Текст книги "Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы"

Автор книги: Эльфарран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Эльфарран
Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы

1

Черный целлофановый пакет, порвался на полдороге. Кое-как, придерживая его под скользкое дно, Лидия Михайловна, повариха местной больницы, едва плелась домой по утоптанной в весеннем талом снегу тропинке. Мимо пролетали рыжие маршрутки, пыхтя и обдавая её черным дымом из выхлопных труб, натужно скрипя, прополз старенький ветеран, автоперевозок – «Икарус». Она упорно шла в одиночестве, поминутно припадая на больную, артритную ногу. Десяток сырых котлет и банка жидких щей, больно били её по коленке, но, словно не замечая тяжести, она с надеждой на приближающийся отдых глядела сквозь вечерние сумерки на крыши домов. Брежневские пятиэтажки и гордость семидесятых годов – серые девятиэтажные дома, как их называли – корабли, составляли нехитрый пейзаж окраины поселка городского типа. Здесь все знали друг друга: давно были перемыты косточки соседок и, словно скроенные по одному лекалу, люди больше по инерции жили, любили, и умирали, не ища смысла своего существования и не отвлекаясь на сложные философские измышления. Чахлые деревца, что посадили прошлой весной по разнарядке какого-то важного чиновника из столицы, – с каждого двора по паре – успели обзавестись всеми растительными болячками и, подставляя равнодушному серому небу корявые ветки, ещё более усугубляли безрадостную картину ранней весны. Холодная вода с противным хлюпаньем забралась в левый сапог, повариха поморщилась и, поднажав, одолела небольшой подъем. От сумки вкусно пахло вареным мясом. Жила Лидия Михайловна одна и, выливая каждый день в унитаз кастрюлю скисшего супа, она давала себе страшную клятву, больше не воровать первое, но приходил вечер, и зазывно блестящая банка опять наполнялась, словно исполняя, чью то чужую прихоть.

– Почти пришла – думала Лидия. В голове мелькнула милая картина одинокого жилища на седьмом этаже: старенький телек, диван, чашка остывшего, подернутого пленкой, утреннего кофе и сто пятая серия слезливого мексиканского мыла. Дальше она не додумала, потому что, из подворотни частного деревянного дома выскочила черная кошка и, заметавшись по дороге, неожиданно ткнулась ей в колени.

– Пшла хвостатая, – без злобы цыкнула она на кошку. Но та и не думала отставать, пристроившись сзади, она незаметно потянулась к сумке, сытный запах взволновал голодное животное, и она деликатно царапнула сумку.

– Пошла, пошла, – женщина махнула на неё пакетом, и, не удержавшись, поскользнулась. Падая, она инстинктивно, как ребенка, прижала к себе банку. На грязном боку дороги, разлилось рыжее, жирное пятно.

– Случится же такое, – измазавшись песком и щами, минуту спустя она терла мокрым снегом потемневший бок. – Несчастье то какое, половину пролила. Вот уж беда, так беда.

Вечерний сумрак наступал по-мартовски рано, поэтому, она зря беспокоилась, никто ничего не видел. А вот кошка осталась очень довольна.

Лифт ушел из-под самого носа, будто кто-то специально ждал, чтобы нагло захлопнуть его двери. Лидия прислушалась, пытаясь понять, на каком этаже он остановится, но лифт, прошелестев, стукнул раз и еще раз. Скользкий бок пакета, теперь уже совсем мокрый, так и норовил выскользнуть из рук, как зачарованная глядя на горящею кнопочку, она терпеливо ждала,

– Да что они там, катаются что ли, – не выдержав, после пятнадцати минут ожидания, она стукнула ногой в закрытые двери. Лифт, в очередной раз презрев все законы гравитации, скользил куда-то в поднебесье. Наконец, кнопка погасла, и, надавив её локтем, Лидия облегченно выдохнула, её квартира на седьмом этаже стала даже как-то ближе.

Сорок лет, ревматизм и одышка, обвислые толстые щеки, в придачу, двойной подбородок и выпирающий живот, – она не любила смотреть на себя, в зеркало. Рано состарившееся, ожиревшее тело и ещё более старая душа – Лидия ничем не отличалась от своих товарок по пищеблоку. Помешивая бульон, она также громко обсуждала последнюю серию нескончаемого телевизионного сериала, что шел каждый день вечером, громко хохотала над сальными шуточками заезжего экспедитора, воровала куриные окорочка, закатывая их в подол фартука. На проходной она уверенно совала размякшую шоколадку полусонному охраннику и протаскивала две нагруженные доверху сумки на пустынную, занесенную снегом дорогу, в ночь.

Лифт фыркнул и открылся, явив крашенный грязно-болотной краской ободранный бок с наполовину сожженными кнопками, он даже покачнулся, когда она поставила на пол свою добычу, и мелко задрожал. Нажав ключом на цифру семь, внешне напоминающую восемь, от налипшего пятна грязи, Лидия привалилась спиной к стенке и блаженно расслабилась. Словно нехотя ударяясь о пороги этажей, лифт неспешно потянул её вверх.

– Пятый, шестой, – зажмурившись машинально отсчитывала она, растворяясь в неге долгожданного отдыха. Внезапно кабинка резко дернулась, лифт остановился, постоял, тряхнул её немного и опять замер уже окончательно.

– Что же за день такой несчастливый, – Лидия панически начала жать на все кнопки. Замерев где-то на полпути от дома, она даже немного струхнула.

– Чаво надо? – после минутного молчания, наконец, смиловалась кнопка переговоров с диспетчером.

– Мне бы домой.

– Да, кто ж тебя держит? – Опять вопросом ответила кнопка. Голос на том конце был немного пьяненький и явно не понимал, что надо невидимой женщине.

– Я тут в лифте, – совершенно отопрев от подобных переговоров, пробормотала она, – застряла.

– Ну, а я при чем! – кнопка чикнула и отключилась.

Лидия опять ее нажала.

– Алле, – на другом конце раздался тот же голос. – Девушка, мы пиццу не заказывали, извольте выйти вон.

– С удовольствием, – простонала Лидия, – двери откройте.

За металлической пластиной послышалось шевеление, затем что-то тяжело упало, и далекий голос произнес.

– Справочная слушает.

– Немедленно откройте лифт, я жаловаться буду, – в бессильной ярости она ударила по кнопке. Та невозмутимо продолжила:

– Ждите ответа… Ждите ответа…

– Как соловей лета, – машинально закончила Лидия и, попереминавшись на натруженных ногах, устало села в угол и приготовилась ждать.

Минуты текли медленно, словно густой кисель, что вчера подавали на третье – больные, не пробуя, выливали его в туалет, отчего местные сантехники, каждый раз страшно матерились, прочищая намертво заклеенные трубы. Она закрыла глаза. Ей вспомнился сегодняшний конфликт с рубщиком мяса. Тот, мелко искрошив кости, бросил на разделочный стол садистки истерзанные куски, а она от всей души пожелала, чтобы его руки напоминали подобные шматки. Но даже это неприятное происшествие она сейчас почему-то вспомнила с затаенной нежностью.

Лампочка, несомненно, бывшая в альянсе с лифтом, дважды мигнула и погасла. Неожиданно почувствовав себя одинокой и беззащитной, Лидия вдруг громко разрыдалась. Лифт заурчал подобно довольному коту и неожиданно поехал вверх. Вверх и опять вверх.

– Куда я еду? – Все возможные варианты, вроде внезапного сумасшествия или вмешательства инопланетян она отвергла с ходу – вот еще, бабушкины сказки.

– Десятый, одиннадцатый… двадцать второй – машинально считала она. Стандартная серая девятиэтажна, никак не могла иметь десятого этажа, но лифт этого понимать не хотел и упорно возносил притихшую повариху верх. Стучали стыки невидимых этажей, изредка вспыхивали огонечки площадок. Она уже не плакала и этажи не считала, только тихо всхлипывала, не выпуская из объятий, словно родной, тяжеленный пакет. Внезапно лифт, встал. Дверь открылась. Не веря своему счастью, она вытащила на гладкий пол свои сумки и огляделась. Как по волшебству, исчезли исписанные черным маркером грязные, все в разводах стены, потолок поднялся на добрых три метра и был девственно чист. Нет квартирных дверей, битых лампочек, даже столь привычного затхлого запаха мусоропровода и то нет, только уходящий в неизвестность, просторный светлый коридор с гладкими плитами серого камня. И еще страх. Будто выпрыгнув из ниоткуда, он повис в воздухе, окружив Лидию своим тревожным дыханием.

– Вот занесла нелегкая, и где же я?

Мимо пробежала стайка молоденьких девиц. Весело щебеча на ходу, они гурьбой скрылись в конце коридора. Лидия Михайловна тяжело потянулась следом, трезво рассудив, что если где и есть выход, то молодежь об этом лучше знает. Вскоре показались витьевато украшенные двери со множеством замков, замочков и целым набором щеколд – что-то вроде витрины в магазине хозяйственных принадлежностей.

Здесь была небольшая давка, но, не церемонясь, она пролезла в начало.

– Лазарева направо, Дарина налево, – сидящий за канцелярским, заваленным справками, столом, худощавый распорядитель, лихо сортировал очередь. Подняв измазанные чернилами окуляры очков, один из которых был немного разбит, он спросил. – Вы к кому, мамаша?

Она опешила.

– Ни к кому. Я домой.

– Домой направо, – зычно гаркнул он, ей в ухо.

И коридор закружился, стены словно по волшебству пришли в движение, начав некий лихой хоровод, подобно шумным красавицам, замелькали сотни разноцветных дверей.

– Вроде не пила, – Лидия окончательно осовела и села на пол.

А двери набирали обороты: в дикой пляске пролетали церковные ворота резного дуба, входные двери из крашеного дерева и, откровенно простецкие, деревенские, обитые столовой клеенкой. На последних она даже разглядела блестящие кнопочки гвоздей. Движение становилось все более хаотичным. Вглядываясь до рези в глазах, она попыталась осмыслить происходящее, но передумала и закрыла глаза ладонями.

– Кончено! – прогремел громоподобный возглас.

Испуганно прищурив левый глаз, она огляделась: двери исчезли, вместо них появился мужик в смешной, квадратной шапочке. Он держал в руках потрепанную, с вздутым боком, кондукторскую сумку, где вместо билетов была намотана светящаяся лента. Он задумчиво отмотал длинный отрезок и резко оборвал ленту:

– Пройдите новопреставленная.

Лидия хотела возмутиться, но появление из абсолютно пустого пространства ещё двух мужиков с крыльями её насторожило. Те, казалось, не замечая её терзаний и нехотя вполголоса переговариваясь, лениво заспорили.

– Прекрасный экземплярчик, – усмехнулся чернокрылый, – ты даже не представляешь, коллега, сколько она вынесла куриных ножек, на полптицефабрики хватит. А бульон, какой она варила бульон – там жиринок было в два раза меньше нормы, – и обращаясь к ней, он с издевкой спросил. – Так, какой процент мяса кладут в котлеты? По-твоему выходило что этого ингредиента там вообще не должно было быть. А борщ, он – по всем правилам – красный!

Лидия вспомнила бледно-рыжие разводы варева, что они делали по четвергам из прокисшей капусты и вздохнула – свеклу воровал главный повар. Булки – вечно черствые, алюминиевые ложки – засаленные: её мысли, словно тени, побежали по гладкой как экран стене. Вот и прокопченные плиты, залитые липкой пригоревшей кашей; на свет выплыло лицо вечно недовольного рубщика мяса; Галька-посудомойка, свалив в раковину груду тарелок, отчаянно ругаясь открыла на всю мощь кран с горячей водой и поднимающийся пар заполнял все помещение… Было мерзко и противно. Тридцать лет стажа, ни одного больничного, пенсия: вспомнив о так и нереализованных льготах, Лидия Михайловна упрямо набычилась – умирать не хотелось ну ничуточки.

И в наступившей тишине, раздался судьбоносный стук в дверь. Ангелок встрепенулся – к ним кто-то отчаянно пытался войти. Приоткрыв щелку, белый оппонент, нервно крикнул:

– Суд заканчивается, просьба немного подождать.

Но, воспользовавшись замешательством председательствующих, некая личность проскользнула в комнату. Наклонившись к судьям, этот некто что-то горячо зашептал. На их лицах отразилось недоумение.

– Это как-то необычно, мы должны подумать, – нараспев начал кочевряжиться первый светлый судья.

– Да чего там, всего два дня, а не справится, – его друг и коллега довольно оскалился, – значит к котлам – она ж привычная.

– Я справлюсь, – будто получив толчок извне, взмолилась Лидия Михайловна, только сейчас поняв, что работу на кухне она ненавидела всей душой.

Задумчиво пригладив перья, ангелок шумно выдохнул:

– Ну какая из неё муза? Вот дух чревоугодия, ещё куда ни шло.

– Там вакансий нет, штат переполнен, а мне муза, – он провел ребром ладони по горлу, – вот как нужна.

Сняв с макушки лавровый веночек, златокудрый бог начал нервно обмахивать покрасневшее от волнении лицо.

– Подопечный у меня один, он, конечно, все больше по любовным романам специализируется, но подает некие надежды. Генка Федюшкин, да вы его знаете – он в прошлом году душу закладывал за удачное название романа. Ему рукопись сдавать во вторник, вот те крест, – он даже картинно перекрестился, чем вызвал гримасу отвращения, одного из присутствующих, – клянусь, что не вру.

Но, поняв, что ему все равно, не слишком верят, повторился:

– Стоящий автор, только нервный очень. Как вечер, так о музе молит, совсем покоя лишил. Вынь да положь, а я что их выпекаю. Положено столько по штату и ни единой больше, у меня на год все расписаны.

Судьи мялись, советовались, всем своим видом показывая, как им нелегко принять такое решение, возводили глаза к несуществующему потолку, многозначительно молчали, и, хлопнув себя по лбу, просящий, наконец-то, сообразил: история стара как мир – надо подмазать!

Он извлек из кармана пару билетиков:

– Вот, впишите кого угодно, любого артиста, и контрамарка на двоих сразу нарисуется. Только дайте хоть кого-нибудь, хоть вот эту толстушку.

– Я, просто, полная, – обиделась Лидия. – Жизнь у меня тяжелая.

Чернокрылый, нагло запихав оба билетика себе в рукав, ехидно хмыкнул:

– Судя по весу сумок, она, действительно, права.

– А, была, не была, но только на два дня, – они пожали друг другу руки и троекратно расцеловались, при этом демон попробовал залезть к пришедшему в карман, но в мантии карманов нет, поэтому, разочарованно похлопав его по бокам, он только пригрозил:

– Два дня, и так котлы простаивают.

И комната опять закружилась.

– Держись за мою руку, – тонкая, с французским маникюром, рука дернула Лидию наверх.

– Не вертись по сторонам, – это уже когда они шли анфиладой изящных комнат, страдальчески щурясь от её непрезентабельного вида, настраивал временный наниматель. – Запомни, у тебя есть два дня, не более. Как только подопечный допишет роман и…

Он не договорил, потому что их окружили высокие, стройные девы. Они с интересом и весьма откровенно разглядывали линялый свитер Лидии и тихонько перешептывались. Аполлон, а это явно был он (ну кто же ещё), усиленно делал вид, что не понимает насмешливых взглядов подчиненных. Повертевшись, он, наконец, отыскал глазами распорядителя облачений и деликатно поманил его пальцем.

– Под твое начало, и чтобы к обеду, что-то напоминающее музу у меня было.

Он вычеркнул запись сделанную красным карандашом накануне и скорым шагом скрылся в блестящем тумане.

– За мной, пожалуйста, – щупленький амурчик, с неподдельным страхом оглядев снизу вверх её грузное тело, поманил повариху к дверям закрытым на тоненький стебелек розы – щеколду. Над ними крупными буквами было выведено "Склад инвентаря для муз, граций и добрых фей". Дверь с едва слышным звоном отъехала в сторону, явив блистательное зрелище выставленных в аккуратный рядочек арф, сложенных в кипу, немного сплющенных лавровых веночков, нежнейшие гирлянды свежих благоуханных цветов. Посреди всего этого великолепия сидел грустный кладовщик, со скучающим видом поглаживая такого же грустного кота. Впрочем, кот успевал ещё и перебирать струны странного, похожего на гусли, инструмента. Замешкавшись в дверях, Лидия Михайловна сдержанно чихнула, и кладовщик, на минуту вернувшись на грешную землю, вздрогнул и удивленно воззрился на неё.

– Я это, – не зная как продолжить, она неловко сунула ему на стол листочек, выданный Аполлоном, – мне, в общем, ну сами понимаете…

Ленивый глаз кладовщика скользнул по документам,

– Туда, – он неопределенно махнул рукой, – поройся, может, чего и найдешь.

Прямо возле двери валялись уже побывавшие в использовании инструменты, а надпись на стене гласила: "Уцененный инвентарь, непригодный для дальнейшего использования. Можете не возвращать".

– На вас, непрофессионалов, лимит давно исчерпан, – печально пояснил он свое нежелание расставаться с блестящими арфами, – а они все шлют и шлют, обеспечивай, дескать, а я говорил, выдайте сверх плана хоть сотню другую – жмоты крылатые…

После этих слов он опять потерял всякий интерес к происходящему и принялся наглаживать кошачью спину. Кот от такой ласки лениво потянулся и заиграл вальс "Дунайские волны".

На одной арфе не было струн, другая треснула, у третьей не хватало натяжных винтов. Венки были наполовину лысыми, с увядшими цветами, примотанными проволокой. Они щетинились словно ежи.

– Это просто издевательство, – Лидия уколола палец, и, машинально сунув его в рот, приметила одиноко стоящую в уголке трубу. Такую длинную и, главное, тонкую. Взвесив её в руке, она убедилась, что та нисколько не весит. По стечению обстоятельств, в детстве она, презрев все нормы, целый год училась играть на пионерском горне. Кладовщик дремал, кот спал, и, поняв, что здесь больше ничем не разжиться, она перешла в соседнюю комнату с маленькой табличкой: "Облачения".

Помощник-амурчик совсем умаялся, пытаясь натянуть на тело пятьдесят шестого размера узкую тунику: тончайшая ткань страдальчески скрипела и рвалась в самых неподходящих местах, а узенький воротничок, словно в отместку, садистски сдавливал шею. Отчаявшись, ангелочек выскочил в коридор, и, сделав два круга, решил проблему уже более спокойно: не мудрствуя лукаво, он стащил из отдела погоды немного свежего постельного белья.

– Дык… – не поняла Лидия

– Не дык, а форма такая, единая для всех. Не стой столбом – переодевайся! Пододеяльник наверх… так… а голову просунь в дырку, – пояснил он уже более спокойно.

– Без умных ясно, – кряхтя, повариха потащила с себя старенький свитер и, смутившись, выгнала из примерочной, белокрылого. – И не подглядывать, голубок небесный.

Застегнув на боках распахивающиеся белые полы деревянными прищепками, тоже заранее прихваченными заботливым небесным стилистом, она, наконец облегченно вздохнула. А ворох старой одежды, повинуясь взгляду помощника, переместился в небытие. Лидия только рот открыла.

Из-за занавески беспристрастный голос сухо доложил:

– Номер такой-то с приложением описи имущества: свитер желтый китайский, вытянутый на локтях – один; юбка, вместо пуговицы булавка, два сальных пятна в районе живота – одна; майка линялая, предположительно голубого цвета, сзади просматривается надпись «олимпиада» и какая то цифра (извиняюсь, не разберу)…

– Стой, – Лидия внезапно почувствовала как краска густого стыда, охватила её щеки, – я вам доверяю.

Необъемный живот её заколыхался под туго натянутой простыней. Не то, чтобы у неё совсем не было хорошей одежды, просто, не было случая, чтобы её носить, а в горячем зале кухни и линялая майка смотрелась совсем неплохо.

– Сапоги?

Вслед одежде в небытие полетели и осенние дутики. Разглядывая свои босые ноги, Лидия поразилась их размеру, как будто впервые увидела. Переступая голыми пятками по резиновому коврику, она застенчиво выглянула из-за занавески. В соседних кабинках звенел радостный легкий смех, поминутно оттуда выпархивали эфемерные создания, сверкая легкими изящными ножками в новеньких сандалиях. Музы спешили в главный зал, где уже вовсю шла отправка прекрасных вдохновительниц по месту работы. Поняв, что на обувь рассчитывать не приходится, она, кое-как зажав под мышкой трубу, зашагала в том же направлении.

– Вертихвостки, – беззлобно отмечала она, когда пробегающие девчонки задевали её локтями, – все уедем, никто не останется.

Посреди зала стояла обыкновенная кресло-качалка, немного старомодная, но с удобным мягким сиденьем. Весело прощаясь, девушки по очереди забирались в нее и, качнувшись, пропадали, словно растворялись в воздухе.

"Чудеса", – подумала Лидия но, впрочем, не удивилась.

– Ваша очередь, уважаемая, – её, вдруг, вытолкнули вперед.

Лидия попыталась запротестовать, но, сверившись с ее направлением, отправитель велел пропустить ее без очереди: дело было срочное и неотложное – рукопись должна была завтра быть на столе редактора.

С трудом втиснувшись на сиденье, повариха вцепилась пальцами в изогнутые подлокотники, стул жалобно затрещал, и она закрыла глаза.

– Раз, – но кресло, придавленное грузным телом, осталось неподвижным. Тогда, схватившись за спинку, коллеги налегли и, наконец, сдвинули качалку с места – все поплыло, закружилось…

– Ты не видел, здесь Рафаил трубу апокалипсиса не оставлял?

Озабоченные представители службы безопасности, рысью обегая подсобные небесные конторы, заглянули и на склад инвентаря, спешно разыскивая пропавший инструмент конца света?

Кот встрепенулся:

– Стояла у стены, я её ещё в сторону отставил. – Потеребив лапой за руку, он вывел из сонного одурения кладовщика.

– Куда труба делась?

Тот поморщился, изобразив на лице подобие мысли, и радостно вскрикнул:

– Толстуха забрала, а чего, нельзя что ли?

Все присутствующие, как по команде, схватились за головы и хором взвизгнули:

– Трубу апокалипсиса! Если она использует её по назначению, наступит конец света.

– Я-то думал, беда какая, – и беспечный кладовщик опять заснул.

Перескакивая в два прыжка залы и коридоры, Аполлон вбежал в зал отправления, но расстроенный смотритель только развел руками, указав на покореженное кресло:

– На сегодня перемещения отменяются, встаем на неплановый ремонт.

И покровителю искусств осталось только молиться…