Текст книги "В стране слепых (СИ)"
Автор книги: entanglednow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
– Джон.
…
– Джон.
…
– Джон.
Вздохнув и отбросив в сторону глас рассудка, Джон сдается. Поднимает взгляд, смотрит на Шерлока из-за ноутбука.
Детектив развалился на диване. Халат он потрудился надеть лишь наполовину, как будто даже это действие с утра стало для него непосильной задачей. Что за эмоции он старается изобразить, Джону до конца непонятно. На лице – что-то среднее между раздражением и болезненной заброшенностью, только с градусом страданий Шерлок переборщил. Превосходно зная, насколько хорошо друг действительно может играть при необходимости, Джон делает заключение, что это все – просто результат лени.
– Ты же понимаешь, что я не какой-то дрессированный пудель, призванный развлекать тебя забавными трюками, – уведомляет Джон.
Шерлок не мигая смотрит в ответ, по-видимому надеясь, что развлечение все-таки будет.
– Нет, – чуть жестче добавляет Джон. От этого он отступаться не намерен. Что бы там по этому поводу ни думал сам Шерлок, он, Джон Ватсон, тут вовсе не для того, чтобы его забавлять, и смысл его существования отнюдь не заключается в потакании всем прихотям соседа.
– Чем занят? – по тону вопроса ясно, что ни одно занятие даже близко не может сравниться с задачей избавления Шерлока от ужасающей скуки. Джону прекрасно известно, что понятия друга о том, что действительно важно, увы, идут и всегда будут идти в катастрофический разрез с общепринятым мнением.
– Обновляю блог, – Джон никак не может прийти к однозначному выводу, стоит ли вообще сообщать Шерлоку хоть какие-то подробности. Он ведь не раз сталкивался с тем, что тот мастерски наловчился использовать полученную информацию против собеседника. А факт, что с этим ничего не поделать только подогревает раздражение.
– Арргх, – театрально выдает Шерлок. Это восклицание Джон слышал уже не раз, но каким бы тоном оно ни произносилось, – это всегда выражение отвращения. Шерлок вскидывает руки, проводит одной по спинке дивана, вторую обессилено роняет на пол. Он превосходно справляется с ролью человека, понятия не имеющего, что вообще на свете может быть скучнее и бесполезнее того, чем занят Джон. Господи, иногда он ведет себя ну просто как звезда трагических сцен.
Смягчившись, Джон отодвигает ноутбук.
– Пост о тебе. И даже не пытайся изобразить, что это тебе не по душе, я ведь знаю, что все ровно наоборот.
Шерлок на это фыркает, но все-таки с любопытством приподнимает голову над подлокотником.
– И что ты обо мне пишешь?
Джон качает головой. Иногда его друг до смешного предсказуем.
– Описываю, как ты раскрыл Дело Резчика, выдвинув гипотезу о матрешках.
По лицу Шерлока видно, что он не согласен с высказыванием Джона как минимум по трем пунктам.
– Я же просил не называть его так. К тому же, ты мог напутать в объяснениях, – заявляет Шерлок с надутым видом, который ему совершенно не идет. К регулярным обвинениям в том, что все объяснения неверны, Джон уже привык и сильно сомневается, что сможет хоть когда-то соответствовать высоким требованиям Шерлока в этой области.
– Вообще-то я дословно цитировал тебя, – сообщает он. Обычно это помогает, ну, или как минимум заставляет и Шерлока выглядеть идиотом.
– Ты упускаешь все самое интересное и упорно сосредотачиваешься на совершенно бесполезной эмоциональной стороне, – последние слова Шерлок произносит таким тоном, как говорят о какой-то неприятной заразе.
– Людям нравится читать про эмоции, – возражает Джон, ударив пальцем по пробелу сильнее, чем намеревался. – Нормальным, обычным людям. Да, я знаю, что ты лично эту сторону отвергаешь, но для них она – важная составляющая всей истории.
Презрительный возглас Шерлока ясно дает понять: мнение обычных людей касательно того, что в рассказе важно, а что нет, с его точки зрения, не выдерживает критики.
– Почта пришла? – уточняет он вместо ответа.
– На столе, – кивает Джон.
Шерлок слегка заинтересованно хмыкает, но даже и не думает встать с дивана.
– Есть что-то интересное?
– Не знаю, – Джон хмурится, уставившись в экран, и продолжает печатать, нарочито громко стуча по клавишам. – Я ее не просматривал. Все письма на твое имя.
Шерлок протягивает руку. Джон бросает на него раздраженный, но совершенно бесполезный взгляд – друг даже не потрудился к нему обернуться.
Джон сдвигается назад вместе со стулом, наклоняется и сгребает разрозненные письма, небрежно брошенные на стол этим утром, в одну кучу.
– Мне казалось, ты не любишь связываться с почтой. Ты же называешь ее тоскливой и медлительной. Единственное исключение – когда кто-то прислал тебе человеческие уши, этому-то ты радовался, как подарку на день рождения. Знаешь, так бурно реагировать на посылки с частями тел не положено. Из-за этого могут прийти к неверным выводам. Это же просто приглашение слать такие «подарки» в дальнейшем.
Шерлок нетерпеливо взмахивает рукой. Вздохнув, Джон встает со стула и с недовольным видом доставляет почту к дивану. Он уже почти шлепнул стопку писем на протянутую руку, но именно за пару мгновений до этого Шерлок складывает ладони вместе и прижимает их к губам.
– Распечатай письма и расскажи, что там пришло.
– Нет, – сухо произносит Джон. – Я – не твой секретарь, и умирать от сибирской язвы, присланной тебе каким-нибудь недоброжелателем, которого ты оскорбил, обозвал имбецилом или чьего родственника упрятал за решетку, я тоже не намерен.
С этими словами он разжимает пальцы, и письма с тихим и печальным «шлеп» приземляются на грудь Шерлока. Тот не шевелится, и только когда конверты рассредотачиваются по всему корпусу от шеи до пояса, вздыхает, словно давая понять, насколько он разочарован тем, что от Джона не допросишься помощи.
Вернувшись к ноутбуку, Джон слышит, как за спиной рвут бумагу, громко вздыхают, а затем лениво швыряют неоткрытые письма в стену. Он смотрит в текст, описывающий их последнее совместное дело, и демонстративно не обращает внимания на детское поведение Шерлока. Изначально он был полностью доволен тем, как описал ту гипотезу, но теперь его одолевают сомнения, так что он сводит брови и зажимает «бэкспейс».
– И как бы ты его назвал? Я о расследовании.
Сзади доносится рык, и мимо Джона пролетает, планируя, лист бумаги. Следом на это письмо шлепается конверт, но Джон успевает различить подпись: Искренне Ваш, доктор Артур Райан.
– Мне все равно, – бурчит Шерлок, – называй, как хочешь.
Чего в этом ответе больше – честности, раздражения или обиды – Джон точно не знает.
В спинку стула врезается, отлетает и укатывается прочь комок мятой бумаги.
– Если они тебе не нужны, то хотя бы потрудись выбрасывать их в корзину.
– Пщщ, – этот ответ Шерлока Джон переводит с легкостью: корзина слишком далеко. Наверное, уже пора начать беспокоиться из-за того, что он настолько поднаторел в интерпретации такого количества невнятных возгласов друга. Особенно, принимая во внимание тот факт, что порой смысл целых предложений от него ускользает.
Пока Шерлоку требуется внимание аудитории, ничего толком сделать не получится, так что Джон захлопывает ноутбук, встает и относит свою чашку в раковину. Благо, она так и осталась чистой и ничем не забитой с прошлого вечера. Затем он уходит к себе, собираться на работу, оставив что-то бурчащего под нос Шерлока в компании кучи разорванных конвертов.
Вернувшись, он застает друга все в том же положении – растянувшегося на диване – только письма в еще большем беспорядке. Создается впечатление, что Шерлок на мгновение решил что-то с ними сделать, но потом передумал заниматься столь тяжким трудом.
– Ты ведь помнишь, что я сегодня встречаюсь с Гарри, – напоминает ему Джон, пытаясь вытянуть из ворота свитера загнувшийся под него воротник куртки.
В ответ следует хмурая гримаса.
– Вернусь поздно, а возможно, даже совсем поздно. И никаких СМС на тему того, что ты не в силах найти носки, с просьбами что-то передать, или сообщающих, что тебя похитили злобные бандиты.
– Я могу лишь надеяться, что со мной произойдет что-то настолько интересное, – ворчит Шерлок.
– И откуда я только знал, что именно так ты и скажешь, – вполголоса бормочет Джон, отчаянно дергает воротник в последний раз и уходит, предоставив Шерлока самому себе на весь остаток дня.
*****
Возвращается он чуть позже десяти вечера. Все лампы в квартире погашены, она почти полностью погружена в темноту, лишь сочится из-за занавесок слабый свет фонарей. Джон чуть было не запинается о стопку бумаги на верхней ступеньке – та рассыпается, скользит дорожкой по полу, а сам он опирается рукой о стену, чтобы не упасть, и ругается сквозь зубы.
– Черт, Шерлок, сколько раз можно просить…
В гостиной он не один. В дальнем кресле виден силуэт Шерлока.
– И зачем ты тут сидишь в темноте? – пора бы уже отучиться задавать столь дурацкие вопросы, но иногда Шерлок просто странно себя ведет, так что проще уж высказаться, получить в ответ «идиот» и жить дальше.
Шерлок бурчит что-то неразборчивое.
– Если ты опять пережег все лампочки, – Джон щелкает выключателем, и квартиру затопляет яркий, режущий глаза свет. – Так. Значит, дело не в этом, – он смаргивает и разглядывает стену напротив. Прорехи на обоях, обрывки скотча, а местами, где ручка промахивалась мимо бумаги, красные и черные полосы. Шерлок явно начал и завершил (или попросту забросил) очередной проект. Похоже, он прилепил к стене под сотню бумаг, но теперь их там нет, остались лишь дыры на обоях, да тлеет в камине пепел.
– За стену от миссис Хадсон нам достанется.
Шерлок по-прежнему смотрит в камин, сложив ладони и прижав кончики пальцев к губам, и это несколько беспокоит.
– Все в порядке? – осторожно уточняет Джон.
Нахмурившись, Шерлок поворачивает голову, как будто до него только сейчас дошло, что Джон ждет ответа.
– Я думал, – сообщает он. Одна из самых обычных и явных фраз, которыми Шерлок отделывается вместо нормального ответа.
– Похоже, задумался ты глубоко.
– Очень, – голос необычно низкий и хриплый. Таким он бывает только, когда Шерлок до полуночи разговаривает сам с собой вслух, спорит с собой до изнеможения. Джон почему-то совершенно уверен, что если друг и способен кому-то проиграть в споре, то лишь самому себе.
– И обдумывать это нужно было обязательно в темноте? – уточняет Джон, стягивая куртку. В квартире теплее обычного, и он подозревает, что это из-за огромного количества сожженной Шерлоком бумаги.
– Я не обратил внимания, что стемнело, – тихо отвечает друг. Он напряжен, и Джон четко понимает, что Шерлок сейчас сам не свой. Что-то не так. Бросив куртку на стол, Джон подходит к креслу, кладет руку на спинку.
– Чай будешь?
Шерлок поднимает взгляд, и кажется, что хмурое выражение на его лице поселилось очень и очень давно.
– Думаю, я определенно с большой охотой выпью чаю, спасибо.
– Очередная раздражающая, запутанная загадка, как я понимаю, – осторожно произносит Джон. Если честно, объяснений от Шерлока он не ожидает. Тот практически никогда и ничего не рассказывает до тех пор, пока сам не уложит в голове все детали в нужном порядке. А сейчас он, похоже, все еще в раздумьях.
– Да, определенно, что-то вроде того.
Над какой бы задачей ни бился Шерлок, это явно что-то крупное. Судя по отметинам на обоях, под все бумаги потребовалось минимум футов восемь стены.
– Хотя, если подумать, миссис Хадсон не будет переживать, – спокойно замечает Джон. – В конце концов, даже дырки от пуль ее не слишком сильно рассердили.
Шерлок бросает на стену быстрый взгляд, словно забыв на секунду, что уже все с нее снял, а затем кивает.
Джон уходит ставить чайник.
*****
Утро вторника начинается не лучше. Одного вида Шерлока достаточно, чтобы Джон понял – тот не ложился спать. На Шерлоке вчерашняя одежда, а волосы растрепаны – так всегда бывает после того, как он сперва взлохмачивает их, а потом, откинув голову назад, трется ей о спинку своего кресла, как будто пытаясь подстегнуть мыслительный процесс разрядами статического электричества.
Но дело не только в этом. В воздухе витают напряжение и направленная в никуда злость. Гостиную за ночь буквально оккупировали чашки. Они повсюду. Какие-то полны остывшего чая, какие-то валяются на боку посреди разбросанных бумаг. Джон может только надеяться, что упали они уже опустевшими. Одна стоит даже на ступеньках, и он едва не сворачивает шею, запнувшись об нее. Сам Шерлок обнаруживается на диване в окружении обрывков бумаги и распахнутых книг. Корешки порваны, часть страниц вырвана и скомкана. Джон тихо делает тосты и пытается решить, следует ли ему попытаться поговорить с другом. Быть может, все дело в нашедшем на него безысходном дурном настроении: о таких моментах Шерлок как-то упоминал. А может, все куда хуже. Может, он работает над каким-то опасным, тяжелым и жутким расследованием, в которое не желает никого вмешивать. Джон не может избавиться от опасений, что, вернувшись с работы, он застанет дома лишь тело друга, нашпигованное пулями.
Эта мысль свербит в мозгу все то время, пока Джон завтракает и смотрит на напряженную спину Шерлока. Кажется даже, что лопатки под рубашкой теперь выделяются острее. Шерлок уставился на пустую стену, где все еще местами остались обрывки скотча.
Джон набрасывает куртку, берет ключи, и только тогда друг, все это время остававшийся неподвижным, оглядывается на него, что заставляет несколько насторожиться. Ведь Шерлок склонен высказываться именно в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь.
– Вернусь с китайским ужином на вынос, – пускает пробный шар Джон.
– Ладно, – роняет Шерлок, и Джону кажется, что ровно такой же ответ последовал бы на какую угодно фразу.
*****
Идут дни, но ситуация лучше не становится. Единственное, что несколько снижает градус беспокойства Джона, – рубашку Шерлок сменил. Правда, он подозревает, что друг сделал это специально. Под глазами у Шерлока по-прежнему синяки, пальцы подрагивают. Словом, похоже, он просто переоделся, чтобы Джон за него не волновался, вот и все. Хороший это знак или нет – неясно.
Подбодрить Шерлока Холмса – задача не из легких, но Джон не может не попытаться. За завтраком – единственное время, когда они видятся при свете дня, – он шуршит газетой, раскрывая ее пошире.
– Как насчет этого: «человек утонул при загадочных обстоятельствах»?
Шерлок таращится на стену, как будто даже не слышал вопроса. Вытянутые ноги он положил на загромоздившую журнальный столик шаткую гору книг и бумаг. Джон поворачивается к нему и снова шуршит, на сей раз громче, надеясь, что новости об ужасной смерти – вполне хорошая наживка, чтобы выманить Шерлока из накрывшей его хандры. Но в ответ снова тишина.
– Тебе же такое по вкусу, – настаивает он. – Убийства, загадочные обстоятельства, загадки. Удивительно, что ты до сих пор не донимаешь Лестрейда требованиями дать тебе доступ к тем покойникам, которых ты уже успел упустить из виду.
Шерлок упрямо отказывается поддержать диалог, так что Джон разворачивает газету к нему, чтобы тот мог прочесть все сам. И на краткий миг, когда друг выхватывает ее из рук, в Джоне вспыхивает надежда.
– Это все неважно, – смяв газету, Шерлок отшвыривает ее прочь.
– Неважно, – скептически повторяет Джон. Коротко обдумывает, стоит ли поднять и разгладить отвергнутую газету, затем вздыхает и, нахмурившись, смотрит на друга. – Ты сейчас над чем-то работаешь? Что случилось? У тебя какое-то расследование, о котором ты мне не рассказал и не хочешь рассказывать?
– Ни над чем я не работаю, – отвечает тот. Слишком резко и слишком быстро.
Джон ждет продолжения, но Шерлок снова умолкает, и ему только и остается, что предпринять еще одну бесплодную попытку:
– В жизни не видел тебя настолько замкнутым. Это даже на депрессию не тянет. Как будто что-то сломалось, а ты отказываешься это чинить.
В ответ следует согласное хмыканье. Явно неохотное, и Джон четко понимает, что даже это, по мнению Шерлока, означает выдать слишком много информации.
– С тобой общаться сейчас, все равно, что зубы рвать, но мне кажется, что очки за попытку я все-таки заслужил.
Шерлок уставляется на него из-под растрепанных, упавших на лоб завитков. Покачав головой, Джон подбирает газету, собираясь отправить ее в мусорную корзину, и замирает, услышав голос друга.
– Что, если бы вся твоя жизнь оказалась полной бессмыслицей? Все, что ты делал, все, кого ты знаешь, все твои достижения – все это вдруг напрочь лишилось всякого смысла? Что бы ты сделал?
Оглянувшись, Джон обнаруживает, что друг сдвинулся в кресле ниже, так что теперь сидит, упершись подбородком в грудь. По лицу его ничего нельзя прочесть. Джон сжимает смятую газету. Его вдруг странным образом ударяет то, как осторожно Шерлок сформулировал вопрос. Здесь не любопытство, за этими тщательно размытыми фразами кроется нечто большее.
– Так ведь всем иногда кажется, разве нет? – помолчав, произносит он. – В какой-то момент начинаешь думать, что все тобой сделанное ничего не стоит и, по большому счету, ничего не значит.
Шерлок раздраженно рычит.
– Я не о философии, не о какой-то тоскливой абстракции. Я действительно имею в виду все. Вся жизнь, работа, связи, цели обратились в ничто. Все, кого ты знал, – преходящи. А все, что для тебя было абсолютной константой, – стерто, – в голосе смешались отвращение и обида, что ни капли не добавляет смысла во все сказанное.
Джон пытается придумать хоть что-то подбадривающее.
– То, что ты делаешь – поразительно, и так будет и дальше… – начинает он и тут же умолкает, увидев, что Шерлок резко и отрицательно встряхивает головой, спихивает со столика всю гору бумаг, и те в беспорядке рассыпаются по ковру.
– Нет, не будет, – почти яростно выдает друг и, сжав губы, с силой прижимает к ним кончики пальцев.
Осторожно отодвинув в сторону его ногу, Джон усаживается на столик, скрипнувший под его весом. Он волнуется. Вот уже много дней назад залегшая на лбу друга складка не разглаживается, но и не становится той, которая говорит о любопытстве и сосредоточенности. Кажется, что Шерлок бьется над задачей и не может понять, как ее решить. Джон видел его и в ярости и в злости, но еще никогда – таким, словно бы потерянным.
– В чем дело, Шерлок? – спрашивает он, дотронувшись до лодыжки друга в поисках хоть какого-то контакта. – Только не говори, что ни в чем. Ты ведешь себя вот так уже больше недели, ты пытаешься меня оттолкнуть, но я же знаю, что что-то не так.
Шерлок упрямо хранит молчание.
– Послушай… просто… Если захочешь поделиться, сказать, что стряслось – я рядом. Я могу помочь. Хотя бы попытаться помочь, если ты позволишь.
– Бессмысленно, – отрезает Шерлок. – Совершенно бессмысленно.
– Шерлок…
– Просто иди и займись обычными людскими делами, – раздраженно отмахнувшись, Шерлок вскакивает с кресла и вылетает из гостиной, словно видеть уже не может ни саму комнату, ни Джона, и с треском захлопывает за собой дверь в спальню.
– Да, превосходно поговорили, – выдыхает Джон в тишину.
*****
Неделя в больнице выдается не из легких, и если Джону достает сил на то, чтобы поесть и откопать чайник в куче совсем уж непонятных книг и научных статей, то это можно считать настоящей удачей. Сил на беспокойство попросту не остается. Из-за этого он чувствует себя виноватым, но в принципе не похоже, что Шерлок пытается довести себя до смерти. Он просто кажется впавшим в полную апатию.
В пятницу Джон просыпает рис на статью о черных дырах. Это заставляет предположить, что, возможно, убили какого-то ученого, причем дело засекречено. Он знает, что Шерлок иногда за такие берется и что не всегда о них рассказывает.
Быть совершенно не в курсе, когда творится что-то явно важное, как-то непривычно.
Он ненавидит чувствовать себя бесполезным.
*****
Больше до вечера пятницы ничего не происходит. В тот день Джону удается вырваться с работы на час раньше, и, вернувшись домой, он застает там Майкрофта. Шерлок нормально одет и производит впечатление человека, который как минимум попытался вернуться к нормальной жизни. Джон понятия не имеет, есть ли в том заслуга именно Холмса-старшего, но если уж и случилось такое чудо, он примет его без вопросов. Он замирает, не зная, стоит ли ему что-то сказать, или лучше просто подняться к себе. Особенно, учитывая тот факт, что братья, не отрываясь, молча смотрят друг на друга. Одной рукой Шерлок небрежно и лениво обхватил скрипку, зажатый в другой смычок с силой упирается в подлокотник, согнут до рискованного предела. Майкрофт подался вперед, как будто пытаясь в чем-то убедить брата.
– Мне бы очень не хотелось расставаться на дурной ноте, Шерлок, – осторожно произносит он, и голос его почти по-человечески дрожит.
Шерлок долго смотрит на брата поверх скрипки.
– Значит, не будем, – наконец произносит он с некоторой неохотой.
На секунду на лице Майкрофта мелькает и тут же исчезает в никуда тень изумления. Решив, по-видимому, дальше не испытывать судьбу, Холмс-старший поднимается с кресла так легко, словно мягкое сиденье ему в этом ни капли не помеха, протягивает руку Джону, и тот пожимает ее, не успев подумать, что такое действие по отношению к кому-то, с завидной регулярностью занимающему его кресло, несколько странно. С другой стороны, Майкрофт всегда был излишне формален.
– Всегда рад вас видеть, Джон, – произносит он, и странным образом это звучит одновременно сухо и искренне. Закончив рукопожатие, он улыбается. Не в той обычной безучастной и приличествующей случаю манере, но слегка неровно и неуверенно. Привычку улыбаться именно так политики старательно пытаются искоренить всю жизнь: слишком уж чистосердечным выходит результат. Джон смотрит ему вслед, и ему кажется, он что-то упустил. От Шерлока не последовало ни раздраженного взгляда, ни намека на оскорбление. Он тоже просто смотрит на дверной проем, пока внизу не хлопает входная дверь.
Заваривая чай, Джон решает упомянуть об этой странности, потому что не может избавиться от впечатления, что иногда дело только в нем самом. Кажется, вокруг Шерлока по умолчанию должно твориться какое-то безумие.
– Это с ним сегодня что-то не так, или со мной? – рука с чайником нерешительно замирает над двумя кружками.
– Ты вечно обвиняешь его в каких-то замыслах, – замечает Шерлок и осторожно, как маленького ребенка, устраивает у себя на коленях ноутбук.
– Ну не в лицо же, – отвечает Джон. – Кроме того, если он и ведет себя непонятно, то это нормальная Холмсовская странность, что-то в духе Майкрофта. А сегодня он был по-обычному, по-человечески странным, и это напрягает.
– Не присущая Холмсам от рождения странность, – хмыкает Шерлок. – Кажется, моих навыков недостаточно для расследования этой загадки.
Первая почти-шутка за много дней. И это хороший знак, разве нет?
– Забавно, – бросает Джон через плечо. – Но, если серьезно, у нас же не предвидится войны или вторжения инопланетян? Мне точно ничего не нужно знать?
Если это второе, Джон точно предпочел бы знать это заранее. Инопланетное вторжение – не та вещь, о которой хочется узнать пост-фактум.
Повисает долгая пауза, и Джон уверен, что друг даже дыхание затаил.
– Нет, ничего такого, – наконец произносит Шерлок, и это настолько очевидная ложь, что способность произнести ее спокойно поражает.
Джон смотрит на чайник и стоит, нахмурившись, пока сзади не раздается перестук клавиш: Шерлок что-то печатает.
*****
Шерлок по-прежнему ведет себя несколько странно, но хотя бы не настолько, как раньше. Этого вполне достаточно, чтобы Джон прекратил волноваться, но не задаваться вопросом, в чем дело, он не может. На чем бы Шерлок ни зациклился тогда, совершенно ясно – он все еще бьется над этим, крутит в голове так и эдак. Он не забросил, а может, просто не смог забросить этот вопрос.
Джон уже начал привыкать к молчанию, к раздраженным метаниям туда-сюда и к вспышкам ярости. Он прекрасно понимает, что привыкать к такому – плохой признак, и беспокоится о Шерлоке, ведь тот слишком отличается от других людей. Иногда ему хочется понять, как именно другу удается работать, потому что тогда он сможет помочь. Способность помочь всегда давала ему чувство уверенности.
– Мне нужно пройтись, – заявляет Шерлок чересчур громко и как-то официально. Как будто сообщает о своих намерениях целой аудитории, хотя перед ним только Джон.
Тот смотрит на друга поверх газеты.
– Составить тебе компанию?
– Нет, – тихо, но жестко отказывается Шерлок. – Нет, оставайся дома.
Джон только и успевает бросить еще один озадаченный взгляд на друга, прежде чем тот выходит, и снаружи раздаются странно медленные, нерешительные шаги по ступенькам. Хлопает входная дверь. С каждой минутой Джон хмурится все сильнее.
Он обводит взглядом квартиру и обнаруживает, что дверь в свою спальню Шерлок оставил нараспашку. Через окно льется, просачивается в гостиную уличный свет. За дверью видны стопки бумаг и книг, куча каких-то приборов, карты, свисающий провод от телефонной зарядки… изножье кровати Шерлока.
И на него аккуратно, так чтобы не свалилась, поставлена картонная коробка. Нарочито приоткрытая картонная коробка.
Очень медленно Джон опускает газету на подлокотник. Он слишком хорошо знает Шерлока: тот почти никогда не совершает ничего необдуманного. За всем кроется какая-то причина. И сегодня дверь нараспашку не просто так. И не просто так он оставил коробку именно в таком положении. Самом неестественном, очевидно намекающем, что все это неспроста. Шерлоку нужно, чтобы Джон зашел в его комнату, нужно, чтобы он заглянул в коробку. Это очевидно, и даже более того: все это говорит о том, что Шерлоку отчаянно нужно, чтобы Джон что-то обнаружил. Чтобы он узнал нечто, что сам Шерлок не может или не хочет ему рассказать.
Коробка наполовину забита бумагами. Кроме них в ней обнаруживаются DVD-диски, диктофон, пара флешек и стопка обгорелых конвертов.
На просмотр содержимого у Джона уходит два часа. Его знания физики элементарных частиц слишком поверхностны, их не хватает, чтобы понять графики и схемы. Обведенные красной ручкой цифры тоже ничего ему не говорят. В конвертах – переписка между Артуром Райаном и доктором Джоном Тильденом. В письмах первого – огромное количество данных, обрывочные предложения, и чем дальше, тем исступленнее становится их тон. Второй же, наоборот отвечает все короче и несколько насмешливо.
Диски, однако, несколько понятнее. Джон просматривает их один за другим на своем лаптопе. Человек, стоящий перед камерой, кажется совершенно обычным. Мужчина средних лет, темные волосы в беспорядке, рубашка на пару размеров велика. Он представляется как доктор Артур Райан. Он говорит слишком увлеченно и быстро, длинными сложными фразами, рассказывает что-то о частицах, об экспериментах. Джон едва улавливает смысл. Белая доска вся испещрена расчетами. Джон отсматривает два часа видеозаписи, которая то обрывается, то перескакивает на несколько часов, а то и дней вперед. Выходит, перед ним лабораторный видеожурнал?
На диске с записью, помеченном «Этап 4», Райан больше не улыбается. Он кажется до крайности потрясенным, глаза потемнели, в голосе прорезалась дрожь. Он рассказывает – слишком торопливо, слишком научным для Джона языком, – что именно происходит на экране, что именно происходит в той белой цилиндрической установке, где он проводил свои эксперименты. Объясняет сбивчиво и запутанно что-то про волновой коллапс, про регистрацию некоего «события», про то, что шансы на подобное были, согласно всем расчетам, астрономически малы.
По доктору Райану видно, что он документирует нечто страшное, на лице его проступает выражение безнадежности и тихого ужаса, несмотря на все попытки сохранить отстраненность ученого. Слова даются ему с трудом, а потом он вдруг словно исчерпывает запас объяснений и молча стоит у белой пластиковой доски, где крупными буквами выведен заголовок «ПОСЛЕДСТВИЯ СОБЫТИЯ: ТЕМПОРАЛЬНОЕ ВЛИЯНИЕ». Он переводит камеру на установку, недвижимую и бесшумную, затем опять на себя. Джон уверен, что видит, как дрожат его руки, но изображение не трясется ни капли: похоже, камера закреплена на штативе.
Взяв черный маркер, Райан изображает на доске точку сингулярности, торопливо и неровно выводит линии и срывающимся голосом объясняет все простыми, понятными Джону словами. Объясняет, что именно происходит, какое именно гравитационное воздействие окажет его эксперимент на все вокруг. Все, что случится, выписано черным маркером на белой доске. Он повторяет второй, третий раз – а потом Джон просто устает считать, – что ничего нельзя остановить.
– Первые эффекты мы начнем ощущать через двадцать дней, – рука с маркером скользит вдоль доски, перечеркнув расчеты черной линией. – Скоро сюда приедут, проведут ровно те же расчеты, придут к тем же выводам. Даже не знаю, зачем я делаю эти записи. Их некому будет посмотреть, меня некому будет винить.
Райан сидит на табурете у лабораторного стенда и тяжело, глубоко дышит. Джон ждет, что он скажет что-то еще, но на этом видео заканчивается. Что бы ни случилось дальше, это либо вырезали, либо стерли.
Теперь остался лишь диктофон. Джон ставит его на стол, перематывает пленку на начало, слушая, как она тихо шуршит, а затем нажимает «пуск».
– Я знаю, мне нечего сказать. И я никак не могу все исправить. Я просто хотел, чтобы хоть кто-то понял.
Это голос Райана. Он говорит серьезно, тихо и медленно, но все-таки четко.
– Я просто хотел, чтобы хоть кто-то понял, почему я сделал то, что сделал. Почему попытался и чего хотел достичь. Вероятность того, что случилось, была так ничтожно мала… Я сделал это потому, что мог, потому что хотел доказать, что это возможно, хотя все считают иначе.
Тишина. Тяжелое дыхание человека, пытающегося совладать с нахлынувшими эмоциями.
– Я не хотел уничтожить все, уничтожить нас. Я не хотел… Были приняты все меры, вероятность катастрофы была астрономически ничтожна. Я бы… Я бы все прекратил, если бы знал, к чему это приведет.
Джон уверен, что это – голос человека, который прекрасно знает, что ему только и осталось, что лгать самому себе.
– Один шанс на миллиард. Я мог бы повторить эксперимент хоть тысячу раз, хоть миллион, и не получить этого события. Не было бы… Боже, прости меня.
В тишине слышно быстрое, рваное дыхание, а затем какой-то шорох и скрежет, и Джон не может определить, что это. Быть может, Райан вытаскивает из ящика какой-то прибор.
А затем в мозгу что-то щелкает, и Джон понимает, что именно слышит.
Неопытные руки заряжают пистолет.
Мертвая тишина. Джон задерживает дыхание.
Выстрел кажется куда громче, чем это возможно. Хлесткий, звонкий и такой неправильный.
– Гос-споди, – выдыхает Джон.
Дальше на пленке записана тишина. Через какое-то время в нее вторгается тихое «кап, кап, кап». Джон пытается и не может понять, что это такое.
