Текст книги "Не бракованная"
Автор книги: Энн Княгинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Энн Княгинина
Не бракованная
Глава 1
Женщины забыли, что такое осознанный выбор мужчины в спутники жизни.
Мужчины привыкли, что им подбирают жену – ту, что будет убирать, ублажать и никогда не перечить.
Если женщина плохо выполняла свои обязанности у первого мужа, её передавали второму, не справлялась у него, отправлялась в школу жён. Но если и там облажалась, то женщина считалась бракованным товаром, а значит, её утилизировали, как вещь.
Два месяца назад я прошла тест – именно он решил, какой мужчина мне достанется. Но я плохо себя показала у нового мужа, и он вернул меня обратно к родителям.
До передачи жены в руки мужа, правительство выдавало мужчине бюллетень, где печатными буквами было написано пять слов, около которых он должен поставить плюс или минус: зависело от поведения новой жены.
За месяц мужчина должен проверить свою новую жёнушку на умения, общение, и женственность.
Около пяти пунктов, мой бывший муж Валера, поставил минусы.
Хозяйственность: минус.
Податливость: минус.
Речь: минус.
Умения: минус.
Экономия: минус.
Через месяц я снова села за компьютер, проходя долбанный тест по-новому.
Моему отцу за меня стыдно, его жена, моя мать, чуть ли не наилучшая в нашем городе жена, а я для них, как грязное пятно.
Мне было сложно жить с мужиком, которого я не любила. Он хоть и старался помочь мне устроиться в его квартире, но я не смогла. Всё время что-то роняла, терялась в разговорах между нами, прожгла его футболку утюгом, и потратила в магазине больше денег, чем мне велели.
Валера был высоким, с пивным пузом, ему было сложно найти вещи, что полностью прикрывали его живот. Его голубая радужка глаз выцвела, наверно, из-за возраста в 55 лет. Он имел пять цветочных магазинов и две квартиры – маленькие, но они у него имелись. Мне повезло с мужем Валерой, но я оказалась бракованной.
Каждому мужу даётся месяц, чтобы проверить товар. Мужчина не имел права заниматься с женой сексом, оставлять синяков, царапин, и любые раны на её коже.
Когда Валера меня вернул, я прошла медосмотр. Теперь меня готовят к новому мужу, и я снова прохожу всех врачей.
Мне не нравится, что меня не считают человеком. Не устраивает, что мой будущий муж решает: буду ли я работать, смогу ли заниматься хобби, увижусь ли с семьёй ещё раз.
Нам запрещено смотреть фильмы про любовь, нельзя читать романы.
Началось подобное пятьдесят лет назад, когда разводов было настолько много, что пришлось принять меры.
Я стою с одним рюкзаком около красной двери, своего нового дома – на месяц или всю жизнь, пока точно не сказать.
Все вещи муж будет покупать мне сам. Как хочет, чтобы я одевалась, так и буду. У меня с собой только нижнее бельё, и всё для личной гигиены.
Об этом мужчине я знаю немного, лишь то, что ему 32, и его имя Виктор.
Мужчины сами решали, когда готовы к жене, у них не было, как у женщин, – ровно в 18 обязан вступить в брак.
Дверь открылась, я взглянула внутрь дома, мысленно ругаясь на чистоту внутри него.
Требовать этот человек от меня будет многое, видно уже по керамическому, светлому полу. Я вхожу в дом и опуская голову, принимаясь разглядывать своё отражение в бежевой плитке, аккуратно уложенной квадратиками: светлые волосы до плеч, чёрный ободок на голове, сжимающий виски до боли, и грустные глаза василькового цвета.
Поднимаю голову, приступаю рассматривать картины на стене. Изображения на них странные, какие-то непонятные многоцветные кляксы. Не разбираюсь я в искусстве.
Я знаю о любви многое, хотя никогда не видела её вживую, тем более не чувствовала. Сейчас взглянув на мужчину, что закрыл за мной дверь, я поняла, что не испытываю этого чувства.
– Как тебе картины? – раздался усталый голос около моего правого плеча.
Я невысокого роста, примерно, во мне 163 сантиметра, возможно, чуть меньше. Виктор ниже меня, с квадратными плечами, глазами как у Лани, и толстыми, короткими ногами. Мне он уже не нравится, в его руке лист и ручка, мужчина готов начать проверять меня тотчас, как я переступила за порог.
Надолго с Виктором я не задержусь, чувствую по его враждебному, излишне внимательному взгляду.
Жди меня, школа жён. А потом встречай меня, смерть с косой.
– Картины… – я встаю к одной из прямоугольных картин, прищуриваюсь, пытаясь понять, что на ней изображено.
Над каждым холстом маленькая лампочка, освещающая изображение тёплым светом.
– Думаю, мне нравится вот эта, – я приближаюсь к картине, и сощуриваюсь. – Я вижу здесь жирафа и шарики. И ещё пару ананасов, – я хмыкнула себе под нос, потому что выдумала весь этот бред. Кляксы на картине ни на что не похожи, художник просто взял кисточки и провёл ими по холсту.
Звук ручки по бумаге вывел меня из шуток.
– Извините, я не хотела, – я опускаю взгляд, чтобы посмотреть на весьма молодое лицо мужчины, даже с густой бородой, и 32 лет жизни позади.
Он слабо кивнул, и зачеркнул минус на листе.
– Сегодня я покормлю тебя, а завтра я хочу поесть в 6 утра.
Всё понятно, мне нужно приготовить ему завтрак, и не упасть в грязь лицом. Потихоньку я начинала жалеть, что не осталась с Валерой. Он хоть и был старым, но зато до последнего старался привить во мне чувства жены.
Кухня тесная, я немного удивилась, почему в таком шикарном, двухэтажном доме, такая узенькая, заставленная ненужными вещами, кухонька.
Окно маленькое, едва можно что-то увидеть за ним. Солнце сегодня за облаками, поэтому Виктор включил свет, нажав ладонью на выключатель за пределами кухни. Подошёл к холодильнику, вынул из него четыре яйца и сырую курицу на подложке.
Он делал всё не спеша, бросая на меня быстрые взгляды. Я стояла неподвижно, следя за его действиями. Я должна помочь? Или не мешаться?
Я давно хочу есть, ещё с того момента, как покинула родительский дом. А также мне требуется попасть в туалет. Но я боялась сказать лишнего, и оказаться в школе, куда мне совершенно не хотелось. Говорят, там всё так строго, вплоть до избиения. Девушки возвращались со школы отчуждёнными, с потухшим взглядом, и совершенно чужими – их близким приходилось знакомиться с ними заново, ведь прошедшая школу жён уже другой человек. Но возвращались не все, и только после обучения узнавалось, кто выжал, а кого утилизировали. Страшно.
Куски курицы полетели в сковороду, где шипело масло, всё быстрее нагреваясь от покрасневшей конфорки.
– От тебя отказался уже один муж? Я твой последний шанс, – съязвил он, показывая своё превосходство надо мной, и не только словами, но и высокомерным взглядом и язвительной улыбочкой на тонких, сухих губах.
– Да, возможно, – неуверенно ответила, переминаясь с ноги на ногу, как болванчик.
– Входить в чужой дом в обуви, знак того, что ты очень невоспитанная.
Я опустила взгляд на свои белые балетки, измазанные в вязкой грязи с улицы. Потом неторопливо подняла голову, зажмуриваясь. Ну, конечно.
Возвращаясь к входной двери, я ощущала, как сердце взлетает при каждом замеченном пятне, оставленным мной, на чистом полу.
Я любила общаться, но попадая в чужие дома, к людям, что могли стать моим будущем, я терялась как ребёнок в первом классе.
Оставила обувь на коврике, три раза поправила балетки, стараясь поставить их, как можно ровнее друг к другу
Я обнаружила помятую, серую тряпку на кристально белой батарее, подошла к ней и взяла твёрдый кусок ткани в руки, чтобы избавить пол от липкой жидкости.
Я старалась сделать всё побыстрее, но чёрная лужа размазывалась по всему полу, вместо того, чтобы впитаться в тряпочку и оставить светлую плитку в покое.
– Что ты делаешь? – мужчина встал около меня, наступая на пол около моей руки.
Я стояла наклонившись, яростно протирая скользкие квадратики под собой. Рассмотрев носок коричневого тапка с потёртой кожей, мне пришлось выпрямиться и взглянуть в недовольные глаза Виктора.
– Вытираю пол после себя, – я постаралась улыбнуться, но лишь почувствовала, как натянулась кожа щёк, а улыбку не ощутила.
– Тряпкой для батареи? – склонил голову вбок и поднял одну бровь, отчего его глаз стал похож на искусственный.
Пыталась не кусать губу, потому что долго отучалась от этой привычки, но в данный момент это желание полностью забрало мои мозги, и я переставала себя контролировать.
На язык пробрался привкус железа и кусочек кожи с губы. Я довольно вздохнула, обрадовавшись, что снова чувствую этот вкус.
– Я другую не нашла, а это выглядит довольно-таки старой, – невнятно промямлила я, указывая на батарею, откуда тряпка была взята.
– Ты ещё не хозяйка этого дома. Ты должна была спросить меня, – строго начал отчитывать он.
Я интуитивно втянула в себя запах мяса, как только учуяла его с кухни. Желудок напомнил о себе, пару раз свернувшись от голода.
– Простите, – мне не нравилось ощущать себя никем в этой жизни. Если я девушка, не значит, что меня можно ругать за каждый промах.
Сперва слёзы прожгли мои глаза, а позже выбрались на щёки, неприятно увлажняя кожу, оставляя за собой мокрые дорожки, продвигающиеся к шее.
Дом увеличивался в размерах, мужчина передо мной стал выше, шире, злее. Его лицо скривилось в неприятной гримасе.
– Она ещё и ревёт, – он замахал руками, я прикрыла глаза, побоявшись, что мужчина заденет меня своими длинными пальцами.
Периодически я думала, как глупо поступала, проходя тест нечестно: жала на кнопки, даже не глядя на ответы – мне просто хотелось поскорее выйти на улицу, и я не верила в честность выбора супруга по тесту. Мало кому везло с мужем.
Теперь меня за это наказывали.
Чем сильнее я вытирала слёзы, тем скорее они выходили, я начала хлюпать носом, заполняя этим звуком огромную гостиную.
Часы тикали, большая стрелка передвинулась уже десять раз. Я десять минут не могла успокоиться, разбрасываясь слюнями и соплями. У Валеры я не плакала, ни одной слезинки, а с этим низеньким мужчиной было невозможно не заплакать.
Лучше бы он смотрел на меня, как на вещь. Но взгляд был похож на тот, когда на улице наступают в собачью мину. И сейчас я – та самая мина.
Я продержалась два дня, затем Виктор выставил меня за дверь, предварительно позвонив в службу по контролю за жёнами.
Села на бордюр и стала ждать. Можно попробовать убежать, скрыться, чтобы не попасть в школу жён. Но, как только девушку выгоняют, у каждого полицейского появляется на рабочем планшете фотография и имя бракованной.
Обо мне уже знают все, и родители, скорее всего, тоже в курсе. Ждут меня, готовят вещи, чтобы выставить поскорее из дома, и не смотреть в безбрачные глаза.
– Ангелина Бойс, проследуем, – я поднимаю голову с колен, и смотрю на женщину в красной форме, состоящей из хлопчатых штанов и лёгкой, тонкой куртке. На левой груди нашивка, с вышитыми синими нитками фразой: Быть хорошей женой, главнее жизни.
В первый раз, когда передо мной стояла эта служба, я была напугана и расстроена, но сейчас я просто немного огорчена.
Может, так и должно быть, чтобы я смогла в будущем почувствовать любовь? Найти человека, с которым мы разрушим закон о рабстве женщин? Только мне будет стоить это жизни.
Я встала перед большой машиной, похожей на грузовик. Женщина морщинистыми руками открыла мне дверь, находящуюся в конце грузовика, и я со второй попытки забралась внутрь… к ещё восьмью девушкам.
– Приветствуем, – девушки рассмеялись, из-за разного звучания их смешков, звук совместился и стал неприятно скрежещем.
Они подвинулись, освобождая для меня место.
Я резко повернулась на женщину, начинающую закрывать дверь за моей спиной, и принялась кричать, что произошла ошибка. Но дверь хлопнула перед моим лицом, и я отступила.
Пахнет разными духами, сладкий запах совмещается с кислым, а кислый с горьким. Нервная дрожь возникает на кончиках пальцев, и незамедлительно овладевает всей кожей.
Я доигралась?
Машина тронулась, я пошатнулась, замахала руками и упала между двух скамей, стоящих друг напротив друга. Подбородок принял на себя удар, и зубы за пульсировали от боли.
Я почувствовала на своей спине куча пальцев, меня пытались поднять, но роняли вновь на каждой кочке под колёсами машины.
Много гнетущих шумов: смех, шептание, гул с улицы, рокочущий шум двигателя, и мой скулёж, потерявшийся на фоне остальных звуков.
Как только мне помогли встать, обнимая за живот и сильно толкая на себя, я вспомнила, что оставила рюкзак у дверей дома Виктора.
Хочу посмотреть на лица других присутствующих, но тень не позволяла рассмотреть черты, а солнце освещало через малюсенькое окошко, размера не больше стандартного ноутбука, слишком короткое время.
Вижу круглый затылок водителя сквозь мутное стекло, ограждающее кабину водителя и кузова, где собрались незнакомые мне девчонки.
– Я оставила свои вещи, остановите, – принимаюсь бить по стеклу ладонью, затем в бой со стеклом вступают кулаки. – Куда вы меня везёте? – преграда не разбивалась, а кожа на костяшках разодралась и кровоточила, но боль это последнее, что волновало.
– Скажем ей? – хихикает одна из девушек. – Или посмотрим на её попытки выбраться отсюда?
Смех сзади меня с новой силой раздражает. Я оборачиваюсь на девушек, не останавливаясь стучать рукой по стеклу.
– Нас похитили, а вы ржёте! – ладонь проскальзывает по гладкой поверхности, и оставляет мокрые пятна на стекле от вспотевшей кожи.
На мне красный, сплошной комбинезон, он ужасен, ведь на размер меньше, чем я. Мне в нём тесно, я не могу двигаться нормально, не справляюсь со своим телом. Виктор сказал, что я должна его носить – он велел, а я не имела права отказаться.
– Ты едешь в школу жён, одна из бракованных, – им весело, они не плачут, не кричат, не пытаются вернуться домой, а вот я, наоборот, стала долбить по стеклу отчаяннее.
– Я не попрощалась с мамой, – слышно ли меня вообще в кабине водителя? Или мои попытки лишены какого-либо смысла, кроме позора в глазах других?
Мы едем по незнакомой дороге – даже не представляю, где родительский дом. Получается, я еду туда, откуда могу попасть в мир мёртвых?
Меня атакует давление в груди и горле, я борюсь с ним с помощью самоуспокоения, но светлые мысли образуются в тёмные, и борьба проиграна.
Сажусь на место, что было давно освобождено, и меня сразу зажимают по бокам девушки от которых сильно пасло застоявшимся дезиком.
– Тебе даже не предупреждали, что заберут?
Я мну кожу пальцев, рассматривая пол в царапинах.
– А вас предупредили? – негромко спрашиваю, боясь повысить голос и расплакаться.
– Ещё два дня назад, – произносит другой голос, более грубый.
И что же это получается? Меня отдали Виктору просто так, чтобы дождаться дня, когда в школу жён повезут бракованных? Но так нельзя, это незаконно! Виктор даже не пытался стать моим мужем, он изначально понимал, что меня увезут.
Родители предали меня.
– Вы уехали с вещами?
– Конечно, – ухмыльнулись три девушки, сидящие передо мной, а те, что рядом, сочувственно глянули на меня.
Пятьдесят лет назад женщин лишили выбора. Многим не хотелось с этим жить, как и мне – вот-вот девушек начнут выставлять на прилавках, вместо манекенов.
Не хочется жить? – я посмеялась про себя. – Школу ты не пройдёшь, ты негодна для замужества. Готовься к утилизации. Смерти.
Я стала несильно бить себя пальцами по лбу. Там хоть вещи дадут или мне поставят двойку за рассеянность?
Мой рюкзак, – ещё сильнее взвыла про себя.
– Я могу дать тебе пару футболок, – девушка, рядом с той, что сидела со мной, начала рыться в рюкзаке, а через минуту все искали для меня одежду.
Кажется, теперь мне понятно, почему они не годятся для замужества, потому что они за ЖЕНЩИН, а не за МУЖЧИН, что готовы брать девушек в рабство.
От такой доброты подёргивания в кузове стали менее значительны. В моей руке пакет с чужими вещами: там и трусы, и кофты, футболки, брюки, даже туфли моего размера.
Я сжала зубы, вызывая в дёснах жгучий зуд. Нельзя плакать.
– Спасибо вам, – я положила руки на колени двух девушек рядом с собой, и одобряюще похлопала.
Нет, здесь не все были хорошими. Три девчонки, сидящие на противоположной скамье, общались между собой, одаривая меня неприятными взглядами. Не могу сказать с уверенностью, но у меня могут быть с ними проблемы.
Разговоры о том, почему я осталась без вещей, переросли в разные истории про бывших мужей девушек. Мне ещё повезло.
У Лизы, она первая представилась мне, был муж, который плохо понял условия и пытался пристать к ней в сексуальном смысле. Её отобрали у него, когда она ударила мужчину тарелкой по голове. А второй муж был двадцатилетним гулякой.
У мужчин только один закон по поводу жён – не изменять. Но они находили лазейки и отыскивали девушек лёгкого поведения.
Майли, у неё длинные ноги, маленькая грудь и сутулые плечи. Думаю, она высокая, оттого и горбится. Волосы у неё чуть длиннее моих, и красивого каштанового цвета. Мои волосы и рядом не стояли, они обычного русого цвета с рыжеватым оттенком. Её и первый, и второй муж, практически не появлялись дома, поэтому она творила в их домах, что вздумается, за что и была выгнана.
Каждая рассказала свою историю, кроме тех троих, что больше похожи на хороших жён, чем на бракованных.
– Я вообще замужем не была, – по внешности и одежде девушка, что сказала это, выглядела самой стервозной. Держалась девица стойко, даже в те моменты, когда все чуть ли не валились на пол из-за ям на дорогах.
На ней топик, немного прикрывающий пупок. Джинсовые шорты, с торчащими белыми нитками. (запрещённая одежда, интересно, откуда она у неё?) Два высоких хвостика по бокам головы. Её язык часто облизывал соблазнительные, пухлые губы.
– Это как? – Даша полненькая, похоже, она и ниже всех. У неё круглое лицо и маленький нос. Формой лица она похожа на пончик.
– Мои родители захотели, чтобы я прошла школу жён без тупого опыта как у вас.
– А наши родители пошли вслед за Наташиными, – две девчонки, что сидели рядом со стервочкой, кивнули друг другу.
Автобус вдруг остановился, да так резко, что вещи девушек попадали под ноги. Свой пакет я держала крепко, поэтому мне не пришлось искать вещи под скамьёй. Когда дверь грузовика открылась, в кабину пробрались яркие лучи солнца. Они ослепили, и я зажмурилась, прикладывая прямую ладонь ко лбу.
Глава 2
Я спрыгнула на траву и неосознанно приоткрыла рот, когда завидела трёхэтажное, кирпичное здание. Оно громадное, с большими окнами и белыми сандриками над ними.
Четыре прозрачные ступеньки, под которыми росли разноцветные, мелкие цветочки, похожие на анютины глазки, вели к массивной двери с фигуркой двух лебедей.
Я единственная стояла на траве, все остальные уже встали на тропинку из каменной крошки перед шестью людьми. Не успела их разглядеть, поторопившись встать к девочкам.
Встала рядом с Маришей, которая смущённо теребила пальцами ручку своей объёмной сумки, висящей на плече.
Многие смотрели вниз, и пинали камушки под ногами, а другие влепились взглядом в людей, что стояли перед нами.
Я неуверенно подняла глаза, начиная рассматривать, как я поняла, преподавателей.
Первая женщина молодая, по виду ей всего 25, а по одежде, что старила её, ей все 35. Чёрная длинная юбка зажата между двух тощих ног, сверху белая рубашка, и такого же цвета кардиган. Миловидное лицо этой девушки не показывало эмоций, она просто строго осматривала лица новых пребывших серыми глазами. Раз в секунду её пшеничные брови хмурились, а крошечные ноздри раздувались.
Две другие были почти одинаковые, даже их стойка с сильно выпрямленной спиной, ничем не отличалась. Их волосы собраны в высокий, небрежный пучок, а две пряди по обе стороны лица раскачивались от ветра. У одной из женщин юбка помялась по краям.
Третья выиграла всех по росту, она ниже других, словно ей 10, и она готова заплакать. В одной её руке папка, а другая рука болталась с правого бока.
Дальше стоит мужчина, а рядом с ним парень. Они похожи друг на друга, возможно, отец и сын. Но вот у парня, которому по виду лет двадцать, весьма необычные глаза. Острый подбородок дрогнул. Парень посмотрел в мою сторону глазами разного цвета: правый голубой, с жёлтым ободком по зрачку похожим на звезду. А левый глаз карий, почти красный, или лучше назвать этот цвет – тёмная вишня?
Меня гипнотизировали его оттенки глаз, в парне словно две личности, та, что спряталась в голубом глазу – была доброй, справедливой. А вот та, что находилась в тёмной вишне – была холодной, недружелюбной личностью, пытающейся уничтожить всех на месте, чтобы дальше ни с кем не возиться.
Я никогда не застывала, смотря на мужчину, тем более нам не разрешено надолго задерживать на них взгляд.
Притяжение? Интерес? Присоединение душ?
Он нацелено смотрит на меня, совсем не выражая эмоций. Холод и безразличие.
Передал бы каплю тепла от себя, но нет, он слишком равнодушен.
Его тонкие брови поднимаются, и он слегка склоняет голову, недовольно сжимая губы.
От яркого солнца я щурилась, но это не мешало взгляду застыть на молодом незнакомце
Нужно опустить от него глаза, но я попросту не могу. Взгляд запутался в каких-то сетях, что парень скинул, и только кажется, что глаза выбрались, как они снова разглядывают веснушки около носа.
– Здравствуйте новым прибывшим и не добро пожаловать в школу жён, – женщина с папкой вышла вперёд, ближе к нам.
Я, почти скрипя глазами, отвела от парня взгляд. Даже толком не посмотрев на бородатого мужчину рядом с ним.
Хочу проглотить слюну, но её нет от противной жажды. Делаю глотательное движение, думая, что таким образом успокоюсь.
Сердце стучит странно, ни таким образом, как при волнении. Оно делает удар, надолго замирает, и снова сильный удар. А перед глазами урывками воображается парень, который стоит неподалёку от меня.
Я глядела только в его лицо, и не запомнила ни во что он одет, ни какие у него волосы, рост и тело. Посмотреть на него ещё раз – нельзя.
– Почему не добро пожаловать? – после слов, у Тристан выскользнул смешок. Тристан одна из тех девушек, что поехала сюда без замужества.
Голова пожилой, низкой женщины медленно поворачивалась на девушку. Кожа в это время натягивалась и морщины превращались в огромные складки.
Я похолодела. Никогда ещё не хотела замёрзнуть до смерти, чтобы исчезнуть.
Птицы щебечут, кружат и смеются над тем, что они свободны, а мы готовимся к рабству.
– Ты, – раздражённо начала женщина. – Заговорила, не поздоровавшись?
– Выйди, – я повернула голову на того, кто приказал.
Бородатый мужик подошёл к Тристан, когда она сделала два шага вперёд. Затем громкий звук шлепка, и тихие возгласы девчонок.
Я попятилась после того, как мужчина влепил Тристан пощёчину, и щека девушки мгновенно вспыхнула красным, мне кажется, я вижу, как её кожа пульсирует от боли.
Тристан плачет, кто-то начинает реветь за ней, а я прислоняю ладонь ко рту, всё больше осознавая, куда я попала.
Разные глаза наблюдают за каждой, парень сощурился и вздохнул, покачав головой.
– Встали, как стояли, – команду дал тот, кто поднимает на женщин руки.
Без споров, в слезах, все быстро выстроились в ряд.
Прости меня, Валера, и забери обратно. Я буду хорошей женой, – взмолилась я, начиная стискивать зубы.
Женщина открывает папку – не вижу, что в ней, но она вдруг начинает называть имена. Девушки, что услышали свои, не произносят ни звука, на что получают выговор: «Вы должны плавно кивнуть. Медленно опуская голову».
Я стояла последняя и обязана была понять, как действовать, смотря на других, но солнце припекало макушку, а ручки пакета больно вжимались в кожу ладоней, поэтому на своё имя я проворчала:
– Я, – а потом всё же кивнула.
– Марк, эта самая глупая, – женщина посмотрела в сторону парня, и тот спешно пошёл ко мне. Большими шагами, немного подпрыгивая, он приблизился. Сейчас его глаза излучали одну и ту же эмоцию – что-то вроде насмешки или презрения, а возможно, всё вместе.
От него не пахло духами, но от кожи шёл приятный аромат алоэ.
Его грубые пальцы вцепились в моё запястье, и парень неожиданно потащил меня по косой дорожке к дому. Я завопила, начала сопротивляться, а он не собирался останавливаться, только ускорял и так чересчур быстрый шаг.
И это хороший приём? Это именно то, чему мы должны научиться?
Я обернулась на девушек, что опустили головы, не провожая меня взглядом. Вот теперь я сглотнула тягучую слюну, а не пустоту.
Я практически падаю, пытаясь успеть за парнишкой, чтобы он не вывернул мне руку. Подворачиваю ногу, неаккуратно ступая на камни под собой.
– Да куда ты ведёшь меня? – захныкала я, когда он ступил на первую ступеньку.
Я хочу посмотреть на цветы под нами, но приходится глядеть на худую спину парня.
– Ты должна быть внимательнее, – в четырёх словах слышно столько желчи, что я нервно закусала губу, успокаиваясь из-за металлического привкуса на языке.
Я чувствую, как пылает кожа под его горячими пальцами, ощущаю, как она начинает краснеть, подобно ожогам.
– Я буду внимательнее, только отпусти, – опять рыпаюсь, выгибая руку так, чтобы его пальцы соскользнули.
– Будешь, – он резко остановился, я врезалась в его спину носом, и заскулила от внезапной боли. – Но сначала наказание.
Правильно я боялась этого места – прекрасный дом и подстриженный газон, не меняли ужасного впечатления от этих людей.
– Дай мне пощёчину, как сделал тот мужик.
Он дёрнул меня за руку, поставил перед собой и начал вглядываться в глаза.
– Мужик? Ты абсолютно не следишь за своей речью, – покачал головой, усмехнулся, и отпустил руку. – Здесь слова стоят дорого.
Хочу отойти от него хотя бы на шаг, но он словно держит меня своими глазами на привязи. Такой выразительный, опасный взгляд, намекал, что запрещается делать то, что ему не понравится.
Он такой же, как другие. Понимает, что я никто, какая-то там баба, у которой не может быть своих желаний.
Мир для женщин – потерян. В наши дни им правят мужчины и молодые парни, что впитывают от старших поколений ненужную информацию.
Если я заплачу, как он среагирует? Уж точно не обрадуется.
Волосы лезут в рот, прилипают к засохшим ранам на губах, и окрашиваются в цвет крови.
– Мне будет больно?
Он повернулся к двери, открыл её и вошёл первый, и после этого смогла зайти и я.
В шикарной гостиной, посередине, стоят четыре кожаных дивана. В гостиной площади больше, чем в моём доме, где подобные диваны заняли бы почти всё место.
Вместо люстры, паникадило – светильник с множеством свечей. Подобный я видела в церкви.
Парень закрыл дверь, и огоньки на фитилях угомонились от странного танца. Я вдыхаю аромат богатства и роскоши, он похож на запах нового кресла из кожи. Немного горький, как дорогущий коньяк.
Если пройти вперёд, мимо журнального столика, можно попасть на лестницу, ведущую на второй этаж.
Обоев нет, но есть краска бело-розового цвета, она будто говорит, что этот дом для девушек.
Я зависла, рассматривая обстановку, и парень молчал, пока ему это не надоело.
– Пойдём со мной, – на сей раз он не хватал меня, я сама пошла за ним, слегка дёргая ногами, чтобы они привыкли ходить по гладкому.
Мы поднялись на второй этаж, где оказалась столовая, с длинными, дубовыми столами. Марк не стал останавливаться, повёл на третий этаж, где показался длинный, полутёмный коридор с дверьми по обе стороны. На каждой двери написаны имена, я читала их, пока плелась за парнем. Остановилась около своего имени, и зря понадеялась, что он привёл меня в мою комнату.
Я смогла рассмотреть в чём парень одет: на нём чёрные спортивные штаны, белая футболка с неразборчивыми надписями, и бежевые кеды с жёлтыми шнурками, завязанными кое-как.
Его руки напрягались с каждым шагом, я могу сказать, что они у него мускулистые, но выглядят тонкими, когда не напряжены. Коротенькие волосы на голове стремились вверх. Неясно, тёмные они у него или светлые. Так не разберёшь.
– Остановка, – говорит он, и открывает дверь в душевую.
Смотрю на него в недоумении, хмуря брови, которые привыкла подкрашивать, но вряд ли здесь мне позволят заниматься этим.
– Хочешь меня утопить?
Я боюсь посмотреть внутрь, вдруг там не только душ и раковина, но и место для пыток.
– Не сдашь экзамены, утоплю, – впервые он рассмеялся, но не стоило делать это на этих словах.
Смех ритмичный, глухой, немного взбудоражил душу, та на миг взлетела и стремительно опустилась, когда он прекратил смеяться. Задержала дыхание, пока моя душенька странно себя вела, но сейчас снова беспокойно задышала.
– Входи, ну, не стой, – он закатил глаза и несильно толкнул меня вперёд.
Дверь за ним закрыта, на ключ, который он вытащил из кармана спортивок.
Душевая широкая, маленькая лейка сверху. Раковина золотого цвета, об которую бьются капли, выходящие из крана над ней.
Мои безжалостные мысли стучат по башке также, как вода – противно.
– Заходи, – он отодвигает прозрачную дверь, закрывающую поддон для душа, и лейку.
– Кто ты такой вообще? – он говорит входи, а я, наоборот, отхожу от душевой. Он не сдвигается с места, но за мной следят его глаза.
– Марк. Твой преподаватель по физкультуре. Тебе не помешает похудеть, – он с иронией рассмотрел моё тело. Комбинезон выставил меня толстой. – Давай быстрее решим всё это и пойдём обратно, – с безразличием попросил он, отодвинув прозрачную дверь до конца.
Я должна помыться? Типа смыть с себя грехи?
Нет, мне не верится, что всё так просто. Если, конечно, я не должна раздеваться при нём, и мыть своё обнажённое тело у него на глазах.
– Извини меня, но так нужно, – он зажимает меня руками, сцепляя пальцы в замок на моей спине, и тащит к душевой, не жалея сил, что, похоже, у него много.
Никакие уговоры не помогают, крик тоже на него не действует, я всё равно ступаю на поддон, и за мной задвигаются прозрачные двери, громко щёлкая, когда встречаются с каркасом.
Бесстрастное лицо парня, чуть вытянутее, чем хотелось бы, вдруг искажается перед моими глазами.
Холодные, леденящие капли посыпались на меня с лейки сверху. Напор воды сильный, кожа точно бы слезла с костей, когда вода начала замораживать.
Губы дрожат, как и я вся. Я отчаянно пытаюсь высвободиться отсюда, но стекло у двери чересчур толстое, чтобы быстро разбить его.
Через минуту, по ощущениям через сутки, я начала терять физическую силу от адского холода. Вода неизменно затекает в рот и уши, боль от холода нестерпимая, но не такая, от которой можно умереть.
Хочу закричать, но от попыток зубы и челюсти сводит, дёсны воспаляются, а язык перестаёт двигаться, чуть ли не онемев.
В разных частях тела возникают судороги, первые покалывания начинаются в руке, позже в ногах, и вот я падаю на колени. Не понимаю, плачу ли я, или это всё те же капли, похожие на град.
Мои внутренности превращаются в лёд, пару секунд, и они обратятся в маленькие льдинки. Уголки губ подёргиваются в нервном тике. По ощущениям лёгкие заполнились осколками.
