Текст книги "Сумасшедшая площадь"

Автор книги: Борис Ветров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Алена в это время спала нездоровым сном. Вчера, после наступившей развязки, мы в полном молчании дошли до дома. И дальше обошлись без слов. Она только сказала:

– Я займу твою спальню? Одна. Ты понимаешь меня?

Я ее понимал.

Потом она немного пробыла в ванной, отказалась от чая и кофе, выпила стакан воды, проглотив маленькую таблетку, и в спальне погас свет. Перед этим Алена попросила зажечь свечу в подсвечнике – статуэтке.

У меня было слишком мало данных для решения этой задачи. Мерзковатой змейкой в сознание вползла мысль о том, что Мишка и Федорович были правы насчет Алены. А вдруг она действительно не совсем адекватна, и находится под патронажем людей, которые за нее отвечают? И, как бы не было мне противно от самого себя, но я думал, что некоторые эпизоды наших отношений служат тому доказательством. Но все эти, похожие на выбросы токсичных газов, сомнения, испарялись от сквозняка. Он возникал в моем сознании, когда я думал про зеленый взгляд Алены, и ее непохожесть на большинство особей окружающего мира.

Общество с удовольствием вешает ярлыки на людей, живущих по собственным правилам. Все, что не вмещается в маленькую коробочку сознания обывателя, составляющего основу общества, трактуется им, как отклонение от нормы. Так полагают они, уверенные в том, что именно их путь – единственно правильный. И всю жизнь ими управляют два чувства: страх и зависть. Страх оказаться не таким, как все, и зависть к тем, кто по их меркам, имеет куда больше, чем заслуживает.

Не то я так глубоко задумался, не то впал в вязкую дремоту, но когда опять посмотрел на будильник, он показывал половину шестого утра. Это был знак тревоги. Вторым знаком, вернее – уже сигналом, стал необычный звук телефона. Это Мишка звонил мне через WhatsApp.

– Ты дома? Алена с тобой?

– А что?

– Придурок! Быстро говори. У тебя времени осталось с гулькин хрен. Сейчас только я смогу тебе помочь. Говори, куда ехать? Я же у тебя так и не побывал ни разу. Через полчаса вы должны быть готовы. Потом я ни за что не отвечаю. И не вздумай звонить мне через оператора!

Я назвал Мишке адрес. И пошел будить Алену.

– Подожди. Я одеваюсь, – послышался ее голос из-за двери спальной. Она вышла бледная, решительная, собранная. Внутри нее ощущалась скрученная стальная пружина. Это было то, что нужно.

– Алена, быстро собираемся. Завтракать не придется. Сейчас за нами приедут.

– Стрельников?

– Да.

– Ты ему доверяешь?

– Как себе. Он больше, чем друг.

– Хорошо.

Алена ушла в ванную.

Выстроенный за три месяца уютный мир рушился. Пенаты встревожено метались по дому, не зная, как нам помочь. Собирая вещи, я прихватил подсвечник. Я знал, что Алена имеет на него право. Как и на пару чашек из сервиза. Между этим домом, его хозяином, Аленой, и пока незнакомой мне некой Елизаветой Карловной существовала связь. Вчера при разборках с людьми Федоровича я лишь машинально отметил совпадение отчеств Алены и той самой «Лизоньки». Теперь же мне стало ясно, что это не совпадение. Дом не успел раскрыть мне всех тайн.

Порозовевшая от холодной воды Алена собирала вещи.

– А где подсвечник? – спросила она

– Уже уложил.

Она опять внезапно, быстро и коротко обняла меня.

– Как хорошо, что ты все понимаешь.

–За деньгами должна прийти некая Елизавета Карловна. Это родственница?

– Да. И лучше ей пока ничего не знать. Когда она должна прийти?

– Еще почти три недели.

– Хорошо. Мне надо выпить таблетку, и я готова.

Алена ушла в кухню.

Завертелся звонок–вертушка. Мишка ввалился в коридор, такой же серьезный и собранный, как Алена.

– С тобой вечно все не слава Богу.

– Миха, прости.

– Разбор полетов потом. А сейчас делай то, что я говорю. Привет, Алена.

Алена кивнула ему.

– Сейчас я вас увезу на дачу. Это не моя дача. О ней никто не знает, кроме меня, и хозяев. Хозяева будут только следующей осенью – у них контракт с монголами. Меня попросили приглядывать. Я туда с … ну, не важно. Руся, деньги есть?

– Пока есть.

– Кончатся, скажешь. Сейчас тебе в город лучше не соваться. Теперь главное – вынимайте сим-карты, лучше сожгите их. Вот вам две новые. Оформлены на левого человека. Все данные в телефонах тоже удаляйте. Особенно – в соцсетях. Что бы нигде никого не было.

– Миха, скажи – что тебе светит за этот мой косяк?

– Все нормально. Я уже отболтался Федоровичу, что не знал ничего. Он узнавал, где ты живешь. Я дал адрес дома, который недалеко тут. Тоже старый. В случае чего, скажу – перепутал. Там явно уже вас пасут. Так, мне звонить вот на этот номер – он дал мне листок из блокнота. На клетчатой бумажке ежедневника четким Мишкиным почерком были записаны цифры.

– Ну, присели на дорожку.

Мы послушно опустились, кто куда.

– Все. С Богом. Я выхожу первым. Машина не моя, сразу предупреждаю, красная «Нива» у соседнего подъезда. Выходите через минуту.

Захлопывая дверь, я увидел будильник на кухонном столе. Жестяные фигурные стрелки показывали без десяти шесть.

***

– На выезде из города круглосуточный супермаркет. Там купите все, что надо на первое время.

– Миха, там свет, дрова, вода есть?

– Все есть. Я покажу.

Перед этим, пока мы садились в старенькую «Ниву», Миха успел шепотом сказать: «Если честно, я тебе завидую».

– Сплюнь!

Теперь в шумном и пахнущем бензине салоне мы двигались на выезд из города. Мишка еще сделал пару кругов по окрестным кварталам. Было ясно, что он проверяет – нет ли хвоста. У Мишки был хороший боевой опыт, наработанный в бандитской бригаде. Я не удивился бы, если у него сейчас при себе был ствол. А он, и, правда – был. Как выяснилось позже.

– Ален, Русь. Не больше двадцати минут. Мне надо машину сменить успеть, и на работе быть вовремя.

В пустом огромном пространстве супермаркета никого не было. На входе отчаянно зевал, встрепенувшись при нашем появлении, охранник. За кассой дремала молоденькая девушка с неестественно черными волосами. Мы пробежались вдоль полок. В тележку полетели продукты – Алена выбирала их сама, я лишь добавлял еду из своего привычного рациона. Сверху легли некоторые хозяйственные мелочи. Все купленное заполнило четыре больших пакета. Мишка поместил их в багажник.

Потом мы ехали по темной трассе. На незаметном отвороте «Нива» юркнула в проулок, пропетляла по закоулкам, выхватывая фарами куски заборов и сараев, и оказалась на льду реки.

– По зимнику проскочим. На трассе пост ДПС, а у Федоровича везде свои люди.

Я впервые отметил, что имя Гарика не прозвучало ни разу. Зато каждый раз при упоминании Федоровича, Алена невольно сжимала до белизны губы. Сейчас, в темном салоне я этого не видел, но почувствовал тот самый жест. Вернее – вспомнил о нем.

На реке была накатанная дорога.

– В основном лесовозы с левым лесом гоняют тут, ну и воровайки, которые по дачам шерстят.

– Миха, а сторожа в поселке есть? Или соседи?

– Сторожа есть. Я их предупрежу. Скажу – переселенцы, не местные. Меня там все знают, не бзди. Это фигня, по сравнению с теми проблемами, которые могли бы быть. Да они еще и будут. Надо думать… думать… думать… – как в гипнозе, повторял Мишка, выруливая между внезапно появившихся торосов.

– Блин, не туда заехали. Сейчас.

«Нива» развернулась, и мы поехали обратно.

– А, все, нашел!

На берегу высветилось какое-то светлое сооружение. Это был небольшой кораблик-катамаран.

– Паром пригнали из Сретенска. Да так и не запустили. Как обычно – бабло попилили, а дело не доделали. Теперь правый берег летом вообще отрезан от большой земли. Но нам в другую сторону.

На противоположном берегу «Нива» заползла со льда на берег, похрустела замерзшей галькой, и покатилась по узкой длинной улочке. Потом было несколько поворотов. И, наконец, мы встали возле зеленого металлического забора.

– Гейм овер. Быстро разгружаемся. Мне еще вас инструктировать.

Мишка отцепил от связки ключей один из них, отпер калитку, и ключ отдал мне.

– Не просохать. Он в единственном экземпляре.

Потом мы, светя телефонами, пробирались между сосен, проваливаясь в снег. Мне это место уже начинало нравиться. Сосны и снег – это был добрый знак. Не знаю почему, но мне всегда так казалось. А кгда я увидел дом…

***

Вам знакомо чувство, когда только что услышанная фраза, сложившаяся ситуация, или увиденное место кажется уже слышанным, виденным, пережитым? Некоторые это называют памятью прошлых рождений. Я не верю в это. Если и существует путешествие душ в постоянном перевоплощении, то вряд ли они воплощаются в одних и тех же пространствах и временах. Кто-то назвал такое явление феноменом ложной памяти. Сейчас я, конечно, не вспомнил ни про реинкарнацию, ни про ложную память. Я просто рассматривал дом. Когда Мишка зашел туда первым, попросив нас обождать, а затем загорелся уличный фонарь, притаившийся неподалеку, я понял, что видел этот дом. Казалось, еще немного – и я вспомню, какой он там, внутри.

– Давайте сюда – высунулась Мишкина голова в дверной проем.

Мы вошли.

Это была старая дача – такие строили лет шестьдесят назад, когда государство только-только разрешило простым смертным обзаводиться приусадебными участками. Постепенно режим смягчался, и дозволенные законом садовые домики обрастали верандами и мезонинами. В такие дачи свозили старую мебель, оставшуюся от прошлых поколений.

Дом был просторный. Середину его занимала объемная печь. Перед ней было что-то вроде кухни – на одном столике приютилась электроплитка, второй, покрытый старой, порезанной в некоторых местах клеенкой с подсолнухами, был пуст. Рядом стоял шкаф.

Позади печки было жилое пространство – две сетчатые кровати, темный кубический комод, несколько стульев, еще один стол – круглый, покрытый слоем пыли. В стеклянной полосатой вазе торчал пучок сухих трав. У тыльной стороны печи приткнулось кресло – качалка. Над комодом были прибиты явно самодельные полки. Света лампочки под потолком – голой, без абажура, для такого дома не хватало. Но в углу был торшер, а над одной из кроватей висел сделанный под хрусталь светильник.

– Ну, вот. Чем богаты, – сказал Мишка. – Главное – тут вас никто не найдет. Надеюсь.

Я молчал. Дом мне нравился все больше и больше. Здесь тоже была тишина. Но это была не мертвая тишина, а тишина уединения после долгого и опасного пути. Я не хотел думать про затишье перед боем.

Мишка уже вовсю шуровал возле печи. Он загрузил ее дровами, вытащил заслонку, с которой на пол слетела тонкая струйка сажи, плеснул на дрова из бутылочки с прозрачной жидкостью (в комнате запахло керосином), кинул спичку, и печь ожила.

– Аленка, ты пока располагайся, Русь, пойдем, покажу тебе хозяйство.

Мишка сейчас был многоопытным мудрым мужиком, покровителем и защитником.

– Значит так. Вот баня – показал он мне на невысокий домик под крышей из металлочерепицы. – За ним дровяник. На месяц дров точно хватит, потом – вон туда, через речку – там сушняка море. Короче, не замерзнете. Для бани вода – с реки. В сарае лом, колун, топор, в бани – баки. Наколешь, притащишь. В сарае еще и санки есть. Питьевая вода тоже на том берегу, прямо напротив вас. Пойдем, покажу.

Оказывается, территория дачи имела еще один выход. Он вел прямо на берег. На другом берегу, в черноте леса угадывался белый прогал.

– Там ручей. Вода питьевая. Есть еще один источник – с этой стороны. – Ну, вроде, все. Свет тут не отключают, но перебои бывают, так что телефоны, и что там у вас еще – ноутбуки, планшеты держите всегда на зарядке, на всякий случай. Вот ключ от летней кухни – там посуда всякая, фуе-мое, сами разберетесь. Ты скажи, – внезапно повернулся и приблизился ко мне Мишка – у вас уже что, было что-то?

– Нет, Миха. И быть не могло. Этот не тот случай.

Я ждал услышать от Мишки какую-нибудь ядреную шуточку. Но вместо этого он очень серьезно сказал: – Теперь я точно верю, что у вас все серьезно. Да. Повезло тебе.

– В чем, Миха? В том, что остался без жилья, работы, да еще и Аленку втянул во все это?

– Да дурак ты. Мне бы такую, как она – я бы тоже все бросил.

– А вчера что говорил?

– Забудь. Так надо было. Пойдем, проводишь меня.

Мы вышли за калитку.

– Вон в той стороне – еще один ключ. Идешь по дороге, потом там проход под рельсами, он большой. Мимо не пройдешь. Поднимешься на бугор, и не промахнешься. А если в ту сторону идти – он махнул рукой туда, откуда мы приехали, – то будет станция. Там магазинчик. И продукты, и хозтовары. Километра два, не больше. Ну, а за ним, по дороге поселок, и автобусная остановка до города. Это на самый крайний случай.

– Миха. Я даже не знаю, какое спасибо тебе сказать?

– Ну, ты еще руки начни целовать. На колени упади. Брат, ты что? А когда ты со мной спина к спине против семерых – помнишь? А потом на себе меня ночью тащил до больнички? Я же все помню.

Да, был в нашей жизни такой момент. Как-то мы намертво сцепились с семерыми гопниками из пригородного поселка, где играли на дискотеке. Обиженные вниманием к нам местных девушек, гопники решили раскатать нас по асфальту. И раскатали, если бы не истеричные крики с балконов домов, и проблеск маячка машины военной автоинспекции, которую жлобы приняли за ментов. Михе тогда пробили голову, и сломали четыре ребра. Я отделался выбитыми зубами, и легким сотрясением мозга. Сегодняшний путь на дачу показался мне знакомой ситуацией, только теперь Мишка тащил на себе нас двоих.

– Ты скажи честно – с тобой что будет?

–Ничего. Мне никто не давал задания вас пасти. Я вообще не при делах. Отматерю тебя при Федоровиче, пообещаю лично хлебальник разбить, если поймаю. Вот и все.

– Слушай. А почему все время Федорович? Почему не Гарик? Ему что, не по понятиям?

– Да Гарик тут вообще… – сказал Мишка и заткнулся. – В общем, что мог, я сделал. Если Алена захочет, она тебе все сама расскажет. Судя по всему, еще не все рассказала. Ладно, брат. Храни тебя Бог. И вот еще что, – Мишка нырнул в «Ниву», и достал продолговатый брезентовый сверток.

– Это на самый крайний случай.

Я ощутил, что это какое-то оружие.

– Ствол?

– Помповое. Пятизарядка. Вот еще патроны – сунул он мне картонную коробку. Ствол левый, нигде не числится. В случае чего – нашел в лесу.

– Думаешь, пригодится?

– Буду молиться, чтобы не пригодился. Звони, если что. Но только после рабочего времени. Я этот телефон на работу не беру

Мы обнялись. Мишка уехал. Я еще какое-то время смотрел вслед красным огонькам «Нивы», пока они не утонули за ближайшим спуском.

***

В дома стало заметно теплее. Я прикрыл поддувало. Алена сидела в кресле-качалке. Сейчас в дома горел только настенный светильник. Дом выглядел немного печальным. Но чужим он уже не был. Я научился быстро привыкать к местам временного обитания.

Я думал, что Алена спит. Но она, не открывая глаз, сказала: – Не ожидала я такого от Стрельникова. Мне он всегда казался одним из них.

– Из кого? Ты ведь и мне говорила про них.

– Из тех, кого всегда больше. Кто всегда во всем прав. И вообще он мне не нравился. Грубый, хамский.

– Не обращай внимания. У него была такая жизнь.

– А у тебя? Какая жизнь была у тебя? Ведь я тоже про тебя ничего не знаю.

– Ничего необычного. Самый стандартный набор событий. Школа, армия, учеба, работа, женитьба. Развод. Бегство от себя в тайгу, на прииски, потом желание все изменить. Вот оно–то и сбылось.

– Жалеешь?

– Я? Да я счастлив! Особенно сейчас, здесь.

– Это что? Признание в любви?

– Это описание моего состояния.

– И ты не думаешь о том, что скоро может произойти?

– Нет. Мне все равно.

Я в это время сидел за круглым столом, разделявшим кровати. Алена легко поднялась с кресла. Оно качнулось и затихло. Алена подошла и встала у меня за спиной. Ледяные пальцы закрыли мне глаза. Я ощутил затылком теплое дыхание.

– Я даже не успела сказать тебе спасибо. Так вот – спасибо!

И в который раз я почувствовал, что не стоит спрашивать – за что именно.

– Ты ведь тоже все потеряла, разве нет?

– Я? – внезапно громко сказала Алена, и мне показалось, что она опять заговорит на немецком языке. Но она помолчала. А потом уже нормальным голосом сказала:

– Я потеряла только одно – зависимость от страшного человека. Впрочем, он явно сейчас так не считает. И так просто меня не отпустит.

– Гарик?

– Руслан, не сейчас, хорошо? Я все-все тебе расскажу. Давай займемся простым делом – надо как-то обустроить этот дом.

– Кстати, он мне нравится.

– А мне-то как! – и мы рассмеялись.

И это, уже сереющее утро, и весь день мы заняли работой. Я колол и такал лед. Принес дрова – и в тепле они внесли в запах дома привкус смолы и мороза. Из сарая я выгреб все необходимое. Когда вода нагрелась, Алена промела и вымыла пол, протерла пыль, и застелила кровати привезенным нами бельем. На ту, что стояла ближе к печке, лег светло-зеленый плед, который был на Алене вчера вечером. Сейчас я про себя удивился слову «вчера». Мне казалось, что прошло уже несколько недель.

Сдвигая по ее командам мебель, я опять отмечал легкость движений, и явную привычку к любой работе. Все эта домашняя возня избавляла нас от мучительной необходимости что-то говорить. Все кошмары вчерашнего вечера на время отлетали вглубь сознания, когда мы сталкивались во время работы, отпускали в адрес друг друга колкие замечания, хохотали, и вновь принимались за дело. Третий раз за все время общения с Аленой мне явственно казалось, что мы давно живем вместе, и сейчас благопристойной семейной четой прибыли на дачу, что бы, например, приготовить ее к встрече Нового года. «А ведь скоро и правда, Новый год», – успел подумать я, перед тем, как Алена спихнула меня с еще непромытого куска пола. Потом я занялся баней, натаскал льда, затопил печку, и еще два бака поставил рядом с ней – топить лед впрок. Из-за хребта вышло солнце. Участок показался мне очень красивым. Везде – на скамейки, на столбики забора, даже на узкие шесты малинника были надеты круглые шапочки снега. В них жила вся тишина зимнего поселка. Но он не был безлюден – в разных местах вверх ползли серые струйки дыма.

В летней кухне я выбрал необходимую посуду. А когда вернулся в дом, то увидел, что Алена застелила стол в жилой части скатертью.

– В комоде была. Смотри, какая интересная.

Скатерть была старая, но чистая, явно самодельная, из грубого холста. Ваза теперь стояла пустая – сухой травы не было.

– Я ее в печку бросила. Не люблю мертвые растения в доме.

На комоде выстроились разные баночки и тюбики из сумки Алены. Еще она нашла за печкой зеркало, и поставила его на комод. Зеркало тоже было старое. А перед ним, словно и был тут всегда, стоял тот самый подсвечник.

– Прости, я тут в твой чемодан залезла. Честно – я только белье достала. И вот, еще его.

– А там нет никаких тайн.

– Есть. Твой альбом.

Да, у меня был альбом с фотографиями из прошлого. Я сам очень не любил открывать его. Мелькнула мысль, что самое время бросить его в печь.

– Ты мне потом сам покажешь, хорошо?

И Алена занялась посудой, которую я принес из летней кухни.

Рядом с вешалкой в доме помещался старый холодильник. Он был округлый и заслуженный, как автомобиль «Победа». Я нашел штепсель и воткнул его в розетку. Холодильник завелся, как двигатель древней машины, и затем перешел на низкие урчащие обороты.

– Ой, только не это! – крикнула Алена, выжимая тряпку.

Мне тоже не понравился этот звук. Я решил использовать холодильник для другой цели. Я вынул из него полки и поставил туда ружье.

– Оружие? – сказал моментально став серьезной Алена.

– На всякий случай.

– Ну, Мишка! – не удивилась она. – Запасливый мужчина. Вы давно дружите?

– Да уж скоро четверть века.

Продукты я поместил в кухонный шкаф. Тут не было ничего, что могло скоро испортиться.

– Ты голодный, наверное? – спросила Алена.

– Да. И ты тоже. Только сейчас моя очередь тебя кормить.

– С ума сойти. Такого в моей жизни еще не было, – засмеялась она.

– Чего именно?

–Никогда не слышала от мужчины таких слов. Рестораны не считаются. Мне еще ни один мужчина не готовил еды.

– Не обольщайся. Повар я еще тот.

– Ладно, аптечка у меня есть, если что – откачаем друг друга. – Только давай пока обойдемся бутербродами. А ужин с тебя. Мы же заслужили ужин, правда?

Я поставил чайник на плиту, и стал штамповать бутерброды.

Алена закончила уборку, надела обнаруженные под кроватью валенки, набросила на голову платок, и стала похожа на расторопную сельскую молодуху.

– Не смейся. Тебе тоже валенки нашлись.

Алена вынесла грязную воду, поставила ведро под умывальник, куда я уже залил воды, и устроила на полочке мыло, пасту, и стакан с зубной щеткой. Я отвлекся от готовки, и тоже поставил в стакан свою щетку. Это был очередной символ нашей новой жизни – две перекрещенные щетки – ее ярко-голубая и моя – темно-зеленая. А печка трещала, и чайник начал шуметь.

– Маленький домик, русская печка,

Пол деревянный, лавка и свечка,

Котик мурлыка… – запел я потихоньку,

– … муж работящий – подхватила Алена, и мы продолжили дуэтом:

– Вот оно счастье,

Нет его слаще!

Наступил миг этого счастья. Простого, без двусмысленных фраз, загадок и неопределенности. Все было предельно ясно. На грани грядущей войны мы были полны светлой и тихой радостью. Я вспомнил весь свой путь – от плацкартного вагона, до вот этого, залитого солнцем, и запахом оттаявшего дерева, дома.

***

Попив кофе, я пошел проверить в баню. Там было уже жарко. В баках лед растаял наполовину. Там плавали прошлогодние листья. В емкостях, приваренных к каменке, был почти кипяток. Окно освободилось от измороси. В предбаннике я нашел керосиновую лампу – оказывается, в бане не было электричества. Бутылку с керосином я видел в доме.

Участок уже принял обжитой вид. Тропинки обозначились от дома к воротам, к бане и к крашеному серой краской туалету. Я всегда сужу о владельцах жилья по состоянию отхожего места. Хозяева дачи заочно мне понравились. Туалет был выкрашен еще и изнутри, выгребная яма оказалась почти пуста – наверное, летом они использовали раствор с бактериями.

– Кто первый в баню? – спросил я, заливая керосин в лампу.

– Ого, а что, там света нет?

– Нет. Но этого хватит.

– Тогда – ты. Тебе еще ужин готовить.

Я взял полотенце, белье, лампу и ушел.

Париться не хотелось. Мне было достаточно смыть мыльной пеной и пахнущей рекой водой с себя все остатки последних нереальных суток.

Потом в баню ушла Алена.

– Чур, не подглядывать! – засмеялась она на пороге.

– Там все равно окно запотело

– Ага! То есть, ты уже прикинул – можно ли меня разглядеть? Еще успеешь!

От ее слов меня даже немного бросило в жар. Или это печка раскочегарилась слишком сильно? Я заглянул в топку. Дрова прогорели. По углям гуляли рубиновые сполохи. Я подкинул еще пару поленьев, и принялся за готовку.

Я решил приготовить простое, но эффектное блюдо. Оно требовало совсем немного времени. Я обжарил в кипящем масле крабовое мясо, добавил лук, чеснок, полил все это смесью лимонного сока и соевого соуса, и добавил белого перца. В финале я подсыпал рубленую петрушку и тертый сыр. Сдвинув сковороду на край печки, я накрыл ее кухонным полотенцем. Потом помыл и порезал овощи. Еще никогда я не готовил еду с таким воодушевлением и отдохновением. Ощущение простого бесхитростного счастья не проходило. Я сервировал стол, и сходил закрыть ставни. Дом опять оказался изолирован от остальной Вселенной. И в этот изолированный островок вернувшаяся из бани Алена принесла целое облако запахов. Тут были: фиалка, какие-то травы, и еще, как мне показалось – что-то цитрусовое.

– С легким паром!

– И вас также! Умммм…какой запах! Что там у тебя?

– Садись. Все готово.

Теперь на Алене был теплый серый махровый халат. «Странно, почему не зеленый?» – подумал я. Алена в это время прихорашивалась у зеркала. Потом она зажгла свечу, и установила ее в центр стола.

– Это еще не все, – Она достала из своей сумки какую-то бутылку, и картонную коробку. Там оказались два бокала – хрустальных и тяжелых.

– Я знаю, что ты не пьешь почти. Но…

– Не надо ничего объяснять. Давай, я открою.

Это было сухое белое вино. «Как она угадала, что будет рыбное блюдо?» – подумал я, и опять некстати вспомнил Иру с красным вином и салатом из крабовых палочек. Алена в это время погасила лампу. Свет свечи отражался от хрустальных граней. Когда он попадал в глаза Алены, то превращался в оттенок бирюзового вечернего неба. Вы замечали, что вечером, в определенный момент, небо на западе становится зеленоватым? Эта зелень быстро пропадает, но видеть ее можно всякий ясный вечер после заката. Особенно весной.

Кроме свечи, дом освещался бликами пламени – они просачивались из-за печной дверцы. Я потому так старательно описываю тот первый наш вечер, чтобы потом не возвращаться к описанию прочих вечеров. Все они будут похожи друг на друга. Правда – только внешне. На самом деле над нами уже нависали яростные и стремительные события.

– Ничего не говори. Мы выпьем молча. И каждый за свое. Все равно ведь будем пить за одно, и тоже, в конце концов. Я так не люблю все эти: – Ну, давайте за…

Мы соприкоснулись бокалами. Мне понравилось это вино. Я хотел рассмотреть этикетку, но тут Алена воздала хвалу блюду.

– Ничего себе! Это крабовое мясо? Вкусно. Только налей мне, пожалуйста, воды.

Когда с едой было покончено, Алена опять выпила маленькую таблетку.

– То, что ты пьешь, это обязательно?

– Да.

И опережая мой следующий возможный вопрос, сказала:

– Иначе я сойду с ума. Так понятно?

Я молча кивнул.

– Интересно – курить совсем неохота. А тебе?

– Тоже. Так всегда бывает на свежем воздухе.

– Ага. И когда на душе легко. Может, тут мы и бросим? Оба?

– Может быть…

Вина Алена больше не предлагала. Да мне и не хотелось. Тишина густела с каждой минутой.

– Ну что? Я должна тебе кое-что рассказать, наверное? – как-то неуверенно сказала Алена.

– Это только твое право. Твое желание.

– Ты готов ждать еще? И не знать, кто я такая на самом деле?

– Я очень хочу это знать. Но не хочу, что бы ты чувствовала себя обязанной.

– Спасибо тебе. Тогда ты дашь мне еще немного времени? Просто прийти в себя.

– Конечно. Скажи только одно… я не просто так, мне надо готовиться к будущему. Гарик…он для тебя кто? Насколько ты нужна ему, если он идет на такие вещи? И что он может еще затеять?

Алена передернулась, словно через нее пропустили разряд.

– Да если хочешь знать, Гарик тут вообще не причем! Это все этот…Федорович… Teuflischer вastard!

Алена выпрямилась. Сейчас она смотрела на меня расширенными зрачками. Губы были сжаты. В ней опять была стальная пружина, которую я уже ощутил сегодняшним утром.

– Ладно. Слушай…

Глава X

***

Что ощущает человек, внезапно вырванный из ежедневного устоявшегося образа жизни? Что испытывает он, лишившись необходимости соблюдать ритм, заданный его бытием? Как воспринимает он время, избавленный от всех повседневных обязанностей? Вы скажете, что время будет тянуться для него, превращая каждую минут в час, а час в сутки? И вы ошибетесь.

Время начинает течь все быстрее и быстрее, слегка отмечаясь по внешним признакам – рассвет – полдень – закат – ночь. Наконец, оно спрессовывается в один – единственный отрезок времени. Он убивает жизнь постоянством обреченности. И меняющиеся, как показания электросчетчика, цифры календаря свидетельствуют об этой обреченности.

Прошло уже три дня после нашего бегства из города в замерший на зиму поселок. И сутки полетели легко и незаметно, как мелкие снежинки, которые порой сдувает случайный ветер с деревьев. Внешне с нами ничего не происходило. Но вместо успокоения росла неосознанная тревога. Она таилась в шуме каждого проезжающего автомобиля, в скрипе снега под ногами редких жителей поселка, в тишине, поселившейся в наших телефонах. Где-то совсем рядом уже рыскали, разыскивая нас, неотвратимые и непредсказуемые перемены.

Третий день подряд я приходил в себя от рассказа Алены. Тогда, уже глубокой ночью, когда растворилась эйфория от чувства мнимой победы над обстоятельствами, когда хлопотливый веселый день сменился густотой декабрьской ночи, Алена смогла передать мне все, что лежало у нее на душе и в сознании.

Сейчас я шел из маленького магазина, приткнувшегося к ближайшему полустанку – нам понадобился керосин для лампы, спички, и бельевая веревка. Я возвращался по своим же следам, по узкой тропинке среди соснового молодняка, по белизне снега, тронутого только мной полчаса назад. Мне не понравилась чересчур болтливая и любопытная продавщица. Увидев новое лицо, она долго не отпускала меня от прилавка, кидая вопросы, как мелочь сдачи на прилавок: «А вы один?», «А надолго?», «А не страшно одному?», «А далеко дача-то находится?». Я отвечал, что да, один, и ругал начальника, подписавшего отпуск в декабре, и что дача недалеко – сразу вон за тем отворотом. И что не страшно, потому, что рядом правление кооператива, где живут сторожа и их собаки.

Вполне возможно, что нестарая, и явно одинокая продавщица просто развлекала себя, устав от одних и тех же посетителей. Передо мной с ней нудно и длинно ругался запущенный мужик в армейском бушлате, требуя в долг бутылку. Он ушел, не получив желаемое.

– Ну, вы видели такую наглость? За ним уже полторы тысячи записано, мать с пенсии гасит, а у этого ни стыда, ни совести – не работает, только пьет. Вот такие у нас тут мужики, – завязывала она со мной разговор.

Ее удивило, и, как мне показалось, обрадовало то, что лично мне бутылка не понадобилась. И потому продавщица, возможно, решила каким-то образом познакомиться поближе.

– Это вы и готовите сами себе покушать? (она, вроде как нарочно, употребила это домашнее слово, вместо безликого глагола «есть»).

– А что там особенного? Лапша, консервы, – этого мне хватает.

– Ой, ну так-то тоже долго нельзя. Супчики надо кушать домашние, картошечку.

Если бы я поддался на продолжение разговора, она явно бы стала зазывать меня к себе. Но я предельно вежливо, в выражениях, каких она, наверное, еще и не слышала в свой адрес никогда, сослался на топящуюся баню. И обещал зайти через пару дней.

Во всем этом тоже была опасность. У меня обострилось чувство опасности, как у зверя, почуявшего облавную охоту.

Самым неприятным было молчание телефона Мишки. Я звонил ему каждый вечер, но трубка с тем самым, никому не известным на работе номером, была отключена. Мы с Аленой оставались полностью одни.

Иногда я осторожно выходил в интернет через телефон и анонимный       браузер – что бы отследить события в городе, и стране. Заходил и на наш корпоративный сайт. Он был в том же состоянии, в котором я его оставил – ни новых публикаций, ни новой рекламы выложено не было. Даже анонсы мероприятий на новогодние праздники – а до них уже оставалось десять дней, так никто и не удосужился разместить. И моя корпоративная почта была пуста. Хотя я ждал появления в ней писем от Гарика или Федоровича. Во всем этом я видел некую угрозу – мне казалось, что все силы Федорович бросил на наш поиск и забросил дела корпоративные. Но куда пропал Мишка? И тут мне представлялись самые дурацкие и нелепые картины. Но в реалиях нашего времени все они могли каждый миг воплотиться в реальность. И ночная исповедь Алены была тому достойным подтверждением.