Текст книги "Шанс 2.0"
Автор книги: Екатерина Бум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Все ребята, идите спать, – мне пора работать.
– Все готово, – Анна быстренько открыла Верд на ноутбуке.
– Если что-то будет нужно – можно смело будить меня.
– Учту, спасибо. Все будет нормально. Спокойной ночи.
Через два часа я воплотила свои мысли на бумагу в виде дополнения к апелляционной жалобе. Спать не хочется. А спят ли горожане? Я вышла на застекленный балкон. Да, кое-кто еще не спит. Открыла створку. Очень свежо для марта. Оказывается, идет мелкий– мелкий снег. Я с наслаждением вдыхала морозный воздух. С порывом ветра снег стал залетать на балкон. Надо срочно одеться. Не зря говорят: Марток – надевай сто порок. Надев норковый полушубок с широкими пушистыми рукавами, я не удержалась от соблазна и выставила руки наружу. И в тот миг снежинки стали нанизываться на иголки меха. В свете фонарей было явственно видно насколько они различны в паутинках своих форм. Очень быстро рукава полушубка стали окутаны бельгийскими кружевами. Идеи для кутюрье: мех и кружева, как снег. Кружева и снег. Что мне это все напоминает? Вдруг вспомнилось платье, в котором я была на свадьбе, автор – молодая девушка, работала художником по костюмам в театре – изо льна цвета топленого молока, чуть-чуть ниже колена, отрезное по талии. Юбка прошита золотыми нитями и тонкой тесьмой, длинный широкий рукав с оборкой, также с золотой нитью, грудь – кружева, явственно напоминающие сегодняшний снег, воротник – стойка с оборкой с золотой нитью. Интересно, а какие у нее были мотивы для дизайна? Надышавшись свежестью, я моментально уснула. Уже сегодня… суд. Он вынесет свой вердикт. Возникнет определенность для всех участников процесса. Это будет завтра. А сейчас – это все предположения о результате. Как интересно, я работаю в сфере, в которой определенность – это колосс, на котором все держится. Между тем в моей жизни много моментов неопределенностей, я должна их связать воедино, найти определенную закономерность, чтобы прийти к определенности. Мне нужно выйти на состояние внутренней стабильности.
Процесс прошел захватывающе, с накалом. Полтора часа трое судей плотно работали с нашим делом. Для суда второй инстанции это – большой отрезок времени. По вывешенному графику у дверей зала запланировано рассмотрение двадцати процессов. Интересный мастер-класс. Знание судьей – докладчиком дела в тонкостях. Двое других судей из судебного состава не остались равнодушными к процессу. И посыпались к нам – Анне и ко мне … многочисленные вопросы судей сторонам прямо в цель. В чем предмет договора, на чем основана технология процесса изготовления продукции, с какой целью планировалось использовать заказанную продукцию, есть ли упоминание в договоре слова «посуда», что понимается под сувенирной продукцией, как определяли недостатки товара и какими документами они подтверждены… Судьи ушли в совещательную комнату. Ждем результат. Удалось ли донести до суда обоснованность жалобы. Мысленно, возобновляя вопросы суда и ответы на них истца и ответчика, я стараюсь выявить главное – стало ли ясным, что речь идет в договоре о сувенирных изделиях, а не о посуде. Проанализировать какие вопросы были интересны суду. Вопрос суда: упоминается ли в договоре слово «посуда» и отрицательный ответ на него дает мне возможность надеяться, что апелляция подана обоснованно. Пролетело десять минут ожидания. Судьи заходят. В тишине раздается голос судьи, оглашающего резолютивную часть постановления: решение суда … отменить…. Вот он, этот миг! Отменить или отказать в удовлетворении жалобы. Сколько бы ни было процессов, в кульминационном моменте провозглашения судом своего решения всегда есть элемент непредсказуемости. И ты ощущаешь томительное волнение. А после … да, есть! Победа! Либо … нужно дождаться полного текста документа и определиться с дальнейшими действиями.
Игорь ждет нас у здания суда. Анна радостно машет ему рукой, стоя на ступеньках суда. А сейчас домой – в Москву и без остановок. Уже темно. Машина словно плывет по трассе – мягко и ровно. Воодушевленная Анна сообщает по телефону результаты процесса. Я не слушаю, но я рада за нее и за Игоря. За себя я тоже рада. Я бы хотела позвонить. Моему сыну Алану. И обрадовано выкрикнуть: получилось! Услышать низкий бархатный голос, такой родной: Молодец! И в этом голосе неизменно звучит радость за меня и гордость за себя: у него такая мама. И позвонить маме. И в ответ: Поздравляю тебя, девочка моя. Ты во сколько будешь? Что приготовить? Но … сына нет. Нет уже четыре года. Он прожил ровно двадцать пять лет и два месяца. Его нет на земле. Нет, уже целую вечность. И мамы тоже нет уже год. Тоже уже вечность.
И думаешь, что осталось во мне после их ухода? Пепелище. Хочется сказать: черные дыры. Как в космосе. Моя вселенная деформировалась. Сплющилась. И, не потому, что я себя нагнетаю, жалею, жалуюсь на судьбу. Нет. Я не делаю ничего из этого списка. Все это бесполезно. Да и у меня нет на это сил. Я не упала в бездну. Визуально. Но желания куда-то сразу улетучились. И ценность моей жизни снизилась почти до катастрофической отметки. Меня накрыло волной мощным ударом. Бум. И я не могу выбраться, хотя и пытаюсь. У меня все в порядке с самодостаточностью по объективным причинам. Но она не помогает – я не думаю о себе. Я чувствую себя пробитой навылет, состоящей из одних зияющих дыр, как дуршлаг… Год. Два. Три. Четыре. Сразу вспомнишь точность высказывания Льюиса Кэррола в его книжке про девочку Алису: Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!
Сейчас, когда я почувствовала, что во мне что-то сдвинулось с точки замерзания, я поняла, что настало время посмотреть на мою ситуацию глазами другого лица – Алины Демидовой, психолога. Она консультировала меня по интернету, когда не было сил выбраться из пучины. В нашей переписке, она деликатно помогала мне анализировать ситуацию, использовать различные методики, чтобы помочь себе. Написать письма горю, а потом от горя мне и … сыну. Я брала ручку и не могла написать ничего. Может теперь мне наконец-то удастся написать эти письма.
Дорога длинная. Я нашла в телефоне почту – переписку с Алиной и начала читать. Это оказалось тяжело. Но я настроилась на вдумчивое ее прочтение.
Прочтя переписку с Алиной, содержащей рекомендации для возможного использования мною, я задалась вопросом, почему я их не могла выполнить, несмотря на неоднократно предпринятые попытки. Ответ нашелся сразу. Большие эмоции, овладевшие мною, не давали мне этого сделать. Взяв ручку, я не могла написать ни слова захватившему меня горю. Мысленное возвращение к событию было мучительным. Мои чувства были мелочью перед мощью свершившегося факта. И своей тяжестью действительность давила меня, не давая дышать. Нет, тут не до письма. А в настоящий период я могу честно отразить свои чувства в виде письма горю? Нет, эта эпистолярная церемония явно не для меня в силу своей односторонности. Тогда что могло бы ее заменить? Я отложила приятие решения по данному вопросу, правда, пообещав себе вернуться к нему… при необходимости.
Два месяца прошло весьма плодотворно. И вот по календарю наступил последний день мая, а с ним похолодание, отбросившее Москву снова в апрель. И мой планируемый вечерний поход на открытие книжного фестиваля «Красная площадь» безапелляционно был перенесен на завтра. В правильности принятого решения я убедилась сразу, как только очутилась на Красной площади на следующий день. Семь вечера. Залитая солнцем огромная Красная площадь занята шатрами и рядами под книжную ярмарку. А вот и первый шатер рядом с Историческим музеем под названием «Библиотека». Раздается дружный смех. Народ удобно расположился в прозрачных креслах и слушает писателя. Интересно кто вызвал такую живую реакцию? Вот и ответ: на билборде со стилизованным изображением Спасской башни Кремля большие буквы: Денис Драгунский и его фотография. Писатель, одной рукой держа микрофон, а другой страницы текста эмоционально читает рассказ. Какая связь поколений. Моментально вспомнились знаменитые «Денискины рассказы» его отца Виктора Драгунского. А сегодня – прототип его рассказов, ставший сам уже известным писателем, читает свои произведения. Ступеньки вперед и уже новое действо. Актеры играют сцену из спектакля. Чуть далее – слышен рок. И вот и ряды издательств: «Эксмо», «Нестор-История», «Новое литературное обозрение, «Синдбад», «Российская национальная библиотека»…. Ряды книг издательств, выпускающих литературу для детей. Десятки издательств, тысячи великолепно изданных книг. Не избежав соблазна, я накупила книг на различную тематику.
Вернувшись, я окунулась в необыкновенный запах типографской краски, такой который бывает только у новых книг и неожиданно поняла, что мне не поможет односторонняя переписка с горем. Нужно что-то более мощное. Такой внутренний подъем, бум. Может быть… диалог. Но… диалог с горем. Это что-то радикальное. Каким образом он возможен? И в этот самый момент я почувствовала возможную реальность ведения такого диалога. Что я хочу от этого диалога? Заглянуть внутрь себя и найти ответ на вопрос: как мне жить дальше, после смерти Алана? На что ориентироваться в себе? На старые ценности или создавать для себя новые? Я поняла, что теперь готова к такому диалогу, готова встретиться сама с собой и с взглядом со стороны на мою ситуацию. Ведь будущее любого человека не гарантировано от крутых поворотов. Кто же может воплотиться в образе горя? Почему-то мужские образы даже не возникли в моем воображении. Перед глазами возникла «Весна» Сандро Боттичелли. Нет, слишком романтично. Один за другим сменялись портреты Адели Блох Бауэр – любимой модели Гюстава Климта. Тоже не то. В них так много женского эротизма. Мне нужен женственный, естественный и очаровательный образ. Мягкий. Манящий. Внезапно я почувствовала: Жанна Самари. Вот чей образ я хочу видеть. Ее образ. Такой, как на ее портрете кисти Огюста Ренуара. Не на парадном портрете – в полный рост, который находится в Эрмитаже в Санкт-Петербурге, а как на портрете из музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, на Волхонке, в Москве. На фоне нежно – розового цвета, улыбающаяся прелестная молодая женщина в платье, отливающем разными оттенками зеленого цвета с обнаженными руками цвета ванильного мороженого, растрепанными волосами, сияющими глазами. Сама – жизнь, радость и легкость. И я понимаю, что только контакт с воображаемым источником оптимизма и счастья дает мне возможность пойти навстречу его теплу.
Внезапно передо мной материализовалась Жанна Самари. Живая. Она сидела в большом кресле возле меня и улыбалась точь-в-точь как на знаменитой картине Огюста Ренуара. Жанна была в знакомом платье с портрета переливающегося разными тонами изумрудного цвета, с левой стороны его была приколота яркая роза с шипами, она казалось только что срезанной. Сквозь окно проникал солнечный свет, заливая всю комнату и Жанну, такую ослепительную и воздушную. И живую.
Что это со мною? Игры воображения?
– Ну, вот и я, – внезапно медленно произнесла Жанна.
– Она говорит на русском языке! – пронеслось у меня в голове. Это явь?
А Жанна продолжала, как ни в чем не бывало,
– Здравствуй, Ника. Ты права – это явь. Я так рада возможности пообщаться с тобой, возможно гораздо больше, чем ты. Это ведь – уникальный случай. Сама удивляюсь как такое возможно. Я оказалась путешественницей, если это можно так назвать. Причем, в страну, где никогда не была и свободно говорю на незнакомом мне языке. У меня нет никаких страхов. И в этом и в том мире нет предела для необычных явлений. Но оказаться в мире живых, поверь мне, это – счастье, о котором даже помыслить страшно. Ты не удивляйся. А прими мой визит, как подарок от Вселенной. Подарок не только тебе, но и мне. Значит, так нужно. Ты, самое главное, не очень обдумывай, что хочешь сказать мне. Я ведь уже знаю твою историю. Трагическую. Смерть сына. Алана. Не надо щадить меня: заниматься подбором слов. Говори мне от сердца, все, что хочешь. Я – твой заинтересованный собеседник. Пусть твои мысли льются непрерывным потоком. Ты поймешь, почему мы встретились, когда я расскажу тебе о себе. Говори, что считаешь нужным и столько времени, сколько потребуется. Я – женщина, актриса. Живу эмоциями. Я люблю поговорить, помечтать, – голос Жанны стал нежным, а во взгляде проявилась томность. Знаешь, у меня никогда не было такой роли, как сегодня, – продолжила Жанна. Роль горя. При этом без текста. Все по ситуации. Естественный диалог. Это так захватывающе интересно. Хотя в моей жизни горе было. Более того, я даже не могу вспомнить ни одного автора, написавшего пьесу с ролью горя для театральной актрисы. При этом, чтобы две стороны прониклись одним ощущением, глубоким пониманием проблемы. И горе разделило бы горе женщины, потерявшей взрослого сына. Потому что именно горе и понимает всю его глубину трагедии как никто другой. И не прячется за словами, ничего не выражающими, склоненными позами и вздохами. Оно смотрит вглубь. Я понимаю насколько эта трудная роль для игры на сцене. Надо передать и накал эмоций, и переживания, и сострадание. Но знаешь, мы еще не начали разговор, а я уже все эти эмоции ощущаю. Надо же, как мне это все вновь, ощущать все эмоции как актриса, но – Жанна сделала паузу, набираясь сил для продолжения, – не как женщина! – закончила она фразу. – Надо же я говорю на русском языке! И даже думаю на русском языке, хотя я никогда его не изучала. Чудеса наяву!
Нас разделял небольшой столик, инкрустированный разными породами дерева. Через секунду я оказалась возле Жанны.
– Жанна, добрый день! – Я включилась в обстановку, но быстрота воплощения моей мысли в действительность, меня ошеломила. – Все сказанное тобой – это так необычно, включая волшебный способ твоего появления.
– Для меня все происходящее тоже парадоксально. Мое появление. И я говорю на русском языке. Каким образом это возможно?! Хотя зачем мне знать такие тонкости. Все возможно. Ведь я – специальный посланец Высших сил для тебя. – Жанна смотрела на меня, словно проверяя, понимаю ли я сказанное ею. Она сделала паузу, ожидая моей реплики. Но я молчала, находясь под впечатлением от всего происходящего. – К сожалению, я не знаю конкретного плана моих действий. Но ведь это хорошо – полная свобода действий для нас с тобой. Какое доверие к нам проявляется, небывалое! Правильнее сказать, к тебе. Я как подмастерье. Все станет ясно в процессе! Ника, что ты замерла на месте. Не бойся. Ты должна радоваться. Ведь Высшие силы хотят тебе помочь, а значит, обязательно помогут. А более всего для меня загадочно то, что я – живая! И я … ощущаю голод!
– Специальный посланец Высших сил для меня? – не сон ли это? Да нет, я не сплю. Но происходящее – реальность. Здесь и сейчас. Тогда я буду в ней жить и прочь все сомнения! – уверенно сказала я себе. – Жанна, чувствовать голод – это прекрасно! Это – быть живым не столько внешне, сколько внутренне. – В этом мире действительно все возможно. А Жанна Самари – очень мила. Как будто, услышав мои мысли, Жанна ободряюще улыбнулась мне. – Подожди, секундочку, сейчас утолим твой голод. Я знаю, с чего я начать. С того, что будет созвучно с твоим внешним обликом.
– О, как интересно, – воскликнула Жанна, всплеснув руками. Что же это?
– Прежде всего, антураж. Льняные салфетки с бутонами роз, зелеными листьями и с … шипами на стеблях. Все, как сама жизнь.
– С шипами? Как сама жизнь, – повторила Жанна. Все равно она прекрасна. Жизнь, – сказала она протяжно. Слово-то, какое, волшебное. Дальше она стала повторять слово жизнь с разными интонациями. Видишь, к моему платью приколота живая роза. Она с шипами, чтобы не забывать, что жизнь изменчива. В моей жизни много шипов, несмотря на то, что я стала известной актрисой. Но все меня знают благодаря моим портретам Ренуара, на которых я изображена как олицетворение всего прекрасного, что только есть в Женщине. Огюст – обессмертил меня. Но … шипы. Они вонзаются в меня. Мое замужество… началось с укола родственников мужа. Мы с Полем Лагардом полюбили друг друга. Он из респектабельного семейства. Сын биржевого брокера. Я из творческой актерской семьи. Но моя актерская среда была не по нраву его родителям, и они не пришли на нашу свадьбу. Представь, какую неловкость я ощущала. Возникло чувство, что меня отвергают, не хотят знать. А ведь моя бабушка знаменитая актриса – Сюзанна Броан, обе тети – актрисы, папа играл на виолончели в Парижской опере. А мои братья – выдающиеся люди, старший – виолончелист, как и отец, а младший – актер. А потом случилось страшное горе … моя дочь …. она прожила всего полгода. Хотя у меня есть еще две дочери, я никогда не могла забыть об этой трагедии в моей жизни. И Жанна тихо заплакала. Я не останавливала ее плач. От неожиданности я замерла. И не могла сказать ни слова. Что можно сказать? Разве можно сказать, что не надо плакать, все давно прошло. Ведь я вижу, что это не так. Каждая клетка моего тела ощущала эту трагедию Жанны. Время идет – чувства не проходят. Они живы. И любое воспоминание выплескивает их на поверхность. И они рвутся изнутри с неимоверной силой. Сокрушающей. Как можно уменьшить значение горя матери, которое по-прежнему жило в ней. Я осторожно взяла Жанну за руку и ощутила …частый-частый пульс. – Теперь ты понимаешь, почему я – воплощенное горе, – спросила меня Жанна. А кто знает о моем горе, а ведь оно никуда не делось, так повсюду и сопровождает меня. Меня знают только как актрису, а в гораздо большей степени как актрису, портреты которой писал Огюст Ренуара. Я обняла Жанну и почувствовала вздрагивание ее тела. – Ты прости меня – не оправдываю я роли горя, наверное, а ведь так хочется помочь тебе разобраться в ситуации, – несколько успокоившись, сказала Жанна. Она обняла себя за голые плечи и быстрыми движениями стала их тереть. В моей голове вихрем пронеслось: надо срочно не дать разыграться этому нервному ознобу у Жанны.
– Разверни, – я протянула Жанне яркий пакет.
– Что это? – она прижала его к груди, пытаясь представить содержимое. – Это… что-то мягкое и легкое. Открыв пакет, Жанна вытащила из него шаль.
– Это мне? И в ее глазах зажглись тысячи маленьких звезд. – Какое чудо! Шелк! Она уткнулась носом в шаль, как будто хотела до краев ощутить прохладу шелка. Наконец она очнулась. Плавным движением накинула на себя шаль. Розово-жемчужные тона шали с тонким восточным орнаментом пейсли – турецких огурцов окутали фигуру Жанны, придав ей еще большую загадочность. Шаль удивительно ей шла.
– Какая красота эта шаль! – продолжала восхищаться Жанна. Она – из Турции, Китая, Индии?
– Это шаль из России. Из города, находящегося в полутора часах от Москвы, со сказочным названием Павловский Посад. А шаль авторская – художника Елены Жуковой и имеет название – «Восточные сладости».
– Точно, восточные сладости! – воскликнула Жанна, окинув себя взглядом с ног до головы. О, вспомнила… Танец «Pas de chele». Жанна вспорхнула с кресла. Она изящно полукругом держала шаль в руках. – А теперь представь, что на мне платье в стиле … античной Греции. Жанна стала в медленном темпе вращаться передо мной. Поворачивалась то спиной ко мне, то лицом, поочередно поднимая то левую, то правую руки, в которых находился кончик шали. Казалось, что сейчас шаль выскользнет из ее рук и взлетит вверх. И в это самое мгновение Жанна подбросила шаль вверх. Повинуясь, шаль легким куполом взлетела ввысь и ее бахрома трепетно задрожала. – Самое прекрасное в этом танце то, – продолжала Жанна, что он – сплошная импровизация, полет фантазии. Жанна вновь и вновь подбрасывала шаль, ловила ее, демонстрируя грациозность движения рук и тела.
Я каким-то новым взглядом посмотрела на Жанну. Что-то знакомее промелькнуло в ее взгляде, но я никак не могла уловить что именно. Жанна явно мне кого-то напоминала. Интересно, кого?
– Жанна, Ренуар ведь писал несколько твоих портретов. А какая ты на первом портрете?
– Такая, какая я была тогда. Счастливая. Синеглазая. С огромным красным бантом. Но Огюсту портрет не понравился. И он написал второй портрет, на котором я вот в этом самом платье.
Жанна все продолжала свой танец с шалью, а я подошла к книжному шкафу и стала перебирать альбомы художников. Я почувствовала, кого мне напомнила Жанна.
– Ника, ты, что хочешь найти, альбом картин Ренуара?
– Да, альбом картин, но не Ренуара. Сейчас увидишь. Найдя нужный альбом, я открыла его на портрете молодой девушки. – Смотри.
На картине была изображена сидящая за столом молодая темноглазая девушка в розовой блузке с черным бантом в белый горошек. В залитой светом большой комнате особое привлекали внимание четыре бархатных персика, один из них девушка держала в руках.
– О, а эта девушка напоминает меня тех времен. Она тоже – сама жизнь, только такая совсем-совсем юная жизнь. Мне было двадцать, когда Ренуар писал мой портрет, а сколько ей лет, этой девочке … с персиками и кто автор?
– Автор картины – Валентин Серов, а девушке – Вере Мамонтовой на картине двенадцать лет. А картина действительно так и называется, как ты сказала «Девочка с персиками», ты очень тонко заметила. Этот портрет художником написан на десять лет позже, чем твой портрет, написанный Ренуаром. Внезапно мне стало как-то не по себе. Я вспомнила еще об одной общности между Жанной и Верой. Они прожили практически одинаковое количество лет, ушли из жизни молодыми. Жанна в 33 года, а Вера в 32. Я вышла на кухню, прогоняя мысль о совпадениях в жизни людей, и вернулась с блюдом персиков.
– Сейчас сходство между вами стало явственней, – сказала я, ставя блюдо с персиками на стол.
– Точно, – зачаровано сказала Жанна, плавно присев на кончик стула.
– А теперь вне программы. Лосось. И Шардоне.
– Ну, наконец-то, – воскликнул Жанна. – Я так проголодалась. – Жанна медленно приступила к трапезе. Я включила хит Eagles на все времена «Отель Калифорния», который внутренне очень созвучен мне и был уместен в сложившейся ситуации. От Жанны я не ждала никакой реакции. Однако с первыми же аккордами Жанна замерла, отложив вилку.
– Какая-то космическая гармония и таинственный, прямо-таки мистический сюжет, – низким загадочным голосом сказала Жанна. – Можно еще раз прослушать, я хочу погрузиться в текст. И в музыку, конечно. – Жанна прослушала бессмертную композицию раз десять.
– А сколько времени длится эта песня, кажется, что она бесконечна во времени?
– У меня тоже есть ощущение бесконечности этой музыкальной композиции. Впрочем, это так и есть. Ведь ее продолжительность шесть минут тридцать секунд. – Это, наверное, все из-за текста, – пронеслось у меня в голове, ведь он так необычен.
– Колоссально просто! А какой сейчас год?
– 2020, – вопрос Жанны прозвучал для меня неожиданно. А ведь ей, наверное, не просто, я внимательно посмотрела на Жанну. Для нее мой ответ был полной неожиданностью. Легкая испарина выступила у нее на лбу.
– Оооооу – воскликнула Жанна, легко прислонив салфетку ко лбу. – И сейчас я в Москве. В России. А в песне говорится о Калифорнии, – Жанна внезапно переключилась на музыкальную композицию, это же штат, в Америке?
– У тебя хорошо с географией. А в песне говорится об «Отеле Калифорния».
– Да, да. Я просто так потрясена этим внезапным переключением языков. Русский, теперь английский. Все так стремительно, – и Жанна откинула рукой непокорные волосы. – Я почувствовала себя этим путником, который оказался в «отеле Калифорния». И сейчас я все еще нахожусь в этом отеле. Нет, даже так, оказывается, я всю жизнь периодически попадала в этот «отель Калифорния». – От этого откровения, Жанна невольно прикоснулась рукой ко лбу. – Но иногда мне удавалось выбраться – Жанна лукаво улыбнулась. А сейчас я как будто попала в другое измерение. Я расскажу тебе текст, как я его поняла, но у меня какой-то сумбур в голове. Такое чувство, словно я не уловила чего-то главного, что было между строк. Я чувствую такое волнение. Такую силу музыки и слов внутри себя. Но не могу до конца проникнуть в тайну – ни того, ни другого. Неземная меланхоличная музыка с мистикой текста. – Жанна явно была сильно взволнована. – Усталый путник останавливается в странном отеле, – Жанна стала произносить вслух содержание теста песни. – В дверях его встречает девушка. Раздается звон церковного колокола. Это место может быть раем или адом, – думает он. И слышит голоса, расхваливающие отель. В отеле он оказывается в окружении роскоши и наслаждений. Просит принести вина, но ему говорят: здесь этого напитка не было с 1969 года. Он слышит голоса, они разбудили его среди ночи. В отеле какие-то странные постояльцы. Внезапно пир превращается в какой-то страшный ритуал. В покоях хозяина все готово для пира. Они бьют своими стальными ножами, но убить чудовище не в силах. Заплутавший путник бежит к двери, но портье говорит ему: Мы здесь только принимаем гостей. Конечно, ты можешь выписаться из отеля в любое время, но покинуть его ты не сможешь никогда – Это просто фантастика. Мистика. Тайна. Внутренний подъем. Бум. – На последней фразе Жанны я невольно замерла. Жанна читает мои мысли? Хотя чему я удивляюсь – она ведь из параллельного мира. Интересно, а я могу читать ее мысли. Было бы забавно, – и я улыбнулась Жанне.
Жанна немного успокоилась, она встала и подошла к столу, и заполнила до краев бокал Шардоне. Она долго смотрела на искрящееся в бокале вино, а потом стала с наслаждением его пить мелкими глотками.
– Да, сразу окутывает какая-то галактическая музыка, а текст оказывает гипнотическое воздействие своей неопределенностью, намеками и ощущением наличия неведомого подтекста, – согласилась я с Жанной. Хотя весь текст, такой насыщенный образами, так легко можно себе представить. Буйство и смятение чувств путника, который видит на горизонте город своих надежд – Лос-Анджелес. И всем своим существом стремиться в него попасть, достичь немыслимых высот, зная, что он может погрузиться в пучину страстей и соблазнов, из которых можно не выбраться. Но, кажется, что есть что-то еще за текстом, невысказанное. И в этот текст и подтекст возникает непреодолимое желание проникнуть и разгадать их как ребус раз и навсегда, но в тоже время так не хочется их приземлять до обыденности. И интрига, тайный смысл плотно окутывает тебя словно туман. Зачем помнить, что все музыканты группы приехали в Калифорнию из других штатов, писали текст, основываясь на окружающей их действительности, вкладывая свою дерзновенную мечту по покорению каждый своей «Калифорнийской фантазии». Их манил Город Ангелов – город грез, больших надежд и мировой славы, соблазнов и излишеств, связанных с ними. Зачем разрушать эту ошеломительную гармонию музыки и текста. Какая разница? Восемь месяцев своей жизни они создавали свой шедевр. В уединении. Бесконечно шлифуя. И … создали совершенство. А совершенство по всем канонам жанра должно быть недостижимым для понимания. Но, не разгадав истинный смысл композиции, каждый из нас получил значительно большее. Подарок. Неограниченные возможности через личное восприятие понять себя или попытаться это сделать. И возникла Она – тайна, но для каждого своя. Для кого-то это – страхи, нетерпимость, боль, ложные убеждения, боязнь изменений и переживания, приковывающие к «Отелю Калифорния». Для кого-то, наоборот, постановка сверхзадач, стремление к реализации, к мечтам, дерзновение. Но, если в этом благом стремлении тебя захватывают в плен темные стороны твоей души – гордыня, зависть, себялюбие, желание достичь невозможного, несмотря на обстоятельства, ты тоже становишься добровольным пленником «отеля Калифорния". Все мы его пленники. Каждый своего Отеля Калифорния». И так трудно выбраться из трясины, в которую угодил. Как это в тексте: здесь мы просто узники по нашему собственному желанию.
Жанна взяла в руки мохнатый персик.
– Какой шикарный персик. Упругий и сочный. Он напоминает мне теннисный мячик. – Жанна разрезала персик пополам. Оранжевый сок крупными каплями закапал с ножа. Откусив часть персика, Жанна закрыла глаза. – Какое наслаждение! Как хорошая жизнь без дрязг, перемен и неожиданностей. Она снова налила в бокал вина. На этот раз быстрыми глотками она осушила его до дна. – А ты хочешь выбираться из плена «Отеля Калифорния», ведь продолжать оставаться его добровольным узником безопаснее? – Жанна сделала паузу, набрав побольше воздуха и продолжила. – Меня эта тема очень волнует, ведь я всегда сомневалась в принятии таких судьбоносных решений? Я очень боялась перемен и неопределенности, – на лице Жанны было написано смятение.
– Шанс выбраться из лабиринта «Отеля Калифорния» дается каждому. Его не всегда можно увидеть, но его можно почувствовать. Нужно только услышать себя, чтобы сделать шаг… – осознанный выбор своей дальнейшей жизни. Довериться себе. Признать свою реальность, в которую угодил. Я признала свою жизненную реальность. Сейчас, разговаривая с тобой, я очень четко еще раз осознала эту мысль. Но еще нужно простить свои слабые места. Не клеймить себя. Не только поставить задачу – помочь самому себе, но и решать ее. Как решать? Расслабиться и просто начать жить. Как можно лучше. Интересней. Все заново. Опять все заново. С чистого листа. Потому что первая попытка получилась не очень. Мне нужно выбираться из своего «Отеля Калифорния» это точно! Использовать шанс. Ведь жизнь, подкидывая мне разные ситуации, протягивает руку выбраться из тупика. Предоставляет шанс радоваться жизни. В этот момент я вдруг поняла, как все на самом деле просто. Просто мне нужно принять свою жизнь со всеми событиями, без исключений. Внезапно меня прошиб холодный пот и напряжение спало.
– Версия на жизнь номер два! Я поняла, зачем меня делегировали в Москву к тебе. Мне нужно было справиться со своими собственными страхами и зажатостью. А это оказалось возможным только сейчас в разговоре с тобой. Подумать только, после того, как прошла моя жизнь. И толчком может явиться все, что угодно. Вот скажи, Ника, ты специально поставила эту композицию «Отель Калифорния», ведь наверняка, нет.
– Никакой цели у меня не было. Просто хотела, чтобы ты познакомилась с фантастически написанным и исполненным произведением.
– Нам нужно обсудить твою, как ты говоришь, иную реальность как шанс на счастливую жизнь. Принять ее и расставить все точки над «i». И жить. Здесь и сейчас.
– Интересная программа. – Да, состояние у меня явно не очень, если со мной вышли на связь Высшие силы, прислав мне на помощь Жанну. Я весьма признательна. Но как все неожиданно. – Я тоже встала. И отошла в угол комнаты, поближе к розам, стоящим в высокой вазе. Розы были разного цвета, и каждая благоухала по-своему. Я вытащила из воды розу чайного цвета. Она обдала меня нежным запахом. Я осторожно стала нащупывать на стебле розы шипы. Слегка сжав стебель розы, я почувствовала легкое показывание шипов. Оно приятно будоражило меня. – Но одного обсуждения недостаточно – обратилась я к Жанне. Нужно закрепить его, чтобы не забыть. Я напишу о нашей с тобой встрече, – озвучила я вслух постоянно крутившуюся у меня мысль с момента встречи с Жанной. – В полной версии, без купюр: как мы с тобой встретились, о нашем общении, о безумно тяжелой для меня теме на основе действительного события, которое случилось со мной – смерти Алана и как ты мужественно включилась в ее обсуждение. И о моей иной реальности – мистических событиях, которые совершенно неслучайным образом происходят в моей действительности. И, об «Отеле Калифорния», как о возможности начать жить опять – новую версию, не зачеркивая при этом прежнюю. И об этом буме, внезапно произошедшем в моей жизни. Такое мистическое эссе, как сама жизнь. – Я успокоилась и плавно опустила розу в вазу. Кажется, Жанна не заметила моего волнения. Это хорошо.
