Текст книги "Синее пламя любви"
Автор книги: Делла Сванхольм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Во-первых, надо немедленно связаться с Андреем, во-вторых, с полицией. Нет, во-первых, с полицией, во-вторых, с Андреем, в-третьих… Она вдруг почувствовала себя совершенно бессильной и совсем старой, и в этой веселой толпе, в центре бурлящей Москвы, в ярком солнечном блеске Марина испытала такую неприкаянность, такое горькое одиночество, будто весь мир отрекся от нее.
У Марины вдруг отчаянно закружилась голова, и она бессильно опустилась на тротуар.
– Девушка, что с вами? – бросился к ней какой-то молодой человек. Но Марину так мутило, что она не могла сказать ни слова. Молодой человек смотрел на нее испуганно.
– Ничего, видимо, давление подскочило, – через силу прошептала Марина. – Сейчас я немного отдышусь и пойду…
– Нет, я вас не брошу и провожу до дома. А вообще-то вам нужно вызвать «скорую», – решительно сказал молодой человек. Похоже, это был один из бывших волонтеров эпохи борьбы с коронавирусом, привыкший помогать людям в сложной ситуации. И он, поддерживая Марину под локоть, повел ее вверх по Якиманскому переулку. Казалось, вся жизнь вытекла из молодой женщины за последние пять минут. И вместо цветущей, уверенной в себе Марины Гагариной по переулку медленно пробиралась почти старуха. А в голове билась неотступная мысль – «Что же делать?»
Но когда они вошли в ее квартиру и молодой человек бросился было к городскому телефону, чтобы звонить в «Скорую помощь», раздался пронзительный звонок. Марина вздрогнула.
– Я… сама возьму трубку, – произнесла она слабым голосом. И на негнущихся ногах приблизилась к телефону.
– Алло, это Алла, – услышала она ненавистный голос. – Приказываю: всех посторонних из квартиры убрать, никакой полиции, никаких шуток. Будем решать это дело между собой: только ты и я. Поняла? Ответь!
– Да, – еле слышно ответила женщина.
– Тогда всех прогони. Останься одна. Я жду у телефон. Даю тебе одну минуту.
Марина как безумная бросилась к молодому человеку и бормоча какие-то извинения, буквально вытолкала его из квартиры. И тут же кинулась обратно к телефону.
– Я – совершенно одна.
– Тогда слушай. Костик – в моих руках. Слышишь, как он плачет? Он боится, что ему будет больно. – В трубке раздался крик сына: «Мама, мама, я боюсь!»
Марина не могла дышать. Ей стало дурно.
А Алла продолжала:
– Ты помнишь, что я училась на ветеринара? Так вот, я могу холостить не только бычков. У меня в руках специальный инструмент. Чик – и твой сын, когда вырастет, если вырастет, никогда не будет мужчиной. Да и сейчас ему будет ой, как больно… Возможен болевой шок, и даже внезапная смерть… Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, – Марина беззвучно глотала воздух.
– Отчего же не просишь, не умоляешь? – жестко допрашивала Алла.
– Я прошу, я умоляю, – как в бреду повторила Марина. – Вы же любили моего сына!
– Я?! – Снежная Королева расхохоталась. – Хочешь знать правду? Я вообще не люблю детей. И если бы забеременела еще, то опять бы сделала аборт. Красивая женщина – вот самый желанный ребенок для мужа, ребенок, которого надо холить и лелеять всю жизнь. И любить. А дети – что? От них может испортиться фигура, они пищат, кричат, писаются, спать не дают. А вырастут – опять же проблемы… Их непутевые жены или мужья, их беспутные дети и так – до бесконечности. Нужно любить себя, милочка, и тогда все будет хорошо, – назидательно произнесла мучительница.
Марина поняла, что Снежная Королева просто свихнулась на собственной красоте. Но ей-то, ей надо спасать сына!
– Скажите, Алла, что я должна сделать, чтобы вы вернули мне сына? – дрожащим голосом произнесла она.
– Вот так-то лучше, – решительно сказала Алла. – Ты – а отныне я буду говорить тебе только «ты» – должна слушаться меня во всем. Поняла?
– Да.
– Тогда слушай: я знаю, ты – женщина порядочная, и слово свое держишь. Я верну тебе сына живым и невредимым, если ты поклянешься, что… Ты внимательно меня слушаешь?
– Да.
– Так вот. Что никогда не увидишь Андрея, что никому и никогда не расскажешь и слова об этом. – Тон Аллы стал еще более жестким. – И вообще исчезнешь из города!
– Клянусь, – крикнула Марина, ни секунды не колеблясь.
– Но и это еще не все. Я верну тебе сына только через неделю. Хочу подстраховаться. – В голосе Аллы прорезались какие-то издевательские интонации.
– Согласна, – хриплым голосом ответила Марина. Ее мутило. Ей не хватало сил даже спорить с ней. Только бы она ничего не сделала в Костиком!
– Вот и чудненько. Я сама тебя найду. Не плачь, Котик, тетя Алла пошутила, – и мучительница шмякнула трубкой.
Марина потеряла сознание. Сколько времени она провалялась на полу, Гагарина не знала. Она пришла в себя от шума. Кто-то отчаянно барабанил в дверь квартиры. Марина медленно поднялась и, ощущая боль в каждой клеточке своего тела, подошла к двери.
– Кто там? – Казалось, вместо нее говорил кто-то чужой.
– Это я, Инесса, референт Геращенко. С вами все в порядке? Откройте дверь, пожалуйста. Начальство вас разыскивает, а вы не открываете целый час… Там уже крик стоит в офисе, клиенты все телефоны оборвали, все зависло без вас.
Марина долго возилась с замком, потому что руки у нее дрожали и не слушались. Наконец, дверь поддалась.
Инесса стояла на пороге и смотрела на Марину – сначала с удивлением, а потом с ужасом.
– С вами все в порядке? Вы так странно выглядите…
– Кажется… наверное… я не знаю… – пролепетала Марина и снова потеряла сознание.
Она пришла в себя от запаха нашатыря и какой-то суеты вокруг. Это Инесса вызвала «скорую».
– Ну-с, милая дама, – произнес пожилой врач с белой бородкой, похожий на Айболита из стихотворения Корнея Чуковского. – Что это мы в обморок падаем? Мы же не кисейная барышня? Это у нас по счету какая беременность?
– Я беременна? – с ужасом спросила Марина и залилась слезами.
Жизнь, прекрасная как мечта, поманила ее и снова обманула. Но этот удар перенести было практически невозможно. Сейчас ее положение было даже хуже, чем когда погиб Алеша, ее муж. Пока что ей не вернули сына. Он – в руках безумной Аллы, а в том, что Алла безумна, Марина уже не сомневалась. Во-вторых, она никогда, никогда не увидит больше Андрея, не расскажет ему всей правды. И он никогда не узнает, что случилось, какую страшную роль сыграла Алла, чуть не надругавшись над Костиком и убив их любовь.
Андросов будет продолжать жить с этой Снежной королевой, и постепенно она – а хитрости и коварства ей не занимать – убедит его, что Марина ему просто приснилась, а лучше Аллы никого не было и не будет. И в-третьих, она должна бросить работу, которая ей так нравится и которая позволяет жить достойно, и бежать из Москвы. Исчезнуть, раствориться без следа, потому что так хочет Алла.
Но куда бежать и на что они с сыном будут жить, при условии, что Алла вернут его живым, Марина в этот день еще не знала. Она, как велел врач, приняла снотворное и провалилась в тяжелый сон без сновидений.
Спала она целые сутки. А когда проснулась, то приняла душ, выпила черный, крепкий кофе и села на диван. «Думай, Марина, думай, – повторяла она. – У тебя осталось всего шесть дней и ты должна принять единственно правильное решение».
Через час она уже звонила Лизке Суходольской, прося срочно приехать.
Суходольская как-то интуитивно все поняла и примчалась уже через полчаса. Несмотря на невозможные пробки на дорогах, о которых трубили в Яндексе и по всем новостям.
– Ни о чем не спрашивай, подруга, – начала Марина. – Все равно не скажу – могу погубить самых близких мне людей. Ты должна знать только одно: я уезжаю. Надолго. Найди мне хороших квартирантов года на три, не меньше. А там видно будет. Доверенность оформим на тебя, а когда я устроюсь, пришлю тебе адрес. Деньги с квартирантов будешь пересылать мне на карту. Разными суммами, чтобы не придралась налоговая. Квартплата и так списывается у меня с карты, а все счетчики пусть будут бесплатными, черт с ними! Завтра напишу заявление об уходе, и прощай, Москва!
Суходольская уставилась на нее. Ее губы вздрагивали от волнения.
– Я чувствую, что произошло нечто ужасное! – воскликнула Лиза. – И даже догадываюсь, откуда ветер дует. – Она стиснула руки так, что они побелели. – Но вопросов не задаю, понимая, что вы все – в опасности. Мой тебе совет – сходи в церковь, помолись, попроси помощи и защиты. Бог тебя не оставит! Бедная ты моя! – Она обняла Марину, крепко сжала – и почувствовала, как отчаянно, безумно колотится сердце Марины.
– Все, – хрипло вымолвила Гагарина, – иди…
Взяв у Марины паспорт, Лизка помчалась к знакомому нотариусу и приступила к оформлению генеральной доверенности. Там было перечислено все – и право сдавать квартиру, и производить в ней перепланировку и ремонт, и взыскивать арендную плату, и распоряжаться по своему усмотрению другим имуществом. Все возможные ситуации, какие только могут случиться в жизни. Вызвав Марину по мобильнику, Лизка дождалась, пока она распишется на гербовой бумаге, а нотариус официально удостоверит ее подлинную подпись и заставит расписаться в своей книге. Уплатив немалый сбор, Марина вышла из нотариальной конторы.
На пороге конторы сильный порыв ветра ударил ей в лицо, осыпая ее пылью. Она невольно зажмурилась.
– Я могу сделать для тебя что-нибудь еще? – спросила Суходольская дрожащим голосом.
Марина мгновение подумала, и отрицательно покачала головой.
– Ну, тогда пока! – Подруги крепко обнялись и расстались. Может быть, навсегда.
Марина поспешила на Большую Якиманку.
Руководитель «Ритма» Борис Геращенко сначала просто не поверил ей, когда она заявила, что хочет немедленно уйти. Он засыпал ее вопросами, пытаясь выяснить возможную причину ее недовольства… мусоля заявление Марины об уходе, он долго не подписывал его, обещая повысить зарплату, предлагая загранкомандировку в Дубай и другие прелести жизни. Но Марина была непреклонна. В конце концов, директор смирился и подмахнул ее заявление.
– Вообще-то я думал, что вы будете работать у нас лет десять, не меньше, – с грустью бросил он ей на прощание.
Марина замерла на пороге. Но она уже поклялась, что никому ничего объяснять не будет – это может повредить ее сыну. И, склонив голову, молча вышла из помещения фирмы.
Закупив в гастрономе «Перекресток» побольше продуктов и хлеба про запас, она вернулась домой, заперлась на все замки и отключила телефон. Ей оставалось ждать 5 дней.
Колесница жизни раздавила ее надежды, и они остались бездыханными в ее груди. И всю ночь, за исключением нескольких минут сна, ее грызла тоска одиночества и еще более – горькая мысль: «Я не увижу Андрея никогда».
Она слышала, как он колотил в дверь, умоляя открыть хотя бы на минутку. Но она как будто окаменела. Теперь она любила и ждала только сына. Она не думала о новой жизни, которая уже зародилась в ней, об их с Андреем ребенке. Она еще не решила, что будет делать с ним. Может, поступит так же, как когда-то Снежная Королева. Такая жестокая мысль, как ни странно, тоже иногда посещала Марина. Все ее силы, вся энергия, вся воля сейчас сконцентрировались на одном: дождаться Костика, и непременно живого.
Иногда ее посещала и другая мысль – а не обратиться ли ей в полицию? Но она тут же гнала ее от себя: как показывал горький опыт, в таких случаях заложники почему-то не спасались, а обычно погибали. Полиции в большинстве случаев доставался лишь холодный труп. А родственникам погибших – возможность ходить по судам и смотреть на весь этот цирк с осуждением преступников. Когда близкого человека было уже не вернуть, и видеть что-либо уже не хотелось…
Конечно, Марина не считала Аллу настоящей преступницей – это была скорее полусумасшедшая, сдвинувшаяся, свихнувшаяся на почве своего эгоизма и красоты баба. Но одна мысль о том, что Костику может быть причинен какой-то вред, приводила ее в оцепенение. И она категорически запрещала себе думать о полиции. Так будет безопаснее для Костика. Главное, чтобы он остался жив и невредим. А дальше – прорвемся!
Это и был материнский инстинкт. Пусть не совсем нормальный, пусть странный, пусть какой угодно. Марина просто делала то, что предписывала ей природа, которая заботилась о том, чтобы не прервался твой род.
Она жила все эти дни как бы машинально – что-то ела, как-то спала, проваливалась иногда в забытье, ходила по квартире, снова спала и слепо смотрела в окно, ничего не видя за стеклом.
И, наконец, наступил тот день, когда она включила телефон. И через час раздался звонок.
– Мы будем в три часа дня, – раздался голос Аллы, и трубка замолчала.
Ровно в три садистка появилась на пороге – веселая, ослепительно красивая. Кажется, она даже постройнела!
– Ну, милочка, – критически оглядела она Марину. – Какая же ты страшная стала! Теперь ты мне не конкурент. Забирай своего звереныша!
И она с дикой силой, которая иногда появляется у психически больных людей, толкнула на середину комнаты большую клетчатую сумку. В ней, боясь пошевелиться, сидел грязный и худой ребенок.
– Костик! – закричала Марина и бросилась к сыну.
– Чтоб завтра духу твоего не было в Москве! Иначе из-под земли достану, – крикнула Алла и исчезла. Только стукнули дверцы лифта.
Марина вынула Костика, который дрожал от страха, голода и слабости и осторожно, чтобы не сделать ему еще хуже, небольшими порциями стала поить его соком. Потом сварила жидкую кашку. И, наконец, налила ванну и тщательно вымыла ребенка. Костик ничего не говорил – он только судорожно всхлипывал. Но Марина и без слов понимала все, что он ей мог бы сказать.
В ту ночь они спали на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Они снова были вместе! А все остальное в тот момент не имело значения.
Глава 2. Таруса как убежище
Вечером следующего дня, когда город уже готовился ко сну, из дома 40 по Большой Якиманке вышли женщина и ребенок. Женщина подтащила два больших баула к машине с иногородними номерами, усадила на заднее сиденье ребенка, села сама, и машина исчезла в неизвестном направлении.
Прошло еще несколько недель. И когда в сотый раз Андросов заколотил в дверь Марины, она неожиданно открылась. На пороге стоял чернобровый мужчина с орлиным носом и внимательными глазами, которые пристально смотрела ни Андрея.
– Что вы здесь делаете? – набросился на него Андрей. – И где хозяйка квартиры, черт подери?
– Я – ее квартирант. Тигран Мамиконян, предприниматель из Армении. Привет вам из солнечного Еревана, – ответил мужчина. – А представитель хозяйки, Лиза, только что уехала, получив плату за июнь. В чем дело? У меня с ней нет никаких проблем. – Он пожал плечами, – И с полицией, кстати, тоже. У меня все в порядке и с регистрацией, и с паспортом. Мы с вами, кстати, граждане одного и того же Таможенного союза. Можно считать, в каком-то смысле – сограждане.
– Какая Лиза? Куда уехала? Какой Таможенный союз?! – закричал Андросов, изменяясь в лице. – Что вы такое говорите? Здесь никогда не было никакой Лизы!
– Вот ее телефон, – нахмурился армянин. – Звоните ей и разбирайтесь. У меня все законно. Так что меня в ваши игры не впутывайте. Я – честный коммерсант, у меня свой бизнес, а квартиру я снял по договору, как положено, – и Тигран Мамиконян захлопнул дверь.
Дозвонившись до Лизы по телефону, который ему дал господин Мамиконян, Андросов сразу выяснил, что эта Лиза – не кто иной как его старая знакомая и сослуживица Елизавета Суходольская, с которой он частенько сталкивался в коридорах Агентства. И одна из самых близких подруг Марины, насколько он помнил.
Но надежда что-то узнать умерла, не успев родиться. Ничего нового Суходольская ему не сообщила, как он ни старался у нее выпытать. Наоборот, женщина полностью запутала ситуацию! По ее словам, Марина Гагарина уехала в неизвестном направлении, дав Лизе Генеральную доверенность на ведение всех ее дел, и поручив ей сдавать свою квартиру. Деньги же от квартирантов Лиза должна была даже не передавать Марине из рук в руки, а просто переводить на карту. Никакого личного контакта… Якобы Марина именно так ей и велела делать.
Да, она уехала с сыном. С Костиком. И все-таки, куда? Почему?! И почему так неожиданно?
Лиза вроде бы не знала. Кажется, какой-то выгодный контракт. Не то в Калининграде, не то даже за границей. При всех нынешних сложностях с передвижениями по миру и с оформлением. Но это – только ее догадки, ничего конкретного Марина ей не сообщила. Не захотела? Не успела? Похоже, и то и другое. Но больше Лиза ничего не могла сказать.
Оба номера Марины, на которые Андросов когда-то привычно звонил, тоже молчали. Марина заблокировала обе сим-карты. Или просто не брала. «Абонент недоступен». Боже, как же Андрей теперь ненавидел эту механическую фразу!
Андросов сходил с ума от отчаяния и горя. Как Марина могла так поступить с ним, с их любовью? Взять – и вдруг бросить его, бросить все, уехать в неизвестном направлении. А какие красивые слова она говорила, обещала выйти за него замуж, родить детей…
Нет, все-таки женщинам верить нельзя. Все они – обманщицы и предательницы. Может быть, она просто нашла кого-то другого? И взяла и уехала к нему?! Тогда ее нежелание что-либо объяснить вполне объяснимо. В ее новой жизни он ей просто не понадобился бы. В такие мгновения Андросов был готов в бешенстве разбить все, что попадалось ему под руки – чашку, тарелку, пресс-папье.
Бессонными ночами он вспоминал их бурные ласки, объятия – и тогда готов был простить Марину за один только поцелуй. Может, с ней случилась какая-то беда? Она попала в какую-то ужасную историю? Или ее запутали, и обманом втравили в какое-то нехорошее дело? Но нет, тогда бы Марина не стала молчать, она бы обязательно попросила его о помощи и он бы сделал для нее все. Ведь он любил ее больше жизни!
«Ах, Марина, Марина, малышка моя! Что же ты со мной сделала? Как мне жить без тебя? Променяла меня на какой-то, пусть и выгодный, контракт? А теперь самой стало стыдно, вот и молчишь?» – мучительно размышлял Андросов.
В конце концов, не в силах больше выносить все это, он уволился из Агентства. Он и так уже почти перестал по-настоящему работать – все время думая о Марине, об их погибшей любви, строя какие-то догадки, которые все оказывались бессмысленными, не ведущими никуда.
Потом ему как-то позвонил приятель, и Андросова по его рекомендации взяли в пресс-службу крупной фармацевтической компании, сильно расширившей в последнее время свою деятельность, в том числе и за границей, в Азии и в Европе, и остро нуждавшуюся в новых сотрудниках. Но вскоре Андросова с треском выгнали оттуда – к тому времени он начал пить, пытался утопить свое горе в вине. А в крупной фирме, готовящейся в перспективе выйти на IPO, Initial Public Offering на Лондонской бирже, это совершенно не терпели. Как, впрочем, и во всех других – больше никаких предложений о работе, кроме разве что совсем унизительных, Андросову не поступало.
Впрочем, деньги у него пока имелись, сохранялись старые накопления, отложенные и в банке, и на инвестиционных счетах, которыми он в свое время серьезно увлекался, и он пытался развеяться и как-то позабыть о Марине. Забыть в обществе доступных женщин. Так, как это всегда делали мужчины до него – и будут делать и после.
Как ни странно, таких женщин оказалось довольно много – это были и профессиональные жрицы любви, прибывшие в Москву из Самары и Новосибирска и Кишинева, и иногородние дамочки, мечтавшие выйти замуж за обеспеченного человека с квартирой в Москве, и москвички, которым опротивело их одиночество и хотелось общества интеллигентного человека. Кое-кто помнил Андросова и по его журналистской деятельности. А поскольку в последнее время многие газеты и журналы позакрывались, и их редакции опустели, то Андросов частенько оказывался в постелях журналисток и редакторш, сталкивавшихся с ним в коридорах Агентства, и до сих пор находившихся под впечатлением от его тогдашнего шарма – сильно, впрочем, потускневшего.
Но ни вино, ни женщины, которых он менял теперь очень часто, гораздо чаще, чем когда-либо в своей жизни, не помогали. Его все равно душила тоска. Он ощущал ее, как физическую боль, как астму – ему трудно было дышать. Знакомая, острая, ноющая боль постоянно подступала, сжимала грудь и горло. И в душе его оставались щемящая тоска и боль – безнадежные и, похоже, неизлечимые.
И однажды его увезли на «скорой» в Первую градскую больницу: в 43 года этот красивый, спортивный мужчина, совсем недавно выглядевший на 30 лет, заработал обширный инфаркт.
Это установили врачи в приемном покое больницы. Первичный осмотр показал, что дело плохо – Андросов не ощущал ничего, кроме сильной сдавливающей боли за грудиной, а участок миокарда уже полностью подвергся некрозу, омертвел. Андрею срочно сделали компьютерную томографию, и глава бригады хирургов, опытнейший Казбек Асланович Кабардинов, сказал:
– Плохо дело, очень плохо. Боюсь, мы этого джигита уже не вытянем…
Тихий провинциальный городок Таруса раскинулся на живописных холмах и вдоль оврагов на берегу Оки. Он утопал в зелени садов и запахах цветов, когда летней душной ночью сюда на машине прибыла Марина Гагарина. Она вынула спящего Костика и внесла в дом. Несмотря на позднее время, в доме горел свет. Их ждали.
Посмотрев на ребенка, Беата Станиславовна Лещинская всплеснула руками.
– Матка Боска! Что сделали с ребенком?
– Потом, потом, Беата Станиславовна! – Марина с трудом перевела дух. – А сейчас мы будем спать, мы очень измучены.
– Уж я-то вижу, – горестно покачала головой полька. – И прошлогодний отдых вам не впрок. Только 9 месяцев назад вы уезжали от меня крепенькие, как грибы-боровики, а сейчас что? Скелеты и то краше выглядят!
– Ну, будет вам, будет, я и так еле на ногах стою, – пробормотала Марина.
И она рухнула в чистую, пахнущую свежестью постель. Уже проваливаясь в сон, она подумала: «Этот дом и эта постель – мое прибежище на долгие годы. Что-то с нами будет?»
На следующее утро их ожидало на завтрак парное молоко, теплый хлеб и омлет. Костик попробовал всего по чуть-чуть, и снова, как подкошенный, упал в свою постельку.
А Беата Станиславовна пригласила Марину на веранду. Там, в красивой белой вазе стояла фиолетовая махровая душистая сирень, рядом с вазой колыхались белоснежные занавески. Марина подошла к окну. Небо было высокое и ярко-синее. И на веранде царил безмятежный покой. Это был рай. «Какой контраст по сравнению с тем, что происходило последние семь дней, – подумала Марина. – Я побывала в аду. И не знаю, как это все отразится на психике ребенка».
Она забарабанила пальцами по подоконнику:
– Беата Станиславовна, мой рассказ будет долгим и очень тяжелым.
– Не забывай, дорогая, что я – акушерка. Привыкла к долгим и тяжелым родам. И не все они кончаются рождением ребенка. Я видела и смерть, – тихо произнесла пожилая женщина.
Марина отошла от окна и бессильно опустилась в плетеное кресло.
– Это началось… год, да, год назад, – сказала Марина, точно удивляясь сама себе. – Извините, но у меня за последнее время все в голове так перепуталось, что кажется, будто прошло сто лет, и я уже древняя старуха.
Беата Лещинская сделала жест – мол, продолжай.
– Итак, я шла на работу, как вдруг из магазина выбежал мужчина и помчался к своей машине, которую пытался вскрыть вор-барсеточник. Он случайно сбил меня с ног. Я упала, очки разбились. Почти. Он хотел отнести их в ремонт, но я отказалась – этот мужчина показался мне тогда нахалом, и я даже не рассмотрела его как следует. А он меня запомнил. Оказалось, что он – большой начальник, недавно принят на работу в наше информационное Агентство на Зубовском бульваре. И увидев меня на работе, снова стал рассыпаться в извинениях. Понимаете, он много лет проработал переводчиком в ООН и был вежлив до противности. И до того доизвинялся, что рассказал об этом случае жене, и она упросила его пригласить нас с Костиком на обед – в порядке компенсации материального и морального ущерба, как он тогда сказал. Жена у него оказалась красавицей, прямо голливудская кинозвезда. Хотя на самом деле – доярка из Холмогор.
Марина надолго замолчала. Даже простое упоминание об Алле вызывало в ней боль и гнев. А ведь предстояло еще столько рассказать!
Беата Станиславовна не торопила, понимая, что произошла страшная трагедия. Она спокойно сидела в кресле, аккуратно сложив руки на коленях. Только глаза ее поблескивали.
– Эта жена – а ее зовут Алла – казалось, поначалу полюбила нас, особенно Костика. Особенно Костика, – Марина зарыдала в голос и начала раскачиваться в кресле.
Беата Станиславовна быстро встала, подошла к буфету, накапала что-то в рюмочку и заставила Марину выпить. Через несколько минут молодая женщина немного успокоилась.
– Своих детей у нее не было. Она говорила, что страстно их желала, и теперь очень страдает. И даже плакала при мне. А я ее успокаивала. И разрешила играть с сыном – я видела, как он ей понравился. И Костик очень к ней привязался. К ней и к ее замечательной таксе. В общем, казалось, что мы подружились. – Марина нервно усмехнулась, – Я ей так полюбилась, что она даже захотела выдать меня замуж за своего племянника. Буквально из кожи вон лезла ради этого. Но вы же знаете, я не собиралась замуж! И тут Алла начала сердиться. Она даже не старалась скрыть своего раздражения. И мы стали встречаться все реже и реже. А потом ее муж, ну, тот, который меня толкнул на улице, подвез меня до детского сада. В машине что-то случилось, и он, и я, и мы…
– Что же вы сделали? – спросила Беата Станиславовна.
– Понимаете, когда мы мчались, чтобы побыстрее добраться до детского садика, Андрей чуть не задавил старушку. Правда, она сама бросилась под колеса. Но он резко затормозил, я на него упала и, и… – начала запинаться Марина и покраснела.
– И вы поняли, что любите друг друга, – проницательно заметила полька.
– Нет, тогда мы этого не поняли, – честно призналась Марина. – Или не захотели понять. Но нам стало как-то неловко общаться друг с другом. Не было прежней естественности, непринужденности. Мы словно дошли до какой-то черты и остановились перед ней, и надо было или переходить эту черту, или резко пятиться назад… в общем, все стало совсем сложно. Никто из нас не мог сделать шаг ни вперед, ни назад.
– Так бывает. Это только говорят, что человек – по природе решительный, и хозяин своей судьбы. Какой хозяин… Некоторые даже вон картошку вырастить не умеют, – фыркнула Лещинская.
– В общем, мы как-то долго снова не общались. А потом он однажды пришел ко мне и рассказал, что узнал о жене страшную новость: оказывается, она от него забеременела, но тайно сделала аборт, так как панически боялась испортить фигуру. А той женщине, своей подруге, которая по секрету все это устроила, поклялась, что вынуждена на это пойти, поскольку у мужа, мол, в роду все – шизофреники. И она не хотела иметь больных детей.
– Ничего себе! – присвистнула Лещинская.
– И Андрей, ее муж, – снова покраснела Марина, – решил развестись с ней, потому что наконец понял, что она много лет ему лгала. Он был раздавлен этим сообщением и очень страдал. Я пыталась его утешить, я сама была в шоке от происшедшего, это вообще не укладывалось у меня в голове, и вот мы…
Она замолчала, не в силах выговорить ни слова. Ей вдруг стало жутко стыдно.
– В общем, мы стали любовниками, – наконец произнесла она. – Нам было так хорошо друг с другом! Я и не знала, что можно так хотеть мужчину и получать такое наслаждение от него. Но нет, это была не только физическая любовь, самая фантастическая на свете. У нас было и родство душ, интересов, увлечений. Даже мыслей. Мы стали одним целым, я не могла без него прожить и дня, и часа. Что бы я ни делала, где бы ни находилась, в мозгу стучала только одна мысль: «Андрей, Андрей, люблю, люблю, хочу, хочу», – и Марина унеслась мыслями в то прошлое, где они с Андреем были счастливы.
За окном, в глубине сада, мелодично пел свою трель невидимый дрозд.
– Вот вы акушер, опытный гинеколог… а знаете ли вы, что можно испытать оргазм только глядя на руки любимого мужчины? – через минуту смутила она своим вопросом немолодую польку. – Когда он только ко мне приближался, во мне взрывались тысячи молний, и я истекала соками. Я могла умереть за него, а он – за меня.
– Да, такое бывает, но редко, – задумчиво сказала Беата Станиславовна, – Я верю, девочка, что ты полюбила.
– Да, я люблю Андрея, люблю безумно, я умираю от любви. Но я его никогда не увижу. Н-И-К-О-Г-Д-А! – с отчаянием прокричала Марина.
– Почему, милая? – пыталась успокоить ее хозяйка.
– Потому, что его жена похитила Костика, – и Марина буквально затряслась от ярости и горя. – Это называется – киднеппинг. Раньше я только в фильмах такое видела. И в книгах. Она грозила надругаться над ним. Она когда-то училась на ветеринара, умела холостить быков. Ну, вы понимаете… – Лицо Гагариной исказилось.
Полька онемела. Такого рассказа она не ожидала, хотя с самого начала готовилась услышать нечто страшное.
– И я скажу тебе: это не женщина – а чудовище, – наконец обрела она дар речи.
– Она продержала Костика целую неделю в подвале или в какой-то квартире… или даче. Не кормила и запугивала. И только позавчера вернула его мне. Но в обмен на страшную клятву никогда больше не встречаться с Андреем и покинуть Москву, – на глазах молодой женщины показались слезы.
Полька подошла и порывисто обняла ее за плечи:
– И ты, конечно, дала эту клятву?
– Да, я же – мать. Наверное, не самая плохая мать. Я не могла слышать крики Костика по телефону. – Теперь слезы текли по щекам Марины ручьем. – И представлять, что она делает с ним. Он же совсем маленький…
– Ах, она негодяйка! Ах, садистка! Но Бог накажет ее! Поступить так с ребенком! Который к тому же был к ней так привязан, – убежденно сказала Беата Станиславовна.
– Может быть, – мрачно сказала Марина. – Но мне от этого не легче.
– А Андрей ничего не знает? – спросила после небольшой паузы старая полька.
– Ничего. Он не знает даже, что я – беременна от него, – вырвалось у Марины. – О, Господи, за что мне такие страдания!
Вновь наступила тишина. Слышно было, как тонко чирикали в саду неутомимые трясогузки, незаметно присоединившиеся к дрозду.
– И что ты собираешься делать? – спросила акушерка.
– Сначала хотела сделать аборт, как когда-то то сделала Алла. – Марина стиснула руки. – Но потом подумала, что это – подло, ребенок ведь ни в чем не виноват. И все же, я пока окончательного решения не приняла. Пока надо как-то жить. А главное – вывести Костика как можно скорее из этого состояния.
– Да, он находится в шоке, – подтвердила Беата Станиславовна. – Но я завтра посоветуюсь с нашим местным психиатром. – Она улыбнулась, – Это – молодой специалист, прибыл к нам из Калуги, полон прогрессивных идей. Пожалуй, именно он и сможет помочь. Да, я поговорю с ним завтра же. Никому не афишируя это, конечно, – твердо заключила полька и добавила: – А ты пока иди в постель и спи, сколько твоей душе угодно. Только перед этим выпей настой. Там боярышник, душица и пионы: хорошо помогает и химии никакой. Я его тебе уже приготовила, вот он, на буфете. А завтра пойдем на Оку. Погуляем, подышим нашим тарусским воздухом. Утро вечера мудренее, ведь так гласит поговорка.
