Текст книги "До самого неба (СИ)"

Автор книги: Дэви Дэви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Шанук зарделся, погладил украшение пальцами и принялся объяснять – с неприкрытой, совсем ещё детской гордостью:

– Этот зверь добыть здесь. Такой зверь… – юноша оскалился, очень похоже изобразив ягуара. – Красивый. Как Чиль…

– А эти откуда? – побыстрее перевел разговор Уман Ик’Чиль, указав на клыки, которые раньше ему видеть не приходилось.

– Этот… – по лицу Шанука пробежала тень. – Этот зверь там. Север. Где холод. Шанук тогда рано ходить охота. Отец Шанук добыть. Большой зверь. Такой…

Юноша поднялся, раскинул руки, будто лапы. Нет, о подобном звере Уман Ик’Чиль даже не слышал.

– Зверь не сразу отдать мясо. Ударить лапа. Так… – он показал. – Отец уйти. Край доброй охоты. Зверь уйти за ним. Так…

Юноша задумчиво сжал в ладони доставшиеся ему зубы «большого зверя» – убийцы его отца:

– Шанук помнить…

Сильные люди. Неудивительно, что они преодолели дальний трудный путь и смогли быстро обжиться здесь. Они пришли из мест, где лютые холода, где водятся невиданные звери, убивающие одним ударом лапы…

Шанук не позволил ему задуматься надолго. Юноша всё это время не прекращал заниматься добытым кроликом, и теперь объявил:

– Шанук и Чиль есть.

На этот раз Уман Ик’Чиль не позволил Шануку его кормить. Хотя, юноша, как видно, на это надеялся – на скуластом лице отразилось простодушное разочарование. «Нет!» – сказал себе Уман Ик’Чиль. – «Вчера я был слаб. Но вчера закончилось. И лучше ему это понять». Он подумал о возвращении. О Циновке Ягуара. О своем пути. Что на этом пути Шанук? Знак удачи, который ни в коем случае не должен стать преградой.

…Когда стемнело, он высунулся из шалаша, взглянул на ночное небо: до новолуния ещё много времени, можно не торопиться. Он только не мог себе объяснить, почему это радует, почему он улыбается от мысли, что проведёт ещё некоторое время в маленьком шалаше с юным кочевником…

6. Ураган

Солнце взошло совсем недавно. А неугомонный юный охотник уже отправился добывать пропитание. И разбудил Уман Ик’Чиля громкими криками:

– Чиль! Смотреть! Большая рыба!

Он направился сквозь заросли к реке, ведомый звонким голосом:

– Шанук добыть большая рыба!

Уман Ик’Чиль вышел на берег. Здесь Кехчунха была полноводнее и спокойнее, будто изнурённая долгим бегом… Шанук только-только выбрался из воды, весь в брызгах, победно держа в руках трепыхающуюся рыбину. «И впрямь, большая» – согласился Уман Ик’Чиль. – «Уж как он её поймал?..»

Он хотел спросить, восхищенный ловкостью юноши… да замолк, любуясь. Обнаженное крепкое тело переливалось каплями воды и солнечного света. А сверкающая чешуей большая рыба, влажно хлопая хвостом, билась в сильных руках… Мужское оружие Уман Ик’Чиля, которое он так долго оставлял в бездействии, налилось теперь кровью, запросилось в бой помимо воли хозяина. Ну, что тут поделаешь… В дальних походах нередко бывало, что мужчина соединялся с мужчиной. Конечно, такое не назовешь правильным. Но и беды нет, если оба хотят. От вынужденного воздержания один вред – оно подтачивает дух и искажает силу. Совсем не то, что обряд очищения… «А как же очищение?» – спохватился Уман Ик’Чиль. Но сразу же нашелся, уверенно напомнил себе: «Его привел Творец. Всё, что он дает – чистое». Да и вовремя ли опасаться – после того, как съел мясо…

И Уман Ик’Чиль приблизился к Шануку. Если хотят оба… а юноша хочет, можно было не сомневаться… И тут Уман Ик’Чиль разглядел то, чего не увидел в шалаше: на кожу юноши были нанесены едва заметные знаки – фигурки, похожие на те, что на поясе и в ушах. Солнечный свет будто позолотил их, а капли воды – оживили… Особенно красивым показался Уман Ик’Чилю знак на груди, слева, там, где сердце. Напоминал птицу, только с огненными крыльями… Уман Ик’Чиль протянул руку… Но Шанук торопливо остановил его, произнес, опустив глаза:

– Нет. Здесь трогать нет, – как будто просил, а не запрещал…

Ладно. Уман Ик’Чиль опустил руку, провел между бедер юноши, обхватил его плоть.

– А здесь трогать можно?

Провел пальцами по стволу – кожа нежная, ни насечек, ни надрезов. Их мужчины не рассыпают капли в дар богам, не вызывают змея видений, не пропускают через раны веревку, смешивая свою кровь с кровью других мужчин рода… И дисциплины не знают – вон как сразу окреп и набух в руке Уман Ик’Чиля…

Слова не требовались. Их тела говорили на одном языке. Шанук, шумно втянув воздух, подался к Уман Ик’Чилю… и только злосчастная рыба продолжала бороться за жизнь в его руках. Уман Ик’Чиль забрал её у юноши и бросил в реку. Пусть здешние духи примут её как дар и не мешают двум мужчинам насытиться друг другом.

– Мы поймаем другую, – обнадежил он Шанука. – Ещё больше этой.

Уман Ик’чиль властно притянул юношу к себе. И плоть соприкоснулась с плотью – переполненные силой, рвущейся наружу, – будто скрестились копья в жаркой схватке…

Вдруг Шанук замер, не мигая смотрел перед собой расширившимися от возбуждения глазами. У Уман Ик’Чиля даже мелькнуло опасение, что юноша вот-вот отпрянет от него. Но… то, что произошло потом, застало его врасплох. Шанук, так же внезапно очнувшись, ураганом набросился на Уман Ик’Чиля и опрокинул его на траву. Тот и помыслить не успел о сопротивлении, как оказался перевернут на живот и накрепко прижат распаленным телом юного охотника… Да и не хотел Уман Ик’Чиль сейчас ни мыслить, ни сопротивляться. Ураган юной страсти подмял его под себя, оставив лишь одно нестерпимое желание – скорее впустить в себя эту силу. Могучую, дикую, как загадочный зверь из холодного края. Полную соков жизни, как восстающий из земли маис…

И Шанук ворвался в него – крепким могучим ударом. Уман Ик’Чиль выгнулся, подавшись навстречу, шире развел бедра, стремясь принять в себя как можно глубже… Зарычав, юноша навалился сверху, стиснул его, сжав руками запястья, а сильные бедра двигались всё быстрее и яростнее. Уман Ик’Чиль, лишенный свободы, мог лишь покориться этому урагану, следовать за ним, теснее вжимаясь, чувствуя, как ласкают спину звериные клыки ожерелья… Сладко биться пойманной рыбой в его руках…

Воздух вокруг был раскаленным – тысячеглазая сельва дышала тяжело и жарко. Это духи с завистью смотрели на их соитие…

Первой вышла из берегов сила Шанука, будто Кехчунха в сезон дождей. Юноша закричал, выплеснувшись. И Уман Ик’Чиль, обожженный изнутри, дернулся, захватывая и обрывая пальцами травинки, запрокинул голову назад и, освобождаясь, последовал за Шануком…

А после, отяжелев, он повалился лицом в траву. Юноша безвольно лежал на нем. Но руки… руки Шанука, пахнущие свежей рыбой, не отпускали запястья Уман Ик’Чиля.

– Чиль… – произнес юный охотник. Уткнулся в затылок Уман Ик’Чиля и снова счастливо прошептал: – Чиль… Мой…

7. Знаки Луны

Казалось, Шанук вовсе не желает его выпускать – так вцепился. Поэтому Уман Ик’Чиль, которому лежать становилось тяжеловато и неудобно, заворочался, повернул голову и произнес, подражая речи юноши:

– Чиль нужно встать. Шанук отпустить Чиль?

– Да! – весело откликнулся юноша, проворно вскочив на ноги. – Шанук делать, как хочет Чиль!

И успел ещё, поднимаясь, огладить ладонью плечи и спину Уман Ик’Чиля…

Уман Ик’Чиль поднялся вслед. В теле чувствовалась расслабленность, но не тяжелая, не усталая, а такая, что разливается теплом в упругих мышцах. Он хотел уже пойти обмыться к реке, повернулся спиной к Шануку… и услышал, как тот шумно вздохнул. Обернулся – Шанук смотрел на него растерянно и виновато.

– Чиль… Шанук не хотеть сделать Чиль плохо…

Пока Уман Ик’Чиль пытался понять, что бы это значило, юный охотник бросился к нему, схватил за руку, потерся щекой о ладонь.

– Чиль…

Уман Ик’Чиль, вконец озадаченный, резко вырвал руку: это ещё что?! Он же не слабая женщина и не нуждается в подобном обращении!

– Что такое? – строго спросил он Шанука. Так он обычно говорил со своими воинами.

Юноша смотрел на его бедра.

– Шанук нет хотеть… чтобы Чиль кровь…

Ах, это… Уман Ик’Чиль провел пальцами между ягодиц: действительно, кровь. И немного саднило. Чего ж тут удивляться – юноша был напорист и неистов… Но такие повреждения не стоят внимания. Уман Ик’Чиль собирался сказать об этом Шануку, но юноша уже умчался к шалашу. И вскоре вернулся – держа в руках знакомую миску со снадобьем.

– Лечить Чиль!

Уман Ик’Чиль смотрел на него с внезапной грустью. «Их дух слишком мягок. Они умелые охотники, они сильны и отважны, и, должно быть, нелегко одолеть их в схватке. Но им не выстоять против свирепого народа гор. Сельва поглотит их племя, даже Тайное Слово им не поможет. Пройдет время – и они растворятся без следа, как многие племена, что приходили сюда до них».

– Жаль, что твой дух слишком мягок, – тихо сказал он Шануку, пригладив рукой его волосы. Конечно, тот не понял. Да и не надо. Его жизнь, как сама сельва: неизменная в своей буйной, вечнозеленой жажде, в дикой незамутненной силе. Пусть такой и остается…

Он отказался, было, от лекарства, но… Запах. Запах целебной кашицы и запах крови на пальцах… Уман Ик’Чиль понял, что ему следует сделать.

– Знаешь, где растет? – он ткнул пальцем в миску. – Можешь принести ещё? Нет, не снадобье – цветок.

Уман Ик’Чиль терпеливо подбирал слова и жесты, пока не убедился, что Шанук понял его. Юноша сразу посветлел лицом – его «Чиль» не сердился и не грустил, и можно было сделать для него что-то нужное. Дернулся с места и быстроногим оленем исчез в зарослях. А Уман Ик’Чиль направился в шалаш.

… Долго ожидать не пришлось. Шанук вернулся довольный, аккуратно держа в руках несколько белых цветков. Перестарался, достаточно было бы одного…

Уман Ик’Чиль тщательно растер цветок в руках, подозвал Шанука, с любопытством наблюдавшего за этим занятием. Без лишних слов он потянулся к достоинству юноши и принялся натирать его измельченным цветком. Шанук смотрел изумленно, но ни о чем не спрашивал.

Первыми же движениями Уман Ик’Чиль разбудил плоть юноши. Тот снова хотел – со всей юной ненасытностью – и прикусил пальцы, отчаянно глядя на Уман Ик’Чиля.

– Сейчас. Потерпи, – был ему ответ.

Закончив, Уман Ик’Чиль нажал на плечи Шанука и усадил его – рядом с огнем.

– Чиль опять быть с Шанук? – проговорил юноша срывающимся голосом.

– Да, – ответил Уман Ик’Чиль. И, не тратя времени на объяснения, резко насадился сверху.

Шанук судорожно, будто от боли, простонал. А Уман Ик’Чиль, опираясь на его плечи, приподнялся и насадился снова – ещё глубже и резче, нарочно туго сжимаясь внутри. Почувствовав, как вытекла тоненькая теплая струйка, Уман Ик’Чиль подхватил её пальцами, взмахнул рукой над огнем – и капли просыпались в пламя. А Уман Ик’Чиля в тот же момент опалило жаром – изнутри, так как сила цветка легко проникла в него сквозь свежие ранки. Действовало снадобье и на Шанука: грудь юноши тяжело вздымалась, глаза лихорадочно блестели, с губ срывалось шепотом-всхлипом – неразборчивое, чужое, из которого понятно было лишь: «Чиль… Мой Чиль…» Уман Ик’Чиль, продолжая двигаться на нем, прижался к груди юноши, потерся сосками о соски. Шанук, застонав, обхватил руками и крепко стиснул его ягодицы…

Шалаш раскрылся бутоном огромного цветка, а языки пламени взлетели, парили вокруг ярко-красными птицами…

Двигаясь быстрее и жестче, Уман Ик’Чиль сорвал ремешок, державший волосы Шанука, запустил пальцы в рассыпавшееся темное пламя, захватил, потянул назад. И юноша изогнулся, опершись руками, подался бедрами навстречу. Чтобы слиться ещё крепче…

Скоро… Уже скоро дух Уман Ик’Чиля перестал чувствовать оковы плоти. Долгожданный змей видений закружил его в танце и развернул перед ним свои кольца… Ицамна принял дар.

… Огонь и вода. Он был горяще-красным, как огонь. Как утренняя заря. Как священная кровь. Он восстал из воды навстречу темному небу. Протянул руки к тонкой серебряной дуге месяца. И сверкнуло огнем – прямо ему в руки. И разрезало небо пламенеющим ножом. Ударил ликующий грохот – обвалом великого множества камней. Спустился с небес огненный змей. Несущий жизнь. Несущий воду. Огонь и вода…

… Они лежали в изнеможении, освобожденные, возвращенные в маленький шалаш у реки… Шанук водил пальцами по груди Уман Ик’Чиля. А тот, глядя на юношу, гадал: встретил ли Шанук змея видений. И если встретил – что ему открылось… Но потом вспомнил. Важное. Луна. Знаки Луны сказали, что нет у него времени. То, что должно случиться, – не в новолуние, а раньше.

… Вскоре Шанук оделся, взял копье и лук.

– Рыба нет. Шанук надо кормить Чиль.

Как было бы хорошо отправиться вместе с ним на охоту. Уман Ик’Чилю хотелось посмотреть, как добывает зверя этот северный народ. Но времени нет. И к лучшему, что Шанук уходит…

Юноша уже выбрался, было, из шалаша, но вдруг вернулся, кинулся к Уман Ик’Чилю, посмотрел долгим серьезным взглядом. Потом решительно снял с себя бесценное ожерелье и надел на Уман Ик’Чиля.

– Это великий дар, Шанук, – благодарно произнес Уман Ик’Чиль. И, поскольку такой подарок не должен был остаться без ответа, снял с руки свой нефритовый браслет, отдал Шануку. Тот что-то говорил ещё на своём языке – Уман Ик’Чилю, огню…

А Уман Ик’Чиль всё думал о знаках Луны, он был уже мыслями в Чак’Баламе.

… Вверх по реке. Как он и ожидал, Кехчунха недалеко унесла его от потайного ручья. Скоро он увидел знакомые крутые пороги…

Он двигался быстро, с каждым шагом отдаляя от себя мысли о юном охотнике из северного племени. Позади, в шалаше у реки остались любопытные глаза, широкие скулы и простодушная улыбка. Трогательная восторженность и яростная ласка. Позади… Уман Ик’Чиль оставил всё это там же, где нашел, уйдя налегке. Он видел путь. Он поднимался по ступеням в небеса. Было лишь немного грустно. Оттого, что больше никто не посмотрит на него так… И ещё оттого, что не выполнил обещание – не поймал большую рыбу.

8. Кровь богов

Обратный путь по желобу оказался несравнимо легче. На этот раз ползти надо было по течению ручья, а когда дорога изгибалась – теперь уже вниз – Уман Ик’Чиль просто отталкивался и скользил. Когда очутился снова в чаше колодца и поднялся к поверхности черной мутной воды, в Чак’Баламе была ночь, как он и рассчитывал. Он смотрел вверх – и видел тонкую серебряную дугу. В точности, как показал ему змей видений…

Народ Красного Ягуара спал. Но тихий всплеск в колодце, тем не менее, был тотчас услышан. Уман Ик’Чиль увидел, как склонился над колодцем темный силуэт. И услышал знакомый голос:

– Я знал, что ты придешь вовремя.

Это был Текум Таш. Он ждал, как и сказал. И всё держал наготове: веревки, чтобы вызволить Уман Ик’Чиля из глубокого колодца, ритуальную краску, прислужников.

Едва Уман Ик’Чиль оказался наверху, прислужники принялись наносить на него красную краску. А другие в тот же момент кинулись созывать людей, возвестить о великом событии: возвращении от богов доблестного накона.

– Ты отмечен Творцом. Теперь никто не станет в этом сомневаться, – говорил тем временем Текум Таш. – Ты вернулся сейчас, когда боги вот-вот явят свою милость.

Да. Теперь и Уман Ик’Чиль это чувствовал: воздух был тяжелым, густым. Каким бывает перед грозой…

Горожане толпами стекались к священному колодцу. Их прибывало всё больше и больше. И когда, наконец, стало казаться, что весь Чак’Балам собрался посмотреть на вернувшегося посланника – а возможно, так оно и было – Уман Ик’Чиль, в сопровождении брата и других жрецов двинулся к храму Ицамны. Процессия шла тем же путем, что не так давно от храма к колодцу. Когда Уман Ик’Чиля провожали с почестями в мир богов. И хоть теперь не было ни музыкантов, ни великолепных одежд, шествие выглядело намного более торжественным. Таким его делали светящиеся от благоговейного восторга лица горожан. Люди смотрели и видели: покрытый с ног до головы священным красным, сильный, гибкий и стремительный в движениях – будто сам Красный Ягуар, владыка сельвы, покровитель великого города, явился к ним сейчас…

… Они вышли на площадь перед храмом, приблизились к подножью пирамиды. Конечно же, халач винику уже сообщили о том, что произошло, и он ожидает наверху. Невозмутимый, величественный, как и полагается Верховному правителю. И ахав кан там… Уман Ик’Чиль ещё не может увидеть лица Верховного жреца, слишком далеко, но знает – тот сейчас тоже невозмутим, и ни один мускул не дрогнет. Хоть и знает, что должно случиться. Знает, что на этот раз его алчность потерпела поражение…

Легко взлетает по ступеням Уман Ик’Чиль. Затаив дыхание, любуется на него народ Чак’Балама, заполнивший площадь… Всё ближе храм наверху. И ахав кан, и халач виник – словно изваяния богов, замерли в ожидании.

И вот поднял Уман Ик’Чиль левую руку к небу, как полагалось, чтобы говорить. Но не успел и слова произнести из заготовленной для него Текум Ташем речи… Пробежал по небу сверкающий огненный змей – будто повинуясь руке Уман Ик’Чиля. И вслед грянул гром. И упали первые капли дождя. Боги явили милость – отдавали людям свою кровь. Сбылось. Теперь станет доброй земля и взойдет маис. Будет жить Чак’Балам.

Уман Ик’Чиль, не пряча улыбку, смотрел на ликующих внизу людей. Духом он был сейчас с ними – пел и плясал под дождем. Его город, его народ…

… Что же оставалось Верховному жрецу Яш’Чуну, кроме как славить громче всех достойного из достойных, вернувшего народу Красного Ягуара благосклонность богов и принесшего на земли Чак’Балама долгожданное избавление от засухи…

… Боги сказали своё слово. Халач виник – сказал своё. Уман Ик’Чиль стал правителем Кан’Кина, города, не столь давно завоеванного им. Где каждый камень помнит грозную поступь воинов Уман Ик’Чиля, помнит его славную победу…

Люди были довольны. И Уман Ик’Чиль был доволен, поскольку понимал: правление в самом богатом и влиятельном владении Чак’Балама делает его преемником Верховного правителя.

Но старший сын ахав кана был недоволен. Он не захотел смириться и отдать Кан’Кин новому правителю. С отрядом верных ему воинов он держал защиту на пирамиде главного храма Кан’Кина. Уман Ик’Чилю пришлось взять город во второй раз. И когда он это сделал, обезглавленное тело сына Верховного жреца скатилось вниз по крутым ступеням пирамиды. А копьё Уман Ик’Чиля получило достойное украшение…

Ахав кан смирился. Хоть с той поры и не видел никто улыбки на его лице… Старший сын был его гордостью. Так. Но он пошел против воли богов и халач виника, повернул оружие против соплеменников, навлекая позор на свой род. Так. Никто из народа Красного Ягуара не нашел ему оправдания…

9. Время, память…

Минуло четырехлетие. За ним – следующее. Хорошее время, спокойное и благополучное.

Уман Ик’Чиль умело правил в Кан’Кине, вовремя присылал щедрые подношения в Чак’Балам, защищал поля и поселения от набегов диких племен, чтил богов, устраивал пышные праздники… А Шочикель принесла ему второго сына. Уман Ик’Чиль был вполне доволен.

Только… Иногда, в сезон дождей, когда боги обильно проливали на землю свою кровь, он, бывало, становился задумчив и замкнут больше обычного. Тогда даже искусные ласки нежной Шочикель не могли отвлечь его. Даже игры и забавы любимых сыновей – не могли развеселить. В такое время Уман Ик’Чиль выбирал одиночество. Мог подолгу слушать шепот дождя. И смотреть на огонь, перебирая пальцами клыки ожерелья… А случалось, подходил к самому пламени и говорил чуть слышно:

– Пусть боги пошлют тебе удачу, Шанук, сын холодного Севера. Пусть будет верным твой глаз, не подведет рука, не затупится копье.

Хоть это и не было Тайное Слово, но – как знать… Уман Ик’Чиль очень надеялся, что дым отнесет его пожелания к богам. И они послушают…

10. Путь

Его воины снова опоздали. Мужчины из поселения, как могли, защищали свой урожай. Да только могли они немного – простые землепашцы против хорошо вооруженных и безжалостных дикарей…

Недавний ураган заставил голодать многие племена сельвы и гор. Поэтому участившиеся набеги не стали неожиданностью. Дикари дожидались, когда придет пора убирать маис, и нападали на тучные поля земель Чак’Балама. Так часто бывало и прежде… Тревожило другое: теперь нападавшие знали все дороги и колодцы по пути. А ещё знали – и это настораживало больше всего – как обойти сторожевые посты и как успеть уйти в сельву, избежав схватки с боевыми отрядами Чак’Балама. Вот и на этот раз… Пока воины Уман Ик’Чиля преследовали врагов, нападение произошло в другом месте.

Поразмыслив, Уман Ик’Чиль решил не прибегать к помощи змея видений: негоже обращаться к Творцу, если можешь управиться своим умом. Знание дается мудрым, глупцу оно ни к чему…

Размышления Уман Ик’Чиля завершились тем, что он выбрал из своих воинов несколько самых сметливых и остроглазых. Те, переодевшись и сменив облик так, чтобы в них не опознали воинов, отправились на городской базар.

… Уже к вечеру второго дня воины-разведчики схватили и приволокли двух чужаков: торговца и флейтиста. Последний оказал яростное сопротивление – у одного из воинов даже была разбита голова – и едва не скрылся. С него и начал Уман Ик’Чиль, приказав нещадно пытать. Да так, чтобы торговец всё видел.

Музыкант оказался стойким – ни слова не произнес, и не кричал. Торговец был не в пример слабее. А уж после того, как с флейтиста сняли кожу и – ещё живого – бросили в яму с нечистотами… Тут торговец кинулся в ноги Уман Ик’Чилю. Его подробный рассказ пролил свет на события, которые уже давно беспокоили Уман Ик’Чиля.

… Имиштун был небольшим красивым городом. Он не принадлежал ни к владениям Чак’Балама, ни павшего ныне Кан’Кина. Во время долгой вражды двух великих городов Имиштун держался в стороне, сохраняя миролюбие. Прежний правитель Имиштуна не проявлял стремления к сражениям и походам, куда больше он был увлечен строительством и украшением своего города. Расположение богов он пытался снискать величием и роскошью храмов. В чем, кстати, немало преуспел…

Располагался Имиштун рядом с морем, между двух рек. Главные торговые пути проходили через этот город. Нефрит и яшма, украшения и разная утварь, ткани, какао, маис… трудно перечислить, сколько разного добра оседало в маленьком Имиштуне. Город богател. И чувствовал себя в безопасности, так как торговые пути надежно охранялись могущественными соседями. За что последние, конечно, получали богатые дары…

А нынче вместо умершего правителя в Имиштуне властвовала его жена – до тех пор, пока не станет взрослым их сын и наследник. И своего воинства в городе теперь почти не было – женщина ведь не может водить в походы. «Вот что бывает, когда Циновка Ягуара переходит кому попало» – так говорили об этом в Чак’Баламе. И Уман Ик’Чиль думал так же… А сейчас узнал, что правительнице Имиштуна стало тесно в её землях… или не хотелось больше одаривать соседей… или нажитого богатства показалось мало… Как бы ни было, но миролюбие Имиштуна закончилось. А поскольку правительница не могла собрать достойное воинство – кто же пойдет за женщиной – то решилась на неслыханное. Она заключила союз с наиболее сильными кочевыми племенами, заплатив вечно голодным дикарям маисом, запасы которого в Имиштуне были огромны…

… Торговец – за обещанную ему хорошую награду – должен был собирать нужные сведения и передавать их разведчику Имиштуна… тому самому флейтисту… «Сколько же таких „торговцев“ и „флейтистов“ действуют в других владениях Чак’Балама?» – задумался Уман Ик’Чиль

Не теряя времени, он отправил гонца с добытыми тревожными новостями в Чак’Балам, к халач винику. Тот вскоре вернулся и сообщил: Верховный правитель, недолго размышляя, отправил боевые отряды на Имиштун.

– Только городские отряды? Воинов подвластных земель не собрали? – сразу же спросил Уман Ик’Чиль.

И, услышав утвердительный ответ, нахмурился. Халач виник не захотел дать врагам время на подготовку к отпору. Возможно, такое решение принесет победу. Но Уман Ик’Чиль подумал о том, что богатств Имиштуна достаточно, чтобы нанять едва ли не все племена сельвы и гор. Что, если правительница так и поступила?.. Плохо…

– Кто повел отряды? – спросил Уман Ик’Чиль.

– Сын ахав кана, – гонец не стал говорить «младший сын» – и так понятно, имя старшего никто не желал упоминать…

Возможно, удачное решение: другой сын Яш’Чун Кана постарается вернуть своему роду доброе имя и, проявив доблесть, очистить перед богами свою силу, замутненную алчностью отца и брата. Но также верно и то, что сейчас дух сына ахав кана в смятении. Такому боги не посылают удачу…

Но, как бы ни было, халач виник решил. И Уман Ик’Чиль не станет противоречить. Его путь – защищать священный обычай, а не нарушать его. Их мир погибнет, если все станут поступать, как старший сын ахав кана. Нужно ждать. Его время ещё не наступило.

… У дурных вестей быстрые ноги. Дикари, нанятые правительницей Имиштуна, напали на воинов Чак’Балама в сельве. Кочевники превосходили числом и были лучше готовы к бою в дебрях. Военачальник Чак’Балама – сын Яш’Чун Кана – сражался доблестно, но, как и опасался Уман Ик’Чиль, не проявил должной решительности в первые – самые драгоценные – мгновения схватки… Он потерпел поражение. И окончил свой путь на жертвенном камне Имиштуна…

Всё это рассказал гонец из Чак’Балама. Он явился к Уман Ик’Чилю с вестью: халач виник собирает правителей и военачальников всех земель Красного Ягуара. «Время пришло» – понял Уман Ик’Чиль. Он видел путь.

… Он первым явился к халач винику. И сказал ему:

– Я соберу отряды всех земель Чак’Балама. Я поведу их в бой и одолею врага. Волей Ицамны Творца. Но сперва я надену шлем ягуара, и перья кецаля украсят мою голову. Такова воля Ицамны.

Всё в мире устроено правильно. Боги одаривают лишь того, кто способен взять их дар и удержать его в своих руках. Что толку сеять в сухую землю – всходов не дождешься. Победа – сильному, удача – смелому, а на пути решительного – не будет преград…

Долго молчал престарелый Сак Йуан, смотрел в глаза молодому правителю подвластного Кан’Кина. Он понимал, о чем говорит Уман Ик’Чиль: в шлеме ягуара ведет воинов в поход лишь Верховный правитель. И лишь голову первого из воинов – халач виника – могут украшать перья кецаля. А когда вернется Уман Ик’Чиль с победой, то по праву воссядет на Циновке Ягуара… Сильный, смелый, рассудителен не по годам… неудивительно, что боги избрали его. Когда-то боги любили и Сак Йуана, да прошло его время. Но сейчас он должен быть мудрым. Халач виник выше всех людей и ближе всех к богам, его почитают и слушаются, как никого из живущих. Так. Но халач виник – первый из воинов. А для воина превыше всего – долг. Перед богами, предками и священным обычаем. Так. И теперь сила Сак Йуана в том, чтобы отдать Циновку Ягуара более сильному.

– Да, – сказал он Уман Ик’Чилю. – Я исполню волю Творца. И пусть боги пошлют удачу – тебе и всем нам.

… Теперь, когда в руках Уман Ик’Чиля была судьба народа Красного Ягуара, он отправился к ахав кану. И спросил его:

– Услышит ли Ицамна наши слова, не откажет ли нам в удаче, если заклинать его будет тот, кто пожелал нарушить установленный порядок? И будут ли с нами в битве духи наших предков, если хранитель тайных знаний презрел обычай?

В ответном взгляде Верховного жреца не было прежней враждебности – лишь усталость. Он так сильно постарел за последние годы, что казался немощнее Сак Йуана.

– А ведь мы с тобой похожи, Уман Ик’Чиль, – негромко произнес он. Словно не слышал вопроса.

Уман Ик’Чиль изумился: почти невозможно было узнать в этом слабом голосе тот самый, что долгие годы призывал в Чак’Балам милость Ицамны. Неудачи выпили из него звучное величие, осталось лишь спокойствие – безразличного ко всему, тёмного, мрачного колодца… Но Уман Ик’Чиль выслушает Верховного жреца, из уважения к его острому уму и знаниям.

– Да, мы похожи, – продолжал, меж тем, Яш’Чун. – Немногие способны так умело использовать дары богов и собственную силу. Как и ты, я всегда хотел блага для Чак’Балама. Только благо мы понимаем по-разному… Ты держишься за обычай, по которому жили наши предки. Но время, Уман Ик’Чиль… Сколько двадцатилетий не менялся этот порядок? Даже русло Кехчунхи не столь постоянно… Правительница Имиштуна решилась на то, что следовало бы сделать нам. Лучшие наши мужчины погибают в сражениях с дикарями, которых голод заставляет раз за разом нападать на земли Чак’Балама. А ведь мы можем их нанять, тогда они будут воевать вместо нас. Я тоже, как и ты, любил послушать рассказы путешествующих торговцев: о городах и плодородных землях на севере, о красоте и богатстве народов, живущих на островах в море. Мы могли бы захватить всё это, и власть Красного Ягуара простиралась бы на такие края, о которых наши предки и не слышали…

Неожиданно для себя Уман Ик’Чиль почувствовал, как слова жреца захватили его воображение. И яд алчности начал одурманивать дух… Далекие земли, прекрасные острова… Но мечтания немедленно померкли, когда он подумал о цене. Народ Желтого Солнца, другие завоеванные города – они приняли власть Чак’Балама потому, что воины Красного Ягуара заплатили священную дань – своей кровью, своими жизнями. Но сила, порожденная жадностью, приведет за собой страх… И тогда…

– Нет! – твердо возразил он Яш’Чуну. – Даже меняя русло, река остается рекой. А то, что сделала правительница Имиштуна, то, что предлагаешь ты… Это изменит самую суть, исказит её. Священная кровь станет товаром в базарный день. Да, возможно, города наши будут процветать, храмы будут высоки и дворцы роскошны. Но мы уже не будем собой, наш дух сгниёт, как разлагающаяся плоть… Наш мир погибнет.

– Да как ты не понимаешь?! – воскликнул жрец с тихим отчаянием. – Наш мир обречен, если мы ничего в нем не изменим!

– Возможно и так, – спокойно ответил Уман Ик’Чиль. – Всё умирает. Даже всесильное время имело начало, а значит, когда-нибудь и оно закончится… Мир, который мы знаем, уйдет, чтобы дать жизнь новому. Но этот день далеко, незачем его приближать.

Яш’Чун Кан не ответил, и Уман Ик’Чиль ушел. А ночью Верховный жрец отдал богам всю свою кровь.

Новым ахав каном стал Текум Таш.

11. Цвет войны

Утреннее солнце – красное на синем. Как перья кецаля на головном уборе Уман Ик’Чиля. Как боевой раскрас воинов.

Чак’Балам провожает в поход достойнейших из мужчин. Ахав кан Текум Таш заклинает богов, призывая удачу. И Уман Ик’Чиль жертвует Ицамне свою кровь – как обещание богатых даров после победы. Рассыпаются капли, ярко вспыхивает огонь в ритуальных чашах. Творец принял дар.

Под неистовый бой барабанов отправляются в путь отряды Чак’Балама. Самые красивые украшения, самые яркие одежды сегодня у народа Красного Ягуара. Война – пиршество богов. Война – праздник воинов.

Лучшие из людей, что делят силу с богами и держат мир на своих могучих плечах. Воины. И ведет их Уман Ик’Чиль, он сегодня первый из лучших. На нем ослепляющие красотой перья кецаля, на нем грозный шлем ягуара. Кровью в его жилах – великая сила рода. Яркокрылыми бабочками – с ним духи предков. Солнцем в небе – воля Ицамны ведет его. Кто сможет противостоять?..