Текст книги "На край света (СИ)"
Автор книги: dragon4488
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Эйдан проглотил ком, застрявший в горле.
– А что мне с этим делать? – жалобно спросил он и очаровательно покраснел, скосив глаза на свои штаны. – Не могу же я…
Дин выпрямился и, глядя сверху вниз, посоветовал:
– Прими холодный душ.
– Тебе помогает? – ляпнул Эйдан и тут же прикусил язык.
Уже отвернувшись и выходя из туалета, О’Горман негромко произнес:
– Помогает…
***
«Помогает». Это одно короткое слово никак не хотело покидать голову Эйдана. Холодный душ на самом деле привел его в чувство и усмирил бунтующую плоть. Но вместе с тем заставил задуматься о том, какие же мысли и фантазии усмиряет с его помощью Дин О’Горман? И сейчас, лежа в своей кровати, Эйдан продолжал мучиться этим вопросом и невольно прислушиваться к звукам, доносящимся из соседней комнаты. Похоже, Дин не спал.
Остаток дня они провели как обычно: поужинали, попили пива, поболтали ни о чем. Просмотр фильмов и истерика Эйдана со всеми деталями не обсуждались. Но… Они не остались, как все предыдущие дни, любоваться закатом, а разбрелись по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи.
Эйдан откинул одеяло и поднялся. Накинув майку и натянув злополучные треники, он как можно тише вышел из комнаты и осторожно прокрался на террасу. Соленый ветер освежил его лицо, ранки на котором, уже начавшие затягиваться, снова покраснели от пролитых слез и оттого, что он размазывал их кулаками, словно маленький ребенок. Горько усмехнувшись своему позору, Эйдан сел в кресло и закурил.
Ирландец мусолил третью табачную палочку, когда на террасу вышел Дин. Он молча поставил на столик между креслами бутылку виски и два стакана, плюхнулся на свое место и, отобрав у онемевшего друга до половины выкуренную сигарету, глубоко затянулся.
– Думаю, нам нужно напиться, – сказал он, выдохнув дым в ночное небо.
Когда в гробовом молчании они приговорили без какой-либо закуски почти половину бутылки, Эйдан почувствовал, что порядком захмелел и железный обруч стыда, сковывающий грудь, немного ослаб.
– Ты считаешь меня идиотом?
– Нет. – Дин почесал колючую щеку и потянулся за очередной сигаретой. – Просто ты слишком эмоционален. Ну надо же, заблевал весь сортир! Я что, настолько отвратителен?
Эйдан хмыкнул:
– Да как раз, наоборот… слишком красив.
Дин развернулся и, подперев кулаком подбородок, пристально посмотрел ему в глаза.
– Интересно… продолжай.
– Дино, что ты хочешь от меня услышать? Что я дико тебя захотел? Да, так и есть, но я сам в шоке от своей реакции! Для меня это всегда было закрытой темой! Сам знаешь, что на съемках я старался держаться от некоторых на безопасном расстоянии. А тут вдруг эта дура со своими обвинениями и…
– И? – Дин улыбался.
– И все остальное… у меня голова пошла кругом… я испугался. – Эйдан запнулся и опустил глаза.
– Пошли, пройдемся, – сказал новозеландец и, поднявшись, протянул руку Тернеру. – Может так твоя голова быстрее придет в порядок.
Они брели по песку вдоль берега, по очереди прикладываясь к бутылке, прихваченной со стола. Яркая луна прекрасно освещала дорогу и серебрила поверхность океана мириадами искорок.
Эйдан, пошатываясь, сделал очередной глоток.
– Закончилось, – объявил он заплетающимся языком и, пьяно рассмеявшись, рухнул на песок. – Мы сделали, как ты велел, Дино! То есть – напились!
Дин свалился рядом, и оба зашлись в диком хохоте.
Отдышавшись и пытаясь сфокусировать взгляд на серебристом фонаре, висящем в небе, Эйдан неожиданно спросил:
– А зачем ты принимаешь холодный душ, Дино?
О’Горман приподнялся на локте.
– Тебе так не дает покоя этот вопрос, Тернер?
Тот кивнул и перевел взгляд на лицо друга.
Не отвечая, Дин склонился над ним. Эйдан не отпрянул и не оттолкнул, а просто закрыл глаза. И Дин поцеловал его, легко и нежно.
– Это ответ на твой вопрос? – внезапно осипшим голосом, спросил О’Горман и попытался подняться, но не успел – сильные руки сгребли его в охапку и вновь опрокинули на песок.
– Эйд… что… ты… делаешь… – тяжело дыша, прошептал он и захлебнулся в горячем и требовательном поцелуе.
Руки Эйдана скользили по его телу, сжимая и поглаживая, норовя забраться под рубашку. Не отдавая отчета в своих действиях, Тернер с силой рванул неподатливую ткань и пуговицы разлетелись в разные стороны. Дин издал слабый стон, когда губы ирландца начали покрывать поцелуями его шею, грудь, а руки с силой сжали ягодицы. Он выгнулся, позволяя этим рукам проникнуть под белье, и задрожал, почувствовав на коже теплые ладони.
И в этот момент в голове ирландца прозвучал голос Сары: «Значит, мамочка права? И дыма без огня не бывает?»… Тернер, что ты вытворяешь, мать твою… это же Дин! Но это все ОН и спровоцировал! Да ты просто бухой в хлам… остановись, это неправильно!
– Черт… нет.
Эйдан с приглушенным стоном оторвался от друга и, откинувшись на спину, замер, часто и тяжело дыша. Перед глазами в пьяном танце скакали звезды и луна, а в голове испуганной птицей металась мысль «этонеправильноэтонеправильноЭТОНЕПРАВИЛЬНО!!!». Совсем рядом раздавалось такое же дыхание, частое, прерывистое, потом глубокий вдох-выдох и шорох песка. Дин сел.
– Эйдан…
Горячая рука коснулась лица и ирландец зажмурился.
– Нет… это неправильно…
– Эйд…
– Нет! – он грубо оттолкнул руку и попытался встать, но потерял равновесие и упал на четвереньки. Нам нужно напиться! «Ха-ха» три раза!
– Напиться и трахнуть друг друга – это был твой план, О’Горман? – Эйдан не понял, что последнюю мысль произнес вслух.
Дин дернулся, словно ему влепили пощечину.
– Что?!
Внезапная слепая ярость накрыла его. Сильный удар в челюсть – и Тернер зарылся носом в песок. Отплевываясь, он попытался отбиться от рук новозеландца, схвативших сзади за волосы, но совладать с этим маленьким засранцем-каратистом не получилось. Дин прижал его к песку, одной рукой закрутив его руки за спину, другой задрав его голову за отросшие кудряшки.
– И что дальше? – сквозь зубы прошипел Тернер, все еще предпринимая попытки освободиться. – Трахнешь меня?
– Разве это я тебя лапал? Разве это у меня распирало штаны? – Голос над ухом дрожал от напряжения. – Что, Тернер, опять испугался? Не можешь определиться со своими желаниями?
– Черт подери, О’Горман! – прорычал Эйдан. – Это ты меня спровоцировал! Убери свои руки! Мелкий ты пе…
Резкое движение – и его лицо оказалось вжато в песок. Нос взорвался болью, а в глазах поплыли желтые круги.
– Урок номер два, Тернер, – голос Дина завибрировал и, еще сильнее заломив руки Эйдана, он прокричал: – Никто не имеет права оскорблять меня на моей же территории! Ты понял меня, Тернер?! ТЫ… МЕНЯ… ПОНЯЛ?! И научись, наконец, отвечать за свои слова и поступки, засранец!
Дикая боль пронзила плечи, но выпустить ее, закричать, Эйдан не мог – с каждым словом, О’Горман все сильнее впечатывал его лицо в песок, окончательно перекрывая к нему доступ воздуха. Дышать! Я не могу дышать! Господи, О’Горман, ты разве не видишь – я задыхаюсь!!! Тело Эйдана конвульсивно забилось в последней, отчаянной попытке сбросить с себя озверевшего новозеландца, но железные руки не пускали. Сознание начало покидать Тернера, когда мертвая хватка разжалась. Он завалился на бок, хрипя, жадно ловя разбитыми губами воздух, захлебываясь кровью, хлынувшей из наверняка сломанного носа.
– Ты мог меня убить… ты… сукин сын…
Эйдан попытался отползти от взбесившегося маленького чудовища, зашелся в приступе кашля. Попытался встать, но упал и застонал от боли, пронзившей вывернутые в плечах руки.
Дин молча наблюдал за тем, как упрямый ирландец снова встает, снова падает, но, все же пересиливая явную боль, опирается на дрожащие руки, поднимается и неверной походкой направляется к бунгало.
Стремительно трезвеющей головой, О’Горман начал осознавать все, что произошло, и… что могло произойти. Что с ним? Откуда эта дикая ярость? Ярость к человеку, далеко ему не безразличному.
Он уже давно признался себе в этом. Дин солгал, сказав, что это Сара помахала ему ручкой, ведь инициатором их расставания стал он сам. Просто выложив ей все начистоту. Врать не имело смысла: она знала о некоторых шалостях своего бой-френда, но всегда закрывала на них глаза, списывая эти шалости на слишком бурный творческий темперамент и вечное стремление Дина к новым ощущениям. Она даже умудрялась над ним подшучивать! Умная женщина, но О’Горман поставил точку в их отношениях, признавшись, что полюбил другого человека. Именно полюбил. Он готов был визжать от радости, когда услышал в трубке его голос после долгого перерыва и только чудом сдержался, притворившись сонным и рассерженным, а когда Эйдан выразил желание приехать, готов был от счастья пройтись по комнате колесом. И вот он рядом. Но Дин не мог решиться, рассказать Тернеру о своих чувствах, не мог и все. Тем обидней прозвучали слова Эйдана. И вот, эта обида, невозможность признаться, умноженные на приличную дозу алкоголя, выплеснулись в непреодолимое желании сделать больно, унизить, растоптать…
Дин догнал его на террасе.
– Эйдан! – Он попытался схватить парня за руку.
Тернер резко обернулся. Дин успел увидеть окровавленное лицо, а потом в его глазах что-то ярко взорвалось, и мир рассыпался на мелкие осколки: ирландец изо всех оставшихся сил саданул его по физиономии. О’Горман, налетев спиной на одно из кресел, рухнул на пол. Прижав ладонь к рассеченной скуле, он ошарашено посмотрел на Эйдана, который сделал шаг к нему и сжал кулаки.
– Не смей ко мне прикасаться! – прорычал он.
– Эйдан, прости меня…
Тернер издал нервный смешок.
– Простить?! – Он сделал еще один шаг к Дину, склонился и, сжав в кулаке ворот его распахнутой рубахи, в упор посмотрел своими пронзительными, чуть раскосыми, безумно прекрасными глазами.
Сердце Дина сжалось: завтра наверняка эти глаза заплывут из-за травмы носа.
– Да пошел ты, О’Горман…
Ирландец скрылся в доме, громко хлопнув дверью.
Дин взглянул на мокрую от крови ладонь и тихо заплакал.
***
Молясь всем богам и содрогаясь от мысли, что его может там не оказаться, Дин осторожно заглянул в комнату. Эйдан спал на спине, разметав руки, приоткрыв опухшие, покрытые запекшейся кровью губы. Безумно захотелось подойти и смыть поцелуем эту бурую корку, но об этом не могло быть и речи, поэтому О’Горман тихо прикрыл дверь и направился в душ, не осознавая, что улыбается. Эйдан здесь! Он никуда не исчез!
Дин стоял, обернутый в полотенце, и рассматривал в запотевшем зеркале свою физиономию. Рассеченная скула приобрела цвет спелой вишни и сильно опухла, заставив заплыть левый глаз. Дин усмехнулся – какая мелочь! Пусть Эйдан изобьет его до полусмерти, лишь бы был рядом! Лишь бы не ушел из его, Дина, жизни. Как вчера, хлопнув дверью.
Дверь в ванную реально хлопнула. О’Горман вздрогнул и обернулся. Не глядя на него, ирландец, стягивая на ходу белье, прошествовал в душ и, задернув шторку, включил воду.
Дина заколотило. Не соображая, что творит, он отодвинул тонкий пластик и застыл, разглядывая чудесное тело. Эйдан стоял под струями воды с закрытыми глазами, обхватив себя руками за бока. О’Горман перевел взгляд на его лицо: от переносицы к глазам пролегли лиловые тени, на подбородке – налившийся синяк, нижняя губа разбита, нос… а вот нос, пожалуй, цел.
Эйдан наклонил голову и неожиданно распахнул глаза, вспыхнувшие на разбитом лице ярче обычного. Новозеландца всегда бросало в жар от «фирменного» взгляда Тернера, и сейчас, встретившись с этими сверлящими глазами, он просто забыл выдохнуть, стоя, как идиот, с разинутым ртом.
– Как ты? – наконец выдавил из себя Дин.
Эйдан не ответил. Дин понимающе кивнул и отвернулся. В следующее мгновение его схватили за плечи, втянули в душ, сорвали полотенце и припечатали лицом к стене.
О’Горман не издал ни звука, только поморщился от боли. Он и не думал сопротивляться. Сердце бешено заколотилось, когда он почувствовал прижавшуюся к ягодицам горячую и так быстро набухающую плоть. Бесцеремонно раздвинув коленом ноги Дина, Эйдан наклонил его и заставил упереться руками в стену. Дин постарался расслабиться, понимая, что если не сделает этого, мука будет невыносимой. Не помогло. Мир взорвался адской болью, прошившей насквозь все тело. Стон сзади подсказал, что и мучителю пришлось несладко, но, замерев на секунду, он начал двигаться.
Дин кусал губы. ТАКОЙ боли он не испытывал никогда, всегда имея под рукой хоть какое-нибудь средство. Но сейчас с ним не церемонились, его имели молча, грубо, жестоко. Дин кусал губы, кусал до крови и молчал. Он понимал – это месть. И он ее заслужил. Толчки стали быстрее и резче. Из глаз потекли слезы, смешиваясь с водой, и он не сдержался, закричал, когда ирландец, навалившись на него и войдя до предела, задрожал всем телом и кончил с рычащим стоном.
Дин сполз по стенке на пол и закрыл глаза.
– Я сделал тебе больно, – никаких эмоций в голосе, простая констатация факта.
– Я тоже сделал тебе больно. Мы квиты, – не открывая глаз, ответил Дин.
Зашуршала задвигаемая на место шторка. О’Горман приоткрыл глаза – Эйдан ушел. Вот теперь можно было дать волю эмоциям. Заскулив, словно щенок, он скрутился на полу калачиком, позволив струям воды хлестать стонущее от боли тело. Ох, Дин, ты же хотел этого, и мог бы списать то, что Эйдан взял тебя практически силой, на элемент игры. Мог бы… он тихо рассмеялся такой глупой и вольной мысли. Но это не было игрой – ирландец изнасиловал его, грубо и бесчувственно. Он попытался таким образом отомстить за ночные боль и унижение. А еще это выглядело так, будто Тернер своим поступком попытался сказать ему: ты хотел, чтобы я тебя трахнул, О’Горман? Пожалуйста! Только ты запомнишь это на всю жизнь, и вряд ли тебе захочется это повторить!
Слезы стекали по щекам новозеландца. Плохо. Господи, как же плохо… Я ведь люблю тебя, Эйдан. Я на самом деле люблю тебя!
– Вставай! Ты просто жалок!
Его голос подействовал как ведро ледяной воды. Дин вздрогнул и поднял на него глаза.
– Ты хотел унизить меня, так чем же ты недоволен? – прошептал он.
– Я недоволен всем, что произошло за последние сутки. Я очень этим недоволен, но я не хочу видеть тебя… таким.
– Можешь уехать…
Ирландец саркастически поморщился, выключил воду и сунул полотенце Дину.
– Нет, я не уеду. Мне стало интересно.
– Интересно?
– Я любопытен. Я хочу знать, О’Горман, когда ты перестал видеть во мне друга?
Дин встал и, тихо охнув, привалился к стене. Господи, ощущение, будто его разодрали пополам. О том, как придется справляться с естественными нуждами в ближайшие несколько дней, даже думать не хотелось. Уж как-нибудь, решил он, осторожно промокая тело полотенцем. Эйдан вопросительно смотрел на него.
– Что?
– Ты не ответил на мой вопрос, О’Горман. Когда ты перестал видеть во мне друга?
– Давай не сейчас, Тернер, прошу тебя…
Он хотел выйти из ванной, но ирландец придержал его.
– Именно сейчас.
Дин вздохнул.
– Хорошо. Только не здесь. Мне нужно на воздух. Можно? – ему не удалось скрыть раздражение в голосе. Черт с ним! Он, конечно, виноват, но не позволит этому ранимому ирландцу и дальше издеваться над собой.
Эйдан убрал руку.
Одевшись, они вышли на террасу. Дин сел в кресло, постаравшись принять наименее болезненное положение. Тернер протянул ему наполненный стакан.
– Виски, – сказал он и нервно усмехнулся. – Теперь моя очередь предложить тебе напиться.
Новозеландец одним глотком опрокинул в себя огненную жидкость. На голодный желудок напиток подействовал мгновенно. Хуже уже не будет, решил он и заговорил, глядя в сторону:
– Когда я перестал видеть в тебе друга? Да почти с самого начала, но… я старался, чтобы ты не узнал об этом, старался не испугать тебя и не оттолкнуть. Сначала я просто хотел тебя, ведь ты красив как бог. Хотел твое тело, а потом… Потом я понял, что жадно ловлю каждый твой взгляд, каждую улыбку, каждое слово, наслаждаюсь каждой минутой, проведенной с тобой…
Дин проглотил комок, застрявший в горле.
– Я понял, что влюбился. Влюбился как последний болван: до дрожи в ногах, до замирания сердца, до потери рассудка. – Он повернулся к ирландцу, застывшему, растерянному, посмотрел в его глаза. – Сара не уходила от меня, я сам ее оставил, не хотел больше притворяться. Прости меня за то, что случилось ночью. Я на самом деле хотел, чтобы мы напились, но не для того, чтобы трахнуть тебя, а для того, чтобы, наконец, решиться и рассказать тебе обо всем, поэтому твои слова, Эйд… они прозвучали, как оплеуха. Я не хотел причинять тебе боль, поверь. Я хотел совсем другого.
Эйдан опустил взгляд. В тонких пальцах подрагивала прикуренная и до половины истлевшая сигарета. Серый столбик пепла, задрожав сильнее, обломился и упал на стол. Он затушил окурок, смахнул пепел и, взяв бутылку, сделал несколько больших глотков. Дыхание перехватило, ирландец поморщился, переводя дух, и встал, повернувшись лицом к океану.
Чувства лавиной накрыли его. «Дин, сукин ты сын… почему ты молчал? Я не знаю, как бы воспринял твои слова раньше, той же ночью, но мы бы вряд ли подрались, не говоря уже о том, чтобы я… Дино, ты – дурак! Ты дорог мне, и я бы не покривил душой, ответив, что тоже испытываю к тебе не совсем адекватные чувства, как бы дико это не звучало для меня самого. Ведь можно было избежать всего этого кошмара. Избежать боли, которую я причинил тебе». Перед глазами встал образ новозеландца, упрямо сжимающего, упирающиеся в стену, кулаки, а потом медленно оседающего на пол, обессиленного, униженного. В голове ясно прозвучал крик Дина, такой отчаянный и переполненный страданием. Эйдан содрогнулся. Что же ты наделал, Тернер? Что мы оба наделали?
На его плечо легла рука.
– Посмотри на меня.
Он отчаянно замотал головой.
– Посмотри на меня…
Теплая ладонь Дина мягко, но настойчиво повернула его изодранное лицо.
– Я люблю тебя, Эйдан.
Две крупные слезы выкатились из карих глаз.
– Я люблю тебя, – повторил Дин, осторожно вытирая мокрые дорожки.
Сквозь пелену, Тернер пытался вглядеться в спокойные и ласковые голубые глаза.
– Дин… я не хотел… я просто мудак… – его голос задрожал и сорвался.
– Тихо, молчи. – Дин притянул парня к себе и крепко обнял. – Мы оба – мудаки.
Эйдан осторожно обнял в ответ этого удивительного, хрупкого, но такого сильного человека. Закрыл глаза, зарылся носом в золотистые волосы, вдохнул их запах. Стоять вот так, обнявшись с другом, ощущать тепло его рук, осознавать, что тебя готовы простить за все, просто потому что любят – это было похоже на ощущение счастья. Пора кончать с самообманом, пора забить на «правильно-неправильно» и определиться, наконец, со своими чувствами и желаниями. И позволить себе любить того, кого хочешь любить, кто необходим тебе как воздух, а не того, кто будет признан «правильным» обществом. Любить, отринув все – осуждение, предубеждения, страх быть непонятым. Просто позволить себе быть счастливым.
– Прости меня, Дино, если можешь. Прости…
Р.S.
Они валялись в постели, хотя было уже больше полудня. Это не имело значения.
Дин щелкнул пультом, удобнее устраиваясь, где-то между длинных ног. Эйдан потянулся, сгреб его в охапку и, поцеловав в уголок губ, спросил:
– Ну, что – будем объявлять о наших отношениях и вывешивать радужные флаги? Порадуем поклонников и коллег?
– Ни в коем случае! – Дин, сверкая хитрющими голубыми глазами, потянул ирландца к себе и, запустив руку в черные кудряшки, мягким, вкрадчивым голосом произнес: – Пусть помучаются…
