Текст книги "Karma"

Автор книги: Диана Дорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

И тут взгляд мой падает на книгу сказок, забытую на подоконнике. Лягушка – в царевну. А почему бы мне не превратиться в Юрку? То есть Юрке не превратиться в меня? Это даже не мысль, а странная фантазия, продолжение сна. Но я решаюсь.

– Сюда, сюда. – Полная женщина в цветастом платье, пятясь, манит в комнату мужчину.

Мужчина в ковбойке несет большую коробку. Взгляд его падает на кровать, где я лежу. Мужчина здоровается со мной. Женщина резко поворачивается…

– Кто вы? – Она испуганно замирает. Мужчина, пристально на меня глядя и не выпуская из рук коробку, отступает к двери.

– Я Юра, – горестно говорю я и спускаю ноги на пол.

– Какой еще Юра? – нервно озирается женщина.

– Муж вашей Лены. – Я прямо гляжу ей в глаза.

– Не говорите глупостей! – Женщина ищет взглядом телефон. – Где Юра? Я сейчас вызову милицию.

– Не надо, – говорю я, медленно выходя в трусах на середину комнаты. – Не надо милиции. Я – Юра. Но у меня изменилась внешность. Я сам себя не узнаю. – И войдя в образ, представив, что все это на самом деле произошло, только не с Юрой, а со мной, я всхлипываю.

По глазам женщины видно, что она, разумеется, не верит ни одному моему слову, ситуация слишком неправдоподобна, слишком фантастична: какой сумасшедший может пойти на столь явный обман, не рискуя быть разоблаченным? Внимательно она приглядывается ко мне.

Я, конечно, жалел, что затеял всю эту бодягу с перевоплощением. Ругал себя на чем свет стоит. Следовало сразу во всем признаться. Так было бы лучше. Но теперь… Отступить теперь – значило поставить крест на Юрином семейном счастье.

– Серафима Борисовна, – с чувством сказал я. – Что же мне делать? Глаза женщины потеплели. Чужой, конечно, не мог знать ее имени. Ей все же очень хотелось устроить экзамен, но она боялась причинить мне лишнюю боль: у человека и без того горе, потеря внешности, а тут еще приставать к нему с расспросами… Возможно, сыграло роль и то, что тетя была приезжей. В их краях такого не случалось. А здесь… Кто знает? Короче, она решила мне поверить. И, я думаю, правильно сделала. Ведь выведи она меня на чистую воду, расскажи потом обо всем родным – и, страшно представить, какая буря разразилась бы в благородном семействе.

Потрясенный и опечаленный, наблюдал трагическую сцену узнавания мужчина в ковбойке. Он был настолько поглощен созерцанием происходящего, что забыл о тяжелой коробке, которую все еще бережно прижимал к груди. Несколько раз я с сомнением взглядывал на него: кто это – родственник или случайный помощник? Я бросал в его сторону двусмысленные взгляды, рассчитанные на то, что Серафима Борисовна истолкует их как нежелание продолжать доверительный разговор при постороннем или, напротив, как желание вовлечь в горестную беседу близкого человека.

– Ах, вы еще здесь? – вспомнила она наконец о мужчине. – Спасибо за помощь. – И протянула ему деньги.

Мужчина поставил коробку, еще раз цепко оглядел меня с головы до ног и, унося в памяти мой облик, покинул квартиру.

– Шофер, – объяснила Серафима Борисовна и, пригорюнясь, подперла щеку кулаком. – Что же теперь делать?

Я не мог ей ответить, только поинтересовался:

– У меня, наверно, и голос изменился?

– Вроде бы изменился, – неуверенно произнесла она. И вдруг запричитала: – Куда ж ты таким к Лене поедешь? Она тебя видеть не захочет!

– Неужто я хуже стал? – с некоторой обидой спросил я.

– Хуже, хуже, – горестно призналась глупая женщина. Конечно, при оценке моих внешних данных ею руководил не объективный здравый смысл, а слепое убеждение, что хорошее – это прежде всего свое, кровное.

Однако затянувшийся разговор пора было завершать. Я сказал даже с некоторой беспечностью:

– Ничего страшного. Со мной по утрам такое бывает. А потом проходит. – И натянул брюки. Причесался перед зеркалом. Серафима Борисовна наблюдала за каждым моим движением.

– Сейчас к родителям за чемоданом – и на вокзал, – сказал я на прощание.

Едва выйдя на улицу, я устремился к телефону-автомату и позвонил Юрке. На счастье, он оказался дома.

– Что ты наделал! Я же предупреждал! – сразу начал кипятиться он, но я ему объяснил: тратить время попусту – не в его интересах. Надо срочно звонить теще и докладывать, что все утряслось.

– Только не вздумай сказать, что был у врача, – предупредил я. – Она пойдет в поликлинику и проверит. Скажи, друзья отвели к знахарке. Она за полчаса заговорила…

Все же теща и Серафима Борисовна приехали на вокзал его проводить. Решили, удостовериться, что к Лене едет прежний муж. А я тем временем воспользовался своим ключом, проник к Юрке в квартиру и, прежде чем похитить альбом со свадебными фотографиями, где имелось и мое изображение, слегка передвинул в комнате мебель: телевизор, например, повернул экраном к стене, а кресло поставил на шкаф, чтобы приезжая тетя и в самом деле убедилась, что она попала в необычный мир.

После этого случая несколько раз я становился свидетелем того, как в интеллектуальных компаниях заходила речь о загадках природы и в пример приводили недавний факт: молодой человек проснулся неузнаваемо изменившимся (родная мать его не узнала). А потом пришла знахарка, дала выпить отвара дубовой коры – и все как рукой сняло. Прежняя внешность чудесным образом вернулась к юноше.

Слухов было много. Уж не знаю, кто постарался – Серафима Борисовна или сердобольный шофер. Но главное во всей этой истории – то, что молодая Юркина семья была счастливо избавлена мной от крупных неприятностей.

ПЕРВОПРИЧИНА

Телефонный звонок догнал меня уже на лестничной площадке, я как раз запирал дверь. Но снова открыл ее и вернулся в квартиру. Возвращаться– плохая примета!

Звонил Михаил.

– Слышь, старик, – сказал он, – я срочно в командировку отбываю, неделю не увидимся, может, приедешь меня проводить?

– Не могу, – сказал я, – мчусь в редакцию, надо гранки вычитать, статья идет в завтрашний номер. Серьезная, большая статья.

– А мы тут с Аликом в нашем любимом заведении. Взяли по стакану сухого. Но что-то скучно…

– Счастливо тебе съездить. Извини, опаздываю. – И я хотел положить трубку.

– Але, старина! – отчаянно крикнул он. – Ну хоть на пять минут загляни. Нужен твой профессиональный совет. Это ведь первая моя командировка от серьезного журнала.

Я быстро прикинул: любимое заведение находилось как раз на полпути между моим домом и редакцией, куда я ехал. И я пообещал:

– Постараюсь.

Они сидели за нашим привычным столиком в углу зала и потягивали из высоких стаканов напиток бордового цвета.

– «Мукузани», – объяснил Алик, вяло пожимая мне руку, – больше ’ ничего нельзя: завтра полуфинальная игра, и я должен быть в форме.

Я взял в баре сигареты и еще стакан «Мукузани» и устроился на свободном стуле. Мишка рассказывал о предстоящей поездке:

– По колхозам отправляют. Писать про урожай. Страшно интересно. Магнитофон кассетный дали, чтоб брать интервью у председателей. Командировочных аж триста двадцать. – И продекламировал:

Получил зарплату я

Девяносто два рубля.

Девяносто на пропой,

Два оставшихся – домой!

Услышав это, я хотел подняться, но Мишка меня остановил:

– Да ты что, я и сам много пить не стану. Ответственнейшая командировка. И выбрали, прошу заметить, не кого-нибудь из асов, а меня, молодого, подающего надежды. По этому поводу, конечно, не мешало бы… – заключил он и вопросительно на меня посмотрел.

– Можно, конечно, немного, – согласился Алик. До этого он угрюмо молчал и время от времени поглаживал коротко по-спортивному остриженные волосы, – наверное, психологически готовился к предстоящему баскетбольному матчу на первенство города. – Но самую малость. А иначе подведу команду.

– Давайте, чтоб не мельтешить, по двести водочки – и разъезжаемся, – решил Мишка. – Все равно времени ни у кого нет.

– Я не буду, – сказал я твердо.

– Хоть мне сегодня и нельзя… Но я за успех друга пригублю, – сказал Алик и тем меня пристыдил.

Мишка побежал к стойке и вернулся с тремя запотевшими стаканами. Водка оказалась холодная, очень холодная, что в летнюю жару было приятно.

– И с завтрашнего дня не пью, – сказал Мишка, когда мы сделали по глотку. – Хватит. Пора всерьез приниматься за работу.

– А где Юрка? – спросил я. – Почему он тебя не провожает?

– Болеет. Сердечный приступ. Но на матч обещал прийти, – отозвался Алик.

Мы сделали по завершающему глотку, и я собрался уходить.

– Идея! – Мишка приподнялся со своего места, и глаза его сверкнули. – Надо выпить за Юркино здоровье.

– Без меня, – сказал я.

– И я – пас, – сказал Алик.

Мишка обиженно запыхтел.

– Тут есть яичный ликер, называется «Advocaat». Я никогда не пробовал. Может, возьмем бутылочку? И навестим больного друга?

– Мне в редакцию, – сказал я.

– А у меня игра, – напомнил Алик.

– Тогда здесь попробуем. И на этом закончим. – И Мишка отлучился к стойке, откуда притащил бутылку с красивой яркой этикеткой. Разлил густой, желтый, как гоголь-моголь, напиток в фужеры. Ликер оказался горький, к тому же из-за густоты проглатывался с трудом. Пить его было противно.

– Гадость, – скорчил гримасу Алик.

– Ага, – поддержал его я. – Удовольствие ниже среднего.

– Но не выливать же! – сказал Мишка. – Бутылку допьем – и кранты.

Он попытался налить нам еще. Я накрыл свой фужер ладонью.

– Нет. Я и так уже забурел, – сказал я. – До чего дело дошло – от микроскопической дозы косею. И на улице духота. Еще больше развезет.

– Сейчас не говорят «забурел», – исправил меня Алик. – Сейчас говорят: напился в отрубя. Или – в лоскуты. Или – в соплю.

– Ребят, – слегка заплетающимся языком сказал Мишка. – Все же надо нам больного товарища навестить.

– А Лена? – усомнился Алик. – Она же нас на порог не пустит. Она думает, что сердце у него отказало после нашей последней встречи.

– Да ее сейчас нет, – успокоил Алика Мишка. – Она у родителей. Они для Юрки какое-то дефицитное лекарство достали. Чтоб быстрей поправлялся. Я Юрке звонил, и он мне это рассказал. Ее еще часа два дома не будет.

– Мне в редакцию надо, – сказал я. – И теперь я могу тебе признаться, Алик, что в номере стоит та самая статья.

– Не может быть, – счастливо захохотал Алик.

– Да. Про ту самую девушку, которая тебе нравится. Теннисистку. Кандидата в мастера спорта. Ты попросил – и я написал о ней. Она подает большие надежды и заслуживает такой публикации.

– Тогда с меня бутылка, – сделал неожиданный вывод Алик. – Ты настоящий друг. Твоя статья повысит мои шансы в ее глазах.

И он направился к стойке.

– Я никуда не поеду, – сказал я Мишке.

– Ну, ненадолго, – принялся уговаривать меня он. – На моторе мигом домчим. Товарища навестим и бутылку допьем. Без домашней закуски с этой яичной отравой все равно не справиться.

Юрка встретил нас не очень-то радостно. Он был бледный и постоянно хватался за сердце.

– Вот ведь, в мои-то годы. И вдруг приступ, – стал жаловаться он.

– Это потому, что Лена тебе ни грамма не позволяет, – объяснил ему Мишка. – А ведь каждому известно: без кайфа нет лайфа. – И он извлек из сумки, с которой собирался ехать в командировку, початую бутылку ликера.

– Нет, – замахал руками Юрка. – Врач сказал: ни в коем случае.

– Так это же лучшее средство от сердца. Целебный яичный ликер, – сказал Алик. И достал вторую, купленную им бутылку «Advocaat’а». – А ты небось химией, таблетками себя травишь?

– Нет, нет, – мотал головой Юрка, – не могу. Болею я. Ни пить, ни курить…

– Да брось, – начал урезонивать его Алик, – пить и курить только по отдельности вредно. Никотин сужает сосуды, а алкоголь расширяет. Значит, в целом ничего не происходит. А как приятно!

Пока он увещевал больного, мы с Мишкой достали рюмки и тарелки. Юрка нашего намека не понял.

– Все, все, навестили и уходите. Скоро Лена вернется.

Но Мишка знал, чем его пронять. Отпил глоток отвратительного ликера и зацокал языком:

– Прекрасно! Изумительно. Вот это вкус!

И Юрка не выдержал:

– Ладно, дайте пригубить.

Однако, отведав напитка, сморщился.

– Отвратительно!

– Все лекарства горькие, – наставительно сказал Алик.

После этой удачной шутки Мишка прямо-таки закатался по полу от хохота и сделал предложение выпить за то, чтобы Юрка справился с болезнью и дожил до Нового года, тем более что ждать всего ничего – пять месяцев. Мы выпили, и я совсем было собрался уйти, поскольку на закуску Юрка предложил лишь пачку печенья «Шахматное», но Алик и Мишка встали у двери и преградили мне дорогу, а Юрка достал из холодильника две бутылки «Ркацители», якобы приготовленные его супругой для встречи с подругой, которая приезжала в воскресенье из другого города. Мы все были тронуты этим его широким жестом и еще раз выпили за дружбу. После этого я позвонил в редакцию и сообщил, что приехать не могу, так как навещаю больного товарища. Мне посочувствовали, а я попросил ознакомить меня с набранным текстом моей статьи прямо по телефону. В трубке то шипело, то трещало, к тому же Алик дышал над ухом, переживая за будущую публикацию о своей возлюбленной, и в конце концов я перестал вслушиваться, а лишь время от времени повторял: «Так, так». Потом, зажав микрофон рукой, предложил тост за то, чтобы статья вышла в свет без ошибок и опечаток, и за будущее счастье Алика. Друзья меня поддержали.

На другом конце провода закончили читать и сказали: «Точка. Конец», а я сказал: «Спасибо большое», и с сознанием исполненного долга повесил трубку. Тем временем Мишка опробовал магнитофон, выданный ему для работы в командировке.

– Напоем популярные песни, а потом будем слушать, – раздухарился он. – Устроим вечер хулиганской частушки.

Включили магнитофон и начали концерт:

Как у наших у ворот,

У моей калиточки,

Удавился бегемот

На зеленой ниточке.

– Это я про своего начальника. Про бегемота толстенного. Чтоб он удавился! – кричал Мишка.

Было очень весело, но сухое подходило к концу.

– Не послать ли нам гонца за бутылочкой пивца? – то и дело осведомлялся Алик.

– У тебя же игра завтра, – говорил я.

– Ничего, – успокаивал он меня, – водочки для обводочки и пивка для рывка – очень даже хорошо…

Стали бросать на пальцах – кому ехать, но потом, чтобы не разлучаться, решили отправиться всей компанией. Юрка, правда, хныкал, что болен, но по улице бежал даже быстрее нас.

– Давайте не отставайте, – повторял он, – а то Лена скоро вернуться должна, а у нее ключа от входной двери нет. Она не захватила, знала, что я дома и никуда не денусь.

Поймали такси.

– Катай нас по городу! – велел шоферу Миаил. – Все командировочные – на алтарь дружбы.

Юрка визжал и протестовал и опять твердил, что нужно спешить. Но мы все же сделали несколько виражей по наиболее красивым улицам, а потом причалили к дежурному «Гастроному».

Купили шесть бутылок шампанского и два коньяка, а когда стали набирать закуску, Юрка с Мишкой заспорили.

– Примажем, что не съешь, – настаивал Мишка.

– Да съем, – повторял Юрка, – я сыру всегда очень много съедаю.

– Не съешь, – убеждал его Мишка. – Один мой знакомый триста грамм съел, а потом челюсти свело.

– А я съем, – говорил Юрка, – полкило запросто за один присест съем.

– Берем полкило?

– Берем.

Мы с Аликом оставили спорщиков и вышли на улицу.

– Подружки, возьмите мой член в игрушки, – тут же пристал Алик к двум проходившим мимо смазливым телкам.

Они захихикали.

– Девушки, поехали с нами, – стал уговаривать он их.

– Последнюю в 1848 году в Одессе трамваем переехало, – вдруг выросли перед нами трое крепких ребят. – Вы что к нашим бабам пристаете?

Силы были явно неравные, даже при спортивном сложении Алика. Но тут из магазина выскочили Мишка и Юрка, который обеими руками прижимал к груди трехлитровую банку варенья. Они подоспели как раз вовремя.

– Чи-и-иво? – сказал осмелевший Алик приставшим к нам наглецам. – Никогда руками за живот не держались?

– Может, вам зубы жмут или глаз у кого лишний? – полюбопытствовал Юрка, поднимая банку над головой. Эта банка, похоже, произвела на нападавших самое сильное впечатление. Они дернули от нас пулей. Тут же мы откупорили бутылку шампанского и выпили за победу.

– А варенье зачем? – спросил я.

– Лене. Она вишневое любит, – сказал Юрка. – Хочу хоть так свой проступок искупить. Она ради меня на другой конец города за лекарствами потащилась. А мы ее вино из холодильника выпили.

По дороге к метро, опьяненные силой единства, мы обнимались и целовались, и, войдя в метро, продолжали обниматься и целоваться, и только метров за десять до автоматов, возле которых стояли милиционер и контролерша, разомкнули объятия и, стараясь ступать как можно более уверенно, преодолели препятствие. На эскалаторе снова обнялись и облобызали друг друга. Тут, неизвестно почему, Мишка помрачнел.

– Нет, вы не настоящие друзья. Вы нас бросили, – тщательно выговаривая каждое слово, начал он выставлять претензии мне и Алику. – Бросили нас в магазине, в самый ответственный момент, когда надо было покупать закуску. А вот мы за вас заступились, полезли в драку. Он же больной, его ударить могли… А он не побоялся…

– Да не бросал вас никто, – стали убеждать его мы.

Он не унимался:

– Нет, ну вы гады после этого – друзей бросить… Я к вам после этого всякое уважение потерял.

– Потерял – ну и иди отсюда, – вдруг сказал Алик. – Проваливай вместе со своим больным другом. Только коньяк оставь.

– Еще чего, – сказал Мишка, – вот идите сами и стойте в очереди. А нам с вами, и верно, не по пути. Мы на такси поедем.

Мы как раз спустились вниз, к поездам. Но Мишка сгреб Юрку в объятия, и они пересели на эскалатор, который ехал вверх.

– И пусть катятся, – сказал Алик. – На своем такси. А мы люди простые. Жалко, они коньяк увезли. Но ничего, мы что-нибудь придумаем.

Мы поцеловались.

– И без них доедем, верно? – говорил он.

– К тебе? – спрашивал я. – Или ко мне?

– Ко мне, – говорил он. – Надо принять душ, а то завтра игра… ' Я должен быть в форме. Хотя вообще-то надо было бы отправиться к моей девушке, теннисистке, кандидату в мастера спорта, и отметить твою публикацию о ней. Но моя девушка на соревнованиях, далеко, ты знаешь. Она – чудо! Она понравилась тебе? Понравилась?

– Очень, – отвечал я.

Долго мы ехали на метро, а когда вышли на улицу, Алик повел меня переулками и дворами. Я покорно шел за ним, но изредка удивлялся:

– Ведь ты живешь на проспекте?

– Скоро уже придем, – отвечал он. А потом решил потренироваться и стал прыгать, пытаясь дотянуться до ламп, горевших над дверями подъездов. Одну он зацепил на лету и раздавил. И, к сожалению, порезался.

– Обидно, – говорил он, пока мы поднимались по лестнице, – этой рукой я забросил столько мячей. – И вытирал капли крови о стену.

Дверь нам открыл Мишка.

– Алик, мы же к тебе ехали, – удивился я.

– A-а, – махнул он порезанной рукой. – У них же вся выпивка.

В комнате, разложив на столе куски сыра, Юрка медленно и методично двигал челюстями. Мишка с часами в руке тревожно контролировал время.

– Осталось полчаса, не успеет доесть, – сообщал он.

Мы с Аликом выпили коньяку, и Алик воспрял.

– Обидно все-таки, что девушки с нами не поехали, – сказал он. – Кстати, знаешь, как называется процесс лишения девственности? «Дефлорация». Напиши статью под названием «В дефлорации отказать».

– Обязательно, – согласился я, – только мне название не очень… Давай лучше: «Дефлорированной – верить». Или: «Вызываю дефлорацию на себя».

Мишку, кажется, огорчало, что мы не обращаем внимания на его с Юркой пари, он то и дело нарочито громко восклицал с расчетом вовлечь нас в происходящее:

– Какой драматизм! Это настоящая борьба!

Наконец он объявил:

– Внимание! Осталось пять минут!

Мы с Аликом так и впились в Юрку глазами. Перед ним лежало пять кусочков сыра. Юрка поднатужился и запихнул в рот самый крупный. Глаза его стали расширяться, он судорожно глотнул, надавил ладонями на нижнюю челюсть, помогая себе жевать.

– Не успеет, – подбадривая себя, твердил Мишка, – четыре минуты– и все…

Юрка, давясь, проглотил кусок и схватил второй. С этим пошло еще тяжелее, но время подпирало, и Юрка проглотил его, не прожевав. Едва он положил в рот третий кусок, позвонили в дверь. Алик пошел открывать, и в комнату вбежала бледная и напуганная Лена.

– Юра, что случилось? – крикнула она. – Вся стена возле нашей двери в крови!

Юрка продолжал жевать и только махнул ей рукой.

Лена в ужасе осмотрелась.

– Что происходит?

– Ничего, – индифферентно ответил Мишка, – вот муж твой проголодался, мы ему поесть привезли. Видишь, как уплетает.

Юрка управился с четвертым куском и тянулся к пятому.

– Юра, что это значит? – повторила Лена.

Юрка помотал головой и обеими руками втиснул в рот пятый кусок.

– И бутылок сколько! – закричала Лена.

Но ее возглас перекрыл Мишкин ликующий крик:

– Не успел, время, время!

– Успел, – с еще полным ртом мычал Юрка.

– Не успел! – кричал Мишка.

– Успел, успел! – поддержали мы Юрку.

– Ты же болен, – с надрывом всхлипнула Лена и бросилась вон из комнаты. – Какая же я дура… – донеслось из прихожей.

Дверь за Леной захлопнулась.

– Вот, секундная стрелка была здесь, – тыкал Юрка в циферблат пальцем, – еще пять секунд оставалось.

– Ничего не знаю, – невозмутимо, с каменным лицом отпирался Мишка, – время истекло. И, как проигравший, ты должен исполнить мое желание.

Мишка налил шампанское в стакан и добавил в него коньяку. Юрка покорно выпил.

– Лев пришел, – скомандовал Мишка.

Юрка полез под стол. Мишка выждал паузу и объявил:

– Лев ушел.

Юрка вылез из-под стола.

Мишка снова налил ему шампанского и коньяка. Юрка выпил.

– Лев пришел, – опять оповестил Мишка.

Юрка полез под стол.

– Лев ушел…

Юрка не вылез.

– Лев ушел, – повторил Мишка.

– Умираю, – раздался в ответ слабый Юркин голос.

Мы извлекли его из-под стола, перенесли на диван. Тут Мишку снова разобрало:

– Не, ну вы гады, бросили нас в магазине. Больного друга бросили. А мы за вас заступились. Какой же ты спортсмен, – пристал он к Алику, – если не мог за себя постоять?

– Да, я спортсмен, – твердил Алик.

– Ты не спортсмен. Ты – трус! Если бы не мы, тебя бы знаешь как уделали!

– Я? Я – трус? – задохнулся Алик. И вдруг ринулся к окну.

– Эй, ты что хочешь делать? – крикнул я.

Но Алик уже взобрался на подоконник.

– Не надо, – примирительно сказал Мишка, – ну, прыгнешь, ну и что? Здесь второй этаж, ты этим ничего не докажешь.

– Тебе, гад, докажу, – срывающимся от злобы голосом сказал Алик. И прыгнул.

Затрещали внизу кусты.

Мы подошли к окну. Алик лежал на земле, вытянувшись во весь рост. Луна освещала его неподвижное тело и качавшийся куст сирени.

Пришлось спускаться вниз. Мы с Мишкой взяли Алика за руки и за ноги и потащили в дом.

Опустили его на диван, где уже почивал с открытым ртом Юрка.

На дне коньячной бутылки еще оставалось кое-что. Мы с Мишкой разделили последние капли по-братски.

– Но мы-то с тобой еще полны сил, – сказал Мишка. – У меня магнитофон, пошли голоса певчих птиц запишем.

Не успели мы прошагать и полквартала, как рядом затормозила милицейская машина. Из нее выскочил бравый сержант и распахнул перед нами дверцу.

В отделении, куда он нас привез, сидел взъерошенный мужчина с разбитым лицом.

– Вроде бы этот, – указал мужчина на Мишку, – а этого вроде не было, – ткнул он в меня.

– Ты свободен, – объявил мне милиционер. – А ты, – он угрожающе посмотрел на Мишку, – останешься.

– Мы с ним все время вместе были. Не бил он никого, – сказал я.

– Тебя тоже в КПЗ посадить? – спросил милиционер.

Я вышел из отделения и побрел, сам не зная куда. Так я шел, пока не наткнулся на дом, где в квартире на пятом этаже, несмотря на явно наступивший рассвет, горели электричеством все окна. На балконе стояла девушка в белом платье.

– Эй! – крикнул я.

– У нас свадьба, – ответила она. – Заходи, а то все устали.

– А ты знаешь, что такое дефлорация? – спросил я.

– Дурак, – сказала она.

Тогда, желая ей понравиться, я запел:

Как по Волге по реке

Плывет корова в пиджаке.

Не подумайте плохого —

Наша песня про любовь.

Из подъезда выскочили два мужика и погнались за мной, а когда настигли, начали бить.

– Гад, весь дом перебудил!

Неизвестно, что бы они со мной сделали, но подкатила милицейская машина с уже знакомым мне сержантом.

– Опять ты? – не удивился он. – Значит, судьба. А друга твоего мы отпустили.

В КПЗ было пусто и холодно, стояла узкая скамейка, я попробовал на нее улечься, но не удержался и упал. В глазок было видно, как пишет что-то за столом дежурный. Потом он достал Мишкин магнитофон и стал слушать наши частушки.

– Эй, – крикнул я, – дай закурить!

– А в зубы не хочешь? – беззлобно ответил он.

Еще через час ему стало скучно, он открыл камеру и даже угостил меня сигаретой.

– Верни магнитофон, – попросил я.

– Не могу, – объяснил он. – Мы его другу твоему на работу передадим. Чтоб знали, как он использует технику. И чтоб начальник его знал, как твой друг его называет Бегемотом. Друг твой нам очень не понравился. Все права качал. Про всех вас, говорит, фельетон состряпаю. Вы все, говорит, у меня по струнке ходить будете. Посмотрим. Кто теперь по струнке будет ходить. Тебе на работу тоже сообщим. Не сомневайся.

Он меня отпустил, и я помчался к друзьям.

В подъезде по стене с первого этажа до Юркиной квартиры шли отпечатки кровавой пятерни Алика, и я понял, чего испугалась Лена.

Дверь открыл Мишка.

– Дела, – сообщил он. – У нашего спортсмена, похоже, перелом.

Я поймал такси и подогнал к Юркиному дому. Алик, опираясь на наши с Мишкой плечи, допрыгал до машины на одной ноге. Последним из квартиры вышел бледный, с синяками вокруг глаз Юрка. Захлопнул дверь и обхватил голову руками.

– Ключ там остался!

Мы попросили шофера подождать и стали соображать, как проникнуть назад. Стена дома была совершенно гладкой, а водосточная труба проходила метрах в трех от Юркиных окон.

– Надо ломать дверь, – сказал я.

– Только не это. Лена убьет меня, – стал умолять Юрка.

– Или бросит, – внес оптимистическую ноту Мишка.

Через соседнюю квартиру, через окно и по узкому, ржавому карнизу, чувствуя спиной пустоту, в которую каждую минуту мог сорваться, я каким-то чудом передвигался к Юркиным окнам. Начал сигналить шофер такси, поторапливая нас. Все же, сантиметр за сантиметром, я преодолел расстояние. Из последних сил толкнул створку – к счастью, окно было не заперто – и услышал: что-то тяжелое грохнулось на пол. Ухватился за подоконник, подтянулся, перевалился туловищем внутрь и увидел, как медленно растекается по паркету жирной, вишневого цвета массой варенье из разбившейся трехлитровой банки.

Схватив со стола ключи, я бросился из квартиры вон, не дав Юрке сунуть нос внутрь. Это была забота о его же благе. Он бы не пережил случившегося.

В больничном приемном покое санитар читал газету с моей статьей.

– Я тоже хочу прочитать о своей невесте, – задергался Алик. Но Юрка и Мишка, подхватив его под руки, потащили в кабинет врача.

Я одолжил газету и углубился в чтение. Уже в первой строчке моей публикации вместо «Много сил Таня отдавала комсомолу» было напечатано: «Много сил Таня отдавала комсоргу». Потом следовала информация о том, что Таня до прихода в большой спорт была очень ленивая и каждое утро вставала из-под палки. В самом конце очерка сообщалось, что тренеру удалось схватить Таню за живое, в результате чего ее спортивные достижения резко улучшились.

Показывать Алику эту публикацию явно не стоило, чтобы не ухудшать его и без того плачевного состояния. Появившиеся Юрка и Мишка подтвердили мои опасения.

– У Алика перелом, – сказал Мишка. – Его оставили здесь. Кому-то из вас нужно предупредить тренера, чтобы искал на матч замену. А я опаздываю на поезд. Мне же в командировку. Хоть и без магнитофона, – печально прибавил он.

– А мне в редакцию, – сказал я. – У меня в завтрашнем номере тоже статья.

– Хорошо, я предупрежу тренера, – сказал Юрка, но вдруг присел и обхватил живот.

Мы потащили его назад, в кабинет врача. Уложили на кушетку, и дежурный хирург с ходу определил:

– Аппендицит. Острый. Необходима операция.

Юрку увезли на каталке. Он смотрел на нас полными слез глазами.

– Лена, Лена. Ключ не забудьте передать…

На улице мы с Мишкой посмотрели друг другу в глаза.

– Погуляли, – сказал я.

– Это у него от сыра. Сыру он поел, понял? Аппендицит, понял? – захохотал Мишка.

– А еще Ленка в квартиру войдет, – сказал я. – А там варенье… Черт тебя дернул мне вчера позвонить. А меня черт дернул вернуться и снять трубку. Возвращаться – плохая примета. И не надо мне было ехать к вам в бар и пить «Мукузани».

Мы помолчали.

– Ты не прав, – сказал Мишка. – Все ведь из-за чего случилось? Из-за этого яичного ликера… Точно тебе говорю, – зашептал он, – хоть мы его так и не распробовали, в нем первопричина…

Более подробно о серии

В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 – в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.

В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно – когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.

Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).

Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.

Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.

Большую часть книг составляли авторские сборники рассказов, фельетонов, пародий или стихов какого-либо одного автора. Но периодически выходили и сборники, включающие произведения победителей крокодильских конкурсов или рассказы и стихи молодых авторов. Были и книжки, объединенные одной определенной темой, например, «Нарочно не придумаешь», «Жажда гола», «Страницы из биографии», «Между нами, женщинами…» и т. д. Часть книг отдавалась на откуп представителям союзных республик и стран соцлагеря, представляющих юмористические журналы-побратимы – «Нианги», «Перец», «Шлуота», «Ойленшпегель», «Лудаш Мати» и т. д.

У постоянных авторов «Крокодила», каждые три года выходило по книжке в «Библиотечке». Художники журнала иллюстрировали примерно по одной книге в год.