Текст книги "Волчья верность (СИ)"

Автор книги: crazyhead

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

МАРК

Марк Флавий Аквила смотрел на своего дядю и не верил ушам. Зачем это ему собственный раб?

– Стефаний уже стар, – пояснил тот и, не обращая внимания на кислое выражение лица племянника, продолжил: – Знакомься, его зовут Эска.

Это был тот самый, спасенный, гладиатор. «Ну, хоть вольнорожденный…» – несколько утешился Марк.

С теми, кто всю жизнь был рабом, Марк просто не мог общаться. Подчинение, желание услужить, было у этих людей в крови. Оно, конечно, и неплохо, если нужно подать кувшин вина, но вот если весь день проводить вместе – убиться можно. Они не высказывали мнение, не показывали своих желаний, часто бывали робки и пугливы или же безразличны и пассивны. Собеседники – никакие. Понятно, что не их вина, но такого личного раба Марк бы себе не хотел. А вот с этим диким бриттом вполне может быть интересно, если удастся расположить его к себе…

Бритт между тем крайне агрессивно поклялся ему в верности и замер рядом, ожидая указаний.

Марк вздохнул – понадобится много терпения, чтобы что-то вышло. Но, с другой стороны, самые верные друзья – те, которых пришлось добиваться. Такие люди не впускают в свою жизнь кого попало, но если уж удостоят подобной чести, можно будет положиться на него, как на себя.

– У меня ранена нога, тебе придется помогать мне. Я теперь не могу справиться со многими обычными делами. Например, кинжал мне теперь не поднять… – Эска молча наклонился и, не поднимая глаз, подал Марку нож, – …и сандалии не завязать…

Все так же молча бритт наклонился и зашнуровал сандалии. Марк заметил, что у него очень занимательные уши. Они выдавали бритта с головой – вот сейчас, например, ему было неловко, и уши ядрено покраснели. Взгляд Марка непроизвольно скользнул на шею. Скрываемый раньше туникой, на шее обнаружился солидный… ошейник? Он был сделан из серебристого металла, наверное, серебра, так как ржи на изделие не присутствовало. Бриттское украшение? Марк припомнил – на арене эта штука тоже была на Эске. Он протянул руку и дотронулся до прохладного металла, провел по гладкому круглому пруту, обнаружил немудрящую застежку. Удивляло полное отсутствие орнаментов, никакой чеканки.

– Что это?

– Серебряный ошейник. Мой прежний хозяин надел его, – сухо промолвил бритт, не поднимая глаз.

– Похоже на украшение… – задумчиво отметил Марк, раб вскинулся, зло блеснул глазами и с нажимом произнес:

– Это НЕ украшение. Это – ошейник, – в его устах слово «ошейник» звучало, как грязное ругательство.

– Я сниму его, тебе он, кажется, не нравится, – пробормотал Марк.

– Буду очень благодарен… – сдержанно произнес парень.

Марк расстегнул застежку, плечи бритта немного расслабились, а наклоненная шея уже не была такой напряженной.

– Спасибо… – произнес Эска так тихо, что Марк еле расслышал. Похоже, этот ошейник был чем-то очень значимым. «Может, когда-нибудь расскажет…» – с надеждой подумал римлянин.

Он еще некоторое время повертел в руках странный предмет: прут был на диво тщательно зашлифован, нигде ни одной зазубринки. Но ни имени раба, ни имени владельца; так и не поняв, зачем надевать подобное на гладиатора, Марк тяжело проковылял к сундуку и спрятал вещь.

ЭСКА

Он был готов умереть. Ненавистная полоска металла на шее не оставляла шансов. Вот ведь, не повезло ему с последним хозяином – слишком знающим оказался римлянин. Каждая частичка тела молила его защищаться, требовала жить, но решение уже было принято. Свободы теперь не видать, значит – смерть…

Бой, если это избиение можно было так назвать, был недолгим, и вот уже Эска лежит на земле, а грудь царапает гладиаторский меч. Это было очень страшно – лежать и прощаться с жизнью, толпа не испытывала к нему ни капли жалости, лишь жажда крови была в их голосах: «Смерть! Смерть!» – слышалось со всех сторон. Черные провалы ртов раззевались в слитном вопле, глаза горели от предвкушения.

Среди всеобщей азартной злости неожиданно прозвучало: «Жизнь!». Эска нашел глазами того единственного, кто его пожалел. Это был статный, но странно бледный молодой римлянин, от него веяло внутренней силой, его крик был слышен даже среди шумного многоголосья. Римлянин продолжал требовать: «Жизнь!», и люди вокруг меняли свое мнение, подчинялись его желанию. Мужчина буквально заставил толпу отступить. Извечно алчная до чужого страдания, человеческая масса не смогла противиться уверенному голосу и решимости во взгляде защитника Эски, пальцы поменяли положение. Меч перестал прижимать бритта к песку, и он неуверенно поднялся, в голове стоял звон, все чувства смешались… Уходя, он бросил недоуменный взгляд на спасителя, запоминая того, кому обязан.

В этот же день пришел немолодой господин, которого бритт видел рядом с тем, кто его спас, и купил Эску. Конечно, господину ни слова не сказали об особенности покупки. Пожилой римлянин пришел без сопровождения, словно мысль о строптивости покупки даже не приходила ему в голову, впрочем, бежать Эска не собирался. Но подобная небрежность удивила. Седобородый мужчина свел кустистые брови, строго посмотрел на Эску и внушительно произнес:

– Ты должен был умереть сегодня, но мой племянник вступился, и вот ты здесь – цел и невредим, благодаря ему. Надеюсь, ты будешь верно служить ему.

Господин стоял неподвижно и смотрел на бритта до тех пор, пока тот не догадался, что мужчина ждет от него подтверждения. “Несомненно!” – процедил бритт сквозь зубы, старик торжественно кивнул, полностью удовлетворенный этим далеким от любезности ответом, медленно повернулся и неторопливо отправился в сторону дома.

Новый хозяин сам обратил внимание на ошейник и предложил его снять. Эска до последней секунды боялся, что он передумает, но уверенные руки слегка дотронулись до кожи, и проклятая железяка была снята. Вновь вернувшаяся острота чувств почти оглушила: запахи, звуки ворвались в череп, едва не разрывая его на куски… Он попытался скрыть от римлянина свое состояние, но Марк все равно заметил некоторую дезориентированность Эски, однако списал все на последствия от встречи с кулаками гладиатора.

– Сходи на кухню, поешь хорошенько, а то ты жуть какой тощий. Тот здоровый бугай тебе ничего не сломал?

– Нет. Все нормально.

Марк сходил вместе с ним на кухню и дал указание, чтобы его хорошо кормили: «Каждый день мясо. Ему надо немного поправиться».

Потом была прогулка, хозяин тяжело шагал, опираясь на Эску, ноздри затапливал тяжелый запах пота:

– Вот видишь, для чего тебе нужны силы? Таскать меня, как куль с песком… – Марк грустно улыбнулся Эске. —Может, пока мы гуляем, расскажешь свою историю?

Вот уж не было печали! Хотя делать-то все равно нечего…

– Этот язык мне не родной, боюсь, что рассказчик из меня не очень, – осторожно ответил бритт.

Марк еще раз улыбнулся. Ух! Вот это у него здорово получалось – искренне, как будто солнышко посветило и пригрело.

В сердце Эски давно уже жили лишь тоска и ненависть, но от этой теплоты что-то екнуло внутри. Отношение Марка было слишком… доброжелательным и спокойным, он как будто обволакивал, убаюкивал, обещал что-то такое светлое впереди… Эска не слишком доверял подобным вещам:

«Интересно, как долго он выдержит мой дурной нрав, не наказав?»

– Я же не прошу от тебя чудес красноречия, – произнес тем временем хозяин, – пара простых фраз на тему, кто ты и откуда.

– Римлянин хочет узнать прошлую жизнь раба? Это что-то новое! – Эска показал мелкие зубы в издевательской улыбке, отчетливо чувствуя, что его уже заносит, но Марк остался спокоен:

– Нормальное желание. Нам предстоит провести много времени вместе, должен же я знать, что за сокровище мне подогнал дядюшка!

– Если вкратце: вы пришли и разорили мой дом, я был оглушен и попал в рабство. Теперь я потерял всех родных и самое дорогое – свою свободу. Все, что ты должен знать, римлянин: ты жив до сих пор только потому, что у меня долг чести, – зло выплюнул Эска и уставился на римлянина.

МАРК

Марк смотрел в белые от злости глаза бритта и чувствовал, что подо всеми этими колкостями – боль и одиночество. Он понимал, что Эска гордец и ему нелегко приходится в неволе. И еще нарочитая непочтительность очень походила на проверку, подобную той, что дети устраивают учителям: насколько хватит у старшего самообладания? Как скоро седобородый старец покраснеет, затопает ногами от гнева и схватится за палку?

Уважение доставалось лишь сдержанным. Поэтому вместо вспышки, которую, конечно, ждал Эска, центурион улыбнулся. Дружелюбно и грустно:

– Я это уже понял. Ты горд и силен духом, подобным тебе тяжело смириться с несвободой.

– Откуда ты знаешь, каков я? – тут же огрызнулся бритт, недобро сверкнув серым глазом.

– Сужу по поступкам. На арене было получено доказательство смелости, гордость заметна в том, как ты себя держишь. А еще провоцируешь меня, пытаясь понять, что я за птица, сразу видно, что и боли не боишься…

Бритт снова открыл рот, явно собираясь продолжить его дразнить, в острых чертах проступило злое ехидство, но Марк опередил Эску, взмахнув рукой. Добродушно хохотнув, он произнес с некоторой долей снисходительности:

– Перестань! Это детство! Тебе все равно не удастся вывести меня из себя! Вижу же, что ты задумал. Нечего и пытаться!

Наверное, бритту послышался вызов в этих словах, потому что неожиданно его лицо осветила лукавая улыбка:

– Центурион уверен в себе? Не встречал еще ни одного римлянина, обладающего хладнокровием, достойным мужчины!

– До этого дня – не встречал! А теперь – вот он я! – горделиво возвестил Марк, продолжая ласково улыбаться тихо стервенеющему от этого рабу.

– Господин хочет поспорить? – Эска прищурился, сохраняя на лице легкомысленное выражение. – Только потом, чур, не драться!

«Похоже, его настроение довольно изменчиво, – подумал Марк. – А еще парень азартен, это хорошо, может, мне будет не так отупляюще скучно!»

– Во-первых, просто так спорить неинтересно! – медленно протянул Марк. – Надо на какие-то желания. Я вот, например, хочу, чтобы ты рассказал мне о себе. И еще нужны правила – доводить меня можно только словами и только наедине. Срок – до заката. Ну как?

Эска нахмурился:

– Я раб и не могу первым заговорить. Тебе достаточно просто молчать весь день, и ты выиграешь! Или же провести время с родственником…

– Предложения?

– Я человек новый, вот расскажи о доме, о том, как у вас тут принято, глядишь – день и пройдет.

– Зачем тебе знать о том, как принято? Небось, все равно по-своему переиначишь…

– Это смотря какие правила: если вы, к примеру, на ночь выпускаете во двор собак, то я, пожалуй, соглашусь с правилом: “Не выходить во двор ночью”.

– А ты, я смотрю, практичный парень, – засмеялся Марк.

Римлянин внимательно следил за бриттом во время разговора: парень держал спину прямо и дерзко смотрел прямо в глаза, это так не походило на вечно ускользающий взгляд Стефания и вселяло надежду. Эска со своей ершистостью, бессильной злостью, упрямством был очень понятен Марку и невероятно нравился. Именно несломленностью, отсутствием раболепия, внутренним стержнем. А еще Марк точно знал – он сделает все, чтобы затащить парня в постель. Когда нога перестанет так жестоко болеть. Если перестанет. Пока об этом даже думать было рано, не только из-за физической неспособности, но из-за характера самого Эски…

Они сошлись на том, что это вполне справедливые условия, и ударили по рукам.

После прогулки была перевязка. Эска сразу предупредил, что никогда сам не перевязывал. Пожилой раб долго ахал и охал, громко жалея Марка, ведь ему достался совершенно бесполезный раб. Эска хмурился и фыркал. Наконец, вдоволь насмотревшись на представление «старый распекает молодого и попутно рассказывает, как все было в его время», Марк сказал:

– Ну хватит, Стефаний. Ему не надо было это уметь. Я вот, например, готовить, как ты, не умею. Не придирайся. Я уверен, если ты не будешь ворчать и отвлекать, Эска научится гораздо быстрее…

Стефаний растерянно замолчал, а Эска послал Марку благодарный взгляд.

Весь вечер Эска упражнялся в остроумии, комментируя рассказы Марка и «особенности римского самосознания».

– Как для плохо говорящего на моем языке, ты используешь слишком сложные слова. Признайся честно: ты ночевал в библиотеке и заучивал все слова подряд.

– Я читать по-вашему не умею…

– Как же ты столько слов запомнил?

– А вот память у меня хорошая, не то что у чугуноголовых вояк!

– Эска, тебя надо на площадях показывать, как образец детского юмора. Чтобы все посмотрели, как никогда не надо! Между прочим, ты и сам вояка, разве нет?

– Нет, мы, скорее, охотники…

ЭСКА

«Помогите мне, боги!» – взмолился Эска про себя. Марк продолжал вести себя мило.

Римлянин заключил с Эской пари и Эска, к своему стыду, проиграл. Бритт всегда считал себя весьма злым на язык, это признавала и родня, но тут что-то даже засомневался в своих силах. Марк только улыбался в ответ на колкости или вполне бойко отвечал. Казалось, римлянин наслаждается их пикировкой. «Похоже на прелюдию…» – подумалось Эске. Он весь покрылся холодным потом от мысли, что может влюбиться в римлянина и хозяина. Это будет весьма… неловко.

Вечером Марк спросил:

– Ну, что, признаешь свой проигрыш?

И опять – ласковая улыбка. Но не такая – ласковая и липкая, какие дарили ему другие римляне, а ласковая и теплая… дружеская, неопасная.

– Признаю… – неохотно пробурчал бритт, – я должен рассказать тебе все о себе?

– Смысл подобных пари – ты споришь на то, что в другом случае ни за что не сделал бы! Конечно, все! Особенно то, что не хочешь!

Марк спокойно смотрел в глаза бритту, Эска похолодел, осознав, наконец, какое неосмотрительное обещание дал. Будь мужчина попроще, может, секрет удалось бы оставить таковым, но Марк явно желал предельной откровенности и… отвертеться не удастся.

– Это займет время, сегодня уже поздно. Завтра?

– Ладно, ты прав, – Марк вздохнул, – я сегодня ходил больше обычного, и моя дрянная нога дает о себе знать.

Да, Эска кивнул сам себе – он чувствовал кровь. Кстати, естественный запах Марка был весьма приятным, но кровь добавляла будоражащую нотку и заставляла Эску волноваться.

– Тебя надо перевязать на ночь?

– Да. И постарайся при этом не отправить меня к праотцам…

Эска улыбнулся Марковой немудрящей шутке и поймал себя на мысли: за сегодняшний день он улыбался больше, чем за последние три года. Будет обидно, если римлянин убьет его завтра…

Но на следующий день им было совершенно некогда поговорить: дядя пригласил хирурга, чтобы он осмотрел ногу. Рана Марка заживала преотвратно: кровила, дергала постоянными болями, скручивала мышцы судорогами. Кожа вокруг имела неестественный цвет и была горячее, чем нужно. Аквила, повидав за свою жизнь немало повреждений, решил, что с Марком что-то не так. Пора бы уже тканям зарубцеваться и перестать болеть. Потому и был вызван “наилучшейший”, по словам дяди, эскулап.

Лекарь должен был прибыть на следующий день, а перед его приездом Аквила просто загонял всех рабов. Лекарь был не простым слугой Асклепия, а хорошим другом Аквилы, и старику хотелось перед его появлением привести в порядок дом. Обычно пожилой мужчина был снисходителен. Если пыль не особенно тщательно выметалась изо всех углов или не все вещи содержались в идеальном порядке – он относился к подобному как к нормальному проявлению человеческой природы. Ибо все человеки, по сути своей, лентяи. Дяде было вполне уютно, так что он не видел смысла в затрачивании лишних сил на воспитание рабов. Лучше еще одну главку к мемуарам прибавить.

Но к приезду друга, которого не видел много лет, все должно было блестеть! А то неудобно перед боевым товарищем! Аквила так и сказал рабам, построив их, словно солдат, в шеренгу перед домом.

Отставной военный вспомнил молодость и очень ясно дал понять, что в ближайшие дни он беспорядка не потерпит («И если я найду хоть одну соринку, о обделенные разумом, убогие ублюдки, я вам глаз на жопу натяну и так оставлю!»).

Это был совершенно неожиданный для многих Аквила, так что все со страху засуетились, как мураши в разоренном муравейнике. И Эске тоже пришлось поработать:

– Марк, ты же можешь его отпустить ненадолго… – пробасил дядя, – у меня что-то людей не хватает… о, кстати, ты можешь пока почистить мечи, которые висят на стенах, верно?

Короче, Эска носился вместе со всеми, Марка тоже припахали.

Когда бритт пробегал мимо с очередным поручением, он видел, как Марк последовательно чистит оружие, потом столовые приборы, а в конце дня – уже вообще – кухонный котел. Марк смотрел на посудину с недоумением, как будто не понимал: откуда взялось это чудо, и как он докатился до такой жизни.

Бритт не удержался и хихикнул:

– Ты слишком быстро все делаешь. Надо было чистить себе не спеша всякие кинжальчики…

Марк мрачно взглянул на веселящегося бритта, потом с тоской посмотрел на огромный котел. Чудище было на диво грязным и вызывало у него исключительную печаль. Внезапно его лицо просияло:

– Ты должен мне помогать, а я уже хочу спать, так что котел – твой.

– Э-э-э… как-то неожиданно… – опешил Эска, потом вспомнил, что Марк ему не друг, а хозяин, скис и пробормотал, – не стоило мне здесь проходить. Так и знал, что все римляне, даже воины, неженки…

Марк вздохнул еще раз, посмотрел на вызывающе грязный предмет обихода:

– Ладно, это, конечно, нечестно получится… Может, вместе попробуем отчистить? Если не сделаю – дядюшка засмеет… он, кстати, в этом мастер. Так иногда прикладывает, что не знаешь, куда деваться. Тебе у него еще учиться и учиться…

– А может, я не буду помогать, заодно и за мастером понаблюдаю? – ехидно оскалился Эска.

– Вперед! Милости прошу! – на лице Марка появилась едкая улыбочка. – А я тебя заложу Стефанию. И попрошу просветить своей мудростью темного тебя!

– Опа… Это, конечно, аут. Я его дольше минуты вообще не перевариваю… Конечно, любимый хозяин, я тебе с радостью помогу!

Спать оба легли, как и все в доме, глубокой ночью. Вообще говоря, обычно личные рабы спали перед дверью в кубикулум (1), но Марк в первый день указал Эске на место близ кровати, пояснив, что, возможно, ночью ему что-нибудь понадобится. Несмотря на то, что оба за день очень устали, сон не шел. Марк лежал неподвижно и пялился в темноту, Эска с тревогой размышлял о предстоящем дне. Римлянин начал ему нравиться. Всего два дня знакомы, но никто прежде не обращался с бриттом так запросто, почти как с другом. Будет жаль, если его болезнь окажется серьезной…

А на следующий день приехал дядин друг. Осмотрев ногу, он многословно обругал лечившего Марка лекаря и назначил операцию через несколько часов:

– Раньше начнем – быстрее за стол сядем. А то до операции бухать нельзя… – пояснил он.

Лекарь был веселый, резкий и циничный. Эску он сразу сделал своим помощником, выгнав дядю. На удивленный Марков взгляд радостно загоготал и пояснил:

– В обморок бухается, как сопливая девка. Причем, смешно: идет, скажем, битва – кровь, кишки, трупы… он спокоен и сосредоточен. А вот если я кого оперирую, особенно тех, к кому он неравнодушен: друзья, родня, – так сразу глазки к небу – и готов! Короче, этот молодой человек тебя подержит. Хотя… – внимательный взгляд ощупал тощее тело, – паря, а ты с ним справишься? Хозяин-то у тебя – здоровенный!

– Я худой, но силы достаточно, – ответил бритт, и в глазах его блеснула усмешка.

Когда Эска прижал Марка, у римлянина на лице появилось удивление – он явно не ожидал от тонкого парня такой силы, но потом оперируемому стало не до того – боль была запредельная, и Марк просто вырубился. Эска чуточку опасался операции – немногие могут выдержать такое испытание достойно, но Марк был на высоте, «Вожак!» – пропел голос внутри бритта…

Последующие полторы недели бритт ухаживал за Марком, который временами приходил в сознание, а потом снова соскальзывал в небытие. Боль была невыносимая, поэтому Эска подавал римлянину опиумный настой, после которого Марку становилось тепло, не больно, и он засыпал.

Постепенно взгляд больного прояснялся, он уже не страдал так сильно, порции настоя стали уменьшаться. Возникшее время Эска использовал для гигиенических процедур и попыток впихнуть в сопротивляющегося хозяина пищу.

Через три недели после операции Марк почувствовал себя настолько лучше, что уже начал заговаривать о том, чтобы встать, однако лекарь сказал: «Рано!», и бритту пришлось следить за неугомонным римлянином.

– Делай, что хочешь, хоть привязывай, но вставать он не должен! – сказал Эске старший Аквила.

– Хозяин рассердится…

Эска специально назвал Марка «хозяином», чтобы напомнить старику, что он раб и зависим от Марка. Но Аквила только отмахнулся:

– Ничего он тебе не сделает! Сейчас просто сил нет тебе морду набить, а потом, в случае чего, я тебя прикрою.

Эска недоверчиво посмотрел на дядю: где это видано, чтобы раба защищали от собственного хозяина? Но все же молча кивнул и пошел к Марку. Чуткий слух уловил облегченный дядин вздох и бормотание: «Чертов бритт! И ведь хрен его заставишь!»

Любопытно, прежние хозяева никогда не сомневались в своей возможности заставить выполнить приказ. То, что они ошибались, – иной разговор. Эску удивляло отношение. Если припомнить, за все время с момента покупки бритт ни разу не видел, чтобы кого-то из рабов наказали плетьми, хотя поводы были. Аквила всегда ограничивался отчитыванием провинившегося. Забавная у них семейка…

Марк на увещевания бритта хмурился, огрызался и ворчал. Несколько дней бритт покорно сносил дурное настроение хозяина, раз за разом терпеливо проговаривая рекомендации лекаря и взывая к благоразумию. Марк был невыносим и, в конце концов, Эске это надоело. Он наорал на хозяина, еле сдерживаясь, чтобы не поколотить. Забежавший на крик Стефаний укоризненно покачал головой, но, наткнувшись на безумный взгляд Эски, шмыгнул обратно, справедливо решив, что хозяин и раб сами как-нибудь разберутся. Римлянин примолк и почти до ночи не произносил ни слова.

Сначала Эска радовался, что его не отвлекают, и занимался делами, потом начал кидать на погруженного в мрачное молчание римлянина осторожные взгляды. Затем проснулась совесть, он принялся корить себя, что не сдержался. Все-таки Марк же не просто так капризничает. Болеет. В такой момент порой даже могучие и смелые воины становятся подобны капризной красотке. Не всякий может перенести собственное бессилье. К концу дня Эска ощутил себя полностью вымотанным, так как все время ждал от Марка хоть какого-нибудь знака, намека на окончание затянувшегося обиженного молчания.

Но римлянин избегал взгляда, и бритт чувствовал себя самым паршивым образом. Он встал напротив Марка, сложил руки и грозно вопросил:

– Ну, и долго ты собираешься дуться?

– Ты же хотел, чтобы я молчал? Вот! Я молчу! – пробурчал Марк, Эска возмущенно фыркнул.

– Это твое молчание ничуть не лучше, чем ворчание!

– О, да ты у нас прям поэт! – усмехнулся Марк и впервые с момента ссоры поднял на Эску глаза.

Бритт задохнулся от раздражения, но мягко глядящие зеленые глаза мгновенно утишили бурю. Давненько Марк не смотрел так спокойно, только сейчас Эска понял, что ему безумно не хватало теплоты темных глаз и изгибающихся в улыбке полных губ. Поэтому вместо очередного витка ссоры бритт присел на корточки, так, чтобы глаза были на одном уровне с откинувшимся на постели Марком, и промолвил:

– Я понимаю, как тебе тяжело, но потерпи еще немного, ладно? Хочешь, сыграем во что-нибудь? Я знаю, что римляне любят играть в кости. Кажется, эта игра достаточно проста… Поставить мне, конечно, нечего…

Марк заинтересованно блеснул глазами, улыбка стала шире, и он невинно, слишком небрежно для того, чтобы можно было этим обмануться, предложил:

– На желания?

– Тебе достаточно просто сказать, и я сделаю все, что хочешь! – закатил глаза Эска. – А встать все равно не дам, даже если выиграешь. С меня твой родственник шкуру снимет, он мне тебя поручил!

– Эска, ты жуткий зануда!

– А ты – каприза!

– Ладно, пусть так, – римлянин ничуть не рассердился, он выглядел даже довольным, но Эска никак не мог понять, почему. – Так согласен сыграть несколько партий на желания?

Эска не смог найти подвоха, потому настороженно кивнул. О своем решении бритт очень скоро пожалел. Почему-то ему подозрительно часто выпадало “собачье очко” (2). А Марку – очко Венеры (3). Бритт даже заподозрил, что кости с секретом. Он внимательно осмотрел каждую. Слышал, что встречаются такие особые кости, полые внутри. К одной стороне прикрепляется грузик, чтобы она выпадала чаще. Неужели Марк настолько ловок, что способен подбросить в терракотовую рюмку, в которой трясут кости, “крапленую” кость? Да не одну, а все три? Ничего, напоминающего швы, бритт не обнаружил. Римлянин только смеялся в ответ на Эскино недоумение, и бритт замирал, завороженный этим смехом.

Итогом игры стало полное Эскино поражение, хотя ему и удалось пару раз набрать чуть больше, чем Марку, и один раз была ничья, но все равно желание осталось за римлянином.

– Ну, ты выиграл, надеюсь, ты доволен! Не знаю, как это у тебя вышло…

– Ты обвиняешь меня в обмане? – Марк прищурился, и Эска был вынужден пойти на попятный – оскорблений римлянин не заслуживал, пусть себе радуется.

– Зачем тебе это желание – непонятно, ведь я и так обязан выполнять приказы, – пробурчал Эска, впиваясь в расслабленно улыбающегося Марка недобрым взглядом.

– А если то, что я хочу попросить, нельзя приказать? – спросил Марк.

– Приказать можно все, – процедил Эска, начиная подозревать что-то нехорошее.

– Не все. Я вот хочу, чтобы ты мне почитал, ведь так лежать – ужасно скучно!

– Но я же не умею! – удивился Эска столь странному желанию.

– Знаю. Ты говорил. Что, если я пожелаю, чтобы ты обучился чтению? Приказывать такое глупо, ведь старание зависит лишь от тебя самого, а “отдать” проигрыш ты и сам захочешь, да? – Марк откинулся на подушку, страшно довольный собой, Эска наморщился:

– Так, хорошо. Принято. Два вопроса: читать умеет Стефаний, зачем мне-то дурью маяться?

– Эска, – вздохнул Марк и неожиданно положил руку на плечо бритту, – я ведь потом еще и поговорить хочу о прочитанном. Думаешь, со Стефанием это будет в удовольствие? Кроме того, у него свои дела есть, некогда на меня время тратить! А какой второй вопрос?

– Я знаю, что вы своих детей учите прямо на улице, мне что же – присоединиться к малышне?

– Нет! – Марк даже захихикал, представив себе Эску, восседающего среди ребятни, – я сам покажу тебе буквы и научу их складывать в слова. Еще нужна вощеная табличка, заодно и писать научишься! Ну, не хмурься, не так уж это сложно. Кроме того, я займусь делом и перестану лезть на стену от раздражения.

– А кто тогда будет ваши портки стирать, если господин будет заниматься “делом” и занимать им же меня? – ехидно вопросил Эска.

– Мы же не весь день! Не переживай, тебе хватит времени на все! Даже на портки и тогу, – полные губы сложились в улыбку, зеленые глаза засияли, и Эска согласился, конечно же, не забыв, впрочем, сделать вид, что недоволен.

***

К тому моменту, как Марку разрешили вставать, Эска научился читать, правда, медленно и с ошибками, но римлянин был очень доволен. Бритт, неоднократно видевший занятия детей, несколько опасался римской манеры обучения, но Марку даже в голову не пришло орать, а тем более лупить ученика. Он все время улыбался и не упускал возможности прижаться к Эске, якобы показывая, как правильно выводить буквы. На второе занятие Эска постиг хитрый план римлянина: Марк потребовал, чтобы бритт сел к нему на постель: “Я хочу видеть, как ты пишешь!” – сказал он, а сам, пока Эска старательно выводил линии, клал голову на Эскино плечо, накрывал пальцы бритта своими, щекотал дыханием шею, приобнимал за талию.

Прикосновения были невинны, но Эска-то чувствовал запах! От плотного, дурманящего аромата начинали подрагивать пальцы, кровь приливала к лицу, и думалось совсем не о правильном начертании римских закорючек.

В какой-то момент Эске начало казаться, что Марк не понимает, что творит своими касаниями. Иногда же ему казалось, что все происходящее – хорошо продуманное соблазнение, и тогда его охватывало раздражение. Вот только бритт никак не мог понять, на что: на то, что хозяин посмел покуситься, или на то, что никак не решается пойти дальше…

Наконец Марку разрешили вставать, и лекарь в очередной раз осмотрел ногу. Покачав головой, он сказал:

– Ткани слишком сильно повреждены. Нога не будет адски болеть, но ходить нормально ты не сможешь. Прости, парень, но я не всемогущ…

Марк выслушал приговор с непроницаемым лицом, коротко кивнул, сказав только:

– Уже хорошо.

Но Эска чувствовал больше, чем обычный человек: мускулы на лице римлянина еле заметно напряглись, складываясь в маску страдания, никому не видимую, кроме бритта, запахло потом и особым запахом – Эска называл его «безнадежность». Бритт едва удержался от того, чтобы поморщиться – это совершенно не подходило Марку, было чужеродным. Неожиданно стало остро жалко римлянина. Такого сильного духом, красивого, мощного… Небольшое повреждение ноги – и вот уже мужчина сильно ограничен в своих возможностях, наверняка для него это невероятно тяжело.

Через пару дней лекарь уехал, а Марк с Эской снова начали выходить на прогулки. Разговаривали мало: Марк был подавлен и мрачен, Эска тихо шел рядом, понимая, что мужчине нужно переварить неприятное сообщение. Дни тянулись, подобно патоке, вязкие и медлительные, Марк затих, погруженный в себя, Эске только и оставалось, что размышлять целыми днями. Простая работа не требовала сосредоточения, в голову лезли мысли о жизни. Одна была особенно навязчива: над Эской довлело неисполненное. Может, сделать вид, что забыл? Но он помнит. И это знание, мысль о несделанном, грызла, не позволяя дышать полной грудью. Однажды, во время прогулки, он решился:

– Я почти выполнил твое желание, но ведь было еще и обещание, которое я тебе дал в первый день, но так и не успел выполнить… – произнес Эска, не глядя на римлянина.

Марк послал ему удивленный взгляд – лицо бритта было сосредоточенно и сурово, как будто он принял непростое решение. Кажется, Марку потребовалось определенное усилие, чтобы понять, о чем вообще речь:

– Да как-то все закрутилось, не до того… Ну, и что же за тайны таятся в твоем прошлом?

– Есть парочка, – бледно улыбнулся Эска, – пожалуй, одну из них я оставлю на утро, если ты не против?

Марк кивнул, после операции нога болела меньше, но подвижность была сильно снижена, он старался больше ходить, от чего сильно уставал. Поэтому сегодня ему уже было не до разговоров, а завтра он хорошенько расспросит Эску обо всем, особенно его интересовало, была ли у бритта девушка, заодно можно аккуратно прояснить его отношение к “греческой любви”.