Текст книги "Вязь (СИ)"
Автор книги: Двое из Ада
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
«Ах, если бы Шах твой на меня посмотрел…» – мурлыкала женщина в телефонную трубку, и Верона сразу спешила закончить разговор и поскорее умыться. Кровь приливала к лицу, и со злости так отчаянно хотелось разорвать тонкую ниточку, протянувшуюся между двумя совершенно разными людьми.
Вечером Верона узнала, что Шах «пойдет развеяться».
– Познакомился с девушкой, – буркнул он, уже стоя в прихожей, одетый и надушенный.
«Славно, катись», – сердито подумала ведьма и пожалела, что не вручила холеному кавалеру в дорогу выбросить мусор, но быстро остыла. Вот теперь-то точно ничего эксцентричного не случится. Верона сможет расслабиться дома одна, зажечь свечи, пообщаться со своими любимцами, посмотреть кино. Отдохнуть. Не чувствовать назойливой щекотки под кожей от очередного смешливого черного взгляда. Забыть про джинна хоть на время, отдавшись приятным девичьим слабостям. И даже спокойно уснуть, не закрывая на щеколду чертову дверь.
Улеглась Верона позже обычного. После проведенного наедине с собой вечера она чувствовала приятную усталость, лишь немного подтачиваемую тревогой: около часа ночи Шахрур прислал еще одно сообщение на грани издевки.
«У меня все шикарно, – смеялись буквы и смайлик с жестом „ОК”. – Возможно, завтра домой не вернусь. Не скучаю».
Верона не знала, опечатался ли джинн в последнем слове, но в чат Шаху полетели три страшные рожи черта с исчерпывающим ответом: «Смотри не проснись без макияжа, испугаешь». Правда, еще одного часа сна Шахрур ведьму все равно лишил. Она, смотря в потолок, перебирала в голове, с кем бы тоже могла пойти прогуляться, кроме Оксаны. У двухсотлетнего джинна получилось, а у нее нет? Несправедливо!
Сон забрал Верону в свои объятия неожиданно, на грустной полумысли об одиночестве. Она погрузилась в привычную мутную темноту, перемежающуюся образами прошедших дней. Только спокойствие – и больше никаких интимных наваждений… Это было последним, чему ведьма успела порадоваться сквозь сон, – а после немая тьма захватила ее.
Утро началось со звука поворачивающегося во входной двери ключа. Даже для Вероны было слишком рано, чтобы вставать, а потому, поморщившись, она лишь глубже зарылась в одеяло. Шахрур привычно скрипел половицами в коридоре, волнуя домового и оживившихся грызунов. Но уснуть крепко Верона так и не смогла – она точно почувствовала, что больше не одна в комнате. Джинн уже был тут как тут: зашуршал по ковру и остановился возле постели.
– Верона… Ты на моем диване спала?
Ведьма подорвалась. Бездумно ощупывая пространство вокруг себя, она действительно обнаружила чужие подушку, покрывало, запах. Казалось, запахи кожи и одеколона Шаха пропитали все: и ворох постельного белья, и ведьмину сорочку, и волосы.
– Я… – Верона сонно заморгала и совершенно внезапно для себя выдала один из самых глубоких душевных камней: – Я боюсь спать одна.
Шахрур взглянул на ведьму удивленно и смущенно. Однако он не смеялся, не осуждал; присел на диван рядом и, утешая, взял ладонь Вероны в руки.
– Но ты ведь все время одна? И спишь?
– Сложно назвать сном забытье смертельно уставшего человека. – Верона улыбнулась, втянув носом воздух. От джинна пахло им самим. Не слышалось среди перечно-древесного аромата ноток женских духов. Ведьма поймала себя на неясном торжестве, а от того засуетилась, забеспокоилась: – Я думала, ты не придешь. Извини. Я поменяю постель…
– Не стоит. Это ведь твой дом, а постель свежая. Да и… – джинн замешкался, а после все же обронил смешок: – Возможно, это единственный раз, когда строптивая ведьма была в моей постели. Проведу с этой мыслью пару ночей.
– Греховный.
Шах нервно сглотнул – это Верона видела точно. Снова черный взгляд глаза в глаза будто стремился проникнуть в глубины разума, узнать потаенные мысли, – но ведьма не слышала ни опасности, ни давления. Шахрур был спокоен, и только неясное скованное ожидание читалось в том, как он подушечками пальцев гладил Веронины ладони. Рядом с джинном становилось жарко. Верона несмело шевельнулась, тщетно попытавшись разбить странное тягучее взаимодействие.
– Не хочешь меня отпустить? – улыбнулась ведьма, взглядом указывая на свои руки. Она не сразу посмотрела в глаза джинна снова. Внутри поселился отвратительно честный страх увидеть, что он готов отстраниться. Готов лишить ведьму столь редкого в ее жизни тепла.
И горячая ладонь замерла, но не отнялась, а, казалось, лишь крепче обхватила запястья.
– Хочешь уйти? – Шах дернул головой то ли в отрицании, то ли в непонимании.
– Нет, – Верона улыбнулась. – Я хочу погреться. Я замерзла.
Ведьма отняла руки только затем, чтобы забраться к Шаху на колени. Совсем как в детстве: вьющиеся волосы, после сна оформившиеся в крупные кудри, лезут в глаза, цепляются за чужую одежду; сорочка забилась между бедер, очертив почти созревшую красоту; лицом хочется уткнуться в сильное плечо, врасти, позабыв все свои маленькие тревоги. Ведьма прижалась. По телу расплывалось до того приятное тепло, что впору было закрыть глаза и утонуть в, возможно, иллюзорном ощущении безопасности.
– Обними меня.
Замешкавшись на секунду, джинн устроил руки на талии Вероны. Поначалу в прикосновениях угадывался страх – наверное, показаться слишком вульгарным, слишком далеко зайти, – но с каждой секундой они наполнялись свободой. И вот уже ведьма чувствовала одну ладонь у себя на пояснице, вторую – под лопатками. Шахрур откинулся назад, на спинку дивана, – а Верона потянулась следом, буквально улегшись на его живот.
– Вот так будет лучше. Тебе – тепло, мне – удобно, красиво и приятно пахнет. Стоило ради этого прийти домой раньше, а, хозяйка?..
– Не знаю. Зачем ты пришел домой раньше? – Верона прижалась теснее, согреваясь в чужом тепле.
– Потому что… Здесь хорошо. А еще потому что не могу перестать о тебе думать. Особенно после тех снов. Когда я сказал, что не стал бы играть с тобой в «такие» игры, я имел в виду лишь магию, – и то, что ты слишком мудреная и разгадала бы в этом угрозу. Но я был зол, выразился двусмысленно и, кажется, обидел тебя… Я ведь пытался показывать, что ты нравишься мне, Верона. И если говорить всю правду, то сейчас мне уже не по себе от того, насколько. Может, потому что в этом наша природа? Ведь я не человек. И ты – обладаешь энергией и силой духа, редкими для простой смертной. А потом мы связаны договором… Это тоже много значит. Я всегда слышу эхо желаний в тех, кому служу…
Джинн немного повернул голову, зависнув над Вероной. Он поймал закрывший лицо ведьмы локон и бережно заправил за ухо. Медленно разбивалось о щеку и губы дыхание Шаха, рождая под тонкой кожей дразнящую щекотку; тем же чувством во всем теле откликались движения кружащих по спине пальцев. Ведьма закрыла глаза, принимая полузабытую ласку и окунаясь все глубже в неясную готовность к любому исходу их встречи. Впервые не хотелось думать о чем-то, кроме своих желаний и удовольствия. Несколько томных, вязких секунд – и скулу Вероны уколола щетина, оттеняя ласку поцелуя. Ведьма вздохнула и отстранилась, но Шахрур немедля отдал новые прикосновения губ плечу и бережно обнятой пальцами ладони, запястью. Пламя под кожей беспорядочно вспыхивало всюду, куда он пытался дотянуться, но ведьма то и дело увиливала, словно кошка, не позволяющая себя гладить без спроса.
– Ты умеешь зажигать свечи издалека? – прошептала Верона столь заговорщически, будто их с Шахом вот-вот поймают за хулиганство. Она съехала с колен джинна, указывая пальцем на первую длинную восковую свечу с уже немного подтаявшим верхом. – Сначала вон ту.
Свечи утром – дурная затея, но только если шторы не скрадывают почти весь свет в своих крупных складках. Шахрур не ответил, но ему хватило одного беглого взгляда – и на фитиле поселился крохотный огонек. Потом еще один, еще, до тех пор, пока комната не оживилась трогательно дрожащими тенями на мрачных стенах. А после все помещение наполнилось мягким дурманом тлеющих в воске трав.
Верона оказалась у джинна на коленях сразу же, как он выполнил просьбу. Но теперь длинная сорочка была задрана до самых бедер, которыми ведьма обнимала чужие ноги. Ей хотелось дотронуться. Несмело поднялась рука, длинные ногти коснулись кожи, но не оцарапали, а нырнули в богатую шевелюру, зачесав пряди назад. Шахрур вздрогнул, словно удивленный. Его ноздри трепетали, как у разыгравшегося зверя, а ладони вновь искали приюта на талии ведьмы.
– Эта одежда, в которой ты спишь… Сексуально, – бархатно прошептал джинн, одним взглядом указав на грудь Вероны, очерченную невесомой тканью. Больше огня, больше жара вокруг – и вот уже горели сами черные глаза Шахрура, взволнованного, а оттого торопливого и немного неловкого. Верона ощутила, как его руки соскальзывают со спины до колен и снова бредут вверх по бедрам, норовя влезть под подол; лицо клонилось ближе к лицу. Пьяно качнувшись, джинн задел губами губы ведьмы – и в последний миг удержал себя, оторвался. Верона улыбнулась. И вот вторая рука оказалась у Шаха на затылке. Между пальцев лежали жесткие черные пряди, и ведьма думала о том, что экзотичнее мужчины она никогда в своей жизни не видела. Уж тем более не прикасалась.
Верона прижалась губами к Шахруру первая, когда ее руки уже удобно лежали на плечах. Она была осторожна и пуглива: то и дело вздрагивала и рвалась отстраниться при каждом резком движении. Но спешки не было: Шах быстро понимал, подстраивался и манил ведьму неторопливой и чувственной лаской. Словно все тот же огонь, что медленно занимается на самом краю бумажного листа, он завоевывал больше и больше дозволения, чтобы в конце концов потащить Верону за собой в пекло. Она таяла в поцелуе, глубоком и жадном; джинн прикусывал и вылизывал губы, язык и небо, чувственно вздыхал и тискал раскрывшееся для удовольствия тело. Когда пальцы с силой сминали бедра, ведьма едва удерживала полный желания вздох – и жалась к раскаленному телу, стоило Шаху случайно или нарочно дернуть бретели сорочки на плечах.
Они не были близко знакомы. Эти капли мыслей немного остужали пыл ведьмы, оставляя за собой удушливый пар. Задыхаясь в нем, Верона обнимала ладонь Шаха и, пристыженно опуская взгляд, вела в те места, узнав которые, он точно ее сожжет: давала целовать внутреннюю сторону руки, обнимать ладонями шею, чаще ласкать плечи. А ее все еще смертельно холодные пальцы забирались на живот джинна, под свитер, и в какой-то момент задрали его так высоко, что пришлось просить:
– Сними.
С глухим шорохом и хлопком о диван ненужная вещь отлетела в сторону. В лицо Вероны пахнуло ароматом разогретого тела – в него вмешались пыльно-сладкие и острые ноты парфюма. Грудь, припорошенная темными волосками, неровно вздымалась, и мышцы напряженно перекатывались под ладонями на развитом торсе, когда Шах вновь тянулся к Вероне навстречу, прижимал к себе в объятиях и впивался губами то в шею, то в плечо, то снова в рот. А еще ведьма чувствовала, как приподнимаются, опускаются под ней напряженные бедра, – джинн нетерпеливо покачивал тазом и норовил сильнее, сильнее и ближе притереться к тому самому месту, где ярче всего вскипало греховное желание.
Верона отстранилась от джинна еще раз только затем, чтобы сбросить с плеч лямки, а потом пустила его руки под сорочку. Когда пальцы задели кружево нижнего белья, внизу живота окончательно раскрылось возбуждение. Верона чувствовала себя безобразно порочной, не обнаруживала ни одной здравой мысли. Только мольбы снова скорее окунуться в пекло чужих ладоней, прижаться к груди.
Сорочка легко соскользнула с ведьмы, стоило встать во весь рост. Шахрур громко сглотнул – эхом беззвучного падения рубашки. Джинн откинулся назад, и Верона склонилась над ним, чтобы расстегнуть джинсы, спешно стянуть их вместе с бельем. Как было глупо, как стыдно осознавать вдруг ослабшие перед открывшимся видом колени. И даже отвести взгляд – уже недостаточно, чтобы победить в себе низменные желания.
– Верона…
Шепот Шахрура обжег губы, и в следующий миг стены, потолок закружились над головой. Верона больше не чувствовала пола под ногами; она упала на руки джинна, а оттуда – спиною на диван. Чужая кожа бесстыдно липла к собственной, и уже неясно было, так сильно зудит под нею удовольствие или мелкое покалывание – знак близости темной силы.
Терзая поцелуями шею ведьмы, Шах прижимался к ней теснее и теснее, и шептал на ухо что-то (Верона была уверена: страстное и неприличное) на своем языке. Пальцы джинна, больше не видя преград и запретов, лезли всюду, куда им вздумается; прикосновения раздразнили соски, нежную кожу на плечах и возле ребер; ладони хватались за бока, ягодицы и под коленями, – а к бедру чувственно и жаждуще жалось налившееся кровью мужское естество. Вспышками между возней слышались несдержанные вздохи. Игриво шептались свечи, вдруг молчаливо вздрогнув, когда с раздразненных до красна губ сорвался чей-то стон.
Верона распустилась под джинном, обвив ногами его талию и легко овладев чужим порывом. Лежа на ягодицах, ее руки задавали первый темп, что совсем скоро потерял сдержанность, стал рваным, торопливым. Ведьма позволила джинну тереться не о бедро, а о собственное средоточие, и с удивлением отметила: между ними стало влажно. Преступно влажно. От пота, от соков, от поцелуев… От проклятий. Это ведьма игриво и зло шипела на джинна, когда он растер ее до того, что мольбы о большем выкручивали суставы и дальше друг от друга разводили колени. Верона в какой-то момент запустила руку в испепеляющее пекло между их с Шахом телами, чтобы, приласкав член, направить его в зудящую желанием плоть. Новое резкое движение принесло боль и чувство заполненности. Верона заскулила, впиваясь в джинна колкими объятиями и укусом.
Время сбилось, задохнулось вместе с опьяненными страстью любовниками. Низкие, протяжные, искренние стоны Шаха прошивали висок, когда он, прилаживаясь, разрывал тесное слияние с ведьмой, чтобы овладевать ею снова и снова. Минута – и саднящее чувство растворилось в блаженстве, которым отзывался каждый глубокий, властный толчок. Еще минута – и Верона почти ослепла, а в сознании не осталось ничего, кроме мыслей об испепелившем всю ее душу наслаждении.
Шахрур не был нежным. Но и грубым – тоже не был. Его характер походил на стихию: раскаленную, кусачую, но в то же время изящно обнимающую свою добычу шелковыми языками перед тем, как сжечь дотла. Джинн трепыхался, словно разросшееся в тесной печке пламя, мучился от нечеловеческой, душераздирающей истомы, безжалостно терзал Верону, – эмоции хлестали так, что настоящий огонь на свечах трещал и плевался искрами. Ведьма почти достигла пика, как вдруг ее внутри словно прижгли расплавленным железом. Издав тихий вскрик, Шахрур натужно застыл, изредка содрогаясь в оргазменном экстазе. Верона почти издевательски ерзала под ним, насаживаясь плотнее и теснее обнимая джинна в себе.
– Жаркий, – улыбалась ведьма в его висок, прилипая к влажному телу. Шахрур поднял на Верону темный затуманенный взгляд – и, отдышавшись, резко откинулся назад. Легким болезненным спазмом отозвалось протестующее тело, когда джинн выскользнул из нее; с новой силой ярко вспыхнуло прерванное удовольствие, едва Шах поднял и широко раздвинул ведьмины бедра. Стыдно было смотреть – его пальцы заблестели от семени, стоило один раз погрузить их в жаждущее лоно; по ягодицам стекли густые капли.
– Сладкая, – ответил Шах и, не отводя взгляда от лица Вероны, медленно наклонился, чтобы в конце концов прижаться ртом к чувственно раскрытым створкам. Ведьма жарко охнула; язык джинна толкнулся выше в одном ритме с растянувшими ее изнутри пальцами. Откровенно и влажно звучало под напором сильных рук жаждущее тело. Затаившееся внизу живота удовольствие неумолимо разбухало, и ведьме оставалось только сдаться. Сдаться, закатывая глаза под чужим внимательным взглядом, и потонуть в требовательных ласках, беспомощно лопоча рвущиеся из груди признания.
Перелилось. Верона дернулась, поднялась на локтях. Пустой взгляд наткнулся на Шаха, а мозг словно запоздало осознал, что толчки внизу становятся все чувствительнее. Тело содрогнулось в спазме, обнимая чужие пальцы, сжимая столь крепко, что прервалось их движение – осталось давить лишающим воли гнетом. Верона всхлипнула, запрокинула голову, переживая очередную волну удовольствия и бездумно улыбаясь пустому потолку.
========== Глава 7 ==========
Комментарий к Глава 7
Аудиоверсия: https://clck.ru/YzPsQ
Ведьма подорвалась на кровати. Внутри мучительно отозвалась пустота, словно чужие руки и тело действительно совсем недавно были в ней. Резко рванув одеяло в сторону, Верона с удивлением обнаружила одиночество постели. Стыдом обожгло щеки: под собой она отчетливо чувствовала мокрое пятно. Простыни пропитались тяжелым запахом секса. Что это было? Неужели Шахрур обнаглел настолько, что принялся вмешиваться в чужие сны и изводить доброго человека отравой похоти?
Ведьма никогда так быстро не просыпалась. Под витиеватые проклятья на древнем наречии она рванула в комнату Шахрура, путаясь в неверных ногах, но обнаружила там всю то же немое одиночество. Ванная? Кухня? Нет, везде было пусто.
– Проклятый черный. Натравлю на тебя чертенят всех мастей!
Верона нашла телефон под кроватью. Сообщение с лихими ругательствами в сторону джинна полетело незамедлительно. А за ним еще одно: «Будешь проклят за своеволие!»
«Своеволие?!»
Ответ пришел слишком быстро – так быстро, как мог лишь от человека, ожидавшего разговора и готового к нему. Шахрур злился, обвинял Верону в лицемерии – ведь она, клянущая джинна в похоти, сама показала себя порочной; но ярость быстро затухла.
«Я не приходил в твой сон, госпожа. Не играл с твоим разумом. Я не могу вредить тебе, не могу путать твои мысли – мы заключили договор на крови. А вчера вечером я изо всех сил старался выкинуть тебя из головы. То, что случилось – не моя злая воля…»
«Это не могло быть случайностью!» – с досадой выкрикнула ведьма в чат россыпью букв. Слишком явственно она помнила прикосновения, дыхание, вкус и запах. Слишком точно чувствовала связь между не душами, но телами. Да и проклятая внутренность ныла, словно руки, оставленные без объятий чужих ладоней на морозе.
Утро Верона провела в немом сопротивлении случившемуся. И день: на работе, в магазине, везде, где выходило ее дороге пролечь сквозь городской пейзаж, ведьма угрюмо спорила с джинном в мыслях, обвиняя его во всех грехах. «Он хоть пишет?» – обращала внимание Верона на телефон, заглядывала в уведомления и убеждалась: пишет. Ищет ее, просит о разговоре, ругается и звонит; но ни одно из сообщений Верона так и не решилась прочесть. Она даже распробовала на вкус теорию о возможной влюбленности, совместимости на крайний случай, но горькая мысль тут же была отброшена в самый дальний уголок подсознания. Нет, чувств к черному ведьма не находила даже на глубине самобичевания. Страх, злость, отторжение, торги с совестью и жажда справедливости – этим мутил ее рассудок черный.
Альтруизм – медленное самоубийство. Лихая роспись в несостоятельности перед строгим судом эго оправдать свое существование. И кажется, что, отдавая по кусочку желания, мечты и надежды, ты обязательно станешь кем-то достойным строптивого потока судьбы. Кем-то, кто сможет пусть не сопротивляться, но плыть по течению, равновесно получая и отдавая. Не тонуть. Люди испачкали любовь к себе непростительной грязью, хотя на самом деле истинная болезнь – не знать, не понимать, не чувствовать сил смириться с собой и позволить себе жить. Просто жить. Без чеков, самозванных долгов и жажды наполнять смыслом каждую минуту отведенного времени. Верона остро чувствовала, как страх перед удовольствием, перед непростительной вседозволенностью цепляет ее за нервы.
Вероне хотелось оглядываться в поисках спасительной тростинки под аккомпанемент вибрации телефона. Вот пропойца стоит с протянутой рукой на опохмелиться, – нет, не подходит. Вот женщина пытается с сумками и коляской протиснуться в магазин между дверьми, – ведьма подхватила, помогла, судорожно вдохнув: чувство вины голодно, лениво бурлило внизу живота. Она не хотела идти домой, столкнуться с джинном. Предвосхищала наглый прямолинейный взгляд, самодовольный оскал. Нет, куда лучшим вариантом казалось шататься по подворотне, в которой, как назло, не было ни одной замерзшей души, кроме самой Вероны.
Во дворе на окраине района панельки содрогались от звуковых волн. Пьяные компании виднелись в проемах между домами, а на углу судорожно дышало черное пятнышко. Три шага к нему, и видение задрожало. Женщина, казавшаяся мокрой от пота, забилась под балкон многоэтажки. Одежда даже в темноте выглядела небрежной, свалявшейся, а черные волосы спутались, прилипли к лицу и, наэлектризованные, тянулись редкими ниточками к стене. Ее дыхание не было нормальным: Вероне казалось, что несчастная скоро упадет в обморок.
– Вам помочь? С вами что-то случилось? – ведьма сделала два несмелых шага, а потом присела, чтобы оказаться на уровне взгляда незнакомки. – Вы что-то выпили?
Выпила. Женщине не пришлось кивать или издавать хоть один звук, чтобы дать ответ. Все и так было ясно по сузившимся зрачкам. Верона повторила попытку:
– Помочь вам добраться домой? Вызвать такси? Скорую?
Но не успела незнакомка ответить – а может, и не смогла бы, – как грязный шум нищих дворов разрезал грубый оклик:
– Машка! Ну куда ж ты сбежала, а? Ты нам кое-чего должна, не забыла?!
Из-за угла выплыли две мужские фигуры, и на отрешенном, онемевшем лице Машки пролегла тень ужаса – и тут же угасла. Взгляды у незваных гостей были кровавые, хищные, цепкие; а приметив Верону, они налились злой радостью.
– Оп, а вот и наша подруга. Гражданочка! – криво ухмыльнулся один из бандитов, бритоголовый и жилистый, и уставился прямо на ведьму, сделав осторожный шаг вперед. – Вы это, не беспокойтесь. Она наша. Мы ее заберем куда надо.
Второй амбал позади медленно сунул руки в карманы. Ему улыбки давались и того хуже. Верона поднялась, сощурилась и потянула носом воздух. Отчетливый душок серы неприятно защекотал ноздри. Силуэты мужчин трепыхались, а от них, ведьме показалось лишь на мгновение, исходил смоляной дым. «Черные», – фыркнула ведьма.
– А куда надо? – Верона запустила руку в сумку, сдвинув ее на бедро. – Ей плохо, надо скорую вызвать.
– Не стоит, – буркнул амбал, когда как бритоголовый поспешил пояснить:
– Она ж просто перебрала. У нас тут вечеринка с прошлого вечера, видишь ли, и Машка на радостях слегка перестаралась… Это хорошо, конечно, что добрые люди в мире не перевелись, но поверьте, гражданочка, не нужно тут излишне сердобольничать. Вы ее нашли – и на том спасибо…
Жалкие два метра отделяли Верону с бессознательной Машкой от недоброжелателей, как те вдруг разошлись в разные стороны, подобно окружающим жертв голодным волкам. Болтливый бритоголовый остался в поле зрения ведьмы, а вот его товарищ, позвякивая в карманах чем-то металлическим, стал заходить сбоку. Густые тени под ногами черных, казалось, зашевелились лишь отчетливее, но ведьма не металась взглядом от одного к другому. Редко Верона встречалась со злой силой настолько жадной и своевольной, чтобы выходить во всей красе еще до наступления глубокой ночи, но в этих глухих дворах она явно властвовала, жила и кормилась. И слуги у нее здесь были сытые и сильные.
– Они меня убьют, – слабым голосом прошептала вдруг Машка и всхлипнула, перевалилась на бок ближе к Вероне. Беззаботный восторг слетел с лица бритоголового.
– Да что ты за скотина такая! Если б не мы – ты бы сама раньше окочурилась…
Верона выхватила из сумки мешочек, который тут же был раскрыт, а его содержимое осыпалось полукругом у ног. Ведьма зашептала витиеватый оговор, пальцами рисуя в воздухе символы древней веры. Только теперь она могла следить взглядом за черными, но не сбивалась с молитв ни на секунду.
– Ты глянь…
Тени, касаясь ведьминого оберега, выгорали и обрывались, словно чернила, на которые пролили отбеливатель, и отползали обратно к ногам своих хозяев. Заволновалась ночь – и заспешила в проклятый двор, мигом заглушив свет. Казалось, даже живой монотонный шум из окон и соседних подворотен пропал, уступив место давящему на виски немому, неземному гулу. Бритоголовый ощерился:
– Лучше бы ты ушла, гражданочка. Мы бы тебя не тронули. Машенька – она наша. Она сама выбрала. А ты… Ты теперь тоже – сама…
Амбал, замерший у левого плеча Вероны, наконец выудил из глубокого кармана то, чем гремел все это время – порванную мотоциклетную цепь. Свистнула в воздухе тяжелая сталь – и, перелетев почти на метр через невидимую преграду, обрушилась на ведьму. Верона зашипела: теперь молитвы сочились сквозь зубы, а проклятые путы болезненно обняли запястье. Но вопреки инстинкту, ведьма не сопротивлялась – взялась за цепь пальцами, крепче охватив ее, и как только поднялся надежный барьер, запела другую песню. Она освещала молитвами предмет, чувствуя, как оцепеневшая от ужаса Машка таращится в спину. А по стали к демону тонкой струйкой бежала святая ведьмина кровь.
– Осторожно! – шикнул бритоголовый, вцепившись одной рукой в висок и ухо. Его ноздри гуляли от ярости и боли, но отступать черти не намеревались. Тьма бурлила злее, стекалась вокруг защищенного уголка, до щиколоток обнимала ноги своих слуг. Амбал, покуда ведьмина кровь не коснулась его пальцев, резко рванул цепь на себя. Но выдернутая из защитного кокона Верона едва ли оказалась уязвимой. Она чувствовала жжение всех языческих писем на ее теле, когда сама она вжалась во врага. Но это было лучше, чем оказаться разорванной раззадоренными демонами.
– Наглые твари. Средь бела дня людей морите? – сплюнула ведьма, когда амбал, взревев дурным голосом, бросил ее на асфальт и отступил. На руках и лице черного дымились язвы, и его человечий облик вмиг показался дешевым хрупким гримом, налепленным поверх уродливого нутра. Позади, Верона слышала, дернулся и бритоголовый; что-то щелкнуло с его стороны – может, нож. Но черный запнулся, так и не добравшись до ведьмы. Стих и прикрывший лицо амбал. Лишь его тяжелое, хриплое дыхание, да надсадные всхлипы Машки слегка прикрывали повисшую над двором тишину, от которой закладывало уши. Полнокровная темнота, темнее любой ночи в трущобах, смеялась в ответ Вероне:
– Не такой уж он и белый. Если точно, сейчас семь тридцать три, – да и темнеет нынче рано, не то что летом. А на севере уже совсем хорошо. Солнце почти не поднимается… Ну, разве вот такое – живое да боевое – на ногах забредет!
Вероне почудилось, что за кривым мрачным облаком прячется нечто огромное. Темное, какого она никогда не встречала в жизни. Мощное, какого не могла себе и вообразить. Кости ломило от ощущения силы, и ведьма поспешила забиться за обережную вязь. Молитвы полились с губ, пока палец чертил еще один круг. Верона, как завороженная, смотрела только на свои белые руки на фоне черной холодной земли. Но слово за словом – говорить становилось все труднее. Язык и губы, казалось, немели, татуировки жгли кожу, а рассыпанная смесь под напором темной силы с шипением и треском начала тлеть.
– Э… Мы почти разобрались тут, начальник, – заискивающе оправдался бритоголовый, вытянувшись по струнке. Он сделал шаг, еще шаг – и, споткнувшись о край ослабшего ведьминого барьера, все же осмелился схватить Машку. Сырой асфальт в замершем и исказившемся по велению демонов мире стал похожим на нефтяное болото, и на его глянцевитой поверхности Верона заметила приближение третьей фигуры.
– Наркоманка сбежала, когда ее отпустило, – прорычал амбал. – Мы ее нашли. А с ней была эта…
– И вы, конечно, не могли поднять какой-нибудь камень и кинуть ей в голову? – с издевкой перебил главный черный. – Сразу? Ведь болтовня, по-вашему, куда более эффективна! Бездна… Подними ее с земли, в конце концов.
Тяжелая поступь за спиной ознаменовала приближение врага. Через секунду промедления Верона ощутила, как руки амбала вцепились ей в ворот пальто и волосы, как потянули наверх. Ведьма зашипела, схватившись за чужое запястье, о чем его хозяин тут же пожалел: еще один крик прямо над ухом едва не оглушил Верону. Но черный не выпускал ее, даже несмотря на боль. Что-то – а именно власть разыгравшейся тьмы – заставляло амбала терпеть.
– Сволочи, – фыркнула ведьма, зло окатив взглядом нечистых. Но потом она наткнулась на новую пару ног. Перед Вероной стоял коренастый мужчина средних лет, ухоженный, с аккуратно стриженной бородой – и весьма дорого одетый только в черное. Тонкие губы кривила почти сочувствующая ухмылка, а глаза… Даже в колдовском полумраке Верона различала цвета, но глаза на лице демона выглядели так, будто на них не хватило всей краски мира, – они были светло-серые, почти белые, прозрачные, как слеза, и бездушные. Внутри словно кто-то задул пламя последней свечи. Верона ощутила, что тьма гораздо глубже, чем она ее когда-либо знала. В ушах шумело не то море, не то дьявольское варево из грешников: шепотом кричали миллионы голосов. И Машка, казалось, безмолвно вопила где-то сбоку.
– Дьявол, – вывалились из рта ведьмы вымороженные страхом слова. Она попала в плен бесцветного, слепого от ярости взгляда и не могла избавиться от оцепенения.
– Лестно, – сощурился демон, склонив голову набок. – Ты уж прости, милая, они не мастера вести разговоры – особенно с такими, как ты. Но, может, будут так любезны, что наконец доделают работу?.. Думаю, всем собравшимся пора усвоить свои уроки.
Бритоголовый, нервно моргнув в сторону обернувшегося к нему хозяина, толкнул Машку прямо в бережные объятия. Верона видела, как женщина ожила, словно протрезвела, прозрела окончательно перед лицом своего судьи. Белоглазый с плотоядной нежностью провел ладонью по грязным и спутанным волосам наркоманки.
– Дальше-то ничего не будет, Машка. И ты это знаешь. Выбирай – или в этой подворотне кончишься, или мучиться – до какой-нибудь следующей…
– Не хочу мучиться, – всхлипнула Машка, таращась на Дьявола. – Не хочу так больше. Правда, не могу уже. Не могу! Забери, забери все, что хочешь…
– Прямо-таки все-все? Значит, согласна ты на наше предложение?
– Да! Забери!
– Ну вот и славно. Вот и порешили.
Два белых пальца прижались к разбитым губам, и Верона с ужасом увидела, как затухает сознание на измученном женском лице. Тьма зашумела еще громче, колыхнулась за плечами у Дьявола, и сам он на ее фоне вмиг словно стал красочнее, свежее, реальнее; а Машка – наоборот поблекла, посерела. Сломанной куклой она сделала шаг назад, и тут же черная бездна насмешливо булькнула хором с отвратительным мясным хрустом. У бритоголового был нож. Был – да оказался у Машки под ребрами. Та даже не всхлипнула – просто повалилась, как мешок с песком, на липкий асфальт. Ведьму словно щелкнули по носу: шок спал, остались только страх и адреналин.
