Текст книги "Мелодия (СИ)"

Автор книги: Дигэ Альвавиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

К замку они вышли как-то вдруг. Неожиданно открылась великолепная панорама, будто со старинной картины.

– О чем ты думаешь, в таких местах? – спросила Лиза, когда они уже бродили по развалинам замка.

– Я? Не знаю, – похоже, Клод не задумывался об этом. – О прошлом, наверное. Не так уж часто я бываю в таких местах. Если честно, то никогда и не был. Предпочитаю настоящее.

– Я стараюсь представить тех людей. Какие они были, как жили, о чем думали.

– Антураж был несколько иным. А суть одна. Любовь, ненависть, деньги, война, крыша над головой, кусок хлеба.

– Может быть. Но мне кажется, что мы вторгаемся непрошеными гостями. Тревожим их покой.

– А если они ждут гостей. Может, им тоскливо целую вечность бродить здесь в одиночестве. И они рады нам.

– Смотри, здесь фрагмент камина. Завитушка, резьба. Когда-то зал освещался факелами. Гремела музыка. Крики, смех, танцы.

– А что тогда танцевали?

– Не знаю точно. Гавот? Может менуэт?

– Манерность сплошная

– Это было как-то так, – Лиза отвешивает грациозный реверанс, становится на цыпочки, поднимает округлые руки, снова поклон.

– Дай же мне руку, рыцарь называется.

Клод подчиняется, любуясь ее легкими движениями.

– Раз-два, сошлись, разошлись. Поклон.

И вот они, уже забыв обо всем, увлечены танцем и друг другом. Время остановилось. Влюбленные начинают слышать музыку и видеть горящие факелы. Раз-два, поворот. Улыбка. Три-четыре, поклон. Нежное пожатие руки. Пять-шесть, сближение. Мимолетный поцелуй.

– Танцы есть, – улыбается Лиза. – Серенады под балконом не хватает.

– Подойди к окну. Сейчас все будет.

Клод исчезает в проеме, когда-то бывшем дверью. В мгновение ока уже стоит под окном. Высота где-то второго этажа. Лиза в оконном проеме, как чудесный портрет в старинной раме. “Дриада, прекрасная моя”, – мелькает в шальной голове канадца.

“Dis moi”. Она так любит эту вещь. Никогда еще Клод не пел так вдохновенно, как среди этих величественных развалин. Никогда еще его голос не звучал настолько полно, ярко и красиво. Ему хотелось увлечь ее, заставить забыть обо всем, кроме его великолепного голоса, обволакивающего, покоряющего, сводящего с ума. И как же он преуспел в этом. Казалось, Лиза перестала дышать, погруженная в эти колдовские звуки. Уже смолк последний, а она все еще стояла неподвижно, не в силах прервать очарование.

– Я иду к тебе, дорогая, – прервал молчание Клод.

– Жаль, веревочной лестницы нет, – неудачно пошутила Лиза.

– Вот проблема, всего второй этаж.

– Не смей, – испуганно воскликнула девушка. Куда там. Клод уже карабкался по выступам древних камней. Вот он рядом, спрыгивает с окна на пол.

– Ты с ума сошел, – Лиза бросается к нему и крепко прижимается. – Древние камни. Стены. Отскочит камешек под ногой, сорвешься.

– Не сорвался ведь, жив-здоров. У ваших ног, – пытается отшутиться Клод.

– Мне страшно. И так потревожили покой мертвых. Они не любят шутить. Уйдем отсюда. К морю.

– Ну, хорошо, – её реакция напугала парня. – К морю. Только не дрожи, как птичка пойманная.

Море совсем рядом. Уже слышен мощный шум прибоя. Нужно только подойти ближе к краю обрыва, чтобы увидеть его. Неожиданно девушка остановила возлюбленного.

– Подожди. Я хочу одна сейчас. Ты потом подойдешь.

– Но… – Клода совсем не обрадовала мысль о том, что она пойдет одна к краю обрыва. Да еще в том странном, испуганном состоянии.

– Я прошу, – губы Лизы тронула улыбка, – не дрожи, как та самая птичка. Ничего не будет страшного.

Клод следит за ее хрупкой фигуркой, приближающейся к обрыву все ближе. Ветер треплет ее волосы, кажется, сбивает с ног. В небе носятся чайки. Она поднимает руки, запрокидывает голову. Ему кажется, что сейчас она унесется в небо вместе с этими тревожно кричащими птицами. Еще два шага к обрыву. Нет, это невозможно. Парень медленно идет к ней. Осторожно, чтобы не испугать погруженную в себя девушку, обнимает ее сзади и облегченно выдыхает.

– Испугался, что я шагну слишком далеко? Улечу, как чайка. Может, так было бы лучше? Когда я … когда меня не станет, я превращусь в чайку. Буду вот также носиться здесь, и звать тебя.

– Нет, – глухо сказал Клод. – Не хочу так.

Они стоят молча, закрыв глаза, отдаваясь на милость ветра, который смешивает их кудри и заставляет теснее прижиматься друг к другу. Неожиданно Лиза разворачивается и прячет лицо на груди любимого.

– Что? – наклоняется он к ней. – Голова закружилась?

– Нет. Клод, – она словно в воду бросается, – подари мне эту ночь. – И чувствует, как он каменеет. Кажется, дышать перестает.

Девушка сжимается в комок. Зачем сказала? Теперь он наверняка ее презирает. Молчанию, похоже, не будет конца. Наконец его голос, или совсем не его, чужой.

– А ты… можно это… тебе разве не опасно?– тут он отчаянно выругался и выдохнул. – Милая, девочка моя родная, прости, я выгляжу полным идиотом. Но я ведь даже думать запрещал себе об этом. А тут вдруг ты … Я считал, что это невозможно. Опасно и …

– Мне уже ничего не опасно, к сожалению. И можно все. И ничего не страшно.

Клод долго и пристально смотрит в ее глаза, будто не верит до конца и хочет убедиться в чем-то для себя.

– Скажи, ты, в самом деле? Или, может, считаешь, что … как же это сказать? Обязана мне чем-то, – последние слова он произносит совсем упавшим голосом. – Ничего ты не должна и…

– Глупый, глупый. Помолчи, пожалуйста, – Лиза прикладывает кончики пальцев к его губам. – Обязана. Это же низко. Чем можно оценить тонкость и чуткость твоей души? Твою любовь. Сказку, которую ты подарил. Ты понял и почувствовал меня.

Клод наклонился, взял ее руку и приложил к своей щеке. И Лиза поняла, что он просто не хочет, чтобы она видела его лицо в этот момент.

– Не совсем почувствовал, – тихо сказал парень. – Я … увидел твои рисунки. Тогда. В студии. И стихи. Случайно. Они выпали

– Я знаю.

– И ты не сказала ничего? Не сердилась?

– Сначала ужасно переживала. А потом… Все равно ведь все это предназначалось тебе. И хорошо, что ты видел. Я просто боялась, что не понравится.

– Понравилось не то слово. Я был поражен. Тогда и решил сделать сказку для тебя.

– Но, я хочу, чтобы в этой сказке мы были вдвоем. Чтобы ты был моим, совсем моим. А я – твоей. Неужели я не имею права на маленький кусочек своего женского счастья? Хочу отпустить себя хоть раз. Быть, как этот ветер. Забыть все, кроме того, что ты со мной.

– Милая, хорошая моя, – Клод покрывает поцелуями лицо и волосы любимой, – будет, как ты хочешь, как я хочу. Может я совсем не тот человек, который должен быть с тобой. И может мы оба сошли с ума. Но пусть будет как есть. А потом … это будет потом.

***

В ту ночь Клод понял значение выражения “любить до смерти”. Лиза прощалась, он чувствовал это. И наотмашь, до смерти любила. Как свеча сгорала в его руках. Растворялась в его нежности, которой он как шелком стремился укрыть ее всю. Как же мучительно хотелось ему оградить ее от той страшной неизбежности. Но что он мог? Лишь сильнее прижимал ее к себе. Шептал самые нежные слова, мешая французские, с теми немногими русскими, которые слышал от нее. С ума сходил, от мысли, что это прекрасное существо, в котором он любил каждый изгиб, каждую родинку, будет вырвано у него безжалостной рукой и поглощено темной бездной. Смерть и жизнь смешались в ту ночь. Жизнь побеждала. Но лишь на время. И то была Прекрасная Тайна двоих, сумевших в своей Любви приподняться над обыденностью. Никогда, ни с одной женщиной не испытывал Клод ничего подобного. Да и не мог испытать. Весь жар сердца он отдал ей, своей единственной. Взамен, она отдала ему свою жизнь.

Та ночь измотала обоих. Физически и нравственно. Но Клод был вознагражден сполна светящимися глазами своей возлюбленной и тихим шепотом: “Какое счастье, что ты есть. И какое счастье, что ты со мной”. “Любимый”, – добавила она по-русски. Клод понял, потому что уже слышал это от нее не раз.

– Теперь спи, хорошая моя, – он нежно поцеловал ее и отвел прядь волос с ее лица.

Лиза, в самом деле, уснула почти мгновенно. Но Клод спать не мог. Слишком сильна была над ним власть этой ночи. Когда в одно время он испытал и самое большое счастье, быть с ней. И самое большое отчаяние, потерять ее. Прав был Люк, не по силам взял на себя ношу. Не выдержать ему этого. Неизбежности.

Лежать в покое невозможно. Хочется бежать, на воздух. Да, вот туда, в прохладную ночь. Покой и тишина кругом. Ее не станет, а все также будет светить холодным светом Луна, и благоухать цветы. Ничего не изменится для равнодушной и жестокой вечности. И лишь для них двоих это станет трагедией.

Клод бежал куда-то, не разбирая дороги. Потом упал и колотил кулаками по земле до того, что в кровь изранил пальцы. Боль привела его в чувство. Она проснется. Одна. Его нет. Надо возвращаться. Чего стоят его терзания в сравнении с тем ужасом, что мучает ее. Если уж взял это на себя, должен довести до конца. До конца…

========== Прощание ==========

И было утро. Тихое, росистое утро. И было пробуждение среди цветов, тех самых желтых. И были нежные объятия с пожеланиями доброго утра. И должен был быть еще завтрак в постель. Но это встретило возражение со стороны Лизы. Лучше пойти на веранду. Там слишком хорошо сегодня.

Сидя в плетеном кресле, Лиза впитывала этот легкий воздух, следила за игрой солнечных лучей в росистой траве, наслаждалась пением птиц. На ее бледном, нездоровом обычно лице играл легкий румянец. Синие глаза светились каким-то чудесным, мягким светом. Такой еще не видел ее Клод.

– Какая ты красивая сегодня, – он опустился на колени у кресла возлюбленной.

– Только сегодня? – улыбнулась девушка.

– Всегда. Но сегодня особенно.

– Это сделал ты. Без тебя не было бы ни этого утра, ни нашей ночи, ни этого покоя в моей душе сегодня. Ничего бы не было без тебя.

– Дриада, прекрасная моя, – Клод целует ее руки. – Светлая, нежная и бесконечно любимая.

Лиза замечает пластыри на его пальцах и мгновенно понимает все то, что творилось в его душе. Глаза ее наполняются слезами.

– Бедный мой, – шепчет девушка

– Ну что ты слезы по пустякам льешь? Заживет как на собаке.

– А те, что в душе? Милый, обещай мне, обещай, что будешь жить, как бы тяжело тебе не было.

– Зачем? – глухо роняет Клод .

– Сейчас ты не поймешь. В первое время будет тяжело. Потом поймешь, что жизнь одна. В ней слишком много боли, чудовищной несправедливости. Но другой ведь нет.

– Хорошо. Давай не будем омрачать этот день. Как ты сказала, другого может не быть.

Влюбленные медленно гуляли по живописным окрестностям. Обнявшись или держась за руки. Боялись будто, что разомкнут руки и исчезнет все, туманом станет. Сидели в тени деревьев. Лиза полулежала в объятиях Клода. Иногда он наклонялся и тихо целовал ее. Говорили мало. Без слов понимали друг друга. Как мало осталось им быть вместе. Каждый вздох, каждый взгляд любимого существа драгоценность.

На обратном пути переходили по камням ручей. У Лизы закружилась голова. Клод подхватил ее на руки. Девушка крепко прижалась к нему и закрыла глаза. Будто искала в его руках спасения не только от головокружения.

Клод стиснул зубы, чтобы не поддаться отчаянию, которое снова поднималось из глубины души. Если бы можно было унести ее далеко-далеко, где нет ни слез, ни болезней, ни страданий. Но нет на земле такого места. А завтра уже нужно возвращаться и включаться в привычный ритм жизни.

И вот чемоданы собраны. Клод благодарит гостеприимную Хозяйку и расплачивается с ней. И видит краем глаза, что Лиза в то самое время о чем–то говорит с хозяйской дочкой, пятнадцатилетней Глэдис. Девочка слушает очень внимательно. А потом согласно кивает головой и вдруг порывисто обнимает Лизу. Девичий договор заключен.

– О чем вы говорили с Глэдис? – спросил Клод уже в самолете.

– О чем можно говорить с девочкой в пятнадцать лет? Конечно о любви, – улыбнулась Лиза. – Я сказала, что у них потрясающие места, и я была здесь счастлива. А она призналась, что ей нравится мальчик из местных. Который не обращает на нее внимания. Я поделилась некоторыми женскими уловками. Она была благодарна. Вот и все.

Клод поверил и не поверил. Слишком искренним был порыв Глэдис. А она не человек порыва. Сурова не по годам. Но допрашивать не стал. Да и не до того сейчас было. Нужно было решать слишком много болезненных вопросов.

Клод поместил Лизу в больницу. Она согласилась больше ради его спокойствия, чем чувствуя необходимость в этом.

– Не хочу, чтобы ты опять оставалась одна, пока я отыграю этот чертов концерт. Я с ума сойду от тревоги за тебя. А здесь врачи, сиделки. Будет все, что тебе нужно. Твой ноутбук, рисунки, книги.

– Хорошо, ты только не волнуйся. Главное, чтобы ты пел. Вокалисту нервничать вредно.

– Ангел мой милый, ты меня еще успокаиваешь, – Клод привлекает Лизу к себе. – А тебе, твоему нежному сердечку разве не вредно волноваться? Давай я пошлю этот концерт к лешему и останусь здесь, с тобой.

– Нет, нет. Я не вправе лишать публику удовольствия. Твой голос слишком большая драгоценность. Я слушала, слушала его и полюбила. Тебя. Такого земного, страстного и увлекающегося. И в то же время, тонкого, нежного и мечтательного. И потому для меня так важно, чтобы ты пел. Всегда пел.

– Родная моя, – Клод крепче прижимает к себе Лизу, – ничто в этом мире не имеет значения, кроме тебя. Ты моя жизнь, мой свет, мое счастье. Не уходи, – вдруг вырывается из самой глубины его души полу стон, полу вздох.

– Я буду с тобой, любимый, – Лиза ласкает рукой его кудри. – В твоей музыке. Пока будешь помнить обо мне.

– Люблю, люблю тебя, – словно в бреду повторяет Клод, покрывая поцелуями ее плечи, лицо, волосы. И он, и Лиза тонут сейчас в жарком тумане, в котором соединяются руки и губы, а души разрываются, предчувствуя скорую разлуку.

– Клод, родной мой, – шепчет, наконец, девушка, – твой Мишель человек редкой деликатности. Но не стоит этим злоупотреблять. Он уже пять раз заглядывал в дверь.

– Пускай все катится в пропасть.

– Не надо, милый. Тебе нужно идти. Я буду ждать.

– Обещаешь?

– Обещаю. Конечно, я обещаю тебе.

Клод не в силах расстаться с любимой. Но, проклятое слово «надо». Кому и для чего надо, чтобы он развлекал публику, в ту минуту, когда может потерять самое родное существо?

– Иди, – Лиза отталкивает его. И он встает пошатываясь. Направляется к выходу. В дверях оглядывается, чтобы запечатлеть ее в своей памяти. Светлую, нежную и бесконечно любимую. Дверь за ним захлопывается. Лиза откидывается на подушки в полном изнеможении.

Она сдержала слово, дождалась. И он был с ней, пока ее сердце не остановилось спустя несколько часов после его возвращения.

========== Клэр ==========

Несколько дней подряд Клод жутко пил. Хотя никогда раньше не злоупотреблял. Немного красного вина и не более. Алкоголем Клод пытался заглушить боль, которая разрывала его изнутри. В конце концов, просто отупеть. Забыть страшное слово: “Никогда”. Заглушить в мозгу ужасный звук, пульсацию сердца, которое вдруг останавливается. А потом снова “тук-тук”, “тук-тук”. Не помогало. Ничего не помогало. И от этого можно было сойти с ума. Мишель пытался его образумить. Напрасный труд. Клод уже сорвал съемку на телевидении. Скандал удалось замять. Но на репутации появилось пятно. Дальше уже быстрая дорожка в пропасть. В один из тех страшных дней на пороге его комнаты появилась Клэр.

– Прости, у меня остались ключи.

Клод молча взглянул на нее. Не выразил удивления. Ему вообще все было безразлично. Клэр стало жутко. Она подошла к нему, взяла за плечи и сильно встряхнула.

– Клод, очнись. Ты губишь себя. Ладно. Тебе наплевать на это. Но ты губишь тех, кто вокруг тебя. Тех, чья вина заключается лишь в том, что они живы, а она умерла. Пойми, в конце концов, что ты губишь её, память о ней. Неужели тебе и на это наплевать? Она просила, она умоляла тебя жить, несмотря ни на что. А ты… Что ты делаешь?!

– Откуда… ты это … знаешь? – выдавил из себя Клод.

– Я была у нее в больнице. Говорила с ней.

– З-зачем?

– Не знаю. Сначала просто из мерзкого бабского интереса. А потом… Я поняла вдруг почему ты… с ней. Мы говорили только о тебе. И ни слова, о ее болезни. Будь же ты человеком. Сделай что-то хорошее в память о ней. Она оставила тебе право распоряжаться ее фотографиями. Сделай выставку. Покажи всем какая она была талантливая, прекрасная. Но не убивай и ее и себя! – последние слова Клэр почти выкрикивает.

Во взгляде Клода, до того пустом и бессмысленном, вдруг вспыхивает какой-то тусклый свет. Права ведь она, права. Это пропасть, в которую он так малодушно увлекает всех тех, кто рядом. И её.

– Клэр, – он смотрит на нее снизу вверх, взглядом ребенка, – как жить, если болит? Я ведь … видел её вчера. Здесь, у окна.

– Но это … безумие! – глаза девушки расширяются от ужаса. – Ты же понимаешь, что так нельзя. Больно, но так живут все. Или почти все.

Клод вдруг наклоняется и целует ее руку.

– Выставка. Ее выставка. Спасибо, Клэр. И фонд. Для таких, как она. С той же болезнью. Не плачь, пожалуйста.

– Не плачу, я уже давно не плачу, – Клэр прижимает его голову к своей груди.

– Скажи, за что ты меня любишь? – голос Клода дрогнул. – Все еще любишь. Что я принес в твою жизнь, кроме страданий?

– Разве можно объяснить, почему любишь? Любишь и все. А ты всего лишь человек. Эмоциональный и увлекающийся. И злости в тебе не было. Просто не задумывался, что причиняешь боль. А теперь боль разрывает тебя самого. И я лишь хочу разделить ее с тобой. Вот и все.

– Я совсем не стою ни тебя, ни твоего великодушия. И ничего не знаю теперь. Все выгорело дотла. Остался лишь пепел.

– А я не прошу ничего. Тебе плохо, я хочу быть рядом. Для тебя. И ради нее.

Клэр направилась к выходу. В дверях обернулась.

– Как же я старалась тебя забыть, – вырвалось у нее. – Если бы ты только знал. Но нет. Все твои “подвиги” не затмили в моей душе то хорошее, что было между нами. Ведь оно было. Ты забыл, может, а я помню. И нашу поездку на лошадиную ферму. И как мы катались по озеру в лодке при луне. Ты доставал для меня водяную лилию. В воду свалился. Потом вылез весь мокрый и с лилией в зубах. Как нас гроза застала, и мы прятались в каком-то сарае. Гроза была ужасная. Я вздрагивала. А ты меня обнимал. Болтал что-то без умолку. Я не особо слушала что, но звук твоего голоса успокаивал.

– А потом попытался перекричать гром, – неожиданно добавил Клод, и тень улыбки мелькнула на его губах. – А ты все боялась, что голос сорву.

– Так ты помнишь?

– Вспомнил вдруг. Сейчас.

К горлу Клэр снова подступил комок. Она сама виновата. Не нужно было бередить рану. Вызывать в памяти воспоминания. К чему все это теперь?

– Если … будет нужна помощь. С выставкой…

Не договорив, она резко повернулась и острые каблучки звонким эхом застучали в мертвой тишине дома.

========== Попытка выжить ==========

Выставка получила большой резонанс. К ней проявили интерес некоторые очень известные актеры и певцы. Из тех, с кем работала Лиза. И чьи снимки сейчас висели на стенах. Идея связаться с ними принадлежала Клэр. Клод отнесся к этому без энтузиазма. Однако, к его удивлению, сработало. На открытии о Лизе говорили много хорошего. О том, насколько она была одаренной в своей профессии. Какие неожиданные образы предлагала для фото. Насколько ярко и нестандартно мыслила. После таких фото актеры довольно часто получали интересные предложения. Их творческая жизнь совершала неожиданный виток. И был успех.

Готовя эту выставку, Клод все глубже погружался во внутренний мир той, которую так любил. Не только с портретами работала Лиза. Ее любимыми темами были туман и дождь. Капли на стекле. Любила она черно-белое изображение, размытость, легкую неопределенность контуров. Снимала также опавшие лепестки, одиноких птиц на голых осенних ветвях. Разбитое стекло было одним из ее любимых мотивов. Небольшая серия в черно-белых тонах: розы, лежащие на полу с жуткими трещинами. Притягивали эти фото. Своей какой-то особой атмосферой. Грустной красотой и загадкой. Хотелось их разглядывать подольше. Задумчивыми отходили от них люди.

Но, разумеется, больше всего привлекали посетителей выставки те три портрета, на которых запечатлен был сам Клод. Те самые, что познакомили их. Грустная история любви просочилась все-таки в прессу, как ни сопротивлялся этому Клод. И многим хотелось увидеть его глазами влюбленной девушки. Впечатление было очень сильным. Портреты эти потом тиражировались в интернете. И сколько же поклонниц проливало тоскующие слезы над его изображением, мечтая о таком Принце. Не ведая о том, что “Принц” мучился страшно, когда пришлось выставить все это на всеобщее обозрение. Ему казалось, что он предает их любовь. Но, вместе с тем, он понимал, это была последняя работа его прекрасной возлюбленной. В которую она вложила всю душу. И, если уж он решил показать ее талант во всем блеске, то не вправе был скрывать эти работы. Тем более, в журнале они уже были напечатаны.

– Чем ты приворожил ее Леруа? – испытующе глядя на Клода поинтересовался Пол Клейтон, красавец-актер, по которому сохли поклонницы во всех уголках земного шара. – Она будто на весь мир хотела кричать о своей любви. Дорого бы я дал за такое фото. За то, чтобы увидела меня таким, как ты здесь. Но, увы, стена за мной интересовала ее гораздо больше.

– Не знаю, – внутренне ощетинился Клод, – она сама выбирала.

– Ты молодец, – неожиданно тепло произнес актер и хлопнул Клода по плечу. – И выставка, и фонд ее имени. Я сделаю пожертвование. Дело благое. Ради ее памяти. И если что еще будет нужно …

– Спасибо, Пол, – Клод пожал руку актеру.

– Она чувствовала потенциал. После вот того фото мне предложили роль в “Непокорном”. Это был крутой вираж. И успех. А то играл бы до сих пор смазливых ловеласов.

– “Непокорный” – это мощно, – с восхищением отозвался Клод. – Ты потрясающе сыграл. Никто не ожидал.

– А она почувствовала. И в тебе, думаю, не ошиблась.

Пожертвования сделали и другие знаменитости. Фонд заработал. И оказывал весьма действенную помощь. Клода и Клэр (а она очень активно работала в фонде) со слезами благодарили родители вылеченных детей. Это была действительно светлая память о Лизе. Но Клод всегда мрачнел от благодарностей. Прекрасно, что кто-то излечился. Но её нет рядом. Её он не смог спасти. Тоска не проходила. Клод был загружен работой. К тому же его пригласили в кино. Сработали фото. И роль была интересная.

На концертах творилось невообразимое. Популярность Клода была невероятна. Его обожали. О нем мечтали. Те самые фото протягивали ему для автографов. Он внутренне сжимался всякий раз, как видел это напоминание о своей любви. А фотовспышки? Он сходил с ума от них. Лишь одного удалось добиться от организаторов концертов – никаких женщин фотографов.

У великолепного вокалиста теперь возникало странное желание. Чтобы пропал голос. Хоть на время. И это избавило бы его от ежедневной концертной пытки. Но голос не пропадал. Напротив, звучал еще более объемно и роскошно. Лился как кровь из открытой раны, из самых глубин его тоскующей души. “Colling your” – призывал он возлюбленную в одной из своих песен. Ответом были только громовые аплодисменты. Восхищенные поклонники жестоко требовали биса от своего кумира, не ведая, что он полумертвый сваливался за кулисами и уже не хотел ничего. Только сбежать. Туда, в шотландскую деревушку. На берег моря.

Дома Клод все смотрел на последний рисунок Лизы, который она нарисовала в больнице. Тот самый обрыв и две фигуры стоят, обнявшись, отдавшись на волю ветра. “Даже здесь спиной, – думал Клод. – Она так и не оставила своего лица. Не хотела. Ни одного ее фото. Не снималась она. Дурак, мог бы сам ее снять. Попросить камеру. Не отказала бы … может быть”.

Мишель прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Клод снова убивает себя. Только другим способом. И если не дать ему отдых, он соединится с Лизой слишком быстро. Кое-как разобравшись с контрактами, Мишель выкроил неделю в плотном графике своего подопечного. И Клод снова отправился в Шотландию.

========== Встреча с милой тенью ==========

– Ты приехал к ней? – сурово спросила Глэдис.

– Да, – тихо ответил Клод. – Я оставил её здесь.

– Тогда пойдем, – Глэдис взяла его за руку и провела в свою комнату. Потом достала из своего книжного шкафа толстую тетрадь. – Вот. Она просила отдать. Но только … если ты приедешь.

Не осознавая еще, что делает, Клод открыл первую страницу. «Любовь моя…», сразу же бросилось ему в глаза. Руки задрожали и подогнулись колени. Глэдис подтолкнула его к креслу. Клод рухнул, как подкошенный. Её рука, её почерк. Она будет говорить с ним.

Глэдис положила руку ему на плечо. Клод вздрогнул. Будто сквозь сон легко сжал руку девушки.

– Спасибо, Глэдис, – произнес он наконец. – Все нормально уже.

Девушка взглянула на него. Затем молча удалилась, оставляя наедине с той, которую он любил.

Буквы плясали перед глазами Клода. Руки все еще не слушались, дрожали. Большим усилием он смог прийти в какое-то относительное равновесие и открыл ту самую страницу…

“Любовь моя. Ты приехал. Приехал туда, где мы были так счастливы. Ты все еще помнишь и думаешь обо мне. И, наверное, твоя печаль еще сильна. Мне больно осознавать это. И я подумала, что смогу возникнуть в твоей жизни еще раз. Здесь то, что я писала, когда моя любовь к тебе казалась безнадежной. Я говорила с тобой. Быть может, втайне надеясь, что когда-нибудь настанет время, и ты прочтешь это. Время настало. Увы, слишком быстро. И все же … я буду говорить с тобой с этих страниц. Мои стихи. Быть может глупые, не знаю. Не мне судить. Но если что-то покажется тебе достойным песни…. С твоей музыкой. Я и ты… Мы вместе. Прости, снова мои фантазии. Я не могу жить без них. Как не смогла бы жить без тебя. И прости за сумбурное письмо.

Благодарю за твою Любовь, твою нежность и наше счастье.

Лиза. Твоя Лиза”.

“Твоя Лиза”. Тетрадь выпала из его рук…

***

Прошло около часа, прежде чем Клод вышел из той комнаты, где так неожиданно встретился с Любимой Тенью. Он был почти спокоен теперь. Буря пронеслась и очистила его душу. Стало немного легче, как после долгожданного дождя.

Глэдис возилась с тестом у стола на веранде. Клод присел рядом на стул. Он приходил в себя. Девушка не мешала ему. Каждый занят был своими мыслями.

– Милая Глэдис, – наконец нарушил молчание Клод,– то, что ты сделала для нас … для меня и Лизы… Моя благодарность не имеет пределов. Это невозможно выразить материально. И все же, – он вопросительно посмотрел на девушку.

– Там были стихи. Так говорила Лиза, – не прерывая работы, сказала Глэдис

– Да, стихи там тоже есть.

– Напиши песни. Красивые и немного грустные. Похожие на нее.

– Ты будешь первой, кто услышит их на диске.

– Смотри, – очень серьезно сказала Глэдис. – Ты обещал.

– Скажи, – помолчав, спросил Клод, – а если бы я не приехал?

– Сожгла бы. Огонь хранит тайны.

– И даже не попыталась меня отыскать?

– Зачем? – искренне удивилась Глэдис. – Не приехал, значит забыл. Быстро утешился. Чего бы ты стоил тогда, кроме презрения.

– Ты беспощадна, – пробормотал Клод. – И совсем не признаешь полутонов.

– Есть только черное и белое. Зло должно быть наказано. Всегда. Это справедливо.

“Есть только черное и белое”, – повторял про себя Клод, когда медленно шел по такой знакомой дороге. Быть может права эта девочка в своем юношеском максимализме. Зло действительно должно быть наказано. Так почему же тогда от нас уходят лишь самые светлые и нежные? А вся мерзость остается с нами и вечно торжествует. Неизменно обозляя нас. Тех, кто балансирует между добром и злом. Вопрос в пустоту.

Вот и обрыв. Тот самый. Все здесь напоминает о ней. Чайки. Все также носятся и тревожно кричат. Может быть она, в самом деле, теперь одна из них, как сказала ему тогда? Лиза, милая, ты позвала и я здесь, на нашем месте. Потрясающее место. Здесь можно встретить любимую тень. Нужно лишь закрыть глаза. И вот, ее нежные пальцы коснулись его лица, ласкают его волосы. “Глупец. Это всего лишь ветер”, – насмешливо скажут материалисты. Да что они вообще понимают?

Музыка, он слышит музыку. Лиза, любимая, ведь ты сама, как Музыка. Ты хотела песен. Будут песни. Самые прекрасные и нежные. Похожие на тебя. В них ты будешь жить. Ты будешь со мной…

***

Альбом получился очень тонким, лиричным, наполненным нежной грустью. И что странно, он стал успешным. Награды сыпались одна за другой. Вначале в родном Квебеке. Потом и международные. Количество поклонниц Клода увеличивалось в геометрической прогрессии. Они твердили его песни, как молитву. И на концертах мало кто мог сдержать слезы. Так глубоко и проникновенно звучал прекрасный голос Клода. Признания в любви летели к нему в бешеных количествах. Раньше он лишь посмеивался над всем этим. А теперь ему было грустно. Клод понимал прекрасно, что невольно стал объектом, на который изливаются потоки нерастраченной любви и нежности. Не нашлось того, кто смог бы понять и оценить эти хрупкие девичьи души. И они тянулись к нему, находя в его песнях, в его голосе те искры тепла, которые согревали их. Хоть ненадолго. Какие бы формы не принимала любовь, даже самые, казалось бы, нелепые, все равно это любовь. И смеяться над этим нельзя.

Клод слишком хорошо помнил проникновенные строки, что посвящала ему Лиза. Он часто перечитывал их. Они стали частью его жизни. Её размышления о жизни, смерти, одиночестве, любви, творчестве. И написаны они были в то время, когда она, по сути, была одной из тех самых девчонок. Безнадежно, как ей казалось, влюбленной в недосягаемого Принца. К собственному удивлению, Клод находил в себе достаточно такта, чтобы не оскорблять тех, кто питал к нему нежные чувства. Благодарные девчонки платили ему за это тем, что не влезали в душу и уважали его личное пространство.

Все время, пока он работал над альбомом, Лиза незримо присутствовала рядом. Когда он читал ее стихи, думал о ней, музыка возникала, будто сама по себе. Ниоткуда. Слова и музыка соединялись, как их руки и губы в его воспоминаниях. Да, она была здесь. Но лишь неясным видением. И это было счастьем и мучением одновременно.

Двенадцать песен было в альбоме. Вдохновленных Лизой. И была еще одна. В духе кельтских баллад. О самоотверженной любви Валлийской Принцессы к менестрелю. Эту легенду Клод слышал от Глэдис. Баллада посвящалась Клэр. Тихой, преданной, любящей Клэр. Благодаря ей Клод не скатился в пропасть в те страшные дни. Да и потом она возникала в его жизни именно тогда, когда это было нужно. Тихо и не навязчиво. И он был благодарен ей за поддержку.

Однажды Клэр задержалась в его доме допоздна. Клод показал ей песню. Ей первой. Она слушала, опустив голову, не проронив ни слова. И лишь одна слеза скатилась по ее щеке, когда отзвучал последний аккорд. “Не уходи сегодня”, – тихо сказал Клод. Она осталась. И была тихая близость, всколыхнувшая в его памяти какие-то теплые воспоминания прежнего беззаботного времени.