Текст книги "Здравствуйте, мистер Бог, это Анна"

Автор книги: Финн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава шестая

Планы мы строили за чашкой чаю. Сразу после нашего открытия мы решили отправиться на рынок и купить целую кучу зеркал от Вулворта.[31]31
  Американская сеть дешевых универмагов, основанная в 1912 году и названная по имени своего владельца Фрэнка Вулворта (1852–1919).


[Закрыть]

Когда мы явились на рыночную площадь, оказалось, что торговля еще не начата. Продавцы только раскладывали товар по прилавкам в неровном свете карбидных ламп. Над улицей порхали добродушные оскорбления, практические указания и глубокомысленные замечания на тему, не пойдет ли дождь. Ногами топали так, будто холод был противным насекомым, которое надо было раздавить. На кирпичах стояли большие железные бочки, в которых горел огонь; на нем подогревалась вода для чая. Из дверей кофейни по всему рынку разносился дразнящий аромат кофе и горячих колбасок.

– Чашку кофею, пару капель крепкого и добавь чизкейк, папаша, – сказал таксист.

– А мне тоже чашку и сосисок пару, – добавил его напарник.

– А тебе чего, шеф? – это подошла моя очередь.

– Две чашки чаю и четыре колбаски.

Я шлепнул на прилавок мелочь и забрал сдачу, которая, конечно, оказалась мокрой, потому что лежала в луже кофе. Анна вцепилась в свою кружку обеими руками и даже зарылась в нее носом. Над краем кружки виднелись одни глаза, жадно и весело впитывавшие все, что творилось вокруг. И чай, и колбаски сразу у нее в руках не помещались, поэтому я зажал их между пальцами левой руки, чтобы она могла вытащить их оттуда, когда понадобится. За соседней стойкой обнаружилось свободное место, так что мне удалось даже поставить кружку и попытаться одной рукой прикурить сигарету. Я попробовал зажечь спичку, чиркнув ее большим пальцем. Этот трюк мне никогда не удавался. Лучший результат, которого я смог добиться, – это когда спичечная головка отлетала и намертво застревала у меня под ногтем. После чего совершенно необъяснимым образом воспламенялась, хотя этого от нее никто не ожидал. На этот раз обошлось. Анна подняла ногу, я зажег спичку и прикурил. Мы даже как-то согрелись.

– Паберегись, пжалста! Паберегись!

Словно волна от проходящего судна, мы схлынули сначала на тротуар, потом обратно, пропуская запряженную лошадью телегу, прокладывавшую себе путь через толпу. Из ноздрей лошади вырывались клубы пара, серебрившиеся в морозном утреннем воздухе.

– Эрни! – заорала леди в кожаном фартуке. – Куды, к чертовой матери, ты девал эту сраную капусту?

И добавила для тех, кому это могло быть интересно:

– Он меня в могилу сведет и в гроб загонит.

– Ни хрена у него не выйдет, – резонно возразил кто-то.

Тут явился человек, одетый в два рекламных щита, сообщавших всем и каждому, что «Конец близок!», и попросил чашку чаю.

– Чтоб мне провалиться! А вот и наш трубный ангел!

– Здорово, Джо. Хватани с нами горячего-мокрого.

Это был водила такси.

– Спсибо, папаша, – ответствовал трубный ангел.

– Отдрочи, Джо. Чего хорошего скажешь?

– Конец близок! – простонал в ответ Джо.

– Кончай меня грузить на хрен.

– А на той неделе было что?

– Приготовься встретить судию!

– Ты откудова все это узнал?

– Не иначе телеграмму получил от святого Петра. С того конца стойки раздался глас, подобный раскату грома над головами всей честной компании:

– Кто из вас, говнюки, спер мои сосиски?

– Они под твоим сраным локтем.

– Арри, придержи свой гребаный язык, тут ребенок!

Арри отошел от прилавка с полной тарелкой сосисок в одной руке и пинтовой кружкой в другой.[32]32
  Пинта примерно равняется 0,5 литра


[Закрыть] В его руке последняя выглядела яичной скорлупкой.

– Здорово, мелочь. Как тебя зовут? – спросил Арри.

– Анна. А тебя?

– Арри. Ты тут одна?

– Нет. С ним, – она кивнула головой в мою сторону.

– Шо вы тут делаете в такую рань?

– Мы ждем, когда откроется Вулли, – объяснила Анна.

– А чево вы будете покупать в Вулферте?

– Зеркала.

– Эт круто, – одобрил Арри.

– Нам надо их десять.

– А нашо вам десять-то?

– Чтобы смотреть разные миры, – пояснила Анна.

– Ух, – сказал мудрый Арри, – ты там поосторожнее, да?

Анна улыбнулась.

– Хочешь плитку шоколада? Анна посмотрела на меня, я кивнул. – Да, мистер.

– Арри, – поправил Арри, слегка помахав у нее под носом двухфунтовым указательным пальцем.

– Да, Арри.

– Хозяин, – рявкнул Арри через плечо, кинь нам сюда пару плиток шоколада.

Хозяин действительно кинул, а Арри поймал.

– Вот тебе, Анна, шоколад.

– Спасибо, – вежливо сказала Анна.

– Спасибо, чего? – голос Арри громыхнул вопросительной интонацией.

– Спасибо, Арри.

Она развернула одну из плиток и протянула ему.

Возьми кусочек, Арри.

– Спсибо, Анна, пжалуй, возьму.

Пара древесных стволов, заканчивавшихся неслабыми окороками, протянулись вперед. Окорока оказались огромными связками бананов, при помощи которых Арри отломал достойный себя кусман шоколада.

– Тебе лошади как, Анна? – осведомился Арри.

Поразмыслив, Анна пришла к выводу, что очень даже.

– Тогда пошли, посмотришь на моего Нобби, пригласил Арри.

Мы свернули за угол в маленький переулок и обнаружили там Нобби – поистине огромного тяжеловоза, в роскошной сбруе, со шкурой, сверкавшей почти так же ярко, как начищенные медные бляхи на уздечке. Нобби чем-то бодро хрустел, опустив морду в то, что я назвал бы двухсотфунтовым мешком для угля, привешенным ему на шею. При приближении Арри Нобби приветливо фыркнул себе в кормушку, так что нас обдало душем из отрубей и соломенной трухи. Арри разинул пасть, и оттуда вырвался целый торнадо смеха и ласковой воркотни. Пять минут назад Арри был готов намазать чьи-нибудь мозги на свои сосиски, и, полагаю, ему ничего не стоило бы управиться с пятью-шестью взрослыми мужиками. Теперь же он у меня на глазах превратился в доброго сказочного великана, который привел маленькую девочку знакомиться с лошадью. Анна получила целую пригоршню сахара для Нобби.

– Он тебя не тронет, Анна. Он и мухи не обидит, нет, – уверял ее Арри.

«Как и ты, Арри, добрая дубина, – подумал я, – как и ты».

Губы Нобби задрались, обнажая что-то, похожее на ровный ряд желтых надгробных памятников, потом аккуратно навернулись на куски сахара. Ладошка Анны опустела. После нескольких минут восторженного бульканья Арри заявил:

– Вот шо, Анна, ты садись на Нобби и потолкуй с ним, а я покамест разгружу эту хренову телегу. А потом мы отвезем тебя в Вулферт в наилутшем виде.

Анна взлетела в воздух и благополучно приземлилась на спину Нобби при помощи одной из гигантских банановых связок Арри. Принцесса села на своего скакуна. Арри тем временем занялся разгрузкой. Мешки и сундуки порхали, будто в них не было ничего, кроме перьев. Закончив, Арри водрузил Анну на скамейку кучера, сам сел рядом, а я примостился на откидном борту. Анне были торжественно вручены поводья. После парочки «Н-но, лошадка!» мы тронулись. Не думаю, что Нобби нужно было как-то управлять: дорогу он знал, как свои… четыре копыта. Через рынок мы не поехали, ибо телега обладала теми же впечатляющими пропорциями, что Нобби и Арри, и была похожа, скорее, на королевский галеон, зачем-то поставленный на колеса. Остановились мы на углу.

– Остановка «Вулферт», – объявил Арри и спорхнул вниз с грацией мАдам Павловой. – Вот он, Вулферт, Анна.

– Спасибо, Арри, – сказала Анна.

– Тебе спсибо, Анна, – осклабился гигант. – Увидимся! – прокричал он, заворачивая за угол.

Мы еще не раз встречали Арри и его коня Нобби.

Леди за прилавком в Вулворте пришлось долго убеждать, что да, мы хотим именно десять зеркал но в конце концов она принесла нам их, буркнув напоследок: «Вот ведь воображают о себе!»

Мы понеслись домой с добычей и быстренько расчистили кухонный стол. С помощью клея и лоскутков мне удалось соединить два зеркала наподобие книжной обложки. Анна вытащила тот самый лист картона, на котором была нарисована жирная черная линия, и положила его на стол. Зеркальную книжку открыли и поместили на картон, так, чтобы нижние края зеркал слегка пересекали линию, а место стыка максимально отстояло от нее. Уставившись в получившийся угол, я слегка подправил его так, чтобы нарисованная линия и две отраженные образовали равносторонний треугольник. Анна тоже внимательно уставилась туда. Я слегка сузил угол, линии перестроились, и получился квадрат. Анна продолжала неотрывно глядеть в зеркальную книгу.

– Еще немного, – скомандовала она. Я еще прикрыл книгу.

– Раз, два, три, четыре, пять. Теперь у него пять сторон.

И через секунду:

– Как это называется?

– Пятиугольник, – ответил я.

Дальше я последовательно представил ей шестиугольник, семиугольник и восьмиугольник. Умных названий типа «октагон» или «декагон» я избегал, поэтому мы просто считали углы и называли фигуры «семнадцатиугольник» или «тридцатишестиугольник». Анна решила, что у нас получилась очень странная и чудесная книга. Чем больше ее закрываешь, тем сложнее становятся фигуры, что само по себе необычно, если не сказать больше. Еще необычнее было то, что книга представляла собой просто пару зеркал. Если бы для каждого видимого «-угольника» имелась отдельная страница, тогда в книге было бы миллион, нет, целый сквиллион страниц. Да, это была волшебная книга. Вы когда-нибудь слыхали о книге, в которой сквиллион картинок и СОВСЕМ НЕТ СТРАНИЦ?

По мере закрытия книги мы столкнулись с неожиданными трудностями. Зеркала были приоткрыты где-то на дюйм, и мы уже не могли разглядеть, что происходит внутри. Пришлось снова начать сначала. Дойдя до очередного многоугольника, мы снова пришли к выводу, что дальше ничего не видно. Что же делать?

– Когда мы дойдем до сквиллионоугольника, это получится круг.

Но как же все-таки залезть внутрь? По некотором размышлении проблема была решена, хотя для этого пришлось отвергнуть ряд неудачных стратегий. Мы соскребли немного серебряного покрытия с обратной стороны зеркал, так что в каждом получилось по кружочку чистого стекла размером с пенни. Эдакий глазок, через который можно было заглянуть внутрь. Именно так и обстояло дело – сквиллионоу гольник стремился к кругу. Понять, что перед нами пока не круг, было уже довольно сложно.

Потом возникла следующая трудность: закрывая книгу, мы ограничивали доступ света внутрь и опять переставали видеть, что там происходит. Анна желала знать, что бы мы увидели, если бы имели возможность заглянуть в плотно закрытую книгу. Это уже была проблема посерьезнее – как впустить свет в сомкнутые зеркала.

– А мы не можем засунуть свет туда, внутрь? – поинтересовалась Анна.

Спички и свечку мы отвергли почти сразу и, в конце концов, остановились на фонарике, который был немедленно раскурочен и собран заново в несколько новом виде; проводки мы припаяли непосредственно к лампочке и к батарейке. Лампочку мы засунули в книгу, но она оказалась все же несколько великовата, и зеркала не желали плотно закрываться. Решение пришло немедленно. Два зеркала, установленные параллельно примерно в полудюйме друг от друга, дали как раз нужную степень приближения. Мы установили всю конструкцию и накрыли сверху плотной тканью, чтобы свет снаружи не проникал внутрь. Анна заглянула в глазок и едва не задохнулась:

– Там миллионы огней, – прошептала она и добавила с еще большим изумлением, если такое было вообще возможно, – Финн, это же прямая линия!

Десять лет назад это уже привело меня в экстаз, так что теперь я был готов к происходящему. Я протянул руку и очень осторожно свел зеркала вместе с одной стороны, приоткрыв другую на дюйм.

Она отпрыгнула назад и, удивленно воззрившись на меня, спросила:

– Ты чего делаешь?

Я объяснил ей, как можно свести один край зеркал вместе, чтобы снова получилась книжка.

– Тогда получается самый большой в мире круг! – воскликнула она.

Пока она сидела, вперив взгляд в самый большой в мире круг, я нажал на противоположные края зеркал. Круг выровнялся и наклонился в другую сторону.

Зеркальную книгу открывали и закрывали по сотне раз на дню. В угол между зеркалами засовывали тысячи разных предметов. В результате получались невероятно сложные штуки, которые могли заворожить кого угодно.

Однажды вечером произошло очередное открытие. Анна написала большие печатные буквы на кусочках картона, положила между зеркалами и тут же уставилась в глазок.

– Забавно! – заявила она, бегая вокруг стола, чтобы заглянуть сначала в правое зеркало, потом в левое, потом опять в правое.

– Очень забавно, – уточнила она просто так, в пространство. – Следующая повернута в неправильную сторону, но которая за ней опять повернута в правильную.

Некоторые из отраженных букв оказались задом наперед, а другие остались в правильном виде. Анна выкинула «неправильные» буквы и осталась с «А», «Н», «I», «М», «О», «Т», «U», «V», «W», «X».

Я уселся в кресло подле нее и, небрежно порывшись в картонках с буквами, выудил оттуда «А». Положив ее на стол, я поставил на нее зеркало, так что оно разделило угол «А» пополам. Анна посмотрела на это, потом забрала у меня зеркало и попробовала сама. Потом проверила остальные буквы. Это заняло у нее примерно час, после чего она выразила готовность поделиться своими выводами.

– Финн, если половинка в зеркале такая же, как половинка на столе, то между зеркалами буква не меняется. «О» – самая забавная, потому что ее можно делить всяко-разно.

Судя по всему, Анна добралась до осей симметрии.

Это была новая игра, в которую можно было играть и которая обещала новые, доселе невиданные чудеса. Какие-то вещи становились с ног на голову или, по крайней мере, переворачивались справа налево, а какие-то нет. Мы соорудили зеркальную книгу карманного размера из зеркал, любезно пожертвованных на нужды эксперимента Кейт и Милли, поместив их между двух дощечек, чтобы предохранить от возможных повреждений, и взяли эту конструкцию с собой на улицу. Теперь она сопровождала нас повсюду. Иногда, приметив что-нибудь неожиданное на камнях брусчатки, мы шлепались на мостовую и тут же доставали книгу. Объектом изучения могли стать жуки, листья, семена, трамвайные билеты. Можно было целую жизнь провести вот так, за этим занятием! Между зеркалами вставлялись цветные лампочки, затем мы включали их и жадно приникали к своим глазкам. Ради новой приманки мы могли одолеть всю Пикадилли, Сёкэс, Блэкпул и Саутэнд вместе взятые. Перед нами открывались настоящие чудеса, причем они были не только чудесны, но и полезны, ибо позволяли одновременно видеть объект с разных сторон – ну, в большей или меньшей степени. Анна заинтересовалась, нельзя ли сделать так, чтобы видеть объект со всех сторон сразу, и тогда мы сделали зеркальный куб. В одной его стороне был устроен глазок, а предметы подвешивались в середине на нитке. Свет пришлось провести внутрь, потому что там было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, и – «Ой, чтоб меня черти взяли!» – теперь мы видели все.

Я так никогда и не сосчитал, сколько зеркал мы купили и пустили в дело; их количество, наверное, перевалило за сотню. Из них мы соорудили все известные Платону фигуры и даже несколько таких, которые ему не приснились бы и в страшном сне. Правда, наши несколько отличались от его: мы забирались в них и наблюдали такие вещи, для описания которых не хватило бы слов ни в одном языке.

Мы открыли совершенно безумную арифметику которая имела смысл, только если вы соглашались жить в этих зеркальных мирах. Пожалуй, по эту сторону зеркал наши забавы и правда заставляли усомниться в том, все ли у нас дома, но если не забывать, что играешь по зеркальным правилам, то все становилось на свои места.

Мы договорились зарисовывать и записывать

результаты своих опытов в тетрадку, которая всегда лежала перед нашим зеркальным ящиком. Трудность была в том, что при этом мы смотрели не на

бумагу, а на ее отражение в вертикально поставленном зеркале. Это требовало абсолютной концентрации и почти непосильного напряжения, но мы справились и с этим.

Однажды вечером кто-то выдвинул идею, что мы соорудили нечто большее, чем просто зеркальную книгу: у нас получилась книга чудес. Толковый словарь мистера Уикли утверждал, что наше английское «mirror»[33]33
  Зеркало (англ.).


[Закрыть] происходило от латинского «mirari» – «удивляться, дивиться чему-то», а слово «miracle»[34]34
  Чудо (англ.).


[Закрыть] – от латинского же «mirus» – «удивительный». Мы знали, что мистер Бог изготовил человека по своему образу… так, может быть…

– Финн! Он, наверное, сделал большое зеркало, Финн!

– Зачем бы оно ему понадобилось?

– Не знаю, но он же мог так сделать.

– Мог.

– Может быть, мы – на другой стороне.

– На какой еще другой стороне?

– Может быть, мы повернуты задом наперед, не в ту сторону.

– Это мысль. Кроха!

– Вот почему у нас все неправильно.

– Да, вот почему у нас все неправильно.

– Как с цифрами.

– Как с цифрами?

– Как с цифрами в зеркале.

– Чего?

– Те цифры в зеркале, которые отнимательные цифры, а не прибавлятельные цифры.

– Я чего-то не догоняю, Кроха. Ты вообще куда рулишь?

Анна взяла карандаш и бумагу и написала: «0,1,2, 3, 4, 5».

– Это прибавлятельные цифры, – объяснила она. – Если ты поставишь зеркало на «0», то в нем получится: «– 5, – 4, – 3, – 2, – 1». Это будут отнимательные цифры.

Я внимательно следил за ходом ее мысли. Отраженные в зеркале цифры были отнимательными. Анна тем временем продолжала:

– Люди – это отнимательные люди.

– Погоди-ка, – я даже руку вперед протянул. – Чего-то я не врубаюсь с этими отнимательными штуками.

Анна спрыгнула со стула и куда-то ускакала, а потом вернулась с целой стопкой книг. Снова взобравшись на стул, она пару раз грохнула кулаком по столу.

Это «0», – сообщила она мне. – Это «0» и зеркало.

– Отлично, это я понял. Это зеркало, – сказал я и тоже грохнул по столу. – Что дальше?

Она положила на стол книгу.

– Это будет плюс один, – объяснила она, строго глядя на меня. Я кивнул. Она положила вторую книгу на первую.

Это будет плюс два. Я опять покивал.

Вот плюс три, вот плюс четыре…

Груда книг на столе все росла и росла. Когда Анна сочла, что я вполне понял, что именно до меня пытаются донести, она снова стукнула кулаком по книгам и одним движением свалила их на пол.

– А теперь…

Мы явно подошли вплотную к особо опасному куску.

– Где будет отнимательная книга? – вопрос был задан, уперев руки в боки и грозно наклонив голову в мою сторону.

– Да не знаю я! Не понимаю я этого! Она снова стукнула пару раз по столу.

– Внизу. Она там, внизу.

– Ага, точно. Она там, внизу.

Тем не менее, где это «там, внизу», у меня не было ни малейшего понятия, о чем я ей честно и сообщил.

Одна отнимательная книга будет дырка размером с книгу, а две отнимательные книги будет дырка размером с две книги. Это же так легко, – сказала она.

Легче мне не стало, но я попытался взять вопрос приступом.

– Тогда восемь отнимательных книг будет дырка размером с восемь книг.

Анна продолжала, хорошо войдя в образ учителя.

– Если у тебя будет десять отнимательных книг и пятнадцать прибавлятельных, сколько книг у тебя будет всего?

Я принялся спускать пятнадцать прибавлятельных книг в дырку одну за другой, внимательно наблюдая, как они исчезают. Лишившись таким образом десяти, я остался с пятью.

– Пять, – объявил я, – но только как это связано с отнимательными людьми?

Под ее сочувственным взглядом я съежился на пару футов и едва не свалился в отнимательную дыру.

– Если, – подчеркнула она, – кто-то относится к зеркальным людям, то это отнимательный человек.

Ну разумеется, ежу понятно! Все так просто, что нужно быть законченным идиотом, чтобы этого не видеть! Всем известно, что мистер Бог создал человека по своему образу, а образы живут в зеркалах. В зеркалах реальность переворачивается, правое становится левым. Образы – это отнимательные штуки. Если свести все воедино, то получится, что мистер Бог был и есть на одной стороне зеркала, на той которая прибавлятельная. Все мы были на другой его стороне – на отнимательной. Да, так оно и было. Когда мать опускает младенца на пол и отступает на несколько шагов, она делает это для того, чтобы малыш сам дошел до нее, своими ножками. Мистер Бог поступает точно так же. Он отправляет вас на отнимательную сторону зеркала, чтобы вы нашли дорогу назад к нему, на прибавлятельную сторону. Он хочет, чтобы вы были таким же, как он.

– Отнимательные люди живут в дырках.

– Должно быть, так, – согласился я. – А что это за дырки?

– Ну, всякие-разные.

– Угу, это все объясняет. В чем же они разные?

– Одни большие, другие маленькие, – продолжала она. – И все по-разному называются.

– По-разному называются – это как?

Она медленно обходила вокруг каждой дырки, читая написанное на ней название: «Жадные», «Злые», «Жестокие», «Вруны» и т. д. На нашей стороне зеркала вся земля была испещрена дырками разной глубины, на дне которых жили люди. На стороне мистера Бога возвышались груды непонятно чего, с помощью которых можно было засыпать дыры, если бы у нас только достало ума попросить. Эти груды тоже имели названия – «Щедрость», «Доброта», «Правда». Чем больше ты засыпал свою дырку, тем ближе оказывался к той стороне зеркала, где помещался мистер Бог. Если ты умудрялся и дырку засыпать, и еще что-то оставалось сверх того, тогда, считай, ты был уже на прибавлятельной стороне. Само собой разумеется, что когда мистер Бог глядит в зеркало со своей стороны, то ему прекрасно нас всех видно, а когда мы смотрим в его сторону – нам не видно ничего. Это значит, что образ в зеркале не может видеть, кто на него смотрит. Как сказала Анна: «Твое отражение тебя не видит, ведь правда?» Соответственно мистер Бог видит, что нужно человеку, чтобы засыпать его дырку, он, можно сказать, сам засыпает ее за него. Этот феномен мы назвали «чудом в зеркале».

Мистер Бог никогда не уклонялся от общения и по мере знакомства оказывался все удивительнее и удивительнее. Уже тот факт, что он мог одновременно слушать, не говоря уже о том, чтобы понимать, все молитвы на всех языках мира, никак не укладывался в голове, но даже он бледнел и отступал в тень в сравнении с целой кучей чудес, которые каждый божий день открывала Анна. Быть может, чудесней всех чудес было то, что он дал нам способность видеть и понимать эти чудеса. Анна считала, что мистер Бог пишет книгу про свое творение. Он детально разработал сюжет и совершенно точно знает, куда он движется. В этом занятии мы ничем не в силах помочь мистеру Богу, кроме того, что можем переворачивать для него страницы. Именно этим и занималась Анна. Она переворачивала страницы для мистера Бога.

Как-то на улице меня поймала учительница воскресной школы. Она попросила, нет, потребовала, чтобы я научил Анну правильно вести себя на уроках. Я поинтересовался, что она сделала или, наоборот, чего не сделала, и услышал в ответ, что Анна: а) перебивает учительницу: б) противоречит ей и в) употребляет ругательства. Анна и правда могла ввернуть время от времени крепкое словно, и я попытался объяснить учительнице, что, хотя девочка может иногда неправильно использовать язык, она никогда не станет говорить на неправильном языке. Моя стрела просвистела совершенно мимо цели. Могу легко себе представить, что Анна прерывала ее и даже вступала в пререкания. В подробности происшествия меня посвятить отказались.

Вечером я решил поговорить с Анной на эту тему. Я сказал ей о встрече с учительницей воскресной школы и передал ее слова.

– Не пойду больше в воскресную школу.

– Почему это?

– Потому что она не учит нас ничему про мистера Бога.

– Может быть, ты неправильно слушаешь?

– Я слушаю, а она ничего не говорит.

– Ты хочешь сказать, что ничего нового от нее не узнаешь?

– Ну… иногда.

– Это уже хорошо. Что же ты узнала?

– Учительница боится.

– Как ты можешь такое говорить? Откуда ты знаешь, что она боится?

– Она не дает мистеру Богу стать больше.

– Как это она не дает мистеру Богу стать больше?

– Мистер Бог большой?

– Да, мистер Бог большой и хороший.

– А мы маленькие?

– Ну да, мы маленькие.

– И между нами большая разница?

– Да, между нами есть определенная разница.

– Если бы разницы не было, ничего бы не получилось, правда?

Это меня несколько смутило. Думаю, я выглядел настолько озадаченным, что ей пришлось начать сначала, на этот раз зайдя с другой стороны.

– Если бы мистер Бог и я были одного размера, как бы ты нас различил, так?

– Ага, – сказал я, – понимаю, что ты имеешь в виду. Если разница столь велика, то тогда понятно, что мистер Бог действительно очень большой.

– Иногда, – предупредила она.

Все было не так-то просто. Меня приучили думать, что чем больше разница между нами и мистером Богом, тем более похожим на бога становится мистер Бог. С этих позиций если разница бесконечна, то мистер Бог – воистину абсолют.

– А какое это все имеет отношение к учительнице в воскресной школе? Она-то про разницу знает.

– Угу, – кивнула Анна.

– Так в чем же проблема?

– Когда я что-то узнаю, разница становится больше, и мистер Бог тоже становится больше.

– Учительница делает разницу больше, но мистер Бог остается того же размера. Она боится.

– Эй, притормози-ка. Как это – она делает разницу больше, но мистер Бог остается того же размера?

Я едва не упустил ответ; это была очередная тайна мироздания, которую мне преспокойно открыли.

– У нее люди становятся меньше. Помолчав, она продолжала:

– Зачем мы ходим в церковь. Финн?

– Чтобы лучше понять мистера Бога.

– Хуже.

– Чего хуже?

– Чтобы хуже понять мистера Бога.

– Подожди минуту. Ты окончательно рехнулась.

– Не-а.

– Да точно рехнулась!

– Нет. Ты идешь в церковь, чтобы сделать мистера Бога очень-очень большим. Когда ты делаешь мистера Бога очень-очень-очень-очень большим, ты его совсем-совсем не понимаешь, вот.

Ее слегка удивило и разочаровало то, что я все равно отказывался понимать, что она имеет в виду. Тем не менее она любезно согласилась все мне объяснить еще раз.

– Когда ты маленький, ты «понимаешь» мистера Бога. Он сидит на небе на своем троне – разумеется, на золотом; у него усы и борода, а на голове – корона, и все поют ему гимны, как сумасшедшие. Бог полезен и практичен. Его можно просить о разных вещах; он способен укокошить всех твоих врагов эффективнее электрической пилы или наслать на них какие-нибудь бяки вроде бородавок. Мистер Бог такой «понятный», полезный и практичный, он вообще похож на какую-то, м-м-м… штуку, конечно, самую важную из всех штук на свете тем не менее все-таки штуку и абсолютно «понятную». Со временем ты «понимаешь», что он немного не такой, как ты думал, но все равно знаешь что он такое. И хотя ты его понимаешь, он, кажется, совсем не понимает тебя! Он совершенно не понимает, что тебе, например, просто необходим новый велосипед, и тогда твое «понимание» его еще немножко изменяется. Как бы ты ни «понимал» мистера Бога, это умаляет его истинные размеры. Он становится вполне понятным существом среди других вполне понятных существ. Так всю твою жизнь мистер Бог теряет кусочек за кусочком, и так продолжается до тех пор, пока ты добровольно и честно не признаешься себе, что совершенно его не понимаешь. В это мгновение ты позволяешь мистеру Богу принять свои истинные размеры, и – бабах! – вот он, стоит и смеется над тобой.