Текст книги "Город слёз"

Автор книги: ДаМа Вис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

ДаМа Вис
Город слёз

Глава Ι

Май 2014 года

26 мая 2014

Было обычное, майское, солнечное утро. На плите посвистывал чайник, рядом стояла кастрюлька с овсяной кашкой, попыхивала маленькими кратерками. Вот наконец-то чайник закипел, и на всю квартиру разнёсся аромат чёрного кофе. «Ну, всё,– сказала я себе,– пора идти поднимать своих «птичек»». Подхожу к своей дочурке и тихим голосом говорю: «Пора в школу». В ответ – недовольное мычание и, как три года, у нас продолжается один и тот же подъём. Как раненый боец на поле боя, моя золотая «птичка» повисла у меня на руках, и мы последовали в ванну.

Лизоньке было десять лет. Хрупкая, стройная девочка с длинными пшеничными волосами, с голубыми, как море, глазами, с прямым носиком, с губками, как розовый бантик.

Возвращаясь на кухню, я быстренько приготовила сухой завтрак в школу и на работу своей второй большой «птице», которая лежала ещё, посапывая под одеялом, в надежде продлить негу сна хотя бы ещё на несколько минут.

Саша был крепкий, правильно сложенный мужчина среднего роста, с тёмно-русыми волосами, с серыми глазами, нос был прямой с маленькой горбинкой, тонкие губы обрамляли усы и аккуратная бородка.

С большим трудом мы позавтракали, потому что все засыпали за столом, потом, с горем пополам, оделись, заплелись, и две мои птички вылетели из гнезда и побежали в школу, потому что до начала занятий оставалось двадцать минут.

За своими домашними делами я не заметила, как быстро пролетело время, и пора было собираться в школу за своей дочуркой. Всё проходило, как обычно: пришла в школу, дождалась звонка с пятого урока, Лизонька вышла в холл, мы собрались и пошли домой. По дороге обсуждали, как прошёл день, какие оценки были получены, что нового она узнала за этот день. И так, за разговором, мы незаметно дошли до магазина, который располагался недалеко от нашего дома, купили необходимые продукты, конечно же, вкусное мороженое и пошли домой. Выходя на прямую аллейку, которая ведёт к нашему дому, мы услышали, как работают двигатели самолёта. Я подняла голову и увидела над нами очень низко летящий самолёт, и сказала с большой иронией: «Ну, вы ещё начните бомбить!» И самолёт, как бы услышав мои слова, с рёвом развернулся, и ещё раз сделал круг возле нашего дома, и улетел.

Ноябрь 2013

Каждый день, глядя в телевизор, даже не обязательно выпуск новостей, было страшно смотреть на то, что происходит в Киеве, люди как будто сошли с ума: кричали, что Украина хочет в Европу, что хотят европейские пенсии и зарплаты, не понимая того, что простыми словами это невозможно. А другими словами, если залазить в политику, это чёрт ногу сломит во всех этих интригах и расчётах. И с каждым днём это противостояние всё нарастало и нарастало, как снежный ком. Если откровенно себе признаться, разговаривая со своим мужем, мы думали, что до нас, то есть до Донецка, это не докатиться, потому что наш мирный народ не думал и не хотел никаких майданов, никаких «европ» и, конечно же, никакой войны. Но вот этот ком, мало того, что вылился в кровавую бойню на Майдане в феврале, он ещё накрыл и Донецк в марте 2014. Были митинги, разбросанные по всем площадкам города, одиночные автоматные очереди, особенно в тёмное время суток, – это страшно. В какой-то миг у моего мужа лопнуло терпение и он просто, хлопнув дверью, ушёл в ночь. Я себе места не находила, дочку уложила спать, а сама села на кухне, с телефоном в руке, и ждала звонка. Наконец, нервы не выдержали, и я позвонила брату мужа, попросила его, он был на машине, проехать возле нашего обл– и горисполкома и разыскать его в толпе протестующих. Так как они давно были не в тёплых братских отношениях, естественно последовал отрицательный ответ – он его не нашёл. До сих пор не знаю – искал он его или просто соврал мне, что его не было среди протестующих, – это тайна покрытая мраком. И так, без какой либо информации, потому что муж не отвечал на мои звонки, прошла тревожная ночь. Наутро он пришёл весь в копоти, пропахший дымом от покрышек, но сказать что-то утешительное он не смог, потому что этого «утешительного» не было. Всё было плохо. Никто не знал что делать, вообщем – был хаос. И от этого хаоса и махновщины стало ещё хуже, потому что мы не знали, что нас ждёт на следующий день. Вечерами стрельба не прекращалась, даже днём видели людей в военной форме с оружием, и это вызывало страх за наше будущее, и будущее наших детей. Потом были такие дни, как 1 марта – начало беспорядков в Луганске, 12 апреля – уличные бои в Славянске, 2 мая – события в Одессе. Это тоже был большой шок. Эти роковые даты шли одна за другой. Ну и вот настал наш день – 26 мая 2014 года, – страшный день. День, перечеркнувший жизни миллионов людей, которые жили не только в Донецке, но и во всей Донецкой области.

Конец мая 2014

После того, как улетел самолёт, мы спокойно доели мороженое на улице, и пошли домой. Дома, как обычно, начинался послешкольный день. Около двух часов дня тишину на кухне пронзил звонок мобильного телефона. Я быстро нажала на кнопку и на другом конце провода, услышала тревожный, переходящий в крик, голос мужа: «Никуда не выходите из дома – бомбят аэропорт…» До сих пор помню, как меня охватил безмолвный ужас – я стояла возле стола, облокотившись на столешницу, руки свело от страха за мужа, который тогда находился на участке, который был недалеко от аэропорта. Холодящий ужас за ребёнка, который подошёл и обнял мою окаменевшую руку. В голове проносились пулями одна за другой мысли: что делать, куда бежать и как спасаться, если начнут бомбить центр города. Слышна была канонада: она то нарастала, то затихала, то исчезала совсем. Сейчас даже не могу вспомнить, что происходило в тот вечер, кроме радостного события, что муж приехал целый и невредимый. В голове все мысли пошли под откос, как поезд, сошедший с рельс. И потом была какая-то тёмная беспросветная дыра, из которой не было никакой надежды выбраться.

На следующий день ни о какой школе, мужниной работе не могло быть и речи. С самого утра у нас работал телевизор, пульт не выпускали из рук, искали какую либо информацию о том, что произошло вчера. Но только во второй половине дня по какому-то каналу, не помню в какой форме, прозвучала эта информация, что войска ВСУ направляются от аэропорта по Киевскому проспекту в центр. Опять цепенящий ужас парализовал меня. С бешеной скоростью работали мозги: кому позвонить и куда уехать на время из центра. И я остановилась на родной сестре, которая жила ближе к окраине города. И хотя мы были не в очень тёплых отношениях, перешагнув через свою гордость, я, позвонив ей, попросила приютить нас на какое-то время. Она дала согласие. Мы вызвали такси и поехали к ней. Когда мы приехали, я думала, что услышу от неё какие-то слова поддержки тех мыслей, которые преследовали меня вот уже полгода, что этой орущей толпе на майдане, ни то что верить нельзя, а в одну сторону смотреть нельзя с ними. А услышала совершенно противоположное, что мы идём верным, намеченным курсом, что это орущая армада не зомби, которые могут за одну гривну продать и убить свою мать, а люди, которые ведут нас к светлому будущему. Мы очень долго разговаривали на повышенных тонах, но мне переубедить её не удалось. Переночевав, мы утром уехали от неё домой, потому что на завтра у нас были билеты в Крым, и надо было собирать вещи. Так как мы каждый год ездили в Крым, это был последний лучик надежды на спасение, за который мы ухватились, в надежде, что когда приедем обратно, спустя три месяца, всё закончится, и вернется мирная спокойная жизнь, к которой мы так привыкли.

Глава ΙΙ

Лето 2014 года

Приехали в Крым без всяких трудностей, пока ещё по железной дороге, поездом Донецк-Симферополь. Не помню в каком населённом пункте, пограничники пришли и проверили паспорта. Ведь Крым уже тогда стал российским. События в Крыму были после Нового года, и опять же по СМИ мы отслеживали, как «вежливые» люди очень тихо и культурно вернули Крым в Россию. После референдума, который прошёл 16 марта, у нас была какая-то надежда, что и в Донецке таким же мирным путём всё урегулируется, и эта огалделая толпа с нацистской символикой никогда не будет диктовать, как жить нормальным людям, будто в Донецке, будто в Киеве. Но судя по событиям в Луганске, Славянске и уже в Донецке у нас мирный сценарий не прошёл.

Наши знакомые сдали нам маленький флигелёк, и началась ежедневная напряжёнка, когда слушали новости с Донецка. Это было, как в фильме ужасов: каждый день что-то взрывалось, показывали, что улицы усеяны трупами, что нет конца и края этому беспределу. Если бы кто-нибудь, когда-нибудь сказал мне, что у нас, на Украине, может быть гражданская война, как когда-то пошли сын на отца и брат на брата, я бы не поверила. Но так как это происходило всё на моих глазах, оставалась только маленькая надежда, что это продлится недолго, и всё станет на свои места, и опять будет мирное небо над головой. Так проходили дни, и становилось всё только ужаснее, потому что, глядя в телевизор, узнавали те или иные дома, переулки, которые были расположены в центре Донецка, и туда попадали снаряды, и гибли люди. И вот появился какой-то лучик надежды в начале лета, мы узнали, что будет поднят вопрос, на международном уровне, о мирном урегулировании ситуации на Донбассе. 6 июня в Бенувиле встретились члены «нормандской» четвёрки. На тот момент это были: канцлер Германии – Ангела Меркель, президент Франции – Франсуа-Жерар-Жорж-Никола Олланд, президент России – Владимир Путин, президент Украины – Пётр Порошенко. Радости не было предела, что наконец-то всё закончится. Вселяло надежду то, что это решалось на очень высоком уровне. Но прошла неделя, по новостям было тоже самое, что и до переговоров, а то и хуже. Опять этот не прикрытый обман со стороны Украины, что Россия напала на нас и оккупировала.

Заканчивалось лето, но ничего не менялось в лучшую сторону, а становилось ещё страшнее. С трудом взяли билеты на поезд, и, как оказалось, этот поезд был последним в нашу сторону. Когда подъезжали к Донецку, на окраине есть такая станция Рутченково, проводники советовали выйти на этой станции и на такси добраться до центра, потому что накануне снаряд попал в один из вагонов поезда, который приехал на ж/д вокзал Донецка. Многие люди вышли на этой станции, а мы поехали до конца. Смешно сказать, что даже в такие страшные дни, когда гибли мирные люди, другие думали о своей выгоде, потому что на станции Рутченково собралась чуть ли не половина таксистов города Донецка, и, видимо, не без подачи проводников, которые нагнетали обстановку по поводу обстрела ж/д вокзала, у них не было недостатка в клиентах, и человек в такой ситуации платил столько, сколько они требовали. Мне кажется с вот этих первых дней люди, которые попадают под поговорку: «кому война, а кому мать родна», начали свой безнравственный промысел.

Доехали мы до ж/д вокзала, и, когда подъезжали, слышали обстрелы – совсем рядом. Я попыталась набрать своей подруге в Донецке и узнать, что там происходит, но никто ничего не знал, потому что сводки говорили в конце дня, а мы приехали в середине. Я не знаю, как кто, а у меня был внутри леденящий ужас, потому что это карточная игра – повезёт-не повезёт. И, когда поезд остановился, проводники нам говорили, чтобы мы не задерживались на перроне и быстро спускались в подземный переход, потому что канонада не стихала. Мы из вагона вышли на перрон, и под ногами у нас были миллионы осколков стекла от вчерашней бомбёжки. Не мешкая ни секунды, мы спустились в подземный переход прямо на перроне. И я увидела страшные, ничего не выражающие, тёмные силуэты людей, как будто приклеенные к стенам подземного перехода, державшие кто мобильный телефон, кто планшет, сразу нельзя было понять – что они тут делают, а потом, когда я вспомнила, какой район больше всего пострадал от обстрелов, и что в этом районе не было ни электричества, ни воды, ни газа, и эти люди стояли возле розеток и заряжали свои средства связи с внешним миром. Мы с Лизонькой остались в подземном переходе, а Саша побежал искать такси, чтобы доехать до дома. Мы жили в пяти минутах езды от ж/д вокзала. Минут через десять муж прибежал, взял вещи, и мы бегом по привокзальной площади помчались к машине. Сев в машину, мы и здесь услышали сумму в два раза превышающую норму. Сейчас никто уже на это не смотрел, и мы поехали домой. За время поездки таксист рассказал, что в центре бояться нечего, центр практически не бомбят. Это чуть сняло напряжение внутри.

И вот, наконец, после всех этих испытаний в дороге, мы зашли в нашу квартиру.

Глава ΙΙΙ

Осень 2014 года

Когда захлопнулась дверь нашей квартиры, мне стало как-то легче, наверное, от того, что мы уже дома, и как говорят: «мой дом – моя крепость», что стены родного дома могут защитить от любой беды и от бомбёжек тоже. В ушах до сих пор стояла фраза таксиста, что центр не бомбят, и стало совсем спокойно. Но это спокойствие продолжалось недолго. Пока Лизонька вместе с отцом раскладывала вещи, я быстренько приготовила что-нибудь перекусить. И тут всё началось опять то, что происходило на ж/д вокзале, когда мы приехали: сплошная канонада, свист снарядов, окна тряслись так, что казалось вот-вот они рассыпятся. Лизоньку заперла в ванной комнате, Саша вышел на балкон посмотреть, что с цветами, и раздался такой резкий свист, как будто снаряд летел прямо к нам в окно. Я попросила мужа уйти с балкона, и мы подошли к ванной комнате. Глядя друг на друга, мы без слов спрашивали – что делать. Я решила, чтобы муж пробежался по этажам и узнал у соседей, где у нас бомбоубежище. Он отсутствовал всего пять минут, а мне показалось, что прошла вечность, потому что взрывы всё усиливались. Я одела ребёнка, странно, но в зимнюю одежду, хотя на улице был конец сентября. Я предполагала, что это будет надолго, а дело было уже вечером. Бомбоубежище было совсем рядом – это была подземная парковка рядом стоящего нового дома. Позвонила сестра по мобильному телефону. Оказалось, что они не в Донецке, а в Кривом Роге. Она услышала мой тревожный голос и спросила, что случилось. Я сказала только одно: «Нас бомбят». И когда она сказала, что может быть вы поедете к нам, я в первую минуту не поняла, какой смысл она вкладывает в эти слова.

˗Куда к вам? В Кривой Рог? – спросила я.

˗Да нет же ко мне на квартиру, – ответила она.

По странному стечению обстоятельств район, где находилась её квартира, совсем не обстреливался. Я быстро собрала всё то, что я приготовила поесть в пакеты, сказала мужу, чтобы тот быстро одевался и вызывал такси. Забрали основные документы, деньги, ценных вещей у нас не было и спустились вниз, потому что такси уже было у подъезда. Под обстрелом мы ехали в отдалённый конец города, только когда подъезжали к дому сестры, обстрелы слышались далеко, как глухие раскаты грома.

Поднялись на третий этаж обычной пятиэтажной хрущёвки, взяли ключи у соседа, открыли дверь и оказались в тихой двухкомнатной квартире. Эта тишина звенела в ушах. Опять молча переглянулась с мужем, ничего не сказав, сели друг напротив друга на кухне и каждый думал о своём, но если бы мы озвучили мысли, они бы были одинаковые, как два извечных русских вопроса: что делать и когда это закончится. В этой звенящей тишине мы просидели довольно долго, видимо каждый боялся начать разговор. И тут на кухню залетела Лизонька, попросила, чтобы я включила телевизор и сказала, что она хочет кушать. Этой просьбой она меня выводила из любого оцепенения, потому что с тех пор как она начала разговаривать и до сегодняшнего дня, я эту фразу: «мама, я хочу кушать», слышала крайне редко. Почему-то моя дочь не любила кушать, хотя пожаловаться на свои кулинарные способности я не могу, да и окружающие хвалят. Могу приготовить всё, кроме «птичьего молока» – это любимая фраза моего покойного отца, он любил говорить: «У нас в доме всё есть, не хватает только птичьего молока», – ну естественно это не относилось ни к десерту, ни к конфетам – это было риторическое сравнение. Маленькая вспышка моего детства: жили мы небогато, но для жизни у нас всего хватало: и одежды, и еды, и всякой вкуснятины. Только теперь я понимаю, по прошествии стольких лет, что моё детство проходило при коммунизме, и вообще, что связано с моим детством, юношеством, навевает такую щемящую тоску, что выступают слёзы ни с того ни с сего, подкатывает ком к горлу, и думаешь: «Что людям надо? Ведь у каждого одна жизнь, живи и радуйся каждому дню, солнцу, луне, ветру снегу, дождю, ведь это дано всем. Почему кто-то хочет забрать это у соседа? Так мало того, что забрать благость бытия, они забирают жизнь. Кто им дал право на это?»

Вечер прошёл относительно спокойно, однако была слышна глухая канонада. Но на следующий день это канонада стала слышней. Я перезванивалась со своей подругой, которая жила в районе Мариупольской развилки, оттуда тоже были слышны сильные залпы. Она рассказывала, что летом это был сплошной град из снарядов, отдыха не было ни днём, ни ночью. В доме она была с больным мужем, у них маленький флигелёк, такое ветхое строение. И уже сейчас она с горькой улыбкой вспоминает, что, заходя с мужем в маленькую ванную комнату, тщательно закрывала дверь за собой, этим себя успокаивала, что, если прилетит снаряд, то эта хлипкая дверь защитит их, как броня. Недели полторы были слышны то тише, то громче раскаты канонады, по телевизору слышали сводки, которые ничего хорошего не предвещали. Звучали только слова: смерть, разрушения и самое страшное, что гибли дети, которые ещё не видели жизнь.

В связи с этими ужасными событиями, моё здоровье, которое и так не блистало, пошатнулось. Ночами поднималась от того, что сильно болело сердце, мерила давление, и оно держалось 200/100 даже, несмотря на то, что пила горстями таблетки. Я была очень напугана тем, что дочери всего лишь десять лет, что сейчас такая обстановка, и если я умру, это ляжет тяжёлым бременем на моих близких. Мало того, что материальным, так как финансы у нас были не очень большие, пенсию мою по инвалидности не платила Украина, какие-то слёзы на ребёнка – тоже их не было, можно было только рассчитывать на продуктовый паёк, который полагался мне и моему ребёнку, но и этот паёк какое-то время мы не могли получить, потому что я боялась отправлять мужа в центр города, где были сильные обстрелы с самого утра и до позднего вечера. Я панически боялась его разговоров о том, что он собирается идти воевать. Я ему доказывала, что моё плохое состояние здоровья в это тяжёлое время очень опасно тем, что из медработников никто не придёт ко мне на помощь. Скорая помощь выезжала только для раненых: будь то это мирный житель, будь то это военнослужащий. И, если со мной что-то случится, то он останется с дочерью, а не она одна в этом большом, страшном мире. В меня вселило надежду одно обстоятельство, которое неожиданно пришло мне на помощь. Когда в очередной раз я позвонила в 103, на другом конце провода мой заказ на вызов скорой помощи не приняли, но женщина спокойным голосом попросила рассказать ей, что со мной происходит. Она меня выслушала и дала консультацию, что мне нужно сделать, чтобы сбить давление. Оказывается, это был врач, который дежурил на телефоне, а не обычный диспетчер, который принимал вызовы. Я её поблагодарила за профессиональную консультацию, и она сказала, что можно звонить в любое время дня и ночи. Мне очень приятно было осознавать, что наши медработники, хотя бы таким способом, могли оказать первую медицинскую помощь.

Наступили страшные тяжёлые дни, о которых даже спустя несколько лет, я вспоминаю с холодящим ужасом. Опять повторюсь, что каждый день по телевизору мы слышали сводки и репортажи с места событий, где были показаны крупные разрушения жилых домов и трупы, трупы, трупы… Бомбёжки не прекращались ни днём, ни ночью. Я могла перезваниваться только со своей подругой, которая жила на Мариупольской развилке, и спрашивать, с ёё ли стороны идёт обстрел, потому что, как говорила ранее, что этот район, где мы сейчас жили, был менее подвержен обстрелу. Но наступил тот день, который разрушил нашу мирную идиллию в этом районе. Как-то вечером начался такой сильный обстрел, что тряслись окна. Опять я послала мужа к соседям, чтобы он узнал, где здесь расположено бомбоубежище. Одела ребёнка, собрала все документы, сумку с едой и водой и ждала возвращения мужа. Забегая в квартиру, он сказал: «Берите быстро вещи, одеваемся и спускаемся в подвал!» Быстро спустились с третьего этажа, вышли на улицу, с торца дома был вход в подвал. Открыли замки, включили свет и вошли в подвал. Нашли ту комнатушку, которая принадлежала моей сестре, хлипкая деревянная дверь открылась со скрипом. Мы зашли в маленькую комнатку, в которой с трудом могли расположиться три человека. Сели на пустые стеллажи, опять, как раньше, глядя друг другу в глаза, мы с мужем спрашивали друг друга: «А что теперь?» Как-то странно всё происходило: бомбёжка всё усиливалась, но не одного человека, кроме нас, в этот подвал не спустилось. Мы там просидели часа два, наверное. И где-то в начале первого ночи, бомбёжка потихоньку стихала, и мы решили вернуться в квартиру. Зайдя туда, мы сняли верхнюю одежду и разобрали сумку с продуктами, все остальные вещи стояли возле двери. Мы попили чаю и легли спать. Сон не шёл. Мы лежали на большой кровати, между мной и мужем лежала одетая Лизонька, мы с ним тоже были одеты, на случай, если ночью будет бомбёжка – сейчас все так делали, чтобы набросить на себя верхнюю одежду, взять необходимые вещи и спуститься в бомбоубежище. Ночь была более менее спокойная, были единичные бахи, но не очень близко. Зато, когда на улице расцвело, я услышала такой страшный свист летящего снаряда. Дочь спала. Я думала, муж тоже спит. Открыла глаза и смотрю на него, и опять эта немая сцена – разговор глазами. Я придвинулась вплотную к Лизоньке и обняла её, то есть я надеялась на то, что если что, я могу закрыть её своим телом. И вдруг свист прекратился, и где-то совсем близко разорвался этот снаряд. Стёкла уцелели, но звук был оглушителен. Это я так долго описываю, хотя это произошло в считанные секунды. Когда произошёл взрыв, очень странно, но мне стало легче, и нервное напряжение на какое-то время меня покинуло меня. Я быстро разбудила Лизоньку, муж уже стоял возле двери одетый, но пока мы копались, всё стихло, как будто ничего и не было, и мы решили в подвал не спускаться. Потом по сводкам мы узнали, что бомбили металлургический завод, который находился недалеко от нас.

В один из вечеров, мы сидели, и каждый занимался своим делом, балконная дверь была прикрыта лёгким шпингалетом, и вдруг дверь распахнулась со страшным хлопком, дом как будто подбросило и поставило на место, как выдержали стёкла – я до сих пор не понимаю. Лизонька выходила из ванной, и её так задело волной, что она чуть не упала и со страха побежала ко мне на руки. Её страх передался нам и парализовал на какую-то минуту. И всё как началось внезапно, так же внезапно и закончилось. Опять эти спешные сборы, опять эта суета, гонимая страхом, но была тишина. Опять мы никуда не ушли с квартиры, и эта ночь была совершенно спокойная. Казалось, надо было бы радоваться этой тишине, но была в душе такая тревога, что перебить я её я не могла ничем: ни работой на кухне, ни вязанием, ни просмотром фильмов. Это продолжалось до следующего вечера. Потом по новостям мы услышали, что это был взрыв от Точки-У, который произошёл возле нашего аэропорта, а расстояние от нашего дома до взрыва было примерно около двадцати километров. Находящиеся рядом постройки были сметены, деревья были срезаны как будто острой бритвой, и воронка, образовавшаяся от взрыва, была глубиной примерно с пятиэтажный дом, а её диаметр не говорили по новостям, но, когда оператор показал её в полную мощь, то корреспондент, который спустился на дно воронки, казался муравьём. Но новости на этом не закончились. Ведущий сказал, что Украина направила самолёт сначала на Горловку, а потом на центр Донецка, сбросить такие же Точки-У. И эта моя непонятная тревога достигла своего пика, на котором ничего хорошего нас не ждало. Это чудовищное событие должно было произойти, по объявлению ведущего, сегодня вечером. Опять эта молчаливая суета, сборы всего необходимого, Саша опять побежал по соседям, узнать, где расположено настоящее бомбоубежище, а не хлипкий подвал старого дома. Когда мы уже собрались, вошёл муж и сказал, что ближайшее бомбоубежище находится в подвале школы, и ещё новость, которая привела в смятение, что на улице стояли люди и разговаривали о предстоящей бомбёжке этими страшными бомбами. Дрожащими руками взяли вещи, закрыли дверь и ноги, которые отказывались слушаться, быстро спускали по пролётам лестниц. Выбежав на улицу, нас встретили морозные сумерки, с неба что-то капало, асфальт был покрыт тонким ледяным настом, и быстро идти по такой скользкой дороге было невозможно. Проходя мимо второго подъезда дома, мы увидели, как несколько женщин вышли из подъезда не одевшись, стояли с растерянными тревожными лицами, оглядывались по сторонам и было такое впечатление, что они вообще не знали что делать. Я подошла к ним и сказала: «Чего вы стоите? Собирайтесь быстро и бегите в бомбоубежище!». На что одна из них ответила: «У нас лежачая мама, её не донести и мы останемся дома». Я выразила своё сочувствие, и мы поскользили дальше. Мало того что от страха ноги не слушались, так ещё этот каток, который сковал все дорожки, ледяной ветер сыпал в лицо не то снег, не то дождь, но на всё это никто не обращал из нас внимание. Минут через десять мы добрались до школы. Только теперь я понимаю, что это ветхое строение с его дряхлым подвалом не только бы нас не защитило, а вместе бы с нами стёрлось с лица земли. И, тем не менее, мы спустились в подвал, и опять я занялась какой-то бессмысленной работой: начала протирать столы, расставлять стулья, думала, что сейчас хлынет народ. Там были три смежные комнаты, я ходила и выбирала, какая комната надёжнее. Остановились на одной из них, сели. Пришла ещё одна семья: муж, жена и ребёнок, несколько женщин. В общей сложности нас было где-то 10-15 человек. Бомбёжка была слышна где-то не очень близко. Все старались не смотреть друг другу в глаза, пытаясь скрыть страх и тревогу, которая присутствовала у всех. Прошло часа три, канонада почти стихла, с горькой иронией в словах, мы пытались шутить на тему войны, но у всех получалось очень плохо. Все потихонечку начали расходиться. Уже не спеша, скользили мы по асфальту и потихонечку приближались к дому. В тёплой уютной квартире нас ждал ароматный чай с вкусными печенюшками. После этих напряжённых часов мы все разомлели, как после деревенской баньки, напились чая и уснули.