Текст книги "День Расы"

Автор книги: Будимир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

О «Дне Расы» Будимира

Все мы читали, а если не читали, то наверняка слышали о замечательной книге Вильяма Пирса «Дневник Тернера». Появившись более двадцати лет назад, это произведение, которое во многом оказалась пророческим, не теряет свою актуальность и в наши дни. И это понятно: ведь основная тема, затронутая в нем – тема выживания человека под гнетом чуждой ему в расовом отношении системы – имеет непреходящее общечеловеческое значение.

Традиция написания антиутопий в истории литературы нового времени имеет долгую традицию – достаточно вспомнить произведения Замятина, Оруэлла, Ефремова. Тот факт, однако, что к жанру антиутопии обращаются в основном представители белой расы, заставляет нас задуматься. И вправду: ведь невозможно допустить, что представители иных (не белых) рас не обладают достаточным умением, да и просто склонностью к написанию подобных произведений. Скорее всего, в наши дни они просто не имеют причин для написания оных. Достаточно вспомнить в этой связи бестселлер, повсеместно известный под общим названием «библия», который создавался одним авторским коллективом достаточно далеко, давно и в течении достаточно долгого времени. Удалось ли этим отчасти анонимным авторам предвосхитить наше будущее так, как это удалось Тернеру? Как говориться, поживем – увидим. Напомню: библия переведена на многие языки мира, она до сих пор пользуется определенной популярностью в Старом Свете.

Иными словами: ни писателям страны восходящего солнца, ни писателям, родина которым – в пустынях Ближнего Востока – сегодня просто не приходит в голову создавать произведения, основной лейтмотив которых – борьба с представителями чуждых им рас за выживание на своей собственной земле. По-видимому, проблема выживания народами этих стран уже успешно решена. Вот только японец Кандзебуро Оэ стыдно выбивается из общего ряда, тем самым нарушая стройную преемственность японской литературной школы. Впрочем, это исключение лишь подтверждает правило.

А вот высокие белокурые блондины с завидным упорством возвращаются к этой теме вновь и вновь. Значит ли это, что их время пришло? Да, очевидно, так оно и есть. И есть у них на то свои причины – давайте не будем судить их строго. Очевидно также и то, что причины эти до сих пор не устранены. Ведь что-то движет этими авторами, когда они берутся за перо. Свидетельство тому – новый роман Будимира «День Расы», который мы хотим предложить вниманию наших читателей.

О чем эта книга? Полагаю, что этот вопрос вторичен: книга о том, о чем и все другие книги, написанные в этом жанре. А вот тот факт, что молодой автор затрагивает темы, которые по нынешним временам «вне струи», должен нас насторожить – в датском королевстве все действительно не так гладко, как кому-то хотелось бы верить. И пока мэтры воюют с ветряными мельницами, атомными террористами и прочими «иными» драконами, ломая перья непонятно за что и во имя чего (попутно скармливая нам тонны разнообразного чтива, написанного незатейливо, но с огоньком), Будимир говорит внятно и тихо: «Белые люди, мы в опасности». В этом голосе нет угрозы, напротив, боль и тревога за своих соплеменников, за их попранные судьбы, надежды и мечты. «Да, мы можем и должны жить лучше, мы имеем на это право. Но сначала мы обязаны выжить. Вы имеете право об этом знать», – говорит нам автор. Именно об этом его книга, если в двух словах. И пусть голос Будимира еще иногда срывается, и пусть точки на i расставлены не всегда ровно – что ж, каждый когда-то начинал с этого. Тот кто может сделать лучше, пусть сделает лучше. Мы долго ждали таких книг.

Готов допустить, что кому-то голос Будимира покажется надрывным. Хотелось бы сразу отвести огульные обвинения в адрес молодого автора: не надо путать русских людей с итальянцами. Ни к фашистам, ни к политическому движению Бенито Муссолини русская национально сознательная молодежь, мыслящая категориями своей расы, и действующая в ее интересах, никакого отношения не имеет. Не имеет она его и к движению германских национал-социалистов, которых в народе до сих пор и по старинке ласково именуют «фрицами», а кое-где даже и «фашистами». У русских с немцами свои счеты – пусть сами и разбираются. Утверждая обратное, мы рискуем обидеть не только наших русских, итальянских и немецких друзей, но и в куда большей степени самих критиков: ведь это в первую очередь они так рьяно и любыми доступными им способами блюдут чистоту собственной крови. Все мы об этом хорошо знаем.

Художественная литература – это не руководство к действию, но искусство называть вещи своими именами. О чем «День Расы»? Откроем библию и посмотрим, есть ли там хоть одно упоминание о нашей Родине. Нет, таких упоминаний там нет. О русских там нет ни слова. Полагаю, что книга Будимира и об этом – она о нас, и для нас с вами. Давайте читать, думать, спорить. Не ошибусь, если в этой связи скажу и о том, что антиутопий подобного рода, написанных нашими чеченскими, армянскими, азербайджанскими или пусть даже гуцульскими соседями по общежитию «Россия», мы тоже с нетерпением ждем. Более того: готовы рассмотреть возможность их публикации. Такие книги просто обречены на успех. Ведь русский читатель, как говориться, уже созрел.

Пётр Кузнецов

Будимир
ДЕНЬ РАСЫ

We Must Secure The Existence Of Our Race

And A Future For White Children[1]1
  «Мы Должны Гарантировать Существование Нашей Расы И Будущее Для Белых Детей» – знаменитый лозунг принадлежащий Дэвиду Лэйну и входящий составной частью в неонацистскую формулу 14/88 (88 – удвоенный порядковый номер буквы «H» в литинице, с которой начинается лозунг «Heil Hitler!» – «Хайль Гитлер!», – второе официальное приветствие в НСДАП)


[Закрыть]

Посвящается всем героям Белого Сопротивления

1

Поначалу всегда чувствуешь себя дилетантом. Это закон. По-другому и быть не может. Комплекс новичка мучает тебя и днем и ночью – и чем выше и благородней твои цели, тем сильней.

Бывает, что страх, глубоко загнанный внутрь, сводит тебя с ума. Тогда живешь только надеждой. Подобные мне люди – романтики. Мы не в состоянии жить без надежды на лучший исход. Вероятно, даже я один такой среди единомышленников. Я несу на себе часть общего груза, убеждая себя в том, что я тоже солдат.

Бывает, что я превращаюсь в одно сплошное отчаяние.

Да, так точно. Я – человек.

Если не твердая убежденность моих товарищей, не знаю, что бы со мной случилось. Один в поле не воин, любит повторять Колючка, значит, только в железном кулаке живет сила.

Правда, все правда.

Понемногу я справляюсь со своими недостатками. Сомнение – вещь, которая не должна быть присуща Белому человеку. Я изгоняю ее из себя, собираю волю в кулак. Хочешь быть здоровым – выздоровей!

Поначалу всегда чувствуешь себя дилетантом.

В начале пути всем трудно, даже Колючке было, я это знаю. Он большой и сильный, у него в душе лежат полярные снега, он не знает, что такое «жалость»… но и Колючка временами становится мрачным, тень набегает на его лицо. Невозможно ему помочь – так же, как мне. Как любому человеку, поставившему себе цель бороться с тьмой.

Время нейтрально само по себе, оно только и умеет, что двигаться по кругу.

Время движется, таща за собой и людей и окружающий их предметы. И замыкается, чтобы снова начаться.

Теперь Колючка замер в неудобной позе. Я хочу сказать ему об этом, но боюсь, что мои слова собьют его с нужного настроя. Колючка уже давно готов. Приклад прирос к его правой щеке, немигающий левый глаз устремился в пространство через массивный оптический прицел. Я сижу в нескольких шагах от него и, потея, наблюдаю за происходящим. Колючка и его винтовка, ствол которой стоит на двуногой распорке, образуют композицию. Любой скульптор бы умер от инфаркта, увидев подобную дисгармонию. Колючке же было наплевать на уже затекшую спину, на боль в пояснице, грызущую нервы все сильнее, и на весь мир. Ему известно, что у него есть возможность сделать единственный выстрел.

Колючка мне кажется воплощением всей нашей борьбы. Дилетанты, взявшиеся рубить головы Гидре не дожидаясь прихода Геракла. Проблема в том, что Геракл не придет. Он давно мертв. А гидра мигом отращивает головы, снесенные нашими дубинами, и смеется нам в лицо этими самыми новыми головами. Есть от чего сойти с ума.

Широкоплечий стрелок ждет, жду и я. С недавнего времени мы стали постоянными напарниками. У каждого своя роль. Мне сидеть за рулем, мне вести разведку, мне гримироваться, напяливая на себя отвратительные шмотки. В этих шмотках – стилизация под среднестатистического инженеришку – я сижу сейчас на чердаке и обливаюсь потом. Несмотря на то, что на мне только хлопчатобумажная бежевая рубашка. Ноги по всей длине тоже потеют под дурацкими брюками старомодного покроя. Сумка с ремнем через плечо, какие обычно носят замшелые интеллигенты, стоит между моих ног. В ней ничего нет, почти ничего, кроме завернутых в полиэтилен бутербродов с колбасой и бутылочки минералки.

До недавнего времени в сумке я хранил недостающие составные части винтовки.

У меня на носу очки в толстой оправе, правда стекла там обычные. На голове потертая кожаная кепка.

Колючка одет в спортивный костюм и старые кроссовки, откопанные им лично где-то в сэконд-хенде. Он похож на охранника рынка. На специальных ремнях, расположенных на ляжках, он унесет некоторые части оружия. Широкие штаны скроют все подозрительные выступы. Другие части заберу я – как и доставил их.

Но это в том случае, если на улице не разразится ад… я думаю, обязательно разразится…

Мы ждем, ожидание давно стало составной частью жизни каждого из нас. У меня чешется спина. Я не шевелюсь. Под потолком чердака вьются огромные злющие комары. Удивительно, что они еще не почувствовали исходящий от меня запах и не ринулись всей оравой, чтобы испить свеженькой крови. Но, видимо, скоро это случится.

– Я его вижу, – говорит Колючка.

Ровный голос – хороший знак.

– Но мы выбрали неправильный угол. Головы все загораживают. Охранники высокие, – добавляет великан. – Неправильный угол. Ниже скул ничего не видно.

Я сижу и думаю, что другого шанса у нас долго не будет. Или вообще не будет.

Хорошо обученный снайпер попадает в цель на расстоянии в два километра и более, был бы хороший ствол. За этот мы заплатили пять тысяч долларов. Продавец говорил, что аппарат отлично пристрелян, потому что участвовал в боевых действиях. Дальнобойная штучка. Хорошо. А плохо то, что хотя у Колючки и стальные нервы и верный глаз, практика оставляет желать лучшего.

Колючка спал почти двое суток подряд. В последнее время он постился и мог позволить себе лишь немного молочных продуктов, чтобы не возбуждать нервную систему. За неделю отказался от сигарет и чая с кофе. Страдал всеми телесными муками. Пил минеральную воду. И все ради того, чтобы в нужную секунду его дыхание оставалось ровным, а палец не дрогнул на спусковом крючке.

Попробуйте постоять на одном колене, как стоит Колючка. Теперь ему еще сильнее приходится напрягать спину, чтобы следить за перемещениями объекта. Я голосовал за вариант с крышей. Лечь, устроиться с удобствами и ждать хоть трое суток. Чердак – неудачно. Однако командование определило, что Колючка займет позицию под крышей, а не на ней.

Кажется, у меня самого начало все болеть. Луч света заполз на правую щеку Колючки, и я увидел медленно ползущую вниз каплю пота. Мой напарник никак не реагировал на этот раздражитель. Случается так, что капля пота или, скажем, песчинка, попавшая в глаз, меняют ход истории. Мир лишается перспектив и рушится. Злодеи получают возможность не скрываясь обделывать свои делишки.

Похоже, сейчас такой момент настал. Колючка находится в ситуации, когда он просто не имеет права утереть пот. Не каждому в жизни приходится с таким сталкиваться. Выйди на улицу и скажи первому попавшемуся прохожему, что он на пять минут лишается права чесать правую ягодицу. Наверное, он сойдет с ума. От желания ее почесать, хотя, вероятно, она не чесалась две недели и бедняга не вспоминал о ее существовании.

Скоро все решиться. На моем лбу у волос сидит комар, первый, вроде дегустатора. Желаю ему умереть от белкового отравления. Если я позволю себе пошевелиться, Колючка промахнется.

Вдруг он спрашивает:

– Ты веришь в мой выстрел?

– Верю, – тихо говорю я.

– А я поверил только сейчас. Ты уж извини. – Он делает паузу и вдох. Когда воздух начнет выходить из легких, палец плавно надавит на курок. – У меня все как на ладони, представь.

У меня дернулась щека. Я один сплошной ужас.

Каждый бы испытывал это чувство, если бы его поставили один на один с историей.

Многие люди в эту минуту ждут, нервно облизывая губы. Их пальцы должны придти в соприкосновение с кнопками различных устройств. Интернет напрягся в ожидании беспрецедентной хакерской атаки. Напряжение таится в хаотичной, на первый взгляд, структуре взрывчатки. В соединительных проводах. Она готова разнести и так порядком потрепанную жизнь миллионов к чертовой матери, не оставить на ней камня на камне. Я – романтик. Я хорошо себе представляю то, что должно вот-вот случиться.

Жаркий солнечный день. Гигантским городом овладела сонливость. Обманчивое спокойствие, обеспеченное военным положением.

Нет, я не считаю, что все закончится с удачным выстрелом Колючки. Наоборот, мы ступили на очень длинную дорогу, и придется идти, ломиться через все преграды.

Уже приобретенный тобой профессионализм не спасает от боязни перед будущим. Чтобы быть профи в своем новом мировоззрении, нужно разбиться в лепешку, чтобы по-новому чувствовать, нужно безжалостно расстрелять в себе труса. Мне и моим соратникам безумно тяжело. Это потому, что мы начали борьбу в сознательном возрасте, имея уже за плечами груз старых привычек и клише. Прошлое – как тавро, поставленное тебе на лоб. Если его срезать, останется шрам. Все мы с такими вот шрамами. Нам остается гордиться ими как символами перерождения. Это обереги, обладающие мистической силой.

Когда же наконец Колючка выстрелит?

Распроклятый комар попытался забраться мне в левую ноздрю. По-моему, ничего более раздражающего на свете не бывает.

Когда будет выстрел?

Знаю, кто в конечном итоге является причиной моего здесь появления. Одна моя подруга попала в скверную историю, то есть, в гораздо более скверную, чем та, в которой находился я сам.

Света и ее собака. Из-за животных случается много разных неприятностей. Света и ее полная безалаберность. Она не подозревала о том, в каком мире живет, а когда повязка упала с ее глаз, бедняжка едва не тронулась умом. Я тоже чуть не пополнил собой армию сумасшедших. Но это в прошлом, от которого осталась любовь.

Сейчас легко с улыбкой вспоминать. Тогда моя жизнь скончалась в страшных судорогах и превратилась в гниющий труп.

Колючка чего-то ждет.

– Слушай, – говорит он и застает меня врасплох. – Я его потерял, я не вижу.

2

Вы, наверное, представляете себе Белую женщину. Стандартно, скажете вы… – и в то же время трудно описать, из каких частей она состоит. На самом деле все очень просто. Белую женщину окутывает мистический ореол, из нее струится внутренний свет. Его улавливает каждый человек, даже тот, кто принадлежит к чуждой расе. Особенно он. Таких чужаков привлекает в Белой женщине все. В своем беспросветном полубессознательном существовании инородец тянется к солнечному сиянию. Винить черного человека в его стремлении нельзя, глупо, а вот дистанцироваться от его выпадов необходимо. Белая женщина – настоящая – символ нордической наследственности, прочтите это у любого расово мыслящего философа.

В мире, где любая вещь идет на продажу, истинным валькириям удалось сохранить собственную идентичность.

Эта не совсем оригинальная мысль пришла мне в голову, когда я увидел Свету в первый раз. Еще я думал о тех бесчисленных продавшихся евреям и неграм блондинках, ставших звездами порнографии и любимицами восточных гаремов. Там наши женщины реципиенты для спермы генетических воров. Возможно, Света стала бы такой же, но ее жизненная дорожка шла в ином направлении. При первой встрече я чуть не выдал своих мыслей. Стоило труда сдержаться.

Мой недостаток заключается в том, что я моментально влюбляюсь в любую высокую блондинку, особенно если она русская. Можно смотреть телевизор и видеть белых женщин, живущих на других континентах. И влюбляться в них. Но те, кто ближе, – ближе и обладают непреодолимой тягой.

Однажды мой начальник, обладатель весьма туманной наследственности, обозвал меня за это мудаком.

О нем речь пойдет позднее. Скажу только, что тогда драки не последовало. Тогда. В те «незабвенные» времена я еще считал себя интеллигентом, уж простите. Помню, что стоял у его стола и улыбался мне, а начальник дышал на меня пивным перегаром и шевелил губами: «Мудак, мудак, мудак, мудак…»

В моей голове был вопрос: «Разве жениться на овце и трахать ее более человечно, чем на женщине?»

Вопрос не приобрел звуковых очертаний.

Свету я повстречал спустя два дня. Говорят, у блондинок ветер в голове. С ней так и было. Света идет по улице, одетая, вернее, раздетая по июньской жаре: обтягивающие шорты, черные, босоножки, пестрая рубашка без рукавов. Длинные белые волосы, темные стеклянные очки. Я шел ей навстречу, теряя почву под ногами. Моя реакция была глубинная, инстинктивная. Кокетства в ее походке не было ни на грош, просто само естество играло первую скрипку. Тогда я еще не знал, что Света моя соседка по дому.

Конечно, она сразу привлекает к себе внимание. Нет ничего более обычного на улицах белых городов: южане, зацепившиеся взглядом за блондинку, начинают раздумывать, как бы «пометить» ее согласно своему пониманию. Их реакция тоже инстинктивна. Дворовый кобель всегда считает каждую суку личной собственностью.

Например, богатенький армянин высовывается из машины и на ломаном русском делает Свете «комплименты». Считается, что каждая Белая женщина клюет на деньги, коньяк, дорогой «мерс» и прочую дрянь. Дальше следуют совместные посещения саун, номера в отелях, рестораны, аквапарки, поездки за рубеж, на дорогущие пляжи, где все наводнено смешанными парами со всего мира.

Южные курорты – убийцы белой расы. Там заключаются позорные для белого человека пакты по совместному использованию генофонда.

Продукты этого использования наводняют мир, изначально не понимая, в чем их предназначение.

Армянин действительно появился. Подрулив к обочине, покатил медленно. Света шла и не обращала на него внимания. Я разозлился, встал поодаль, наблюдая. Что делать в случае обострения ситуации, я себе никак не представлял. Из всех белых мужчин, находящихся с блондинкой на одном тротуаре, заметил хоть что-то один я.

«Мерс» откатил на проезжую часть, ничего не добившись. Света стойко выдержала натиск. В этом чувствовалась манера профессионала, всем красивым женщинам приходится обзаводиться комплектом невидимого оружия, чтобы отстаивать свои честь и независимость.

Еще одна опасность появилась спустя минуту, когда света приблизилась к подземному переходу. Из-под земли, словно мерзкие черные карлики, вынырнули не то даги, не то азеры, шестеро. Света оказалась в их неровном кольце, состоящем из гортанной речи и липких взглядов. Естественно, я не понял, что они говорили, потому что стоял метрах в двадцати. Может быть, как это у них принято, они снова наплевали на то, что живут в другой стране, и упражнялись в искусстве лая и хрипа.

Сцена длилась секунд десять. Света остановилась, посмотрела на них сквозь очки, а потом решительно двинулась к ступеням лестницы. Один даг или азер что-то громко сказал, остальные захохотали. После этого, оглядываясь на блондинку, двинулись своей дорогой.

Я отвернулся, боясь, что они заметят зверское выражение на моем лице. Как все, боялся встретиться взглядом с чужаком. Белый сейчас воспринимает как само собой разумеющееся, что перед неполноценными народами надо склонять голову. Один поборник общечеловеческих ценностей, с которым давным-давно у нас было шапочное знакомство, всерьез полагал, что черных надо холить и лелеять, а не то они обидятся. И все потому, что «они тоже люди». На этом его измышления заканчивались, упираясь в вопрос наподобие этого: «Если белые будут заботиться о Черных, кто позаботится о Белых?»

Прохожие, к числу которых я принадлежал в тот день, не напрягают себя неудобными вопросами. Никому неохота получить по морде. Чужаков всегда много. Нормальный русский человек перед ними оказывается в меньшинстве. Я сам превратился в ходячую аллегорию потери кровного инстинкта.

И сгорал от стыда. На ум приходил мой начальник, шепчущий: «Мудак, мудак, мудак, мудак…»

Света скрылась в подземном переходе. Мои ноги будто приросли к асфальту. Мир представлялся мне огромным горячим черным шаром с багровыми прожилками. Он, чудовище, распахнул рот, чтобы меня проглотить. Мимо меня прошли два парня с бутылками пива, они вернули меня обратно в действительность. Я посмотрел и увидел, что бандиты исчезли. Вокруг тишь да гладь. Ничего иного обывателю не требуется.

Мне пришлось забыть то, зачем я шел, и двинуться следом за девушкой. Хорошо для среднего незаметного человека на улице вдруг ощутить себя ангелом-хранителем. Но быть ответственным за чью-то судьбу, пусть хотя бы на десять-пятнадцать минут, нелегкая задачка. Для некоторых невыполнимая. Я преисполнился храбрости, готовый защищать блондинку от любых посягательств. Моя кровь неслась по жилам с бешеной скоростью. Это еще не было пробуждением в полном смысле слова. Я был далек от того, чтобы окончательно осознать самого себя в связи с похожими на меня людьми, но, кажется, первый шаг сделал. А блондинка в шортах ничего не подозревала.

Она печатала шаг, словно солдат.

Выпятив грудь вперед, выказывала этому миру презрение.

Я так считал. Потому что влюбился…

В ушах у блондинки сидели наушники. Я заметил, что у нее нет ничего, что обычно есть у женщин на улице, даже если просто гуляют. Ни сумочки, ни ридикюля, ни целлофанового пакета. Пока я строил гипотезы, в чем тут причина, блондинка зашагала по лестнице, ведущей в подземный переход. Солнечный свет сделал ее волосы почти совсем прозрачными. Неожиданно я понял, что расстояние между нами сократилось до опасных пяти метров, и мне пришлось сбавить темп. Не хватает только, чтобы незнакомка заподозрила в моем лице скверные намерения.

Я шел словно на поводке. Всевозможные догадки приходили мне на ум, о ее муже, о ее любовнике, о ее начальнике (и любовнике), о любовнице, о родителях и даже о сутенере. Мысли-то мыслями, но откуда мне было знать, кто на самом деле это божественное видение с туго обтянутыми ягодицами, клонированными с обложки глянцевого журнала. Будучи проституткой, блондинка добилась бы многого. Всю положенную в их среде иерархию она прошла бы без труда и стала бы, к примеру, женой крупного банковского воротилы-еврея или бандита.

Меня затопляла злость, именно затопляла, как пишут в старых книгах. Я воображал, что беру в одну руку меч, а в другую топор и превращаюсь в берсеркера. Передо мной тысячи врагов, и каждый из них боится меня, сошедшего с палубы боевого драккара.

Но мой начальник по-прежнему сидит за столом и повторяет…

Когда-то, будучи либерально настроенным, я сторонился насилия, мне оно казалось чем-то грязным, неприличным, таким же мерзким, как свинина для ортодоксального иудея. Но вспоминая о кривом рте начальника, из которого несло пивом, я воображаю кулак, разбивающий эти пухлые губы. Губешки, похожие на рыбок-мутантов. Они расплющиваются и брызжут соком, словно раздавленные клюковки.

Я заметил, что блондинка идет в подозрительно знакомом для меня направлении. Точнее – прямиком к моему дому, который был уже через дорогу. Мы стоим в ожидании зеленого света.

Руки заплясали, когда пришлось вытягивать из пачки сигарету.

Я поспорил сам с собой, правда ли Света идет туда, куда я думаю. Оказалось, что правда. Я выиграл. В нашем доме два подъезда, он пятиэтажный. Когда-то подобные им коробочки предназначались для советской рабочей интеллигенции. Сейчас в них живут опустившиеся потомки этой мифической прослойки. Рабочая интеллигенция в России если не вымерла полностью, то близка к этому. Для нее впору устраивать охраняемые заповедники, главными посетителями которых станут евреи– и полуевреи– и четвертьевреи – олигархи. Я снова выиграл спор с собой, в какой подъезд войдет блондинка.

Вошла в мой. Я сел на скамейку перед раскрошившимся крылечком и курил, пока сигарета не кончилась. Вероятно, Белая женщина приходила к подружке либо знакомому-любовнику – начальнику-любовнику. Хотя нет, у нас в доме не живут крупные шишки. Остаются подружка и просто знакомый-любовник.

Если все так, то это просто кошмар. Я не умею отбивать женщин у их кавалеров.

На работе у меня есть одна сварливая толстая брюнетка, не оставляющая попыток меня соблазнить. Не понимаю, как она не устает вращать глазами. Почему-то бедняжка думает, что это возымеет действие. Но если брюнетка не отвечает моему либидо, у нее нет шансов.

Мне пришлось задать себе самому вопрос: чего я хочу?

Ответа на него тогда не было.

* * *

Человек, которого позже мы звали Генералом, пришел ко мне тем же вечером. Его привлекли происходящие во мне перемены.

Он сел напротив меня, внимательно глядя через очки. Я спросил, в чем дело.

– Я слышал ваш разговор с Поляковым, – сказал Генерал. – Я не подслушивал – случайно получилось.

Пришлось кивнуть. Разумеется, все подслушивают абсолютно не нарочно. Этот человек работал вместе со мной, ничем особым не выделялся, за исключением нескольких случаев, когда я видел его на улицах в компании странных людей. На рабочем месте Генерал – типичный русский интеллигент, тихий, покладистый. Вещь в себе.

И странные хмурые люди, идущие вместе с ним. Что странного в них? Не знаю. Казалось, они все занимаются одним дело – не работают над чем-то вместе, а посвящают собственную жизнь какой-то цели. Больше никак я эту странность определить не могу.

Приход Генерала стал настоящей неожиданностью. Не помню, когда в последний раз у меня бывали гости. В квартире, конечно, развал. Я извинился, однако визитер сдержанно промолчал.

– Какие у вас мысли по поводу вашей стычки?

Я молчал.

– Я слышал, как обозвал вас Поляков, – уточнил Генерал. – Вы считаете оскорбление справедливым?

– Нет, конечно.

– Хорошо.

– Что «хорошо»?

– По крайней мере, вы не безразличны. Это вселяет надежду.

– На что? – Совсем не понимаю, к чему он клонит. У него довольно щуплая фигура, он ниже меня, ненамного, у него светлые соломенные волосы и яркие голубые глаза, в отличие от моих темно-русых волос и серых глаз. Тем не менее у нас было большое сходство. Его характер в тот вечер мне не был понятен.

– Вас беззастенчиво оскорбляют на рабочем месте, начальник помыкает вами, – сказал Генерал, – он знает, что вы ничего ему не сделаете, а если отважитесь, на вас обрушится вся сила закона, которая ставит насилие со стороны белого человека на одну ступень с самыми тяжкими преступлениями либерального мира. Сегодня все живут по таким законам. Все люди. Все белые люди.

Мне потребовалось время, чтобы переварить сказанное. Я был в каком-то сонном состоянии, я устал.

– Если у вас есть вопросы, я отвечу.

– Пока нет.

Генерал был решителен. Его взгляд просверлил во мне две дыры.

– Вы поставили под сомнение, что Сивинский правильно женился на представительнице иной расы.

Я тупо моргнул.

– Иной расы?

– Его жена – турчанка по происхождению, – сказал Генерал.

Да, до меня начало доходить, о чем идет речь. Этот разговор перекликался почти напрямую с тем, что было днем. Я вспомнил дагестанцев, пытавшихся остановить блондинку. До того вялый и спокойный, я мигом разозлился. Кровь опять взбунтовалась.

– В этом корень конфликта между вами и Поляковым.

Я ответил, что никакого конфликта нет, просто… просто… Какого дьявола?

Генерал умел ждать и быть сдержанным.

– Вы выразили свое мнение, это произошло, может быть, случайно, а Поляков почувствовал угрозу для своего собственного мира. Вы покусились на святая святых. На всеобщую политику интеграции.

Я сказал, что не совсем понимаю, о чем идет речь, что устал и что мои мозги не работают.

Генерал словно меня гипнотизировал.

– Из таких вот мелочей, когда их много, складывается общая картина. В один прекрасный день человек спрашивает: что же происходит? Как насчет вас?

– Не знаю, – сказал я. – Мне нет дела до Сивинского и до его жены, какой бы она ни была.

– Хорошо. А вас не удивила реакция Полякова? Ведь не в его адрес вы позволили себе иронию?

– Не знаю, – повторил я.

– Рыбак рыбака видит издалека, – сказал Генерал, – и Поляков и Сивинский – евреи по отцу, полукровки.

– Откуда вы знаете?

– Неважно. На самом деле они поддерживают довольно близкие отношения. Поляков был на его свадьбе.

– А мне наплевать.

– Логично. Конечно, сами эти факты интересны только в коротком временном отрезке. Вероятно, вы уже выбросили из головы все произошедшее. Но не забывайте об общей картине.

Я пообещал, что не забуду.

Передо мной был совсем не тот человек, которого я привык видеть на работе. Казалось, со мной разговаривает переодетый в гражданское полководец, только что вернувшийся из района боевых действий. Внутри этого худого жилистого блондина прятался стальной стержень.

С какой бы целью он не пришел ко мне, я чувствовал, что это важно. Для нас обоих.

Ему хотелось доверять – я чувствовал наш общий ритм. У меня не было слов, чтобы объяснить все эти странности. В один прекрасный день к вам приходит человек и открывает правду. Узнавать правду страшно, Генерал это знал, поэтому старался щадить новичка. Не стал вываливать все сразу.

– Я давно к вам присматриваюсь, – сообщил Генерал, – вы мне кажетесь вполне способным к действию.

– К действию?

– Со временем, если у вас будет желание, вы все узнаете, обещаю. У вас возникнут вопросы, вам нужны будут ответы на них.

Он положил передо мной на стол свою визитку, на которой был лишь номер сотового телефона. Вопросительно поглядел на меня. Я взял кусочек картона в руки, размышляя над тем, что сегодня произошло с блондинкой из моего подъезда. Общая картина. Да, этот эпизод – часть большой мозаики.

– Выбросьте из головы, – сказал Генерал.

Я не понял, о чем он.

– Выбросьте из головы эту заразу: «Мне нет до этого дела»… – Мой гость поднялся из-за стола. Его глаза сверкали, в них была злость, даже ярость. Так смотрят фанатики и сумасшедшие.

Я вдруг понял, что хочу стать таким же, как Генерал. Этот человек четко знает, в каком направлении движется.

– Вы должны понять, кто вы! Вам есть, чем гордиться.

– Чем же?

– Тем, что вы Белый человек! – сказал Генерал.

Он произнес слова, которые я боялся произносить даже про себя. Я будто слышу мысли Генерала.

Все те, кого мы считаем братьями по расе, запуганы до крайности, они разучились слышать зов крови. Им нужны деньги и карьера. Им ничего не стоит преломить хлеб с врагом. Им наплевать, когда Белые испытывают колоссальное давление сверху и вынуждены ходить с пристыженным видом, будто быть Белым равнозначно быть прокаженным. Они умиляются фильмами, где недочеловеки предстают героями, и говорят: «Этого не может быть», когда слышат о преступлениях, совершаемых инородцами. После нашей беседы с Генералом, я стал мыслить иначе. Сказано было так мало, однако эффект от разговора был не меньший, чем от удара в челюсть. Боксер в нокдауне ощущает то же самое. Я был в одном шаге от того, чтобы стать другим.