Текст книги "Церемония (ЛП)"

Автор книги: Darwin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он – секс с Малдером – определенно отличался от того, что довелось испытать Скалли в объятиях других мужчин. Да и сама она словно бы стала другой. И не могла поверить, что они провели столько лет, не прикасаясь друг к другу так, как касались сейчас. Умом Скалли понимала, что все эти годы закономерно вели их к сегодняшнему моменту, что все сложилось настолько идеально именно благодаря уникальной комбинации тех основ, из которых состояла их жизнь – необходимости идти вперед, раскрывать все новые и новые тайны и безоговорочного, укрепляющегося, несмотря ни на что, доверия. Но все равно, лежа под конец дня обнаженной в постели Малдера, она часто испытывала какое-то неприятное, назойливое чувство горечи и сожаления, будто каждый вечер на протяжении долгих лет пыталась приготовить на ужин тушеную говядину без самой говядины.

Кажется, проходит не менее часа, целиком посвященного безумным жадным поцелуям, прежде чем Малдер расстегивает одну за другой пуговицы на блузке Скалли, и, сняв с нее лифчик, накрывает ладонями грудь, наслаждаясь ее мягким, податливым весом. Скалли вспоминает, что ей следовало бы остановить его, но не делает этого, а он уже перекатывает ее соски между пальцев, а потом легонько трет подушечками чувствительные кончики – так медленно, что она всерьез опасается сойти с ума, Она заворожена его затуманенным, отстраненным взглядом, тем, как его большие руки двигаются под ее блузкой, как его язык скользит между ее губ, смачивая их. Тем, как непринужденно, бездумно, без малейшего напряжения он справляется со всеми этими задачами одновременно, будто за них отвечает только древнейшая, наиболее архаичная часть его мозга, доставшаяся в наследство от животных предков.

Когда он наклоняется и берет сосок в рот, ее голова идет кругом от дразнящих движений его языка, а клитор послушно отзывается на каждое прикосновение. Он мягко прикусывает сосок зубами, а она, сдавленно захныкав, выгибается ему навстречу, и ее ноги скользят по матрацу, пытаясь найти точку опоры. Она слегка поднимает голову и, словно почувствовав это, он тут же открывает глаза и внимательно смотрит на нее. Ее сосок все еще у него во рту, его язык скользит по коже, словно стремясь успокоить. Они обмениваются полным нежности взглядом, хотя их глаза лихорадочно горят от страсти. Она протягивает руку и смахивает прядь волос с его лба. Он по-прежнему смотрит на нее – пристально, неотрывно, а потом снова принимается осторожно покусывать ее сосок, и она медленно, безжизненно закрывает глаза, стремясь показать ему, что она чувствует, как тяжело, почти невозможно ей выносить то, что он делает с ней.

Когда Скалли постепенно и неохотно возвращается в реальность, ее грудь все еще окутана теплой влажностью его рта, а пальцы Малдера под ее блузкой играют с кружевным краем белья. Она мгновенно открывает глаза и хватает его за запястье, чтобы остановить. В его взгляде – безмолвный вопрос.

Скалли внезапно начинает волноваться, и в горле тут же пересыхает, хотя еще минуту назад она не испытывала подобных затруднений. Она должна сказать ему кое-что, но не может допустить, чтобы в этот момент его он продолжал глядеть на нее в упор, и поэтому придвигается ближе и шепчет ему на ухо:

– Помнишь, как я вчера закатила небольшой скандал из-за отчета о расходах. Ну, когда ты еще пробормотал, что у меня, должно быть, ПМС?

Он отодвигается и удивленно смотрит на нее.

– Полагаю, мне лучше воспользоваться пятой поправкой и промолчать.

Она улыбается.

– Ты не ошибся. Это был ПМС.

Малдеру, чья острота восприятия притуплена из-за недостатка притока крови к мозгу, требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что к чему.

– Ааа… – понимающе тянет он. – То есть можно смело предположить, что сегодня у тебя его уже нет?

– Именно так.

– Стало быть, остался только МС , Скалли? – спрашивает Малдер, резко выпрямляясь и комично изображая паническое выражение на лице. – Как-то непохоже.

Она легонько прикусывает кожу на его руке, делая вид, что возмущена, хотя на самом деле благодарна за эту неуклюжую шутку. Ее неловкость постепенно улетучивается. Изначально она планировала просто поехать домой и заснуть рядом с Малдером, хотя бы раз не дав воли своему неуемному сексуальному желанию. Однако поцелуи завели их так далеко, что довольно скоро она вычеркнула один за другим все пункты своего плана, не придумав взамен ничего нового. Но все это время неотвратимость грядущего объяснения не давала ей покоя, как застрявший в туфле камушек.

– Так что? – спрашивает он и ложится рядом, опершись на локоть и окидывая ее взглядом с головы до пят. – Пообнимаемся еще немного, а потом отправимся на боковую?

– Было бы неплохо, – соглашается она. Так оно, в общем-то, и есть. Проблема только в том, что теперь, после этой страстной прелюдии, «неплохо» едва ли ее удовлетворит. Страсть разгорячила Скалли настолько, что кожа горит огнем так, будто через нее пытаются прорваться тысячи осколков стекла. Она никогда не занималась сексом во время менструации, да и не испытывала особого желания. Но когда Малдер наваливается на нее всем телом и припадает к ее рту, когда его напряженный пенис упирается ей в бедро, низ живота буквально сводит от возбуждения. Боже… А потом комната начинает кружиться, и в следующий момент она уже сидит на нем сверху, яростно целует его, жадно впивается в его губы, трется об него. Она перекатывается на бок, запуская руку ему под майку – так быстро и резко, что ощутимо толкает его прямо под ребра. Он вздрагивает, когда ее пальцы, задевая жесткие волоски на животе, опускаются ниже, к пряжке ремня, и проникают под резинку его трусов, а тыльная сторона ее ладони случайно касается нежной кожи на головке члена.

– Скалли, – резко выдыхает он, хватая ее за запястье.

– Что? – одурманенная, опьяненная желанием, рассеянно отзывается она, моргая, как будто только что очнулась от спячки.

– Может, стоит сбавить обороты, если мы собираемся хоть немного поспать?

– Прости, – говорит она, сползая с него.

– Не стоит, – отвечает он и грустно усмехается.

Они лежат рядом, держась за руки и дыша так тяжело, словно только что пробежали марафон. Стараясь придерживаться уговора, Малдер встает и переодевается в спортивные штаны, сбрасывая одежду с такой поспешностью, будто она жжет ему кожу, а потом идет на кухню и залпом выпивает стакан воды.

Пока он бродит по квартире – выключает свет, чистит зубы, закрывает двери и кормит рыбок, Скалли переодевается в пижаму и готовится ко сну. Когда через несколько минут они снова оказываются вместе в постели, он поворачивается к ней и, обхватив ее обеими руками, целует в лоб. Устраиваясь у него на груди, она подгибает колени, случайно задев при этом его все еще твердый член. Они оба тихо смеются, и она решает не менять позу.

Малдер зевает, и его дыхание постепенно становится ровнее, а Скалли пытается силой воли заставить свою кровь течь по жилам с нормальной скоростью и наконец успокоиться. Но, не вытерпев, быстро касается его губ, срывая еще один поцелуй. Он открывает глаза и сонно целует ее в кончик носа, а потом наклоняется и шепчет ей на ухо те самые сладкие слова – то, что они так долго хранили в секрете, то, что знали долгие годы, но так редко озвучивали. То, что не должны были бы чувствовать, но чувствуют все равно. Она кивает ему, и он желает ей спокойной ночи.

Скалли прижимается к нему, трется подбородком о его теплую кожу. Ее губы, словно по своему собственному почину, оставляют отрывистые, но настойчивые поцелуи на его груди, как дорожку из светящихся камушков, которые, если она потеряется, помогут отыскать путь назад. Скалли опускается все ниже, туда, где под кожей прослеживаются уже не жесткие контуры ребер, а твердые мышцы живота. Ее поцелуи становятся более влажными, частыми, предполагающими продолжение, причем вполне однозначное.

– Скалли?

Вместо ответа она обводит языком его пупок.

– Скалли?

Зачем он к ней пристает? Разве не видит, что она занята?

– Ммм? – нечленораздельно отвечает она, не желая тратить драгоценное время на слова.

– Что ты делаешь?

Скалли все-таки отрывается от своего занятия и, вздохнув, обдумывает его вопрос, а потом чуть приподнимается.

– Пытаюсь дойти до третьей базы.

Он смеется, прищурившись и весело глядя на нее. Бейсбольные метафоры всегда способны вызвать улыбку на его губах. Отрадно, что сегодня ей хотя бы удалось его развеселить.

Скалли с наслаждением проводит руками по мягким изгибам его тела и вдруг понимает, что хочет провести так остаток жизни – смотреть на него, спать, прижавшись к нему – так, чтобы волоски его груди щекотали ее кожу. Всегда.

Очевидно, желание получить долгожданную разрядку лишает ее разума. Она все крепче льнет к нему, сжимает зубами его сосок и слегка прикусывает его.

– Если сделаешь так еще разок, Скалли, я смогу забивать гвозди без помощи молотка как минимум до полудня.

– С этим я вполне могу тебе помочь.

Она дотягивается до шнурка на его штанах. Больше ради себя самой, чем ради него, она хочет взять его член в рот и занять себя чем-то ощутимым, чтобы успокоить свое неуемное желание, хочет прижать его твердую плоть к своей щеке, как прикладывают лед к синяку.

– Намереваетесь получить свое, ничего не дав взамен, агент Скалли?

Он убирает ее жадные руки со своего тела и отстраняется, целомудренно прикрывшись одеялом.

– Мне кажется, я уже дала тебе все, что только можно, Малдер.

– Мне прекрасно известно, как искусно ты могла бы разрешить мою маленькую проблемку, Скалли. Самому не верится, что я это говорю, но, думаю, будет справедливо, если мы оба отойдем ко сну одинаково неудовлетворенными.

Скалли недовольно стонет и перекатывается на живот.

Малдер сразу же наваливается на нее, как профессиональный боец, делающий попытку удержания, и когда он вдавливает ее в матрац, не давая пошевелиться, она вновь поражается тому, как приятно ощущать на себе вес его тела.

– Ты сегодня на удивление возбуждена, да, Скалли? – шепчет он, выдыхая слова ей в ухо.

Она кивает.

– Значит, у нас такое правило: никакого секса во время месячных?

Она пожимает плечами.

– Но не окончательное, да? – В паузах между фразами он целует ее в затылок и трется носом о нежную кожу возле самого уха. – Тебе будет больно?

Скалли качает головой. На самом деле она знает, что оргазм во время менструации помогает снять спазмы, хоть и не собирается прямо сейчас вдаваться в медицинские детали этого процесса.

– Ты просто никогда этого не делала?

Она кивает.

– Потому что могу смело тебе заявить, что мысль об этом вовсе не кажется мне отвратительной. Совсем.

Она задерживает дыхание.

– На самом деле, даже наоборот.

– О, Малдер, – говорит она приглушенным из-за подушки голосом. – Мне все же кажется, что лучше не стоит.

– Почему? Ты же не отшатываешься в ужасе от проявлений моей физиологии? Почему я должен?

– Это… другое. Будет грязно. И постельное белье…

– У меня полно белья.

Она вытягивает шею и, оглядев комнату, скептически поднимает бровь.

– Ну ладно, не полно. Но где-то точно валяется еще один комплект. Может, даже чистый.

Она улыбается и чувствует, как улыбается он: его губы слегка щекочут ее шею, справа от шрама.

– Можно взять полотенце и подложить его, если ты так переживаешь. Потом закинем его в корзину и запрыгнем в душ. Закончим день так же, как начали.

С каждой минутой его доводы кажутся ей все более убедительными. Хотя, возможно, дело вовсе не в них, а в том, как крепко его пах прижимается к ее ягодицам. Пока они разговаривали, она слегка раздвинула ноги и теперь приподнимается на коленях – так, чтобы почувствовать даже сквозь ткань пижамы, как его член, почти не сдерживаемый тонким материалом свободных штанов, скользит по припухшим от возбуждениям половым губам. Их тела, как обычно, ведут свой собственный, отдельный разговор.

– Я же знаю, что ты не брезгливая, Скалли.

– Такие вещи просто слишком… интимны.

– Поэтому я и настаиваю.

Скалли задерживает дыхание, когда головка его члена задевает ее клитор. Малдер, почувствовав, что попал в самую точку, замирает, с прицельной точностью надавливая на нужное место. И это действует куда убедительнее, чем любые его слова.

– Ты уверен? – спрашивает Скалли.

В ответ Малдер начинает двигать бедрами еще более интенсивно. Она раздвигает ноги пошире и чуть приподнимается – так, чтобы увеличить площадь соприкосновения. Головка его члена то и дело с невыносимой непредсказуемостью касается ее клитора, и испытываемые ею ощущения настолько восхитительны, что Скалли уверена: этого ей вполне хватит, чтобы кончить, если он продолжит в том же духе и установит более-менее устойчивый ритм.

Его кулаки вжаты в матрац по обеим сторонам от нее с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Наконец Малдер отвечает – хриплым, сдавленным от возбуждения голосом:

– Скалли, я настолько уверен, что готов тебя умолять. Прошу тебя, пожалуйста. Если бы ты знала, как я хочу тебя раздеть…

Она чувствует, как ее ухо обдает горячим дыханием, а потом Малдер принимается двигаться еще быстрее и резче, с каждым толчком все сильнее прижимаясь к ней. Его пальцы уже расстегивают пуговицы на ее пижамных штанах, и он нетерпеливо пытается стянуть их.

– Прошу тебя, Скалли, – на одном дыхании шепчет он. – Давай займемся любовью.

Она стремительно выскальзывает из-под него и исчезает в ванной, где больше не слышит его лихорадочного бормотания. Чертовы месячные. За последние несколько лет она успела возненавидеть эту кровь и эту боль – бесполезную войну, которую ей придется вести еще не один год без надежды когда-либо выиграть. Но теперь, после того, как за последние несколько недель ее любовник бессчетное количество раз извергал семя в ее лоно, Скалли начало казаться, будто ее бесплодие неминуемо исчезнет и однажды, так или иначе, это семя непременно зародит внутри нее новую жизнь. В те минуты, когда она не боялась быть честной с собой, Скалли приходилось признать, что в глубине души она всегда верила: когда-нибудь, каким-нибудь неведомым образом чудо обязательно произойдет. Но в любом случае сейчас было не самое неподходящее, точнее – самое неподходящее время для того, чтобы заводить детей. На самом деле, если бы существовала хоть какая-то вероятность, что ее услышат, Скалли велела бы всему человечеству отбросить все мысли о размножении, пока не минует нависшая над ним опасность. Но в то же время сама она не могла не думать о том, что произошло бы, как бы изменилась их жизнь, если бы она бы забеременела …

Поэтому темное пятно крови, которое она обнаружила днем, стало ожидаемым, но от этого не менее болезненным разочарованием. В очередной раз ее гипотетическая потеря стала реальной. Скалли позволила себе всплакнуть в туалете, но потом решительно взяла себя в руки и, приняв три таблетки обезболивающего, вставила тампон, умылась и почти успела вернуть себе привычно невозмутимый вид к тому моменту, когда Малдер вернулся в офис с сэндвичами.

Сбросив пижаму, она аккуратно складывает ее и, избавившись от тампона, берет полотенце из стопки белья на полке. Она вся намокла, а внутри все распухло от возбуждения. Скалли вдруг изумляется тому, что в самом деле собирается это сделать. Секунду-другую она почти готова образумиться и снова одеться. Но что-то останавливает ее. Может, глубоко затаенное желание хотя бы таким образом «забыть» о менструации, сделать вид, что ее нет. Или она просто сходит с ума от желания заняться сексом. А вероятнее всего, и то, и другое сразу. Скалли выпивает стакан ледяной воды и, укрепившись в своей решимости, оборачивает полотенце вокруг талии и нерешительно распахивает дверь в темный, наполненный прохладой коридор.

Когда она снова заходит в спальню, Малдер, доселе лежавший под одеялом, отбрасывает его одним движением, словно приглашая ее в постель, а заодно демонстрируя свое обнаженное тело. Его возбужденный член недвусмысленно торчит, резко выделяясь на фоне темных лобковых волос. Он предлагает ей себя, выставляет напоказ, чтобы она не чувствовала себя такой уязвимой. В Малдере всегда будет жив психолог. А еще – эксгибиционист. Что Скалли, в общем-то, полностью устраивает. Она никогда не отважилась бы признаться ему, да и кому-либо еще, как ей нравится его пенис. Ее больше не удивляет и не смешит тот факт, что многие мужчины дают своему детородному органу ласковые прозвища. Даже будучи неотъемлемой частью Малдера, он словно живет своей собственной жизнью, обладает своим собственным характером. Если бы ей пришлось рисовать портрет Малдера, она начала бы именно с этой части его тела, в которой по-прежнему проявлялись те черты, которых, как ей иногда казалось, уже лишился ее обладатель, – энергичность, неутомимость, жизнестойкость.

– Скалли, – говорит Малдер, слегка качая головой. Он умеет произносить ее имя тысячью разных способов, и сегодня в нем заключены обожание, любовь, восхищение. Она осторожно ложится на спину, а Малдер развязывает полотенце и аккуратно расстилает его на постели, окидывая долгим взглядом ее тело, а потом прослеживает кончиком пальца линию ее скул. Его движения неторопливы, и в приглушенных сумерках спальни кажется, что его руки, как кометы, оставляют за собой искрящиеся следы. Скалли на секунду задумывается: быть может, Малдер излучает свой собственный свет, как делают, если верить ученым, некоторые камни, скрывающиеся в недрах земли? Быть может, он принес этот свет с собой из мрачных подземных глубин?

Она опускает руку и обхватывает ладонью его член, подушечкой пальца очерчивая круги возле самой уретры, распространяя капельки влаги по нежной, тонкой, как бумага, коже. Он дышит глубоко, но неровно. Ее все еще мучает желание коснуться губами головки, но она не хочет делать резких движений.

– Никаких акробатических этюдов, – предупреждает Скалли. Она все еще держит его член в руке, и ее слова звучат одновременно как обещание и как угроза. Ей никак не удается расслабиться до конца и страшно лишний раз пошевелиться.

– Конечно, – искренне соглашается Малдер, энергично кивнув. – В этом нет необходимости. Тебя и меня вполне достаточно. Только ты и я. Только мы.

Он вновь целует ее, в сотый раз за сегодняшний вечер, но теперь – особенно нежно. Его губы такие мягкие, такие чувственные, что Скалли одновременно хочется и расплакаться, и дать волю своей страсти, не сдерживая себя.

Малдер ложится на нее, и она раздвигает ноги, чтобы впустить его. Он сжимает ее лицо в ладонях, а она, опустив руку, направляет его член.

– Ооо… – только и произносит он, проникнув внутрь. Этот блаженный стон – явное преуменьшение и не выражает даже сотой доли того, что они ощущают. Скалли поворачивает голову, с трудом сдерживая дрожь наслаждения. И она знает, что он чувствует то же самое, чувствует, как исключительно хорошо им сегодня ночью, как напряженные от желания стенки ее влагалища охватывают его член с идеальным сочетанием мягкости и упругости. Она упирается коленями ему в бока, и Малдер медленно двигается, не отрывая от нее взгляда.

– Ска… – это все, что он может произнести, и его глаза затуманиваются. Сильное возбуждение сделало ее влагалище как никогда чувствительным, и она с особенной остротой ощущает каждый миллиметр скользящего внутри нее члена, от основания до края утолщенной головки. Она оборачивает ноги вокруг талии Малдера, скрестив лодыжки, чтобы не дать ему отстраниться слишком далеко. В ответ он хрипло стонет и исступленно целует ее в губы. Скалли почти ожидала, что секс сегодня будет немного болезненным, но не чувствует даже намека на боль. Напротив, все кажется идеальным, словно они сумели выбрать тот единственный, уникальный ритм, в котором могли бы заниматься любовью часами.

Она смотрит вниз, туда, где соединяются их тела, где его член выходит из нее, покрытый темной кровью. «Мы все равно что женаты», приходит ей в голову. Супруги без обряда венчания. Она отреклась ради него от дома, от своей семьи. А он, у которого никогда не было дома, отказался от самого себя, чтобы быть вместе с ней: отбросил свой вечный, почти рефлекторный цинизм, служивший ему защитой, обнажил перед ней свою душу, несмотря на то, что это, несомненно, вселяло в него страх. Подумав об этом, Скалли вдруг нестерпимо хочет, чтобы он вошел в нее как можно глубже.

– Малдер, – выдыхает она, уткнувшись ему в плечо.

– Ммм, – отвечает он, слегка прикусывая кожу на ее шее.

– Посмотри на меня.

Он поднимает голову.

– Я хочу быть сверху.

– Без проблем, – кивает он.

Действуя не очень изящно, она все же забирается ему на колени, а он садится, прислонившись к изголовью кровати, и скидывает подушки на пол. Скалли устраивается сверху, и секундой позже его член проникает внутрь, а руки Малдера обвивают ее, помогая удержаться на месте. Она кладет ладони ему на плечи и, глубоко вздохнув, запрокидывает голову. Ей кажется, что никогда еще он не был глубже, что она наполнена им до краев, что ощущает его повсюду – даже в груди, в кончиках пальцев, в своем сдавленном горле.

При их разнице в росте это самая удобная поза. И единственная, которая позволяет им беспрепятственно смотреть друг другу в лицо и, занимаясь любовью, приникать губами к губам. Вот и сейчас Малдер начинает целовать ее, чтобы отвлечь, а сам опускает руку вниз. Скалли не хочет смотреть туда, но это и не нужно: она и без того чувствует, как вытекает кровь – ощутимо более густая, чем смазка, и собирается остановить его, прежде чем он испачкается. Но Малдер проникает в нее снова и снова, все сильнее и глубже с каждым движением, и она, задыхаясь от удовольствия, понимает, что не в состоянии произнести ни слова. Он зажимает ее клитор между большим и указательным пальцем, у самого основания, и слегка тянет на себя.

– Ооо… – словно бы со стороны доносится до нее ее собственный стон.

Получив ее одобрение, он делает это еще раз – сжимает и потягивает, снова и снова, и, чувствуя ее нарастающее возбуждение, наращивает темп. Скалли приходит в голову, что примерно такими же движениями он, должно быть, доводит до оргазма себя, и эта мысль почему-то кажется ей такой забавной, что она готова рассмеяться. Но вместо этого хватает его за плечи и, двигаясь в унисон с ним, все быстрее и быстрее, издает глубокий гортанный стон. Ей кажется, что если Малдер остановится, она умрет. Но он и не думает останавливаться, и его член по-прежнему скользит внутри нее, доводя до исступления. Она поднимается и опускается, тяжело дыша ему в ухо, и ощущения переполняют ее настолько, что она едва может их выносить.

Хотя обычно ее оргазм наступает далеко не сразу и проходит так незаметно, что ей всякий раз приходится подтверждать его вербально, на этот раз он похож на взрыв – сильный, резкий, внезапный, опустошающий. Когда волны наслаждения отступают и ее мозг наконец вновь способен выполнять свою главную функцию, Скалли понимает, что кричала, а сейчас все еще продолжает стонать. И она бормочет на ухо Малдеру всякие бессвязные нежности, говорит ему, как любит его, как сильно любит его…

В этот раз он точно знает, что она кончила, судя по самодовольной ухмылке на его губах и тому, что он перестал ласкать ее и разжал пальцы. Интересно, был ли так же очевиден этот факт и для нового соседа – того, кто въехал в квартиру Пэджетта? Весьма вероятно, но Скалли решает, что ей плевать. На самом деле она даже надеется, что весь Консорциум сейчас подслушивает их через спрятанный в лампе чип. Что Крайчек наблюдает за ними через объектив с противоположной стороны улицы и проклинает все на свете за то, что у него нет второй руки, и поэтому он не может дрочить и делать фотографии одновременно. Что Они на своей летающей тарелке, висящей где-то там, над облаками, наблюдают за новым, неожиданным развитием событий, почесывают острые подбородки и удивляются, с какой стати понадобилось им это непонятное, неуместное и нечистоплотное действо. Скалли не чувствует себя виноватой, как если бы ее поймали с поличным. Она просто рада, что наконец ведет себя как нормальный человек.

Малдер дает ей немного передохнуть, потому что она все еще дрожит в его руках, как протоплазма. Хотя его член, оставшийся внутри нее, по-прежнему твердый, он перестает двигать бедрами и, целуя ее в волосы, что-то шепчет ей на ухо, называет ее «милой», «деткой», чего она никогда никому не позволяла раньше. Почему-то, когда он произносит эти слова, они звучат приятно и не заставляют ее чувствовать себя униженной. Только любимой. Вскоре Малдер, не выдержав, снова подается вперед, раз, другой, третий – так резко, что каждый толчок грозит ей потерей равновесия, но всякий раз его руки надежно удерживают ее и притягивают ближе. А потом его член твердеет, как камень, наполняя ее спермой, и Малдер почти завывает от удовольствия. И спустя несколько секунд начинает бессвязно шептать:

– … спасибо… Боже… Скалли… так хорошо…

После они молча лежат рядом. Скалли устраивается на груди Малдера и слушает бешеное биение его сердца. Постепенно этот неистовый ритм начинает выравниваться, становится медленнее и спокойнее. Он мягко поглаживает ее по спине, и ей кажется, что, быть может, теперь она уже в состоянии говорить, хотя никакого особенного желания сказать что-то конкретное у нее нет. И только теперь, когда они переводят дыхание, наслаждаясь прохладным воздухом в комнате, она вдруг осознает, что под ними скопилась липкая лужица – смесь спермы и крови. Крови, которая была предназначена для того, чтобы вскормить ребенка в ее утробе, но вместо этого вытекает из ее ни на что не годного тела, капая между ними на простыню. Скалли пытается вспомнить, куда задевалось полотенце, а потом без всякой видимой причины начинает плакать.

– Малдер, – отстранившись, сдавленно говорит она, понимая, что до смерти устала и хочет только помыться и заснуть, и надеясь, что он не замечает ее слез.

– Шшш… – шепчет он, притягивая ее к груди, и она покорно позволяет гладить себя по спине, укачивать, словно ребенка.

– Скалли, – вдруг решительно продолжает он, приподняв ее подбородок и заставив посмотреть на него. – Мы вместе. Больше ничто не имеет для меня значения. И никто не отнимет это у нас.

Он произносит последние слова страстно, вдохновленно – так, как обычно говорит прямо перед оргазмом.

– Да, – кивает она. – Не отнимет.

Скалли почти верит в то, что говорит. И могла бы расслабиться и даже наслаждаться этим фактом, если бы неизбежное будущее не нависало над ними, как тяжелый рояль на истертой веревке.

Она знает, что он слышит ложь в ее голосе и что такого заверения ему явно недостаточно. Малдер касается пальцами ее подбородка, а потом нежно поглаживает по губам. Скалли замирает, а он убирает руку и проводит тыльной стороной ладони по ее телу, опускаясь все ниже, пока не достигает влажных завитков внизу живота. Она чувствует слабость во всем теле, как будто из него разом вынули все кости.

– Малдер, – говорит Скалли, угрожающе растягивая каждый слог.

– Все нормально, – отвечает он. – Не волнуйся.

Она замолкает, зачарованная его спокойными действиями и охваченная любопытством. Он распрямляет два пальца и медленно, осторожно проводит ими по ее половым губам. Скалли никак не реагирует, только продолжает неотрывно смотреть на него, вдыхая острый запах железа, пота и секса. Малдер двигается медленно, целенаправленно, подкрадываясь к своей цели, как большая хищная кошка.

И в тот момент, когда Скалли кажется, что он вот-вот уберет руку, Малдер внезапно вводит в нее сразу четыре пальца, и она изумленно вдыхает, уверенная, что он вконец лишился разума.

Малдер отстраняется и подносит ладонь к лицу. Она покрыта кровью, темной, чуть поблескивающей в серебристом свете, проникающем в комнату из ванной. Скалли так заворожена этим зрелищем, что не может произнести ни слова, а Малдер прижимает влажные пальцы к низу живота, прямо над пенисом, и медленно проводит ими по своему телу, покрывая себя кровью, словно боевой раскраской. А потом поднимает голову и смотрит ей в глаза, и его рука замирает на груди, у самого сердца.

Она кивает, показывая, что верно поняла его. Теперь они стали семьей, теперь они одной крови. Это их собственный обряд, их таинство, единственная церемония, которая у них когда-либо будет и которую не увидит никто, кроме них самих. Но этого достаточно, чтобы продолжать идти вперед. Большего им не нужно. Скалли накрывает ладонью его ладонь и смотрит ему в глаза, переплетая свои пальцы с его. Оба с трудом сглатывают и медленно, торжественно кивают друг другу.

А позже они, как и собирались, отправляются в душ, предварительно поменяв постельное белье. Слишком устав, чтобы держаться прямо, они помогают друг другу намылиться и стоят, пошатываясь, но упорно не разнимая объятий, пока розовые пузырьки стекают вниз по их ногам. Вскоре их кожа скрипит от чистоты, как у детей после купания. Малдер сушит ей волосы пушистым полотенцем, а беспомощно привалившаяся к нему Скалли понимает, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой: она вымотана так, будто плакала всю ночь напролет, но теперь чувствует себя пусть и измученной, но умиротворенной.

– Эй, – говорит Малдер, проводя большим пальцем по ее щеке. – Хочешь поехать со мной в Мексику?

– И что там? Опять какие-нибудь кровопийцы?

У нее нет сил даже на то, чтобы достаточно внимательно слушать Малдера, не говоря уж о том, чтобы поднять голову от его плеча, поэтому ее вопрос звучит приглушенно и невнятно.

– Нет. Выгодные предложения на яхты.

Теперь ее внимание полностью принадлежит ему.

– Можем все бросить и купить лодку. Когда все это начнется, будем в открытом море.

– Нет, – немедленно отвечает она, качая головой. – Это неправильно. Все должно кончиться не так.

Он кивает с едва заметной улыбкой. Не прилагая особых усилий, она дала ему единственно верный ответ.

– Но спасибо за приглашение. Это очень мило.

Скалли произносит последнюю фразу так, будто отвергла предложение потереть ей спинку или что-то столь же тривиальное. Она грустно улыбается, в очередной раз поражаясь тому, какой странной жизнью живет, и касается губами его груди.

Они забираются в кровать, но Скалли не может заснуть. Ее мучают давно не дающие ей покоя вопросы. Может ли она забыть все то, что знает? Выкинуть из головы собранные с таким трудом жалкие крупицы информации, ужасающие своей неясностью и неполнотой? Способна ли она закрыть глаза на тот факт, что они не могут предпринять никаких определенных, очевидных шагов, могущих предотвратить грядущие трагические события? Но сон приходит быстрее, чем ответ хотя бы на один из этих вопросов.

Нет. Нельзя притвориться, что им ничего не известно, сбежать от очевидного. Малдер возненавидел бы ее за одну только просьбу попробовать. Они те, кто они есть. Они знают то, что знают. И поэтому сделают то, что должны сделать.