы. Его щиколотки ещё сильнее оголяются, открывая вид на небольшие кудрявые волосики на ногах.

Взяв один карандаш в пальцы, парень сглотнул. Его карие глаза заметили кое-что по-настоящему страшное. У ножки огромного кресла лежал острый карандаш, на грифеле которого поблескивали капли красной краски. Ещё сильнее наклонившись, Илья сглотнул. Под столом этих капель было гораздо больше, а где-то даже были опечатки пальцев на внутренней стороне стола.

Как будущий полицейский Илья знал и понимал, что не имеет права касаться руками улик, но что-то тянуло его взять окровавленный карандаш в руки. Крови, как и думалось, оказалось больше. Вся нижняя часть карандаша была испачкана в красном цвете. Проведя пальчиком крови Илья прикинул сколько часов уже находится здесь кровь. Она и вправду была слегка засохшей, но нажав на неё, пятно четко отразилось на его пальцах.

Отбросив карандаш назад, Илья схватился за угол стола и помог себе подняться. Протерев вспотевшие виски, Илья отпрянул. Его левая рука все ещё лежала на столе, окружённая лужей крови. Казалось, что кто-то просто стукнулся головой о край стола, разбив себе лоб или затылок, а может даже и висок. От этой странной мысли его передернуло.

– Что же здесь произошло..? – что-то настораживало Илью. Сердце в груди билось в бешеном темпе.

Илья не раз был на месте преступления. Там было даже хуже: где-то лежал труп, где-то был труп без головы, а где-то крови было столько, что казалось, что после потери такого количества, человек просто умрет.

Но даже после этого его сердце не издавало таких кульбитов.

Илья достал из заднего кармана джинсов телефон и тут же набрал знакомый номер. Его шоколадные глаза наткнулись на какую-то смятую бумажку, лежащую у края парты. Илья спустился с выступа, держа телефон у уха, и поднял бумажку. Распечатанная фотография. Голый мужчина в спешке натягивает на себя одежду, при этом даже не смотря на камеру. Эта фотография для него стала неожиданностью.

Громкий звонок раздался прямо в центре кабинета. Илья прошёл вглубь и поднял знакомый телефон. На дисплее высветилось его имя с фотографией.

– Агнесса!

Это было последнее, что он сказал, выбежав из кабинета.

Несколькими часами раннее

Агнесса

Сестра уже дорешивала последний пример, не глядя в учебник.

Я же, как истинный гуманитарий, впервые в жизни открыла учебник, страницы которого жалобно скрипнули, как будто я сделала что-то невозможное. Хотя, погодите, я открыла учебник по алгебре. Это и есть что-то нереальное и странное.

Спрашивать сестру на какой теме они остановились, я не решалась.

После открытия учебника, я приступила к поиску похожего примера. В глазах рябило от чисел, но я не сдавалась и старалась найти все самостоятельно. Кто-то уже подходил к Станиславу Юрьевичу, чтобы сдать готовый тест.

Закатываю глаза, замечая, как он грубо перечеркивает все примеры и возвращает листок. Его мысли явно заняты не тем, чему нужно. И как же приятно знать, чем именно.

Лина толкает меня в плечо, продолжая записывать что-то в своему листке.

– Не знаешь, как решать вот здесь? – она тыкает своим длинным ногтем в какую-то точку, вокруг которой были зигзаги, напоминавшие змей, и цифры снизу и сверху.

Я в недоумении открываю и рот и смотрю на неё. Лина замирает и только сейчас поднимает на меня свои глазёнки.

– Ну да, чего это я..!

Она снова погружается в свою работу, оставляя пустое место. Я качаю головой и возвращаю взгляд на свой чистый листок.

Снова беру листок с примерами и ищу что-то знакомое. Дискриминант какой-нибудь. Что здесь можно через него решить?

– Ещё десять минут! – говорит Станислав Юрьевич, уставившись прямо на меня. От этого взгляда я вздрагиваю и сглатываю.

Все будет хорошо. Ну да, все будет хорошо, если ты не я. А если ты я, то нам п*здец.

Ещё и гребаный нерешённый тест.

Наклоняюсь к сестре, пытаясь прорешать свои примеры по её. Но это оказывается чуть сложнее. Все разбросано, поэтому найти что-то похожее я не могу. То есть могу, но Лина, как отличница, решает все в уме, выводя на листке только ответы. Я же никак не пойму, что сделала она для того, чтобы получить, например, эту двойку. Хотя нет, как получить двойку я очень хорошо знаю, а вот с тройкой будет чуть сложнее.

Вывожу на листке цифру «один» и снова смотрю на время. Пять минут. Переписываю пример и пытаясь что-то посчитать, но через минуту забиваю на это… и рву листок пополам.

Баранов, сидящий рядом, хмыкает, но тут же утыкается носом в листок, когда ловит мой взгляд.

– Сдаём листочки! – голос Станислав Юрьевича снова заставляет меня вздрогнуть.

– А можно завтра принести? – Антонова, сидящая с Вовой, спрашивает.

– Можешь тогда сразу больше не приходить, Антонова!

Девушка хмурится, но тут же откидывает свои рыжие волосы и улыбается.

– Как скажите! – она так же, как и я, ловит озверевший взгляд Стаса.

Лина смотрит на мой листок, а потом на меня.

– Ты ничего не решила?

– В уме решила. Просто было лень записывать.

– Ну да, я так и подумала. – Лина передала свой листок вперёд.

Единственное радует, что это последний урок, после которого я снова окажусь дома. Конечно, это не то место, где я хотела бы сейчас быть, но поделать с этим ничего не могу.

Сегодня к нам приедет вторая бабушка, которая совсем недавно вернулась из Тайланда. Она знала, что случилось с её лучшей подругой, но пожелала вернуться на родину и все выслушать с глазу на глаз.

– Ты как? – Лина снова толкает меня в руку. – Твоё лицо… оно выглядит глупо.

Бью сестру в плечо, на что она тихо посмеивается, записывая какую-то тему с доски. Стас быстро начал надиктовывать какие-то формулы. Лина так же быстро начала записывать их в тетрадь, а я… а я даже не завела тетрадь по алгебре.

Родители уже, наверное, поехали забирать её из аэропорта.

Дождавшись звонка, все радуются, как какой-нибудь победе.

Поднимаюсь вместе с сестрой и прохожу мимо стола Станислава Юрьевича.

– А тебя, Агнесса Воскресенская, я бы попросил остаться.

Его голос уже не сулит ничего хорошего. Лина с грустью смотрит на меня и желает удачи, говоря, что пойдёт домой. Сестренка поняла, что я здесь надолго.

– Да? – спрашиваю я у учителя, когда дверь за Линой со скрипом закрывается.

Станислав встаёт со стула и подходит чуть ближе. Сглатываю, но не перестаю улыбаться. Его хищная походка заставляет сжиматься от страха.

Только смотреть в глаза. Всегда надо хищникам смотреть в глаза и не показывать своего страха.

Да, сука, я смотрю на тебя.

И вправду, мои глаза неотрывно следят за его. Лёд против болотной жижи. Сестра же считает, что наши глаза похожи на весну: яркие зеленые листья с крупицей серебра.

– Красивая фотография..

– Да, я тоже насладилась.

Станислав хватает меня за шею и подводит к стене. Стукаюсь об угол парты ногой и чуть взвываю. Теперь будет синяк или какая-нибудь царапина.

– Если я попрошу удалить, то это не факт, что у тебя не останется ее на каком-нибудь жёстком диске, да?

– Да.

Его рука сжимается сильнее. Он не убьёт меня. Я знаю.

Он снова смотрит в мои глаза, что-то там выискивая.

– Сейчас ты будешь решать свой тест ещё раз!

От этих слов я хмурюсь. Решать тест? Да я в жизни этого не сделаю.

После своих слов парень берет листок и кладёт на первую парту, указывая на стул.

– Уроки закончились, – шепчу я, понимая, что это его не остановит.

– Но не для тебя!

Сажусь за парту и снова гляжу на непонятные цифры и символы. Дискриминанта снова не нахожу.

***

Ближе к вечеру, когда из меня математика выпила все соки, я сдала работу Станислава Юрьевичу. Он целых три часа учил меня заново решать примеры. Все темы изъяснял простым языком, умудряясь повторять снова и снова. На него это было крайне не похоже, но это меня мало волновало. Стас указывал на формулы, прося меня повторить, если я что-то забывала, то мы снова шли по кругу.

Про фотографию он больше не говорил, хотя его проницательные глазёнки все время были направлены на мой телефон, лежащий на парте.

– Скоро мы прекратим эти мучения? – фыркаю я, дописывая последний пример.

– Минутку, – Стас махнул рукой, печатая второй что-то в телефоне. Его брови нахмурены, а глаза быстро пробегают по строкам.

Через пару минут слышу какой-то взрыв и класс погружается в темноту. Зимой темнеет раньше, поэтому окна были так же не нужны, как песок на экзамене. Слышу скрипы у стола Станислава и напрягаюсь. Сердце кричит: «БЕГИ». Что-то ужасное надвигается, а точне кто-то.

Сильные руки парня хватают меня за ворот и переносят через парту, кидая в стол. Спотыкаюсь об выступ и падаю на колени, пытаясь ухватиться за стол. За спиной слышны сопения и грозные слова. Станислав ударяет ногой парту, заставляя меня вздрогнуть и схватиться за лежащий на тетради карандаш. Глаза по-тихонько привыкают к темноте, поэтому я начинаю различать силуэт учителя.

Страх эхом прошёлся по моему телу, когда в его руке я увидела раскладной ножик.

– Теперь ты в моей власти, сука! – кричит он, горой надвигаясь на меня. Станислав не был горой мышц, но сейчас я была в том положение, что даже тростинка была похожа на скалу.

Отталкиваюсь от стола и кубарем падаю на пол, тут же поднимаясь. Бросаю взгляд за спину и замечаю телефон, лежащий на краю парты. Добежать-то я к нему успею, но позвонить – нет.

Хватаю карандаш удобней и бреду к двери. Станислав, не теряя ни минуты, цепляется за мою руку и тянет на себя. Вскрикиваю, втыкая карандаш в его мышцы на руках.

– Сука! – взревел он, выпуская меня из своих лап.

Посылаю сигнал в ноги и ускоряюсь из-за всех сил. Мышцы на ногах стали каменными, а сердце глухо застучало, готовясь выскочить из груди. В коридорах было так же темно, как и в классе. Свет был отключён везде. Вздыхаю и бегу вниз. К выходу. В ноге отдаёт болью, поэтому чуть снижаю скорость, продолжая прислушиваться к шагам за спиной. Тишина.

Школа как-будто опустела. Пытаюсь крикнуть, но тут же затыкаюсь, когда замечаю впереди знакомую фигуру. Брат Станислава оглядывается по сторонам. Ждёт.

Слезы наворачиваются на мои глаза. Сил драться нет. Разворачиваюсь и бегу на второй этаж.

Все напоминает неудачную страшилку. Открытые классы в оглашающей тишине. Такого в школе никогда не было. Куда делся охранник? Учителя? Не могли же все уйти в одно время?!

За спиной слышу чьи-то шаги, потому заставляю себя ускорить и снова подняться на третий этаж. Глупо конечно, но спрятаться в другому кабинете я не успела.

Забегаю в кабинет математика и забираюсь под стол. Секунда. Две. Минута.

Руку жжёт. Сквозь темноту замечаю небольшую царапину на ладони. Откуда она? Все чувства сбились в один натянутый комок нервов. Мозг даже не хочет соображать. Только сейчас я понимаю, что могла спрятаться на втором этаже или взять хотя бы телефон. Телефон.

Выглядываю из-за стола и тут же замираю. В класс возвращается Станислав. Его глаза горят пламенем. Кулаки сжаты. Парень разбивает цветок, стоящий на стеллаже. Мои ноги сильнее сжимаются, а голова склоняется к коленям. Слезы так и норовят выскользнуть. Он ломает все на своём пути. Переворачивает стулья, столы. Но когда он подходит к столу, я перестаю дышать. Удары сердца отдаются в ушах.

Удар.

Ноутбук затихает, переставая издавать противное шипение. Ручки летят на пол. Затем Стас выходит вперёд и снимает доску, кидая ее на пол. Огромная трещина идёт прямо по центру. Формулы раздроблены на две части.

Прикрываю ладошкой рот, пачкая губы красной жидкостью. Во рту остаётся неприятный вкус.

И снова тишина. Его ноги, обтянутые в джинсы, надвигаются на меня. Если он нагнется… не дай бог.

Сейчас и наступил тот страшный момент, когда в доме кто-то есть, а ты лежишь под кроватью и смотришь в щель, а в эту же секунду его лицо оказывается возле тебя. Страх детства начал меня съедать в семнадцатилетнем возрасте.

Он идёт. Надвигается на меня. Резкий выпад вниз и я оказываюсь прижата к его сильному телу. Мой крик разносится по всей школе, но он прикрывает большой ладонью мой рот и шипит:

– Заткнись!

Боль я почувствовала только тогда, когда тёмная жидкость начала вливаться под мою кожу. Матвей держит в руках шприц и улыбается.