Текст книги "Вязь (СИ)"
Автор книги: Двое из Ада
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Зачем?.. Зачем ты так со мной?.. С ума сошла?
– Прости, прости… – Ведьма обняла лицо Исмаила ладонями, успокаивающе погладила по щекам. – Не пугайся меня. Я знаю, как лечить твою хворь.
Но гость оттолкнул ее, попытавшись вскочить с постели, запнулся, упал на пол. Паника отразилась в глазах Исмаила, когда полуосмысленным взглядом он нашарил и причудливый крестик, и золой засыпанный диван. Наконец стала складываться в больном рассудке полная картина, вновь будя недавно усыпленный ужас.
– Ты сумасшедшая…
– Я? Разве я следую не своей воле, Исмаил? – ведьма оскорбленно фыркнула. – Я хочу тебе помочь!
– Ты не сможешь мне помочь… Ты не понимаешь, – Исмаил подтянул колени к груди и закрыл лицо руками, качая головой. – Все кончено. Я виноват. Мне лучше… умереть. Я… Я сам с ума сошел…
Истерика засасывала одержимого неумолимо. Что-то сделал с ним демон, в этом не было сомнения. Что-то такое, что секундная мысль становилась последней каплей в переполненной чаше вины. Верона подобралась к Исмаилу, быстро перебирая конечностями, и надела на него свой крест. Только так она могла урезонить воздействие злой силы. Она что-то нашептывала, почти прижавшись губами к взмокшему виску. Заговаривала боль и мысли, накручивая невидимые нити себе на пальцы. Исмаил несколько долгих минут бормотал бессвязно и мучительно. В конце концов горячий лоб упал на ведьмино плечо. А когда слова почти иссякли, только одну страшную фразу Верона смогла выхватить в стихающем потоке слез:
– Они все мертвы…
========== Глава 2 ==========
Комментарий к Глава 2
Аудиоверсия: https://clck.ru/YKXCg
На расспросы Исмаил не отвечал. До конца дня он вообще не разговаривал с Вероной, глубоко закрывшись в себе – только благодарил, когда принимал еду и питье. Один раз ведьма застала его о чем-то перешептывающимся с крысами в клетке. Звери не шли к Исмаилу в руки, опасливо обнюхивали пальцы, и его это угнетало до апатии. Потом до ночи мужчина сидел у окна, высматривая что-то на улице.
Демон тоже больше не показывался, – но Верона не могла знать наверняка. Зато знала, что твари из другого мира коварны и редко действуют в открытую. Ей, впрочем, вряд ли следовало бояться за себя, – да и она умела защищаться. А вот раздавленный трагедией Исмаил – нет. Что хуже, он мог и не обрести смысла в борьбе за жизнь. Верона не слышала в нем веры: одержимый не обращался ни к своему богу, как делали многие отрицающие, стоило им почувствовать близость смерти и зла, что охотится за душами, – ни к ведьме, как она ни старалась вызвать доверие заботой и теплом. Не верил Исмаил даже в себя самого, как положено человеку. Только блуждал, неприкаянный, и все думал, думал о чем-то…
Но на следующее утро зажегся огонек надежды. Гость выглядел уже лучше; ломающая тело простуда на заговоренных отварах почти унялась. Исмаил все крутил Веронин крестик за завтраком, обращая рассеянные взгляды к телевизору, доброжелательно и бодро бубнящему утреннюю программу. А потом спросил прямо:
– Все эти… Проклятия, колдовство… Они существуют?
– Конечно, – Верона отвлеклась от измалывания сухоцветов в ступе. – Но не для всех. Только для тех, кто пострадал от них. Кто знает, что такое настоящая вселенская несправедливость, нелогичные, каждодневные мелкие и крупные несчастья. А еще для слабаков. Слабаки верят в магию до абсурда.
Исмаил горько усмехнулся:
– Боюсь, из всего этого мне подходит лишь последнее… Я не справился. Я перед отцом слово не сдержал… Какая-то вещь… всех погубила.
– Это и называется колдовство – когда какая-то вещь всех губит, – выдохнула Верона, умолчав, что слабостью считает отсутствие борьбы. – Не опускай руки, Исмаил. Что бы ни случилось. Даже если все мертвы – твой долг отпеть и проводить.
– Я не могу вернуться. – Гость поджал губы и поморщился, бросив ложку и крепко сжав задрожавшие руки в замок. – Я не могу… Я даже похоронить их не смог. И не смогу. И не имею права…
– Это из-за бутылки? Все началось из-за нее, Исмаил?
Лицо Исмаила скривилось сильнее, но, как и в прошлый раз, именно это воспоминание заставило его говорить. Будто в правильном месте иголка проткнула нарыв – и полилось, полилось, полилось все воспаленное и темное наружу, смешиваясь с кровью.
– Ее передал дед. Он в детстве… Он рассказывал отцу, а потом мне, когда я был маленьким, про то, как воевал… Он еще при Советском Союзе воевал и в Сирии, и в Афганистане… На востоке не было спокойно, и на Кавказе тоже. И он… Он знал, что будет война в Чечне, и моя семья уехала из Дагестана до этого. Дед все знал… Он говорил, что боевики, – что все, кто извращает джихад, на самом деле служат шайтану. Что они ведут войну не во имя Аллаха… Что их обманывают, и сами они обманывают. И он, и отец верили. И они рассказывали мне, что в этой бутылке… Джинн… Поэтому они все знали… Дед видел, как из одного главаря моджахедов изгоняют джинна, ты представляешь? – Исмаил нервно рассмеялся, кусая губы. Глаза его вновь стали влажными – и совсем безумными от ужаса. – Он так рассказывал. Мулла подарил ему ту бутылку. И дед наказал, что пока моя семья хранит ее… наш дом не затронет война… Это же просто притча была. Сказка. Но я никогда не верил… Мне кажется, что мои предки слишком много страдали от этой веры… От ограничений. От войн. Но я ее разбил… Правда, случайно разбил… Мы играли с сыном… И вот…
Ведьма слушала и горевала за невинные души. Оставалось верить, что родня могла их успокоить. А вот кто поможет Исмаилу? Верона знала, что земным существованием ничего не заканчивается. Даже физика говорила, что любая энергия просто переходит в другое состояние. Если энергия есть – она уже не может бесследно оборваться. И самое страшное в мире – остановка. Даже если бы Исмаил не справился с горем и погиб, Верона видела своим долгом успокоить его душу и отправить в дальнее путешествие без груза вины, без цепей, без страха.
– Мне жаль, что так вышло. Река судьбы строптива. Мы не всегда в силах понять ее истоков. Но одно точно – не бессмысленна… Это не ваша вина. Что произошло потом?
Ровный тон ведьмы усмирял беспокойство и боль Исмаила. Отдышавшись и сглотнув горький ком, он потупил взгляд и продолжил:
– Мне стали сниться странные сны. Такие яркие… Каких никогда не было. Там были пустыни и огонь, какие-то прозрачные дворцы… Мне снились войны, и мне даже казалось, что они… настоящие? А потом ко мне во сне пришел дед. Он сказал, чтобы я шел в мечеть. Я не помню… Все было тревожно – и вместе с тем… Все было хорошо. Сначала. Мой ресторан выиграл конкурс. Моя дочь… младшая… Она сильно болела и выздоровела… Но через месяц что-то пошло не так. Все стало… рушиться. Сначала мое дело. Потом моя семья. Я не мог… Меня просто злило все. Каждая новость. И когда я узнал, что у меня умер отец… – По щеке Исмаила сбежала слеза. Он стиснул пальцами собственную одежду и плетеный крестик на шее, оцепенев в сгорбленной позе. – Он уже давно вернулся в Дагестан… Начался какой-то ад. Но такое ведь у всех бывает, правда? И люди… Переживают это?
– Иногда.
Верона выдохнула, растерев пальцами по коже неприятное жжение в татуировке. Ведьма перевела взгляд на экран маленького телевизора, утопающего в корзинах, просто чтобы не заблудиться в пустых сожалениях и чужом горе. Но и там оптимизм, с которым ведущие подталкивали жителей региона начать новый день, сменился безучастным выпуском новостей. Очень, очень плохих новостей.
«…Жестокое убийство в Н… Задушил… Нанес восемь ножевых ранений… Мать с двумя детьми… Подозреваемый в преступлении – Исмаил Керимов – скрылся… Находится в розыске…»
– Мы просим жителей быть бдительными, – мрачно и угрожающе вещала диктор, рядом с которой немым приговором мелькали фотографии – еще живых и счастливых Марии, Миши и Дианы Керимовых, – и сообщить о местонахождении преступника в полицию или по телефону, который вы видите на экране.
Плач бывает тихим. А бывает – оглушительно тихим. Волна боли затушила даже грохот покачнувшегося стола, даже звон упавшей и разбившейся тарелки. Едва удерживая собственное тело, стискивая в ладонях пробивающие череп кошмары, Исмаил задыхался. Из груди рвался хриплый вой, мольбы о прощении и смерти. Верона напряженно старалась угадать жертву или убийцу.
– Исмаил…
Ведьма подняла руки в обережном жесте. Ее магия была опасна для черни, но что касалось озлобленных человеческих душ – это не смогло бы защитить хрупкую девушку. И все же Верона самоотверженно старалась перекричать истерику, осторожно подбираясь к Исмаилу:
– Послушай. Это злой дух, это не ты. Ты не виноват, как бы трудно это ни было осознавать.
Однако тот не слышал. И не боролся, не нападал, лишь прятался, сжигаемый заживо осуждением и ненавистью к себе. Плач заглох сам собой в дыхательных спазмах, смазался шумными всхлипами и кашлем. Что-то Исмаил пытался шептать – в этом потоке смутно угадывались имена родных. Но потом Верона перестала узнавать слова. Она поняла: Исмаил сквозь рыдания бормочет что-то на другом языке. И могло статься, на самой последней грани молчания он обратился к молитвам своего народа, но чем дальше лилась речь, тем спокойнее становился одержимый. Ведьма отступила, наблюдая за Исмаилом. Лишь теперь в груди разгоралось тревожное чувство опасности. Верона молчала, одними пальцами вычерчивая на предплечье защитные вязи.
Исмаил поднял голову и медленно выдохнул, сглатывая слезы. Он морщился, утирая лицо, будто необходимость прикасаться к горькой влаге была ему противна, будто это были не его собственные, а чужие слюна и слизь. А потом черные глаза открылись. Демон. Он смотрел на ведьму устало, недобро, но все же самодовольная и мрачная ухмылка дернула сухие, истерзанные губы:
– Наконец-то.
– Ты убил его? Мы должны проводить душу… Так нельзя, – замотала головой Верона, отступая на шаг.
– Ну, он больше не будет мне мешать, во всяком случае, – сощурился тот, кто не был Исмаилом. – Потом я смогу его сожрать. Медленно. Я это заслужил. Каждый заслужил свое… А тебе я в последний раз говорю, hablya{?}[(араб.) дура, идиотка.], отступись и дай мне уйти. Я тебя не трону – даже после того, что ты со мной пыталась сделать.
– Нет, не смей мучить! Я чувствую, что не врешь, но… Черный, – Верона зло усмехнулась, – я тебя заперла. Сделаешь со мной что-то? И не сможешь выбраться никогда, потому что моя магия, ведьминская, ты знаешь, живет дольше хозяина. Особенно проклятья.
– Ты так уверена, что она переживет меня? Меня? – ощерился демон. Он шмыгнул носом – вынужденно, конечно, но это сделало злобу смешной и больше похожей на обиду. – Эти люди тоже попытались меня связать. Даже если мне придется просидеть взаперти еще десяток-другой лет, найдется какой-нибудь идиот, который испортит все твои труды. Но скорее я буду пытать тебя, пока ты не раскаешься, – одержимый облизнул губы и медленно поднялся с места. – Вот только раскаиваться будет поздно.
Верона насупилась. Слова застряли в горле и, как ни давила их ведьма, не желали соскакивать с губ, кроме последних, самых наполненных эмоцией:
– А ты уверен, что не переживет? Иди к бесам, черный. Здесь моя земля. И вера сильнее моя!
Верона сорвалась с места, и последним аргументом стал хлопок двери собственной спальни. Сюда джинн зайти не мог, здесь все было окутано защитой, артефактами и энергетически сильными предметами. Здесь ведьма собиралась подумать, избавившись от испепеляющего черного взгляда.
Недолго Верона могла спасаться в тишине и одиночестве, оплакивая судьбу несчастного Исмаила и его родных. Пускай она и заперла демона, но не усмирила, и в своем новом теле тот метался по квартире из угла в угол, как зверь по клетке. Верона слышала, как после неудачных попыток выйти за дверь и вылезти в окно черный бьет стены и мебель, слышала охрипшие гортанные выкрики, одним набором звуков больше похожие на плевки. Полные ярости удары сыпались и на ее дверь. Но страшнее становилось, когда одержимый затихал. Иногда после этого молчания в глубине квартиры что-то падало и трескалось, а дегу носились по клетке и испуганно верещали. Но самые сильные чары не рвались, запах смерти не пробирался во владения ведьмы. Это значило, что демон не трогал живое, – по крайней мере, пока.
Решившись наконец выйти, Верона закуталась в кардиган длиной по самые пятки и ступила за порог. Не впервые ей приходилось иметь дело с чернью, отсюда и бесконечные средства безопасности: замки на своей двери, соль под порогом, ладан. В квартире царил хаос. На полу коридора валялись растоптанные черепки и украшения, сорванные с потолка и стен, битое стекло, нарочно разбросанное там, где его легче всего не заметить – и наступить. Обои были надорваны в нескольких местах, обнажая защитные знаки. На кухню заходить Верона и вовсе боялась – эта комната стала первой на пути гнева черного… Ведьма с горечью подняла истоптанные талисманы, сметая в сторону острые осколки. И все корила себя то за судьбу Исмаила, то за незваного гостя, то за опасности, которым подвергла домашних животных.
Вылив ярость, виновник беспорядка ушел в комнату, отведенную Исмаилу. Как назло, ее-то демон почти не тронул. Верона нашла его сидящим по-турецки на аккуратно застеленном еще с утра диване. Впервые лицо одержимого было спокойным и совершенно расслабленным, – а потому словно чужим. Верона застыла в проходе, решаясь. И все равно желание проведать любимцев пересилило страх и обиду.
Еда для грызунов хранилась в тумбе, на которой стояли клетки. Дегу тут же расшумелись, а крысы с меланхоличным спокойствием наблюдали за ведьмой. Пару зерен в одну клетку, пару в другую, потом удостовериться в наличии воды, – вот и все, что Верона должна была сделать, чтобы маленькие друзья не погибли от голода и стресса. Ведьма старалась не поворачиваться и даже случайно не посмотреть на одержимого, но затылком чувствовала прожигающий взгляд. Джинн наблюдал, внимательно следил за каждым шагом и жестом.
– Если ты не дашь мне уйти, я напишу пару своих слов на твоих стенах. Их кровью, – с остывшим гневом в голосе произнес тот.
– Еще не написал, значит, не все так плохо… – ухмыльнулась ведьма, приласкав один из мохнатых комочков и обернувшись. – Как тебе земное тело? Уже хочешь есть? Пить? Или ты все нашел, пока бесполезно выпускал свою ярость на предмет моих многолетних трудов, черный?
– Полдня без еды – не семьдесят земных лет, глупая женщина, – джинн сморщился и пересел, свесив одну ногу и скрестив руки на груди. – Пришлось бы терпеть – потерпел бы. Но я жив, пища нужна мне всегда, а не потому лишь, что так хотел бы kwanii{?}[(араб.) гомик.], чье тело я занял. А если ты собралась морить меня голодом, следовало наложить заклятие на этот ваш… холодильник.
– Семьдесят земных лет… – пораженно охнула Верона, потупив взгляд. – И каково это? Быть в предмете?
Ведьма опустилась на колени напротив одержимого, пряча руки в вязаное полотно одежды. Сейчас она сама была похожа на своих любимцев, но и джинн с приближением Вероны держался куда менее смело. Черные брови настороженно нахмурились, а взгляд явно искал угрозу.
– Сядь в глухую обмазанную глиной пустую яму и живи с мыслью, что изнутри нет выхода. Даже рисовать на стенах ты сможешь не вечно, а вскоре возненавидишь это занятие, потому что вслепую не придумаешь ни единого нового узора. – Черный крепче сплел руки, пальцами до белизны впившись в свои предплечья. Его искрящая эмоция заставляла еще слабое человеческое тело дрожать, выдавая душевную боль – вовсе не Исмаилову. – Мне повезло, что я мог по крайней мере слышать чужую жизнь. Даже понял ваш покатый язык прежде, чем освободился! Те джинны, кого ловили и бросали в пустыне, спустя вечность становились злее и безумнее шайтана, даже если до того были добросердечными праведниками.
Верона едва ли могла представить ужасы, пережитые черным. Но вполне сумела вообразить ту цепочку несправедливости, которая привела джинна к ней. И теперь все становилось на свои места. Даже его ядовитая натура.
Ведьма нахмурилась, смаргивая скопившиеся внезапно слезы. Страшнейший ужас, который любое живое существо способно испытать на своей шкуре – это лишение надежды. Отсутствие света впереди. Вероне стало дурно от того, что она теперь являлась крупицей боли одержимого.
– Ты не видел, как изменился человеческий мир? – поборов дрожь в голосе, поинтересовалась ведьма.
– Ну… – в паузе осело сомнение – совершенно узнаваемое, понятное. – Увидел, как изменился, за то время, которое провел с ним, – джинн ткнул пальцем себе в висок. – Но не видел, как менялся. Слышал. Как я уже сказал, в моей темнице было… Радио.
– Точно, – Верона миролюбиво улыбнулась. – Хочешь пощупать? Принесу тебе свой ноутбук. Интернет творит чудеса! И книжки почитать можно, и новости разного времени посмотреть… Чтобы тебе не скучно было. Только, пожалуйста, если соберешься еще что-то уничтожить, бей его, а не живое, ладно?
Ответить джинну Верона не дала, тут же вскочив с места и убежав из комнаты. А вернулась она уже с электрическим другом, которого бесцеремонно – но все же осторожно – водрузила черному на колени. Теперь она расположилась ближе, у дивана.
– Вот тут открываешь, а тут включаешь. Интересно, могущественный джинн угадает мой пароль?
Но могущественный джинн даже не попытался угадывать. Его лицо скривилось в смятении, а ноутбук удостоился лишь секунды внимания. Оно было приковано к ведьме. Черные глаза больше не горели кровавой злобой, но в них читалось неверие и отчужденность.
– Что ты хочешь от меня? – наконец выплюнул черный и, запалившись, казалось, от собственной мысли, вновь пришел в ярость. – Ты либо желаешь обмануть меня, женщина, либо ветрена, как долина Нила в хамсин{?}[(араб.) пятьдесят; также название пятидесятидневного ветреного сезона в Египте.]! Ты хотела, чтобы я оставил человека. Угрожала мне. Заточила меня. И я убил его! Убил его семью! А до них убивал и сводил с ума еще больше. И теперь ты говоришь мне, что я могу ломать твое добро, думаешь о моих желаниях, льстишь моим силам?
– Нет, – Верона вздохнула, легко смирившись с тактическим поражением. Не удалось усыпить бдительность черного. Не удалось так просто втереться в доверие. – Я неумело пытаюсь унять твою горечь неуместной шуткой. Вероятно, зря, ведь в тебе нет действительно ничего, кроме злости и обиды. Я не хочу тебя держать здесь и быть еще одним поработителем. Но я боюсь, что ты причинишь еще больше боли от желания мести. Ты – Лихо. У беды только один глаз, оттого она видит узко… У тебя один глаз. Ты не ведаешь, что творишь, пока так сильно болен душой.
Верона отползла в сторону, подобрав ноги и спрятав их в складках ткани, а после уставилась на джинна. Она чувствовала, что глаза вновь щипало от эмоций.
– Я хотела помочь Исмаилу. Я молю предков дать мне мудрости поступить правильно. Не злись, а то мне придется давить тебя, а я не хочу, не хочу плести против тебя еще больше заговоров.
Черный выслушал терпеливо, хотя лицо его и серело на глазах от досады и разочарования. Напряжение изломало позу, вычертило узор вен на лбу и висках. Верона чувствовала, что внутри джинн мечется так же дико, как мог бы сейчас метаться снаружи. И когда последние слова были сказаны, а тяжелая тишина повисла между ведьмой и одержимым, тот наконец взял в руки ее скромный дар. Казалось, что сейчас снова начнется буря, а несчастный ноутбук полетит прямо в хозяйку, – но он лишь мягко упал на подушку. Черный же встал, чтобы медленно опуститься на корточки перед Вероной, опираясь кончиками пальцев о ковер. Ведьма тревожно подобралась.
– Моя месть уже свершилась. И если ты хочешь знать, чего я хочу, женщина, то я жажду свободы. Мне нужно это тело, я хочу наслаждаться жизнью и не думать о том, чтобы выбирать кого-то, кроме самого себя. Ты… – джинн глубоко вздохнул, наклонившись еще ближе, и, не скрывая пренебрежения, выдавил: – Так и быть, я исполню для тебя три желания. Я могу многое, когда меня питает чужая воля. А потом – отпусти меня. За мою службу.
– Избавь меня от навязанного чувства вины, черный. Если бы не я, твоя история закончилась бы на той помойке. И ты это знаешь… Все остальное честно. Я согласна.
Джинн ухмыльнулся, тут же ободрившись:
– Тогда неси бумагу и нож. Не люблю договариваться на словах.
Верона не стала спорить. Однако и хорошим эта затея ничем не пахла: зло всегда остается злом, и не является ли работа по его законам потаканием кровавой сущности? Но уже через несколько минут то, о чем просил черный, было у него. Притянув к себе один лист бумаги, джинн надрезал палец и начал что-то чертить кровью, бормоча под нос. Ведьма не могла разобрать в речи ничего, кроме зычных отзвуков «ра», «ха» и «лах», а письмо со стороны представлялось хаосом искривленных росчерков разной длины, петель и точек. Джинн же, закончив, выглядел даже довольным.
– Вот заклинание. Теперь ты должна будешь повторить его за мной и пролить свою кровь.
Верона внимательно изучила листок
– Я ничего не понимаю, черный. Я не знаю твой язык. Ты думаешь, я подпишу то, что не смогу прочитать? Еще и на крови поклянусь?
Такого вопроса джинн явно не ожидал. Выгнув брови, он было набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться руганью, но замолчал – и только спросил возмущенно:
– Ну а что тогда прикажешь делать? Я, между прочим, себя к тебе привязываю!
Верона терпеливо вздохнула:
– Как я могу это знать? На слово тебе поверить? Я тебе не доверяю. Ты хитрый бес, еще и кровь горячая… Пиши на моем наречии. Вот как раз и узнаем, работает это или нет. Крови тебе хватит, я тебя хорошо кормила, – ведьма вручила джинну еще один лист. Тот, выхватив бумагу, что-то прорычал под нос, но сделал второй надрез. Выбор у черного был невелик.
– Ладно. Дай подумать, это дело творческое.
Новые росчерки ложились на белое полотно под совсем тихий и неторопливый шепот. Заклинание внешним видом напоминало старую русскую скоропись – может, оттого, что буквы у джинна выходили такие же хвостатые и почти лишенные острых углов. Он странно располагал слова и предложения, будто рисовал ими, но Верона не без труда понимала все написанное. Работа у черного заняла в десять раз больше времени, и так доволен, как прежде, он не был, – но все же, встряхнув лист и вытерев руку от крови, повел пальцем по строчкам и начал читать вслух:
– «О, Шахрур сладкоголосый, ночной гость! Я исполнила свой долг и теперь у меня ты в долгу. Волею своей заклинаю: когда позову я тебя по имени и скажу слова Я ЖЕЛАЮ – три раза ты откликнешься и дашь мне все, что я хочу, кроме того, что не можешь дать. Не попрошу у тебя бессмертия и смерти всему сущему, не попрошу тебя сгинуть и вечно служить. На крови клянусь, Шахрур, за то дать тебе свободу, как ты на крови клянешься не причинить мне вреда». А потом я говорю «слушаю и повинуюсь» и мы жжем бумагу.
Джинн бросил листок обратно на пол и откашлялся, переведя взгляд на Верону. Он явно ждал ответа, но заговорить ведьма все же не успела – в последний миг черный вдруг поднял руку и оборвал ее:
– Поясняю сразу: древние пеклись о жизни как таковой, так что не причинять вреда я клянусь только физического и духовного, но не морального – это раз. Два – да, меня зовут Шахрур, можно короче – Шах. Три – сладкоголосым я буду, потому что нас положено просить с уважением. Четыре – моя магия существует в рамках порядка миров, и я не делаю что-то из ничего. Захочешь сказочных богатств – значит, чтобы попасть к тебе, они исчезнут где-то. Захочешь власти – готовься, что не все этому будут рады. Ну и это все… Если сработает. Впрочем, я верю в силу слова. Теперь тебя устраивает?
– Сладкоголосый, – беззлобно усмехнулась Верона, скрещивая руки на груди. – Мы, славяне, не ждем почестей, только кровь льем.
Шахрур сморщился в очередной раз, никак не в силах скрыть раздражения.
– Я добавлю регалию, а ты потом накормишь меня мясом. Все, давай руки! И последнее – пятое – в конце должно быть больно.
Ритуал свершился. Ведьма повторила все слово в слово и пролила несколько капель крови туда же, на бумагу. Затем, свернув листок с заклинанием, Шахрур поднял его в своих ладонях, соединенных с ладонями Вероны.
– Слушаю и повинуюсь, о, могущественная и прекрасная! – пророкотал джинн, и в ту же секунду в их руках вспыхнуло пламя. Кусачий огонь побежал по пальцам, обернул запястья – и затух, оставив после себя тонкие красные браслеты шрамов. Верона легко снесла ощутимую боль, вперившись в джинна немигающим взглядом. А потом таким же – на руки. Интерес затмил неприятные чувства и быстро вытеснил все прочее.
– Красивая магия, черный, – ведьма отстранилась, разглядывая шрам. – Теперь мне стоит быть осторожнее в общении с тобой.
– То есть ты не хочешь ничего пожелать прямо сейчас? – обескураженно переспросил джинн.
– Нет, – улыбнулась Верона. – У меня все есть, черный. Кроме… – она возвела глаза к покрытому мрачными тенями потолку.
– Кроме?..
– Надо будет завтра убраться. А то где бардак, там и хворь, – серьезно ответила Верона. Но Шахрур, казалось, на глазах терял едва засиявшую на лице жадную надежду.
– Это и будет твоим первым приказом?
– Нет, это план на завтрашний день после работы. Пошли спать, черный. Утро мудрее вечера.
Джинн не ответил. По крайней мере, ничего не ответил ведьме на понятном ей языке; а уж что на своем басурманском он плюется в спину только проклятиями и грязными ругательствами, Верона успела разгадать.
========== Глава 3 ==========
Комментарий к Глава 3
Аудиоверсия: https://clck.ru/YUiyH
Утро началось со звонком будильника. Верона не выспалась. Не могла сомкнуть глаз после произошедшего и все гадала, правильны ли были ее поступки. Шахрур едва ли оказался желанным гостем, а вот проказником стал. Это ведьма поняла особенно явственно, когда услышала, как кто-то грызет ее дверь.
«Совсем, что ли, обезумел от заточения…» – подумала Верона, но поспешила подняться. А там все оказалось до банального просто, словно у нее проводил ночи семиклассник: джинн выпустил грызунов. Пушистые комочки свободно гуляли по коридору, кухне и ванной. Кто-то вальяжно восседал прямо на столе и плетеной скатерти, кто-то корректировал красоту обоев, кто-то с удовольствием завтракал комнатными растениями. Верона тяжело вздохнула и отправилась к джинну с дурным настроением.
– Зачем? – шипела ведьма, а у самой от гнева, казалось, волосы шевелились. Того и гляди зашибет статическим электричеством кого-нибудь из крыс. А Шахрур веселился! Впервые за эти дни невольник хохотал почти в открытую, гоняя ладонью по дивану одного из грызунов.
– Может, чтобы ты сказала «Шахрур, я желаю, чтобы ты навел порядок!»? Я ужасный сожитель, госпожа. Тебе будет спокойнее, если ты отпустишь меня поскорее, – сладко улыбнулся он, хитро щуря черные глаза. Верона выдохнула. Внезапно ее руки взметнулись, слова сами сплелись в лихую вязь, прося выжечь черного с ведьминской земли. И действительно жгло. Джинн взвыл, вцепился пальцами в ворот, залез под футболку. Грудь негодяю жег староверский крест, что все еще висел на нем, как напоминание о случившимся с Исмаилом.
– Maaras! Elifairabdinich! – ругался Шахрур, срывая с себя ведьмин подарок, что в ту же секунду полетел ей под ноги. – Yaleinkum{?}[(араб.) Шлюха! Тыщу раз клал я на твою религию! Проклинаю тебя.]. Ты хочешь моей смерти, женщина. В следующий раз я тоже буду бить тебя по больным местам, если захочу досадить!
– А ты и бьешь, нечисть неблагодарная, – фыркнула Верона. – Вы потому и черные, ибо душу испачкали. Обижаешься, что у меня нет желаний? Так не придумала я еще. Придумаю. Это быстро не делается для человека, у кого в крови не желать большего. Что оставила тебя здесь, это обидно? Так тебя ищут, дурья твоя башка! Вот и оставила. Ты тут в безопасности. Ты не сможешь обеспечить себя в человечьем мире. Ешь мою еду, спишь в моей кровати, тепло тебе, не сыро, так еще и гадишь. Попробуй что-нибудь со мной сделать. Я посмотрю, что с тобой твое же кровавое обещание сотворит, Лихо.
Верона сплюнула джинну под ноги и не дала ответить. Сразу отвернулась, зашептала что-то, и скоро все грызуны сбежались к ней. Осталось только рассадить их и закрыть клетки. К счастью Шахрура, каждый из любимцев оказался цел.
Лишь на кухне ведьма пришла в себя. Гремела с досады кастрюлями, едва ли глядя в сторону джинна, что стал теперь ее мрачной тенью. Он бродил за Вероной по дому нахохлившись и молча сверлил взглядом, так ни за что и не ответив, не извинившись. Еще и правда, небось, завтрака ждал.
– Ты бы хоть по имени меня звала, женщина, – рыкнул Шахрур наконец вполголоса, скрестив руки на груди. – Я тебе предложение сделал – такое, в котором мне никакой свободы нет, – это для тебя лучше, чем дружба! А ты меня все – черный, черный. Я тебе не какой-то там бес подколодный.
– Ты скот. Как себя ведешь, так зваться и будешь, – зло ответила Верона, не глядя на джинна. Она уже пожалела о своем решении, а только утро наступило. – Я сниму заговор перед работой и катись на все четыре стороны. Не забудь свои пожитки несчастные отмыть, а то босиком осенью несладко. И желательно не в моей ванной. Ты ж у нас самодостаточная нечисть.
«Это тебе не лампа», – застряло у ведьмы в горле, но так и не было высказано. Потонуло в кипящей воде вместе с гречкой, которую готовила Верона. Не могла она Шахруру приносить лишней боли, а от этого самой только хуже стало. «Слабая. Вот черный бы не жалел», – кусала губы ведьма. А он и не жалел.
– Ну вот видишь, как можно было, – ядовито бросил Шахрур. – Аж на душе полегчало.
Ведьма стрельнула взглядом, выключила плиту и швырнула в джинна горячий половник. Тот увернулся и зашипел, мешая брань со звоном упавшей стальной посудины.
– Язык у тебя отсохнет, черный. Земную жизнь уважать надо и не пачкать, бессовестное отродье.
Верона никогда так быстро не собиралась на работу. Даже краситься не стала, пошла как есть.
Весь день ведьма провела как на сковородке. Дела не клеились, а она работала экономистом. Должность серьезная, требующая внимания и сосредоточенности, но не из-за счета. Выдержка необходима была для борьбы с неприятным коллективом. Цифры в формулы даже к концу рабочего дня не сложились, а потом о себе напомнила коллега. Мол, Верона обещала ее младенца посмотреть: у сына женщины часто случались истерики. Ведьма и правда обещала, только вот вести пациентов домой не хотелось. Что там могло ее ждать? Саранча? Нападение жаб? Пожар? Стрелка часов остановилась на семи, казалось, с оглушительным треском. Ведьма домой плелась с той скоростью, какой позавидовала бы себе в детстве с грузом двойки в портфеле.
Веры Шахруру не было, но в этот раз дом встретил хозяйку спокойным и нетронутым. На минуту Верона даже подумала, что джинн, возможно, и правда ушел, но обувь и куртка Исмаила нашлись в прежнем виде и на том же месте, где ведьма оставила их. Дурной гость добился, чего хотел, но своей победой так и не воспользовался!
