Текст книги "Аленький цветочек (СИ)"
Автор книги: Constance V.
Жанры:
Короткие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
========== Глава 1 ==========
Минерва приходит каждый день. Конечно же, дойти до школьного лазарета недолго. Хотя, думаю, дело было не в этом. Она же принципиальная, как все гриффиндорцы, мантикора их раздери. Переживает, что наговорила мне много лишнего, пока я был директором. Лишнего и несправедливо злого.
Я не злюсь. И тогда не злился. Мне давно уже было ясно, что все будет именно так – и презрение в глазах коллег, и ненависть в глазах учеников. Давно. Гораздо раньше, чем я произнес Непростительное на Астрономической башне. Думаю, Альбус понимал это не хуже меня, когда брал с меня обещание. И выбора он мне не оставил. Я не знал только, как долго все это продлится. И чем закончится. И закончится ли вообще – до моей смерти.
Я не злюсь. На них. Почти. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить. Но две вещи я никогда не забуду.
Как Минерва обозвала меня трусом – накануне Битвы, прямо перед детьми. Причем отлично понимая, что сражаюсь я с ней даже не в полсилы. Мои способности она знала прекрасно. Равно как и мою реакцию. Но почему-то решила, что я боюсь продолжения магической дуэли. Хотя нет. Не „почему-то“. Я прекрасно знаю, почему – от злости. Ненависть глаза застит. Впрочем, кое в чем она была права – я боялся. Боялся, что не сумею предугадать ее движения и зацеплю боевым заклинанием. Обошлось.
И не забуду, как Лонгботтом разбросал по всей Школе листовки. Художник недоделанный. Хотя рисовал, наверняка, не он – слишком маггловская тематика. В чистокровных семьях больше про Гриндевальда читают, чем про Гитлера с его СС. Минерва тогда поджала губы и сказала, что мои инициалы сами напрашивались на эту аналогию. Теперь жалеет, что сказала. Гриффиндорка. Слизеринку бы совесть не грызла – слизеринка бы благоразумно смолчала, а не вываливала весь словесный яд прямо в лицо.
Минерва приходит каждый день. Грейнджер тоже. Поначалу я на это злился. Не хочу ненужной жалости. Справлюсь. Сам. Или сдохну. Тоже сам. Без этих слащавых сюсюканий.
Но подыхать очень не хочется. И оставаться совсем одному – тоже.
С Грейнджер я даже чувствую себя полезным. А не просто калекой, который может передвигаться только наощупь. Для того, чтобы обьяснять ей теорию, мне глаза не нужны. Только голос, который стал чуть ниже и более хриплым. Ну и руки, которые помнят все необходимые для заклинаний жесты. Иногда мне кажется, что я и зелья варить мог бы вслепую, ведь даже силу кипения можно определить на слух, а качество зелья – по запаху. Но это все пустое самоутешение. Приятные мысли, чтобы не свихнуться окончательно в вязкой темноте.
Забавно – последнее, что я помню, это глаза Лили. Не важно, что смотрели они на меня с ненавистного лица Поттера. Все равно было ощущение, что она простила. Простила и простилась со мной навсегда. Хотя патронус у меня выглядит по-прежнему. По крайней мере, так утверждает Грейнджер. Не думаю, что она лжет.
Когда варил антидот от яда Нагини, я не слишком рассчитывал на спасение. Даже если заранее принимать кроветворное, шансы выжить ничтожны. Уже потому, что хотя бы в течении дюжины часов кто-то должен наложить целительные чары. А кто будет этим заниматься? Даже если Поттер увидит мои воспоминания, он тоже не жилец. По крайней мере, я так думал. И уже мысленно похоронил нас обоих. Еще когда Альбус рассказал мне правду.
Но старый маразматик ошибся. И я тоже.
Минерва говорит, что после Битвы спасать меня ринулась именно Грейнджер. У Поппи и без меня было дел не в проворот, а Грейнджер „мнила себя великим колдомедиком“. Как я ей заявил, когда очнулся. Зря сказал. Как-то уж слишком по-гриффиндорски вышло. Резко и глупо.
Она ведь сделала все, что можно. Ни Поппи, ни колдомедики из Мунго не справились бы лучше. Но теперь Грейнджер уверена, что моя слепота – ее ошибка. А не моя.
А на самом деле – антидот был не совершенен, кровопотеря слишком сильная, целительные чары были наложены не сразу…
Грейнджер не виновата. Но что сказано, то сказано. И, к сожалению, услышано. В отличие от моих извинений и попыток Минервы с Поппи ее убедить, что я просто брякнул глупость сгоряча и с досады. Даже слова колдомедика из Мунго она мимо ушей пропустила. Гриффиндорская Всезнайка…
Шансов на исцеление у меня мало – яд и темная магия хоркрукса это вам не мышьяк с цианистым калием. Шансов мало. А если не лукавить – они нулевые. Остается утешаться тем, что я выжил. И последнее, что я видел, были глаза Лили.
Поттер, мантикора его раздери, заявил Визенгамоту, что если бы не я и не мое участие в войне, погибло бы очень много людей. И что Волдеморт победил бы, если бы не мои воспоминания – мол, именно они дали Золотому мальчику силы в последней схватке. Пафосная чушь. Но благодаря ей меня оправдали. И не стали перечить – оградили от толпы любопытных сочувствующих лицемеров, которым до меня нет никакого дела, а на слепца посмотреть хочется.
Я не хотел ехать в Мунго. Там все чужое. И люди, и стены. А в лазарет Хогвартса и в мои комнаты заходят только Поппи с Минервой. Ну и Грейнджер. Иногда заглядывает Поттер вместе с Лонгботтомом – то ли совесть их мучает, то ли страх перед экзаменами по Высшим зельям. Но вопросы задают дельные. Почти такие же дельные, как у Грейнджер. Но не такие глубокие – ответить на них можно с ходу. А вот над грейнджеровскими приходится подумать. Самое то во время бессонницы.
Хуже, когда мысли перескакивают с этих вопросов на саму Грейнджер. Запомнил я ее такой, какой она была в Хижине. Когда протягивала Поттеру фляжку для моих воспоминаний. Осунувшаяся, встрепанная, неожиданно повзрослевшая. А теперь воображение подло дорисовывает и все то, что я не видел.
Мне нет и сорока. Но ей лишь двадцать. И что я могу предложить ей, кроме Ордена Мерлина, который Поттер стребовал для меня у Визенгамота? Мою слепоту? Уход за калекой? Дом в убогом квартале? Что?!
Мыслям не прикажешь. По крайней мере, по ночам. Но когда Грейнджер заходит ко мне после уроков, я вполне могу сосредоточиться на реальности. И очень жду этих встреч. Которые вот-вот закончатся – до выпускных экзаменов осталось всего ничего. А потом она уедет.
Мне просто повезло, что Поттер с Грейнджер решили остаться в Хогвартсе на этот год – чтобы нормально закончить Школу. Да и многие их сокурсники остались на второй год – сами, добровольно. Удивительная тяга к знаниям. Подозрительная. Хотя есть и исключения. Уизли, очередное рыжее недоразумение огромной семейки, остался в Лондоне – работает в магазине вместо погибшего брата.
Грейнджер говорит, что рассталась с ним вскоре после Битвы. Будто мне это важно услышать…
Да, важно. Но ей этого знать не обязательно. Будет жалеть, стесняться… и все рухнет. А так – у меня есть еще несколько недель до ее выпускных экзаменов. О „потом“ думать не хочу. Когда наступит это „потом“, тогда и буду думать.
*
Поппи твердит, что мне нужно чаще выходить на улицу и радоваться солнцу. Тепло его лучей я кожей чувствую, но при чем тут радость? Мне и у камина неплохо.
Я понимаю, что главное слово в тирадах Поппи – „радоваться“. Она приносит мне горький шоколад – как я люблю. Наивная хаффлпаффка. Думает, это „лечение“ поможет – колдомедик из Мунго сказал, что моя слепота сродни магии дементоров и излечить ее может только „состояние радости и счастья“. С колдомедиком-то я согласен, но вот как объяснить Поппи, что речь шла не о солнце и шоколаде? И даже не об удовольствии от хорошего шотландского огневиски, которое мне иногда приносит Минерва. Речь о том счастье, что дает силы создавать патронусов. А мой, если верить Грейнджер, тает очень быстро. Она думает, что я просто не пытаюсь создать его более мощным – незачем. Но на самом деле я просто не могу.
Я чувствую себя выгоревшим, как Астрономическая башня – Минерва рассказывала, что там во время Битвы все обуглилось и остались одни стены, но к этому маю все отстроили лучше прежнего. Не думаю, что что-то может быть лучше старой доброй магической постройки. Но какая мне разница – я этот новодел все равно уже не увижу.
Думаю, что Лили простила меня окончательно – там, в Хижине. Когда смотрела на меня глазами Поттера. И простилась со мною. А я с нею. Раз и навсегда. Воспоминания о Лили остались, а чувства поблекли, словно паутиной заросли. Иногда мне кажется, что все это было не со мной, настолько отстраненными стали воспоминания. Но разум твердит, что это все было. И я ему верю.
А еще разум твердит, что после выпускного все изменится. В это я верить не хочу. Но тоже верю.
========== Глава 2 ==========
Выпускной был вчера. Грейнджер забежала ко мне поздно вечером, принесла тарелку с пирожками и тыквенной запеканкой, даже два бокала шампанского левитировала – чтобы я с ней отметил. Школьный диплом с отличием, все оценки предсказуемо однообразны – „Превосходно“, кто бы сомневался. Хотя Грейнджер, кажется, сомневалась.
Поздравляю ее с успешным завершением, говорю что-то шаблонное, что она лучшая ученица за много десятилетий, а уж если брать только магглорожденных…
У меня такое ощущение, что она слушает вполуха. Наверное, хочет быстрее сбежать к сверстникам. А я ее тут задерживаю никому ненужными рассуждениями о том, что узнал о Хогвартсе, пока был его директором.
Она порывисто целует меня в щеку, благодарит за „добрые слова“ и обещает вернуться через день. И убегает.
Наверное, это и к лучшему.
Ее волосы пахли сиренью. А губы – клубникой. Задержись она чуть дольше, притворяться было бы слишком тяжело. Мне хотелось притянуть ее к себе, зарыться лицом в ее волосы, сжать в руках ее молодое гибкое тело и…
А вот этого „и“ уже не будет. Хорошо, что она ничего не заметила. Холодный душ, расслабляющая ванна и припасенный огневиски мне в помощь.
*
Грейнджер не появилась ни послезавтра, ни после-послезавтра, ни…
А потом пришел Лонгботтом. Которого я ждал меньше всего.
– Сэр, я хочу, чтобы вы поехали со мной в Мунго.
Вскидываю бровь. Минерва говорила, что вкупе с неподвижным взглядом это производит еще большее впечатление, чем прежде. Вот и хорошо.
Лонгботтом хочет упечь меня на внеочередное обследование? Обойдется. Я и так все о себе прекрасно знаю.
– Сэр, она мне не простит, но уж лучше так, чем как сейчас. А вас она выслушает. Хотя бы потому, что вы слепой.
Вот она, гриффиндорская деликатность. Во всей красе…
– Кто и что вам не простит, Лонгботтом?
– Гермиона.
Сердце пропускает пару ударов. Набираю полную грудь воздуха и медленно выдыхаю. Раз Грейнджер в Мунго – значит, жива. А это главное. Колдомедики в Мунго хорошие. И…
– Сэр, это было на следующий день после выпускного. Мы собирались отпраздновать в узком кругу, купили усладэля, огневиски и маггловского пива, пиццу на вынос и какие-то салаты, потом аппарировали в дом Гарри на площади Гримо. Места там много, соседи на шум жаловаться не будут… Когда вечеринка была в разгаре, почтовая сова принесла посылку. Гермиона ее и открыла. Мы все к этому времени не слишком трезвые были, поэтому и не сообразили проверить сверток на темную магию. Идиоты…
Лонгботтом произносит это настолько обреченно, что мне становится страшно.
– Что там было? – спрашиваю я хрипло.
– Черная роза. Она сразу же рассыпалась в пепел. Колдомедики сказали, что это – Проклятие Тролля, цветок использовали просто так, не в нем дело.
– Кто?
– Беллатрикс Лестранж. Оставила посылку, чтобы ее отправили через четырнадцать месяцев после ее смерти в дом Блэков. Четырнадцать – наверное потому, что она столько лет в Азкабане отсидела.
Действительно, идиоты. Как они могли не проверить сверток?! Как Грейнджер могла настолько расслабиться?! Хотя, я понимаю, как. Выпускные позади, впереди свобода, которая опьяняет. Вкупе с алкоголем, тем более.
– Сэр, вы же знаете, что это за проклятие? – спрашивает он настороженно.
– Знаю. Видел, как Беллакрикс применяла его на магглах. Прежде чем убить их, – отвечаю ему почти безразлично. Потому что на незаданный вопрос я ответить не могу – я не знаю, как снять это проклятье.
Он тяжело вздыхает:
– Ну, по крайней мере, вы понимаете, о чем речь. Колдомедики говорят, что это необратимо. Гермиона теперь ни с кем не разговаривает. Даже медиковедьм просит не задерживаться в ее палате. Сказала, что разошлет всем знакомым через пару дней письма, что улетела учиться в Канаду. И потребовала, чтобы мы ни о чем никому не говорили. Мы – это Гарри, Рон, Луна и я. Остальные ничего толком не поняли, мы же тут же в Мунго аппарировали… Но было уже поздно.
Да, о чем речь, я понимаю. Тело Грейнджер осталось прежним, изменилось только лицо – кожа на нем сейчас серо-зеленая и бугристая, как у серой жабы. Щеки увеличились и обвисли неприятными складками, нос распух, глаза заплыли.
Беллатрикс такие превращения очень забавляли, но самое веселое для нее было – посадить изуродованного маггла в комнату, где стены, пол и потолок из небьющегося зеркала. Пусть любуется… Ей это было забавно.
Было уже поздно… Поздно? Проклятие Тролля действует мгновенно. Пара минут ничего бы не изменили. Уже не изменили бы.
– Сэр, я тут подумал – может она хоть с вами поговорит? Раз уж вы ее не видите? Может, ей так полегче будет? Я… я просто не знаю, что еще придумать. Я просто знаю, что ей плохо и надо что-то делать.
– Хорошо. Вы правы, Лонгботтом.
Голос у меня спокойный, словно я с ним о травах рассуждаю. А в животе холодный ком.
Я не знаю, что сказать Грейнджер. Что она жива и проживет еще много лет? Вряд ли ее это сейчас утешит. Если она и с медиковедьмами не хочет говорить, то… вряд ли она теперь поступит в Лондонский Университет на Трансфигурацию, как уговаривала ее Макгонагалл. И вряд ли рискнет вообще выйти из своей палаты. Ее мир рухнул. И я не знаю, что ее сможет утешить.
Мы аппарируем ко входу в больницу, и я впервые оказываюсь вне стен Хогвартса. Впервые после того, как ослеп.
Слишком много запахов, слишком много звуков. Я не знаю, где именно нахожусь и что творится вокруг. От этого мне очень не по себе.
Лонгботтом берет меня под руку и мы идем через длинный приемный покой, а потом вверх, на пятый этаж. Лестница незнакомая, поэтому иду я очень медленно и осторожно. В полной мере чувствуя себя калекой. В Хогвартсе все проще – там все привычное. И лазарет. И мои старые комнаты, куда я перебрался прошлой осенью. И лаборатория. Там я все знаю как свои пять пальцев. А тут…
– Мы пришли, – говорит Лонгботтом почему-то шепотом.
Нервничает. И я тоже. Нервничаю. Ведь я так и не придумал, что ей скажу.
========== Глава 3 ==========
Лонгботтом стучит в дверь, ждет пару мгновений а потом распахивает ее настежь и проводит меня внутрь.
– Привет, Герми… Я это… привел к тебе мистера Снейпа. Вы же дружили и вообще…
Повисает тяжелая пауза. Грейнджер молчит, но по ее дыханию я чувствую – она разозлилась. Предельно.
– Вы сказали, что придете через день после выпускного, – говорю я вместо приветствия. – Я думал, вы просто забыли.
Она судорожно вздыхает. Дверь за мной тихо захлопывается – Лонгботтом выскользнул из комнаты. Правильно сделал. Наедине разговаривать легче. Надеюсь.
Я не знаю ни как продолжить разговор, ни что где в этой палате стоит. Полная тьма. И в ней – дыхание Грейнджер. Она метрах в двух от меня. Наверное, на кровати.
– Я – дура, правда? – произносит она очень тихо. – Там даже никакой ловушки не было. Простая проверка – и все было бы иначе. Но я сразу взяла сверток в руки и раскрыла его. Дура…
– Вы не дура. Вы просто…
– Просто ошиблась. Ну да, колдомедики предпочитают эту формулировку. Считают, что это должно утешить.
– А вас утешило бы, если бы вас назвали дурой? – говорю первое, что пришло в голову.
Она замирает.
– Мисс Грейнджер, вы лучшая ученица школы за мерлинову прорву лет. И то, что вы через год с лишним после Битвы чересчур расслабились, говорит только о том, что вы слишом устали за предыдущие годы.
– Лучшая ученица… и какой от этого сейчас прок?..
– Прок от знаний и ума есть всегда, – отвечаю ей настолько уверенным тоном, что на какой-то миг и сам в эти слова верю. Хотя еще несколько часов назад, наедине с самим собой, думал ровно противоположное. Но тогда речь шла обо мне. А не о ней.
Она тихо хмыкает, а я продолжаю. Вслепую – во всех смыслах.
– Верно, в Лондонский Университет на Трансфигурацию вы теперь поступать вряд ли захотите, но можно же придумать что-то другое. Да и исследование проклятий не стоит на месте – кто знает, может через пару месяцев…
– Я не собиралась поступать на Трансфигурацию. И вообще в Университет, – преребивает она меня едва слышно, словно говорит не столько со мной, сколько сама с собою.
– А куда? – спрашиваю я удивленно. Я был настолько уверен…
Молчит. Только дыхание у нее меняется. Плачет?
– Мисс Грейнджер…
– Это уже неважно, сэр. Я все равно не смогу выйти на улицу. Тем более, на маггловскую. Проклятие Тролля никакими чарами не замаскируешь, только если чары необнаружения использовать, так что…
– Вы хотели жить в маггловском мире? Но вы же получили магическое образование в лучшей школе Волшебной Британии…
– Сэр, вы говорили, что у вас дом в каком-то маггловском городке, говорит она сквозь слезы. – И что там у вас прекрасная лаборатория. Я видела, как легко вы создаете самые сложные зелья – если ингредиенты под рукой и все необходимое лежит точно на своих местах. Я думала, что попрошусь к вам в ученицы. Степень Мастера Зелий у вас есть, так что диплом бы я со временем тоже получила. А вы могли бы работать почти по-прежнему. А я ездила бы в Лондон за травами и всем остальным, что требуется для зелий. Отвозила бы готовые зелья в аптеки и в Мунго. И ассистировала бы вам. Но теперь это невозможно.
Вот теперь я растерялся окончательно.
– А зачем вам это было нужно? Если вы интересовались Зельями, вы бы получили диплом в Университете, причем гораздо быстрее и безо всей этой мороки с помощью мне. Мисс Грейнджер, вы же не из тех ретроградов, которые считают, что учиться у Мастера – единственный вариант, и…
Обрываю себя на полуслове. Слишком зло прозвучали бы мои слова, что не стоит меня жалеть и из жалости тратить на меня свое время. Слишком зло и слишком неуместно. Грейнджер может примерить все это на себя, и тогда станет еще хуже.
– Это уже неважно, сэр… – произносит она обреченно, и мне становится совсем тошно.
– Я так не считаю, мисс Грейнджер. Я не сомневаюсь, что учить вас было бы очень приятно. Вы всегда схватывали все на лету, ваши вопросы были интересными и заставляли меня поломать голову, вы…
Прикусываю язык – ей сейчас только о том и слушать, что она мне нравится уже давно… Примет за издевку. Я бы принял.
Она шмыгает носом и повторяет с тяжелым вздохом:
– Теперь это все уже неважно.
– Мисс Грейнджер, все это по-прежнему важно. Если вы хотите у меня учиться – я буду только рад. Вы не хотите, чтобы вас кто-то видел? Я вас не вижу. Если вам от этого легче.
– Легче, но…
– Мы можем наложить на мой дом Фиделиус. Хранителем сделать того же Лонгботтома – доверить ему закупку ингредиентов я вполне могу. Уверен, что он согласится помочь и с продуктами, и с тем, чтобы доставить готовые зелья заказчикам. Вас никто не будет видеть. Но вы будете жить. Почти нормальной жизнью. А не маяться от скуки в этой палате.
Я говорю торопливо, опасаясь, что она не дослушает до конца. Мне легче думается, когда я хожу туда-сюда, поэтому и сейчас я меряю палату шагами. Слишком быстрыми шагами. Слишком незнакомое место.
С силой впечатываюсь бедром в угол тумбочки. Неожиданная боль, напряжение от разговора – все это выливается в длинное витиеватое ругательство.
Гермиона тихо хихикает:
– Не знала, что вы так умеете.
– Я и не так умею, – отвечаю сквозь зубы – как назло, удар пришелся по старой ране от заклятия, а это место гораздо более чувствительно к боли. Хотя, если бы тумбочка была дюймов на десять выше и шагал бы я чуть правее, выглядело бы все еще более комично.
– Ой, извините… Я… я не сообразила сразу, что вам настолько больно – у вас же там след от…
– Хмм… Не думал, что вы в курсе.
– Но я же… когда после Битвы…
– Понятно, мисс Грейнджер.
Теперь настала ее очередь смутиться. Вот и хорошо. По крайней мере, теперь она думает не только о своем проклятии, а и на посторонние темы тоже. Пятьдесят баллов Слизерину, Северус. Или даже сто.
– Вы правда согласны взять меня в обучение? – спрашивает она после долгой паузы.
– Сочту за честь, мисс Грейнджер.
Кажется, прозвучало слишком пафосно. Зато полностью отражает мои мысли.
– Я… это было бы здорово. И насчет Фиделиуса вы здорово придумали. Я… я не смогла бы находиться рядом с людьми, которые видят мое лицо. Это слишком тяжело – когда люди отводят глаза. Или когда в их глазах видишь отвращение. Это… это хуже, чем видеть саму себя в зеркале.
– Зеркал у меня в доме нет. Отец считал их дьявольским изобретением. А мне оно было как-то ни к чему, поэтому руки так и не дошли купить.
Не уверен, но кажется, она улыбается.
– Спасибо, сэр.
– Не за что. А почему вы так и не поделились со мной своими планами прежде?
– Я… я собиралась. Но никак не могла собраться с духом. Правда.
Удивленно приподнимаю бровь. Да чтобы Грейнджер не могла собраться с духом, чтобы поговорить о месте Ученика?! Чушь собачья.
Молчание затягивается, но я его нарушать не собираюсь. Я должен знать, в чем же там дело. Нутром чую – это важно. Очень.
– Сэр, вы только не обижайтесь, пожалуйста. Я понимаю, что сейчас все это нелепо звучит. Но, наверное, лучше, если я это скажу сейчас. Чем если бы сказала до Проклятия.
Ну не тяни же, Грейнджер…
– Сэр, я в этот год много о вас думала. О том, сколько вы сделали для нас всех. И как тяжело вам было играть роль двойного агента. И как трудно было занять директороское кресло после Дамблдора, и… в общем, я многое вспоминала из прошлых лет. И теперь все это воспринималось совсем иначе. И говорить с вами мне было очень интересно. И…
От этих ее „и“ мне становится не по себе. Я не понимаю, к чему она ведет и почему так нервничает. Хочет сознаться, что все это – из жалости? Зачем я только спросил. Идиот упрямый.
– Сэр, я понимаю, что это скорее похоже на лепет фанатки Локхарта, но… Но вам же всего тридцать девять, вы герой войны, вы умный и… И это же естественно, что некоторые студентки думают о вас не только как о преподавателе.
По инерции едва не спрашиваю „А как о ком?“. Вот глупо бы вышло. Она бы решила, что я издеваюсь. Я бы на ее месте так и подумал.
А она не шутит. Она не из тех, кто будет шутить на такую тему. Тем более, сейчас.
– Вы… Вы обиделись, сэр?
Медленно качаю головой.
– Нет. Просто очень удивился.
Мягко говоря. Я был готов к чему угодно, только не к этому. И что ей теперь сказать? Что и сам думал о ней не как о школьнице? Благо, имею право – я уже не директор Хогвартса. И даже не профессор.
Она стоит в паре шагов от меня. Я чувствую. Протяни руку и дотронешься.
Делаю шаг в ее сторону. И притягиваю Грейнджер к себе.
– Тут не на что обижаться. Наоборот. Наоборот…
Глажу ее по голове, зарываюсь лицом в ее волосы. Они все еще пахнут сиренью. Мне тридцать девять. И я чувствую себя полным кретином. Потому что понимаю, что должен ей сейчас что-то сказать. Но что? Что она красивая? Это будет звучать как оскорбление. Злое и изощренное. Но ведь я действительно вижу ее красивой. Насколько может видеть слепой. Хотя… может именно это ей и приятно будет услышать?
– Ты для меня все равно красивая, – произношу я осторожно. – Такая, какой я тебя помню в день Битвы.
Она тяжело вздыхает, и я обнимаю ее. Не так я себе это представлял, совсем не так. Не в такой ситуации. Но мне ли жаловаться?.. Обнимаю ее крепче и невольно усмехаюсь ей в макушку – она замерла, почувствовав, как откликнулось мое тело на ее близость.
– Минерва права, – говорю я неожиданно для самого себя, – я трус. Я бы так и не решился сказать, что вижу в тебе не только ученицу. А молодую и умную женщину, с потрясающими волосами, тонкими изящными ладонями и узкими ступнями.
Она тихо хмыкает, и я заставляю себя умолкнуть. Пока не сболтнул что-то лишнее. Помолчишь – сойдешь за умного. Это я еще двадцать с лишним лет назад усвоил. На всю жизнь.
========== Глава 4 ==========
Разговор с Лонгботтомом занимает всего пару минут. Разговор с Минервой – пару часов. Но она соглашается с моим решением – заклятие Фиделиуса на ближайшие год-два, а потом посмотрим. Может, Гермиона смирится со случившимся и будет относиться ко всему чуть легче. Или – на это я почти не надеюсь, но сама мысль меня греет – я найду, как снять это проклятие.
Я ожидал, что Минерва будет обвинять меня в том, что я воспользовался ситуацией. А она, оказывается, думает, что я делаю все из жалости к „несчастному ребенку“. Но тут же добавляет, что назад мне пути не будет – если я брошу Гермиону, перестану опекать, это может стать для нее последним ударом. И советует взвесить все еще раз. А когда я иронично хмыкаю в ответ, она добавляет, как мне вначале показалось, невпопад:
– Северус, ты же знаешь, что это проклятие оставляет не только внешний след…
Удивленно вскидываю бровь. Она имеет ввиду, что у Гермиона „сильная моральная травма“? Ничего, Грейнджер сильная – справится. Я уверен.
– Северус… – мне кажется или Минерва и вправду смущена? – Ты же знаешь, что Проклятие Тролля не позволит ей зачать ребенка. Это значит, что у вас не будет детей.
Пожимаю плечами. Откуда она взяла, будто я мечтаю о наследнике? Не то чтобы я был категорически против, скорее, я просто об этом не думал. Мне бы со своей жизнью разобраться, какие уж тут дети. Неужели Минерва этого не понимает? Странная она стала за последний год. Директорское кресло на нее так влияет? Раньше я за ней такой сентиментальности и чадолюбия не наблюдал. Хотя, может, просто не замечал. Не видел.
*
Собрать с помощью Лонгботтома вещи в моих хогвартских комнатах – по крайней мере, самое необходимое. С остальным разберусь позже.
Понадеяться, что хогвартские домовые эльфы уберут в моем старом доме, а не сровняют его с землей.
Договориться с Лонгботтомом, когда он будет привозить продукты и ингредиенты для зелий. Договориться с Минервой, что зелья для больничного крыла буду варить именно я – в паре с Гермионой. И о том, что она побеседует с аптекарями и колдомедиками в Мунго – варить зелья только для больничного крыла было бы слишком скучно. Да и не так много их там требуется.
Аппарировать с Гермионой в глухой переулок рядом с Тупиком Прядильщика. Привести ее домой. Вернее, дать ей довести меня до дома, следуя моим указаниям.
Наложить заклятие Фиделиуса, сделав Лонгботтома Хранителем.
И надеяться, что Гермиона не впадет в депрессию в этом неуютном и мрачном доме.
*
Гермиона в депрессию не впала. Скорее наоборот – такой деятельной я ее помнил только на первых курсах. И когда она боролась за права домовых эльфов.
Прошло всего несколько дней, а у меня уже было такое ощущение, что вещи в доме живут своей, неподвластной мне жизнью, словно лестницы в Хогвартсе. Причем не книги и лабораторная утварь – они-то вели себя смирно. Перемещались кресла, шкафы, столы… кровать – и та каждый вечер оказывалась на новом месте.
И я не выдерживаю. Срываюсь, глупо и зло. Кричу на Гермиону, что дальше так продолжаться не может – я не в состоянии запомнить, где что находится, если вещи постоянно двигают с место на место. А увидеть я их не могу. И с этим тоже надо считаться.
Выхожу из комнаты, со злостью шарахнув дверью, и уже задним числом думаю – хорошо еще, что вышел именно в дверь, а не впечатался лбом в дверной косяк.
Зато в гостиной сильно прикладываюсь коленом об угол журнального столика, предательски оказавшегося не на своем месте, нащупываю рукой кресло и буквально падаю в него уже без сил. Прямо на забытую там Гермионой маггловскую книгу.
Чувствую, что перегнул палку. Понимаю, что нужно извиниться – наверняка она думает, что я должен был сказать ей все то же самое, только гораздо спокойнее. Но я не могу быть спокойнее! Мне плохо. Я чувствую себя беспомощным калекой даже на своей территории. Которая внезапно оказывается не моей. А враждебно-переменчивой.
Разумом я понимаю, что Гермиона пытается успокоиться этими перестановками, пытается занять свою голову этой игрой, чтобы не думать о проклятии. Я понимаю. Но я устал от того, что должен думать о чувствах окружающих, когда им на меня плевать. Я устал. И хочу быть один.
Гермиона заходит в комнату, садится на подлокотник моего кресла и обнимает меня за плечи.
– Извини. Я не подумала, что тебе это мешает. Ты сказал, что тебе все равно, как тут что выглядит и я…
Клокотавшие внутри злость и горечь уходят, испаряются от ее расстроенного голоса. Обнимаю Гермиону за талию, пересаживаю к себе на колени и зарываюсь лицом в ее пушистые волосы.
– Северус, ты бы хоть сказал, что тебя это раздражало…
– А ты думала, это радовать должно – когда постоянно натыкаешься на вещи, стоящие не на месте? – ворчу ей в ответ. – Когда вынужден передвигаться наощупь и со скоростью улитки? Когда делаешь по комнате несколько шагов и тут же теряешь ориентацию в пространстве?!
– Извини. Я об этом просто не думала, – она тяжело вздыхает и теснее прижимается ко мне. – Северус, пожалуйста, не злись.
– Я не злюсь, – буркаю я тихо.
Не лгу. Я уже действительно не злюсь. Почти.
– Давай, ты будешь сразу говорить, если что-то не так?
Гермиона целует меня в кадык и чуть отстраняется, чтобы не коснуться меня лицом – она почему-то убеждена, что мне это будет неприятно. Переспорить ее я так до сих пор и не смог.
– Договорились.
Ерошу ее волосы и тихо хмыкаю пришедшей в голову мысли:
– Только, давай тогда уж взаимно.
– Хорошо.
Улыбается. Это я по голосу чувствую.
– Я больше не буду ничего переставлять, не предупредив тебя. Да и вообще, мне кажется, я уже все удачно расставила.
Улыбаюсь в ответ, а руки сами тянутся к пуговицам на ее рубашке.
Смеется.
– Кстати, ты не против, если я сменю занавески и покрывала? Кремовые сделали бы помещение более светлым.
Пожимаю плечами:
– Как хочешь.
Мне действительно все равно – я же не вижу этих перемен. А если ей так приятнее – пусть делает. Каталоги ей Минерва передала, пусть играется. Главное, чтобы мебель стояла на своих местах.
========== Глава 5 ==========
Закончилось лето, пролетела осень, шла к концу зима.
Это были самые спокойные месяцы моей жизни. И в каком-то смысле самые ленивые. Я просто жил. Не так, как предыдущий год в Хогвартсе, постоянно ощущая себя калекой, который вот-вот станет никому не нужен. Нет.
Я чувствовал, что нужен Гермионе ничуть не меньше, чем она мне. И что нам хорошо друг с другом – и в лаборатории, и в гостиной, и в спальне. Она обещала не переставлять мои вещи без спросу. Я обещал не целовать ее в губы и не касаться ее лица. Она сказала, что не смогла бы жить вместе со зрячим. И я почти что радовался своей слепоте.
