Текст книги "Пожалуй, ты мне нужна (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Глава 1 ==========

Комментарий к Глава 1

Три пункта, включенные в историю:

(1) Рон, застигнутый обнаженным на публике

(2) Гарри, по случайности целующий мужчину

(3) Драко в юбке

Три пункта, исключенные из истории:

(1) Упоминания о гей-парах

(2) Драко, изначально влюбленный в Гермиону

(3) Внезапно возбудившаяся Гермиона

Гермиона Грейнджер отхлебнула кофе из стаканчика – единственное, что согревало ее руки в такой холодный день. Последний глоток пара сорвался с потрескавшихся губ, прежде чем она вошла в здание; снежинки украшали ее по-прежнему непокорные волосы.

Стряхнув с плеч белые тающие кристаллы, она выглянула наружу, осмотрев место, где только что стояла. Грязный тротуар покрывал тонкий слой льда и следы тех, кто решился померзнуть. Маленькие снежные смерчи проносились вдоль улиц и зданий, кружась на сильном ветру и разбиваясь о лица людей, которые отложили покупки на последнюю минуту. Вереница белых гирлянд тянулась по крышам домов вдоль всей улицы. Венки и другое рождественское убранство были на каждом фонарном столбе, а витрины магазинов перемигивались красными и зелеными огнями, воспевая праздничные дни.

Гермиона поморщилась в слабой попытке согреть покрасневший нос, сделала еще один глоток кофе и направилась вверх по лестнице. Вокруг здания висели украшения, в вестибюле стояла большая рождественская ель. Коллеги, проходившие мимо, либо радостно улыбались, предвкушая праздничный месяц, либо были исполнены мрачной решимости не обращать на него никакого внимания.

Наконец она добралась до своего этажа и перевесила портфель на другое плечо, устав от тяжести исследовательских книг и папок.

Четыре года назад, получив образование, Гермиона была готова к поступлению в университет. Однако среди предложений о работе, которые начали приходить за два месяца до отъезда из Хогвартса, оказалось одно, которое она не смогла упустить.

Для девушки, которая любит трудиться, открывать для себя новое, увлекается исследованиями и чтением книг, возможность казалась идеальной. И теперь Гермиона работала в Министерстве, в собственном кабинете, изучая и разрабатывая новые заклинания, проклятия и заклятия. Время от времени она набиралась храбрости, покидала здание и отправлялась на место преступления, чтобы попытаться определить редкие или новые проклятия, которые там использовали. Она также изучала все новые заклинания, которые становились известны Министерству. Возможно, самым утомительным было создание контрзаклятий. Это редко оказывалось чем-то захватывающим, но ей все равно нравилось, а это самое главное.

Свернув в коридор, ведущий к кабинету, она убедительно улыбнулась своей чокнутой секретарше.

– Пока никаких сообщений, мисс Грейнджер.

«Ну конечно, никаких!» – хотелось ответить ей. Было только 5:56 утра.

– Спасибо, что сообщила, Фрида.

– Без проблем, мисс Грейнджер! – Голос секретарши внезапно стал высоким и пронзительным, и Гермиона невольно вздрогнула.

– Что-то случилось?

– Нет. А что? – Фрида склонила голову набок. Гермиона заметила, что все легкомысленные особы именно так склоняли головы, словно это было заложено в их ДНК еще в утробе матери.

Фрида была классическим стереотипом секретарши, нанимаемой в большинство мужских коллективов. Высокая красивая блондинка, само совершенство. Гермиона всегда слегка морщилась, когда видела, как кто-то входил в приемную. Дело было не в ревности, просто… досадно, что женщина, похожая на Фриду, как правило, оказывалась нанята вмиг, одним движением своей ноги. В то время как другие, больше походившие на Гермиону, способные выполнить ту же работу вдвое лучше, не пользовались такой популярностью… и при найме никогда не имели преимуществ перед «фридами».

Это не означало, что Гермиона считала себя уродиной. Нисколько. Она просто знала, что ее рост всего пять футов и шесть дюймов; ноги длинные, но, конечно, не километровые. Задница была нормальной, но не представляла собой ничего удивительного, а живот казался слегка округлым там, где должна была быть идеальная плоскость. Грудь казалась достаточно упругой, лицо – довольно приятным, но ее отражение не выглядело чем-то и близким к идеалу. Волосы не спадали прямым блестящим каскадом, а скорее завивались и оставались неподвижными. Гермиона относила себя к той категории женщин, которые были хорошенькими… возможно, даже классически красивыми… когда укладывали волосы и делали макияж. Но красавица? Совершенство? Нет. Оставьте это всяким «фридам».

Прежде чем она смогла продолжить мысль, или даже идентифицировать слегка смущенный и любопытный взгляд Фриды, медленный протяжный голос омрачил ее утро:

– Не обращай на нее внимания, Фрида. Она немного странная, правда?

Ах, вот в чем причина этой внезапной пронзительной нотки в голосе секретарши.

Хорек.

Гермиона нахмурилась, размышляя, почему по утрам у нее совершенно не складывается с замечаниями и достойными ответами.

Фрида – предательница женской солидарности – лишь снова рассмеялась, хоть и слегка нервно. В ответ взлохмаченные белые космы («Идеально уложенные космы, – подумала Гермиона. – Наверное, потратил на это несколько утренних часов. Тщеславная задница!») слегка качнулись, являя своего обладателя. Слишком знакомая ухмылка и искорка веселья в серых глазах заставили ее бросить на упомянутого обладателя неприязненный взгляд.

– Ты определенно выглядишь… Ну, полагаю, ты не жаворонок, Грейнджер?

– И тебя еще называют наблюдательным, Малфой. Держу пари, ты со вчерашнего утра не видел собственной кровати, поскольку был слишком увлечен развратом.

– Как трогательно, Грейнджер, что ты суешь нос в мои дела. Я и не подозревал, как велико твое желание все знать о моей личной жизни.

Вот уж необязательно. Вчера в обед все секретарши собрались за столом Фриды и сплетничали о предстоящих свиданиях Малфоя. Она не могла не услышать, что Малфой якобы встречался с двумя женщинами и в тот вечер получил приглашение от обеих.

– О, конечно, Малфой. Неужели ты не понимаешь, как отчаянно… – Гермиона драматично запрокинула голову, прежде чем снова посмотреть на него. – …я нуждаюсь в тебе с тех самых пор, как твоя самонадеянная, раздражающая, стремящаяся всеми манипулировать персона объявилась здесь всего три года назад?

– Ты что, сохнешь по мне? Как же… мило. – Он шире ухмыльнулся и кивнул головой в сторону двери в ее кабинет. – Я удивлен, что парни не выстроились в очередь, чтобы заполучить свидание с такой невыносимой, фригидной всезнайкой.

– О, они находят это затруднительным. Видишь ли, им нужно больше, чем просто улыбаться, чтобы затащить меня в постель.

– Да, конечно, всегда труднее претендовать на чопорную старую деву. И…

– Малфой? – Это был аврор Уильямс, который только что свернул в коридор.

В мгновение ока игривость исчезла с лица Малфоя, сменившись отрешенностью.

– Утренняя встреча отменяется.

– Я проснулся в пять утра, добрался сюда, и все отменяется?

– Все верно, Уильямс. Ее перенесли на десять.

Уильямс немного помедлил, прежде чем развернуться и покинуть коридор. Гермиона взвалила портфель на другое плечо, глядя, как Малфой повернулся к Фриде. Направляясь к кабинету Гермионы, он продолжал сухим протяжным голосом:

– Фрида, передай всем аврорам, направляющимся в КЗА, что утреннее совещание перенесено на десять.

– Без проблем, мистер Малфой.

Гермиона закрыла дверь и направилась к столу, поставила на него портфель и громко вздохнула.

Она видела Драко Малфоя гораздо чаще, чем можно было даже представить. Он исчез из Хогвартса, так и не появившись в начале шестого курса. В конце седьмого стало известно, что Люциус Малфой мертв, а Нарцисса пропала.

Три года назад, в разгар войны, Драко внезапно объявился и вошел в это самое здание. Он казался все таким же высокомерным, но теперь, скорее, высокомерным мужчиной, чем мальчишкой. Его волосы касались кончиков ушей, взгляд был более бесстрастным, лицо – менее заостренным. Он подрос на несколько дюймов и стал выше шести футов; его плечи были широкими, а бедра – узкими. Грудь выглядела крепкой, руки мускулистыми, походка уверенной, а появление не осталось незамеченным. Все погрузилось в полную тишину, люди останавливались на полушаге, чтобы посмотреть на появление некогда загадочно исчезнувшего мага. Гермионе нравилось думать, что это было именно то внимание, на которое он рассчитывал.

Он сказал дежурному, что у него нет волшебной палочки, и после обыска ему позволили зарегистрироваться и пройти прямо в кабинет Фаджа. Ходили слухи, что Малфой заявил Министру магии о желании получить должность аврора. Мистер Фадж спокойно сообщил ему, что авроры вообще-то сражаются против… Пожирателей смерти, Волдеморта и им подобных. После того, как в коридорах затихло эхо криков, появился Малфой и выбежал из здания. Он вернулся на следующий день, объяснив, что не желает, чтобы с ним обращались как с ребенком, и точно знает, зачем он здесь, потом извинился… почти что, и снова попросил принять его на работу.

Он вернулся с тренировок всего три месяца спустя и с тех пор служил аврором. Драко Малфой никогда не делал ничего наполовину, так что прошло совсем немного времени, и он стал одним из лучших. Постоянно на заданиях, постоянно планируя задания, постоянно празднуя выполнение заданий, постоянно перед глазами Гермионы Грейнджер.

Если она не видела его в Министерстве, где он обычно предпочитал спорить с ней в коридорах, то встречала в пабах, выпивающим с другими аврорами (включая двух ее лучших друзей – основная причина ее присутствия). Либо натыкалась на него на своем этаже, где чуть дальше находился конференц-зал авроров, в котором они разбирали старые миссии, обсуждали новые и планировали будущие.

Единственное, что удерживало ее от того, чтобы швырять заклинаниями в сероглазого придурка, – он «сражается за правое дело» (слова Рона, кто бы подумал). За эти три года Малфой ни разу не назвал ее грязнокровкой, как бы горячо они ни ссорились из-за политики, истории, кофе или из-за чего бы там ни заводился спор. И пусть он никогда не относился к ней хорошо, но также не относился и плохо. Это были точки соприкосновения, у которых не было названия – у них и не должно было их быть. Это была не дружба, но и не вражда. Они были… людьми с острым умом и положительными чертами характера, которые уважали друг друга.

Он оставался загадкой. В отношении Драко Малфоя это было неизменно. Как только вы подумали, что поняли его, сразу же оказывались совершенно неправы. Он никогда не говорил ни где был эти три года, ни чем занимался все это время. Никогда никому не объяснял, по крайней мере из тех, кто мог бы потом рассказать, почему он решил сменить сторону.

Первые шесть месяцев после его появления Гермиона погрязла в попытках понять это. Она не доверяла ему (тогда мало кто доверял) и больше всего на свете хотела увидеть, как он уползает обратно в свой маленький темный уголок. После полугода бессмысленных исследований, наблюдений, раскопок и паранойи она была готова ворваться на собрание авроров и просто потребовать от него ответов. Именно тогда Матена (секретарь, которая проработала в Министерстве сорок лет, пока не умерла прошлой весной) усадила ее рядом с собой.

Матена сказала, чтобы она снова взяла себя в руки. Чтобы увидела, как Гарри всего несколько дней назад, руководя командой, выбрал Малфоя для миссии сразу после Рона. Чтобы увидела, как Малфой задерживался в Министерстве, когда уходили все, кроме самой Гермионы. Чтобы увидела, как много он работал и сколько доверия ему оказывали. Она попросила Гермиону дать ему второй шанс, когда стало очевидно, что именно этого он от всех и добивался. Чтобы смогли сложить о нем верное мнение. Матена продолжала почти час, прежде чем пробормотала что-то о призрачных серых глазах и о том, как личные демоны могут лишить человека надежды.

Она сказала, что Малфой трагически красив. Гермиона изо всех сил постаралась не рассмеяться, ушла и продолжала усиленно копать еще две недели. Но потом, проходя мимо открытой двери в КЗА, она заглянула туда и увидела его. Стол окружали планшеты с различными стратегиями, тактиками, позициями. Половину длинной столешницы занимали бумаги, и она понятия не имела, каких тем они касались. В центре всего этого располагался Малфой. Он перевел взгляд с клочка пергамента в угол комнаты, уставившись на одну из досок с зелеными и синими точками. Пряди платиновых волос падали на лоб, лезли в глаза, глядя на которые становилось трудно дышать. Они были светлыми, тускло-серыми в флуоресцентном свете, выглядели усталыми и постаревшими, грустными и одинокими. Выражение лица было тоскливым, но решительным.

Гермиона посчитала, что Малфой был трагически красив.

И с того вечера она перестала копать под него.

Гарри и Рон были с ним… ну, это тоже было трудно объяснить. Они не посылали друг другу письма совиной почтой, если только дело не касалось миссий или собраний, никогда не ходили друг к другу в гости (Гермиона все еще находила странным, что Малфой арендовал квартиру в Лондоне). Однако каждый раз, когда кто-то из них руководил командой, они обязательно выбирали друг друга. Они вместе сидели во время всех празднований в пабе, Малфой присутствовал на вечеринках по случаю дней рождений Рона и Гарри. Это было что-то вроде неторопливой, вынужденной дружбы. Они с Роном по-прежнему не меньше раза в день устраивали потасовки, а порой и Гарри терял самообладание, и все заканчивалось тем, что они с Малфоем орали друг на друга добрых пять минут. На прошлой неделе Гарри разнимал Рона с Малфоем во время побоища, и когда Рон уже развернулся, чтобы уйти, а Малфой вскинул ногу в попытке ударить, именно Гарри сломал тому нос. Малфой мог быть кем-то вроде друга, но Гарри и Рон были лучшими друзьями. Это никогда не изменится.

Гермиона плюхнулась в свое кресло, отчего оно немного откатилось назад. Потянувшись, откинула голову и закрыла глаза. Из-за нового контрзаклятия, над которым она работала, времени на сон совсем не оставалось. Она покинула кабинет всего пять часов назад, вернулась домой, поспала три часа, проснулась и подготовилась к новому рабочему дню. Руководство сильно давило, требуя результат, поскольку само заклинание серьезно ранило служащего прямо у порога Министерства. Именно по этой причине авроры стали собираться в шесть утра.

Вцепившись в подлокотники кресла, Гермиона глубоко вздохнула и услышала быстрый стук. Открыв глаза, увидела, как распахнулась дверь, и в кабинет без разрешения вошла знакомая фигура.

– Чего. Ты. Хочешь?

– Мне нужно как-то убить четыре часа, Грейнджер. Развлеки меня.

– Убирайся. – Она закусила губу, выпрямилась и пристально посмотрела на Малфоя.

Он не обратил на это внимания и сел в одно из двух кресел напротив стола. Вытянув длинные ноги, он скрестил руки на груди и несколько мгновений задумчиво смотрел в ответ.

– У тебя проблемы со слухом, Малфой?

– Нет, но довольно легко притвориться, что это так.

– Чего ты ко мне привязался?

– Я же сказал…

– Ты ведь меня терпеть не можешь, Малфой. Разве ты не предпочел бы по-быстрому трахнуть Фриду?

Его рот на мгновение приоткрылся, на лице появилось недоверчивое выражение.

– Гермиона Грейнджер только что сказала «трахнуть»?

– О, проваливай. – Она закатила глаза и придвинула кресло ближе к столу.

– Тс-с, к гостю следует относиться чуть более радушно. Честное слово, Грейнджер, у тебя что, отсутствуют манеры?

– В отношении тебя? Да.

– Ты действительно настолько меня не выносишь?

Напряженный взгляд серых глаз встретился с яростным карих на расстоянии четырех футов и десяти лет расизма, ненависти и нестабильных эмоций. Казалось, в этот момент воздух сгустился, пауза между ними стала тяжелой и напряженной. Ни один из них не двигался и почти не дышал.

– Ты – загадка. – Натянуто.

– Я в курсе. – Резко.

– Если бы я знала, что ты делал в годы своего отсутствия, насколько бы возросла или уменьшилась моя неприязнь к тебе? – Почти обвиняя.

– Полагаю, этого мы никогда не узнаем. – Равнодушно.

Снова воцарилось молчание. Она заметила, как дернулась его сжатая челюсть, как слегка прищуренные глаза впились в нее. Ей казалось, что он видит ее насквозь… видит саму ее суть. Она предполагала, что отчасти это делало его таким чертовски пугающим, но Гермиона не отступала ни перед кем.

– Значит, в нашем случае, она возрастет. Если бы все не было настолько плохо, ты бы не тратил столько сил, чтобы скрыть это.

– Я начинаю думать, что ты немного беспокоишься обо мне, Грейнджер. Иначе зачем бы ты так старалась?

– Мне небезразличны те, на ком скажутся твои действия, если решишь дождаться, пока они по глупости доверятся тебе, чтобы после направить палочку им в спину.

Внезапно он весь напрягся как натянутая до предела струна. Гермиона гадала, если эта струна лопнет, то кому причинит больше боли. Ей или себе самому. Очень поздно она поняла, что зашла слишком далеко.

– Ты ничего обо мне не знаешь, Грейнджер. Не притворяйся, что это не так. Ты крепко ухватилась за воспоминания о невежественном мальчишке. Но ничего не знаешь о том, кем я стал. Перестань считать, что всегда права. – Его голос был подобен ножу, холодной стали, чему-то бесчувственному, жалящему и злому.

Он встал, чтобы уйти, она тоже встала, заговорив, как только он отвернулся:

– Драко. Малфой, – поправила она. – Мне очень жаль. Это было неуместно. Ты… Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы предполагать подобное. Это было ужасно с моей стороны. Прости.

– Знаешь, Грейнджер, если бы ты остановилась на минуту и выглянула из своего маленького идеального пузыря…

– Идеального?!

– …который для себя создала, то увидела, что люди меняются. Может быть, обнаружила, что прошлое осталось в прошлом. Что не все мы как открытые книги. Что, возможно, некоторые взрослеют, возможно, они учатся, возможно, они чертовски сожалеют.

Он вышел из кабинета, даже не оглянувшись, и закрыл дверь гораздо тише, чем она ожидала от кого-то настолько рассерженного. Широко раскрытыми глазами она смотрела на закрытую дверь, быстро перебирая в уме произнесенные им слова.

Было ли это…

Она нахмурилась, когда снова села в кресло, переместив взгляд на дубовый стол. Потянулась к ремню портфеля и рассеянно пробежалась по нему пальцами, мыслями блуждая далеко отсюда.

Это было одно из пресловутых «почти что извинений» Малфоя? Неужели он только что попросил прощения? За все? За прошлое?

Она снова посмотрела на дверь, все еще задумчиво хмурясь.

========== Глава 2 ==========

Драко Малфой заглянул в комнату скорее по привычке. Он не мог даже близко сосчитать, как часто выходил из КЗА посреди ночи и проходил мимо кабинета Грейнджер только для того, чтобы увидеть ее, склонившуюся над столом и погруженную в работу. Учитывая, сколько раз ему приходилось покидать Министерство даже еще позднее, чем сегодня, он был совершенно уверен, что она уйдет еще нескоро. Однако мешки под глазами, кожа, обтягивающая скулы, бледность лица и привычка жить на кофеине создавали впечатление, что она вообще никогда не спала. Она выходила из кабинета вслед за ним и возвращалась через несколько часов, снова погружаясь в работу часов на восемнадцать. Грейнджер явно переутомлялась, Драко слышал об этом от Поттера и Уизли каждый раз, когда ее имя всплывало в разговоре.

Увидев, что Грейнджер положила кудрявую голову поверх книги, он остановился, чтобы посмотреть, не уснула ли она. Через несколько мгновений он протянул вперед слегка обветренную бледную руку, прижал к деревянной двери и с силой ее толкнул. Драко двинулся дальше, а стук двери о стену эхом разнесся по пустым коридорам и кабинетам. Последнее, что было нужно загруженной под завязку работой Грейнджер, – заснуть на грудах исследований, чтобы проснуться как раз к началу следующего рабочего дня. Услышав ее шарканье, он ускорил шаг, понимая, что она в любой момент может выглянуть из кабинета и проверить, что же ее разбудило. Свернув из коридора влево, Драко был совершенно уверен, что она его не заметила.

С их ссоры в ее кабинете прошла неделя. С тех пор они не обменялись ни единым словом, и это было странно. Споры с ней были частью его повседневной жизни. Если день проходил без стычек (то есть когда она не пыталась доказать его неправоту, требуя, чтобы он вышел из ее кабинета, а он не кричал на нее за то, что выпила весь кофе), то Драко чувствовал себя странно и немного не в своей тарелке. Потерянным. Но это не означало, что он испытывал какую-то настоящую привязанность к лохматой девице. Нет. Он просто видел Гермиону Грейнджер неизменной составляющей своей жизни… в каком-то странном, извращенном смысле.

Драко все еще не понимал, что заставило его вторгнуться на ее территорию. Они с Грейнджер никогда не ладили. В последние три года было несколько моментов, когда они обменивались улыбками, но потом неловко отворачивались. В большинстве раз, когда они пытались друг с другом спорить, в итоге обнаруживалось, что их мнения по вопросу сходятся. Еще были случаи в пабе, когда он злился (а она была немного пьяна), но все заканчивалось разговорами, во время которых… они действительно наслаждались компанией друг друга. Они никогда этого не обсуждали, но именно поэтому Гермиона всегда спешила укрыться в кабинете, когда Драко проходил мимо нее по коридору.

Однажды ночью, пять месяцев назад, она заснула на рабочем месте, как и сейчас. Драко шел по коридору в КЗА, когда услышал крик. Прибежав к ней в кабинет, он застал ее спящей с искаженным от ужаса и боли лицом. Он простоял молча добрых тридцать секунд, прежде чем она снова закричала. Обойдя вокруг стола, он разбудил Грейнджер. Как только она открыла глаза, из них хлынули слезы, и она повернулась к Драко, лицом уткнувшись ему в живот. Он похлопал ее по плечу, когда она обвила руками его бедра, и обнаружил, что бормочет то же, что и другие мужчины, когда утешают рыдающую женщину: «Все кончено, все хорошо, ты в порядке, все хорошо, тише, все хорошо». Когда она наконец перестала, то глубоко вдохнула и замерла, ощутив его запах. Медленно отстранившись, как будто торопливость могла ее убить, она подняла на него блестящие глаза. Ее лицо раскраснелось от напряжения, на щеках проявились следы слез, глаза сияли, были прекрасны и печальны. Ей потребовалось всего три секунды, чтобы отпрянуть от него, словно он был огнем, с выражением ошеломления и смущения. Драко почувствовал, как что-то шевельнулось в воздухе, что-то странное пробрало его до самых костей. Чуть выше пупка на рубашке виднелось мокрое пятно от ее слез, и ткань прилипла к коже. Она отвернулась, покраснев от смущения, а он развернулся и вышел из кабинета, не сказав ни слова.

На прошлой неделе они впервые с той странной ночи по-настоящему поссорились. Драко не был уверен, была ли ссора как-то связана с той ночью, или Грейнджер просто устала с ним возиться. Втайне он не мог не наслаждаться пламенем, которое вспыхивало в ее глазах, когда она сердилась.

О войне много не говорилось, но когда речь заходила о прошлом, у всех в глазах появлялось затравленное выражение. Больше всего Драко общался с Поттером, Уизли и Грейнджер. Поттер справлялся со своими личными демонами в одиночку и с помощью лучшего друга, и в прошлом году выглядел лучше, чем в шесть послевоенных месяцев. В его глазах все еще виднелись отголоски ужаса, когда они проходили мимо определенных мест, когда упоминались определенные имена, когда люди использовали или говорили об определенных заклинаниях, но в остальном он вполне справлялся. Уизли первые три месяца после Финальной битвы обретался в аду. Он потерял двух братьев, и вся семья его превратилась в зомби. Они никогда не говорили о том, какой сволочью был Перси, а Джордж по-прежнему переживал из-за потери близнеца. Рон же находил немного радости на дне бутылки и в компании безликих женщин в постели. Когда однажды он явился пьяным на задание, Поттер кричал на него, пока не сорвал голос. Затем они оба исчезли, а через неделю Уизли вернулся и следующие два месяца вообще не притрагивался к выпивке.

Грейнджер – совсем другое дело. После Финальной битвы она отправилась в Святого Мунго вслед за Поттером и провела у его постели четыре дня, пока он не пришел в себя. Она присутствовала лишь пятнадцать минут на праздничном вечере, где отмечали те судьбоносные моменты, через которые Поттер провел Волдеморта к гибели, а после зачитали список жертв, что заняло почти полтора часа. После ухода Грейнджер никто не видел ее в течение трех недель. Когда она вернулась и как ни в чем не бывало пришла на работу, казалась похудевшей и утерявшей нечто особенное, свойственное лишь ей одной. Ее искру, ее свет. Порой он снова наполнял ее, распространялся по комнате от ее присутствия, как тепло, но не был в ней все время. Он очень редко горел в ней. Ее глаза выглядели потухшими, и тот огонек, который делал Гермиону Грейнджер яростной и удивительной, почти исчез. Ее смех стал глуше, движения – медленнее, споры – скучнее. Она никогда не говорила о войне и продолжала вести себя так, словно той никогда и не было.

Драко любил возвращать прежнюю Грейнджер. Ему нравилось ее злить. Нравилось спорить о вещах, которые заставляли ее глаза гореть огнем, придавали ей решительный вид, показывая ту страсть, которую она испытывала в словесной баталии. Потому что если яркая, полная надежд, невинная, счастливая Грейнджер смогла пережить все это и по-прежнему оставаться такой же, или почти такой же, какой была до войны, то у остальных тоже была надежда. Потому что Грейнджер умела влиять на других: прикасаясь к ним, передавая свои чувства, делясь верой в лучшее так, будто это самое обычное, что может быть у человека. Так что если все, что было нужно, чтобы разозлить ее и снова наполнить жизнью, это десять-двадцать минут в день, то Драко был готов отдать это время не раздумывая. Так он и делал.

Но это не означало, что он не считал ее раздражающей и невыносимой… И эти чувства были взаимны. Просто по какой-то причине он наслаждался некоторыми ее чертами, хоть никогда и никому не признался бы в этом, и это было нормально.

***

Когда Гермиона вошла в Министерство, она выглядела гораздо более живой, чем себя чувствовала. Вчера она примчалась домой в состоянии подогреваемой усталостью паранойи. Ей казалось, что кто-то ее преследует. Прошлой ночью она проснулась от громкого шума в кабинете, но здание было пустым; все это заставило ее поверить в преследователя.

В утреннем свете все выглядело довольно глупым и бессмысленным, но это пришло ей в голову только после того, как она проворочалась в постели с боку на бок в течение двух беспокойных часов.

Бросив взгляд на нарядную ель в вестибюле, она сделала небольшую пометку поскорее отправиться за рождественскими покупками, пока еще не поздно. Гермиона остановилась, поняв, что вокруг нее происходит что-то странное. Осмотревшись, она заметила нацеленные на нее взгляды людей, сидевших в плюшевых креслах и диванах вокруг дерева. Почувствовала, как дернулись уши, когда осознала окружающую тишину. Гермиона мысленно застонала, коря себя за то, что не посмотрела в зеркало перед уходом. Она как раз собиралась быстро сбежать в ближайшую дамскую комнату, когда услышала свое имя.

– Гермиона. Миона. Помоги мне. Пожалуйста.

Она быстро повернулась на отчаянный голос и замерла, все мысли вылетели из головы. Она застыла в полнейшем оцепенении, когда увидела то, что в это холодное утро среды, как она полагала, уж точно не увидит.

– Перестань пялиться! Просто помоги мне! – умолял он шепотом, хотя для этого не было никаких причин.

– Р… Рональд! – Она действительно старалась, чтобы ее голос звучал сурово, но чувствовала, как подергиваются уголки губ.

– Чертова Парвати, – проскулил Рон, быстро оглядываясь вокруг, и снова посмотрел на нее. – Я никогда этого не переживу. Мерлин.

Рон Уизли стоял недалеко от нее, копна рыжих волос была в полном беспорядке, а лицо и уши покраснели сильнее, чем она вообще могла припомнить. Гермиона взглядом скользнула вниз по его груди и слегка округлившемуся животу («Это все алкоголь», – мысленно цокнула она) туда, где руки Рона были прижаты к очень интимному месту.

Да, перед ней стоял единственный и неповторимый Рональд Уизли, совершенно и абсолютно голый.

Она подняла руку, скрывая сияющую на лице улыбку, ее тело подрагивало от сдерживаемого смеха. Она не знала, смеяться ей или кричать на него.

– Какого… – раздалось от входных дверей сбоку от нее, и фразу подхватил другой мужской голос:

– …черта.

Гермиона постаралась взять себя в руки, сдерживая смех и подавляя улыбку.

– Рон … – Она втянула воздух, изо всех сил стараясь казаться строгой и безжалостной.

– О, черт возьми. Я не готова к такому дерьму в семь утра. Остаток дня теперь испорчен, и я никогда не смогу этого развидеть, – раздался женский голос со стороны уборной.

Гермиона глубоко вздохнула, пытаясь еще раз:

– Как… Рональд. Почему ты… – Она не сдержалась, тихий смех нарастал с каждым следующим словом и взорвался, как только она закончила предложение – …стоишь голый в вестибюле?

Ее смех, полный радости, веселья и недоверия, рассек безмолвный воздух. Казалось, он прорвал плотину и начал заполнять пространство со всех сторон. Рон, почувствовав себя так, словно его предали, посмотрел на нее и направился к двери.

Гермиона повернулась и посмотрела ему вслед – его бледные полушария были видны всему миру. Она засмеялась еще громче, рукой схватившись за бок, и портфель свалился с плеча.

Парни, к которым направлялся Рон, дружно расступились, устало глядя на него.

– Гарри, приятель… помоги мне. У меня нет одежды.

– Это очевидно, – заметил Малфой, его смешок стал громче, когда он недоверчиво посмотрел на голого Уизли.

– …и моя палочка тоже пропала!

– Что, тебя ограбили? – спросил Гарри, пытаясь поддержать Рона, а не присоединиться к общему веселью, хотя был близок к этому.

– Нет! Это была… – Рон оглядел себя, наклонился ближе к Гарри и понизил голос до шепота: – Парвати. Ты же помнишь… помнишь прошлую неделю? Когда я обжимался с той девицей, потому что был в дрова из-за «Огня хвостороги»? Тот паб внизу…

– Я знаю, Рон. И Парвати порвала с тобой. Снова.

– Да, конечно. Она пришла ко мне вчера вечером, после моей встречи с Фаджем. Говорила, что ей очень жаль и все такое. Что она вся горячая и возбужденная, скучает по мне и все такое, ясно?

Гарри кивнул, не в силах больше думать, пока совершенно голый Рон стоял посреди Министерства и рассказывал ему истории.

– Ясно.

– В итоге мы стали безумно целоваться, а потом зашли в кладовку на третьем этаже… по коридору от…