Текст книги "Сердце океана (СИ)"

Автор книги: Дарт Снейпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Капитан Феррар был рано поседевшим мужчиной средних лет. Его прозорливость и ум вкупе с внушительной фигурой – массивные плечи, высокий рост, литые мышцы – да строгим, будто бы высеченным из обветрившегося с годами камня лицом заставляли поневоле проникаться к нему уважением; не было ни одного человека на знаменитом судне «Скорпион», что не относился бы к капитану с почтением. Феррару, в сущности, на это было наплевать; не терпящий панибратства, он лишь требовал обращаться к нему на «Вы», как к главному на корабле, но в остальном не пытался использовать ни одну из привилегий, что давал ему статус: капитанская каюта, за исключением редких дней, когда Феррару необходимо было побыть одному, зачастую становилась местом сборищ моряков; они курили, запивали горький травяной привкус самокруток вполне себе пиратским ромом, играли в карты, а случалось, и устраивали дебоши прямо здесь. Выговоров никогда не следовало: все знали, наказание будет, но скупой на слова, даже ругательные, капитан обычно попросту вручал щеголяющим выбитыми зубами и свороченными носами спорщикам вёдра да швабры, и они отправлялись драить каюты, давая день передышки паре неопытных ещё совсем юнг – тех Феррар не жаловал, не любил, когда заглядывали ему в рот и взирали так, словно узрели перед собой не пусть знаменитого, но всё же контрабандиста, а самого императора.

О, весь экипаж «Скорпиона» давным-давно числился в розыске. За голову самого Феррара, хитроумного чёрта с холодными глазами и посеребрёнными несвоевременными прожилками седины усами, была назначена награда аж в тысячу золотых. За пять золотых простая крестьянская семья могла прожить год-два, экономя, но не голодая. Можно было вообразить, какой это огромный кусок: урвать его пытались многие, не раз и не два то сам капитан, то кто-то из его верных товарищей, Окси да Намира, немолодых уже, но по-прежнему кряжистых и крепких, точно столетние дубы, мужчин, предотвращал покушение, совершённое неумелым убийцей. Обычно такие пробирались на судно под видом юнг – нынешние, вихрастые мальчишки, вероятно, сбежавшие из дома в поисках романтики вольной жизни, к ним не относились – или матросов. Но не доверял Феррар таким никогда, так что пока вёрткая Фортуна не спешила поворачиваться к нему задом, и ничего, кроме пары глубоких, но застарелых шрамов, не напоминало о попытках принести голову капитана – желательно отрезанную – Его Императорскому Величеству.

– Капитан! – у подошедшего Окси лицо было равнодушное, с едва уловимым оттенком пренебрежения, но тонко чувствующий состояние людей Феррар заметил тревожные морщинки, гусиными лапками собравшиеся вокруг глаз, и обеспокоенность взгляда. Он вскинул густую тёмную бровь, безмолвно вопрошая, что случилось, и Окси, старый верный друг, вечный соглядатай, успевавший везде и всюду, с лёгкой запинкой пробормотал:

– Корабль. Предположительно «Червь».

Феррар зашипел сквозь зубы, глубокая складка горизонталью взрезала лоб, спряталась в слишком длинных, а оттого завязанных в небрежный пучок волосах. Не хватало столкновения с другими морскими пиратами – у них отношения не ладились, вероятно, потому, что Феррар, не брезговавший контрабандой переправлять ценные грузы, никогда не соглашался заниматься работорговлей, этот прибыльный, но грязный бизнес неизменно вызывал у него чувство гадливости, а капитан «Червя», Харрис, неприятный вёрткий мужчина с по-змеиному хитрой улыбкой, заполнял трюм своего судна разумными, теперь обречёнными на продажу; Феррар никогда не лез в его дела, но предложение сотрудничать отверг решительно, и теперь Харрис, должно быть, затаил обиду.

Ничем не выдал капитан своих нерадужных мыслей; только коротко кивнул, и понятливый Окси поспешил раздавать приказания: «Скорпион» был массивен и крепок, но совершенно неповоротлив, и никуда, похоже, не было деться от боя, так что следовало подготовить пушки, а парочка матросов-магов, неизменно присутствующих на корабле, уже, должно быть, вовсю колдовала над снарядами. Так или иначе, а следовало немедленно укрепить защиту трюмов: не хватало ещё потерять огромную партию специй, которые совсем скоро должны были быть не слишком легально, но зато за хорошую плату доставлены драконам, из-за какого-то там Харриса. С ним, старым чёртом, Феррар разберётся сам. Капитан раздражённо выкрутил посеребрённый ус, передёрнул плечами.

Бой обещал быть нешуточным. «Червь», огромный из-за величины трюма (проклятущая жадность Харриса не знала границ), едва ли был рассчитан на перестрелки, но оснащённый лишь одним рядом пушек «Скорпион» тоже не подходил под описание боевого корабля; грузам обоих капитанов грозила серьёзная опасность, а это означало только одно.

Бой будет не между кораблями – между ними самими.

Высокомерный Харрис покидать «Червь» отказался: заявил, мол, если тугодуму Феррару так охота кулаками поработать, он с радостью надерёт ему задницу перед своей командой. Феррар на это заявление неопределённо хмыкнул, как обычно, переживающий всё внутри себя и бессловесно, но кивнул. У такой дуэли были простые правила: до первой крови или до мольбы о пощаде. Сошлись на небольших, с гибкими рукоятками и тонкими лезвиями, ножах: размахивать мечами пристало аристократам, а не пиратам, что до револьверов, тут шанс выжить сокращался в разы, а ни Харрис, ни Феррар не собирались на тот свет. У них и дуэль-то вышла показательная, просто для проформы, потому что ни один пират не может повести свой корабль мимо чужого, не заработав этим огромное липкое пятно на репутации. С куда большей охотой Феррар зарядил бы строптивому Харрису в нос, но приходилось сжимать непривычный, совсем мелкий в его лапе нож и отражать чужие не слишком сильные – Харрис был жилист, но худощав, – однако же ловкие и меткие удары. Ему не хватало изворотливости противника, но всё же улыбнулась удача: нож Феррара первым скользнул по щеке не успевшего уклониться Харриса, оставил неглубокую длинную царапину, начинающуюся под глазом и заканчивающуюся на подбородке.

Глупая короткая дуэль закончилась. Харрис, побледневший от ярости и унижения, не мог найти слов; по традиции, он должен был наградить противника за победу (это было огромным ударом по репутации, но Харрис запросто восстановит доброе имя парой стычек с куда более слабыми пиратами), но делать этого для ублюдка Феррара, которого Харрис люто ненавидел, не хотелось. Впрочем, всегда можно было найти лазейку в традиции – и, непонятно чему ухмыляющийся, Харрис нетерпеливо мотнул головой, взглянув на матроса.

– Приведи Юки, – бросил он, с ехидцей глядя на Феррара. Тот, не понявший, с чего такая насмешка, такая показательная слащавость речей, только вздёрнул бровь. Он ожидал увидеть кого угодно – но только не худощавого да тоненького, с длинными волосами (повернётся спиной – за девку примешь) мальчишку, с ног до головы укутанного в какое-то цветастое покрывало. Видать, Харрис расщедрился. С чего бы ему подносить Феррару такой дар?

– Будет тебе постельная грелка, – с непонятным торжеством промурчал Харрис. Отказываться от подарка в таких условиях было нельзя; пришлось кивнуть, позволить Намиру утянуть едва держащегося на ногах мальчишку в общую гущу матросов Феррара. А потом покинуть негостеприимное судно.

Над словами Харриса нужно было поразмыслить. Мальчишку практически не было видно из-за одеяла; он, сидевший в капитанской каюте, куда Феррар спустился с ним, едва «Червь» пропал из виду, молчал и лишь нервно комкал тонкими длинными пальцами плотную материю. Кто же он такой? Не человек – это было ясно, такой кожи, бледной-бледной и зеленоватой, с синими прожилками вен, настолько ярко выделяющимися, что казалось, будто их прикрывает лишь тоненькая мутная плёнка, у людей не встречалось. И явно не эльф, не вампир, не… от перечисления рас Феррара отвлекло настойчивое покашливание. Окси – едва ли не единственный, кто мог вваливаться в капитанскую каюту вот так просто – мотнул головой, вызывая на разговор. Феррар метнул хмурый взгляд на мальчонку (не сбежит ли?), но за другом вышел.

– Знаешь, кого тебе в подарочек подсунули? – тон у Окси был нерадостным, а непривычное «ты» резало слух; видать, и впрямь парнишка какой-то тварью был. – А я тебе расскажу. Тритона, натурального. Едва перешагнувшего рубеж первого совершеннолетия.

Феррар так и обомлел. Тритоны считались давно вымершими – по крайней мере, уже добрую сотню лет об этих существах никто не говорил; где Харрис раздобыл его и почему отдал столь ценную игрушку Феррару – было отчасти непонятно. Неужели настолько ненавидит, что готов отдать тритона из надежды, что морской хищник, ещё совсем юный, едва справивший пятидесятилетие, а потому не умеющий сдерживать свою силу и свой яд, убьёт к чертям невыносимого соперника?

Мальчишка не выглядел злобным монстром. Боги, да Феррар у него даже клыков не разглядел! Непривычный цвет кожи, странная форма ушей – вот и всё. Красивый мальчишка с парой странностей, не больше. Неужели же он – одно из тех чудовищ, которыми пугают человеческих детей?

О тритонах ходило много легенд. И все как одна говорили: человеку такое существо не покорить. Выгрызет острыми ядовитыми зубами горло – и поминай как звали, только и успевай булькать, захлёбываясь кровью. И шанса их ослабить-то не было – способные, особенно бесконтрольно, до второго совершеннолетия, вытягивать воду из всего находящегося поблизости, они не погибали без океана, как куда более известные и куда менее опасные русалки. Если мальчишка решит, что Феррара стоит устранить (а он решит, всё же враг, которому парня отдали почти что в рабство)…

Можно забыть о планах дожить до сорока трёх.

– Нужно его убить, – настойчиво произнёс Окси, видимо, уже не в первый раз пытающийся вернуть капитана на землю. Феррар раздражённо прикрыл глаза, метнул на друга быстрый взгляд из-под ресниц. Следовало всё просчитать. Убивать тритона неразумно – у него всего одна попытка, если не удастся, все на корабле полягут, такова месть ужаленной твари. Запирать бессмысленно, пугать нечем. Брать в постель… Феррар представил ощущение скользкой чешуйчатой кожи под пальцами и передёрнулся. Нет, когда ты несколько лет кряду бороздишь просторы океана, а вокруг ни намёка на женщину, к связи с мужчиной привыкаешь: тело требует своего. Феррар уже пару раз зазывал к себе в каюту одного из юнг, особенно похожего на девку; но трахать тритона… Увольте!

– Нет, – всё же произнёс он, уже накрывая ручку двери в свою каюту пальцами. – Пока что он нужен мне живым.

– На кой-чёрт тебе полудикое неразумное существо? – Окси взбеленился, поджал внезапно побелевшие губы, торопливо стиснул запястье капитана. Тот, не любящий прикосновения, стряхнул с руки чужие пальцы, коротко покачал головой. Жестом отослал взбешённого, но не смеющего не подчиниться власти капитана Окси. И зашёл в каюту.

Мальчишка никуда не делся: сидел на том же месте, только когда Феррар вошёл, резко вскинул голову, и цепкий взгляд пронзительных глаз больно резанул капитана. Отчего-то пришло сравнение с замёрзшим морем; Феррар, обыкновенно бороздящий редко сковывающиеся льдами океаны, такую картину видел всего пару раз, но в душу она запала – безумие воды под тоненькой корочкой. Отчего у этого тритона, Юки или как его там, такой взгляд осмысленный?

Он слышал каждое слово – в этом Феррар не сомневался. И понимал. Но сам, наверное, говорить не мог; по крайней мере, когда капитан обратился к нему, мальчишка лишь посмотрел, раскрыл было рот, но вместо привычного диалекта выдохнул невнятное неразборчивое шипение, перемежающееся с бульканьем.

– Не переживай, – произнёс Феррар, осторожно опускаясь рядом с мальчонкой и цепляясь за припрятанный под рубахой кинжал, – я знаю, что ты меня понимаешь. И не считаю неразумным. Но опасным – да. Можешь ли ты пообещать, что не попытаешься умышленно убить меня, малыш?

Мальчишка округлил глаза, точно такое прозвище, вырвавшееся у капитана машинально, по инерции, изумило его. Открыл было рот (Феррар успел разглядеть всё же ряды не слишком больших, но острых и очевидно ядовитых зубов), но потом передумал, только коротко, будто сомневаясь, правильно ли повторяет увиденный у людей жест, кивнул. Это было Феррару на руку: взять наручники, подавляющие любую сущность, ему было неоткуда, да и стоили они целое состояние, а дежурить, ожидая, пока тритон в него вцепится, не больно хотелось. Отпускать его куда-то – тоже. Феррар никогда не проявлял должного прилежания, обучаясь наукам, но даже такой раздолбай, как он, помнил усвоенное: нельзя злить тритона. Пока он спокоен, пока не находится в душевном раздрае, он в состоянии худо-бедно себя контролировать. Любая вспышка эмоций ведёт к тому, что из лживо-человеческой личины вырастает монстр. Видеть мальчишку, который упорно не ассоциировался у капитана с опасностью, в образе жестокого чудовища не хотелось. Капитан протянул руку, тритон чуть подумал, осторожно вложил дрожащие, без перепонок в таком обличье пальцы в его ладонь. Посмотрел в глаза, точно подтверждая клятву. Может быть, Окси и был прав касательно опасности этого существа, но сейчас, сидя к нему довольно близко, так, что их бёдра разделяло две ладони, Феррар не чувствовал себя кроликом, попавшим на ужин к змее.

Это было паршиво.

Нет, он не верил в то, что тритон не попытается сбежать или проявит какую-никакую верность. Но как было соотнести чудовище из мифов с этим зашуганным мальчишкой, который боялся сделать лишний вдох, напряжённо глядя за капитаном?

– Спать будешь здесь. Еду тебе буду приносить я, из каюты лучше не выходить. Никто не знает, как к тебе отнесутся наши, а… – он стушевался, замолчал. Было неловко говорить тритону о том, что Феррар опасается, что тот в порыве ярости кого-то отравит. Парень понял сам. На секунду плеснулось что-то знакомое в синих глазах, но Феррар не успел уцепиться за ниточку, а когда взглянул на мальчишку снова, неясная эмоция уже растаяла.

С тех пор его каюта перестала быть штабом для весёлых матросов; не рискующие соваться в лапы собственной смерти, они мрачно шутили о том, что капитан, видать, пожил на этом свете слишком много, а теперь вознамерился сдохнуть красиво, от яда невиданной тварюги. Феррар, в своей излюбленной привычке, ничего не говорил шутникам, но никто не удивлялся, когда на следующее утро те, кто оспаривал решение капитана, яростно драили палубу. Нет, его отношения с подчинёнными не пошли на спад: мальчишка, тритон он или нет, был подарком за выигранную дуэль, отказ от него замарал бы честь Феррара. Здесь царили совсем иные правила, нежели на суше; у морских пиратов, признанных Его Императорским Величеством потерявшими все свои титулы, понятия чести и долга были просты: победил – получи подарок. И не смей выбрасывать. В противном случае оскорблённый отказом пират имеет право потребовать дуэль на револьверах. Каждый знал, чем это грозит: от попадания в сердце не спасали и маги.

Юки с ним не разговаривал, хотя Феррар знал, что, иногда слыша его голос, парень учится незнакомому языку и сам. Только ему тритон своих навыков не показывал, а относящийся к нему скорее как к досадному недоразумению нежели как к возможному собеседнику капитан не протестовал. Между ними установились непростые отношения: оба не доверяли друг другу, ожидали подлянки, но при этом проводили рядом большую часть времени: Феррар, вынужденный краем глаза нет-нет да следить за тритоном (удивительно смирным – точно на цепь его посадили), всё чаще оставался на добрую половину дня в своей каюте, а Юки, которому запрещено было покидать её, не знал и не мог знать общения с другими пиратами. В иные дни капитан даже забывал о том, что рядом с ним, вот тут, под боком, на соломенном тюфяке в углу каюты, спит смертоносное и жестокое существо; выловивший совсем ещё молоденького, не познавшего ни вкуса человеческой плоти, ни чувства превосходства мальчишку Харрис явно слегка ошибся: Юки не горел желанием впиваться в иногда вполне себе удобно подставленную для этого руку Феррара, а тот, в свою очередь, никогда не звал мальчишку на постель. Не до того было: шли последние дни путешествия, до земель драконов оставалось совсем немного. Не раз и не два Феррар думал о том, чтобы сбыть капризному принцу драконов, избалованному мальчишке, любящему всё необычное, Юки под предлогом подарка в знак предложения дружбы, и, вероятно, так и случилось бы, если бы не одно обстоятельство.

Ни одно плавание на корабле контрабандистов не может обойтись без стычки с имперскими кораблями: это закон, Феррар знал, что в паре дней пути от земель драконов наткнётся на флот венценосной особы. Обычно такие столкновения заканчивались для экипажа судна победой: юный и вспыльчивый император был ещё по-детски наивен и глуп, его ошибки не учили его, и он позволял своим людям разбредаться по всему континенту в поисках пиратов, так что натыкался Феррар в худшем случае на фрегат с парой десятков человек на борту – и только. Для такой махины, как «Скорпион», это было мелочью.

Но в этот раз ему не повезло: то ли молодой правитель, наконец, поумнел, то ли просто Фортуна вильнула перед капитаном задницей, но все – и даже Окси – банально проморгали первый удар. Пушечное ядро пришлось совсем рядом с отсеком трюма, но не пробило крепкое дерево, только оставило вмятину. Если попадут ещё раз – в пробоину хлынет вода. Если прицелятся чуть левее – угодят в специи. Терять их было нельзя, Феррар выложил кругленькую сумму за непритязательные мешки, наполненные пахучими приправами, и собирался поиметь хороший навар с этого. Невесть откуда взявшийся огромный корабль – собственность лично Его Императорского Величества, между прочим – мог здорово навредить всем его планам. Этого Феррару не хотелось; более того, он планировал пожить ещё с десяток лет перед тем, как уходить на покой, прихватив с собой в идеале самовлюблённого правителя, а без головы люди, как известно, не живут.

Даже бывалые пираты растерялись от таких размеров подлянки судьбы; не сразу маги – как правило, беглые, уважающий себя член Гильдии не взошёл бы на борт пиратского судна – сумели совладать с собой и ответить шквалом огня, не сразу запыхтели пушки, наливаясь блеском, не сразу завизжали, целя в противника, ядра. Феррар, позабывший о мальчишке, оставленном в каюте, метался по палубе, отдавал распоряжения, изредка вскидывал руки; сам по себе не слишком сильный маг, он, однако, мог постараться, сплести сложную вязь заклинания и оставить внушительную брешь в деревянном покрове императорского корабля. Этого было мучительно мало, капитана, с его невеликими задатками и нелюбовью к магии, хватало на два-три таких залпа, после чего его резерв опустошался. А воевать на расстоянии, владея искусством ближнего боя, проблематично.

Возникшая было трудность решилась сама собой: оба корабля сели на мель, едва ли человеку по бедро, и к «Скорпиону» ринулись вброд вооружённые до зубов гвардейцы; они, ловко влезающие по канатным тросам на палубу, матерились и что-то орали, но взбешённый и опьянённый сражением Феррар не слышал: он раскидывал врагов, в дело шли массивные кулаки, крепкие сильные ноги, ворох метательных ножей, припрятанный под одеждой, а одного Феррар даже оглушил, знатно приложившись лбом о его лоб; неприятно хрустнуло, чужая кровь брызнула в глаза, пришлось потратить драгоценные секунды на то, чтобы стереть вязкое и липкое с них.

Если ты теряешь зрение в бою хоть на долю мгновения, у врага есть шанс.

«Врагом» оказался совсем юнец, щенок ещё, зелень; но он, наверное, по наитию подгадав нужное действие, вскинул неповоротливый огромный меч. Обрушил Феррару на грудь.

Некстати мелькнула и пропала мысль о том, что вот так он и умрёт, бесчестно, от рук какого-то молокососа. Но у судьбы оказались другие планы. Несостоявшийся убийца легендарного Феррара тоненько взвизгнул, прижал к себе… израненную руку? Так и есть – круглый кровоточащий след от укуса, змеящиеся по венам чёрные потоки.

Яд тритона.

Убивает верно, наповал, в считанные минуты – конец.

Феррар медленно, точно не веря себе, повернулся. Перед ним стоял Юки; прижимал окровавленную ладонь к перепачканному рту, горькая жидкость капала с позеленевших, обросших перепонками пальцев, заканчивающихся крупными острыми когтями.

Неожиданно оказалось, что в своей истинной ипостаси мальчишка вовсе не так ужасен, как представлялось капитану. Да, два крупных толстенных хвоста вместо ног навевали на непривычного к такому делу священный ужас, но Феррар видел картины и пострашнее. Волосы – в человеческой форме они были белы, как снег, сейчас же отливали болотным – рассыпались по плечам и спине, увенчанной тонким гребнем, на лбу только наметились шишками ещё не выросшие рожки; должно быть, они чесались.

Но самым удивительным было то, что, с секунду постояв в таком же ступоре, как и капитан, мальчишка вдруг рванулся к борту, и его… вывернуло. Не смущённый чужим проявлением слабости (морская болезнь была частым явлением), скорее изумлённый, Феррар не сразу решился приблизиться к мальчишке; вокруг них бушевал бой, но он этого уже не замечал.

Как же так? Разве может тритона, кровожадного убийцу, тошнить от человеческой крови? Разве такое возможно?

Колыхнулась в сознании напополам с благодарностью ещё не оформившаяся, но уже запустившая цепкие ручонки в сердце мысль о том, что, может быть, многие легенды лгут, а слухи преувеличены. Но сейчас об этом было думать некогда – ошеломлённые явлением мифической твари противники, наконец, отмерли, ринулись в бой с удвоенным ожесточением, и Феррару снова пришлось сжать кинжал в одной руке, а метательный нож – в другой, и ринуться в гущу сражения. Он потерял все ножи до единого, но зато отхватил в трофей от одного из побеждённых соперников массивный тяжёлый молот: оружие, которое по плечу немногим, не знало пощады, превращая встреченные лица в кровавое месиво. Отдавшись битве, Феррар позабыл и про мальчишку-тритона, и про всё остальное. Слишком был долог и труден бой – имперские войска наступали, живые шагали через мёртвых, раненые цепляли за ноги, силясь хотя бы этим заслужить немного больше чести. Погибнуть вот так, в пылу сражения, у них было почётно. У пиратов считалось глупостью – жизнь не стоила ни специй, ни возможности торговли с драконами. Но деваться было некуда.

На рассвете остатки имперских войск бежали. Феррар, тяжело дышащий и сплёвывающий изредка кровью (чей-то удар пришёлся в лёгкое, чудом не став смертельным), баюкал раненую руку. Тут и там стонали измученные болью пираты: в пылу сражения никто не мог вылечить их, а теперь маги торопились, бегали от одного к другому, простирали руки, из-под которых исходило на раненых зеленоватое свечение.

Некоторым доставалось жёлтое. Это значило – небытие. Пропуск в лучший из миров. Безнадёжные воины, обречённые медленно умирать, уходили с улыбками: маги лишали их боли, оставляя только блаженство темноты.

Феррар ходил между телами, вглядывался в лица. Молча, по старому обряду, прощался. Про себя называл имена. Здесь были те, с кем он никогда не был особенно дружен.

И те, за кого он отдал бы свою жизнь.

Возле одного из тел он остановился, пошатываясь. Ничего не выражающее лицо побелело, карие глаза, казалось, сделались чёрными. Стало больно дышать – то ли из-за раны, то ли из-за слишком знакомых, слишком привычных глаз, невидяще уставившихся на него.

– Окси, – голос дрогнул, сорвался. Капитан обернулся; немногие уцелевшие помогали магам, до него не было никому дела. Но всё же он не позволил себе ни слёз, ни жалоб – только беззаветную, глухую скорбь молитвы. Просьбы богам – чтобы там, за Кромкой, приняли Окси хорошо. Дрожащими заскорузлыми пальцами закрыл он глаза своему другу и неловко, массивный и неуклюжий, поднялся. Раны требовали немедленного осмотра, но Феррар ещё долго не мог отойти от тела верного товарища к магам. Он ничего не говорил и не делал – просто смотрел. Может быть, вспоминал. Разрозненные картинки, проносящиеся перед глазами, имели мало общего с воспоминаниями, случайно уцелевшие кадры далёкого прошлого, которые теперь вызывали глухое и горькое чувство в груди. Смотреть на Окси было трудно. Половина его лица превратилась в кровавую кашу, светлая рубаха пропиталась буро-красным. Ставший смертельным удар оказался подлым: в спину, насквозь, через сердце. Кажущийся от крови ржавым кончик меча, торчащий из груди Окси, казался дерьмовой шуткой судьбы. Феррар закрыл глаза, отступил. Не раз и не два он прощался с товарищами после стычек, молчаливо и спокойно. Но отправлять в последний путь того, кому доверял не меньше, чем самому себе, оказалось тяжело. Феррар постоял ещё немного, обещая себе отомстить, сплюнул на деревянный настил и повернулся к телу друга спиной.

А вечером он ещё долго успокаивал ополоумевшего тритона; юноша рвался из рук, не давал привести себя в чувство, что-то беззвучно и отчаянно лопотал на своём, неизвестном Феррару, языке. Наверное, он ещё никогда не убивал – а за эту схватку пришлось убить многих. Капитану насилу удалось вернуть ему самообладание – а потом он ещё долго вымывал из-под самых обычных человеческих ногтей, аккуратно подстриженных и розоватых, засохшие бурые комки крови.

После этого события что-то между ними неуловимо поменялось; лишившийся близкого человека Феррар отчаянно нуждался в замене, в ком-то, кому можно довериться, а выходка тритона пошатнула его мнение об этом народе; по существу, умри Феррар – и Юки был бы свободен. Это тоже пиратские законы, никто не волен держать того, у кого больше нет хозяина. Но он отчего-то предпочёл его спасти – неумолимо стареющего человека, от которого за несколько месяцев пути не услышал больше пары слов за неделю. Предпочёл спасти – а после вёл себя так, будто пообещал себе больше никогда и никому не причинять боли. И теперь Феррар не удивился бы, если бы узнал, что так оно и было.

Юки был странным – он не пытался сбежать, не искал способов освободиться. И никогда не пытался с ним подружиться. А сегодня – спас. И как это понимать, Феррар не знал. Рассудок решил всё за него: незаметно для обоих между капитаном пиратского корабля и мифическим чудовищем возникла пока ещё слабенькая, незаметная другим, но уже обещающая стать крепкой вязь доверия и преданности.

Неудивительно, что когда заинтересованный принц драконов спросил, продаётся ли неведомая зверушка, Феррар ответил мягким, но решительным отказом. Юки, по привычке своей закутанный во что-то напоминающее плащ, ни словом, ни жестом не выдал своего волнения; лишь потом, когда они уже отчаливали, и поредевший экипаж собрался на палубе, прощаясь с довольными доставленным драконами, на секунду сжал тонкими, совсем ещё детскими пальцами запястье капитана и быстро улизнул в каюту, низко надвинув на глаза капюшон.

А ещё через месяц они начали разговаривать друг с другом.

Вышло это совершенно неожиданно – измотанный капитан завалился в каюту, опустился на собственный тюфяк, чуть пошире того, что достался Юки, и вполголоса произнёс:

– Очередной моряк на корабле оказался крысой, попытавшейся прирезать меня, как свинью.

Привычное откровение – для самого себя, для галочки. Он потёр ноющую шею, на которой алела глубокая царапина, усмехнулся. И чудом не лишился чувств, услышав чужое:

– Он… умер?

Голос у Юки оказался низким, приглушённым и хриплым. Он ещё путался в звуках и иногда не там ставил ударение, но, похоже, разрешение видеться с другими пиратами (после спасения капитана они враз позабыли о том, что мальчишка был тритоном, а тот не напоминал, расхаживая в плащах из грубой ткани, которые достались ему после посещения земель драконов) и впрямь пошло мальчишке на пользу. По крайней мере, до этого Феррар – и, как он был уверен, все прочие – не слышал, как говорит тритон на человеческом языке.

Он с трудом справился с собой. Только отозвался хрипло:

– Или он, или я.

И почему он вообще оправдывался перед этим странным, так похожим и так непохожим на человека существом?

У Юки были длинные белые волосы, синие-синие глаза и зеленоватая кожа. Пожалуй, он отличался от людей только странными булькающими звуками, которые порой прорывались, когда он пытался что-то сказать. По крайней мере, в такой своей ипостаси.

Когда он заговорил, можно было, наконец, спросить о том, что так давно мучало капитана. Он приподнялся на локтях, взглянул в чужие растерянные глаза, тихо шепнул:

– Почему ты не попытался меня убить? У тебя была масса возможностей.

Юки вздрогнул, как от удара, отчаянно замотал головой; обхватил свои плечи тоненькими дрожащими пальцами, залопотал нервно и торопливо:

– Я, я не мог Вас убить, я, Вы спасли меня от продажи, не посадили на цепь, как прежний хо… – он осёкся, точно не желая произносить это слово, мучительно покраснел, потом залепетал с двойным усердием:

– Вы относились ко мне почти как к человеку и даже не боялись быть рядом, а я не умею, папа всегда говорил, что я неправильный, что я плохой, что люди – наши враги, и я должен бояться их и нападать первым, но Вы, Вы не сделали ничего плохого, и…

Он замолк, когда не выдержавший словесного потока капитан стиснул худенькие плечи и мягко привлёк юношу к себе, обнимая. Больше он ни о чём не спрашивал – ни о Харрисе, ни об отце Юки. От того веяло испугом и волнением, и не сразу он смог расслабиться, приобнять Феррара неловко, смущённо, а тому только сейчас пришло на ум, что по людским меркам Юки – ещё совсем мальчишка, лет шестнадцати, не больше, и он, как любой мальчишка, ещё не знает о жестокости. Значит, можно было помочь ему, можно было с его помощью заставить людей поверить, что не все тритоны – жестокие монстры!..

Некстати вспомнился собственный возраст. На сколько его хватит? Пять лет, семь? Мелочь для того, кто живёт тысячелетиями. Человек умрёт, а тритон только-только приблизится к поре второго совершеннолетия. Забудет мимолётного, как мотылёк, Феррара.

И этот поцелуй, совершенно неожиданный для них обоих, тоже забудет: слишком длинная жизнь не предполагает сохранение в памяти таких мелочей.

Уже поздно, кутаясь в штопаное одеяло и слушая, как нервно ворочается на своём тюфяке Юки, Феррар думал о том, что совсем помешался на старости лет. Если переводить в человеческие годы – между ним с Юки пропасть, почти что тридцать лет. Да и… не человек же. Тритон.

Но зеленоватая кожа на поверку оказалась тёплой и мягкой, а губы – податливыми. И совсем не ядовито Юки прикусил Феррару нижнюю губу: но всё равно перепугался, малец, забеспокоился, дёрнулся, в глазах ужас мелькнул. Не сразу удалось объяснить ему, что без желания Юки не сможет отравить – не такой. Особенный.