Текст книги "Цветы в небе"
Автор книги: Фанни Монтана
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Фанни Монтана
Цветы в небе
Глава 1. «Какой чудесный день!» Шок
Чувствую, сегодня будет отличный денёк.
Утро свежее, звонкое, окликает из распахнутого окна – эй, выходи уже! Иду-иду, только чай допью.
И побреюсь… Наверное. Или не стоит?.. Сморю на себя в зеркало. Лёгкий флёр небритости подчёркивает естественную мужественность… Етиж пассатиж, кого я обманываю? Сивая щетина делает помятое лицо ещё более несвежим. Впрочем, представ пред яркими очами юного солнышка гладко выбритой, физиономия моя краше не станет.
– Какой чудесный день! Какой чудесный пень. Какой… чудесный… я… – фыркаю в ладони тихонько, чтобы не разбудить Любашу, возюкаясь всласть лицом в ледяной воде. Ну его, бриться.
Аэродром встречает тишиной. Сырой туман подсвечен изнутри всполохами беззвучного сражения – солнечные лучи стремительно пробиваются широкомасштабным наступлением сквозь густое молоко белёсой пелены. Ещё мгновение – и последние флюиды блаженной влаги вознесутся, чтобы примкнуть к кочующим облачным армиям, продолжая вечный круговорот воды в природе. Возле ангаров лениво перекрикиваются наши мужики, зевая шумно, во всю пасть – благо, стесняться здесь пока некого.
– О! Ромалэ-чавалэ! – из-за Дмитрича все новички думают, что я цыган.
– Воистину чавалэ! – кидаю в обратку привычно. – Что у нас сегодня? Без изменений?
– У тебя один предполётный с разниками11
разники, перворазы – персонажи, прыгающие с парашютом впервый раз.
[Закрыть], с ними же выпускающим идёшь. И четыре тандема.
– Оба-цэ… А почему четыре? – интересно, кто это такой умный со мной поменялся через голову, даже не спросив. Будто я жопашник какой-то и навстречу не иду. Что за люди…
– Хм… Не знаю, как сказать, Роман Иваныч. Специально тебя попросили на мажоров поставить.
– И кто?.. – бред какой-то. У нас на мажорах самые красивые-здоровенные. А не помятые пенсионеры.
– Ну кто-кто, Ром… Сам знаешь кто.
Пожимаю плечами и выкидываю эту ерунду из головы. Начальству виднее. Настроение мне сегодня вряд ли кто испортит!.. Фраза внезапно приобретает объёмность и отдаётся эхом внутри головы. И вкус железистый во рту – почти неуловимый, на грани ощущения… Вот уж нет, ерунда. Померещилось.
«Цессна»… Я из неё с десяток раз в небо выходил. Ещё и комбез пришлось переодевать. Чёртовы мажоры… Хех, Роман Иваныч, бросай ворчать – стареешь никак?
Вот и они – две девушки и три парня. Илитка-хуилитка, простихосподи мою душу грешную. По непуганым лицам сразу видно перворазов. Вздыхаю, вешаю дежурную улыбочку поприветливее и присоединяюсь к нашим мужикам, идущим к дорогим клиентам. Полна коробочка на подъём – у каждого мажора по инструктору и личному оператору… Не вижу среди инструкторов Ванечки – неужели нахамил кому-то и его на меня по-быстрому поменяли? Ванюша могёт.
Подходим, приветствуем. Наш старшо́й предлагает распределиться по тандемам. Одна из девчонок тут же на нём и виснет. Вторая делает шаг ко мне, и только раскрывает накачанные губки… Как кто-то бесцеремонно хватает меня за рукав комбеза, зажав плотную ткань в кулаке, а над ухом (где-то высоко над ухом) раздаётся собственническое:
– Моё!..
Девочка капризно пожимает плечиками и энергично отбирает другого инструктора посимпатичнее у своего товарища. Тьху, как за добычу бьются. Что за люди…
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть на дерзкого хозяина пальцев, зажимающих мой рукав, и… утыкаюсь взглядом в кадык на гладкой шее. Поднимаю взгляд выше… Снова выпадаю в осадок на пару долгих секунд, переваривая. Глаза. Светло-светло голубые, прозрачные как весенний воздух, с крупными золотистыми обломками у зрачков. Я эти глаза каждый день вижу. В зеркале…
Мотнув головой, стряхиваю наваждение. Высоченный такой парень смотрит на меня игриво-выжидательно – будто давнишний знакомый, которого я сразу не узнал и тот ждёт, предвкушая, моего "ба-а-а-а! да это же…". Но вижу-то я его в первый раз, точно.
И как же он – верста эдакая – собрался со мной в тандеме прыгать?!
– Э-э-э… Послушай, с твоим ростом тебе больше подойдёт… – я пытаюсь указать на плечистого Вовчика, но молодой человек перебивает – эдак небрежно, снисходительно.
– Мне и ты (ты?! вот сопля наглая!) прекрасно подходишь, Еськин. – И ухмыляется самоуверенно.
Аж забрало падает от такой беспардонности. Хозяин жизни, ёптыть! Стоит, ноги расставив, как у себя на конюшне. И надменное выражение на морде лица не ниже принца крови. Борзой щенок с родословной длиннее члена Джоны Фалькона… Постойте-ка, а почему он меня по фамилии назвал?
– Роман Иванович, – твёрдо представляюсь я, протягивая ладонь.
– Елисей, – и жмёт мою руку с явным вызовом.
Е-ли-сей, едрит-мадрид. Королевич, ага. Впрочем… Чем не королевич – высокий, широкоплечий, с наглой улыбкой эпатажной кинозвезды. Жаркий степной ветер швыряет крупные кудри как попало, подыгрывая хаотичности впечатления. Ох, головная боль моя на ближайшие два часа.
Старший группы начинает общий вводный инструктаж, пока мажоры надевают выданные им комбезы. Для обычных пассажиров у нас практичные мешковатые хаки и полужёсткие прыжковые десантные шлемы. Эдакий "винтажный милитари-антураж" – как назвала его моя Любаша; перворазы кипяточком ссутся, что парни, что девушки. У меня, кстати, такой же хаки, только качеством намного выше – комфортная форменная одежда, а не чехол.
Для мажоров клуб расщедрился на дерзко-красные комбинезоны, похожие на новенькие «Феррари». В сияющих глянцевых шлемах ребята выглядят как пилоты «Формулы-1», а не как стадо бесполезных разников.
У инструкторов, работающих с мажорами, форма тоже специальная – матово-чёрная. Чувствую себя грёбаным эсэсовцем. Молодёжь тут же принимается селфиться, фоткаться друг с другом и с инструкторами. Наши операторы мельтешат вокруг, замирая в самых причудливых позах, ища интересные ракурсы – клиенты не абы кто. Ради моих "обычных" пассажиров ещё ни один фотограф спиной в траву не падал.
Мажоры тем и хороши —
Бабло башляют от души!
М-да, хорошо, что эта ярмарка тщеславия для меня ненадолго.
Под бодрый голос старшо́го, который будет в этом подъёме выпускающим, начинаем надевать подвесные системы на своих подопечных. Чувствую ироничные взгляды мужиков – я будто ёлку наряжаю, задираю руки, привстаю на цыпочки. Обхохочешься.
Королевич тоже лыбится. И, странное дело, словно подаётся ко мне, выставляется, когда я шарю по нему, затягивая и закрепляя все ремни и перемычки. Обычно пассажиры напрягаются, цементируют лица, как на приёме у срамных врачей – ведь пальцы инструктора и по груди шарят, и около паха. А этот выпятил хозяйство своё, обтянутое промеж ножных обхватов – прямо мне в лицо. Хм… То ли причиндалами дюже богат, то ли привстал. У мужиков во время выброски всякое бывает – эрекция, все дела, …ну и конфузы случаются, правда очень редко. Но во время наземки… Вот ведь, свезло так свезло. Этот прынц ещё и сексуально озабочен.
Разъяснив и показав на картинках, что потребуется от пассажиров во время отделения и приземления, старшо́й предоставляет нам отработать с мажорами основные элементы. Хотя, репетируй, не репетируй – один хрен всё позабывают и придётся руками направлять.
Отрабатываем отделение. Пристёгиваю своего дылду задом к себе… Впору скамеечку приволочь, чтобы сподручнее было. Мужики ржут уже в открытую. Оправляю сбрую на своём подопечном – Елисей ёрзает.
– Неуютно, когда ты сзади, Еськин! Я как-то наоборот привык.
Еськин… "Роман Иванович" глубоко проигнорирован. То, что его фраза звучит откровенно по-пидорски, стараюсь даже в голову не брать. Выбесил, щенок. Выделывается, как муха на стекле. Сказал бы такое мужикам у гаражей – ни одна больничка бы не приняла.
– Перед отделением от летательного аппарата твоя задача подогнуть ноги таким образом, чтобы… (блин) …Впрочем, проще будет встать на колени (пихаю его под коленки, подсекая) и хорошенько прогнуться (делаю шажок вперёд, чтобы его лодыжки оказались далеко сзади, а колени – между моих ступней), полностью откинуться на меня (руками обхватываю поперёк груди и заваливаю на себя), положить голову мне на правое плечо (кладу перчатку на шлем и заламываю голову назад, укладывая на плечо).
– Чё, серьёзно?! – сипит Елисей, загнутый мной в бараний рог ловко и ладно.
– Серьёзней некуда… – надеюсь, он отфильтрует явное злорадство в моём голосе. – И не забудь голову повернуть на меня и улыбаться – тебя в это время будут снимать с левой стороны.
Почти насильно поворачиваю его голову набок – и частое влажное дыхание прямо в шею прошибает меня испариной, обильно сдобренной здоровенными мурашками. Чувствую едва заметное шевеление в штанах комбеза… Что это вообще? Вот уж нет, со мной такого не бывает.
– М-м-ах, Еськин… Мне уже всё нравится! – мурчит прямо в шею. Погоди, мы ещё не закончили…
– Теперь расслабься, повисни на мне… Не забывай прогибаться. Запомни – в момент отделения от тебя ничего не требуется… п-просто доверься мне… откинься на меня, я сам… э-э-э… всё сделаю. – доведённые до автоматизма фразы, которые я говорю по сто раз в месяц, внезапно становятся до омерзения педиковатыми. Вот ведь блядь, и меня с панталыку сбил, засранец.
– Еськин, да ты не нервничай так (эй, моя фраза!). Я не кусаюсь (и эта тоже). Может, чуть позже… Но тебе понравится.
Воздеваю очи к небу.
Елисею подали коня:
Поскакал голубчик в ебеня.
Не ты ли, чудородие, Ванечку нашего довёл? Не повезло тебе, у меня нервная система крепка и непокобелима, как титановый лом. И чего домогаешься? Девчонки со мной заигрывают, бывает. Но чтобы мужики.... Да я тебя и за мужика-то не считаю, цуцик, дитё совсем. Дитё, которое решило вместо машинок и солдатиков поиграться в людишек. И обломать тебя некому, вот ведь незадача. Впрочем, чьи это проблемы? Уж точно не мои.
Сквозь урчание двигателей металлически дребезжит динамик – подходим к дропзоне. Девушки кривляются и визжат, парни ржут и пугают девчонок ещё больше. Ничего тёплого и дружеского – циничные, жестокие лица и слова. Елисей впивается в меня клещом, постоянно в лицо заглядывает всё с тем же странным выражением – словно ждёт, что я перестану вести себя как незнакомец. Игра у него, что ли, такая? Не вкуриваю и ладно – ещё минут пятнадцать и я освобожусь от этой мороки.
Поднимаемся, пристёгиваем подопечных к себе. Оставшиеся минуты королевич будет сидеть у меня на коленях. Неоднозначность этой процедуры пассажиры обычно усердно игнорируют. Но эта компания старается извлечь из ситуации всё грязное и скабрёзное, на что хватает подростковой фантазии.
Трутся о колени булки Елисея.
Ёрзает, зараза, от пошлости балдея…
Блядь, вот теперь я понимаю, почему за подъём с мажорами платят больше – а ведь раньше возмущался, как все. Каждый раз подобную мерзость терпеть…
Слава тебе хос-с-поди, наш тандем отделяется первым, как самый тяжёлый по весу. Ползём к выходу – у буржуйской Цессны он в хвостовой части. Здоровенный прямоугольник в борту зияет огромным пространством, размером со Вселенную; оно наполнено лишь зыбким непрочным воздухом, за который не уцепиться – и краёв его не видать. Мажоры впервые охуевают и затыкаются – только дружно охают, когда оператор первого тандема спокойно "выходит" в проём и виснет над бездной, снаружи борта, на своём кронштейне. В полной тишине напоминаю своему Елисею, что надо встать на колени (сам отклоняю его к себе и прижимаю голову к плечу), и что в камеру надо улыбаться, а не строить из себя владельца кирпичного завода.
Мальчишка что-то скулит, но уже поздно – мы отделяемся. После пары кувырков в воздухе стабилизируемся. О да, эти сорок секунд свободного падения для первораза несутся и несутся бесконечно – злорадствую я в глубине души. Елисей пытается орать, но воздушный поток душит, забивает лёгкие, жестоко теребонькает щёки. Хлопаю его по плечам, чтобы он раскинул руки и обратил внимание на оператора. Но пареньку, видимо, фиолетово до камеры, он вертит головой и дёргается от непривычки к невесомости.
Плавно делаю полный разворот на 360° – перед камерой, для зрелищности. Хлопаю Елисея, предупреждая ухватиться за плечевые ремни. Р-р-р-раз! Нас дёргает, где-то вверху шуршит и хлопает крыло… Всё отлично, быстро расчековываю управление…
Вдохнув наконец нормально, Елисей начинает вопить, извергаясь эмоциями. Пытаюсь сурово хмуриться, но не могу – тоже улыбаюсь во весь рот, уж больно трогательный момент.
Размотала пацана атмосфера,
Растерял он и лицо, и браваду.
Королевич, так какого же хера
Из себя ты строил босса триады?
Оператор улетает вниз, подальше – мы остаёмся одни, подвешенные на тонких ниточках в бесконечном небе… Елисей, прооравшись, оглядывает лоскутное одеяло панорамы, небрежно раскинутое внизу. Есть на что посмотреть – дропзона одна из самых живописных. Каменистые возвышенности впиваются корявыми пальцами скал в низкие облака; река извивается меж ними страстной любовницей, сверкая потной кожей под полуденным солнцем… Направо – пёстрый бисер крыш пригорода и рукотворная геометрия городских кварталов. Под нами – изорванные тени пухлых облаков на заплатках полей, тёмные пятна островков хвойного леса…
Каюсь, я и сам, видя эту постановку уже тысячи раз, любуюсь до ломоты в сердце… Мой пассажир возится, зачем-то задирая очки на шлем. Внезапно извернувшись, Елисей хватает меня за ворот и подтягивает к своему лицу, задранному вверх. И произносит, почти касаясь ртом подбородка:
– Давненько под тобой молоденький так не верещал, а, Еськин?
Тьху, блядь, сука мерзкая, циничная! Ржавым мясницким ножом прямо по самому возвышенному, чистому… Откуда вы такие берётесь, зверьё смердящее? Смотрю в бесстыдные наглые глаза – цветом один-в-один как у меня. Много ты, цуцик, знаешь о том, кто и как подо мной верещал. Выдрать бы тебя разок, чтобы на карачках неделю ползал и сидеть не мог – чтобы прикусывал в следующий раз свой язык поганый, хорошенько думал – стоит провоцировать или лучше жопу поберечь. Ох!.. Гадёныш царапает меня зубами по подбородку, а я с размаху, как в стену, врезаюсь в ощущение горячего тяжёлого тела под собой, влажной гладкой кожи под ладонями…
С психу тяну клеванты так, что валю крыло в скручивание – наши ноги взлетают выше края крыла, нас мотает как изжёванную игрушку в пасти расшалившегося щенка. Елисей верещит, как потерпевший, но отстаёт от меня, захлебнувшись адреналином. А я падаю… Валюсь топором сквозь воздух и совершенно ничего не могу поделать – сайперс22
сайперс – устройство, срабатывающее автоматически на определённой высоте и высвобождающее запасной парашют.
[Закрыть] уже сработал и из меня принудительно вытягивает чувства – плотские, остро-эротичные, которые я так долго хранил туго свёрнутым запасным парашютом. Блядь, столько лет и ни одной аварии…
Пугающе быстро снижаемся по спирали – скорее вниз, избавиться навсегда от этого дурного мальчишки, отцепить, отпихнуть, уйти не оглядываясь… Но бедное тело, внезапно пробудившись, жаждет совсем другого – подмять под себя, навалиться сверху и чтобы он вот так же вопил, как сейчас:
– А-а-а-а!!! Еськин!!! Охуе-е-е-е-е-ть!.. Ещё-о-о-о!!! Ещё дава-а-а-а-й!
Никогда. Никогда у меня тебя не будет… И снова эта объёмность несказанных слов, эхо внутри и кровавый привкус железа. «Чё, блядь, сглазил?!» – мерзкий голос моей потаскухи-бывшей скрипит ехидно ржавой петлёй. Есть у меня такая суперспособность: говорю нечто, в невозможности чего убеждён на миллион процентов – и всей кожей чувствую, как слова обретают вес и ложатся пророчеством …или проклятием.
"…Да никогда в жизни я в ВДВ не попаду!" – и становлюсь десантником.
«…Жена бросит? Не-е-т, только не меня!» – и шлюха-жена становится бывшей.
«…В престижный аэроклуб после двухлетнего тихого запоя? Конечно, не возьмут никогда!» – и вот я уже пять лет синьку даже не нюхаю, а работа здесь мне безумно нравится.
Никогда у меня его не будет! Иди ты в жопу, судьба, глумись над кем-нибудь другим. Я ведь это наверняка знаю, точно… Судьба ухохатывается где-то за кадром голосом моей бывшей: "Ну да, ну да – ты каждый раз это говоришь и отказываешься верить, дурень!". Плевать. На этот раз точно нет.
Закладываю резкий разворот на приземление – ох и достанется же мне от начальства за такие опасные фокусы в воздухе с "особо важным" пассажиром. Ну и пусть, в следующий раз не поставят на мажоров. Нажрался я ими до самых гланд… Хлопаю Елисея по заднице, чтобы он ноги поднял для приземления. Давлю подушку33
давить подушку – единомоментно гасить скорость парашюта типа «крыло», путём вытягивания строп управления.
[Закрыть] и мы лихо плюхаемся на затоптанную, выжженную солнцем траву.
По сценарию к нам подбегает оператор и начинает лихорадочно фотографировать. Пытаюсь отстегнуть пассажира, но здоровенный Елисей развалился на мне, как на собственном диване! Специально выбешивает же… Не понимаю, чего ему от меня надо. Привычки глумиться над любым подвернувшимся смердом? Или он выбрал мишенью именно меня? Ненавижу не въезжать в происходящее…
– Елисей, следующий тандем приземлится прямо на тебя.
Королевич нехотя, не спеша садится вертикально, позволяя мне отцепиться наконец от настоигравшего соседства. Быстро собираю крыло в охапку, поворачиваюсь на выход с посадочной площадки и опять натыкаюсь на Елисея. Блядь, я думал, он уже умотал переодеваться. Когда ж это прекратится?
Но долбаный королевич жестом подзывает фотографа и облапывает меня со спины.
– Вот так будет правильнее Еськин, когда я сзади! – и утыкает подбородок мне в плечо.
Поворачиваю к нему лицо, не успеваю открыть рот, чтобы дать волю гневу, как…
– Улыбочку! – рефлекторно перевожу глаза на бешено щёлкающую затвором камеру.
– Отлично… – бормочет прынц, отпускает меня и отходит. Легонько хлопнув меня по заду. Да что ж за беспредел, блядь, такой! Пупы земли хуевы! Иду на деревянных ногах сквозь обычную суету посадочной площадки – приземляются операторы, следующие тандемы, бегают туда-сюда помощники…
Отхожу в сторонку, сбрасываю груду крыла на бетон – останавливаюсь на минутку передохнуть перед укладочной. Достаю телефон…
– Еськин, так когда ты тут закругляешься? – бесцеремонный обрыдлевший голос врезается под дых навязчивым кошмаром.
– Ч-чего?!
– Когда за тобой заехать?
Ебануться ёлки гнутся. Я что, в параллельную реальность попал?
– Слушай, мальчик, ну что ты ко мне докопался? Тебе чего?..
Королевич приподнимает бровки и ухмыляется – мол, хватит ломаться, мы оба знаем, чего. На этом святом моменте экран моего телефона бесшумно вспыхивает – боже, как вовремя…
– Да, солнце моё?.. Всё нормально, а то как же!.. М? … Сегодня ещё один – предзакатный. Так что часов в девять… Ха-ха, ладно! Я всегда осторожен, спасибо, Любовь моя… Угу, и я тебя. Жди!
От родного голоса на сердце делается легко, и я даже напрочь забываю о своём новоявленном кошмаре, пока не натыкаюсь на тяжёлый взгляд обиженной девочки, у которой от мороженки откусили слишком большой кусок.
– Что за чика, Еськин? Твоя тёлка? Перезвони и скажи, что сегодня не придёшь. Типа, с мужиками в баню собрался или куда вы там ходите после своей работы…
– (тяжко вздыхаю) Ты больной?..
– Что ломаешься-то? Ты ж не только по тёлкам, я всё увидел. Поехали, круто время проведём – посмотришь на нормальную жизнь, ты такого и не видел, наверняка…
Подхожу к борзоте, цепляю согнутым пальцем и оттягиваю ворот футболки.
– С жиру бесишься, барчук? Или поспорил с корешами, что доведёшь пенсионера до инфаркта? – мой голос полон сочувствия и снисходительной жалости. – Я тебе даже объяснять ничего не буду – не поймёшь всё равно. Просто повернись и иди, куда ты там собирался… Ауфидерзейн.
За каждым «нет» он видит «да»-
Ему плевать, раз захотелось.
Цежу сквозь зубы: "Никогда
На хере жопа не вертелась!"
– Э-э-э-эй! – раздаются вопли поодаль. Компания заприметила отбившегося товарища. – Еська! Чё ты там застрял? Поехали уже, Еська!
Еська… Еська – уменьшительно-ласкательное от Елисей. Фу-у-у-ух! Теперь всё на своих местах. Этот придурок малолетний залез на сайт аэроклуба и увидел мою фамилию. Прикольно же, правда? Он – Еська, а тут Еськин инструктор! Наверняка он и затребовал меня у начальства – всё ради лулзов. Вот ведь он угорал про себя всё это время!
– Вот засранец! – от души хлопаю себя по ляжке. Еська ухмыляется – он понял, что я понял.
– Заеду за тобой в девять, Еськин.
Небо, мой добрый друг, наряжается для вечернего выхода. Тщательно растушёвывает густые тени, наносит румяна пуховками облаков. Шагать в него – пышное и дивное – отдельное неповторимое упоение.
Ловля заката у нас не каждый день. Я рад каждой возможности быть приглашённым на это сказочное свидание…
Весь в ощущениях, осторожно неся напоённую до краёв душу, иду к своей машине. Резкий звук клаксона поганит хрупкое волшебство. Грубо-красный BMW – фу, пошлость какая. Но для Еськи он прямо идеален. Холёный, претенциозный и не вызывающий ничего, кроме отвращения.
Игнорируя устроенное представление, гружусь в свой Нивас. Не спеша трогаюсь, пикая на выезде пропуск. Красное приплюснутое чудовище едет за мной впритык, истерично мигая фарами.
Включаю аварийку и начинаю тошнить максимум сорок в час. Стремительный BMW, на спидометр которого вряд ли смотрели больше двух раз за жизнь, неиллюзорно охуевает от такой скорости. Еська пытается пристроиться рядом, что-то выкрикивая в окно, но встречка в этот час довольно загружена. Тогда BMW, взревев мотором, обгоняет меня и борзо подрезает. Ха. Ха. Ха. Лёгким движением руля съезжаю на обочину и просто продолжаю ехать по грунту. Я на Ниве, хуле мне! Ну давай, покажи теперь свою крутизну, прынц датский-распиздатский!
Обматерив меня дурным рыком, BMW психует и улетает прямо в горизонт. Туда тебе и дорога. Твёрдо рассчитываю больше никогда, никогда тебя не видеть. Аминь.
Слышу сдавленное хихиканье – это Любаша в соседней комнате смотрит один из своих сериальчиков. Тихонько, чтобы не мешать мне спать. Как будто я спать могу после всего вот этого… В бесчисленный раз тяжело вздыхаю, и тут же начинаю себя уговаривать выбросить этот бред из головы. Всё. Ну всё уже. Закончилось.
Телефон свистнул мне ватсапом. Кто такой нарядный в три часа полдвенадцатого ночи… Неожиданно – наш сегодняшний оператор на мажорах, какую-то картинку прислал. Не подозревая подвоха тыкаю в экран…
На меня в упор смотрят знакомые до малейшей чёрточки Еськины глаза. И моё лицо вполоборота с точно таким же прозрачно-голубым взглядом в экран. Странная причуда запечатления момента – мои приоткрытые губы, изогнутые гневом и возмущением, на экране выглядят чуть иронично улыбающимися. Блядь, да со стороны смотрится, будто я его целовать собрался… Сам Еська (прожжённая беспринципная акула), уютно и доверчиво приткнувший подбородок мне в плечо, выглядит трогательно юным и невинно-искренним.
Фантастическая ложь фотокамеры настолько чудовищна, что у меня не хватает словарного запаса. Удалить нахуй! И сжечь вместе с телефоном… Давно хотел аппарат поменять – вот тебе и весомый повод. Удалить, да… Уже удаляю… Сейчас сотру…
Ловлю себя, что уже битых минут пять пялюсь на два лица на экране. И на подпись внизу: "Иваныч, вы случайно не родственники?". Хуеродственники… Что за день такой ёбаный…
Голубые глаза с позолотой…
В них смотрю – но себя там вижу.
«Зацепил», – признаю с неохотой,
Сам себя я за то ненавижу…
Напиталась прозрачность страстью,
Изогнулись губы в улыбку.
Фото – ложь, наша встреча – к несчастью.
Удаляю тебя, как ошибку…
Завтра сотру.
