Текст книги "Мгновения счастья (СИ)"

Автор книги: F-fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

F-fiona

Мгновения счастья

...

Я опять облажался. На уроке физики меня вызвали к доске рассказывать домашнее задание, которое я благополучно не сделал. Пока с несчастным видом я мямлил что-то невразумительное у кафедры, учитель силился направить меня в нужное русло и вытянуть хоть на троечку, надо мной потешался весь класс, потому что самый крутой парень из класса умудрился наклеить мне на спину листок с надписью «лох», когда я проходил мимо него. Всего три буквы – зато как обидно. Самое печальное, что я и сам был полностью согласен с этой надписью.

Мне не повезло. Раздраженный физик влепил мне пару, оставил после уроков для серьезного разговора про «мою успеваемость», а точнее неуспеваемость. Я лишь к концу учебного дня осознал странное поведение и смех мне в спину – и снял чертову бумажку. Поздно. Уже вся школа была в курсе, и каждый считал своим долгом показать на меня пальцем. Проходя по коридору, я заметил Алину, стоящую со Стасом. Тем самым уродом, автором злополучного прикола. Девушка так улыбалась ему, накручивая свой локон на тонкий пальчик, что у меня сердце рухнуло вниз. На меня она обращала ровно столько же внимания, сколько на окружающий ее воздух. Хотя как-то на олимпиаде в третьем классе, когда никого не было из нашей школы, кроме нас двоих, она улыбнулась мне. С тех пор утекло много воды, я уже далеко не отличник, а самый слабый ученик в нашем классе (о чем не устает сообщать мне при каждом удобном случае староста).

Я терпеливо ждал у двери физика – он был занят – в уме прикидывая, удастся ли уговорить его не заносить замечание мне в дневник. Шансов было мало.

– Саша, проходи, – физик, пожилой кореец, в пыльном от мела костюме показался в проеме двери.

Я вошел в ненавистный класс и остановился перед кафедрой.

– Саша, твоя успеваемость просто ужасает.

Перед учителем лежал наш классный журнал, и он демонстративно пролистывал его передо мной. Про мою успеваемость я и сам знал, не то, чтобы он открыл мне Америку.

– Что с тобой случилось? Когда ты перешел в пятый класс, ты был одним из лучших учеников, а теперь, в одиннадцатом, диаметрально противоположная картина.

Я молчал. Мне просто нечего было сказать. Я привычно разглядывал свои потертые кеды. Сколько я коплю на новые? Уже полгода, наверное. Вот в магазине засмеются, когда я приду с банкой монет. Даже подумав об этом, я покраснел. Физик продолжал говорить, периодически открывая журнал то на странице с литературой, то с алгеброй. Кончилось все тем, что он попросил мой дневник и долго выцарапывал там что-то. Я обреченно вздохнул. Теперь мне точно не поздоровится. Не смогу дня два сидеть. Получив дневник назад, я, не прощаясь, выбежал из класса. На первом этаже школы я набрался смелости и посмотрел на запись учителя. Самые худшие мои опасения подтвердились – в школу вызывали родителей. Я зажмурился, чтобы не расплакаться. Меня убьют, точно убьют. Я труп. Ничего не видя перед собой, я шел по памяти к тяжелой входной двери школы, как мой лоб уперся в что-то твердое. Я вытер тыльной стороной ладони глаза и увидел, что передо мной стоит светловолосый парень и как-то странно на меня смотрит. Пробормотав извинения во избежание драки (у нас в школе все такие – чуть что, так сразу меня подкарауливают толпой после школы), я двинулся вперед. Но рука парня сомкнулась на моей. Я онемел. Черт, меня еще не били при всех в школе. Я заозирался. Народу было немного. Лишь группка семиклашек у зеркала. Уже хорошо. Хотя, о чем я… Ведь завтра вся школа будет об этом знать, хотя бы по украшающим меня синякам. Дома я еще получу впридачу. Может, учителя успеют мне помочь? Надежда была призрачной, ведь я прекрасно знал, что в два часа у них собрание.

Однако то, что произошло дальше, совершенно выбило меня из колеи. Блондин вдруг спросил:

– Ты плачешь? Что случилось?

Я тупо открыл рот, не в силах ничего произнести. Только сейчас я заметил, что прижимаю к груди рюкзак, словно защищаясь.

– Ну что ты молчишь? – он пристально смотрел на меня. Затем поняв, что ответа от меня не добьешься, взял за предплечье и подтолкнул к столовой.

В этот час там никого не было. Парень указал мне на скамейку, а сам через минуту вернулся с банкой колы и поставил ее передо мной. Я окончательно растерялся. Судя по всему, эта кола мне. Но почему? Зачем? На моей памяти еще никто не угощал меня чем-либо. Особенно в школе. Парень, видя мое смятение, терпеливо открыл банку и всунул мне в руку.

– Пей.

Я отрицательно замотал головой.

– У тебя вид, словно я предлагаю тебе съесть бычьи яйца, – засмеялся блондин, порылся в карманах и дал мне платок. – Вытри слезы, у тебя все лицо мокрое.

Так как я не пошевелился, он сокрушенно произнес:

– Ну что за наказание? Ты всегда такой неразговорчивый? Я не хочу тебе зла, не собираюсь ничего с тобой делать. Но если ты не выпьешь колу, то я за себя не ручаюсь.

Решив, что была не была, дрожащими руками я обхватил запотевшую банку с напитком и сделал пару глубоких глотков. Пузырьки тут же ударили мне в нос, и я закашлялся. Кола была потрясающе вкусной. Не помню, когда в последний раз мне довелось пробовать такую прелесть. Изумительно, ошеломительно, охрененно.

– Успокоился немного? Ну что у тебя стряслось? Двойку получил?

Я несмело кивнул, пододвигая баночку с волшебным напитком к себе.

– И что так сокрушаться? – не понимал парень.

Совершенно осмелев, я протянул ему дневник, где размашистым почерком физика было написано: «Уважаемые родители! Довожу до вашего сведения, что у вашего ребенка абсолютное невнимание на уроках, невыполнение домашнего задания, отвратительная успеваемость. Прошу Вас прийти в школу завтра к часу дня».

– О, ну ты даешь, – присвистнул блондин, – не завидую. Кстати, я Дима.

Мы молча смотрели друг на друга, пока я не сообразил, что тоже нужно представиться в ответ:

– Кирилл, – и ударил себя по лбу. Ну, какого черта я назвался именем старшего брата? От резкого движения банка дернулась, и часть драгоценного содержимого расплескалась на мой свитер и рюкзак.

Дима без слов протянул мне салфетки, стоящие на столе.

– Димка, где тебя носит? Пошли! Пора уже! – раздалось у входа в столовую и к нам подошли несколько подростков, одетые в футбольную форму.

Они с недоумением переводили взгляд с меня на своего товарища. Конечно, я и сам не знаю, что делаю здесь. Я взглянул на своего нового знакомого и только сейчас заметил, что он тоже в форме. Черт, это же капитан школьной команды по футболу! Вот почему его лицо кажется мне таким знакомым. Мои успехи в физкультуре равны нулю, на школьных соревнованиях я появляюсь еще реже – я ж не мазохист, в самом деле, но о благородном капитане нашей школьной команды наслышан. Дима встал и кивнул мне:

– Не грусти, все будет пучком.

Я даже кивнул в ответ (сердце от такой смелости чуть не выпрыгнуло из груди), полностью уверенный, что завтра он мое имя даже не вспомнит. Один из футболистов покрутил у виска, глядя на меня. Ну, люди еще и не такое делали и говорили при виде меня. Я не обиделся. Я привык. Когда Дима и его команда скрылись, я залпом допил колу. Все, до единой капельки. Начинаю любить этот напиток. Нет, обожать. Я подумывал взять банку с собой, как прямое доказательство, что я пил колу, но под грозным взглядом буфетчицы мне пришлось выбросить банку в мусор. Уже уходя, я заметил на столе платок футболиста. Быстро схватив его, я, словно вор, затолкал его в самый дальний угол рюкзака. Дома разберусь. Кстати о доме, деваться-то больше мне было некуда. Я и так опоздал из школы. Я уныло поплелся домой, зачем-то надеясь, что «все будет пучком».

***

Отец был пьян.

– Где ты шлялся? – накинулся он на меня в коридоре.

Я вжался в стену и протянул ему дневник. Лучше сразу получить, пока он еще вменяем. С пару минут было тихо, пока он читал, пытаясь разобрать почерк физика в тусклом свете пыльной лампочки. Я слышал работающий на кухне телевизор, часы с кукушкой в спальне. Затем все это стало таким далеким, что казалось чужим. Я был схвачен за горло, и отец громко кричал, спрашивая, что это за «чертова поганая запись». Читать он умел, а объяснить что-либо я не мог, издавая лишь хрипы. Прибежал мой братец Кирилл, прислонился к косяку и одобрительно смотрел на мое наказание.

Отец не стал церемониться. Он с маху ударил меня по животу. Я сполз на пол, так как мое горло уже никто не держал.

– Вбей этому дебилу, что нужно учиться! – закричал брат.

– Ремень! – пробасил отец, и внутри меня похолодело.

Отец долго служил в армии. Дослужился даже до какого-то чина. Потом его уволили, как и тысячи других, но обмундирование оставили на память. Этот ремень я ненавидел. Он был широким, сделанным из прочного жесткого материала, с огромной латунной пряжкой. Удар им был равносилен удару кулака с кастетом. Дико больно. Я против воли заплакал.

Кирилл вернулся и услужливо подсунул отцу в руку орудие моих пыток. Замахнувшись, он ударил меня. Я взвыл от боли. Голову я успел закрыть руками, но пряжка попала по спине. Было такое ощущение, что в меня бросили булыжник, не меньше. Увидев, что отец снова замахивается, я закричал и стал отползать.

– А ну стой, мразь! – он схватил меня за ворот свитера и ударил еще пару раз. – Говори, что будешь учиться!

Я размазывал слезы и умолял его прекратить, обещал, что это не повторится, что я буду получать лишь хорошие оценки.

Через некоторое время отец успокоился, швырнул на меня ремень и ушел на кухню. Кирилл усмехался:

– Ну что, довыделывался? Учиться не хочешь?

– Да пошел ты, – прошипел я.

Зря. Я все еще сидел на полу, потирая ушибленные места, и брат с размаху вмазал мне ногой по лицу. Кровь тут же залила мой свитер и закапала на ковер. Кирилл обматерил меня, схватил и потащил в ванную, пока отец не увидел. Кровь он не любил. Открутив холодную воду, брат засунул мою голову под нее, а сам взял тряпку и вернулся в коридор, по-видимому, убирать кровь. Я все еще всхлипывал. От обиды и боли. Самое неприятное: я же знал, что так будет. Только никак не мог этому помешать. Я не мог не идти домой – я несовершеннолетний, да и потом, я это проходил. Отец быстро забрал меня из приюта, где меня чуть не убили, к слову, и тоже чуть не убил. Я неделю тогда не ходил в школу.

Нет ничего хуже, как стоять под дверью собственной квартиры и не решаться позвонить. Нет ничего хуже, как смывать вот так свою кровь потом. Смотреть, как вода окрашивается в красный цвет и исчезает в сливе грязной ванной. Нет ничего хуже, как плакать и знать, что это злит его еще сильней.

– Ну что застрял? – Кирилл ткнул меня в спину. – Кровь остановилась?

Я не стал отвечать. Выключил кран и вытер лицо. Брат с минуту разглядывал меня, а потом бросил, уходя, передавая слова отца:

– Ты лишен обеда и ужина.

Это было неудивительно. Удивительно, как я вообще хожу, питаясь лишь раз в день и то, когда мама не на работе. На мне висят все вещи. На вид я вообще набор кожи и костей. При росте сто семьдесят пять сантиметров я вешу шестьдесят килограмм.

Я снял свой единственный свитер и принялся застирывать кровавое пятно. У меня огромный, прямо-таки царский гардероб – свитер, толстовка, джинсы и целых две футболки. Из зимних вещей у меня лишь порванная и зашитая во всех местах, где только можно пуховая куртка. В кедах я хожу круглый год, вот уже несколько лет. Я часто болею, еще чаще пропускаю школу, потому что не могу идти туда весь в синяках – это отец понимает.

У меня острый подбородок, оттопыренные уши и маленький лоб. Волосы блекло-серого цвета, а глаза вообще водянистые. А еще я постоянно горблюсь, не желая, чтобы меня замечали окружающие.

В общем, я живое олицетворение слова «неудачник».

Мне удалось отстирать кровь. Я повесил свитер сушиться и проскользнул в спальню. Отец пил на кухне, рядом с ним сидел Кирилл. Они оба пялились в телевизор. Там был очередной «Аншлаг» или что-то вроде того. Остаток дня я честно пытался сделать уроки, но все для меня было как китайская грамота – из учебников я не понимал ни слова. Слишком многое я пропустил за предыдущие школьные годы, чтобы что-то понимать сейчас. Кое-как переписав текст по русскому, я решил простейшие примеры по алгебре. По литературе задали прочитать что-то – записать не успел я, а спросить было не у кого, да и потом, я бы и в страшном сне не открыл рот, чтобы обратиться к своим одноклассникам. Потому я достал потрепанную книгу К. Дойля и погрузился в мир приключений великого сыщика и неординарного человека Шерлока Холмса.

***

С утра мне повезло – храп отца разносился по всей квартире, а братец ушел скорей всего на шабашку. Я открыл холодильник, не удивился его пустоте. Я бы станцевал джигу, если бы хоть что-нибудь хоть когда-нибудь было в нашем холодильнике. Он заколдован, не иначе. Порывшись в кухонных ящиках, я обнаружил хлеб и луковицу. Лук я поджарил, намазал сверху на хлеб и с наслаждением съел. Стараясь не шуметь, хотя отца и из пушки, поставленной у него над ухом, не разбудишь после пьянки, я проскользнул к выходу и буквально выбежал из дома. Какое счастье вздохнуть полной грудью, хоть ребра еще и побаливают. Пока я шел к школе, то осознал, что отец будет спать до обеда, а учитель ждет его к часу. Что придумывать в оправдание я просто не знал. Сколько раз я рассказывал небылицы. Было все – и похороны бабушки, и неизлечимая болезнь, и авария. Подходя к школе, я даже решил прогулять – все равно получу только двойки, но в последний момент испугался. Отец убьет, если узнает. Не стоит злить его, еще жить хочется.

День был такой же, как и все. Когда я шел отвечать по русскому, мне подставили подножку. Я содрал кожу на руках при падении. Алина смеялась вместе со всеми, пока учительница хлопала по столу линейкой, призывая класс к тишине. Из жалости она поставила мне тройку, так как из моего невразумительного мычания у доски сложно было что-то понять. Мои каракули она тоже с трудом разбирала. По алгебре мы сдали домашнюю работу, я с тяжелым сердцем, понимая, что ничего хорошего мне не светит. На литературе я расслабился. На задней парте меня редко трогали, а сегодня было обсуждение прочитанного, так успешно пролетевшего мимо меня.

Выходя из кабинета, я увидел маму. Мое сердце подпрыгнуло вверх. Я едва не кинулся к ней при всех, лишь в последний момент заставив себя сдержаться.

Мама была в старом платье, уже потерявшем всякие краски из-за частых стирок. Ее некогда черные волосы, испачканные паутинкой седины, были забраны в пучок. Лицо было осунувшимся и усталым. Она сутки работала. Она у меня диспетчер такси и часто кого-то подменяет, чтобы больше заработать. Иногда ей удается поспать пару часиков на диванчике, иногда нет. Я обожаю, когда она берет меня на работу. Слышу раздающееся из динамиков шипение и разные голоса. Людей отвозят то в другой район, о котором я даже не слышал, то в аэропорт. Я представлял, как они с чемоданами выходят у красивого здания аэропорта из синего стекла (я видел по местным новостям, недавно закончилась его реставрация), идут внутрь, пьют черный горький кофе, ожидая рейс, садятся в самолет, парят над облаками. Мне кажется, что мое сердце лопнуло бы от счастья, если бы мне когда-нибудь удалось полететь куда-нибудь.

– Санька, – слабо улыбнулась мама. Ее брови были сдвинуты. – Нас опять вызвали в школу?

Значит, она уже была дома, смогла добиться от отца вразумительного ответа, и он ей успел нажаловаться. Хотя нет, скорее это братец. Я злорадно усмехнулся про себя – значит, он не нашел никакой шабашки.

Я кивнул маме, не глядя ей в глаза. Мимо проходили одноклассники и другие школьники. Они мельком смотрели на нас. Так всегда, редко кто обращает на нас внимание. Но я даже рад. Я привык быть невидимкой.

– Сань, ну как так опять? Ты же обещал.

Что я мог ответить? Отец тоже обещал ей не бить меня.

– Ладно, пойдем.

– Куда? – удивился я. У меня был еще урок.

– Куда-куда, пойдем. Я поговорила с твоим учителем по физике и твоим классным руководителем. На сегодня ты свободен.

Я чуть не запрыгал.

– Спасибо, мамочка!

Мы шли по городу, ведя беседу ни о чем. Она вскользь рассказывала о работе. Сегодня один таксист два часа не мог найти улицу, рыская в темноте, а оказалось, заказчики просто не так произносили ее название. Мама остановилась у ларька, где готовили блинчики с разной начинкой. Я так давно хотел их попробовать, но было жалко денег, ведь я копил их на такую нужную обувь.

– Хочешь что-нибудь? – спросила мама, тепло глядя на меня.

Я отрицательно покачал головой. Прекрасно знаю, что мама еле сводит концы с концами. Фактически она содержит нас всех. Отец не работает. Он военный и сейчас найти ему работу сложнее, чем получить нобелевскую премию в слабоумии. Брат – строитель. На одном месте больше трех дней ни разу не продержался. Еще его очень часто обманывают. Он выполняет работу, а оплаты не следует, выгоняют взашей. Он отрывается, конечно, на мне, но чувство злорадного ликования помогает мне вытерпеть это. Я учусь в последнем классе, столько раз хотел устроиться на работу. Да хоть продавать эти блинчики, я хоть бы не был вечно голодным! Но мама настаивает, чтобы я окончил школу. С моими успехами это весьма маловероятно, но мама на то и мама, чтобы верить в меня.

Она заказала блинчик с ветчиной и сыром и купила мне баночку колы. Второй раз за неделю я пил этот напиток богов! Так счастлив я не был даже в свой день рождения.

Мы сели на лавочку в скверике. Я накинулся на блинчик, обжигая пальцы. Боги всемогущие, как же вкусно! Я слопал его за пару минут, совершенно забыв о маме. Даже не предложив ей попробовать. Мне стало жутко стыдно, и я чуть не расплакался. Я протянул ей красную баночку, но она лишь покачала головой.

– Санька, я хотела с тобой поговорить.

Так вот зачем этот вкуснейший блинчик и кола.

– Ты огорчаешь отца. Почему ты так себя ведешь? – я молчал. Я всегда молчу. Я очень молчаливый. – Ты должен быть благодарным ему, он заботится о тебе!

«Как?!» – хотелось вскричать мне. Бьет меня? Издевается? Да я доброго слова от него не услышал.

– Твой брат тоже жалуется на тебя.

– Он не мой брат! – я не выдержал и гневно уставился на маму.

– Он твой брат. И Анатолий твой отец.

– Он не мой отец, – тихо прошептал я, так чтобы мама услышала. – Мой папа не стал бы меня бить.

– Твой родной «папа» бросил нас, когда ты был еще малышом! А Анатолий с нами.

– Он пьет.

– У каждого есть свои недостатки. Не нужно обращать на это внимание. Когда он служил, то неплохо зарабатывал.

Да. Точно. У меня так же были одни лишь джинсы и свитер, а у проклятого Кирилла были даже кроссовки адидас.

– Он бьет меня!

– У него такие методы воспитания.

Методы? Это так теперь называется? Я саркастически рассмеялся, вкладывая в этот смех всю свою накопившуюся боль.

– Тебе нужен отец, – вынесла вердикт мама.

Она всегда так говорит, ничего не понимая. Чем иметь такого «отца», лучше жить самим. Он ничего не делает. Пьет по-черному, избивает меня по любому поводу. Когда он что-нибудь сделал по дому? Мама приходит усталая со смены. Становится к плите, стирает, убирает. Она худая, как щепка. Как и я. Мне не нужен такой папаша! Как она не поймет? Я боюсь идти домой, всем сердцем не хочу возвращаться из ненавистной школы.

Такие разговоры у нас с мамой происходят раз в несколько месяцев. Чаще всего, когда кто-то из нас считает, что пора об этом поговорить. Конечно, чаще всего это мама. Она вбила себе в голову эту блажь и слепо следует ей. У меня такое ощущение временами, что ей даже нравится все это. Изображать из себя мученицу, взвалить на плечи все хозяйство. В ответ она говорит, что я много не понимаю. Конечно, мне всего семнадцать лет. Куда мне.

Мы уныло плетемся домой. Радости нет ни у меня, ни у мамы. Даже оставшийся вкус блинчика во рту не радует.

Как я и предполагал, едва мы переступили порог, мама кинулась готовить. Как всегда без изысков – жареная картошка, которую она каким-то чудом успела купить. Отец проснулся и был хмурым. Кирилл смерил меня взглядом и спросил:

– Че такой довольный?

Мне до смерти хотелось похвастаться, что я ел бесподобный блинчик и пил колу, но я понимал, что маме влетит за это. Отец контролирует каждую копейку в ее кармане. Вот и сейчас он выспрашивал почем она купила картошку в магазине и почему не проехала пару остановок до рынка, там на рубль дешевле. И вообще, меня достало называть его «отцом»! Какой он нахрен отец?

Мы чинно ужинаем. При маме Кирилл ведет себя идеально. Она не понимала, почему я на него постоянно жалуюсь, и я перестал.

Потом я мою посуду, мама идет спать, отчим и братец привычно смотрят телевизор. Жир в ледяной воде не хочет смываться. Я долго вожусь, за что получаю оплеуху от отчима.

Весь вечер я читаю про Шерлока Холмса и завидую ему.

***

В школу не хотелось идти до чертиков. Но деваться было некуда. Уж лучше туда, чем остаться с отчимом, который воспользуется этим и снова меня изобьет. Я сидел на подоконнике в школьном коридоре и со скукой смотрел на резвящихся первоклашек. Они были такие веселые, такие радостные, такие неугомонные. Вдруг одна из девочек поскользнулась, шлепнулась на пол и громко заревела. Я вздохнул. Ненавижу, когда дети плачут, но что я могу сделать? Ребенок между тем продолжал заливаться. Ладно. Я соскользнул с подоконника, подошел к девочке и строго сказал:

– А ну-ка перестань плакать! Сейчас директора позову.

Это возымело действие. Ребенок поднял на меня красное заплаканное личико и вытаращил глазки. Для нее я был просто великаном.

– Давай быстро в класс!

Повторять было не нужно. Слезы мгновенно пропали. Девочка быстро поднялась и пулей убежала в заданном направлении. Я обернулся, собираясь вернуться к своему подоконнику, но замер. Там стоял Дима и приветливо улыбался. Я неуверенно сделал шаг к нему, решая, не лучше ли будет убежать, как эта малышка минуту назад.

– Привет, – поздоровался блондин. На нем была белая рубашка, темно-синяя жилетка и джинсы. Все это вкупе смотрелось очень стильно.

Я кивнул. На мне была растянутая толстовка и старые потертые джинсы, края штанин которых распушились. Мне стало стыдно.

– Ты умеешь обращаться с малышами, – он наблюдал за мной что ли? – Как прошло дома?

– Что?

– Ну, та запись в дневнике, как родители отреагировали?

Боги, он помнит про это? Мои щеки залил румянец, и я не смог сказать ничего внятного. Лишь буркнул что-то вроде «хорошо».

– Это славно. Я думал, тебе здорово влетит.

У него была такая жизнерадостная улыбка, что я физически почувствовал, как у меня сводит зубы. Конечно, что ему не радоваться жизни? Он капитан команды, самый известный человек в школе, носит крутые шмотки, не знает отбоя от девочек.

Прозвенел звонок. Впервые за все время обучения вовремя.

Не знаю, что этот блондин забыл, общаясь со мной, но мне это не нравится. Такие, как он, просто не могут разговаривать с такими, как я.

– Ну, пока! – Дима лучисто улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

Я тут же скривился от боли – пряжка армейского ремня как раз оставила там здоровенный синяк. Улыбка парня тут же поблекла. Он секунд десять раздумывал, а потом спросил:

– Все-таки ты получил, да?

Отпираться было бессмысленно, да и какое ему дело? Сообразительный, блин. Я кивнул.

– О, мне очень жаль.

Тут я не выдержал:

– Да какое вообще тебе дело?

– Ну, я…

– Слушай, шел бы ты… на урок!

Я развернулся и зашагал к классу, но меня остановил тихий голос:

– Значит, ты не хочешь со мной дружить?

Мои глаза полезли на лоб. Очень смешно. Я повернулся к нему и буквально накинулся на него:

– Ты издеваешься, да? Да ты само остроумие!

Голубые глаза смотрели на меня с укором, потом Дима произнес:

– Я серьезно.

– Что?

– Я серьезно хочу быть твоим другом.

– Ты с ума сошел? – единственное, что мог сказать я. По выражению лица Димы не скажешь, что он врет. Или он очень хороший актер.

– Нет. Почему ты так настроен против меня?

– Я не настроен против тебя, я просто не понимаю тебя. Зачем тебе дружба со мной?

Он пожал плечами и обезоруживающе мне улыбнулся.

***

С того момента у меня появился друг. Это было для меня в новинку. У меня никогда до этого не было друзей. Кроме Антона. Это наш сосед по площадке. Иногда он заскакивал взять одну из книжек, которые остались еще от моего настоящего отца, а взамен приносил мне какой-нибудь журнал за прошлый год о машинах или компьютерах. В мыслях я называл его другом, хотя мы никогда не проводили больше получаса вместе.

Дима был очень веселый и разговорчивый. Моя полная противоположность. Он умел рассказывать анекдоты так, что даже у меня выступала улыбка.

В тот день мы опоздали на урок и решили сбежать с остальных. Странно было, что такой правильный мальчик вдруг пропускает школу. Но Дима сказал, что это ерунда, ему пора что-нибудь такое совершить.

Мы гуляли по городу, потом сели на детской площадке и разговаривали. Вернее, Дима болтал без умолку, периодически задавая мне вопросы. Я как всегда отвечал односложно, из меня сложно вытянуть что-нибудь больше.

Так я узнал, что Дима родился далеко на севере, аж в Якутии, потом его родители перебрались в наш город и окопались тут. В детстве он занимался бальными танцами и все над ним смеялись (как он говорил). Он обожает шоколадное мороженое и ненавидит киви. Что такое «киви» я не догадывался и уж тем более никогда не пробовал, но ему об этом не сказал.

Он мечтает скорей окончить одиннадцатый класс и поступить в университет. Он даже знает куда – на юрфак. Я завистливо присвистнул. Только дети самых крутых там учатся. Мне это никогда не светит.

– А ты куда поступишь? – задал вопрос он, вырисовывая белоснежным кроссовком линию на песке.

– Не знаю.

– Как это? Ведь осталось… – он прикинул в уме, загибая пальцы. – Девять месяцев!

Я пожал плечами. В институт мне не попасть. Нет денег, да если бы и были, отчим не разрешил бы тратить их на меня. На бюджетное я не поступлю со своей успеваемостью. Пойду в какой-нибудь техникум в лучшем случае.

– Ну ты даешь, Киря!

Черт. Я сжал зубы. Я и забыл, что на фига-то назвался именем братца. Ну что я ему сейчас скажу? Э, извини, но меня зовут Саша. «А почему ты представился Кириллом?» – последует резонный вопрос. Потому что я дурак? Блин, ну угораздило меня. Единственный человек в нашей школе хочет общаться со мной, а я начал нашу дружбу с вранья. Лох. Вот правильно было написано на том листе.

– Ты плохо учишься?

– Ну, – мягко сказать. – Я двоечник.

– Хм, – нахмурился Дима. – А почему?

– Тебе не нравится учиться?

– Наверное.

– А может тебе сложно?

– Это тоже.

– Хочешь, я помогу тебе?

– А ты хорошо учишься?

– Э… – он замялся. – Вообще-то, я иду на золотую медаль.

– Круто.

Не понимаю, что он забыл тут со мной. Футболист, отличник, красавец. А я – серость, плесень и темнота. Тут нечисто. Может, он поспорил? Что разведет такого лоха, как я? Точно. Это было бы лучшим объяснением.

Подошло время, когда уроки должны были кончиться.

– Мне пора.

Лучше я уйду сейчас, чем потом буду посмешищем при всех.

– Ты уходишь? – он выглядел расстроенным. – Может, еще посидим?

Я покачал головой. Нет, мне пора. Я неловко махнул ему рукой на прощанье и пошел домой. На душе было паршиво. Мало того, что я пропустил уроки, о чем скорей всего оставит запись классная, так я еще и оказался замешан в каких-то непонятных делах этого Димы. Какое ему до меня дело? Оставалось надеяться, что отчим еще не успел напиться.

***

На следующий день Дима поджидал меня на крыльце школы.

– Привет, – он поздоровался со мной при всех. Многие ребята недоуменно переглянулись. Да, они хорошо видят. Это я, всем известный школьный неудачник, пожал руку самому крутому парню в школе. – Что ты вчера так убежал?

Я решил – хватит больше врать. Меня охватил несвойственный мне порыв:

– Я не понимаю, что ты забыл со мной? Самое правдоподобное, что ты делаешь это на спор. И потом, меня зовут Саша.

Он с минуту на меня смотрел, а потом покачал головой:

– Ну, ты даешь. Дурак.

Дима сбежал со школьных ступенек и скрылся за поворотом школы. Значит ли это, что он и сегодня не пойдет в школу? Ну и хрен с ним. Мои щеки горели. Вот так вот. Я потерял только что приобретенного друга. Говорю же, я неудачник. Обида на лице Димы как нельзя лучше говорила о том, что он не делал это на спор. Я, ничего не замечая перед собой, вошел в класс и сел на последнюю парту. Стал медленно выкладывать тетрадки, учебники и ручки. Было так грустно. Черт возьми, что я делаю? Я подскочил, покидал свои вещи в рюкзак и побежал за Димой.

Я обошел школу, школьный двор, заглянул даже на стадион. Его нигде не было. Я ругал себя на чем свет стоит. Ну что я за идиот? Вдруг мне пришла в голову идея – может Дима на вчерашней детской площадке? Я кинулся туда и был прав. Он сидел, сгорбившись, на качели. При виде меня он лишь сжал губы. Я подошел и молча сел на соседнюю качель. Мы долго молчали, а потом он спросил:

– И как тебе такое в голову пришло?

– Не знаю.

– Это бред.

– Точно. Не обижайся.

– Я не обижаюсь, – он улыбнулся, и у меня потеплело на сердце. – Только не тупи больше.

***

Удивительно, но два дня отсутствия в школе никак не отразились в моем дневнике. За ту домашнюю работу, что я сдавал пару дней назад, мне поставили четыре с минусом. Мама этому очень обрадовалась, а отчим даже отдал свою булочку. Может, он не такой плохой?

Подумалось мне тогда. Через три дня я понял, что ошибаюсь, люди не меняются. Он опять избил меня за то, что я плохо вытер пыль.

Дима не оставил свое желание помочь мне в учебе. После уроков мы встречались с ним и занимали один из пустых классов. Как в его голове столько укладывалось? Он знал абсолютно все. Не было еще ни одного вопроса, на который он не ответил бы. Объяснял он гораздо лучше учителей и через месяц я стал стабильно получать четверки по алгебре и геометрии.

Про каждую страну в мире он знал такие забавные факты, что они волей-неволей откладывались у меня в голове. Слушать его было одно удовольствие. Так что и по географии я подтянулся.

Он приносил мне книги по школьной программе, принес сборник сочинений, заставлял меня писать каждый день небольшой рассказ. Иногда о прочитанной книге, иногда о том, что я делал. Меня это жутко забавляло. Если он действительно узнает про мой быт, то не станет со мной дружить. Мой отец избивает меня, а я молчу. Мой брат издевается, а я молчу. Моя мать гробится на работе, а я молчу. Я слабак и неудачник. Вот кто я. Про это я даже могу написать сочинение и сжечь его потом. Тем не менее, по литературе и русскому я перестал получать двойки и даже как-то получил четыре за диктант.

Наши уроки доставляли мне удовольствие. Мне ужасно не хватало общения. Я был готов проводить с Димой дни напролет. И потом улучшения в учебе заставляли меня поверить, что я не полный дурак. За всю свою жизнь я не смеялся столько, сколько за эти пару месяцев нашего общения. Меня даже перестали волновать постоянные побои дома, насмешки брата. Я молча терпел все это. Повода у отчима было придраться все меньше, вот он и бесновался, отрывался на матери. Кирилла нигде не принимали на работу, потому что наступали холода и стройки приостанавливались.