Текст книги "Апостол Владимир"
Автор книги: Эйтан Адам
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Глава 6. Владимир Владленов, 1960-1965 гг.
Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое «товарищ»
Нам дороже всех красивых слов.
Гарун Ишханович принял меня как родного. Вся процедура зачисления в университет и получения места в общаге заняла полчаса. Я хотел уже тащить чемодан в общагу, но он меня придержал:
– Пойдем, покурим на лестнице.
Мы вышли на лестницу, Гарун Ишханович предложил мне свой "Казбек", но я отказался – не курю.
– Молодец, здоровее будешь, – похвалил меня Гарун Ишханович. – А теперь мотай на ус.
Он от души затянулся и прочел мне целую лекцию.
– Первым делом, запомни: что бы там они ни говорили в Москве, ты – в Грузии. Более того, ты студент Тбилисского университета. Это значит, что когда тебе предложат выпить за Сталина, ты, как миленький, выпьешь.
– То есть как? Ведь партия осудила культ личности.
– А вот так. Коротко и ясно. И не шибко распространяйся о своей семье: сирота и все тут. Запомни: когда Микоян выступил против культа личности, то по всей Грузии всем армянам повыбивали окна. И это они еще дешево отделались. А четыре года назад здесь в Тбилиси были настоящие народные демонстрации против Хрущева, их разгоняли пулеметами и танками. Говорят, что все арестованные на вопрос: "Фамилия?" – отвечали: "Джугашвили". Так что выпьешь.
– А если я непьющий?
– Хоть язвенник: выпьешь до дна и крякнешь. Кстати, ты действительно непьющий?
– Вообще-то нет.
– Имей в виду: в общаге будут пить. Старайся держать себя в руках. И осторожней по девчонкам. Запомни: у каждой грузинки, армянки или осетинки есть и отец, и братья. Ясно?
– Ясно.
– Учись. Большинство учится только к сессии. Зря: если хочешь чего-то добиться учись все время. Хотя бы час в день посвящай учебникам. В общаге серьезно заниматься не дадут, сиди в библиотеке. Я постараюсь выбить тебе повышенную стипендию, как сироте, но у тебя все равно пятерок должно быть больше, чем четверок, и ни одной тройки и ни одного хвоста. Доступно?
– Доступно.
– Я обещал сестре тебе помочь, но для этого ты должен помочь мне сам. Запиши мой адрес и телефон. Звони, если что. Если надо – заходи, подтяну тебя, где смогу.
Гарун Ишханович опять от души затянулся.
– Стипендия, даже повышенная – не разгуляешься. Многие сидят на соевых батончиках и плавленых сырках. Слушай, – его осенило, – а ты в преферанс играешь?
– Нет.
– Зайди ко мне домой завтра часов в десять утра. Мозги у тебя на месте, память тоже, значит, научишься. Если хорошо работать головой, не зарываться и научиться вычислять шулеров, то можно неплохо прибавить к стипендии. Но помни: в общаге играть запрещено! Хотя вовсю играют. Но тебе нельзя попадаться – прощай стипендия.
– Понял.
– Я записал тебя на английский язык…
– Зачем? Я же в школе учил французский!
– Знаю. Но по нашей теме американцы ушли далеко вперед, – чтобы там ни писали в газетах, – так что английский стал нашим профессиональным языком. И вообще, судя по количеству научных публикаций, он становится латынью двадцатого века. Так что будь добр, учи и не рыдай.
– Постараюсь.
Гарун Ишханович опять глубоко затянулся. Видно было, что он хотел сказать что-то еще, но сомневался. Но, в конце концов, сказал:
– Хоть ты родился и вырос на Кавказе, но Кавказа ты еще не знаешь. Запомни: кавказцы как дети. Но с ножами! Любое неосторожное слово может довести до крови. И до кровной мести.
– Буду осторожен.
– И, главное… Кавказец, в первую очередь, член своего клана. Потом сын своего народа. И лишь после этого он сапожник или профессор. Это на Западе ирландец мог мечтать о независимой Ирландии и, при этом, честно сражаться в рядах британской армии. Это в России была гражданская война, когда одни русские убивали других русских за идею. Здесь все четко распределено. Я могу быть стопроцентным советским интеллигентом, но все помнят что, во-первых, я Авакьянц, а во-вторых я армянин. И лишь в-третьих я профессор. Здесь каждый играет выделенную ему роль. Запомни это, ты с этим еще столкнешься.
– Так получается, что выселение народов…
– Вот именно! Кавказец Сталин твердо помнил все это и действовал, с его точки зрения, совершенно адекватно! И "пятый пункт" оставил нам в наследство совершенно сознательно.
– Но ведь все народы, в принципе, равны.
– Разумеется. Но помни: когда на тебя смотрят, твой "пятый пункт" не забывают. Особенно кавказцы. Впрочем, и русские хороши.
Буквально в первый же вечер в общаге я нарвался.
Шел себе по коридору, навстречу шел какой-то русский с четвертого курса. Шел прямо на меня, отпихнул и добавил:
– Отлезь, жиденок.
Алмаст Ишхановна преподала нам пролетарский интернационализм не за страх, а за совесть. И все, что касается неприемлемости межнациональной розни. А детдом был отличной школой выживания. Так что парень оказался на полу с расквашенным носом.
Его приятель получил ногой в коленную чашечку. Кстати, как я потом сообразил, он и не думал вмешиваться, но получил.
А когда на следующее утро кто-то подставил мне подножку, – пошутить, не более того, – и схлопотал фонарь под глазом, то за мной прочно закрепилась репутация неуравновешенного кавказца-задиры. В некотором роде, отличная репутация.
* * *
Гарун Ишханович, действительно, научил меня преферансу. Вскоре я смог поправить свое финансовое положение. Но я твердо запомнил его заповедь: не зарываться.
С учебой дело пошло. Хотя от всех этих Кеплеров, Ньютонов, Коши, Вейерштрассов, Ферма, Роллей и разных прочих Гауссов голова шла кругом.
А ЭВМ… Алгоритмы, машинный код, двоичный код…
Разве что марксизм давался мне легко. Благодаря памяти.
Гаруна Ишхановича я старался зазря не беспокоить, но он сам взял за правило каждое второе воскресенье приглашать меня на домашний обед и расспрашивать о житье-бытье. Я до сих пор вспоминаю его гостеприимство.
Он сам, его жена и отдельные гости вели довольно странные для меня разговоры. Это было время той самой "оттепели", еще далеко не все было понятно, еще далеко не все было напечатано, но интеллигенция искренне надеялась на большие положительные перемены. А я, в основном, помалкивал и слушал. В общаге о таком почти не говорили.
Между прочим, у него за Сталина никогда не пили.
Именно там я впервые услышал новые и странные стихи новых молодых поэтов – Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулиной.
И на Новый 1961-й год он меня тоже пригласил к себе.
Нас было довольно много, но из молодежи только я один, если не считать нескольких детей-школьников. Разговор шел, в основном, по-русски, хотя иной раз звучала и грузинская, и армянская речь.
Один режиссер-грузин разорялся насчет малоизвестного тогда Окуджавы:
– Нет, но он же грузин! Он окончил наш же университет! А пишет по-русски. А нам нужно поднимать нашу поэзию.
– Простите, – встрял я. – Мне кажется, Грузии грех жаловаться на недостаток хорошей поэзии.
Дело в том, что наша преподавательница грузинского рекомендовала заучивать и декламировать вслух грузинские стихи. Что я и делал, продираясь сквозь тексты со словарем. Так что я тут же выдал наизусть четверостишие из Галактиона Табидзе.
Знающие грузинский дружно захлопали. Режиссер улыбнулся, подсел ко мне и заговорил по-грузински:
– Неплохо, молодой человек, неплохо. Зовите меня просто Шота. А теперь позвольте мне поиграть в Шерлока Холмса: вы из Сухуми, но вы не мегрел.
– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил я.
– Интересно, интересно! Вы еврей?
– Нет.
– Абхаз?
– Нет.
– Армянин?
– Да.
– Но не из Сухуми.
– И вообще не из Абхазии.
– Сдаюсь.
– Из Еревана.
– Не верю!
– Не верьте.
– А где вы учились в школе?
– Там же, в Ереване.
– А откуда у вас грузинский с мегрельским акцентом?
– Хоть я и на русском потоке, но мы обязаны учить грузинский. И я только сейчас сообразил, что у нас в общаге на нашем этаже больше половины мегрелы, а остальные сплошь из Абхазии.
– Вот те на! И сколько лет вы среди них живете?
– Полгода.
– Вы шутите?
– Ни капли.
– И вы говорите по-грузински, пусть и не очень складно, но с усвоенным на слух мегрельским акцентом!
– Мне всегда легко давались языки.
– А как у вас с русским?
Я выдал наизусть первые две строфы "Онегина".
– Без акцента! Замечательно. – Он стал внимательно рассматривать меня, в фас и в профиль. – Благородный хеттский нос, густые брови… Молодой человек, а вы когда-нибудь играли на сцене? Хотя бы на любительской?
– Да, в школе.
– Давайте выйдем на балкон, чтобы никому не мешать.
Мы вышли на балкон, там было довольно холодно.
– Помните что-нибудь?
Я исполнил один из монологов Молчалина. Он зааплодировал:
– Великолепно! Молодой человек, мы с вами еще обязательно встретимся!
– С удовольствием.
Да, он был прекрасной публикой. Но я ошибся. Потом удовольствия было мало.
* * *
Зачеты я сдал вовремя, зимняя сессия прошла удачно, без хвостов, без троек и лишь с двумя четверками. Предвкушая заслуженный отдых, я вернулся с последнего экзамена в общагу – и, буквально, на пороге был остановлен человеком в сером плаще:
– Владленов Владимир?
– Да, это я.
Он предъявил мне красную книжечку и коротко приказал:
– Принесите паспорт. Машина ждет за углом.
В машине с занавешенными окнами было трое. Во время езды они забрали у меня паспорт и тут же обыскали, правда, не слишком тщательно. В конце концов, через двойные ворота мы въехали во внутренний двор здания КГБ.
Из машины меня буквально вытолкнули. Человек в сером плаще не повел, а просто погнал меня вперед. Мы зашли в здание, прошли по коридору и вошли в какую-то большую комнату явно медицинского назначения. Он скомандовал:
– Раздевайтесь. Догола. Часы тоже снимите, и носки.
Часы были хорошие, подарок Алмаст Ишхановны к окончанию школы. Я их засунул во внутренний карман пиджака – к деньгам – и разделся. Все это было очень похоже, по рассказам, на арест. Сейчас устроят досмотр личных вещей и личной задницы, потом…
В дверь вошли пять человек в белых халатах и трое в костюмах. Серый плащ исчез.
Мои вещи их не интересовали, зато мне устроили подробнейший медосмотр, включая задницу и детородные органы. Причем они перечислили все мои мелкие и не очень мелкие болячки с ранних лет, а потом перешли к обсуждению:
– Полуголодное детство, но с тех пор он, в целом, мышечную массу набрал.
– Добрать кило два-три ему не помешает.
– Даже пять.
– Доберет, не страшно.
– Хороший рост.
– Большой объем легких.
– Высокий мужчина, некурящий, родился и вырос в Ереване, в сухом горном климате.
– Глаза здоровые.
– Тонкий слух.
– Похоже, мало половых актов.
Вот черт, и как они разглядели!
– Дело наживное.
– Тело, в целом, гибкое. Хотя и недостаточно спортивное.
– Наработает.
Под конец подали голос костюмы:
– Брюнет, хеттский нос, густые брови…
– При классическом овале лица.
– Вырос в детдоме, не маменькин сынок, за кулаком в карман не лезет, навыки актерской игры, хорошо играет в карты, отличная память, талант к языкам, толковый студент мехмата. Владленов, одевайтесь (это мне).
Вроде не арест.
Мы сидели в просторном кабинете за столом, трое в ряд, я напротив. Но говорил только один, тот, что постарше, сидел в середине:
– Владимир Рубенович, прежде всего, за КГБ есть небольшой должок.
– А именно?
– Ваш отец Владленов Рубен Давидович умер второго февраля пятьдесят второго года в заключении. Реабилитирован посмертно, вам была выдана справка. Ваша мать Владленова Белла Александровна, урожденная Абрамова, жива…
– Как?!!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
