Текст книги "Первое правило (СИ)"

Автор книги: Bruck Bond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1 ==========

Первое правило каждого уважающего себя гея – никогда не влюбляйся в натурала. Каждый второй это правило нарушает, а тот, кто самонадеянно, совсем как я, только и твердит о том, что вот он точно никогда и ни за что – тот наивный мудак.

Я, в общем-то, сам не понял, как это произошло. Люди вообще в большинстве своем не способны понять, почему выбрали того или иного человека. Позавчера он был для меня лишь случайным человеком из толпы, лишь каким-то парнем из параллельной группы в универе, а сегодня у меня весь мир сузился до его глаз, я не могу оторвать от него взгляда и готов ходить за ним по пятам, как привязанный. Это ещё не тот запущенный случай, когда «я готов целовать песок, по которому ты ходила», но очень близко к нему.

Имя у него дурацкое и какое-то, по моему мнению, девчоночье – Май. Он почти всегда улыбается, много шутит и часто смеется, а ещё смотрит на свою девушку так, как я смотрю на него – с благоговением и обожанием. По шкале от одного до ста он натурал на все сто десять, и мне бы биться в истерике от осознания этого факта, но как-то не выходит. Его девушка мне нравится, чисто по-человечески, естественно. Не одна из тех однотипных красоток с бровями в пол-лица, а симпатичная простая девчонка, из тех, что кличут провинциалками. Ее заниженную самооценку я чую за версту, она, кажется, сама не понимает, чем заслужила любовь такого парня как Май, и это совершенно очаровательно, как и то, что, несмотря на неуверенность, она держится с ним на равных, ни единым жестом или словом не показывая того, насколько ей важно его присутствие рядом и как она млеет от каждого ласкового взгляда. Когда я вижу ее, мне хочется крикнуть: «Так держать, девочка!» – и предложить ей дружбу. Думаю, она согласилась бы – девчонки ведь любят геев. А о том, что я тайно мечтаю отыметь ее парня на всех подходящих и не подходящих для этого поверхностях, что хочу держать его за руку, заглядывать ему в глаза и проводить каждую минуту свободного времени с ним, ей знать совсем не обязательно…

Конечно, никакую дружбу я никому не предлагаю. Привычно выискиваю Мая взглядом, любуюсь им – и этого почти достаточно.

***

Он впервые заговаривает со мной через пару недель. Подходит, как к старому знакомому, и просто говорит:

– Привет.

Он явно напряжен, тяжело дышит, взгляд его мечется туда-сюда, и я невольно думаю, что какая-то глазастая сука заметила мои тоскливые взгляды в его сторону, попалила всю контору, и сейчас на меня обрушится лавина гомофобного гнева.

– П-привет, – чуть заикаясь, отвечаю я, прикидывая в уме, помогут ли пиздюли от предмета обожания стать этому предмету чуть менее обожаемым.

– Слушай, я понимаю, Вера классная девчонка, она очень милая, красивая, такая, что нельзя в нее не влюбиться, но, парень, она моя.

– Чего? – изумленно переспрашиваю я.

– Вера, – повторяет Май. – Моя.

– Спасибо, что сообщил, мне как раз не хватало этой информации для счастливой жизни. – Я вовсе не собирался язвить, только не с ним, но вышло как-то само собой и, судя по всему, очень к месту, потому что до Мая медленно начало доходить, что я не имею видов на его девушку. Он смущенно трет нос и бубнит:

– Чувак, ты все время на нас пялишься, серьезно…

– Чувак, – копируя его интонацию, произношу я. – Вы самая популярная парочка в универе, на вас все пялятся.

– Бля, – сокрушенно выдыхает он. – Я ревнивый мудак. Теперь мне как-то стремно… А ты точно просто так смотришь?

– Могу поклясться на Библии, хочешь?

Май отрицательно качает головой и смеется. У меня от его смеха внутри всё теплеет, разгорается пожаром, мне чертовски хочется если не прижать его к себе, то хотя бы дотронуться до его лица, провести ладонью по щеке, но я не смею.

– Извини, что я так на тебя набросился, просто Вера… Мне башню от нее сносит, понимаешь? У тебя такое было?

– Ага, – киваю я. – Можно сказать, оно у меня и сейчас есть, но это не счастливая история.

– Это не взаимно?

– Нет, – качаю я головой. – И таковым не может быть. Без шансов.

– А мы точно не о Вере говорим? – насторожился Май, вглядываясь мне в глаза. У него, кстати, глаза очень красивые, синие, как море. Яркие до неестественности.

– Ревнивый мудак, – повторяю я его слова. – Вера даже не в моем вкусе. Я, знаешь ли, – я окидываю Мая взглядом с головы до ног, – предпочитаю брюнеток.

– М-м-м, – тянет Май и неожиданно спрашивает: – Слушай, а ты курсач у Ковича же пишешь?

– Ага, – киваю я, млея от его голоса и ловя себя на мысли, что готов разговаривать с ним даже о популяции редких видов кузнечиков.

– Он говорил о тебе, сказал, что очень интересная тема, всячески восхищался и велел мне попросить у тебя материалы для ознакомления, потому что моя тема является ответвлением от твоей.

– Без проблем, могу скинуть на электронную почту или завтра принесу распечатки.

– А как насчет того, чтобы после пар посидеть в кафе?

Моя натура, естественно, тут же видит в этом тайный смысл, а извращенная фантазия подкидывает мозгу картинки обнаженного Мая.

– Зачем? – не очень убедительно протестую я.

– Хочу извиниться, поподробнее узнать о результатах твоих исследований, да и Вера очень хотела с тобой познакомиться, я, собственно, чего к тебе и подошел… Но она бешеная фанатка Ковича-ясно солнышко и очень хочет лично познакомиться с его любимчиком. Не отказывайся, я угощаю.

– Это не очень удобно, – всё ещё пытаюсь возражать я, заранее зная, что сдамся.

– Неудобно шубу в трусы заправлять, авторитетно, кстати, заявляю – я пробовал, на спор. Всё, давай, встретимся в фойе после пар, никуда не уходи.

Всё оставшееся время я думаю о Мае, запихивающем шубу в трусы. В моей фантазии это выглядит эротично.

***

Мы находим общий язык с Верой сразу же, как я и предполагал. Её, правда, в основном интересуют мои достижения в науке и отношения с завкафедрой Ковичем, снискавшим славу неподкупного гения-преподавателя, который считает, что на пять знает только бог, на четыре – он сам, а все остальные едва ли тройку заслуживают. Любимчиков среди студентов у Ковича не было, пока не появился я. Все считают, что это из-за моего исключительного ума, и только я знаю, что ум мой здесь не при чем. Вряд ли те три раза, что Кович настойчиво приглашал меня к себе в гости, дабы познакомить с редкой монографией, действительно бы превратились в посиделки над научным трудом. Вообще-то, это не тот случай, когда престарелый сластолюбец-препод клеит молоденького парнишку-студента: Ковичу едва ли стукнуло тридцать, и он вполне хорош собой, не говоря уж об уровне его интеллекта, а все мы знаем, что интеллект – это очень сексуально. Но я не чувствую к нему ровным счетом ничего, кроме бесконечного уважения. Я тот ещё наивный мудак, но этого мне недостаточно для того, чтобы решиться хоть на какие-то отношения.

– Мы, кстати, собирались с Маем в кино, хочешь с нами? – предлагает Вера. Я осторожно кошусь на Мая. Его всего перекосило, но тем не менее он попытался выдавить из себя приветливую улыбку. Мне бы очень хотелось поцеловать его, вот такого.

– Нет, не думаю, что это уместно, – качаю я головой. – Когда твой парень звал тебя в кино, он явно рассчитывал провести время вдвоем.

– Нам не помешает компания, – стоит на своем Вера и хватает меня за руку. – Ну же, Даня!

– Детка… – начинает Май, глядя на Веру, и я, не сдержавшись, смеюсь в голос. «Детка»! Подумать только… Отсмеявшись, я наклоняюсь к Вере и шепотом, но так, чтобы Маю было слышно, произношу:

– Он тебя ко мне ревнует. Он мне сегодня чуть в горло не вцепился, думая, что я влюблен в тебя до беспамятства. А ты в кино меня зовешь, хочешь, чтобы он все-таки где-нибудь тайком меня удавил? А я-то думал, что тебе понравился и ты хочешь со мной дружить.

– Май! – возмущенно выдыхает Вера. – Это что, правда?

– Малыш, я…

– Увидимся, – подмигиваю я ему.

***

Теперь каждую свободную минуту в универе я провожу с Верой и Маем и описать испытываемые чувства от осознания этого факта я не в силах. Мне одновременно очень классно, потому что я могу любоваться Маем в режиме нон-стоп, хреново – оттого, что я каждый день вижу его благоговейное отношение к Вере, его к ней любовь, – и паршиво – оттого, что при всём этом мне очень нравится Вера и я прекрасно осознаю, что их отношения с Маем – это очень здорово, очень искренне, очень правильно. Я вроде и счастлив за них, а вроде и каждый раз, когда Май целует свою девушку, представляю на ее месте себя. Иногда я думаю, что, может, то, что я испытываю – это и не любовь вовсе, а так, влечение, желание, похоть, но потом я ловлю на себе взгляд ярко-синих глаз и понимаю, что всё куда глубже, куда серьезней и куда безнадежней. Я бы, наверное, почку продал, чтобы больше не чувствовать этого. Я так отчаянно хочу, чтобы Май был для меня просто другом, но, кажется, это неосуществимо.

Май разболтал Вере, что я в кого-то влюблен и эта любовь несчастная. Вера, как и положено всякой романтично-наивной девушке, тут же говорит, что нет ничего невозможного, нет никаких преград для любви, и даже если это любовь не взаимная, то я ещё обязательно встречу свое счастье и она даже может с этим мне помочь – у нее куча свободных подруг. Мне бы сказать, что вряд ли мне понравится хоть какая-то из ее подруг, потому что у них нет члена, мне бы рассказать, кто на самом деле предмет моей любви, но рушить дружбу не хочется. Я уверен, что Вера не осудит моей ориентации, как и уверен, что моей увлеченности своим парнем она мне не простит.

Когда я прихожу согласовывать с Ковичем практическую часть курсовой работы, он снова намекает, что было бы неплохо изучить хранящуюся у него дома монографию, потому что иначе он ее может отдать другим студентам. Кажется, это был тонкий намек на толстые обстоятельства – мол, тебя, такого принципиального, я долго ждать не буду.

– Вы можете принести ее сюда, – предлагаю я. – И я с радостью с ней ознакомлюсь.

Кович внимательно на меня смотрит, вздыхает.

– Ну ты же не тупой, Даниил. Всё понимаешь.

– Вы тоже не тупой, Игорь Александрович. Всё понимаете.

– Тебе я не нравлюсь? Или род моей деятельности? Или то, что я сразу зову тебя к себе домой? Ну, так мы можем пойти в клуб или куда ты захочешь. – Надо же, а ему, кажется, и впрямь надоело ждать.

– Дело не в этом.

– Но ты же понимаешь, что это глупо? Поверь, ты не сможешь быть просто рядом, однажды тебя прорвет – и ничего хорошего из этого не выйдет.

– О чем Вы?

– Не прикидывайся идиотом, все мы знаем, что это не так. Он любит свою девочку, Даня. А потом, возможно, полюбит и другую. Это всегда будут девочки.

– Что скажете по поводу моего исследования? Всё в порядке? Я могу продолжать?

Кович смотрит на меня внимательно, вздыхает и протягивает мне черновик работы:

– Смотри, вот тут нужно исправить…

***

– Дурацкие матметоды, нихера в них не понимаю, – сердится Май. – Почему я не выбрал теоретическую курсовую? Нет же, в практику понесло, мучайся теперь.

– Дань, а ты уже обработал свои результаты? – спрашивает Вера.

– Ага, – киваю я. – Обработал.

– Значит, ты можешь помочь Маю? Ну, я бы тоже посмотрела, как ты это сделал. Уже был у Ковича?

– Угу, – вяло киваю я, вспоминая свое посещение. – Был.

– Что-то случилось? Ему не понравилась твоя работа? Ты какой-то хмурый.

– Всё в порядке, Вер.

– Оно и видно. Это из-за той девушки? Ну, которую ты любишь.

Я гляжу на Мая, который задумчиво уставился в учебник, засунув кончик карандаша в рот, и киваю. Перевестись, что ли, в другой университет? Пошло оно всё к черту…

***

Всё рушится одним прекрасным зимним днем. Мы уже защитили курсовые, сдали все зачеты и досдавали последние экзамены, собираясь отметить наступающий новый год где-нибудь в клубе. Вера получила пару экзаменов автоматом и предложила отметить это отдельно, у нее с Маем дома. Я, естественно, как их друг, просто обязан был присутствовать, хотя и сопротивлялся изо всех сил – ну не хотелось мне смотреть на их любовное гнездышко, не хотелось смотреть на очередное доказательство их крепкого чувства, не хотелось делать себе ещё больнее. Проклятый Кович был прав: со временем находиться рядом с этой сладкой парочкой было все сложнее и сложнее, как бы я ни старался, я не мог стать ему – Маю – просто другом. Но и без их компании я уже не мог, не умел. Я несколько раз порывался разорвать с ними все отношения, несколько раз начинал готовить документы для перевода в другой вуз, но так и не смог довести до конца ни первое, ни второе – я был для этого слишком слаб и труслив. Мне бы побольше смелости, уверенности, поменьше бы страха. Мне бы заинтересоваться уже кем-нибудь другим, не представляя каждый вечер в душе, что меня ласкают руки Мая – не мои.

… Мы с Верой накрывали на стол, когда пришел Май. Взбудораженный весь, взъерошенный, костяшки сбиты.

– Ты что, дрался? – ахнула Вера – всегда очень переживает по этому поводу, зная, что у Мая проблемы с контролем гнева, ему бывает сложно остановиться, когда он распален.

– Немножко, – выдохнул Май, кончиками пальцев проводя по щеке Веры – очень интимный, нежный жест. Мне непреодолимо хочется подставиться под его ладонь, чтоб он и меня так. – Не волнуйся. Я, можно сказать, отстаивал честь нашего с тобой друга. – И кивает на меня.

– Чего? – удивляюсь я. – А что, на мою честь кто-то покушался?

– Ага. Здоровенный такой, с четвертого курса, мы с ним вместе на бокс раньше ходили. Встретились, разговорились, а потом он у меня спрашивает, не стремно ли мне, мол, с педиком водиться. Я не понял, о чем он, переспросил, ну, он и говорит, что, мол, твой новоиспеченный дружок голубых кровей, сладкий. Ну, я ему и врезал.

– Зря, – еле слышно выдохнул я.

– Ну чего зря-то? – фыркнул Май. – Он моего друга пидором называет, а я молчать буду? Не-е-ет, это не про меня!

А я вдруг понимаю, что лучшего шанса у меня не будет. Что сейчас я могу со всем этим покончить. Будет больно, но зато раз и навсегда. Кто знает, может, получится вырвать это дурацкое чувство из своей души, может, презрение со стороны Мая поможет…

– Зря, – тихо, но твердо произношу я. – Потому что он сказал правду, Май.

У Веры глаза становятся похожими на блюдца, а у Мая отвисает челюсть:

– Ты гей? – хрипло переспрашивает, будто не может в это поверить.

– Ага, – киваю я, а потом подхожу к растерянному Маю и целую его в щёку. – А ещё я тебя люблю, Май. Вот так.

Ухожу я в гробовой тишине.

***

Естественно, я не смог придумать ничего лучше, чем напиться. Большинство по пьяни звонят бывшим, а я звоню несостоявшемуся. Звоню Ковичу и заплетающимся языком сообщаю, что готов изучать его монографию хоть всю ночь, так глубоко, как он того захочет. Кович сразу диктует адрес и велит вызвать такси. Я приезжаю к нему спустя полчаса и буквально падаю в его объятья.

В домашней одежде он воспринимается совсем по-другому, и это здорово – вряд ли бы я смог полезть целоваться к своему преподавателю-Ковичу. А вот к просто парню-Ковичу – запросто.

– И-и-игорь, – тяну я и пытаюсь его поцеловать. – Доставай свою монографию из штанов, я готов!

– Я вижу, – хмыкает он, уворачиваясь от моих поцелуев. – Прекрати, ты пьян.

– И чертовски хорош собой. Ну чего ты, Кович, ты ж меня хотел! До-о-олго… Вот он я, давай, бери!

Просыпаюсь я на широкой кровати, один и совершенно голый. Не успеваю я мысленно обозвать себя идиотом, как хрипловатый голос откуда-то сбоку сообщает:

– Не переживай, ничего не было. Ну, кроме того, что ты пытался станцевать стриптиз и очень просил тебя трахнуть.

– Чего ж ты не согласился? – бурчу я, натягивая одеяло до подмышек. – Неужто в Вас, Игорь Александрович, моральные принципы проснулись?

– Едва ли. Просто я не имею обыкновение делить постель с истеричными мальчиками, упорно называющими меня Маем.

Я укрываюсь одеялом с головой. Стыдоёбище какое… Пить мне нельзя.

– И Игорь Александрович я в университете. Не находишь, что здесь, когда я уже успел восхититься великолепным видом твоей голой задницы, меня называть по имени-отчеству неуместно?

– А я думал, тебя это заводит, – бурчу я из-под одеяла.

– Вылезай уже, – фыркает Кович. – Рассказывай, как докатился до такой жизни.

Терять мне нечего, да и хуже уже быть не может, поэтому я отбрасываю одеяло с лица и пересказываю историю с Маем.

– Дурацкий поступок, – тут же реагирует Кович. – Но ушел красиво, ничего не скажешь.

– Я такой идиот…

– Если б я был конченым ублюдком, я бы сейчас сказал что-то типа «ну я же говорил!»

Я качаю головой:

– Что мне делать? Я, блять, так в себе запутался… Наверное, всё-таки стоит собрать документы на перевод. И чего я вообще в него влюбился? Он ведь даже не особо-то и красивый!

– Мы не выбираем, в кого влюбляться, – спокойно произносит Кович, сверля меня взглядом. – Это просто происходит, и мы ничего не можем с этим сделать. Кстати, Вера звонила тебе всё утро.

– Вера? – встрепенулся я.

– Перезвони, – предлагает Кович. – Вдруг что-то важное.

Ага, например, она лично решила мне сказать, что я мудака кусок…

Первое, что говорит Вера, это:

– Даня, с тобой все в порядке?

Голос у нее взволнованный, в нем совсем нет злости или ненависти, даже удивления нет, только беспокойство.

– Всё нормально, – хриплю я. – Прости, что я так…. Так… – ну вот, когда надо, никогда не могу подобрать слов, да что ж я за хуйло-то такое.

– Всё в порядке, – спокойно говорит Вера. – Я всё понимаю, я тебя не виню.

– Зато я сам себя виню.

– Ты ведь не можешь это контролировать, верно? – очень разумно говорит Вера и со вздохом признается: – Но мне всё равно хочется оттаскать тебя за волосы.

– Закономерное желание, – выдыхаю я и спрашиваю: – Как он, Вер?

– А сам как думаешь? – фыркает она. – После того, как ты ушел, он вообще на час завис. Потом очнулся, спрашивает, что это такое только что было. Потом бутылку шампанского вылакал и всё порывался пойти тебе твою морду гомосяцкую бить.

Я молчу.

– Почему ты не сказал сразу? – спрашивает меня Вера, а я не нахожусь, что ей ответить. Как, интересно, она себе это представляет? «Привет, Вера, я Даниил, приятно познакомиться. А ещё я парня твоего люблю!». – Господи, мне тебя и жалко, и очень хочется тебя ударить. Вот уж не думала, что когда-то буду вынуждена ревновать Мая к парню… Но ты-то что за гребаный мазохист?

– Не спрашивай меня ни о чем, – прошу я. – Извини, – говорю торопливо и бросаю трубку.

***

Кович в очередной раз пресекает мои попытки его соблазнить и твердо говорит, что секс из жалости и в благодарность его не интересует.

– У меня для этого есть студенты, – шутит он.

Он меня хочет, это очень заметно, а я уверен, что в этот раз у нас бы получилось, всё было бы неплохо, но он был прав – если это и случится, то уж точно не при таких обстоятельствах.

Все каникулы я сижу в комнате в общежитии и новый год встречаю там же, соврав родителям, что буду отмечать в дружной студенческой компании. Вера звонит мне пару раз, но я не отвечаю – мне до сих пор перед ней стыдно, а ещё я на нее злюсь, потому что она настолько хорошая и понимающая, что это бесит и раздражает. Будь она сукой, было бы проще. Будь Май сукой, кинься он драться – было бы проще возненавидеть и вытравить из себя дурацкую влюбленность, мешающую жить и спокойно дышать.

Я стараюсь не думать, ни о нем, ни о Вере, ни о ситуации в целом. Но у меня не получается.

***

Седьмого января я прихожу к Ковичу. Без предупреждения, без объявления войны. Он, слава богу, один. Он, слава богу, почти сразу начинает отвечать на мой поцелуй и не пытается закрыться от меня своими принципами.

С Ковичем хорошо. Я даже не ожидал такого. Он ненавязчивый, спокойный, неожиданно ласковый и отлично трахается. После секса вместо лекции о морали он начинает говорить о моей курсовой работе, я тут же понимаю, что занимался сексом со своим преподавателем, это, на самом деле, оказывается очень возбуждающим, и я с мыслью, что я конченный извращенец, набрасываюсь на Игоря второй раз.

Я живу у него всё оставшееся время каникул. С ним хо-ро-шо. Но всё равно не то. Не так, как должно быть.

***

Я опасаюсь, что Игорь не сможет оставаться ко мне равнодушным в университете, и зря – он провожает меня в коридоре равнодушным взглядом, едва ли замечает на своей паре и вообще ведет себя очень достойно, в отличие от меня. Потому что я сначала полдня пялюсь на Ковича, а следующие полдня – на Мая, который делает вид, что меня не существует. Зато Вера меня замечает и даже приветственно кивает, даже хочет подойти, но я сбегаю прежде, чем она это делает.

***

Всё пришло в норму, в хреновую, но всё же. Я бы даже сказал – всё вернулось на круги своя. Я снова стал одиноким парнем-задротом, Май с Верой снова стали для меня далекими, почти незнакомцами. Только у Ковича Игоря Александровича сменился статус: теперь я не просто студент, который пишет у него курсовую, а студент, который пишет у него курсовую в его же постели. Я, честно говоря, лишний раз предпочитал не думать, что между нами происходит, не пытаться как-то это охарактеризовать. С Ковичем мне было хорошо, уютно, спокойно – так, как давно уже не было. Кович был понятливый, он как-то интуитивно каждый раз подстраивался под мои желания и не упоминал произошедшее с Маем. Я и сам вспоминать стал все реже и реже. Сердце все так же болезненно сжималось, когда я видел Мая, но, скорее, по привычке. Я иногда ловил себя на мысли, что и люблю его тоже по привычке. А может, я эту великую любовь сам себе выдумал.

***

Впервые за долгое время выходные я проводил один. Кович свалил на какую-то там научную конференцию, сосед по комнате уехал к родителям. Гостей я не ждал. И уж тем более никак не ожидал увидеть Мая.

Если честно, то первым моим порывом было захлопнуть дверь прямо перед его лицом, потому что выглядел он как-то странно. По всем законам жанра ему полагается с мученическим стоном вцепиться в мое лицо, процедить сквозь зубы что-то типа «я столько лет бегал от себя, и вот появился ты и разрушил мою жизнь» и впиться в мои губы страстным поцелуем, но Май этого не знает, поэтому просто подозрительно оглядывает пространство комнаты (наверное, чтобы убедиться в отсутствии гей-оргии или чего он там себе надумал) и бурчит:

– Меня Вера бросила.

– Чаю хочешь? – Я ж, мать его, вежливый хозяин.

– Водки хочу, – выдыхает. – Из-за тебя бросила.

– В каком смысле «из-за меня»? – удивляюсь я.

– Ну ты же из этих, – морщится Май. – Из пид… геев. Ну, а она, как оказалось, очень их… вас поддерживает. Вот я к тебе и пришел.

– Чтобы я позвонил Вере и рассказал ей, какой ты молодец?

– Ну, типа того, – хмыкает Май. – А ещё я по тебе соскучился.

– Да ну? Тебе не кажется, что это по-гейски прозвучало? – подкалываю.

– Да пошел ты, – беззлобно ругается Май и жалуется: – Мне даже матч посмотреть не с кем было.

– Можем посмотреть сейчас, – предлагаю я.

– Даня, а ты что, и правда меня любишь?

– Это ты так пытаешься выяснить, не полезу ли я к тебе целоваться? – фырчу я. – Не переживай, такого не будет.

– Я серьезно спрашиваю.

– Я не знаю, Май, – вздыхаю я. – Тогда мне казалось, что да.

– А теперь?

– А теперь я с Ковичем сплю.

– Что, правда?! Вот это ни хрена себе! Ну, и как он? У него большой?

– Май! – возмущенно шиплю я. – Не много ли вопросов для воинствующего гомофоба?

– А я всегда знал, что неспроста он так тебя хвалит!

– Вот и молодец, – я отчего-то смутился, как девочка на первом свидании.

– У вас серьезно?

– Май!

– А?

– Давай я Вере позвоню.

– Да, – сразу серьезнеет он. – Давай.

Вере я успел сказать только:

– Слушай, тут ко мне приехал Май… – после чего она отключается, успев пообещать, что скоро будет.

Приехала и впрямь скоро, видно, опасаясь застать Мая с ножом в руке и меня, истекающего кровью, но застала прямо-таки идиллическую картинку: мы с Маем сидим на кровати и смотрим по ноутбуку пропущенный футбольный матч.

– Вот придурки! – возмущенно выдыхает Вера. – Я думала, вы тут деретесь!

– С чего нам драться-то? – улыбается Май. – Что я, к своему другу в гости зайти не могу? Садись с нами матч смотреть?

– Ты идиот!

– Зато очень обаятельный.

– Да на тебя только парни западают, – ухмыляется Вера, лукаво глядя на меня. Видно, хотела проверить реакцию своего парня. Может, не так уж она и умна, как я думал.

– А Даня с Ковичем спит! – ляпает Май.

– Да ладно? И как он?

Звякнул телефон, извещая о пришедшем сообщении. «Конференция – скукота смертная, свой доклад я уже защитил, еду домой. Приедешь?»

Я глянул на целующихся друзей, в кои-то веки не чувствуя никакого желания оказаться на месте Веры, и написал: «Приеду».

========== Бонус. Об идеальных шансах признаться в любви ==========

Комментарий к Бонус. Об идеальных шансах признаться в любви

Для тех, кто очень хотел развития отношений Дани и Ковича, а заодно ко дню всех влюбленных:)

P.S. Ребят, “пахнул” и “пах” – это одно и то же, можно употреблять оба варианта, за ради бога, не надо больше отправлять мне сообщений в публичной бете и менять одно на другое)

На Мая я теперь смотрю иначе. Раньше я чувствовал нежность, желание, злость от того, что не могу быть рядом, а теперь на смену им пришло недоумение. Май нисколько не изменился и был таким, каким я в первый раз его и увидел, разве что волосы немного отросли и кончики завивались кольцами, но в моем сердце это уже не находило отклика. Теперь я не понимаю, как объяснить то, что столько времени сходил с ума от любви к этому парню, как я вообще мог его любить и сходить с ума от ревности? Это все кажется далеким и ненастоящим, как будто было не со мной. Вообще-то, так оно и бывает, когда с тебя спадают розовые очки и ты начинаешь рационально мыслить.

По правде говоря, сейчас мой лучший друг Май нешуточно меня раздражает, потому что факт моей в него влюбленности был отличным поводом для шуток и отличным способом для отмазок типа:

– Вер, а вот Даня тоже был в меня влюблен, но он же не тащил меня знакомиться со своими родителями!

А вот с чувствами к Ковичу я так до конца и не разобрался. Точнее говоря, я уже давно понял, что всё это «мне с ним удобно, комфортно, весело, хорошо в постели» трансформировалось во вполне определенное «он мне дорог и я его люблю», но вот признаться в этом ему я так и не решался. Да что там ему, я и себе толком не мог признаться. Скорее всего, потому что я трус и меня всегда пугает все новое, а то чувство, которое возникло, новое. Сильное, осознанное и вдумчивое, глубокое, совсем не похожее на то, что я чувствовал к Маю.

Кович был рядом ненавязчиво и именно так, как нужно. Он не напрягал, не давил, ни к чему не обязывал. Новый год, после долгих раздумий, я встретил вместе с ним. По правде говоря, я к этому зимнему празднику с детства не питал особой любви, а Игорь неожиданно оказался преданным его поклонником, ещё в начале декабря украсив всю квартиру мишурой, гирляндами и вырезанными из рефератов студентов снежинками. Вечерами Игорь садился на диван рядышком со мной, гасил свет, включал гирлянду и ставил на колени миску с мандаринами, которые поглощал килограммами, отчего и сам весь пахнул мандаринами, еле уловимый цитрусовый запах намертво въелся в кожу и ощущался даже сквозь туалетную воду. Такие вечера были очень уютными, домашними, но одновременно романтичными и интимными. Сначала мы ели мандарины, а потом долго нежно целовались и так же нежно и неторопливо занимались любовью. Это был идеальный момент для того, чтобы признаться в своих чувствах, но я отчаянно трусил, боясь то ли того, что они исчезнут так же, как исчезли чувства к Маю, то ли того, что они снова окажутся чувствами в одни ворота, без взаимности, хотя и видел, как относится ко мне Кович – вряд ли бы так стал со мной носиться человек, который ничего ко мне не испытывает. О том, что хочет встретить новый год вместе, Кович заикнулся только один раз и будто бы невзначай. Я знал, что он хочет встретить праздник со мной, чувствовал. Ничего не мешало этого сделать, кроме моих дурацких сомнений, и, наверное, я бы все-таки сбежал, если бы не Вера, пару раз рявкнувшая на меня как следует. Безгранично уважающая Ковича девушка была заинтересована в личном счастье любимого преподавателя, а так как одним из составляющих этого счастья был я, Вера делала все от себя зависящее, чтобы я как можно больше времени проводил с Игорем, я, в общем-то, и перебрался к нему с ее подачи.

Я до сих пор помнил, как сверкали его глаза, когда я сказал, что хочу встретить наступающий год вместе, и протянул ему какой-то дурацкий прозрачный шар, в котором кружил снег из пенопласта – я купил сувенир у какой-то тетки, торгующей елочными игрушками около здания университета. Это был второй идеальный шанс признаться ему в любви, но я снова промолчал.

Третий идеальный шанс случился в январе, когда этот безумец потащил меня на каток. До этого я ни разу на коньках даже не стоял, а поэтому катался, громко матерясь, преимущественно на коленках и на заднице, под ехидный хохот Ковича и остальных присутствующих, но потом я приноровился, и у меня даже стало получаться, что вселило в меня необыкновенный восторг. Это было потрясающее чувство, которое даже сравнить ни с чем нельзя, и оно только заиграло новыми красками, когда Кович, никого не стесняясь, взял меня за руку. Мне хотелось кричать о своей любви, но я упрямо молчал.

Четвертый шанс признаться представился мне почти сразу за третьим, когда вечер на катке вылез мне боком, а точнее горлом. Я провалялся с ангиной почти две недели, а Игорь носился со мной так, как мама родная не носилась. Не позволял ничего делать, с постели разрешал вставать только в туалет и для того, чтобы прополоскать многострадальное горло, готовил бульоны, а поздним вечером садился за мой реферат, потому что из-за ангины я не успевал сдать работу в срок, а от нее зависело пятьдесят процентов итоговой оценки по предмету. Ещё постоянно целовал лоб, якобы для того, чтобы проверить, не повысилась ли температура, хотя судя по тому, с каким выражением лица это происходило, делал он это ради удовольствия. Совмещал приятное с полезным. В этот раз я не сказал «люблю», потому что, собственно, говорить толком не мог, только хрипел. Но, если докопаться до сути, я снова струсил.

После болезни я кое-как примирился со своими чувствами, принял то, что как ни крути и с какой стороны ни глянь, вот этого мужчину – взрослого, серьезного и вместе с тем веселого и саркастичного, романтичного и бесконечно умного, даже мудрого – я люблю. И, кажется, буду любить всегда. Оставалось только сказать об этом ему, и я сдуру решил посоветоваться с лучшим другом, справедливо рассудив, что раз Май постоянно вываливает на меня кучу информации об их отношениях с Верой, то я вполне могу рассказать ему о своих намерениях касаемо Ковича.