Текст книги "Karma"

Автор книги: Диана Дорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В машине тяжелый, застоявшийся запах бензина. Шофер дымит дешевыми сигаретами. Я со страхом думаю, что вот-вот мне сделается дурно.

Наконец мы на месте. Шофер помогает мне вытащить венок не первой свежести: квелые гладиолусы, помятые гвоздики.

Пока мы тащим его по лестнице на второй этаж, в зал, где установлен гроб, несколько цветов выпадает, и я начинаю бояться, как бы не рассыпался весь венок. Но все в порядке. Мы прислоняем венок к стене, рядом с другим таким же пожухлым венком, и я осматриваюсь.

По обе стороны гроба – четверо мужчин с траурными повязками на рукавах. Это почетный караул. Справа группа людей разного возраста, все они в трауре. Наверное, родственники. Откуда-то сверху льется печальная музыка.

– Ну, я пошел, – говорит шофер.

– Вы меня на улице будете ждать, – скорее утверждаю, нежели спрашиваю я.

– Нет, я ждать не могу, – говорит шофер.

Уехать с ним? Как-то неловко. На похоронах нельзя быть формалистом: привез венок – и баста. Тем более кощунственно выяснять отношения с шофером, должен он меня ждать или нет.

– Ладно, – говорю я и становлюсь в очередь почетного караула. Она движется быстро – и вот я уже у гроба. В нем лежит седой, бородатый дедушка. Лицо у него спокойное и только как будто немного удивленное.

Вот так и я когда-нибудь… Грустные мысли о вечности отодвигают на второй план все суетное, навевают философски-безразличное настроение. Подумаешь, «лето кончилось». Какая разница, напишу я об этом или нет? Но только обидно – он, дедушка, говорят, пять книг написал, а я одну строчку целый день в голове ношу. Проходит, проходит жизнь… «Нет, – твердо решаю я, – первое дело, как вернусь в редакцию, – записать про «Лето кончилось».

Возвращаюсь я на троллейбусе, но не успеваю проехать и четырех остановок, как на линии отключают ток. Троллейбус стоит пять минут, десять… пятнадцать… Время течет.

Я не знаю, на кого больше злиться: на Семена Семеновича, который, пока я езжу, болтает с кем-нибудь в коридоре, или на шофера, который не мог подождать двадцать минут… А я вынужден сидеть в троллейбусе, который покинули электрические силы.

Кажется, шеф велел зайти к нему сразу после похорон. Но я прохожу мимо его кабинета – к себе, чтобы сесть за стол и начать писать… У двери меня останавливает Гриша:

– Туда нельзя. Там сейчас Любочка платье примеряет. Ей из Польши привезли.

– Вот черт! – срываюсь я.

– Пошли пообедаем, – миролюбиво предлагает Гриша.

В буфете Гриша рассказывает, как Семен Семенович поручил ему дозвониться какому-то завбазой. Я его почти не слушаю. «Значит, – думаю я, – никаких дел у меня сегодня больше нет. Сейчас сяду за стол, и пусть этот Гришка треплется сколько душе угодно. Ноль внимания – буду писать».

В коридоре я сталкиваюсь с шефом.

– Миша, – говорит он, – нужно срочно сделать интервью с директором фабрики. Они план перевыполнили. Машина туда и обратно. Железно, – предваряет он мой вопрос.

В душе шевельнулось подленькое желание спросить, почему посылают меня, а не Гришу, но я отбрасываю эту недостойную мысль: какая разница, как кто использует свободное рабочее время – прохлаждается в коридоре или пишет рассказ.

На всякий случай я иду к Грише с челобитной.

– Григорий, – говорю я, – я так устал. И мне кое-что нужно написать. Выручи. Поезжай к директору фабрики. Ты все равно без дела сидишь.

– Как без дела? – обижается он. – Я жду звонка. Мне должны сообщить, когда привезут стол.

Машина попадается та же. Шофер встречает меня неприветливым взглядом, и в глазах его я читаю упрек: ездите с утра до вечера, бездельники.

Я настраиваю себя на враждебный лад, и всю дорогу до фабрики мы молчим. Перед тем как выйти, я строго говорю:

– Ждать придется долго. – И уже после этого сильно хлопаю дверью.

Директора фабрики на месте нет.

– Пять минут назад обедать ушел, – приветливо объясняет секретарша.

Итак, ждать его возвращения целый час. Уезжать нет смысла – дорога туда и обратно займет все время. Конечно, можно использовать и этот час: сесть и написать то, что хотел, но я не привык работать в чужой и неподходящей обстановке.

– Да вы садитесь, – говорит секретарь и добавляет: – Жарко.

Звонит телефон. Секретарша снимает трубку.

– Шурик, это ты? – обрадованно щебечет она. – А у меня событие: нашлась кошка. Правда, дохлая. Я в кухне подметала, она оказалась под плитой. Представляешь, а мы целую неделю ищем. Нет, подметаю я чаще, чем раз в неделю. И оставь свои глупые шутки.

В этом телефонном разговоре – целый юмористический рассказ. Мне повезло, что я поехал к этому директору. Мне повезло, что я не застал его и услышал этот разговор. Это будет очень, очень смешной рассказ. Настроение у меня поднимается – день прошел не даром: не так просто придумать смешной эпизод. А тут сама жизнь подсказала ход. Две удачи за день. Как это было утром: «Не горюй»?

Наконец, приходит директор – полный, с блестящей лысиной мужчина. Обменявшись любезностями, мы проходим в его кабинет, и, сидя в глубоком кресле, я задаю ему вопросы и записываю гладкие, будто наизусть выученные ответы. На минуту мной завладевает мысль написать вместо этого прекрасный разговор секретарши, но я прогоняю робкую мысль и прилежно пишу: «Мы давно готовились к этому дню. Не считаясь со здоровьем и потерей времени…»

В редакции я с ходу диктую материал на машинку и сдаю его в секретариат. Времени шесть часов. Рабочий день закончен. «Еду домой и сажусь работать, – решаю я. – Сегодня я должен записать утренний разговор матери с сыном и рассказ секретарши».

На лестнице меня поджидает Гриша.

– Майкл, – говорит он, – сегодня вечером стол привезут. На правах друга я прошу тебя помочь втащить его на шестой этаж.

– Я занят, – сухо отвечаю я и бегу вниз по ступенькам.

– Больше ты мне не друг! – летит вдогонку и эхом повторяется на всех этажах приговор Гриши.

На улице многолюдно: кончился рабочий день. Но даже в толпе я вижу торжественно шествующих мне навстречу тестя с тещей. Что они могут здесь делать? Как они здесь оказались? Еще издали они начинают мне приветливо улыбаться. Их улыбки притягивают меня, как взгляд удава: остановиться и заговорить с ними – это конец. Раз уж они оказались неподалеку от нашего дома, придется приглашать их в гости. И тогда – прощай работа. Сделав вид, что они меня не заметили, я круто ухожу в сторону.

Жены дома нет. На минуту это меня огорчает: я думал, она приготовит ужин и, быстро закусив, я смогу засесть за работу.

Но, с другой стороны, одиночество – тоже благо: никто не будет мешать.

Быстро – всего пятнадцать минут – принимаю холодный душ и выхожу из ванной отдохнувший и посвежевший.

Итак, думаю я… Достаю из письменного стола пачку отличной плотной бумаги. Звонит телефон. Пусть хоть лопнет. Я вызывающе щелкаю ручкой. Телефон не унимается. А вдруг что-то случилось, проникает в мозг предательская мысль. Все равно не подойду, уговариваю я себя, но мысль бежит вперед: если не случилось, почему так долго звонят?

И что делали Лидкины старики в нашем районе? Ведь они живут на «Университете»? Их странные улыбки… Перед глазами возникает пожухлый венок, который никак нельзя вытащить из машины. Я быстро подбегаю к аппарату.

– А я хотел трубку вешать, думал, тебя дома нет, – слышу я знакомый Юркин голос. – Какие планы?

«И нужно было вешать». – едва не отвечаю я. Но Юрка – старый друг, и разговаривать с ним подобным образом – просто свинство. Поэтому я как можно мягче говорю:

– Планов никаких. Срочная статья. В номер. Сижу и пишу.

– Как хочешь, – обиженно отвечает он, – а я думал зайти. Футбол по телевизору. Пива бы захватил.

– Ха-ха, – вежливо говорю я, – лучше завтра.

Он кладет трубку. Я вновь беру ручку. Гулко стучат в дверь.

– Не открою, – вслух, чтобы было убедительней, говорю я.

Стук усиливается. И что за манера стучать? Будто звонка нет. Я сижу не шевелясь. Давайте, давайте стучите. Хоть выламывайте… Небось опять из домоуправления – за свет, за газ не уплачено. В сберкассу нужно бежать. А тут времени нет один абзац написать. Как там оно: «Не горюй. Ты, может быть, думаешь, лето кончилось?..»

Стук прекращается, и я слышу, как в замке поворачивается ключ. Воры, мелькает догадка. А хоть бы и воры, безразлично думаю я.

Но это не воры, это жена.

– Ты что, совсем сбрендил? – кричит она с порога. – У меня обе руки сумками заняты! Стучу, а ты пошевелиться боишься. В «Детском мире» стою ему за курткой, звоню отцу с матерью, чтоб деньги подвезли. Старики тащатся на другой конец города, а он сталкивается с ними нос к носу и даже не здоровается. Вот, обиделись, зайти не захотели.

Из всего потока слов я улавливаю лишь обидное напоминание о моем маленьком росте (куртка в «Детском мире»!). И это окончательно выводит меня из себя.

– Молчи! – дико кричу я. – Я работаю, ты понимаешь, работаю!

Лидка вдруг начинает плакать. Плечи ее жалко вздрагивают, она берет обе сумки и уносит их на кухню.

Я пытаюсь сосредоточиться. Но сердце отчаянно колотится, в ушах звенят обидные слова жены. Пойти помириться? Нет. Но и писать я тоже не в состоянии. На минуту в душу, словно холодная змея, вползает мысль: а может быть, я не писатель? Может быть, так всю жизнь и буду делать интервью с директорами и возить венки? Но я гоню эту мысль прочь, подальше…

В комнату входит Лидка и сухо объявляет:

– Ужин готов.

Я встаю и иду на кухню. Чай пьем молча. Ложка в стакане, когда Лида размешивает сахар, ужасно дребезжит. Я морщусь, но удерживаюсь от замечания, чтобы не начать новой ссоры.

– Давай посмотрим телевизор, – вдруг примирительно шепчет жена и даже пытается погладить меня по голове. Но я твердо говорю:

– Нет. Буду работать.

Я иду за стол, а она начинает ходить по комнате из конца, где стоит кровать, в другой конец, где в шкафу хранится постельное белье. Каждый раз она захватывает с «собой какую-нибудь одну вещь – подушку, простыню, одеяло, – и оттого количество ее проходов взад и вперед кажется бесконечным. Я бросаю ручку на стопку неисписанных листов и, демонстративно сложив руки на груди, выжидающе на нее смотрю. Она ловит мой взгляд, но продолжает так же неторопливо стелить постель. Тогда взглядом же я начинаю ее стыдить, и она, видимо, чтобы чувствовать себя уверенной, пытается что-то напевать. В душе я продолжаю бушевать, но в мыслях уже жалею Лидку. Ну, зачем я так, ведь она тоже человек, ей хочется отдохнуть, посмотреть телевизор. Я пытаюсь бороться с этими мыслями: ведь если она будет смотреть телевизор, я не смогу работать, я не напишу того, что должен написать. И опять – не будь эгоистом. Успеется. Тоже мне, подслушал: «Не горюй». «Кошка нашлась». Из-за какой-то ерунды столько неприятностей. Завтра напишешь. А сейчас помирись с женой. Она за курткой стояла.

Словно чувствуя такую мою растерянность, Лидка шепчет:

– Ну давай посмотрим телевизор. Фильм хороший.

– Ладно, – как можно мягче говорю я, – но завтра разбуди меня в семь. Работать буду…

В АПТЕКЕ

Утром я забежал в аптеку купить зубной пасты. Продавщица куда-то отлучилась, у прилавка скопилась небольшая очередь. Передо мной стояли две женщины: высокая, стройная блондинка лет тридцати и жгучая брюнетка такого же возраста, по-видимому, приятельницы. Во всяком случае, беседовали они, как люди, давно знающие друг друга.

– Первая мысль, когда я утром встаю: чего бы выпить? – сообщила брюнетка.

Я с любопытством на нее посмотрел.

– Ну и с чего начинаете? – нетерпеливо заглядывая ей в глаза, поинтересовалась блондинка.

– Обычный набор. Сперва принимаю элениум, чтобы целый день быть спокойной. Потом кофеин, чтоб не уснуть. Но от кофеина поднимается давление, так что приходится выпить раунатин, чтобы после этого чуть-чуть его понизить. Тогда оно в самый раз.

– Не говорите, – подхватила блондинка. – Давление совсем не давит, если его не подхлестнуть. У меня рацион почти такой же. Но я меняю его в зависимости от погоды. Когда идет дождь, я дополнительно кушаю немного димедрола и аспирина. А вообще у меня в последнее время что-то неважно с вестибулярным аппаратом.

– Какие симптомы? – живо спросила брюнетка.

– Как подумаю, что на работу идти надо, так сразу приступ. По утрам вставать с постели не хочется… Вот взяла бюллетень, проверяюсь.

– А что врачи?

– Рекомендует физзарядку.

– Много они понимают! Не физзарядка здесь нужна, а хорошая доза аскорбиновой кислоты, но-шпы и каких-нибудь витаминов. Все перемолоть в кофемолке и по столовой ложке, запивать кагором. Это, кстати, и для желудка полезно.

– Нет, что вы, я на диете. Алкоголь исключен.

– Ну, тогда каплями датского короля. Они тоже сладкие. А что касается алкоголя, я себе чуть-чуть позволяю. Но только под определенную закуску. К шампанскому, например, очень хорошо аллохол. К сухому – немного диэазола. А то, в особенности если холодное, могут сосуды сузиться.

– Простите, перебью, – сказала брюнетка. – Вы о каплях датского короля заговори, и. Ах, какая это прелесть!.. Но они совершенно исчезли. Где вы их достаете?

– Я запаслась. Могу уступить пару пузырьков.

– Ой, с удовольствием! А то у меня и с нервами не в порядке. Совершенно расшатались. А, говорят, нужно побольше сладкого, оно вроде бы успокаивает…

Тут пришла продавщица. Приятельницы прервали беседу и повернулись к ней.

– А это что у вас за таблетки за тридцать копеек? – спросила брюнетка. – Да нет, вон те. Да, они. Как вы сказали? Да, мудреное название. Такое и не запомнишь. Ну, заверните. И те, на которые вы сперва указали, – тоже. Попробую, что такое.

– А мне еще кальцекса пару упаковок, – попросила блондинка и пояснила: – Кальцекс очень хорошо добавлять в зеленые щи. Он такой необычный привкус создает… А в борщ – марганцовки, для цвета…

Довольные, нагруженные покупками, уходили они из аптеки.

– Так, значит, не прощаемся. До встречи в поликлинике после обеда…

ГВОЗДЬ

Едва войдя в гостиничный номер, он заприметил вбитый в стену гвоздь. Видно, раньше здесь висела картина или зеркало. Вряд ли зеркало… Он подошел и лишь пальцами поднятой вверх руки смог дотянуться до торчащего из обоев голого крючка. К чему такое высокое зеркало? Что же касается картины… Интересно, кому помешал натюрморт или пейзаж?..

Он как бы между прочим заглянул к администратору гостиницы, завел долгий разговор, в процессе которого ненароком полюбопытствовал, куда и почему исчезла из его номера картина.

Администратор не мог вспомнить. Это его насторожило.

Вернувшись к себе, он встал на стул и подробно осмотрел гвоздь. На шляпке явственно виднелись свежие царапинки – верный признак того, что гвоздь совсем недавно вколачивали или наоборот– пытались вытащить.

Он поинтересовался у горничной, которая принесла ему ужин. Она только пожала плечами. Деньги, предложенные за откровенность, не взяла. Она была смазливенькая, и это натолкнуло его на хитрость. Он ей соврал, что на самом-то деле она ему очень понравилась, но он про-не знал, как к ней подступиться, вот и затеял всю ерунду вокруг гвоздя.

На этот раз она ему поверила охотно и очень скоро оказалась у него в постели, хотя ничего столь далеко заходящего он предпринимать не собирался.

Ночь любви, во время которой он исподволь все же нет-нет, да и подбрасывал каверзные вопросики (якобы иронизируя над своим неумением заводить знакомства) о том, что за художник создал злополучное полотно и есть ли другие работы его кисти в соседних номерах, совершенно истощила его. Когда он проснулся, то не обнаружил горничной рядом, и это непонятно почему огорчило его. Сам он приписал дурное настроение тому, что так ничего и не выведал, да к тому же не мог точно вспомнить, приходила она к нему или нет.

Портье нехотя сообщил ее домашний адрес и, даже взяв и спрятав хрустящую купюру, все равно косо смотрел, как он записывает название улицы и номер дома. Этот косой взгляд его задел, но он не подал виду. Город был портовый, из пропахших мочой пивных вываливались на улицы компании пьяных матросов, иногда пытались задеть его хлестким словцом, он делал вид, что не слышит, и упрямо убеждал себя, что гуляет и дышит полезным соленым воздухом, хотя ощущение тревоги и неуюта не покидало.

Она жила в кирпичном трехэтажном доме, который выглядел украшением кривой грязной улицы. Он поднялся по лестнице с растрескавшимися каменными ступеньками и позвонил. Открыл мальчик неприятного вида, с кошачьими серыми глазами. Увидев незнакомого человека, ребенок убежал. Потом вышла она – непричесанная и заспанная. И дико на него уставилась. Он, не умея толком объяснить цель своего прихода, промямлил, что хочет пригласить ее на прогулку по набережной. Она все еще ничего не понимала. Вернулся мальчик и прижался к ее бедру. Она сказала, что это ее брат. Он сбивчиво повторил свое приглашение. Она усмехнулась и сказала, что занята.

Это означало, что они не увидятся до следующего ее дежурства, он стоял молча, не зная, что еще придумать. Она нетерпеливо поправила упавшую на лоб прядь и почесала плечо. Ее движение вызвало в нем прилив нежности.

– Может быть, увидимся вечером?

– Нет, – сказала она, начиная злиться.

Чтобы не сердить ее дальше, он виновато заулыбался и откланялся.

В ее дежурство он заказал ужин в номер, но с подносом явилась не она.

Тогда он спустился в ресторан и обнаружил ее в комнате для прислуги в обществе двух официантов. Все трое курили. Когда он вошел, она вскочила и опрокинула пепельницу из диковинной морской раковины. Такая же была у него дома, в библиотеке, и он подумал, что это совпадение не случайно. Подробности подавали свои, очень хорошо понятные ему знаки.

Он извинился и сказал, что должен с ней поговорить. Нехотя, поигрывая свернутой в трубочку салфеткой, она вышла за ним в холл. Официанты перемигнулись, это от него не ускользнуло.

Он спросил, может ли рассчитывать на ее приход ночью. Она сказала: нет! Почему? Да потому что у нее жених, который вернулся из рейса.

Он не показал вида, да и сам удивился, какую нестерпимую боль причинил ему отказ. Улыбнулся через силу и ушел.

Сидел в номере и не мог оторвать взгляда от злополучного гвоздя. Куда эта подробность затаскивала его из прежней жизни?

Спустя еще три дня он предпринял новую попытку. Купил букет роз и серебряное колечко. Подкараулил ее, когда она шла по этажу одна. Она вздрогнула, подарков не взяла и грубо рассмеялась.

Он не спал всю ночь. Утром поплелся к ней домой. На этот раз дверь ему, и точно, открыл молодой моряк, который чуть не спустил его с лестницы. А вдогонку крикнул, что проломит ему череп, если он явится еще раз.

Он вернулся в гостиницу, заперся в номере и провел сам с собой день или неделю, не бреясь и никого к себе не впуская. Не ел, лишь изредка пил воду из-под крана.

Внезапно он вспомнил, с чего все началось. И уставился на торчащий из стены гвоздь. Подошел, дотянулся пятерней, попробовал на прочность, зацепив указательным пальцем. Гвоздь хорошо, прочно держался в стене.

Жена встретила его слезами и сказала, что соскучилась. Они были хорошими друзьями и проговорили всю ночь: он поведал ей о странной истории с гвоздем. Она его поняла. И обещала, может быть, вскоре съездить в портовый город вместе с ним. Этого ему не хотелось, потому что про горничную он умолчал.

На службе его спросили, почему он так сильно задержался, а приятель, к которому он заглянул вечером, поздоровался с ним сухо, не так, как обычно.

Когда он вернулся домой, жена закричала:

– Что вам здесь нужно? Что вы делаете в моей квартире?

И опять заплакала. Или ему только показалось. Впрочем, значения это уже не имело. Он взял билет на поезд. Большого труда ему стоило попасть в тот же гостиничный номер.

Он вытащил из ботинок шнурки и связал их крохотным узелком. Подошел и еще раз примерился. Он знал, что ему будет не очень удобно проделать всю операцию, но другого выхода не было. Притащил и прислонил к стене под гвоздем стул.

На его счастье или несчастье, жена хозяина гостиницы видела, с каким лицом он поднимался на этаж, и слышала, как неистово скрежетал ключ в замке, который он хотел запереть навсегда.

Когда дверь сломали, он уже успел изобразить из связанных шнурков петельку. Его скрутили и повалили на кровать.

– История пренеприятная, – повторял владелец гостиницы. – Надо ее замять. Повесьте на этот гвоздь какую-нибудь картину. Чтоб никому и в голову не пришло… Вы меня поняли? Первую попавшуюся картину… Можно даже прежнюю.

РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА

«БЕЗЗАБОТНЫЕ ДНИ»

СОВЕТ ДРУГА

Юрка позвонил мне среди дня и сказал, что нуждается в помощи.

– Чего стряслось? Свадьбу раздумали играть? – спросил я.

– Костюм надо купить, – мрачно сообщил он. – Жениху нельзя без костюма. У меня двести восемьдесят «рэ». Лена и ее родители хотят хороший, австрийский или финский, с жилетом… Такие как раз завезли в «Одежду», ну, рядом с пивзалом, ты знаешь…

Через час мы потягивали горьковатое пиво из высоких кружек, поглядывали в окно на магазин «Одежда» и обменивались впечатлениями.

– Костюм хороший, солидный, а главное, не гладко черный, в полоску, – говорил я. – И чистошерстяной, качественный…

– Хороший, – соглашался Юрка. – Буржуазный. Такой не пивом обмывать, а виски с содовой. Наденешь эту полоску – и уж точно пивком не побалуешься. Бренди все больше придется.

И Юрка загрустил:

– Пропала вольная жизнь… Чистошерстяной, надо же! Что хорошего? Они мнутся аж в гармошку. Лучше бы уж с синтетикой.

– Купи с примесью. Тебе ведь после свадьбы все равно брюки самому гладить, – поддел его я.

– Вот, – обрадовался он. – Для чего я тебя и позвал. Совет друга – самое дорогое, что может быть. Итак, останавливаемся на примеси, а это значит, у нас высвобождается аж тридцать целковых. Берем еще пива и креветок…

Мы взяли пива, креветок, но и после этого у нас осталось двадцать пять рублей. Поэтому мы перекочевали в соседнее кафе, где заказали шампанского и поесть: все-таки время было обеденное. Здесь Юрка снова впал в хандру.

– Ну почему все мне диктуют? Они, видите ли, хотят с жилетом. А на мое мнение – тьфу. А я считаю, с жилетом для нашего возраста чересчур. У них замшелые представления о том, как должен одеваться мужчина. А Ленка им подпевает. Я в нем лет на шестьдесят потяну…

– Да, в общем, так, – снова кивнул я. – В жизни не носил жилетов.

Юрка с горечью скользнул взглядом по моим брезентовым штанам и рубашке с закатанными рукавами.

– Погоди, женишься, узнаешь… – И вздохнул. – Если бы не свадьба, и костюм не понадобился бы. И еще жилет! На кой ляд он мне? Что я, банкир? Или лорд? Может, плюнем, купим обычный, без жилета?

– Муж имеет право на самостоятельный поступок, – заметил я. – Если сразу себя твердо поставить…

– Все, решено. Тем более это даст нам экономию еще в полсотни, – воодушевился Юрка. – Так что можем по случаю моей свадьбы и Покупки костюма погулять в более пристойном заведении.

Так мы оказались в ресторане. Нам принесли коньяк, цыплят табака и зелени. Чокнулись, закусили, и Юрка разоткровенничался:

– Если честно, купил бы я джинсы за сто пятьдесят, будь прокляты спекулянты. И ковбойку. И кроссовки новые. Кто сейчас костюмы носит? В гости в нем нелепо. На работу – все равно сверху робу. По-моему, и в театр уже не наряжаются…

– Ты не забыл, что у тебя свадьба? – напомнил я.

– Ах, да. – Он хлопнул себя по лбу. – Действительно. Только, веришь, не лежит у меня к этому маскараду душа. Потом ведь и галстук заставят носить.

– Заставят, – подтвердил я, изобразив на лице сочувствие.

Он обхватил голову руками.

– Что меня ждет? Давай еще по чуть-чуть.

– Ну уж нет, – воспротивился я. – Ты меня зачем позвал? Чтобы я помог выбрать вещь. Я не намерен становиться причиной твоей неудавшейся личной жизни.

Юрка посерьезнел, нахмурился, волевым усилием заставил себя подняться, и мы отправились в магазин. Всю дорогу мой друг держался молодцом, но, едва оказавшись меж рядов разномастных костюмов, опять начал страдать:

– Зачем мне эта империалистическая шваль? Пусть буржуазная плесень в них коррупционирует. Я простой парень. Мне чешский или болгарский вполне сойдет. А если так, у нас еще двадцать шесть рублей свободных.

Мы вернулись в ресторан. Но двадцати шести рублей не хватило.

– И хорошо, – изымая купюры из отложенной на костюм суммы, приговаривал Юрка. – Если быть до конца честным, то и чешский для меня – слишком шикарно. Мужчина вообще не должен выделяться. Он должен быть скромен и аккуратен. Если ставить во главу угла эти требования, с нашей швейной промышленностью никто не сравнится. Что, кстати, даст нам покрытие искомой нехватки.

Расплатившись, мы вышли из ресторана и взяли курс на магазин, где Юрка уверенно выбрал костюм, правда, не черный, а салатный, и независимо проследовал в примерочную кабину.

– Ничего сидит?

– Как влитой, – похвалил его вкус я.

Он внимательно изучил бирку с указанием размера и цены, и настроение его еще больше улучшилось.

– Даже дешевле, чем я думал. Еще и на галстук хватит.

– Учтите, это полуфабрикат, – предупредил нас подошедший продавец.

– Уж и не знаю, – пожал я плечами, – как такую замечательную вещь еще можно улучшить. Просто фантазии не хватает.

– Он без подкладки, и швы не застрочены. – Продавец стал тыкать в недоделки пальцем, но Юрка его оборвал:

– Подкладка – излишество. Прошу завернуть.

Когда на другой день я приехал в загс, чтобы выполнить обязанности свидетеля, между женихом и невестой разгоралась ссора. Мало того что костюм начал расползаться по швам, он еще был по крайней мере на целый рост короче, руки и ноги будущего мужа торчали из брючин и рукавов, как у пугала. С таким женихом Лене стыдно было входить в зал бракосочетаний.

– Чего скалишься? – набросился на меня Юрка, – Между прочим, с твоей подачи. А мне впору свадьбу отменять…

Но Лена не позволила ему утвердиться в этой мысли.

– Ладно, – грозно пообещала она. – После, дома разберемся.

Остолбеневший фотограф чуть не выронил аппарат, а женщина, произносившая заученную речь, сбивалась и еле сдерживала улыбку, так что в конце концов грохнулись от хохота все приглашенные.

Когда я сел за стол рядом с молодоженами, Юрка, протягивая рюмку, чтобы чокнуться, злобно мне прошептал:

– Ну ты и устроил… Друг называется. Я тебя для чего с собой брал? Чтоб услышать совет. А ты…

– Посмотри, сколько радости ты доставил людям своей обновой, – возразил я. – Если бы не мой совет – сидели бы все с постными рожами. А главное, у нас есть повод, не откладывая, отправиться в «Одежду» за другим костюмом. На сей раз уж точно с жилетом. Ну, и, конечно, обмыть покупку. – Я подмигнул повеселевшему жениху.

– Отлично! – Он с благодарностью и воодушевлением смотрел мне в глаза. – Вот за это я тебя и люблю. Всегда подашь хорошую мысль. Да, советоваться надо только с тобой!.

РИСК – БЛАГОРОДНОЕ ДЕЛО

Я проснулся мгновенно, едва услышав скрежет ключа в замочной скважине. Я проснулся и понял, что пропал. Отчаянная мысль – выпрыгнуть в окно – сверкнула в сознании, но я представил, чем закончится прыжок с седьмого этажа, и остался в постели.

В коридоре уже раздавался громкий голос:

– Сюда, сюда, пожалуйста.

Ну почему мне взбрело остаться ночевать в Юркиной квартире?

Как перед глазами утопающего (если верить классической литературе) проходят картины его жизни, так перед моими прошли подробности минувшего вечера.

Лето. Жара. Дневная духота борется с вечерней прохладой. Темнеет. В белесоватом небе ясно видны звезды.

Мы с Мишкой сидим у меня на балконе и звоним Юрке. У него никто не снимает трубку. Юрка провожает Лену на юг и, должно быть, еще не вернулся с вокзала.

– А, поехали так, – беспечно говорит Мишка. – Пока доедем, он как раз вернется.

Через час мы у Юркиного дома. Поднимаемся на седьмой этаж, звоним. За дверью – никакого движения.

– Зря ехали, – говорю я и поворачиваюсь, чтобы спуститься по лестнице, но Мишка хватает меня за рукав.

– Попробуем, – шепчет он и достает из кармана ключ от своей квартиры.

Как завороженный я делаю то же самое. Мишкин ключ не годится, а мой легко входит в скважину. Замок щелкает – дверь открыта.

Мы входим, располагаемся в креслах, включаем телевизор…

Слышно, как вернувшийся Юрка топчется в дверях: заметил свет и не знает, кто мог проникнуть в квартиру – вдруг воры?

– Проходи, не бойся, – кричит ему Мишка. Лицо у Юрки удивленное, обрадованное и огорченное.

– Опять поругался с Леной, – сообщает он.

– Зачем ты только женился, – журю его я.

– Перестань, – обрывает меня Мишка. – Видишь, у человека плохое настроение.

И Мишка достает из сумки заготовленное утешение – две бутылки сухого.

– Все из-за пустяка, – жалуется Юрка. – Будто я виноват, что она едет сегодня, а я – завтра. Ведь она же знает, мы взяли горящие путевки и хорошо хоть такие билеты достали. Могли в санаторий не на три дня, а на неделю опоздать…

Весь вечер Юрка вспоминает, какая славная была Лена раньше, когда он с ней только познакомился. Мне искренне жаль его – уж который раз я слышу все эти излияния.

– Ничего, – успокаивает друга Мишка, – на курорте помиритесь, отдохнете.

Теперь моя очередь утешить друга. И я достаю из своей сумки портвейн. А после говорю:

– Хочешь, я тебе погадаю? – и беру с полки том сказок. Открываю наудачу.

– Седьмая строка снизу, – просит Юрка.

Я читаю. В этой строке речь о том, как лягушка превратилась в царевну.

– Хорошая строка, все у тебя будет в порядке, – истолковываю прочитанное я.

– Аллегория ясна, – подтверждает Михаил, – ваши плохие отношения– лягушка, превращаются в хорошие – царевна.

Юрка облегченно вздыхает и говорит, что ему пора ехать. К родителям. За чемоданом. А от них, утром, – на вокзал.

Он, а следом за ним Мишка поднимаются и идут к двери. А мне ужасно не хочется вылезать из уютного кресла. Думать о дальней дороге домой – на метро и автобусе – просто невыносимо.

– Юр, ты не против, если я здесь переночую? – спрашиваю я.

– Встать тебе придется рано, – чеканит Юрка. – К теще приехала сестра. И жить она будет в нашей квартире. Она уже приезжала сегодня, забрала ключи, противная такая баба. Серафима Борисовна. Тоже считает, что все ссоры у меня с Леной из-за моего разгульного поведения… Ты сам пойми, – в голосе Юрки появляются жалостливые нотки, – у меня со всей их семейкой отношения не того… Натянутые. Если эта самая Серафима Борисовна расскажет, что я Лену проводил, а сам загулял, оставил в квартире постороннего… Сам представь…

– Я не посторонний, – с гордой обидой говорю я. – И не волнуйся. Встану рано и слиняю.

Забрав пустые бутылки, чтобы выбросить их в мусоропровод, они уезжают. А я завожу будильник, рожусь. Но сплю беспокойно. То и дело вскакиваю, разглядываю в темноте циферблат…

Вместо звонка будильника меня будит скрежет ключа. Что делать, лихорадочно соображаю я. Исчезнуть, испариться? Подвести друга я не могу.