Текст книги "Мгновения счастья (СИ)"

Автор книги: F-fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Как-то Дима пригласил меня на матч между нашей школой и соседней. Никогда не любил футбол. Но сейчас… С замиранием сердца я следил, как белый с черным мяч пляшет по полю, как послушно вьется у ног Димы, как попадает в ворота. Мы выиграли. Вся школа ликовала. Дима кинулся ко мне и буквально запрыгнул на меня, крича что-то про победу. Он был весь мокрый, волосы липли к его лбу, а щеки покраснели от возбуждения и радости. Я растрепал его волосы, окончательно портя прическу, и улыбнулся:

– Ты молодец! Лучше всех.

– Правда? – он смутился, отпустил меня и отошел на шаг назад.

Тут к нему подбежала толпа из болельщиков и членов команды. Каждый хотел коснуться героя, забившего последний гол. Он не успевал отвечать на вопросы, ему бесконечно пожимали руку. Потом его утащили в раздевалку праздновать, и я, оставшись один в опустевшем спортзале, пошел домой.

***

С утра Дима был какой-то не такой. Мы увиделись перед уроками, но разговор не клеился. На алгебре я совсем летал где-то далеко. Темой урока были какие-то неимоверно скучные уравнения. Я даже не пытался их решить, подумав, что Дима расстроился бы. У меня было странное чувство. Как будто сидишь в поезде, он на всей скорости несется и вот-вот врежется. А ты даже не можешь пошевелиться и хоть что-нибудь сделать.

После уроков я долго ждал Диму возле раздевалки. Пятиклашки развешивали по школе стенгазеты, посвященные приближающемуся Новому Году, и гирлянды. Периодически подходила завуч, и они отдирали со стены так усердно прилепленный кусок ватмана и перевешивали его в другое место.

Я никогда не любил Новый год. Я вообще не люблю праздники. Именно в них я больше всего и получал. Но сейчас мне казалось, что этот праздник будет особенным.

Дима показался в начале коридора. Он был не один, с ним рядом шел вратарь его команды. Они что-то заинтересованно обсуждали, а потом обнялись на прощание, чему-то засмеявшись. В моей груди кольнуло. Дима подошел ко мне, и, я клянусь, чем ближе он подходил – тем больше спадала улыбка с его лица.

– Давно ждешь?

Я кивнул. Все становилось на свои места. Вот откуда у меня это чувство. Он больше не хочет со мной дружить. Иначе как все это объяснить? Так вот. Горло пересохло. Не нужно было и догонять его тогда, и начинать все это. Я был благодарен Диме за его помощь в учебе и прочее. Ко мне даже в классе стали относиться иначе. Давненько мне не ставили подножки, дразнили или как-то еще унижали. Дружба с Димой дала мне больше, чем ему. Еще удивительно, как мы столько общались.

– Мне нужно бежать, прости, – я не дал ему даже слово вставить и убежал.

Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя неловко. Я не хотел, чтобы он в школе при всех сказал мне эту явную истину, что нашей дружбе конец.

***

До Нового Года оставалось меньше недели. Двадцать седьмого мы заканчивали учиться. Тогда же и была праздничная дискотека. Каникулы длились до двенадцатого января.

Если раньше я не представлял, как проживу это время без Димы, то теперь думал, что это даже хорошо. Не будет так больно. Кому я вру? Кто бы мог подумать, что терять друга так больно? Мне не хотелось ничего делать. Я с трудом заставлял себя решить задачи по физике и начертить что-то по геометрии. На столе лежала книга, которую одолжил мне Дима. Я со злостью отшвырнул ее в угол комнаты. Тоже мне, друг, защитник униженных, блин. Сволочь безнравственная. Зачем было притворяться, помогать мне? Черт, я был готов придушить его.

В школе я старался не видеться с ним и сразу юркал куда-нибудь, если он встречался на моем пути. К слову сказать, встреч со мной он не искал, что еще больше ранило.

***

Сегодня я решил, что хватит сидеть дома. Пересчитав свои нехитрые сбережения, я обрадовался. У меня было целых пятьсот двадцать три рубля сорок копеек. Это же значит, что я могу себе купить новую обувь! И банку колы. И даже хватит на жвачку. Я, подпрыгивая в нетерпении, оделся и направился на рынок. Меня достало уже мерзнуть в своих кедах. Этот постоянный насморк тоже достал.

Я бродил среди рядов и решал, что же мне купить – кроссовки или ботинки. Зимой предпочтительней второе, конечно, зато выглядит лучше первое. Интересно, что лучше будет сочетаться с моим нехитрым гардеробом? Я хмыкнул. Решил, что все-таки лучше ботинки. Практичней. Хоть они и китайского производства, но на настоящую обувь мне денег никогда не хватит. Да и по цене подходит. Четыреста пятьдесят рублей. Еще даже останется. Пусть, хоть куплю себе новую футболку.

Моя рука уже поползла в карман за деньгами, как нос пощекотал приятный необычный запах, принесенный порывом ветра. Я заозирался. Откуда мог быть этот запах? В конце рядов стоял небольшой магазинчик. На его вывеске было написано «Восточный базар». Повинуясь непонятному порыву, я вошел туда. Меня сразу окутало облако из различных запахов благовоний, специй. Отовсюду доносились мелодичные звуки, журчала вода. На стеклянных витринах были выставлены различные статуэтки, флаконы, вазочки, оружие, украшения. Все это переливалось и блестело. Ошарашенный, я замер. Никогда не видел таких мест.

Я прошел вдоль рядов, поглядывая вокруг. Как все было красиво!

– Что тебе, мальчик? – раздался голос у меня над ухом, и я увидел толстую женщину в кимоно, совсем не вязавшуюся с обстановкой.

– Смотрю, – бросил я и, словно заколдованный, взял в руки крошечную пантеру. Она была из темного материала, так искусно выточена, что казалась настоящей.

– Это оникс, – не очень довольная пояснила женщина, наблюдая за мной. – Талисман на счастье. Его дарят самому дорогому человеку.

– Сколько? – одними губами прошептал я.

– Тебе не хватит, мальчик.

– Сколько?

– Пятьсот рублей.

Таких совпадений не бывает. Не произнеся ни слова, я выгреб все сбережения из кармана, рассчитался и выбежал из помещения на улицу, бережно держа в руке фигурку. Она казалась мне теплой, живой. Я поднес ее к глазам и улыбнулся. Мне показалось, что пантера оскалилась в ответ.

Самым сложным было спрятать ее. Домой нести такую вещь было бы самоубийством, я закутал пантеру в салфетку и положил под подоконник в подъезде. Всю ночь я не спал, ворочался, постоянно думая, не украли ли мой талисман.

Наутро, только умывшись, я побежал в школу. Моя пантера была на месте. Она приятно тяжелела в руке, спрятанной в кармане. Сегодня объявляли результаты оценок в четверти. Что ж, благодаря усилиям Димы, я получил почти по всем предметам четверки, кроме химии и физкультуры. Это было настолько чудесно, что мне захотелось прыгать и кричать от радости. Я шел по коридорам, внутри все пело. Я искал Диму, безумно хотелось похвастаться перед ним своими успехами. Вокруг сновали школьники, галдящие, радостно-возбужденные. Я увидел Диму возле раздевалок. Он стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с каким-то коротко стриженным крепышом. Нас разделяла толпа, но для меня ее не существовало. Я смотрел на Диму, как будто первый раз видел. У него были такие яркие глаза, что казалось, будто бы он надел линзы. Такого цвета волос, кроме как у него, я никогда не видел. Нет, я, конечно, не дурак, и раньше видел, что он первый парень на деревне, но сейчас я настолько отвык от него, что он казался мне просто воплощением мечты всех девчонок земного шара. Мне даже и не стоять рядом с ним. Стало очень грустно и тоскливо. Я почувствовал его взгляд, но даже не повернулся. Краем глаза я уловил его движение – он дернулся по направлению ко мне, но потом передумал.

***

Дома отчим внимательно изучил мой дневник и не нашелся что сказать. Швырнул его прямо мне в лицо (вот же привычка у него – все швырять) и ушел на кухню к громыхающему телевизору. Брата не было. Я сел за письменный стол и пытался заставить себя читать К. Дойля, хотя знал его почти наизусть, но ведь Холмс всегда помогал мне. Это одна из немногих книг, оставшихся у меня от родного отца. Мама как-то обронила, что он ее очень любил. Я читал о приключениях сыщика и его вечного друга после отчимовских побоев, и мне становилось легче. Почему же тогда сейчас не так? Почему так тошно, словно кто-то умер?

Часы показывали четверть восьмого. В школе уже началась дискотека. Никогда в жизни я не ходил на дискотеки и сейчас не собирался, если бы не одно «но» – у меня в руке был талисман (я был так расстроен, что даже не спрятал фигурку в подъезде), который должен быть у своего обладателя.

Сорвавшись, как торнадо, я натянул куртку и кеды и кинулся к школе. Отчим что-то кричал, но я его не слышал. По пути я встретил брата, переваливающегося со ступеньки на ступеньку. Он злобно прорычал вместо приветствия, чтобы я шел домой, но я уже хлопнул входной дверью. Морозный ветер обжег и без того пылающее лицо. Я бежал к школе, словно от этого зависела моя жизнь.

На крыльце курили старшеклассники, их не гоняли учителя. В честь праздника, не иначе. Я взбежал по лестнице на третий этаж, где был актовый зал, и ворвался в душное, темное помещение, наполненное громкой попсовой музыкой. Посередине зала стояла елка, украшенная десятками нитей гирлянд, и лишь они были освещением во всем зале. Школьники дергались в такт музыке, висли друг на друге, прижимались друг к другу. Я сразу заметил Диму. Он танцевал на сцене с Алиной. На девушке было короткое серебристое платье и я, глядя снизу вверх, мог разглядеть ее белые трусики. Сам Дима был в белоснежной рубашке, так выделяющейся в темноте, галстуке и темных брюках. Ему сверху только фрака не хватало, и можно на прием к королеве.

Я скинул куртку где-то у стены, поднялся на сцену и дотронулся до Диминого плеча. Он недовольно повернулся и замер, увидев меня. Алина подняла брови в немом вопросе. Набравшись смелости, я крикнул:

– Можно тебя на минутку?

Дима скривился. А мое сердце забилось еще быстрей. Господи, какой же я идиот. Ну и зачем я все это делаю? Алина шепнула ему что-то на ухо и ушла.

– Что ты хотел?

– Давай не здесь?

– А где? Слушай, я никуда не пойду.

– Но... – беспомощно завертел головой я. – Необязательно далеко идти. Давай хотя бы зайдем за кулисы?

Он кивнул, выглядя при этом не слишком довольным. Мы отошли к краю сцены. Я отодвинул пыльные портьеры, пропуская его вперед. Мы оказались в маленьком закутке, пропахшем пылью и сыростью. Однако здесь было тише. Дима разглядел в стене форточку и открыл ее. Подул свежий ветер, осыпая пол снежинками.

– Ну? – Дима повернулся ко мне, упер руки в бока.

– Я… просто я, хотел сказать…

Я особо никогда не блистал в ораторском мастерстве, а тут и вовсе сник. Ну не мог я ничего сказать. А то, что крутилось на языке, было и вовсе глупостью. Вместо слов я протянул ему пантеру. Он недоуменно посмотрел на меня, взял талисман, поднес поближе к лицу, чтобы разглядеть. По мере того, как он разглядывал пантеру, его лицо озаряла улыбка.

– Это мне?

Так недоверчиво, что я проникся.

– Да, тебе.

– Но… сколько же она стоит?

Конечно, Дима умный мальчик, он понял, что я из очень бедной семьи. По моему виду это сразу заметно.

– Это подарок. О цене подарков не спрашивают.

– О, Санька, спасибо, я…

– Послушай, я сейчас скажу, а ты не перебивай. Я скажу, а потом ты можешь говорить, что хочешь, можешь даже ударить меня.

– Зачем мне…

– Не перебивай! – укоризненно сказал я и глубоко вздохнул. – Дима, прости, я не могу больше быть твоим другом, – он открыл рот, но я не обратил на это внимание. – Понимаешь, я понял. Мало того, что я неудачник, урод и дурак, так я еще и голубой. И люблю тебя, Димка, очень люблю. Прости!

К концу моей речи, я уже ничего не видел – слезы застилали глаза. Я не понимал, что я делаю, зачем… Единственное, я чувствовал, что должен. Мне важно было, чтобы Дима знал. Благодаря Диме я понял, что хоть что-то представляю собой, раз такой парень обратил на меня внимание. Он единственный был добр ко мне, участлив. Он не виноват в крахе нашей дружбы. Это все я. Сам не знаю, как так вышло. Я засыпал с его именем, просыпался с ним же... Не помню, всегда ли я таким был, нравились ли мне девочки… Вроде Алина ничего… Но это все стало неважным. Наша дружба была самым светлым в моей жизни. И я сохраню ее в памяти до конца моих дней.

Наугад я дернул портьеру, стремясь оказаться от этого места как можно дальше, боясь увидеть отвращение в голубых глазах. Я запутался в ткани, меня обдало пылью, я чихнул и оказался в кольце теплых рук. Когда я понял, что Дима обнимает меня, то задрожал. Он так близко, что я чувствую запах свежести, исходящий от него. Он такой горячий, такой непередаваемо родной. Я всхлипнул, открыл рот, собираясь сказать что-нибудь глупое и не вязавшееся со всем происходящим, но он с легкой улыбкой покачал головой. Взял меня за подбородок, и его губы накрыли мои.

Это был первый поцелуй в моей жизни.

Как там описывают его в книжках? Волнительно, трепещуще, охренительно? Так вот, это в миллион раз круче. Это как сидеть за рулем самой быстрой машины в мире, вдавить газ и за две секунды разогнаться до ста километров. Адреналин, мурашки по коже. Кровь мчалась по венам, сердце стучало, окончательно сойдя с ума, дышать совершенно не было возможности. И в то же время все это было где-то далеко, а Дима был рядом, сейчас и всегда.

Мои ноги подкосились, и я бы упал, если бы не он, уверенно поддерживающий меня. Дима отстранился лишь для того, чтобы покрыть поцелуями мою шею. Я едва сдержал стон. Господи, это было невыносимо приятно. Как я столько лет прожил, не зная, что это так прекрасно?

– Дима, Димка, – зашептал я.

– Что? – со смешком отозвался он.

– Ты, мы… – выяснилось, что я к тому же терял способность говорить. – Ты, нет, я… Мы целовались?

– Ага, – усмехнулся он, не переставая целовать мое ухо, щекоча его дыханием.

– Я тебе нравлюсь?

– А не заметно?

– Но ты… такой красивый, умный, а я такой лох.

– Так, – он взял меня за плечи и легонько встряхнул. – Я не разрешаю тебе говорить так о моем парне.

– Что?

– Ну а ты как хотел? Что после всего я отпущу тебя?

– Дим, но школа, что будет, если другие узнают? – и тут мне стало страшно. Как относятся к голубым в нашей стране, известно. Да мой отчим самый ярый противник из всех. Вспомнить только все подколы и издевательства моих одноклассников, если им подбросить такую пикантную тему, в школе он не сможет учиться. А Димка идет на золотую медаль, его ждет большое будущее. Нет, я не могу ему портить жизнь. – Дима, давай никому не говорить. Мы должны держать это в секрете, меня дома убьют.

Его брови сошлись. Он насупился, обдумывая что-то свое.

– Дим, пожалуйста, твои тоже не обрадуются.

– Для меня это неважно.

– Давай хотя бы окончим школу, а уж потом решим.

– Ладно, – пробурчал он, соглашаясь только для вида. Ничего, со временем он поймет, что я прав.

Мы покинули наше убежище по отдельности. Сначала он, а потом я. Сделали вид, что не знакомы друг с другом в раздевалке, пошли в разных направлениях от школы, встретились в условленном месте, заскочили в первый попавшийся подъезд и целовались там, пока не заболели губы.

Но и после этого мы продолжили целоваться.

***

Эти новогодние каникулы стали самыми счастливыми в моей жизни. Я был бесконечно счастлив, просто заполнен им до краев. Кое-как отпрашиваясь у отчима, я мчался к Димке. Нам несказанно повезло – его родители уехали в Париж на праздники, и целая квартира была у нас в распоряжении. Мы целовались (на большее я бы никогда не решился), дурачились и разговаривали. Я больше не зажимался. Излил ему всю душу. Рассказал о своей жизни с самого рождения.

– Теперь я неприятен тебе?

Мы лежали на полу, положив под голову подушки, нас разделяло буквально десять сантиметров.

– Из-за чего ты должен быть мне неприятен? Ты не виноват. Мне искренне жаль, что у тебя так в семье. Давай подумаем, что делать.

– А что тут можно сделать?

– Можно попробовать устроить твоего отчима на работу.

– Ага, вот так вот придешь, скажешь – «Здравствуйте, Анатолий Петрович, не хотите заработать?». Да и потом, не нужно вмешиваться, я не хочу.

– Саш, ну хоть попробовать. Я попрошу отца…

– Нет, не нужно, пожалуйста.

– Ладно, – он провел рукой по моему лбу, убирая упавшие на него волосы. – Ты такой милый.

– Ага, – я не строил иллюзий по поводу своего внешнего вида.

– Вот дурачок, для меня ты самый лучший! – он шутливо запрыгнул на меня и наша маленькая потасовка перешла в долгий поцелуй.

***

Димка был необыкновенным. Он не был злым, не был завистливым, не был циником. Он был открытым, веселым, отзывчивым. Он искренне радовался пушистому снегу, необычным по форме облакам. Никогда не упрекал меня ни в чем, не ставил в неловкое положение.

С окончанием каникул встречаться стало сложней. О том, чтобы идти ко мне в гости, не было и речи, показываться его родителям на глаза я тоже не хотел, в душе не исключая вариант, что Димка поймет, что я ему не ровня.

В школе мы сначала делали вид, что не разговариваем друг с другом, но быстро поняли, что это выше наших сил. Да и потом, все видели нас и раньше вдвоем. Мы перестали прятаться, а культурно общались у всех на виду, не позволяя себе лишнего. В основном, конечно, я его сдерживал, потому что переживал за его репутацию.

Мы продолжали заниматься вдвоем по школьной программе. Так как я значительно подтянулся (ох, как я гордился тут собой и моим прекрасным учителем), мы делали домашнюю работу вместе. Мои оценки стабильно превратились в четверки. Замечаний в дневнике вот уже долгое время не было.

Мне все сложней было идти домой, в эту дыру. Отчим совсем слетел с катушек, пил беспробудно. Дома было нечего кушать. Мама украдкой давала мне по десять-двадцать рублей на булочку и кефир. Я был вечно голодный, но ни словом не обмолвился Димке, ему и так хватало забот. Скоро должны были начаться соревнования, он должен был готовиться все свободное время, а вместо этого проводил его со мной. Я уговаривал маму бросить отчима, понимая, что это невозможно. Идти нам некуда, а квартира его. Мама вообще стала как тень. Мое сердце разрывалось от жалости, я даже как-то попытался поговорить с отчимом, но хорошего из этого ничего не вышло.

Лучиком света для меня был Димка. Он чувствовал мое настроение, мог одним лишь словом поддержать, понять и просто помолчать. Он убедил меня, что я должен хотя бы попытаться поступить в какой-нибудь институт, и мы стали подыскивать варианты. Я каждую ночь благодарил судьбу, которую проклинал до поры до времени, за такую жизнь. Дима – это самое лучшее, что со мной могло случиться. Ради этого стоило столько лет быть неудачником, терпеть все это, чтобы получить супер-приз в конце. Там, наверху, жестокие шутники.

***

Приближался день всех влюбленных. Зима отступила на время, снег совсем стаял, а солнце светило так, словно всерьез поверило в реальность происходящего. Я хотел подарить Диме что-нибудь особенное, но у меня не было средств и возможности. Была идейка сделать открытку своими руками, но если ее найдет мой отчим или братец, то глумиться будут еще месяц. В итоге я сочинил романтическое четверостишье и записал его на обычном тетрадном листе. Димка был в восторге:

– Да ты поэт!

Мы встретились в торговом центре, в который бы я раньше и не подумал зайти. Он настоял, чтобы мы зашли в кафе и взяли себе по огромной чашке латте с сиропом. Я выбрал банановый, а он клубничный.

– Спасибо, это все, что я могу сделать для тебя.

– Ты можешь больше, и я подожду. У нас впереди целая жизнь.

Мне захотелось стиснуть его в объятиях и поцеловать.

– Димка, ты знаешь… ты самый лучший.

– У, – он заулыбался. – Раз ты говоришь так, то, что будет, когда я расскажу тебе о своем подарке.

– Дим, я же просил, хватит и того, что ты угостишь меня кофе.

На его мордашке появилось хитрое выражение лица.

– Моему папе очень часто требуется передать срочные документы в Москву. Они нанимают человека, покупают ему билет туда и обратно, дают пакет документов и адрес. И даже деньги на такси. Документы очень срочные и важные, им проще перестраховаться.

– И? – я ничего не понимал.

– Сегодня именно такой случай.

Он сиял. Мой Димка сиял, как начищенный пятак, а я не мог поверить – он только что предложил мне слетать в Москву? О, Боги! Если бы я не сидел, то точно бы упал. Я смотрел на него круглыми глазами и лишь открывал рот, силясь что-нибудь сказать.

– Дима! Это же…

Как давно я хотел полетать. Как давно я мечтал об этом. Жизнь не такое дерьмо, как кажется!

– Я с трудом убедил папу, что ты подходящий человек. Знаешь, сколько платят? Пять штук. И еще с собой дают две на непредвиденные расходы – самолет там задержат, или еще что-нибудь.

– Семь штук? – я был в шоке.

– Да, сможем, наконец, купить тебе что-нибудь из одежды, – из уст Димки это звучало совсем не обидно. – У нас три часа до самолета.

– О, Димка!

Я не выдержал. Кинулся к нему, стал целовать, обнимать. Прямо на глазах у всего торгового центра. Плевать на всех! Как же я его люблю! Какой же он умница!

***

Подъезжая к зданию аэропорта, я испытывал необъяснимый трепет. Оно было таким же красивым, как и в новостях. Огромное, синее, сверкающее. Димка сжал мою руку, и мы вошли в эту махину из стекла и бетона. Внутри было светло и даже как-то уютно. Кафешки, реклама, стульчики для ожидающих. Дима отвел меня к стойке регистрации, прямо там меня ждал билет сразу туда и обратно.

– До конца регистрации еще час, пойдем, осуществим твою мечту? – подмигнул Димка.

– А я не опоздаю?

Мне было не по себе. Я чувствовал громадную ответственность.

– Да нет, без тебя не улетят, – отшутился он и потащил меня наверх, в кафе с видом на взлетную полосу.

Я прилип к стеклу, буквально вжавшись в него носом, и глядел на огромных белых стальных птиц. Как они прекрасны. Я не верил, что сейчас полечу на одной из них.

Мы пили кофе, который был ужасно горьким, и хохотали, как первоклашки. Дима давал мне последние указания – такси брать только у стойки в аэропорту, сказать, чтобы подождал, сразу не рассчитываться, конверт с документами не вскрывать и от себя не отпускать. Главное, не бояться, не теряться и помнить, что он меня любит. Я опять нарушил свой же принцип – не целоваться на людях, и притянул его к себе, перед тем как пройти на посадку. Димка был взъерошенным, немного бледным и пах кофе.

– Я люблю тебя, – шепнул ему я и услышал тоже самое в ответ.

– Счастливо! Может быть, у меня получится тебя встретить!

Обратный рейс был вечерним, я прилетал в одиннадцать вечера, и мне было абсолютно плевать, что скажет отчим, когда я заявлюсь домой в двенадцать. Хотя… Да, он, наверное, уже будет храпеть после выпитого.

– Дим, не нужно меня встречать. Пожалуйста, – еще не хватало, чтобы он шарахался по темноте.

Он скорчил рожицу. Я помахал ему на прощание и прошел в накопитель. Ждать пришлось совсем немного. Меня и других пассажиров, которых было человек двадцать, погрузили в автобус и повезли к самолету. Когда я ступил на взлетную полосу, гул двигателя едва не оглушил меня. Пахло топливом и чем-то металлическим. Я торопливо поднялся по трапу и оказался в салоне. Мое место было в самом начале и, конечно, возле иллюминатора.

К счастью, ко мне никого не подсадили. В Москву летело немного человек. У меня замерло сердце, когда мы взлетали. Я закричал от восторга, когда мы плыли над облаками. Потом подали еду в пластиковых коробочках. Вдоволь наевшись, я прилип к иллюминатору, а потом решил осмотреть туалет. Посадка мне понравилась меньше, но все равно у меня было такое чувство, будто я выиграл миллион долларов в лотерею.

Москва поразила своей торопливостью и количеством народа. Я быстро взял такси и ехал по заданному адресу, не пропуская ни единой детали из пейзажа за окном. Машин было столько, просто ужас. Дома высоченные, все безликие. Ближе к центру стало интересней. Нужный мне дом оказался особнячком девятнадцатого века. Я позвонил в кованую дверь, и меня пустили, по-видимому, ожидая. Отдав пакет секретарше, высоченной девушке в идеально оглаженной юбке и белой блузке, я вернулся в такси, которое довезло меня обратно в аэропорт. Дальше было время ожидания, которое пролетело как один миг. Суетливые пассажиры с багажом, постоянные объявления о посадке или начале регистрации, тысяча разных запахов. И вот я снова в самолете, любуюсь мелькающими огнями внизу.

Когда я оказался в своем родном городе, настроение, конечно, немного ухудшилось. Я сел в маршрутку и гадал, как меня встретят дома. Мама, вроде бы, на смене, если отчим не спит, то жутко пьян. Он может и побить меня за опоздание. Но что это для меня после сегодняшнего дня? Я стал частью другого мира, и у меня получилось. Я осуществил мечту. Мне было море по колено.

Уже подходя к дому, я увидел милицейский бобик у подъезда в свете фонаря. Всколыхнулось предчувствие недоброго. Я был уверен, что это к нам. Я влетел по ступенькам на свой этаж. Дверь в квартиру была открыта, на лестнице толпились соседи, низенький милиционер их опрашивал. Я вошел в квартиру, меня никто не удерживал. В квартире творился полный бардак, на кухне сидели бледные-пребледные мама и брат. Перед ними сидел еще один милиционер и постукивал пальцем по столу. При виде меня мама как-то странно дернулась и сникла.

– Мама… – прохрипел я. Я не дышал. – Что случилось?

Все разом посмотрели на меня, но молчали.

– Что, черт возьми, случилось?

Так как мама лишь в бессилии открывала рот, давясь слезами, а брат затравленно озирался, мне ответил милиционер, сидевший перед ними:

– Ваш отчим, Анатолий Петрович, совершил разбойное нападение на известного вам Дмитрия Силова. Молодой человек в реанимации.

Все покачнулось передо мной. Я впился руками в столешницу. Я не понимал как, почему… Все это ошибка, все это неправильно… Мой Димка и это жалкое подобие человека, которое я по ошибке называю отчимом? Я ничего не видел перед собой, стал задыхаться. Милиционер, привыкший и не к такому, быстро плеснул мне воды в лицо. Ноги меня не держали, я осел на пол. И тут маму прорвало. Она кинулась ко мне, стала вытирать мои слезы. Из ее бессвязной речи, к тому же доходящей до меня словно через подушку, я понял, что моя жизнь теперь не стоит и копейки.

Начальница попросила маму зайти в торговый центр к портному, забрать ее вещи. Там мама увидела нас с Димой, целующихся и обнимающихся. Такого позора она вынести не смогла. Ее единственный сын оказался голубым – не могло присниться ей и в страшных снах. Она забыла обо всех поручениях, о том, что нужно возвращаться на работу, и пошла домой. Там был уже пьяный отчим, которому она все рассказала. Он рассвирепел, стал неуправляемым. Он же вечный противник голубых... Не знаю как, но он смог раздобыть адрес Димы, который в этот час был дома один. Он избил его до полусмерти, и шансы на его выздоровление очень невелики. Сам отчим под стражей в отделении.

Меня мучил лишь один вопрос – почему?

Почему не я? Лучше бы он меня убил, но не трогал моего Димку. Едва я представил, как этот вечно воняющий мужик своим кулачищем разбивает лицо Диме, меня стошнило. Прямо на маму, на подол ее платья. Но она словно и не замечала этого. Все твердила «прости» и «правда ли это».

– Что, правда, мама? Что я педик? Да! – я был готов ударить ее, не знаю, что сдерживало меня. Только то, что Димке этим не помочь. – В какой он больнице?

– Десятке. Но тебя не пустят… – это милиционер кричал мне в спину.

Я бежал по темной улице и молил только об одном, чтобы у меня не забирали Димку. Я не смогу без него жить. Мне незачем… Я поймал частника. Сейчас я отдал бы ему все деньги, лишь бы он двигался быстрей.

Больница встретила меня неприветливым тусклым фонарем у входа. Я пять раз споткнулся пока бежал к ней. Сонная женщина в регистратуре удивилась моему появлению.

– Где реанимация?

– Там, – показала она, – но туда нельзя…

Мне было все равно. Я должен был увидеть Димку. Я должен не дать ему умереть. Он будет жить, он не может… Я подбежал к дверям, на которых было облезлое слово «Реанимация», но открыть их мне не дали два санитара. Все-таки та женщина внизу вызвала их.

– Куда собрался, парень?

– Дима Силов! Мне нужен Дима Силов!

Санитары переглянулись.

– Только родственники.

– Он жив? Пожалуйста, скажите.

Один из них скрылся за дверью, пахнуло лекарствами. Через минуту он вернулся:

– Мне очень жаль, парень.

Сочувствие на его лице, белый потолок больницы, перестающее стучать сердце.

Мне больше незачем жить.

***

Я пришел в себя на больничной кушетке. Смутно помню, как мне вкололи что-то, как отнесли сюда. Я лежал, видел, как проникает солнце из-за занавесок, и понимал, что мне уже все равно. Никогда больше я не смогу улыбаться. Никогда больше я не смогу радоваться простым человеческим вещам. Никогда я не буду получать удовольствие от банки колы. У меня было такое ощущение, что я постарел лет на двадцать.

Тело не слушалось, а голова гудела. Я встал, заправил кушетку, разгладил все складочки на простыне. Потом нашел в коридоре туалет и долго умывался. Я не чувствовал теплая это вода или холодная.

Медленно-медленно я шел домой. Или к тому месту, которое я называл домом, потому что мне просто некуда больше было идти.

Мама сидела на кухне. Под ее глазами были черные круги. Брат лежал на полу пьяный, рядом с ним была разлитая бутылка. В руке мамы я тоже заметил стопку.

– Как он? – зачем-то задала вопрос она.

Я не ответил, а мама закрыла рот руками. Лишь спустя пару секунд я понял почему:

– О, Боже, тогда его будут судить за убийство!

Я смотрел на нее, и передо мной был совершенно чужой человек. Она думает об отчиме, об этом ничтожестве, которое даже не достойно жить дальше.

– Тебя вызывают в милицию к двенадцати. Санька, пожалуйста, скажи им, что он никогда тебя пальцем не трогал…

Она продолжала говорить что-то еще, но я не слушал ее. Мне хотелось рассмеяться во весь голос. Мне хотелось придушить ее, а затем себя. Это невозможно. Димки больше нет. Вчера осуществилась моя мечта, благодаря ему, я должен рассказать ему все в подробностях о моем путешествии, а его нет.

Некому рассказывать.

Стало так больно, что я едва не завыл.

Дима, Димка…

***

Я поведал в милиции всю правду о своем отчиме. Не знаю, хорошо это или плохо, но за все нужно отвечать. Отчиму светит десять лет колонии строгого режима. Мать не разговаривает со мной, а брат шарахается, как от прокаженного. Но мне все равно. Меня вообще мало что трогает теперь в этом мире.

Самым сложным было заставить себя пойти в школу. Лишь то, что Дима хотел, чтобы я ее окончил, заставило меня сделать это. Коридор, раздевалка, спортзал… Каждый миллиметр этой школы напоминал о нем. Сначала я отпрашивался на каждом уроке и рыдал в туалете. Потом стало легче. Я научился жить с этим.

Было еще кое-что, болезненное и странное, произошедшее со мной.