Текст книги "Время не лечит (СИ)"
Автор книги: Frau Lolka
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Замок отца он увидел издали, когда тот, вырастая из белой пелены холодного тумана, ощерился высокими клыками зубцов на массивных башнях. Никогда прежде это зрелище не оставляло его равнодушным.
*
Впервые он увидел эти каменные стены девять лет назад, когда отец прислал за ним на мельницу двух хмурых стражников – забрать его в Дредфорт. Мать бледнела и теребила края платья, Хеке испуганно суетился вокруг и причитал, что его место рядом, что он не бросит Рамси, что сам лорд Болтон велел ему присматривать за своим сыном, а стражник отпихивал Хеке древком копья и глумился над его запахом.
Мать дала ему почти новые штаны, выбрала рубаху почище и провожала долгим странным взглядом. Взволнованный Хеке подсадил его на лошадь позади старшего стражника, молчаливого, с суровым лицом, и больше Рамси ни разу не видел мельницу, где родился и вырос.
Только увидев впереди высокие стены замка, почти достающие до клубящихся пушистых облаков, он поверил, что старая жизнь, наполненная белой пылью муки и упреками матери, закончилась. И сейчас начнется жизнь новая, в которой у него будет замок, отец и весь мир.
Лорд Русе сам показал ему Дредфорт, его комнаты и подземелье с камерами для пленников. Подземелье увлекло Рамси больше всего, тогда он еще опасался расспрашивать отца обо всех странных и загадочных устройствах и приспособлениях, но глаза его горели, а руки слегка подрагивали от возбуждения. Отец смотрел с одобрением, как казалось Рамси, но никак не комментировал его живой интерес.
Хеке он вызвал в Дредфорт немногим позже. Рамси обрадовался, когда в ответ на его просьбу отец кивнул, еле заметно пожав плечами. Рамси всегда относился к Хеке слегка пренебрежительно, несмотря на то, что был младше, но в Дредфорте оказалось, что скучает по его заискивающему взгляду, глупым шуткам и даже по его запаху. Иногда Рамси заглядывал в хлев, делая вид, что интересуется хозяйством, и несколько раз вдыхал полной грудью, стараясь удержать подольше ощущение того, что Хеке где-то рядом.
*
Снова он увидел замок издали через несколько лет, после долгого отсутствия – и почувствовал то же волнение, что и впервые. Рамси почти загнал лошадь, он спешил в Дредфорт – домой – за гарнизоном.
Успеть. Пока Кассель со своим войском не опередил. Успеть взять Винтерфелл, отобрать его у глупого забавного Грейджоя – наполовину кракена, наполовину волка.
Рамси доставляло огромное удовольствие наблюдать за ним, притворяясь Вонючкой, подсказывать ему решения, провоцировать на поступки. Рамси пошел на риск, подсовывая ему одежду маленьких Старков, и опасался, что тот не купится. Но Грейджой повелся, как осел на морковку. Он был так растерян и зол, что мигом ухватился за идею насчет сыновей мельничихи с Желудевой.
Рамси до сих пор с усмешкой вспоминал, как Теон чуть не плакал, когда мельничиха тянула к нему руки и умоляла о милосердии. Или как его тошнило во дворе, когда лишь только с третьего удара он смог отрубить голову псарю. Рамси тогда еле сдерживал смех. Нацепив уродливую кривоватую корону, Перевертыш старался быть суровым и жестким, наверное, считал, что это сделает его принцем. А Рамси смотрел на него, облизывался и предвкушал, как Грейджой, валяясь у него в ногах, сам будет молить о милосердии, обнимая его сапоги.
Тогда все зависело от скорости. Кто первым успеет, тот получит все: и Винтерфелл, и Теона. От мыслей об этом у Рамси сладко замирало что-то в животе и заставляло сильнее бить каблуками в бока лошади. Помимо воли в голове проносились яркие картинки – как он запустит пятерню в темные прямые волосы, гладкие как шелк, и, дернув с силой вниз, заставит его встать перед собой на колени… Рамси судорожно сглатывал и чувствовал, как туго натягивается спереди ткань его штанов.
Мейстер Тибальд был страшно удивлен, увидев Рамси – Кассель всем растрезвонил о его смерти, – и казалось, он не слишком рад, что сведения оказались неверными. Но Рамси некогда было с ним разбираться, нужно было опередить старого дурака с бакенбардами. Грейджой и Винтерфелл не должны были ему достаться. Не было времени даже связаться с отцом. Мейстер пытался спорить и твердил, что лорд Русе будет недоволен самоуправством бастарда, оставляющего замок без защиты, что нужно написать лорду Русе и дождаться его разрешения. Но времени не было. Касселю нельзя было дать возможность начать штурм Винтерфелла.
В ответ на все причитания Рамси притиснул мейстера к стене вороньей вышки, прихватив за горло, и сквозь зубы рычал, что именно его отец оставил кастеляном Дредфорта и он знает, что будет лучше для дома Болтон. Мейстер хрипел и царапал ногтями перчатку из грубой кожи на руке, сжимавшей его шею. Рамси запретил ему отправлять письмо лорду Русе. Никто не должен знать, что отцовский замок пуст, а Рамси увел с собой гарнизон: письмо могут перехватить. Опять же, Рамси сомневался, что отец поддержал бы его идею с Винтерфеллом. Грейджой сделал ставку на своего отца – и проиграл. Рамси не был уверен в своем и не хотел зависеть от чужого решения. Отец считает его мертвым. Что ж, если он проиграет, для отца ничего не изменится. А вот если он выиграет…
Мейстер, готовый уже на все, согласно кивал головой, выпучивая глаза от нехватки воздуха и пытаясь оторвать от себя чужую властную руку, чтобы сделать вдох. Рамси разжал пальцы. Мейстер долго кашлял, держась за горло обеими руками и опасливо глядя на него. А Рамси, прищурившись, раздумывал, как быть. Мейстеру он не доверял, понимая, что тот предан отцу, как и все прочие обитатели замка. Рамси был для него чужаком, всего лишь бастардом его лорда. Нет никакой гарантии, что он послушается Рамси и не станет отправлять ворона с письмом. Рамси велел запереть его в подземной камере – в верхнем ярусе, где было потеплей и посуше.
Рамси уводил гарнизон из замка, а мейстер провожал его недовольным взглядом сквозь низкое зарешеченное окно на уровне земли. Рамси снова действовал на свой страх и риск. Тогда он был уже лордом. Но еще не Болтоном.
*
Через месяц Рамси возвращался в Дредфорт победителем. Он разграбил кладовые Винтерфелла и сжег замок. Он вывез оттуда двух Фреев – воспитанников. Он вывез оттуда женщин, не все из которых доехали до Дредфорта: если некуда спешить, то и в дороге тоже можно как следует позабавиться. И он вывез оттуда Теона.
Да. Теона.
Тогда тот был еще Теоном – принцем, гордым и заносчивым, вспыльчивым и несдержанным на язык. Улыбка невольно ползла по губам Рамси при воспоминании о том, каким он был тогда. И сколько времени и сил пришлось потратить, чтобы сделать из него послушного и преданного Вонючку. Ругань, крики, слезы и мольбы. Наказания, одно слаще другого. Но так и недоработал. Упустил.
Рамси непроизвольно стиснул поводья в кулаке. Кровавый замедлил ход, чуткий к воле хозяина.
Кракен, проклятый перевертыш, бежал при первой же возможности, как только Рамси ослабил контроль, увлекшись женой. Еще и дурочку эту с собой утащил, Арью.
Когда ему сообщили, что Грейджой сбежал – он сначала не поверил. Но убедившись, что это правда, пришел в бешенство. А когда выяснилось, что Вонючка сбежал еще и с его женой, у Рамси словно помутился рассудок. Прачек, которых не успели убить, он обдирал сам лично. Манса повесил в клетке над воротами. Написал и отправил черному бастарду письмо – Рамси не слишком хорошо помнил его содержание – но точно вызывал проклятого Сноу на бой, требовал вернуть жену и Вонючку. И еще что-то наврал про битву и Станниса, для пущего устрашения и чтобы выплеснуть гнев.
Фреи, вышедшие из ворот замка в тот день, вступили в бой с отрядом Морса Амбера, стоявшего под Винтерфеллом. Людей у него было мало, и те быстро разбежались. Все, на что их хватило, это вырыть в снегу ворот ямы, в которые попадали Фреи. После разгрома отряда Амбера, который и победой-то назвать неудобно, Хостин Фрей повел своих людей в Волчий лес, где замерзало голодное войско Станниса. С ним управиться было потрудней – много неприятностей причиняли горные кланы, и Хостин послал в Винтерфелл за подмогой.
Отец выделил еще две тысячи человек, и Рамси возглавил отряд. Ему страсть как хотелось привезти отцу голову Станниса Баратеона и прибить ее над воротами Винтерфелла. Всю дорогу он представлял себе, как снесет ее с плеч угрюмого лжекороля своим фальшионом. И не успел. Пока он прорубал себе дорогу туда, где сверкал огненным мечом Станнис, братья Рисвеллы, Иные б их драли, его опередили. Когда Рамси смог приблизиться к нему – Станнис стоял на коленях и был весь в крови. Булькая горлом, он попытался что-то сказать, но на губах его только надувались кровавые пузыри и лопались с тихим треском. Рамси почувствовал обжигающее сожаление, когда Станнис завалился ничком в снег. Он, конечно, отсек голову лжекороля своим тесаком, перевернув его на спину, но к тому времени глаза Баратеона уже остекленело смотрели в мутно-серое зимнее небо, а на ресницах его оседали белые снежные хлопья.
Меч Станниса и его голову Рамси преподнес в дар отцу, а взамен потребовал отряд, чтобы догнать и вернуть Перевертыша и леди Арью.
Отец задумчиво пожевал губами.
– Время упущено, Рамси. Их отправили на Стену несколько дней назад. Они следуют налегке и наверняка опередят тебя, доберутся до Черного Замка раньше, чем ты их догонишь.
– Тогда дай мне большой отряд!
– Атаковать Черный замок неразумно, Рамси, – голос лорда Русе был тих и бесцветен.
Рамси подскочил и встал во весь рост, нависая над отцом.
– А разумно ли будет, если все узнают, что девка поддельная? Что она не Старк, а я не лорд Винтерфелла?
– Сядь, – лорд Русе поморщился. – Не ори. Договориться со Сноу вряд ли удастся, твою жену он со своей сестрой не спутает. Я дам тебе людей. Шестьсот человек тебе хватит – сколько ты увел из Дредфорта, чтоб отобрать Винтерфелл у Касселя. Ты должен вернуть свою жену и Перевертыша, они слишком много знают. Это может причинить неудобства дому Болтон. И Арья носит твоего ребенка.
*
Он настолько погрузился в воспоминания, что ослабил поводья, и Кровавый замедлил шаг. Рамси поднял голову, огляделся и ударил коня в бока, чтобы тот прибавил ходу. Места вокруг казались смутно знакомыми. Вот за тем деревом должен быть огромный, замшелый, поросший серыми грибами пень. А вот этот дуб, увитый плющом, должен хранить на себе зарубки. Рамси подъехал ближе, сорвал тонкую зелень, оплетавшую бурую растрескавшуюся кору. И точно, темными впадинами на дереве были прорезаны его тогдашние инициалы: R и S. Он еще был мал и гордился тем, что не простой крестьянин, а сын лорда, пускай и внебрачный. А вот там, за поворотом, будет большой гранитный камень, который раскололо молнией, когда он был совсем мальчишкой, и деревенские тогда шептались о Болтонах и гневе Старых богов.
Рамси остановился, потянув Кровавого за поводья. В Дредфорт он не спешил. Повод для визита был не слишком важный – толстуха-мачеха снова родила, и на этот раз двух девок одновременно. Рамси усмехнулся.
Ты так хотел от нее сына, отец. Но сын у тебя как был один, так и остался. Ты даже придумал хитрую комбинацию с Винтерфеллом, чтобы у меня был свой замок и мой сын мог унаследовать его, не претендуя на Дредфорт. Но до сих пор именно я – твой наследник. И я буду править Севером после твоей смерти.
Около расколотого камня дорога раздваивалась. Точнее, от основной дороги уходила влево разъезженная телегами колея.
Муку, стало быть, до сих пор возят к ней молоть.
Кровавый фыркал и беспокойно переступал ногами, словно чувствуя сомнения и нерешительность своего хозяина. Рамси покусал губу, обдумывая, стоит ли повиноваться минутному порыву – ему вдруг захотелось снова попасть на мельницу, где прошло его детство, и захотелось так, словно он что-то не закончил, словно какая-то из страниц его жизни осталась не перевернутой, словно он навалил на жернов свежее зерно, а муку перед тем не высыпал.
Рамси аж плюнул с досады при этой мысли – до сих пор ему приходили в голову сравнения с мельницей. И это стало решающим. Он не стал откладывать на потом разборки с собой и своим прошлым. Он не боялся его и не стремился от него убежать. Рамси не был у матери с тех пор как отец призвал его в Дредфорт, и не потому, что не хотел попасть обратно в детство, а потому, что старался вытравить из себя мельника и заместить его лордом.
Тогда это имело для него значение. Сейчас – нет. Сейчас имело значение совсем другое.
Рамси смотрел на замок. Ради того, чтобы стать его наследником по праву, он предавал, обманывал, убивал и мучил. Все, что он делал, должно было приносить пользу дому Болтон. И у него все получалось. И он никогда ни о чем не жалел. Почти никогда.
Рамси смотрел на замок, чьи мрачные стены были когда-то так вожделенны, и чувствовал холод и пустоту.
Как будто Дредфорт был лишь мороком в пустыне, который растаял, как только он подошел к нему совсем близко. Как будто всю жизнь он шел к неправильной цели. Как будто, достигнув желаемого, он потерял то, что было по-настоящему важным.
Рамси повернулся боком к Дредфорту, что виднелся вдалеке на холме, и пришпорил коня, направив его по левой дороге, к Рыдающей и мельнице на ней, где до сих пор, наверное, жила его мать.
Личная охрана Рамси повернула вслед за ним, привычно не задавая вопросов. И небольшая крытая повозка, скрипя высокими колесами, потащилась следом по колее.
Раньше он никогда не повел бы своих людей на мельницу, где родился и вырос. Он с кровью вырывал из себя мельника, он старался быть Болтоном и ненавидел все, что напоминало ему о временах, когда мать гоняла его скалкой, заставляя тягать мешки, а вездесущая мучная пыль на потных руках скатывалась мелкими липкими комьями.
Теперь же то, что занимало все его мысли и казалось тогда единственно важным, стало ему безразлично. Он добился всего, о чем мечтал холодными ночами, лежа под старыми вытертыми шкурами с осыпающимся ломким ворсом, заменявшими ему одеяло. Он приобрел признание отца, титул, замок, власть. Но потерял гораздо больше.
*
В детстве мельница казалась ему огромной. В детстве все кажется большим – потому что ты сам маленький. А мельница была самым крупным и величественным зданием во всей округе. Сейчас же Рамси видел невысокий дом из грубо обтесанного серого камня, а Рыдающая все так же неторопливо крутила потемневшее от воды широкое колесо.
Все было точно таким же, как он помнил. Казалось, что время замерло в этом месте. Пока столько всего произошло там, в большом мире – тут, на мельнице, ничего не изменилось. Изменился только он сам.
И дерево, у которого Домерик привязывал свою лошадь, стало высоким, обзавелось широкой развесистой кроной. Рамси сорвал с него яблоко, привлеченный ярким розовым боком, вонзил в него зубы, но, скривившись, выплюнул кислятину, и забросил огрызок куда-то за спину. Яблоко было совсем незрелым, лето еще только начиналось.
Пока остальные еще подъезжали к мельнице, Рамси открыл низкую рассохшуюся по углам дверь в кухню, и вошел, сильно наклонившись, чтобы избежать удара о притолоку. Внутри тоже ничего не поменялось. На кухне, за низким тяжелым столом темного дерева, уставленным посудой, сидела мать. Постаревшая, располневшая, но все еще красивая – светлые волосы, румяные щеки. Рядом с ней на лавке сидел широкоплечий пузатый мужик и лапал ее за коленки. Гостей тут явно не ждали.
Рамси намеренно с силой хлопнул дверью, и оба уставились на него. Мужик было стал подниматься из-за стола с недовольным видом, но увидел под черным кожаным камзолом розовый дублет с бордовой атласной отстрочкой и остановился. А когда разглядел ободранного человека на груди – упал обратно на лавку, как подкошенный, стал открывать и закрывать рот, словно рыба, вытащенная на сушу.
А мельничиха лишь слегка приподняла бровь.
– Ты, – Рамси указал на мужика пальцем, затянутым в тонкую перчатку из черной кожи, – пошел вон.
Тот молча встал и, не решаясь повернуться к Рамси спиной, попятился, кланяясь, к выходу. Мельничиха, медленно поднимаясь из-за стола, уперла руки в бока.
– В Винтерфелле своем командовать будешь. Это моя мельница, и я тут буду решать, кто уходит, а кто остается. Сто лет свою рожу прыщавую сюда не показывал, а тут нате вам, заявился и давай порядки свои наводить!
Мать медленно закипала, голос ее становился все громче, а интонации все выше и истеричней. Как всегда.
– Заткнись, – мирно ответил ей Рамси. – Сядь и прекрати орать.
– Ты пропал на долгие годы! Я узнавала о тебе лишь из слухов, что привозили крестьяне из замка или приезжие торговцы. Нехорошо, Рамси. Я твоя мать, я тебя родила и вырастила.
Он сдернул с себя плащ с меховой оторочкой и сел на лавку напротив матери. Поморщился, заглянув в кружку мужика, где на дне еще плескалось мутное пиво, и брезгливо отодвинул ее в сторону.
– Налей мне пива. Свежего. Только без грибов своих, или что ты там Домерику подсыпала.
Мельничиха гневно фыркнула, но принесла ему большую деревянную кружку, до краев наполненную густым темным пивом, источавшим соблазнительный аромат душистого хмеля и свежего хлеба.
– И что тебя сюда принесло?
– Не знаю, – честно ответил Рамси. – Захотелось снова тут побывать.
– Только не говори, что соскучился.
– Не буду.
Рамси молча разглядывал мать, а она – его. У нее появились морщины около рта, под глазами пролегла тонкая сетка, подбородок расплылся и потерял былую четкость очертаний.
– Я к отцу еду. Его толстуха снова родила, на этот раз двух девок разом.
Мать громко хмыкнула и отхлебнула из своей кружки.
– Ты до сих пор его единственный наследник?
– Боги тоже любят пошутить.
– У тебя есть дети?
– Сын. Я везу его в Дредфорт, пора показать его деду.
– Приведи, я хочу посмотреть.
Рамси залпом допил кружку и вышел. Вернулся он, ведя за ручку мальчика лет пяти с прямыми темно-каштановыми волосами и почти бесцветными светло-серыми глазами, внимательно и с любопытством разглядывающими все вокруг.
– Познакомься, сын, это твоя бабушка.
Мальчик посмотрел серьезно, склонил голову в приветствии и сказал:
– Здравствуйте, леди-бабушка.
Рамси хмыкнул, некрасиво задрав губу.
– Никакая она не леди.
Мельничиха разглядывала мальчишку, не обращая внимания на слова сына.
– Да, глаза у вас у всех одинаковые, – неприязненно сказала она. – Как тебя зовут, мальчик?
– Теон, миледи. Теон Болтон.
– Теон?
Она подняла удивленный взгляд на Рамси. Тот еле сдержался, чтобы не прикусить губу.
– Странное имя. Я слышала, что так звали Грейджоя, принца Железных Островов, которого ты захватил в Винтерфелле и отрезал ему руки, что ли…
Где-то в животе ёкнуло, и Рамси окаменел лицом. Столько лет прошло, но он до сих пор не мог спокойно слышать, как кто-то называл имя Теона Грейджоя. Рамси казалось диким, что кто-то еще может думать о нем, говорить о нем. Рамси считал, что никто кроме него самого не имеет на это права. Рамси всегда хотел, чтобы Теон принадлежал ему, весь, целиком, со всеми своими потрохами, неверной душой и отзывчивым, податливым тонким телом. И теперь даже воспоминания о Грейджое не принадлежат ему одному. Иногда он жалел, что назвал сына Теоном. Но с рождением сына у него появился повод произносить это имя так часто, как ему хотелось. Имя, вызывающее горечь морской соли на губах. Имя, заставляющее сжиматься от глухой темной тоски сердце.
– Не руки. Пальцы.
– Зачем?
Рамси пожал плечами. Разве это можно ей объяснить?
Чтобы он был послушным и верным. Чтобы видеть его слезы. Чтобы слышать его мольбы. Чтобы чувствовать свою власть над ним. Чтобы ощущать, как он вздрагивает под пальцами от прикосновений. Чтобы превратить его в свою покорную сучку. Чтобы наслаждаться видом его лица, искаженного болью и страхом, ломкими изгибами его тела, его стонами и криками, его покорностью и готовностью угодить, и своими отметинами на бывшей когда-то гладкой смуглой коже. Это было так интересно, так увлекательно, так сладко.
– А что с ним сейчас?
– Его больше нет.
Проклятый черный бастард.
Рамси не знал, что он сделает с Вонючкой за побег, когда получит его обратно. Он не решил – убьет ли Вонючку или просто накажет, а после простит, если тот будет как следует просить. Но это должно было быть его решение. Только его. Потому что это его Вонючка. Его собственность.
Когда его отряд подошел к Черному Замку, он издали увидел голову на копье над воротами. Подойдя ближе, он смог разглядеть белые, как снег, волосы, острый тонкий нос и вмятину на щеке. И мир затопило красным. Рамси, не помня себя от ярости, приказал атаковать главную крепость Дозора.
В письме, что он отправил винтерфельскому бастарду, Рамси обещал вырвать его сердце скорее образно. Но теперь он действительно всей душой хотел это сделать – вскрыть тому грудную клетку и, запустив руки внутрь, в горячее и мокрое, с силой рвануть мышцу, перегоняющую бастардову черную кровь, стиснуть в руке, рвать зубами, остановить биение, собственными руками прервать его жизнь. То, что Сноу посмел убить Грейджоя – его Вонючку, его Теона, – сводило Рамси с ума, не давало дышать.
Мальчишка уже разбудил и вовсю тискал черного котенка, что спал на сундуке.
– Теон, поди-ка сюда, – позвала мельничиха. Она встала из-за стола и достала из плетеной корзинки, накрытой грубым серым полотенцем, обсыпанный белыми сладкими хлопьями крендель. – На вот, детка, покушай.
Мальчишка вопросительно посмотрел на отца. Рамси кивнул. Теон сдержанно поблагодарил, взял лакомство и пошел играть дальше.
– Он похож на тебя, – мельничиха задумчиво потерла подбородок, – только волосы у него другие, а глаза добрые. Надеюсь, он вырастет хорошим человеком.
Рамси возвел глаза к потолку, но промолчал.
– Почему ты назвал сына Теоном?
Рамси пожал плечами.
Потому, что мне его не хватает. Потому, что все это было ошибкой. Когда люди Касселя убили Хеке, у меня было время, чтобы ощутить утрату от потери близкого человека. Мне нужен был Вонючка, и я сделал его из гордого, красивого принца. Я не понял вовремя, чего именно я от него хотел. Только с рождением сына я осознал, что настоящую преданность и любовь нельзя получить силой.
Рамси со стуком поставил на стол опустевшую кружку.
– Налей мне еще.
Мельничиха принесла широкогорлый пузатый кувшин, налила пива и себе, и сыну.
– Я слышала, что ты женился на девице Старков. Где твоя жена?
Черный бастард объявил всем, что она не Старк, а дочка стюарда. Вот только никому дела до этого не было. Дозорных мало интересовало, что она оказалась не его сестрой. Одичалым и вовсе было наплевать, большинство из них ушло с Тормундом за Стену, в Суровый Дом. Волчий ублюдок, Иные б драли его в задницу, запер жену Рамси в башне. Хорошо, что пожалел ее, видно было уже, что она в тягости. А испокон веков беременных не казнят.
Когда Рамси выбил дверь в ее комнату, Арья или как ее там, округлив глаза, скатилась с тюфяка на пол, ползала вокруг на коленках, рыдала, держась за живот, и твердила, что ее заставили, что она вовсе не хотела убегать из Винтерфелла, что она любит его. Рамси несколько раз пнул ее от злости сапогом – но осторожно, чтобы не повредить ребенку.
Разве что усатая вдова Станниса могла растрезвонить про то, что девка поддельная. Но в болтонских подвалах рассказывать особо некому. При штурме всю ее охрану уничтожили, и Рамси запер Селису в бывшей башне своей жены, чтобы забрать потом с собой или отправить к отцу. А ее дочь оставил служанкой при своей жене. Жалко, Станнис этого не увидел.
– Женился, да. – Рамси не стал уточнять, что жена сбежала от него при первой же возможности и что она была дочкой стюарда, а не Старка. – Она умерла в родах.
Рамси хотел видеть, как на свет появится его наследник. Для него это было в новинку: боль и кровь для него были неразрывно связаны со смертью – а тут вдруг новая жизнь. Может, поэтому все пошло не так. Его жена утонула в собственной крови, оставив ему сына.
– Ты любил ее?
Рамси хмыкнул, вспомнив бледное испуганное личико, вечно мокрое от рыданий, синяки и следы своих зубов на ее бледной коже.
Да, наверное, он ее любил. По-своему, как умел. Был привязан к ней настолько, что почти позабыл о своем Вонючке, чем тот не преминул воспользоваться. Ее страх, ее дрожь, ее покорность, ее слезы так возбуждали! Когда трясущимися губами она шептала «я люблю вас, милорд», он почти верил ей. Почти.
Мельничиха не спросила, любила ли жена его. Правильно сделала. Рамси научил жену говорить слова. Но кроме страха за ними ничего не было.
Всегда, когда кто-то говорил про его мать, Теон бросал свои игры, подходил к отцу и, тесно прижавшись к нему, смотрел на Рамси с какой-то обреченной надеждой в глазах. Рамси обнял сына, неловко погладил по голове. Теон, как обычно, обхватил его тонкими ручками, уткнулся лицом ему в грудь и замер, громко сопя носом. Рамси обнимал Теона и чувствовал его тепло, стук горячего маленького сердца и то, что сын отчаянно нуждается в нем.
В такие моменты у Рамси в горле вставал плотный ком.
В первый раз Рамси почувствовал его, когда мейстер дал ему на руки Теона, жалобно пищащего, едва обтерев его от слизи и материнской крови. Рамси не знал, что с ним делать, а мальчонка вдруг успокоился, открыл глаза – такие же светлые, как у них с отцом, и улыбнулся. А его мать уже остывала.
Рамси не мог сказать, что он любил свою мать. Он вообще долгое время старался не вспоминать о ней. Но она у него хотя бы была.
Теон задрал голову, и Рамси посмотрел ему в глаза. Такие же светлые, как он видел в зеркале. Такие же холодные, как у отца.
– Ты тут жил, когда был маленьким?
– Да. Если подняться вон по той лесенке – попадешь в мою старую комнату.
– Можно мне посмотреть? – Теон весь лучился любопытством.
– Только осторожно, держись крепче за ступеньки.
*
Комната была узкой и тесной, Рамси упирался макушкой в низкий потолок. Темные плохо оструганные стены, пакля, торчащая из стыков между брёвнами. Раньше здесь стояла его деревянная кровать, а у дверей на полу валялся соломенный тюфяк Хеке. Теперь все было заставлено сундуками и мешками с барахлом.
Когда-то эта комната была для Рамси его убежищем, его крепостью. Мать не любила подниматься к нему в каморку – лестница была слишком крутой, а дверь слишком низкой, и приходилось сильно наклонять голову, чтобы не разбить ее в кровь о дверной проем.
Сейчас у него была собственная крепость, вотчина древних королей Севера. Но там он не чувствовал себя дома.
Винтерфелл не любит чужаков. Грейджой мог бы это подтвердить.
Теон оглядывался недоверчиво:
– Ты жил здесь?
Рамси молча кивнул. Из его вещей в комнате ничего не осталось. Ни кровати, ни игрушек, ни его оружия: рогаток, деревянных кинжалов и меча, который он выстругал из палки, испортив самый острый материн нож, за что ему основательно влетело. Ему казалось правильным, что он избавился от всего, что связывало его с мельницей. Но его неприятно кольнуло, что и мать избавилась от всего, что связывало ее с ним.
– Пойдем. – Рамси взял сына за руку и стал осторожно спускаться с лестницы, ступени недовольным треском отзывались на каждый его шаг.
Мельничиха сидела на лавке, держа спину прямо и наблюдая за ними.
Котенок выбежал за порог. Теон побежал было следом, но передумал, потянул Рамси за рукав.
– Можно я посмотрю, как там все устроено? – Теон мотнул головой в сторону двери.
– Что ты хочешь посмотреть?
– Ну, как мельница работает. Как колесо крутится. Я потом Ширен хочу рассказать.
– Только осторожно, не навернись в воду.
Нянькой у Теона была Ширен – ее оставили в Винтерфелле воспитанницей. Точнее, заложницей, она ведь кузина короля. Русе хорошо разбирался в политике. К большому удивлению Рамси, Ширен полюбила Теона, играла с ним и читала ему свои бесконечные книжки. Она была тихой и незаметной. И не вызывала у Рамси никаких желаний. Во всяком случае, охотиться на нее не хотелось.
Охотиться ему вообще больше не хотелось. И даже папашины пиявки не понадобились.
Мать повернула голову и нахмурила брови:
– Кто такая Ширен?
– Моя воспитанница.
Мельничиха фыркнула.
– Какой дурак доверит тебе воспитывать свою дочь?
– Покойник. Станнис Баратеон.
Мельничиха хмыкнула и плеснула еще пива в кружки.
– Говорили, что Старки тебя убили.
– Не меня. Хеке. – Рамси сделал большой глоток и поморщился. Пиво было отменным. Но вот разговоры про Теона и Хеке…
Оба для него очень много значили. И перед обоими он был виноват. Он допустил, что их жизни отобрал кто-то другой.
– Жалко его, хотя и дурной он был мальчишка. Небось и погиб по-дурацки?
– Нет. Он спас мне жизнь.
– Надо же, – холодно удивилась мать. – Никогда б не подумала, что он на это способен.
У него не было выбора. Одежда, лошадь, кольцо отца и стрелы в спину. Я никогда не узнаю, мог ли он пожертвовать собой ради меня по своей воле. Он был мне другом. Единственным другом.
– У нас говорили о какой-то битве на Стене и что Дозора больше нет, а Стену охраняют люди Болтонов.
– Сколько болтливых языков на Севере! Не мешало бы подкоротить некоторые.
– Ой, да что у нас еще интересного, кроме слухов? Ну, корова в деревне отелилась. У лорда Русе очередная дочь родилась. А тут все же новости.
– Правду говорят твои слухи.
– А что случилось с Дозором?
– Я с ним случился.
Хотя дозорные были хорошо вооружены и сопротивлялись они отчаянно, их было слишком мало. Мои люди в три раза превосходили количеством и смели их, словно шквальной волной. Я почти не помню той битвы, лишь яростное кровавое марево перед глазами. И собственный крик казался чужим: «Выйди, проклятый бастард! Выйди и умри!»
Теон играл с котенком на полу. Мельничиха, безотчетно протянув руку, погладила его по голове, взъерошила, запустив пальцы в его волосы. От этого легкого движения, почти неосознанного – так гладят кошек, проходя мимо, или лошадей, – Рамси вскинул голову, словно его ударили в подбородок.
Меня она никогда не трогала. Старалась вовсе не прикасаться.
– Рамси! Убери руки, поганец, терпеть не могу, когда меня трогают!
Но это была ложь. Рамси видел, как на сеновале ее трогали деревенские мужики, как она хохотала и стонала, когда они стаскивали с нее одежду, когда шарили по ее телу жадными руками. Рамси был тогда еще слишком мал, чтобы помешать этому или наказать их. Он лишь смотрел сквозь щели в стенах, как они, пыхтя, наваливаются на мать, как она обвивает их ногами и прикрикивает, заставляя поторапливаться. А потом заваривает на кухне травы и говорит поверх его головы: «обязательно надо выпить, хватит с меня одного ублюдка».
Тогда он еще не понимал, про что она говорит и почему называет его «ублюдком». Только с появлением Хеке на мельнице он узнал, что значит это слово и что в его случае это не только ругательство.
