Текст книги "Зеркало моей души (СИ)"
Автор книги: Чертова Кукла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Зеркало моей души
Чертова Кукла
Мой зеркальный враг мне верен до конца,
И на ветру дрожат воздушные своды.
Как трудно сделать шаг, еще сложнее – два...
Дорога наугад, я выбрал свободу...
БИ-2 «Держаться за воздух»
Часы пробили половину двенадцатого, и я замерла, прислушиваясь к звукам. Дом затих; смолк телевизор на первом этаже, за окном перестал звенеть цепью пес. Осторожно откинув одеяло в сторону, я соскользнула босыми ногами на пол. Деревянные доски показались ледяными; я быстро схватила кофту со стула, накинула на плечи, взмахнув ею, точно птица – крыльями. Тихонько выскользнув из комнаты, оставила дверь полуприкрытой: стоило ее сдвинуть еще немного, и она протяжно завыла бы на два этажа.
Это был дом моего детства. За годы, проведенные здесь, я выучила каждую скрипучую ступеньку на деревянной лестнице; со временем, к сожалению, их становилось все больше. Спустившись вниз, я снова замерла, будто собиралась совершить преступление. Сердце в предвкушении билось словно завороженное. Пройдя узкий коридор до конца, я толкнула еще одну тяжелую дверь, слегка приподняв ее за ручку.
Окно заливал лунный свет, освещая комнату серыми красками. Пылинки, разбуженные моим движением, летали по комнате, щекоча нос. Старые вещи, наполнявшие пространство, в детстве казались громадинами, готовыми вот-вот зашевелиться и сойти с насиженных мест. Я прошла до самого угла и протянула руку к предмету, стоявшему вплотную к стене.
Пальцы коснулись ледяной глади, а губы, против воли, расплылись в улыбке. Тяжелое зеркало, закрытое занавесками, словно откликнулось на прикосновение почти невесомым толчком. Я стянула плотный материал, закрывавший его, и увидела свое отражение.
Темные волосы, заплетенные в растрепанную косу. Черные глаза, смуглая кожа, выдававшая во мне цыганскую кровь бабушки. Ночная рубашка до щиколоток, теплая кофта сверху. Почувствовав возбуждение, я принялась торопливо стягивать с себя одежду, скидывая ее возле ног. Холод перестал донимать босые ступни, а может, я больше не обращала на него внимание. Голая кожа покрылась мурашками, а в животе приятно заныло. Я оценила себя со стороны, словно видя впервые, и подошла вплотную к зеркалу. Приложила ладонь к стеклянной поверхности, после чего прошептала, почти касаясь его губами:
– Бахталэс, – и почувствовала вернувшееся в ответ теплое дыхание, лизнувшее кожу.
Не убирая руки, я отстранилась назад, вглядываясь в себя. Отражение счастливо засмеялось, и мне показалось, будто где-то вдалеке тоненько-тоненько звенят хрусталики, гонимые ветром.
– Привет, – сказало отражение. – Я скучала по тебе.
– Я тоже, – ответила, устраиваясь поближе и ощущая, как растворяется окружающая действительность. Так было всегда, когда мы оставались с ней наедине, и ради встречи со своим двойником в старом зеркале я была готова рисковать чем угодно.
… Зеркало это появилось в нашей семье вместе с бабушкой. Она была чистокровной цыганкой, жившей в таборе. Дед познакомился с Розой, когда той было четырнадцать лет. Тем летом он работал над реконструкцией старинной церкви, которую власти собирались переделать под школу. Табор остановился недалеко от села, и почти сразу смуглая девушка с косой до колена запала Ивану в душу. Парни, трудившиеся вместе с ним, убеждали деда выбросить из головы мысли о ней, но его было уже не остановить. Он пригласил Розу на свидание, и одного дня хватило, чтобы понять – ему без нее не жить, только как быть дальше?
В ту же ночь из церкви пропала икона, запрятанная еще до войны от СДРК и прочих религиозных противников. Два столетия местные жители верили, что их оберегает чудотворец Николай, и, несмотря на гонения, продолжали молиться ему. И тем чудовищней им казалась совершенная кража. Простить такого собравшиеся на краю села жители не могли. Деда обвинили в предательстве, а на цыган пошли вилами. Не раздумывая, он отправился угонять машину председателя, чтобы увезти Розу из села. Бабушка же решила, что без своих вещей она никуда не поедет, и потому побежала к табору.
Чудом девушке удалось пробраться в поселение, чтобы собрать самое ценное. К тому времени стоянка цыган уже вовсю полыхала алым пламенем; кони, сорвавшиеся от страха с привязей, топтали всех – и своих, и чужих. Быстро разраставшийся огонь сжирал на своем пути временные постройки; люди бежали, не разбирая дороги, среди них была и Роза. Сгибаясь от тяжести, она несла огромное зеркало в темной дубовой оправе, готовая умереть вместе с ним, лишь бы не отпускать свое наследство из рук.
Дед, не нашедший цыганку в условленном месте, двинулся в сторону табора и только после этого заметил дым, поднимавшийся над верхушками деревьев. Как он бежал навстречу Розе, как боялся ее потерять – известно одному ему. Заметив Розу, он едва успел поймать падавшую без сознания девушку.
– Брось! – кричал Иван, боясь потерять возлюбленную навсегда.
– Сама умру, но его – спаси, – прошептала она.
Ивану удалось спасти и невесту, и зеркало. На машине они доехали до ближайшего города, оттуда – на автобусе до крупного областного центра, где и было решено остаться. Еще четыре года дед ждал, пока Роза достигнет совершеннолетия, прежде чем коснуться ее хотя бы пальцем. Все это время они жили в одной комнате точно брат и сестра. Иван устроился на завод, помог сделать новые документы для будущей жены. Через год после свадьбы у них родилась Зара, моя мама, а еще через 28 лет появилась внучка – я.
Свое детство я провела в доме Ивана и Розы, – мама часто болела, и у нее не хватало сил, чтобы смотреть за мной. Я любила ее, но мало помнила – кровать, белые простыни, бледное худое лицо. И вот однажды, когда ей стало чуть легче, мама отвела меня в большую комнату. Мы встали напротив зеркала, глядя в свое отражение, и вдруг она пробормотала пару непонятных слов.
– Подвинься поближе, не бойся, – Зара тихонько подтолкнула меня вперед. Я удивленно обернулась на нее, снова вернулась к старому зеркалу и вдруг открыла рот от неожиданности. На меня смотрела мама, но там, в Отражении, это была цветущая женщина. Болезненная худоба исчезла; лихорадочный нездоровый румянец покинул лицо, по плечам рассыпались тяжелые кудри черных волос.
Я снова обернулась назад, но изменения коснулись только отражения. К сожалению, Заре лучше не стало, однако злое стекло упорно продолжало обманывать, подсовывая другую картинку.
– Привет, – вдруг улыбнулась моя копия и помахала рукой, а я закричала со страха, пряча лицо в ладони. К встрече с собой я еще не была готова.
На крик спустилась бабушка. Она буквально затолкала маму в комнату, заперла дверь на замок и долго ругала ее, выкрикивая бранные слова на цыганском языке, пока дед не увел Розу в комнату. Завидев меня, она вырвалась из объятий мужа и бросилась навстречу.
– Пообещай мне, слышишь, Рада, что больше никогда не подойдешь к этому зеркалу, – взмолилась бабушка, устраиваясь напротив на коленях. – Это очень, очень опасно. Когда наступит время, я сама расскажу.
В тот момент я была готова поклясться всем на свете: проклятое зеркало вызывало дикий ужас, а мамино таинственное преображение сильно пугало. Я еще не знала, что оно не искажало действительность, а показывало другой мир – тот, в котором мама была здорова.
этого случая Заре становилось только хуже. Я почти забыла случившееся, лишь изредка улавливая во сне отголоски той истории. Спустя три месяца ее не стало; через год умерла бабушка. Мы остались втроем: дед, отец и я.
В те времена я часто запиралась в комнате, не желая рассказывать никому о боли и одиночестве, пока однажды, глотая горькие слезы напротив зеркала, не уловила странное движение в собственном отражении.
– Бахталэс, – произнесло оно, и с тех пор я перестала быть одинокой.
Утром я первой спустилась на кухню и принялась готовить завтрак, тихонько позвякивая посудой. Когда на столе появилась тарелка с блинами, вишневое варенье и кофе, в комнату вошел папа.
– Привет, дюймовочка, – улыбнулся он, захватывая меня в медвежьи объятия. На пороге отчего дома я появилась поздним вечером и потому мы не успели толком поговорить. Дима, которого я хотела представить сегодня отцу, еще не приехал, и у нас было время побыть наедине.
– Ты точно уверена в своем решение? – затянул он знакомую песню, а я закусила губу, отвернувшись к окну. Папины тревоги были вполне оправданы, все-таки он вырастил меня практически в одиночку, и теперь отцу предстояло отдать дочку замуж за человека, который ему абсолютно не нравился. Тут я усмехнулась – вряд ли кто-то из моих поклонников мог заслужить папины теплые чувства. Ревность родительская, обыкновенная.
– Давай ты пообщаешься с ним вживую, а потом вернемся к этому вопросу? – предложила я компромисс, намазывая блинчик вареньем и передавая его папе. Он сложил губы в тонкую суровую линию, но не стал вдаваться в дальнейшие обсуждения.
Мы просидели на кухне до обеда, рассказывая о своих делах. Больше, конечно, я слушала отца, потому что моя жизнь в последнее время превратилась в рутину. Новые заказы, подготовка коллекции, преподавание в школе шитья – первое время я не могла нарадоваться такому объему работы, а сейчас чувствовала, что силы потихоньку покидают меня.
В этом круговороте отношения с Димой стали глотком свежего воздуха. Нас познакомила подруга, и совершенно неожиданно для себя я обнаружила, что он обосновался в моей жизни. Вечера перестали быть холодными и одинокими, и вроде бы реальность приобрела новые оттенки, но чего-то не хватало для полного счастья.
В разгар этих мыслей Димка сказал, что хочет познакомиться с отцом и попросить моей руки. Я долго настраивалась на этот разговор, но тянуть и дальше было невозможно, и потому в три часа дня к папиному дому подъехал черный «Гелендваген», из которого показался мой жених.
С самого начала стало понятно, что эта затея – напрасная трата времени и моих нервов, но отступать было поздно. Поэтому я сидела за столом и давилась собственноручно приготовленной едой, чувствуя, как два самых близких мне человека пикируют друг друга колкими комментариями.
– А у Вас, значит, страсть к бандитским автомобилям, – как бы между делом заметил отец, кивая головой в сторону окна, за которым виднелся Димкин «Гелик». Я не могла не согласиться с ним, видя золотую цепочку в вороте рубашки, страсть к массивным часам с бриллиантами, огромным автомобилям и прочим атрибутам, свидетельствовавшим в конце прошлого столетия о роскоши. «Папа не знает, что у него было нищее, трудное детство, – мысленно оправдывала я его. – Зато он всего добился сам».
Ну что Вы, – мой жених, еще пять минут назад улыбавшийся дружелюбно, уже откровенно скалил зубы, – Какие бандиты? Респектабельный автомобиль с хорошим функционалом. Скоро будет сдан дом, в котором у меня две трехкомнатные квартиры. Так что не переживайте, у отца невесты я жить не буду, это был подкол в сторону отца, который на дух не мог переносить любое напоминание того, что дом построил дед, а не он.
– А я-то думал, что Вы решили у дочки моей обосноваться и потому все вещи к ней свои перевезли. А то знаете, как бывает: молодёжь последние штаны отдаст на так называемые «понты», а самому и жить негде, и взаймы попросить не против. Так сказать, «зять – неча взять»
Под конец ужина у меня невыносимо разболелась голова, и я утянула Диму в сад.
– Что ты делаешь? – я смахнула крошки снега с уличной качели и забралась на нее с ногами. – Обязательно было отца драконить?
– Он первый начал, – нахохлился тот, усаживаясь рядом, а я закатила глаза и не стала отвечать. Этот детский сад настолько мне осточертел, что требовалось время выпустить пар. Морозный воздух резал глаза, и я не понимала, отчего появляются слезы – то ли от него, то ли от скопившейся обиды. – Ладно, я поеду. Здесь сидеть холодно, а к старому Дракону – или как ты там его назвала? – возвращаться желания нет.
Он встал, торопливо поцеловал меня в губы, и отправился к автомобилю, ежась в тонком модном пальто, а я еще долго сидела, глядя перед собой и пытаясь понять, что же делать дальше.
– … Так что денек у меня выдался ужасным, – закончила я разговор, по привычке поглаживая зеркало. Рада в сочувственном движении прижалась лбом к разделявшей нас поверхности, и я повторила этот жест, ощущая исходящее тепло. После разговора с ней на душе стало легче, но зная себя, я была уверена: сегодня подушка впитает немало моих слез.
– Что случилось, Рад? – только сейчас я заметила, что девушка озабочена чем-то. Она искоса посмотрела на меня, словно раздумывая, говорить или нет, и я уловила то самое особое выражение лица. – Ну, не томи!
– Знаешь, а я ведь нашла бабушкины тетради, – призналась она. В знакомых глазах засверкали искорки, а я оживилась.
Роза не успела поделиться со мной всеми знаниями, как обещала. Ее не стало внезапно, и это оказалось еще большим ударом, чем потеря мамы. И в моем мире, и в Отражении они обе умерли одновременно, но той Раде с детства рассказывали и о зеркале, и обо мне, и о том, что у бабушки где-то есть записи, в которых хранятся знания, полученные ею в таборе.
– И что, что там?
– Нууууу, – протянула Рада и засмеялась. – Там много всего, но половину слов не разобрать. Уж больно почерк плохой у бабушки. Однако самое интересное я расшифровала – то, что касается нашего зеркала.
Рада провела рукой по деревянной резной раме, и я неосознанно повторила ее жест, ощущая, как от волнения сердце начинает разгонять ритм.
– Не тяни!
– Раньше я думала, что оно – только способ общения с тобой. Как в сказке – «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду покажи». Но теперь понимаю, что это портал, который позволяет нам поменяться с тобой местами.
Я замерла, пытаясь понять сказанные моим двойником слова.
– То есть … я могу оказаться в твоем мире, а ты – в моем? Ты веришь в это?
Как часто в детстве мы мечтали о том, чтобы как в сказке, очутиться по одну сторону Зазеркалья вдвоем, провести день в компании, будучи не привязанными к какому-то предмету.
– Да, – счастливо кивнула Рада. – И знаешь, на завтра у меня по расписанию посещение спа-салона, маникюры-педикюры и прочий релакс. А у тебя какие планы?
– А у меня, – протянула я, собираясь мыслями, и вдруг засмеялась. – А у меня планы сходить на спа. Рискуем?
– А то, – счастливо улыбнулась мне Рада и прижалась носом к зеркалу. – Я люблю тебя, слышишь? Все будет хорошо. Верь мне.
– Люблю тебя, – ответила я. – Что нужно сделать?
– Тащи с кухни папин нож и ничего не бойся, просто повторяй за мной.
Еще до конца не осознавая, на что подписалась, я рванула на кухню, открыла полку и вытащила старый отцовский нож. Всегда остро заточенный, с резной рукояткой, он выглядел произведением искусства, а не столовым прибором.
Следующие движения были словно во сне. Вот мы замерли с Радой возле зеркала, она шепчет что-то на романи чиб, и я краем сознания выхватывала знакомые слова – «дуй, романо рат, глындало, о ди»[1]
Синхронно мы сделали надрез на левой ладони крест-накрест, и как только на коже проступили красные капельки, прижали ее к холодному стеклу, вмиг начавшему нагреваться. Я уже не видела ничего, кроме Рады, и губы не по собственной воле повторяли незнакомые слова, будто читали по писанному.
Ничего не осталось, кроме нас двоих. Мир вокруг терял ясные контуры и цвета. Я чувствовала, как покрывается мурашками кожа, как покалывает в сосках и в животе, а в ушах троится наш голос, словно уносимый эхом.
И вдруг в один момент все закончилось, зеркало снова стало ледяным, а ладонь отозвалась тупой болью. Мы ошарашено отдернули руки, глядя друг на друга, и я первой решилась спросить:
– Ничего не вышло, да? – где-то в глубине души именно этого я и боялась, слишком все было просто и в тоже время – сказочно. Может, это вообще психическое расстройство или затяжной сон, и я не могу отличить реальность от лимбо?
– А ты оглядись, – откашлявшись, произнесла Рада. До того момента я не видела ничего, кроме зеркала, а теперь с удивлением покрутила головой. Вроде бы тот же чулан в родительском доме, но что-то неуловимо поменялось. Диссонанс усиливался, я узнавала и в тоже время не знала комнату, в которой находилась.
– Черт, черт, Рада! Это невероятно! – отражение захохотало звонким смехом, и через секунду я повторила ее движения. От хохота заболел живот, на глазах выступили слезы, а я все не успокаивалась, не веря происходящему. Я трогала все, что меня окружало, чуть подрагивающими пальцами, а потом провела ими по лицу, по одежде и замерла.
– Стринги? – с удивлением поинтересовалась у Рады.
– Боксеры? – скривилась она в ответ, хватая себя за пятую точку, после чего мы снова засмеялись. – Я пошла исследовать дом, – ответила она. – Все, что может тебе пригодиться, на столе в нашей комнате.
– И в сумке, – добавила я. – Завтра у меня никаких планов, Дима занят, папа на работе. Найдешь, чем развлечь себя?
– Шутить, сестренка? – улыбнулась Рада. – Да у меня в ногах весь мир.
Я вышла из комнаты, разглядывая дом. Ощущение, охватившее меня в чулане, продолжало усиливаться. Дойдя до своей комнаты, я замерла на пороге, вглядываясь в обстановку, в которой жила моя двойняшка.
– А мне здесь нравится, – хмыкнув, я запрыгнула в кровать. Шелковое белье? Кто бы сомневался.
Утром я смогла выползти из комнаты только ближе к десяти. Отца уже не было дома. Несмотря на боровшееся во мне желание увидеть его в этом мире, так, наверное, было лучше.
Программа, составленная Радой на сегодня, оказалась обширной, и я радовалась, точно дитя. Никаких ниток, иголок, примерок, звонков от клиентов, поставщиков. И Димы. Вспомнив о последнем, я поморщилась, но тут же решила – а ну все на фиг, гулять так гулять. Сегодня никто не испортит мне настроение.
Гардероб Рады заставил замереть в нерешительности. Да, в Отражении я оказалась куда раскованнее в выборе одежды. И белья, кстати, тоже. Вытянув алую юбку и черную шифоновую блузку, я закрутилась возле шкафа, чувствуя, как еще больше поднимается настроение – точно в детстве, когда видишь коробку с подарком и уже предвкушаешь, что дальше тебя ждет что-то необыкновенное.
Такси подъехало через десять минут; я накинула на плечи пальто и отправилась в салон. Четыре часа, проведенные в блаженном ничегонеделании, пролетели как пять минут. В голове не было ни одной дельной мысли, и я нехотя вышла из этого состояния. Решив, что такой красоте грех пропадать дома, направилась в торговый центр, не переставая ловить восхищенные взгляды и всматриваться в отражение в витринах магазина.
Для полного счастья не хватало чашки кофе. Я бросила вещи на кресло в кафе возле огромного окна, борясь с желанием накупить яркой одежды. Утащить ее с собой все равно не вышло бы, поэтому затею пришлось оставить. В обычной жизни, несмотря на работу, я предпочитала скромные качественные вещи, а сегодня хотелось праздника.
Улыбаясь, я наблюдала, как мимо спешат люди, с которыми, возможно, мы знакомы в моей реальности, в Оригинале, как я окрестила мысленно свой мир.
И все же, до конца поверить в действительность происходящего было сложно. Еще больше удивляла легкость, с которой мы с Радой решили поменяться местами. Подумав об этом, я покачала головой – откуда такая склонность к авантюрам? И тут же сам по себе появился ответ – я верила Раде, как самой себе, зная, что она не будет рисковать нами, не оценив все шансы. Уверенность в ней автоматом переходила и на предложения, сделанные моим двойником. Все просто.
– Рада? – кто-то коснулся плеча, и я вздрогнула от неожиданности, резко вырванная из своих мыслей. – Не хотел тебя пугать.
Подняв голову, я увидела Илью Сазонова, старого знакомого. Он широко улыбался, возвышаясь надо мной, и я ответила ему тем же. В Оригинале мы с ним ходили на свидания, но Рада в Отражении в это время была влюблена в другого человека, а с Ильей ее связывали только приятельские отношения.
– Привет, – я поднялась ему на встречу и тут же попала в крепкие объятия. Вдохнув теплый аромат цитрусовых духов, защекотавших нос, искренне ответила, – рада видеть тебя.
И я, – от его улыбки морщины вокруг глаз прорезались тонкими лучиками. Кажется, он ничуть не изменился с тех пор, как мы целовались в парке, только седины появилось, добавив волосам перца с солью. «Не с ним», поправила себя мысленно. – Отлично выглядишь.
Щеки заалели, и я смущенно заправила волосы, отводя взгляд.
– Спасибо, Илья. Мы с тобой не виделись целую вечность.
– Это точно, – кивнул он. – В последний раз до того, как я ушел в армию.
– Ты еще не женился?
– Пока не нашел ту самую, – хмыкнул мужчина, усаживаясь напротив. – Нравится здесь? Это кафе нашего друга.
Мы разговаривали с ним часа два, вспоминая общих знакомых. Поначалу страх сболтнуть лишнее останавливал, но потом беседа потекла сама по себе.
Потянувшись, я увидела афишу кинотеатра, отражавшуюся в стекле, и бросила хитрый взгляд на Илью:
– Пошли в кино? Я не была там тысячу лет.
– На какой фильм?
– На «Бонда», конечно, – но этот Сазонов не ходил со мной на задние ряды в кинотеатре, однако согласился с радостью и даже подмигнул.
В темноте зала я вдруг почувствовала беспокойство. Соседство с Ильей доставляло странное томление; исходившее от него тепло просачивалось сквозь тонкую ткань блузки и согревало кожу. Через час это чувство стало невыносимым, я ерзала в кресле, борясь одновременно с двумя желаниями: отстраниться и прижаться к нему теснее. «Что ты творишь? – я ущипнула себя за колено и вдруг почувствовала, как сверху легла его рука, заставив меня замереть.
Я повернула голову к нему и оказалась в плену блестящих в полутьме глаз, а он сказал неожиданно тихо:
– Я помню, как увидел тебя в первый раз. Твои дурацкие белые кроссовки…
И после этих слов у меня словно рухнули сдерживающие барьеры.
Пальцы нервно сжимали подлокотник кресла. Все в животе закрутилось в тугой узел, и было страшно сделать хоть одно движение, потому что казалось еще чуть-чуть, и я подамся вперед, и наши губы соединятся. А мне нельзя, там ждет Дима, и я невеста, и я люблю его, кажется. Наверное, люблю… А Илья никак не замолчит, и как назло фильм идет и идет, и парфюм его цитрусовый делает свое дело, дурманя сознание. На секунду мне кажется, что еще чуть-чуть, и я сорву с себя блузку, и с него – ремень от штанов.
Рука на коленке приходит в движение и поднимается по гладкой ткани юбки вверх, заставляя меня чуть не плача подаваться навстречу ему.
Мне бы сказать «прекрати», да только сила воли испарилась без следа, как и не было ее. Что он шепчет – уже не имеет значения, все равно сознание ни единого слова поймать не может. А рука смелее и смелее, и меня лихорадит от желания, да такого, что ни разу в жизни не было.
– Пошли, – говорит Сазонов, хватая за пораненную ладонь, и я безвольно поднимаюсь за ним. Хочу спросить «куда?», но потом решаю промолчать. Мне все равно.
Мы молча выходим из зала, не обращая внимания на то, как Бонд расправляется со своими врагами, спускаемся на подземную парковку. Я люблю машины, но не понимаю, в какую мы сели, – словно зачарованная я только слежу за тем, что делает Илья.
«А вдруг у нас что-то будет? – эта мысль пугает меня, и не дает переключиться ни на что другое. – Как с этим жить потом?»
Мы едем недолго; Илья останавливает машину возле гаража, бросает мне коротко «сиди», и выходит из автомобиля, а я думаю – когда он успел так измениться? Где тот застенчивый парень, с которым мы гуляли за руку по лесу? Может, армия повлияла на него, а может – он всегда был таким здесь, в Отражении.
Я тереблю нервно волосы, уложенные тугими кудрями, и уже почти решаюсь сбежать из машины, когда Сазонов появляется в дверях.
– Это мой дом, – Илья включает свет, и первое, что я вижу – большой гараж. Раритетные «Волга», «Москвич». Старый БМВ M3, на котором мы приехали, в кузове времен молодости моей бабушки, но, тем не менее, в превосходном состоянии.
– Можешь не озвучивать свои увлечения, – хмыкнула я, чувствуя, что ко мне снова возвращается дар речи. Я провожу рукой по теплому гладкому боку иномарки, вспоминая о любви Илье к самым редким и особенным машинам.
Он опускает голову, пряча улыбку, и кивает в сторону:
– Идем наверх, – и только после этого я обращаю внимание на лестницу, ведущую на второй этаж.
Ощущение опьянения, накрывшее меня в кинотеатре, бесследно исчезало. Мы поднялись, и я принялась вертеть головой, разглядывая чужое жилье. Теплые тона, дерево, свет, – все это напоминало отцовский дом и потому казалось близким и родным. Обманчивое впечатление, этот мир не был мне родным.
– Уютно.
– Спасибо, – Илья остановился за спиной, помогая снять пальто. Теплые пальцы задержались на шее на миг дольше требуемого, вынуждая шагнуть в сторону и увеличить расстояние между нами. На кой черт я приехала сюда? Выдержка никогда не была моим лучшим качеством.
Надо возвращаться в Оригинал, к своим делам и проблемам.
– Вопрос киношный, но хочешь выпить что-нибудь? – спросил он. Я повернула к нему голову вполоборота и кивнула:
– Чай. Есть фруктовый? С вишней…
Ответа не последовало, но послышался звон посуды и звук включенного чайника. Пока вода не закипела, я подошла ближе к полке, на которой стопкой лежали распечатанные фотографии. Несколько – из армии, в бронежилете или тельняшке, открывающей сильные руки; с друзьями, родителями, в большой компании близких. Чьи-то лица казались знакомыми, – ничего удивительно, если учесть, при каких обстоятельствах состоялась наша первая встреча.
– С вишней нет. Но есть варенье, – я улыбнулась, почувствовав, как расслабляются плечи. – Будешь?
Я села за барную стойку, наблюдая, как Илья разливает чай. Светлая свободная футболка не скрывала широких плеч. Темные глаза, густые ресницы, суровая складка между бровей. Он повернулся спиной, и я невольно опустила взгляд ниже талии, после чего зажмурилась.
Илья протянул чашку, звякнув об стол стеклом часов с темным браслетом, и сел напротив. Я подперла ладонью лицо и стала ждать.
– Не смотри так, Рада, – Илья устало потер переносицу, словно рукой защищаясь от моего взгляда.
– Стесняешься?
– Боюсь не сдержаться.
К такому ответу я была готова, но отворачиваться не стала. Словно бес вселился, ей-богу.
– Может, тогда расскажешь, зачем мы сюда приехали?
– Неплохо было бы знать это самому.
Мы оба замолчали, я сделала глоток и обожгла язык, чертыхнувшись. Илья тут же подался вперед, нависая над столом, словно собираясь помочь, и мы неожиданно оказались всего в паре сантиметров друг от друга.
– Что случилось? – встревоженные интонации в вопросе сменились иными. Пока я придумывала ответ, он вдруг мягко коснулся моего затылка ладонью, притягивая к себе, и поцеловал.
Наверное, никакой неожиданностью это не было. Наверное, я даже ждала этого момента, хоть и убеждала себя сбежать быстрее прочь. Поэтому наплевав на все, я начала отвечать на его действия взаимностью. Илья потянул меня еще сильнее, и я, не отпуская его твердых губ, взобралась на стол, сначала ладонями, потом – коленями. Чашка с чаем опрокинулась на ноги, но это было ерундой. Его острый язык нежно касался моего, словно исследуя, и я в тот момент словно летела, не чувствуя гравитации. Еще секунды спустя я уже миновала разделявшую нас преграду, прижимаясь всем телом к нему. Ноги обхватывали мужские бедра, джинсы Ильи не скрывали того, что он возбужден. Его пальцы пытались справиться с пуговицами на блузке, а я всячески пыталась помочь ему избавить меня от одежды. Во мне не осталось ничего, кроме дикого желания. В конце концов, мужчина дернул блузку на груди в разные стороны, и я услышала, как по полу застучали оторванные пуговицы. Илья наклонился вперед, стягивая с плеч бретели бюстгальтера и касаясь груди горячими пальцами.
Звонок в дверь заставил нас отпрянуть друг от друга. Я тяжело дышала и пока еще была готова продолжить начатое, но звук не смолкал.
– Черт, – выругался Илья. – Я сейчас.
Он вышел из кухни, оставив меня в одиночестве. Я отошла от стола и увидела свое отражение в зеркале.
– Твою мать! – простонала, оценивая размазавшуюся помаду, задранную до бедер юбку с пятном от чая, блузку без пуговиц. Часы показывали половину второго ночи, и хоть мы с Радой не договаривались о точном времени, но нужно было возвращаться: пошли вторые сутки моего пребывания здесь.
Я не знала, как быть с Ильей. Не придумав ничего лучшего, сорвала с холодильника листок для записей и начеркала на нем дрожащей рукой «Не ищи меня. Пожалуйста».
Пробравшись на цыпочках в коридор, увидела, что Илья спустился вниз, к гаражам. Рядом была еще одна лестница, и что-то подсказывало, что это еще один выход из дома. Второпях натянув пальто и обувь, я сбежала вниз по ступенькам, открыла дверь и оказалась на улице.
Город окутал туман; пахло жженой листвой и курицей с чесноком. От запаха еды замутило, и я, закусив губу, побежала вперед, радуясь, что погода словно сама скрывает от взглядов. Нужно было вызвать такси, но я никак не могла сообразить, где нахожусь. Слоняться по улицам в такое время – не безопасное занятие, да еще была вероятность, что Илья все-таки решит найти беглянку, поэтому встав в тени раскидистого дерева, я включила навигацию на телефоне. Спустя десять минут такси уже везло меня к дому отца, а я смотрела в окно невидящим взглядом, чувствуя на себе аромат чужого мужчины и тепло его губ.
Отец уже спал, и я тихонько пробралась в ванную. Перед встречей с Радой стоило привести себя в порядок. Я бросила в стирку все вещи и попыталась придать лицу счастливое выражение прежде, чем усаживаться напротив зеркала.
– Бахталэс, – поприветствовала я своего двойника и сразу взялась за нож, делая разрез уже на правой руке.
На этот раз все прошло еще быстрее. Оказавшись в родном мире, я словно вынырнула на поверхность и смогла задышать полной грудью. Силы у обеих были на исходе; мы вкратце поделились событиями сегодняшнего дня. Говорить об Илье я не стала, надеясь, что либо это тайна так и умрет со мной, либо однажды наступит день, когда мне не будет стыдно за содеянное. Пока что эти воспоминания хотелось запрятать как можно глубже.
Рада рассказала, что Дима приезжал с извинениями, а папа пошел на мировую, согласившись на вторую встречу.
– А еще я привела тебя в порядок, накупила шмоток и провела весь день с выключенным телефоном. Так что можешь с легким сердцем жить дальше. И не стоит благодарности.
Отправив Раде воздушный поцелуй, я поднялась наверх, легла в кровать и начала плакать так, словно в очередной раз лишилась родного человека.
Последующие дни были ничем не примечательными, и меня безумно радовал этот факт. Я вернулась в свою квартиру, ходила на работу, разговаривала по телефону с Димкой, уехавшим на пару дней из города, и пыталась забыть чужой поцелуй.
