Текст книги "Вспомни меня"

Автор книги: Флавия Фортуната

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Так как я не отличалась экстравагантностью поведения, спиртным не злоупотребляла и обжимающейся по кустам с парнями-вожатыми после отбоя меня никто не видел, то мой обморок был действительно пугающим.

– Что с тобой случилось?

– Боль в груди. Слева. Сильная очень. Потом в глазах потемнело. Но сейчас все хорошо. Как будто и не было ничего.

Через час приехала «Скорая» и отвезла меня в ближайшую поселковую больницу. Первым делом мне сделали ЭКГ, но никаких патологий не обнаружили. Пожилой доктор деликатно поинтересовался возможностью интересного положения, но напоровшись на мой гневный взгляд тут же извинился.

Ночь я провела в больнице, а утром вернулась в лагерь. До конца смены оставалась неделя, поэтому я ее доработала, а на следующую уже не поехала. Подробное обследование в московских клиниках тоже ничего не показало. Я была абсолютно здорова, теоретически полна сил, но почему-то чувствовала какое-то опустошение.

Через месяц я нашла в нашем почтовом ящике письмо. Но не от Данилы. Писал боевой офицер, под командованием которого воевал мой милый. Из этого письма я узнала, что мой любимый человек пал смертью храбрых, выполняя навязанный ему интернациональный долг. Осколок попал ему прямо в грудь и тело упало в ущелье. Достать его не было никакой возможности.

И я поняла, что эта боль в груди – его боль. И он умер в тот самый момент, когда я упала в обморок. Тревога, жившая внутри весь последний месяц, превратилась просто в пустоту. Я ощущала себя оболочкой, внутри которой кружился серый пепел былого счастья.

Пережить утрату мне помогли родители. И впервые я пожалела, что в ту ночь перед призывом у нас с Даней не зашло дальше поцелуев. Мама попробовала интеллигентно поинтересоваться этим, и я сказала ей правду. После чего взяла подаренный любимым словарь, собрала все его письма и вытащила фотографию из-под стекла на письменном столе. Это мое и только мое и должно быть спрятано от посторонних глаз. Все свои сокровища я сложила в небольшую коробку от печенья и спрятала в самую глубину секретера. Начавшийся вскоре учебный год не оставил мне времени для тоски. Уйдя в учебу с головой, я старалась не думать, что моему любимому теперь всегда будет девятнадцать лет и я его уже никогда не увижу.

Примерно через год в нашу дверь позвонили. Открыл папа и позвал меня. В прихожей стоял высокий загорелый блондин в десантной форме с орденом Красной звезды на кителе.

– Вы Ирина?

– Да, это я.

– Я с Данилой… – он замялся, колючий взгляд его голубых глаз затуманился.

– Я понимаю. Как он погиб?

– Был бой. Духи (солдатское название афганских душманов) устроили нам засаду. По рации вызвали «вертушки» (вертолеты), но им нужно было время. Ущелье глубокое, а мы были на склоне. Даниле осколок попал в грудь. Он лежал рядом со мной. Попросил передать Вам это, – солдат протянул мне что-то, завернутое в обычный тетрадный лист в клеточку. – Это камень с места его гибели. А следующим взрывом его сбросило в ущелье. Тело мы даже не искали. В том аду сами не знали, выживем ли. Простите.

– Спасибо. Этот камень мне действительно важен. Я люблю Данилу. До сих пор люблю. Выпьете чаю?

– Нет, извините. У меня поезд. Домой еду.

Вот и все. Даже могилы, куда я могла бы прийти и поплакать, моего милого лишили. В руках у меня было последнее, что связывало меня с моей любовью. Камень с места его смерти. Я развернула бумажку. На тетрадном листочке в клеточку лежал плоский, толщиной сантиметра три, круглый камень размером в половину моей ладони. Антрацитово-черный, блестящий с одной стороны и матовый с другой. Почему-то этот камень мне показался живым. На ощупь он был не холодный. Взяв его в руки, я не ощутила ни тоски, ни боли. Как ни странно, но именно в тот момент я поняла, что надо жить дальше и жить по возможности счастливо. Камень я спрятала в ту же коробку с письмами, словарем и фотокарточкой.

Через два года я познакомилась со своим будущим мужем Сергеем. Он активно ухаживал, был красивым, неглупым, добрым. Но никаких чувств он у меня не вызывал. Сергей не сдавался, ведя осаду крепости по всем правилам куртуазного обращения. В один прекрасный день он сделал мне предложение руки и сердца. Колец тогда не дарили, на колено не становились. Все было куда обыденнее, ведь голливудские фильмы были огромной подцензурной редкостью.

И я согласилась. Я понимала, что Даню не вернуть. И я буду все равно любить его. Но мне нужна семья, дети. Да и родители намекали, что пора бы уже определиться. Оставался только диплом, учеба закончена. Я согласилась. Свадьба была скромной, мне не хотелось купеческой трехдневной гулянки на пятьсот человек, да и средства у нас были достаточно ограниченные.

Уже ночью, поняв, что ему досталась невинная девушка, муж посмотрел на меня так, как будто у меня было две головы, и вторая общалась с ним на эльфийском. Настолько ему было странно, что красивая девушка может сохранить девственность до двадцати одного года. Очень скоро я поняла, что жду ребенка. Близость с мужем не приносила мне ни радости, ни удовольствия, о котором болтали мои замужние и незамужние подружки. Под предлогом беременности я стала отлынивать от исполнения супружеских обязанностей. А потом с головой ушла в материнство.

Пашка родился крепким, жизнерадостным, орущим благим матом парнем. Первые два месяца я не спала вообще. Моя холодность и постоянно плачущий ребенок разрушили семью, которую и создавать-то не стоило. Когда муж ушел, я радостно выдохнула. Сергей был плохим мужем, но оказался прекрасным отцом. Через год после нашего развода он еще раз женился, но исправно помогал мне материально, брал ребенка на выходные, гулял с ним. Когда его новая жена родила ему их общих детей, Паша превратился в любимого старшего брата. Вторая жена Сергея оказалась доброй и мудрой женщиной. Она не стала воевать с ребенком, а просто приняла его.

После защиты диплома я попала по распределению в Интурист и так началась моя карьера гида-переводчика.

Жизнь шла своим чередом. Сын рос и взрослел. У меня была пара достаточно долгих и тройка коротких романов, которые ничем так и не закончились, причем по моей вине. Я делала вид, что верю в то, что меня любят, но инстинктом чувствуя фальшь партнера, сама оставалась холодна. Вся любовь была с подтекстом. Меня пытались затащить в загс, заставить родить, чтобы потом приковать наручниками к кухонной плите, на которой должна была вариться столитровая лохань гнусно булькающего борща. Жуть. Я весьма долго лавировала, сводя все к милым встречам в удобное для меня время, не опускаясь до стирки рубашек и варки щей. Когда меня все-таки припирали к стенке, я давала задний ход, и мы расставались. После каждого расставания я чувствовала непередаваемое облегчение. Хозяйка из меня была как из … ну в общем вы поняли о какой субстанции идет речь… Вот из него пуля. Хотя для Дани я даже пироги пекла, учась у бабушки месить тесто. Его смерть сломала мои крылья, а моя душа умерла вместе с ним.

Состарились и тихо ушли на радугу мои родители. Пашка женился. Родительскую квартиру я разменяла, чтобы выделить сыну отдельное жилье. Теперь я жила в однушке с минимумом необходимого. Я не держала цветов на окнах и тем более кошки. Ибо с моей работой в сезон бедное животное постоянно оставалось бы в одиночестве, а к вечеру умирало бы с голода. А цветы я всегда забывала поливать. Даже когда была жива мама, которая их разводила. В сезон я старалась набрать работы побольше, чтобы не ощущать лето, не вспоминать о том, что было так давно, но никак не могло уйти. Зимой я или уезжала в санаторий, или набирала учеников и преподавала языки до одури, давала объявления и занималась переводами. Сама себе я стала напоминать робота. Да, наверное, не только себе.

Глава 3

Я стою на своей кухне и тупо смотрю в холодильник. Если бы у меня водились мыши, то их трупики висели бы между полками, элегантно покачиваясь. Ибо заветренный треугольник плавленого сыра неопознанной марки, пара вялых редисок и закаменевшая горбушка от батона составляли весь мой продуктовый запас. Я сгребла все это немыслимое богатство и отправила в мусорное ведро широким жестом. Погрузившись в свои не самые радостные воспоминания, я совершенно забыла, что для того, чтобы из холодильника что-то взять, туда сначала надо это положить.

Вздыхаю и иду в круглосуточный магазин, благо он находится в соседнем доме. На улице совсем темно, но еще не глухая ночь. Хорошо, что завтра у меня программа начинается с обеда. Можно выспаться и дать отдохнуть натруженным ногам. Все чаще возраст дает себя знать.

Закупив свежей провизии, тащу домой два полновесных пакета. По давней привычке по дороге домой проговариваю части экскурсии из завтрашней программы. Натыкаюсь на пробелы в лексике, мучительно стараюсь вспомнить терминологию. Поэтому входя в подъезд, совершенно не замечаю, как в густых кустах на газоне под окнами моей 12-тиэтажной башни вспыхивают странным светом и тут же гаснут узкие желтые глаза, каких нет ни у одного земного зверя.

Перекусив тем, что удалось купить ночью, умываюсь, падаю в постель и засыпаю в полете к подушке. Просыпаюсь как обычно, за десять минут до звонка будильника. В комнате светло, потому что, будучи в расстроенных чувствах, я напрочь забыла задернуть шторы. Обычно я задраиваю окно до полной светонепроницаемости, но вечером это вылетело из головы. Смотрю на календарь. Вчера было тридцать семь лет со дня его гибели. Денек удался в полный рост. Драконы, будь они неладны, сожрали кучу свободного времени и утомили так, что я даже не вспомнила о траурной дате.

Сегодня я работаю только после обеда, поэтому с утра могу расслабиться. Надо будет еще раз наведаться в супермаркет, прикупить провизии. Ненавижу таскать здоровенные авоськи, покупаю понемногу. Но если немного, то съедается быстро, и опять надо в магазин. Ненавижу! Глядя на толстый слой пыли на секретере, думаю, что сделать – написать на ней что-то короткое и нецензурное и потом стереть тряпкой, или просто послать все это по написанному адресу. Увидев в углу серый плотный комок пыли, похожий на небольшую мышь, понимаю, что убираться все же придется. Встаю и принимаюсь за трудовую повинность. Через пару часов, попивая свежесваренный кофе, любуюсь хирургической чистотой своей холостяцкой квартирки. До выхода на работу еще пара часов, можно почитать новости в интернете, просто потупить, просматривая всякую хрень, повторить немецкую лексику, проглядеть рабочие чаты, попутно почистив их от сотен сообщений.

Судя по новостям, мир постепенно приходит в себя после эпидемии. Жизнь налаживается. Туризм становится одной из наиболее растущих отраслей экономики. Это радует. Захожу на страничку района. Оп-па! Вчера вечером скорая психиатрическая помощь при содействии сотрудников МЧС забрала буйствующего гражданина из соседнего двора. Товарищ много лет и с фанатичной преданностью общался с зеленым змием, допившись до чертей. Точнее до синего рогатого кота, которого он увидел около моего дома, куда зашел проведать такого же алканавта, отравляющего своим существованием жизнь нашей многоэтажки. Deliria tremens, белая горячка – таков был поставленный диагноз, ибо характеризуется это заболевание именно странными и очень реалистичными видениями, порождаемыми больным мозгом алкоголика. Ну туда ему и дорога. Может пить бросит.

Рабочая смена проходит спокойно. Я показываю Кремль и Оружейную палату степенной чете из Гамбурга, вывожу их в Александровский сад, объясняю где перекусить и как добраться до метро. Через сорок минут я уже вижу свой дом-башню.

Вдруг мимо меня с диким нечленораздельным воплем, обдав волной чудовищного перманентного перегара, проносится Костя, тот самый запойный алкаш, портящий жизнь всего нашего дома.

Ффу! Тут нужен или соленый огурец, чтобы закусить, или противогаз, чтобы вонь не чувствовать. Понимаю, что идти на шестой этаж придется пешком, т.к. лифтом после Кости нельзя пользоваться еще как минимум час, если в запасе нет армейского противогаза. А лучше общевойскового костюма химзащиты, дабы выхлоп в одежду не впитался.

Вдруг меня резко хватают за руку. Оборачиваюсь. Костя, пошатываясь, смотрит на меня мутными глазами, и с трудом шевеля губами произносит:

– Не ходи туда. Там кот синий. С рогами.

– Жизнь у тебя с рогами! Пить не надо! Тогда и белая горячка не случится, – с отвращением вырываю руку и иду к подъезду. У его закрытой двери сидит крупный, ростом с хорошего дога, кот. Но не это главное. Шерсть кота имеет глубокий синий цвет и на его голове рядом с ушами торчат маленькие полукруглые рожки, похожие на рога коров.

Так. Я практически не пью. Бокал шампанского на Новый год не в счет. На работе спиртное под абсолютным табу, вне зависимости от того, до какой стадии накидались туристы. Гид пьет только воду, сок или безалкогольное пиво. Стресс я снимаю или в спортзале, или чтением фэнтези. Сегодня не так жарко, перегреться я не могла. Откуда, едрены пассатижи, взялся этот долбаный кот? И почему я не чувствую себя свихнувшейся и мне ну совсем не страшно? Кот открывает рот и вместо мяуканья чарующий бархатный баритон произносит:

– Привет! Долго гуляешь!

– Вообще-то я работала. А ты кто и зачем народ пугаешь. Одного вчера вот в сумасшедший дом упрятали…

Кот перебивает меня:

– Да. Его какие-то люди в форме со светящимися полосками с дерева час снять не могли. Этот лесной гоблин забрался на высоту третьего этажа и орал там что-то странное. А мне было скучно, я просто поговорить хотел. Ну потом я об то дерево еще и когти поточил, поэтому он выше и полез… И чего он так нервно отреагировал? Кстати, меня Деон зовут.

– Очень приятно. Ирина. Ты зачем Костю до полусмерти напугал?

– Какого Костю? От меня только болотный гоблин с воплями сегодня удрал.

– Это не болотный гоблин. Это человек. Ну… почти человек. Просто у него запах такой. Изо рта. В нашем мире так бывает.

– Запах болотного гоблина изо рта? Он что, болотную жижу хлебает и жабами закусывает? – на морде кота читается искреннее удивление.

– Хлебает он не болотную жижу, но что-то примерно похожее по качеству. А закусывает возможно и жабами. Или пиявками. В любом случае какой-то гадостью. А ты откуда взялся? И кто ты вообще есть?

Кот встает, поднимает вверх пушистый хвост и подходит ко мне.

– Я сущность данного тебе вчера Лордом Териэлом артефакта. Просто мне иногда бывает скучно, и я обретаю материальную форму. Правда, последний раз, я обретал ее в другом мире. Со мной путешествовала дочь хозяина. И там меня никто не пугался. Я еще и крылья себе отращивал, – кот невесть откуда выпускает два больших кожистых крыла, как у летучей мыши, и поднимается в воздух на пару метров.

– Ну молодец, что тебе сказать. Но это не мир демонов. Это Терра, мир людей, не знающих магии. И твое демонское обличье обычных людей сильно пугает. Ты можешь быть невидимым?

– Могу, – произносит кот и растворяется в воздухе, как и его Чеширский собрат, правда, улыбку свою он не оставляет, исчезнув без остатка.

– Тебя кормить надо?

– Нет. Я не животное, – раздается голос из воздуха.

– Пойдем домой. А то ты тут полподъезда или до психушки, или до инфаркта доведешь.

Около моей двери Деон материализуется. Я впускаю кота в квартиру, бросаю рюкзак в прихожей и иду на кухню. Кот послушно топает за мной, волоча по полу большие кожистые крылья. Мда. Такое увидишь спьяну – точно пить бросишь.

– Деон, я тебя попрошу, не пугай больше людей. В этом мире нет таких существ. Наши коты не имеют рогов и крыльев. Они гораздо меньше тебя и их шерсть не бывает синей.

Кот смотрит на меня с тоской:

– А как же тяга к новому? Неизученному? Дух авантюризма? Исследования?

– Послушай, такие существа как ты, в соответствии с представлениями этого мира, могут появиться только в видениях, как плод больного воображения. То есть если человек тебя увидел – он тяжко болен. Понятно?

Деон вздыхает.

– Понял уже. Но внешность поменять я не могу. Она заложена при создании артефакта.

– Тогда для всех будь невидимым. Я тебя не боюсь, мне ты можешь показываться. Скажи, а зачем Лорд Териэл мне тебя дал?

– Для охраны.

Да. Охрана что надо. Можно ночью в бандитский притон с такой охраной соваться. Никто не выживет. Им одного вида хватит, даже без крыльев. Но он, наверное, еще что-то может.

– Могу. Я мысли читаю. И еще я могу тебя перенести из опасного места к тебе домой. А также я служу магической меткой для построения устойчивого портала в пределах города.

– Что это значит?

– Ну если Лорд Териэл появится на Терре, он может спокойно построить портал от того места, где будет находиться, до меня, точнее, до тебя. Поэтому тебе надо все время носить артефакт с собой.

– Я и ношу. Но сегодня уже никуда не пойду. Устала. Сейчас чаю попью и спать лягу. Я немолода, и тут столько всего свалилось в последние дни. Мне отдых нужен.

Лечь-то я легла, но сон не идет. Я ворочаюсь с боку на бок. Гудят натруженные за день ноги. Вдруг вижу Деона рядом со своим диваном. Крылом он проводит над моими ногами и боль уходит, а я проваливаюсь в глубокий крепкий сон без сновидений.

Глава 4

Просыпаюсь как обычно до звонка будильника. Сегодня меня ждет денек повеселей, точнее похреновее. У меня столь обожаемые всеми англоговорящими гидами туристы из Индии. Начать с того, что хинглиш и English – это два абсолютно разных языка, которые в Индии почему-то считают одним. Говорящему на хинглише нипочем ни английская грамматика, ни фонетика, ни лексика. Из лавины нечленораздельных звуков, издаваемых большинством жителей этой южной страны, я в состоянии выцепить только два поддающихся идентификации звукосочетания – «мадам» (это ко мне типа обращаются) и «чуморроу» (путем длительных совещаний с коллегами мы все же определили, что это английское слово Tomorrow, т.е. «завтра»). На мое счастье группа небольшая. Но программа плотная и выполнить ее надо несмотря на всю медлительность и абсолютную непунктуальность жителей Индии.

– Ты что такая сердитая? – Деон материализуется в углу кухни и смотрит, как я пью кофе.

– С индюками сегодня работаю.

– Ты работаешь на ферме? С птицами?

– Нет. Мы так туристов из Индии называем.

– А почему?

– Глупые в большинстве своем и очень чванливые, наглые. И чем богаче, тем наглее… А еда у них… Знаешь, наверное, пища болотных гоблинов вкуснее. И запах у нее мерзкий.

– А, понял. Ведут себя как орки. Раса не сказать, чтобы высшая, но гонору…

– Деон, ты прелесть. Пойдешь со мной? Невидимым?

– Это моя обязанность. Я должен охранять тебя.

– Знаешь, охранять меня особо не от кого. Я в том возрасте, когда женщина уже мало кого интересует. Если только ограбить. Но опять же, ничего ценного я с собой не ношу. Брать нечего.

– Ну мало ли. Я должен быть рядом. Это приказ Лорда Териэла.

– Спасибо ему. Ты замечательный.

Деон улыбается, растягивая пасть и демонстрируя зубы, способные с легким хрустом перекусить слоновью ногу. По улыбке видно, что это не кот, потому что мимика его близка к человеческой.

Через полтора часа я вхожу в люксовый отель Four Seasons (Четыре сезона). Охрана там волшебная на всю голову. При входе долго и нудно проверяют аккредитацию – конечно, я в мои годы попрусь по номерам, туристов окучивать, чесалки для спины по сотке продавать и шарики надувные. Да-да. Плакатики с именами туристов запрещены. А как их находить в лобби размером с баскетбольный зал, – по запаху, как ищейка? Ведь гиду турфирма сообщает имена туристов и время встречи. Ну индийцев ни с кем не перепутать, но, если групп несколько – бывают проблемы и неразбериха. Как сказал наш министр иностранных дел – дебилы, б… По этой причине особой любви к бывшей гостинице «Москва», а ныне носящей название «Четыре сезона» я не испытываю. Понтов море, а по сути бардак и неуважение к людям. Вот в «Национале» гидов любят. В «Метрополе» тоже. Да вообще, трудно назвать отель, где бы к нам так по-хамски относились, как тут.

За мной на мягких лапах идет Деон. Удивительно, но я чувствую его присутствие. Рядом с правой ногой ощущается что-то мягкое, шерстяное и теплое. Его присутствие успокаивает, хотя я и не напряжена. Я люблю свою работу, мне нравится показывать достопримечательности Москвы туристам. Но туристы из Индии – особая статья. Их не интересуют наша история, им плевать на нашу древнюю культуру. Побольше фоток в красивых местах и гид помоложе и покрасивее. По этой причине молодые девочки отказываются с ними работать – пристают безбожно. И не пошлешь – ты же на работе. Поэтому работать с этой публикой чаще всего отряжают гидов-женщин в возрасте за пятьдесят или гидов-мужчин.

Через сорок минут после обозначенного в программе времени встречи в лобби из лифтового холла выкатываются два колобка. Мне, собственно, пофиг. Солдат спит – служба идет. Это та пословица, которая работает в ситуации с индийцами. Мое время оплачивается от и до. И никаких сверхурочных. Программа заканчивается в 18-00? Значит в 18-00, где бы мы не находились, вежливо откланиваюсь и еду домой. Ибо приходить надо вовремя. Не успели – не мои проблемы. А с этой парой точно будут проблемы. Ибо они ходят с трудом. А рикш у нас нет, хотя с них станется потребовать.

– Это что за недоорки? – изумленно произносит Деон?

– Ты потише, народ не пугай. Похоже, что эти орки и есть мои туристы на сегодня.

– Меня никто не слышит, кроме тебя. Я могу говорить и показываться избирательно.

– Здорово! Ладно, начинаю работать.

Подхожу, представляюсь, показываю аккредитацию. Слышу весьма пристойный английский. Один главный архитектор, второй тоже при должности, поэтому спесь так и прет даже из ушей. Ну в этой гостинице люди среднего достатка не останавливаются. И даже просто богатые. Только очень богатые. А у индийцев одним из признаков богатства является обилие золотых украшений во всех доступных человеческому взгляду местах, поэтому дяди искрятся, как новогодние елки. И еще толщина. Богатый не может быть худым. И эти весят на двоих под три центнера явно. Ладно, идем на Красную площадь, благо в двух шагах.

Замечаю забавный факт. При взгляде на меня, у одного из мужчин начинают маслено блестеть глаза, а толстые губы складываются в такую же сальную улыбку. Он геронтофил? Или идиот? Скорее второе. Ладно, программу все равно надо отработать, но мне уже противно. Дайте мне сил и терпения!

Приходим на Красную. Главная площадь страны распахивается перед нами, залитая солнечными лучами. Уж на что мой взгляд к ней привычен, и то любуюсь. Губастые морды моих подопечных не выражают ровным счетом ничего. Совсем. Начинаю рассказ. В этом месте буквально каждый камень дышит историей. Говорю без остановки минут десять, показывая руками на разные достопримечательности, находящиеся на площади. Они слушают меня явно вполуха, если вообще слушают, делая десятки фотографий на свои айфоны. Потом просят сфотографировать их вместе. Снимаю сначала на один айфон, потом на второй. Архитектор жаждет быть запечатленным со мной. А вот хрен тебе! С каменным лицом говорю, что это запрещено правилами. Я гид. Я работаю с туристами. Но не фотографируюсь с ними. Фиг ты похвастаешься в своей Индии, что у тебя со мной интрижка была!

На самом деле с туристами я фотографируюсь и очень много. Но не с этими. Не хочу. Зарекалась же с индийцами работать – все-таки взяла. Жадность фраера сгубила. Держи лицо и терпи. Тебе пятки каленым железом не жгли, чтобы ты согласилась. Так что вперед, Леонидовна, с песнями и плясками.

После долгой фотосессии следует ожидаемый вопрос:

– Мадам, а как называется это место?

– Мы на Красной площади. Это главная площадь Москвы, – и ведь ни один мускул на лице не дрогнул. Но в душе начинает копошиться маленький зверек-каверзник. Я начинаю придумывать, какую бы милую гадость сделать этой паре в конце рабочего дня. Чтобы запомнили. Ибо ощущение говорения в мусорное ведро – не самое приятное впечатление от работы. От любимой работы.

Идем, точнее, практически ползем дальше. Единственным объектом, который вызвал интерес моих подопечных, оказался мавзолей. Обычно я ограничиваюсь парой фраз и веду туристов дальше – ведь впереди Спасская башня, Лобное место, прекрасный вид на Исторический музей и Воскресенские ворота, и, разумеется, Покровский собор.

Но у этих все не как у людей. Мавзолей притягивает их магнитом, но, на мое счастье, сегодня он закрыт. Колобки обрушивают на мою голову поток сетований, что им хотелось бы посетить сие дивное место. Радостно сообщаю, что завтра с утра они смогут это сделать. Бесплатно. Бинго! Глаза горят, что те прожекторы. Нет больших любителей халявы, чем индийцы. Их настроение улучшается, они интересуются, не буду ли я завтра их сопровождать. Вигвам – индейская национальная изба! Сделав печальное лицо сообщаю, что завтра у меня другая группа. Поэтому никак. Все только в рамках программы. Да, хорошая актриса во мне умерла. Комиссаржевская, можно сказать.

Медленно, но верно подползаем к Покровскому собору. Билеты у меня на руках, но я понимаю, что на галерею, где и находятся все основные церкви храма, мы никак не поднимемся. Лезть 11 метров вверх по узкой винтовой лесенке 16 века со ступенями высотой сантиметров по 30-40 – задача непростая даже для меня, а мои колобки там и в дверь не пролезут. Но вести надо. Скандал же будет, если им что-то недодали.

Вожу их по подклету. Об иконах стараюсь не рассказывать – им непонятна и безразличная наша вера, наши ценности. Уточняют только одно – золото ли они видят. Если ответ утвердительный – радостно цокают, если нет – осуждающе покачивают головами, как китайские болванчики. У макета собора и парсуны Ивана Грозного задают валящий с ног, но вполне характерный для жителей Индии вопрос:

– А Иван Грозный состоял в коммунистической партии вместе с Лениным?

– Нет. Только с Петром Первым. Ленин просто жил позже.

Невидимый Деон хихикает.

– Деон, ты знаешь нашу историю?

– Конечно нет, но по твоим эмоциям я понял, что эти нажравшиеся гномов орки спросили что-то совсем дикое для тебя. И ты ответила им такой же дикостью.

Я привожу своих орков в ту часть подклета, где начинается лестница наверх, для продолжения осмотра. Пыхтя, как паровоз, один подходит к основанию лестницы и понимает, что по таким ступеням ему ни в жизнь не забраться, а шанс застрять в узком пространстве винтовой средневековой лестницы весьма велик. Следующий вопрос логичен:

– Тут есть лифт?

– Нет. И отопления тоже нет. Это здание 16 века, находится под охраной ЮНЕСКО, тут невозможны глобальные перестроения. Но мы можем подняться по внешнему крыльцу.

Я договариваюсь со смотрителями, знающими меня в лицо, чтобы нас пустили через выход. Западное крыльцо широкое, правда, ступени тоже не пологие. К счастью, сбоку от лестницы есть тонкие перила. Пыхтя и отдуваясь, колобки заползают наверх. Мы осматриваем малые и большие церкви, слушаем ансамбль «Дорос» в церкви Пресвятой Троицы.

Хорошо поют ребята. Душевно. Подмигиваю тенору-Вруйру и басу-Бексеиту, машу остальным. Знаем друг друга много лет. Для меня зайти к ним – награда и отдых. Сегодня особенно. Колобки плюхаются на лавочки, которые трещат под их весом. Я прошу исполнить «Душа моя прегрешная» – старинное духовное песнопение. Ребята знают, что это мое любимое. Сплетаются и расплетаются голоса парней. Высокий светлый тенор Вруйра улетает под своды церкви, отражается от них, и чистым ветром летит по галерее. Пять прекрасных мужских голосов творят магию Великого Искусства. Кажется, что ледяной панцирь на моей собственной душе трескается и тает. Невольные слезы, как всегда, катятся по лицу. Я их смахиваю тыльной стороной ладони и закрываю глаза. И почему-то прямо перед собой вижу лицо Данилы, и вижу таким, как в наш последний день, на призывном пункте. Любимый улыбается мне и растворяется в луче света. А слезы продолжают катиться, пока ребята поют.

– Хорошо спели! – слышу в голове знакомый баритон, когда смолкает последняя нота.

– Тебе можно отвечать мысленно?

– Можно. Я стал тебя лучше чувствовать.

– Ок. Теперь надо доработать этот заказ. И не убить этих орков.

– А хочется?

– Не то слово! Головы бы поотрывала, если бы не было так противно к ним приближаться.

Встаю и чуть ли ни пинками гоню колобков к выходу. Диски они все равно не покупают, денег парням не дают – нехрен рассиживаться тут жирными задами. А моя душа за сегодня свое уже отплакала.

Подгоняю орков к выходу. Сама резвой ланью скатываюсь с крыльца и радостно жду, когда эти две туши сползут вниз. Индийским туристам помогать нельзя. Помогают слуги. Хочешь превратиться в слугу – таскай чемоданы, подавай руку и готовься слышать окрики. Это менталитет. Поэтому стою в сторонке, наслаждаясь зрелищем. Была бы невидимая – дала бы пинка для ускорения, но мне надо еще целыми и невредимыми довести их хотя бы до гостиницы. В Александровский сад они врядли пойдут, хотя он есть в программе.

После героического спуска по белокаменным ступеням мои подопечные начинают стонать, что нехило бы пригласить рикшу –триста метров до гостиницы идти далеко. С редким удовольствием сообщаю им, что рикш в Москве нет. Но можно вызвать такси. От угла ГУМа. Благо, что это близко – показываю рукой. Стоить это будет пятьсот рублей. Спецом называю цену повыше, чтобы потом не вопили. Они качают головами, как механические куклы, сетуя, что это дорого. Немыслимая сумма для людей, платящих за ночь в отеле около тысячи долларов. Но сэкономить хоть на чем – для индийца дело принципа.

– Тогда пойдем пешком. Наш следующий объект – Александровский сад.

– Нет, мы не пойдем больше никуда! Мы устали!

Спокойно достаю лист с программой и показываю, что нам еще предстоит сделать, и, изобразив невинный взгляд, демонстрирую полную готовность выполнить всю программу со всей английской тщательностью и немецкой скрупулёзностью. Колобки пыхтят и говорят, что они никуда не пойдут. Я сообщаю, что мне надо в этом случае позвонить в турфирму и сообщить об изменении программы. Индийцы – народ пакостный и подлый. Сначала отказываются, а потом требуют возврата денег или бесплатных туров. В гробу я такие туры видела! С ними вместе! Я старая стреляная ворона. Меня на таких вещах не проведешь!

Я достаю телефон, звоню турменеджеру, сообщая, что гости отказываются продолжать программу. Но не ограничиваюсь этим и передаю телефон одному из них, чтобы он подтвердил. Бедолага из турфирмы, имевшая несчастье оформлять этот тур, минут десять слушает плач Ярославны на городской стене Путивля по поводу высоких лестниц и отсутствия лифтов в наших соборах, а также рикш в городе вообще и на Красной площади в частности. Когда колобку надоедает жаловаться, он передает мне перегретый мобильник и смотрит на меня, как кот на сметану. Эврика! Я знаю, что я с тобой сделаю, козлина.