Текст книги "Как завещал Хемингуэй (СИ)"

Автор книги: Eva Peverell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Хирург ==========

– Скорее!

Он услышал, как за ним захлопнулась дверь. После темной улицы свет ударил в глаза, заставив его поморщиться.

– Скорее! – снова крикнула женщина.

Она подбежала к нему, толкая в его руки какой-то комок. На ходу он разделил ткань, заведомо зная, что держит. Он развернул халат, просовывая руки в рукава, не переставая бежать по ярко освещенному коридору. Штаны той же ткани отбросил в сторону. Каждая минута на счету.

Он вбежал за поворот и дернулся от ударившего в глаза света.

– Прошу, поторопитесь!

Этот голос не давал остановиться. Подгонял.

Еще полчаса назад он лежал в своей постели, крепко прижимая к себе теплое тело. Он не спал, возможно, потому и смог оказаться здесь так скоро.

Коридор, еще один, оттолкнул в сторону стоящую на проходе каталку. Подбежала женщина в белом халате. Он, не задумываясь, вытянул к ней руки. Латекс объял пальцы, и рукам вдруг стало комфортнее. Будто так и должно быть. Будто он чувствует себя полноценным, когда на руках белые перчатки.

– Сколько прошло времени? – спросил он, и голос раскатился по коридору волной.

– Полчаса, – раздался голос из-за спины. – Мы не решались что-то делать.

Полчаса. Всего полчаса прошло. Полчаса назад его руки гладили бархатную кожу вздувшегося живота. Она лежала к нему спиной, упираясь в его грудную клетку своими острыми плечиками, ему казалось, что он чувствует ее позвоночник. Теплая кожа ягодиц у его бедер не давала ему уснуть. Его рука скользила по ее груди, подпрыгивая на соске, и снова спускалась к животу в надежде почувствовать слабый толчок.

– Дефибриллятор, – сухо сказал он, надевая на лицо белую маску.

Его жена, его нежный цветок, лежащий под ним каждую ночь. За пять лет он так и не смог до конца поверить в то, что это может быть правдой. Майя. Слишком нежное имя для его грубых рук.

– Мы уже все подготовили, – отчеканила медсестра. Шла за ним по пятам, не отставая ни на шаг.

Она всегда расстраивалась, когда он уезжал. Его семинары и консилиумы хирургов… Из года в год он со все меньшим энтузиазмом посещал их. Потому что она его ждет. Все это время он не мог поверить в свое счастье. Он сидел в самолете, ехал в такси, бежал на красный сигнал светофора, зная, что она его ждет. Бежал быстрее, стремясь скорее вернуться домой, к ней.

Слишком много времени он проводил в своих разъездах.

– Что произошло? – спросил он сухо.

Когда-то, много лет назад, его волновал каждый случай. Но не теперь. Спасение жизней дошло до точки выполнения своей работы. «Машина, механизм, который я должен починить». Не более.

– Автомобильная катастрофа, – тем же металлическим голосом продолжала медицинская сестра. – Стекло рассекло грудную клетку.

Он подцепил пальцем край перчатки, наслаждаясь звуком, с которым она ударила по запястью, когда он ее отпустил.

Майя. Он лежал в постели, гладя ее живот и слушая ее равномерные вдохи. Она спала. Он не мог избавиться от мысли, что, возможно, она в последний раз спит рядом с ним.

На последней конференции он пробыл слишком долго. Хоть и удалось вернуться раньше, времени, которое они бы могли провести вместе, было уже не вернуть. Она, казалось, растерялась, когда он зашел в дом тогда. Но в тот же миг бросилась ему на шею, осыпая поцелуями. Побежала на кухню готовить ему ужин, совсем позабыв о включенном ноутбуке.

Он старался не подходить к технике, когда приходил домой. Телефон тут же отправлялся в дальний угол дивана, только он переступал порог. Но в тот вечер, когда с кухни уже слышалось шкварчание готовящейся на плите еды, его привлек синеватый свет монитора. Он подошел к столу и еще даже не переварил смысл увиденных строк, как осел на стоящее поблизости кресло.

– Что вы уже предприняли? – строго спросил он, врываясь в палату.

На операционном столе лежал человек. Его обагрившаяся от крови грудь цветком раскрывалась торчащими во все стороны ребрами.

– Вы сказали – стекло, – сказал он, замерев в дверном проеме, осматривая человека со стороны.

«Она толкается, потому что хочет быть рядом со мной, а ты ее не пускаешь», – светилось на мониторе.

Это была социальная сеть. Он в них не слишком смыслил. На фотографии слева от сообщения был мужчина в светлой распахнутой рубашке, на оголенной груди темнело родимое пятно, похожее на вогнутую звезду, солнцезащитные очки скрывали глаза, рука упиралась в подбородок, как бы демонстрируя мощную челюсть, на тонком запястье болтался «Ролекс».

– Авария была слишком сильной, – сказала сестра у него под ухом. – Но стекло все еще в нем.

Он тогда закрыл браузер, не желая это видеть. И думать об этом. Майя впорхнула в комнату с подносом, покрытым серебром. Ему показалось, что она, как бы шутливо, немного опирает поднос на свой уже выпуклый живот.

Он прошел в операционную, не сводя взгляд с лежащего на столе тела. Тела. Из груди торчал огромный кусок стекла. Пальцы уже начали шевелиться в предвкушении, сжали скальпель.

Была ночь. Еще недавно он лежал в своей постели, обнимая свою жену. Зная, что, возможно, уже завтра она оставит его. Уйдет, не подозревая, что он этого ожидал. Знал, что живот, который он гладит, принадлежит не ему.

Он замер над столом, сжимая в руке скальпель. «Просто не нужно было столько работать, – подумал он. – Нужно было просто быть рядом». И в голове мелькнула мысль, что не все потеряно. Он сможет ее удержать. Плевать, что под сердцем она носит чужого. Оно в ее лоне, а, значит, он будет любить его так же, как ее.

– Все готово, доктор, – снова сказала сестра, не сводя с него глаз.

Он не видел ее озабоченного взгляда. Он замер над телом лежащего на операционном столе мужчины. Из груди того вырывалось окровавленное стекло, упиравшееся в ребра, а кожа рвалась лоскутами. Но выше, ближе к шее, где кровь достала только брызгами, распласталось чуть темное родимое пятно в форме вогнутой звезды.

Скальпель в руке дрогнул.

========== Та, что живет этажом выше ==========

– Еще немного, и я пошлю все это к черту, – сказал Дирк у него за спиной.

– Тебе стоит выдохнуть, – со смешком ответил Джон.

Они поднимались по лестнице, так и не дождавшись лифта. Джон шел впереди, как владелец квартиры, в которую они направлялись, Дирк шел сразу за ним, а следом, еле переставляя ноги, плелась Люси.

– Он прав, – поддакнула Люси чуть не на последнем вздохе.

– Не стоило столько пить, – хохотнул Джон, отталкиваясь рукой от пола. Он споткнулся на последней ступеньке, в последний момент успев опереться ладонью об истертый ковролин, покрывающий ступени и площадки подъезда.

– Тебе легко говорить, – снова подал голос Дирк. – У тебя работа всем на зависть.

Джон передернул плечами, но удержался от ответа.

– Ковровые дорожки, первые полосы газет, твое лицо на обложках глянцевых журналов, – продолжал Дирк. – Будь я проклят, если ребята, которых я заметил по дороге от такси до дома, не были папарацци.

– По-твоему, в этом счастье? – бросил через плечо Джон.

– Да кому ты об этом говоришь? – встряла Люси. – Он все еще живет в замшелой квартирке у самой черты города.

– Не потому, что не может позволить себе большего, – рявкнул на нее Дирк. – Я не понимаю, почему не хочет! – крикнул он, толкнув Джона в спину.

Джон гневно глянул на него из-за плеча.

Он не понимает.

Друзья у Джона остались со школы. Единственные настоящие друзья. Теперь, когда слава обрушилась на него, словно лавина, он все больше замечал, что начинает сторониться людей. Он не мог зачастую отделаться от мысли, что они, будто коршуны, набрасываются, только его увидев. И еще больше – что это не настоящее.

– Просто ему это не нужно, – сказала Люси. – За что мы его и любим, – с нажимом закончила.

Джон вставил ключ в замочную скважину и провернул дважды.

Они вошли один за другим в небольшую квартиру. Это была студия. В дальнем углу стоял холодильник, высокий, почти до потолка. Правее тянулись выстроенные вдоль окна кухонные тумбы, за окном виднелась стенка балкона. В противоположном конце комнаты, там, где ее поглощала тьма, можно было разглядеть очертания кровати.

– И я все равно не понимаю тебя, друг, – сказал Дирк. – Ты бы сейчас мог отрываться на той вечеринке с первыми звездами. Какого черта ты делаешь здесь?

– Дирк, еще пара подобных вопросов, и я сам начну об этом задумываться, – хохотнул Джон. – Прекращай.

– Я – в туалет, – пискнула Люси и стремглав бросилась в сторону кровати, обогнула ее и скрылась за лакированной дверью, блеснувшей в свете луны.

– Может, тебе стоит подумать о другой работе? – немного помолчав, сказал Джон.

Дирк глянул на него исподлобья.

– Никогда не поздно, – продолжал Джон. – Я тому самый яркий пример.

Раздался какой-то звук, заставивший Джона дернуться. Мелькнула вспышка. Они так и не включили свет в комнате, и это был свет из на мгновение раскрывшейся двери ванной комнаты. В комнату зашла Люси. Звук не исчез. Что-то скрипело совсем рядом. Джон глянул в окно и застыл. Там, за стеклом, что-то мелькнуло, шевельнулось, прицеливаясь. Присмотревшись, он разглядел какой-то силуэт.

– Какого черта? – воскликнул Дирк.

На балконе висела будто бы гигантская летучая мышь. Висела вниз головой, мирно раскачиваясь. И в следующий момент она перевернулась, сделав кувырок, и приземлилась точнехонько на пол Джонова балкона.

Только ее руки оторвались от верхней перекладины, а ноги ударились о пол, «мышь» приобрела очертания совсем не мышиные. То была девушка с длинными растрепанными волосами, белая майка плотно облегала тело. Она подошла к окну, просунув пальцы в небольшую выемку между окном и рамой. Раздался щелчок, и окно поехало в сторону, поддаваясь нажиму.

Тихо, почти не дыша, она перекинула ногу через подоконник, опустив ее на одну из столешных тумб. Оперлась на руки, поднялась, полностью перекатываясь на покрытие мраморного цвета. Еще раз оттолкнулась руками, подползая ближе к краю, свесила ноги уже со стороны квартиры и замерла.

– Ты что тут делаешь? – гневно спросила она.

– Живу, – сухо ответил Джон, не сводя взгляд с незваной гостьи.

– Ты должен быть на вечеринке! – с еще большим раздражением в голосе сказала она.

– Ну прости, что я пришел домой пораньше! – выпалил в ответ Джон.

– Что тут происходит? – спросила Люси. Она щурилась, привыкая к темноте.

Раздался щелчок и все присутствующие зажмурились. Дирк включил свет.

Джон стоял в центре комнаты, гневно уперев руки в бока, и в упор смотрел на девушку, сидящую на тумбе в его кухне. Люси за его спиной недоуменно озиралась. Дирк восхищенно улыбался, рассматривая все ту же девушку.

– Я ворую у него еду, – серьезно сказала гостья, обращаясь к Дирку.

– Ты можешь воровать у меня! – восхищенно воскликнул он в ответ.

Джон поморщился, глянув на него через плечо. Он знал эту девушку. И она его раздражала. Он знал, что она живет этажом выше, знал, что ее зовут Джейн. Знал, что когда она там поселилась, в его холодильнике начала пропадать еда. Он понял, куда она девается, когда обнаружил в потолке своего балкона металлический решетчатый люк. Но с пропажей еды, возвращаясь домой, он обнаруживал застеленную постель, которую, он был уверен, бросал в беспорядке, убегая на съемочную площадку. Он с удивлением смотрел на вычищенную до блеска ванну, заходя в уборную после дня вымотавших его съемок. Он негодовал, открывая полупустой холодильник, в котором, он был уверен, еще накануне была еда, о которой он мечтал весь минувший день.

Джейн хитро улыбнулась и, будто не замечая направленных на нее взглядов, соскользнула со столешницы, ударившись босыми пятками о ламинат. Гордо вздернув подбородок, она прошла к холодильнику, все еще всем свои видом показывая, что ее не волнует ничего в сложившейся ситуации, распахнула дверцу и склонилась, рассматривая содержимое стеклянных полок.

– Тебя ничего не смущает? – с нажимом спросил Джон.

Он мог простить исчезавшую каждый день еду, замечая при этом, как его квартира вычищается сама собой. В последнее время он даже нарочно стал покупать больше провизии, чем ему самому требовалось. Но подобное нахальство выводило его из себя. Он не понимал, почему эта девушка не может попросту сходить в магазин. Почему она, снимая квартиру не в самом плохом районе, объедает его.

– Не я виновата, что ты вернулся раньше, – с вызовом сказала Джейн.

Она просунула руку вглубь холодильника, выпрямилась, прижимая к груди обернутую в фольгу тушку, второй рукой подхватила пару жестяных банок с маркировкой «18+».

– Ты его не слушай, – улыбаясь во все лицо, сказал Дирк, делая шаг в ее сторону. Осторожно, будто боясь спугнуть. Говоря, махнул в сторону Джона рукой, от чего тот еще больше напрягся. Это уже ни в какие ворота!

Но Джейн его не слушала. Она перемахнула обратно через окно, скрывшись по пояс на просторном балконе. Подпрыгнула, закидывая «нажитое» на верхний этаж. Уже собиралась уцепиться руками за бортики люка, как замерла и, чуть помедлив, вернулась к окну. Перегнулась через него, упершись локтями о столешницу.

– Знаешь, – сказала она Дирку, словно не замечая не сводящего с нее взгляда Джона. – Я ведь только недавно так научилась.

– В смысле? – все с той же глупой улыбкой спросил Дирк.

– Обычно она падает плашмя на пол, – сухо сказал Джон.

Он немигающим взглядом смотрел на Джейн, небеззлобно улыбаясь.

– Да! – заулыбавшись воскликнула Джейн, подавшись вперед. – Я к тому… что… Тут одеяло на полу лежит, – она развернулась, указывая рукой куда-то назад.

– Я положил его просушить, – ответил Джон, проклиная себя.

В последний раз, среди ночи, когда он снова вернулся раньше обычного и услышал грохот за окном, он увидел силуэт. Ее. Она подскочила, потирая бок. Прислонилась носом к стеклу, разглядывая комнату во мраке. Должно быть, она увидела, что он дома, что приподнялся на подушках, вглядываясь в ночь. Прямо в нее. Она молнией взмыла наверх, растворившись в звездах. В то же утро, уходя на студию, он бросил на пол своего балкона одеяло. Точно под люком.

– Ладно, – пожала плечами Джейн.

Она отвернулась, встала на носочки, подпрыгнула, ухватившись руками за бортик люка. Неуклюже заболтала ногами, пытаясь подтянуться. Джон смотрел, как ее пятки исчезают в верхней части его окна.

– Ненавижу ее, – сказал он.

Через несколько дней друзья шли по парку, на ходу передавая друг другу большую бутылку газировки.

– До тех пор, пока твоя работа – лишь способ получения денег, – сказал Джон, передавая Дирку бутылку, – ты счастлив не будешь.

– Ты опять об этом! – взвыл Дирк, сплевывая под ноги только набранную ртом воду.

– Он хочет сказать: не ной, – подытожила Люси.

Дирк посмотрел на нее с недовольством, но промолчал.

– Ты хотя бы знаешь, насколько непросто сейчас найти хоть какую-то работу? – возмутился Дирк.

– А ты пытался? – спросил Джон. – Хотя бы пробовал? Думал о том, чего ты на самом деле хочешь?

– Не все такие храбрецы, как ты, – фыркнул Дирк.

– И не у всех получается так хорошо делать то, что хочешь, – философски подметила Люси. – Не все так просто, как тебе кажется.

Джон ее уже не слышал. Он замер на тротуаре, смотря на противоположную часть улицы. Там стояла девушка, она держала гитару, ремень был перекинут через плечо. У ее ног лежал футляр, на дне которого валялись монеты, кое-где сменяясь редкими бумажками купюр. Джон поднял ладонь, давая друзьям знак умолкнуть, и только теперь понял, что они уже молчат. Они тоже смотрели в тот же конец улицы, что и Джон, вслушиваясь в ту же песню.

Джейн пела песню весело и задорно, но и это не перекрывало минорного мотива. Она пела песню, явно собственного сочинения, о маленьком кролике, который живет со своей старенькой бабушкой. Песня лилась, из легкого рассказа переливаясь в тяжелую судьбу кролика, что не может ускользнуть из своей норки в гуще леса порой и на пару часов. О том, как кролик любит петь и танцевать. О том, как кролик бежит домой, собрав хотя бы немного денег.

Она закончила песню, присела, сгребая мелочь к краю футляра. Опустила в него гитару и щелкнула замком. Снова поднявшись, она робко поклонилась собравшимся вокруг нее слушателям и зашагала прочь.

– Все не то, чем кажется, – шепнула на ухо Джону Люси.

«Да, все не то, чем кажется…» – подумал Джон.

========== Эми и Пэтти ==========

Эми Синклер сидела в гостиной своей небольшой квартирки в Бронксе, лениво развалившись в кресле. За окном начинался дождь, и она слышала слабые удары растущих капель по карнизам. Она шумно выдохнула и провела рукой по лицу, будто снимая с него паутину. Единственной заботой в этот вечер для нее было определиться, чем себя занять. Эми была одинока.

Когда Эми еще была маленькой девочкой, ее бабушка говорила ей, как важно, когда рядом с тобой есть другой человек. Бабушка всегда говорила, что вдвоем жить проще. И по мере того, как Эми взрослела, бабушка со все большей надеждой слушала рассказы о новых ухажерах любимой внучки. Но с ухажерами Эми не везло. Они были либо жадные, либо недалекие, либо женатые. Как любой самокритичный человек, Эми Синклер непременно искала проблему в себе. И, как любой параноик, непременно ее находила. Но Эми не была уж настолько неудачлива в выборе мужчин. Несколько раз ей попадались вполне достойные представители противоположного пола. И вот тут уже Эми примеряла на себя костюм тирана. Вероятно, как любая девочка, когда-то давно Эми мечтала о крепкой семье, любимом муже и двух-трех детишках. Но, встречая хорошего парня, она тут же становилась невыносимой. Спокойная и терпеливая со всеми, кто ее окружал, она становилась придирчивой и вспыльчивой с любым хорошим парнем, снова и снова приходя к одному и тому же выводу: это не ее человек, она не чувствует того, что хочет чувствовать. Со временем опостылела и когда-то необходимая ей буря страстей неудачных романов. Не сказать, чтобы кто-то однажды разбил хрупкое девичье сердце, заставив ее замкнуться в себе. Нет, этого не было. Порой Эми даже казалось, что подобные сердечные драмы в какой-то степени ее развлекают. Просто однажды Эми Синклер поняла, что ей это больше не интересно. Зачем ей тратить свои нервы на другого человека, когда в жизни и без того хватает забот? А если не будут изводить ее, непременно эта обязанность падет на ее плечи. И так всегда, третьего не дано. Во всяком случае, с ней такого не бывало. И как бы не хотела Эми порадовать свою бабушку, приведя в дом жениха, это ей оказалось не под силу.

Но Эми Синклер не чувствовала себя одинокой. Она принадлежала к тому числу людей, которым куда комфортнее наедине с собой, чем с кем бы то ни было еще, и обладала удивительной способностью находить себе все новые занятия. Вот теперь ее новой страстью стало вязание. Еще бы глаза так быстро не уставали.

Так она и сидела, откинувшись на спинку мягкого ворсистого кресла в своей небольшой квартирке без мужа, без детей и даже без кошки. Перемещая взгляд от корзинки, переполненной мотками шерстяных ниток всех цветов с вонзенными в них спицами, на выключенный телевизор и обратно. И единственным важным делом на сегодня было сделать этот выбор.

Опершись обеими руками на подлокотники, Эми тяжело поднялась на ноги и, на мгновение снова задумавшись, все же направилась к корзинке. И в этот момент со стороны входной двери раздался звонок. Эми замерла на месте, подозрительно глянув в сторону прихожей. Чего она не любила, так это незваных гостей, приходящих без предупреждения. Но звонок повторился и, немного помедлив, Эми зашагала по комнате, недовольно бормоча себе под нос.

На пороге стояла почтенного возраста дама с белыми короткими волосами. Накрученные накануне на бигуди, теперь они торчали во все стороны смешными кудряшками. У дамы было старое морщинистое лицо, а всем макияжем были слегка подкрашенные тушью ресницы и нарисованные черным карандашом брови. Широкие брюки обтягивали идущий волнами живот под массивной грудью. Дама смотрела в упор на хозяйку квартиры, сжимая в руках небольшую сумочку.

– Ты растолстела, – сказала Эми.

– Уж не больше, чем ты. Войти дашь? – резким голосом отозвалась дама.

Хмыкнув себе под нос, Эми посторонилась, пропуская гостью. И в молчании они прошли на кухню, сев за небольшой деревянный стол, когда-то выкрашенный в бледно-розовый цвет. В некоторых местах краска уже потрескалась от времени, открывая под собой темное шершавое дерево. Пока гостья молча сидела, глядя в одну точку, Эми привычным движением закрутила в хвост редкие седые волосы, недавно вновь обстриженные до плеч, набрала воды в чайник и клацнула кнопкой включения.

– Хоть к чаю чего принесла? Знаешь же, у меня никогда ничего нет к чаю, – раздраженно сказала Эми.

– Мой дед умер вчера.

Одна старушка сидела за столом, сложив на коленях руки, другая стояла напротив, облоктившись на столешницу. Они молча смотрели друг на друга, и каждая вроде как ждала какого-то действия от другой. А вроде и нет. Эми не знала, что сказать. Прожив столько лет, она так и не поняла, что нужно говорить в таких случаях. Поэтому, громко вздохнув, она отвернулась, выключила чайник и достала из шкафа пыльную бутылку с парой прозрачных стаканов.

Патриция Вагнер, уроженка небольшого городка близ Берлина, перебралась в Соединенные Штаты еще ребенком. Ее отец, Мартин Вагнер, был преуспевающим инженером и, получив хорошее предложение от крупной американской компании, не раздумывая, перевез жену и дочь в Штаты. Вскоре мать Патриции умерла от рака, а отец, не готовый самостоятельно растить дочь, ушел с головой в работу, предоставив воспитание ребенка гувернанткам. Патриция всегда отличалась от одноклассниц своим пылким нравом и чрезмерной прямолинейностью, что не способствовало заведению новых друзей. Девочки ее сторонились, а мальчики побаивались. Но Пэтти это никогда особо не беспокоило, отсутствие друзей она заменяла учебой, и к старшим классам уже была лучшей ученицей частной школы, в которую определил ее отец.

Закончив школу, Патриция подала документы во все лучшие высшие учебные заведения, кроме того, что находился в их городе. И с наступлением осени она со счастливой улыбкой бросила свою дорожную сумку на скрипучую кровать в женском общежитии Массачусетского Технологического Университета. И она была счастлива. Пока не познакомилась со своей соседкой по комнате. Вечно корпящая над тетрадками под жужжащей лампой, когда за окном ночь, а Пэтти пытается поспать. Недотрога и заучка Эллин Броук сводила Патрицию с ума все годы учебы. Эллин зубрила днями и ночами. Пэтти все давалось легко. Там, где она не могла взять знаниями, она с легкостью брала обаянием и нахальством. Эллин с вожделением смотрела на играющих в футбол мальчиков, у Пэтти от ухажеров не было отбоя. И, порой, отворачиваясь к стенке и зажимая подушкой уши, чтобы не мешала жужжащая настольная лампа, за которой Эллин нарочито громко покашливала, Пэтти жалела, что не может понравится девушке, с которой ей приходится делить комнату.

Пока Патриция училась в университете, ее отец скончался, не оставив ей никакого состояния. Как сказал адвокат, во время прочтения завещания, все деньги ушли в благотворительные фонды, борющиеся с раком.

И, наконец-то, сжав в руках долгожданный диплом и перекинув через плечо сумку, Патриция спустилась с подножки скоростного поезда на землю шумного, суматошного, нескончаемо движущегося города Нью-Йорк. Она шла по улицам, восторженно озираясь по сторонам, пока не дошла до небольшой кафешки и, сделав скромный заказ, погрузилась в поиски жилья.

К ее огорчению, Нью-Йорк оказался слишком дорогим городом. Одна она не потянула бы и комнатку на окраине. Пришлось искать соседей. И спустя какое-то время она получила отклик на свое объявление. Ответила девушка по имени Эми Синклер, которая тоже недавно переехала в Нью-Йорк и на данный момент жила у друзей, подыскивая жилье. Надеясь лишь на то, что новая соседка не будет такой же занозой, как Эллин Броук, Пэтти закрыла ноутбук и пошла на встречу с Эми.

Надо ли говорить, что годы совместной жизни сделали Эми ее лучшим другом? Тем самым, что смог по достоинству оценить ее пылкий нрав и железный характер. Прошли годы, Пэтти встретила очаровательного молодого человека, и тут же погрузилась в новые для себя чувства с головой. Эми вечера проводила в их маленькой кухне, то читая книги, то рисуя ужасные картины. Годы шли, подруги виделись все реже. Изредка выбирая свободный вечер, Пэтти заглядывала на чай к бывшей соседке, с горечью замечая новые морщины на ее лице и отсутствие мужчин, которые раньше постоянно бывали в этом доме. Но теперь этот дом источал лишь одиночество. Однажды в запале она крикнула: «Для чего ты вообще тогда живешь?!». Эми захлопнула дверь перед ее носом, и больше они не виделись. До этого вечера.

В этот вечер, покончив со всеми формальностями и оставшись в пустой квартире, Пэтти на миг пожалела, что не захотела в свое время завести детей. Ей было отчаянно одиноко. И она знала, что в этом городе есть такой же одинокий человек, который, возможно, все эти годы так же в ней нуждался.

– Ты можешь лечь на диване в гостиной, но не жди, что за тобой тут будут ухаживать, будто ты в гостях, – ворчливо сказала Эми, выливая содержимое стакана себе в рот.

– Ты о себе позаботиться не можешь, – тем же тоном ответила Пэтти. – Я тут даже чая не ждала.

Эми хохотнула, крутанула крышку на бутылке, снова наполнив стаканы.

– Это лучше, чем чай, – сказала она.

Пэтти согласно кивнула.

– Что теперь? – помолчав, спросила Эми.

Пэтти пожала плечами:

– Как в старые добрые времена?

– Я слишком стара для баров, – сказала Эми.

Она поднялась, поставила стакан в пустую раковину и направилась к выходу из кухни.

– Я ждала, когда ты вернешься, – сказала Эми, остановившись в дверях. Пэтти промолчала, слова были лишними. Эми ушла.

Когда Пэтти, прикончив остатки рома, вошла в гостиную, она увидела, что диван уже застелен, а рядом с подушкой сидит крохотный плюшевый кролик. В щели между полом и дверью спальни свет не горел. Эми спала.

Больше тридцати лет Пэтти прожила в браке, отодвинув на задний план все прочее, кроме, пожалуй, своей работы. Но и та исчезла десяток лет назад. Мир рухнул теперь, но странное чувство, что к ней вернулась какая-то другая, более яркая жизнь, не покидали ее, стоило ей переступить порог этой квартиры. За дверью слышался глухой храп, и Пэтти, сама себе улыбаясь, легла на диван, утопая в мягких подушках, накрылась одеялом, все слушая.

Она ждала меня все это время. Знала, что в итоге я приду.

Пэтти проснулась от яркого света, никто не подумал о том, чтобы задернуть шторы. Она недовольно нахмурилась. Нет, она не ожидала, проснувшись, окунуться в ароматы свежеиспеченных блинчиков, слишком хорошо она знала свою старую подругу.

– Но хотя бы кофе сварить могла, – сварливо пробормотала себе под нос Пэтти, опуская ноги на потертый от времени ковер. Она глянула на дверь спальни – та все еще была закрыта. – Ну конечно, куда уж там, – бормотала Пэтти, тяжело поднимаясь с дивана.

Она прошла на кухню, налила воду в резервуар кофеварки, пошарила по шкафам в поисках кофе, но нашла только пакет цикория. Грубо выругавшись, Пэтти щелкнула кнопкой только что включенной кофеварки и, ругаясь про себя, высыпала в поставленные перед собой чашки гранулы противного ей кофезаменителя. Электрический чайник уже начал шуметь, когда она, шаркая по выложенному плиткой полу, направилась в гостиную, а оттуда – в спальню.

– Так меня ждала, – бурчала себе под нос Пэтти. – Уж могла бы хоть раз пораньше встать, коли уж так ждала.

Пэтти вошла в спальню, комната была объята чуть розоватым цветом, из-за солнца, просачивающегося сквозь пурпурные шторы. Она оглянулась по сторонам, рассматривая обои, в некоторых местах уже отставшие от стен, совершенно уродливые картины (одну из них она застала на самой ее заре), на комоде в углу стояли какие-то флакончики, покрытые слоем пыли. Пэтти прошла по комнате и села на край кровати. Расправила сбившееся одеяло. Нежно провела рукой по волосам, заправляя за ухо упавшую на лицо белую прядь.

Эми как будто спала, подперев ладошкой пухлую щеку. Но больше не было слышно глухого храпа, грудь, объятая просторной ночной рубашкой, замерла. На покрытом морщинами лице застыла легкая улыбка.

На прикроватной тумбочке в рамке стояла выцветшая фотография с двумя молодыми девушками, обнимающимися на фоне небоскреба на Пятой авеню. Их единственная совместная фотография, сделанная рядом с так любимым Эми зданием.

Пэтти грустно улыбнулась, снова поправляя уже и без того идеально лежащую прядь волос, рассматривая морщинки на замершем лице.

– Ты все-таки меня дождалась…

========== Пейзаж ==========

На город опустились сумерки. Небо почернело, превращаясь в сплошное черное покрывало. Звезд видно не было.

В этом городе никогда не бывает звезд, думал он, медленно шагая по пустынной набережной. Он даже не потрудился посмотреть наверх, чтобы проверить. Откуда-то издалека до его слуха доносился шум пролетающих по дороге машин, хотя дорога была совсем рядом. В этот вечер его мало занимало то, чем живет этот город. Он слышал только четкий звук, как часы, удары его каблуков о мостовую. Тик-так.

Его правая рука скользила по недавно выкрашенному черной краской заборчику, собирая на своем пути свежие капли моросящего дождя. А там, внизу, по другую сторону заборчика, плескалась река, тянущаяся, словно разбухшая вена, сквозь километры города.

Он вынул руку из кармана, поправил шляпу, что было для него скорее привычным жестом, нежели попыткой укрыть лицо от влаги.

Где-то далеко на горизонте виднелась неровная черта небоскребов, разрывающих своими угловатыми телами черное небо. Они возвышались, словно титаны, выбравшиеся из подземного заточения. И казалось, что с каждым годом они становятся выше.

Возможно, где-то за этими гигантами кроется луна, подумал он, и вытащил из кармана пачку сигарет. Табак рассыпался по пальцам, когда он пытался открыть крышку одной рукой. Но его это мало заботило: чувствовать холод металла было важнее. Правая рука подскочила на стыке перекладин забора, легко проскользила по венчающему его металлическому шару, и снова упала вниз – двигаться дальше по гладкому холодному металлу.

Он закурил, наслаждаясь встретившим его на пути облаком дыма, ударившим в лицо.

Но разницы он не почувствовал. Разве что запах. Сегодня у него все было словно в дыму.

Дождь усиливался, он полился по прожилкам мостовой. Он омывал его грубые черные ботинки, растекаясь у него за спиной грязными багряными ручейками.

Он потуже запахнул плащ, чтобы поднявшийся ветер не забирался под воротник, пробирая насквозь уставшее тело.

На мостовой начали появляться – то тут, то там – люди. По двое, по трое, кто-то из них гулял в одиночестве. Он не различал лиц, фигуры виднелись будто в дымке. Они значили для него не больше мошек, кружащих в той грязной, пропитанной дымом и смрадом, комнате.