Текст книги "Убить и умереть"

Автор книги: Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Правая рука Высокого добралась до Иванова горла и буквально впилась в его шею. Иван изо всех сил напряг мускулы шеи, не давая пальцам парня воткнуться между своих мускулов и проткнуть шею...

За линией костров раздался неистовый вой – зрители поняли, что происходит на арене. Прославленный непобедимый Иван попал в очень сложную ситуацию. Еще немного и длинный и худой новичок его задушит. Вот в такие моменты люди за несколько секунд становятся баснословными богачами или проигрывают родовые состояния.

Тактика высокого парня была понятна и проста – чтобы не делал с ним противник – не выпускать его тела из рук и постепенно передвигать свои пальцы к его горлу. А когда он доберется до тонких шейных артерий и хрупкой гортани, он сумеет обеспечить себе победу...

Иван уже почти испугался и едва не проиграл. Страх всегда рождает суетливость из-за которой боец совершает массу ошибок. но вместе со страхом в Ивана вошла ярость непобежденного ни разу бойца и вытеснила страх. Теперь он знал наверняка, что убьет этого цепкого паука с человечьими руками, хотя и не знал – как. Древняя вражда людей и пауков, существ принципиально разных по своей природной организации проснулась в Иване и повела его за собой к очередной победе...

Он совершил абсолютно нелогичный поступок, который и спас ему жизнь. Вместо того чтобы суетиться и отчаянными рывками пытаться стряхнуть с себя прилипшего к нему соперника, Иван остановился на секунду и опустил руки. Со стороны могло показаться, что он прекратил сопротивление и отдался на волю провидения. Но это было вовсе не так. Иван ждал ошибки, которую должен был совершить неопытный в схватках боец, и он ее дождался...

Не понимая, почему Иван прекратил сопротивляться его стремлению к его шее, Высокий решил воспользоваться неподвижностью своего врага и сразу сомкнуть обе руки на его шее. Он лишь на секунду оторвал обе руки от тела Ивана для того, чтобы перехватиться ими в последний раз и нанести последний удар – задушить Ивана. Но Иван этим последним моментом и воспользовался. Едва руки парня отцепились от его тела, он словно провалился вниз, лишая того возможности вновь в него вцепиться.

Иван упал парню под ноги и сильно ударил его пол яйцам. Парень застыл от боли, поднимавшей его словно в воздух и заставлявшей приподниматься на цыпочки, одновременно закрывая руками травмированную область промежности... Иван давно уже встал на ноги и был готов к удару. Он ни на секунду не пожалел этого парня.

Напротив он хотел его убить, он верил в Смерть, дающую силу убийце, продлевающую его жизнь, если он не боится своей госпожи и возлюбленной. Иван любил Смерть особенно в такие моменты – перед нанесение решающего удара. Он отскочил на несколько шагов коротко разбежался и коротким вращением в прыжке разогнал свою окаменевшую от ежедневного хождения босиком пятку до скорости боксерской перчатки при прямом ударе в голову. Он попал в висок и парень упал, так и не успев оторвать рук от своих яиц.

На мгновение онемевшие зрители разразились воплями разочарования и радости. Но Ивана не отрезвила победа. Он не мог остановиться над телом поверженного врага и ждать решения зрителей – оставить ли его в живых. Он жаждал смерти, жаждал насладиться видом его крови и запахом овладевшей его врагом Смерти.

Иван прыгнул на тело Высокого и если бы у него были когти и клыки, он начал бы рвать его тело на части. Но у него были только руки, сильные и умелые в убийстве руки, которыми он мог действовать не хуже, чем оружием. Об этом знали многие из его противников и опасались его рук сильнее, чем холодного оружия.

Иван сел на плечи сваленному на землю противнику и обхватил его голову ногами. Схватив его за волосы, он резкими поворотами по часовой стрелке повернул его голову на триста шестьдесят градусов, разъединяя хрящевые связки между шейными позвонками. Затем остановился перевел дыхание, встал на плечи парня ступнями и длинным мощным рывком оторвал голову от его туловища... Крик торжества вырвался из его глотки, когда он поднял над своей головой голову убитого им врага, из которой на его волосы и лицо сочилась кровь из оборванных артерий... Кровь стекала по лицу Ивана и он вдыхал ее пьянящий запах...

Трибуны вновь затихли, теперь уже пораженные тем, что они увидели. Таким Ивана не знал еще никто. Таким он и сам себя не знал. Но ему было невыразимо приятно держать на вытянутых руках голову врага и смотреть на зрителей сбившихся в кучу за костром и вцепившихся в свои кинжалы, словно Иван мог броситься на них и разорвать их на части просто голыми руками.

Чеченцы за линией костров тоже были его врагами и постепенно эта мысль пробилась в сознание Ивана. Он с размаха швырнул голову Высокого в зрителей и они шарахнулись от нее словно от бомбы, хотя наверняка не одному из них приходилось отрезать головы своим пленным, но то пленным. А тут – голыми руками...

В тот вечер хозяин Ивана забыл дать короткую очередь в знак окончания боя и не пришел проверить после получения выигрыша, как там его пленник, не оборвал ли цепь, на которую его сажали каждой ночью...

А Иван ворочаясь ночью на своей соломенной подстилке и, сладострастно улыбаясь при воспоминании, с каким лопающимся звуком оторвалась голова от тела, вдруг вспомнил, что про одного из бойцов его отряда, мрачного, медведеподобного автоматчика по кличке Гризли, ходили рассказы, что он отрывал чеченцам головы голыми руками. Причем именно так, как это сделал сегодня Иван.

«Значит, не врали ребята,» – подумал удовлетворенно Иван и спокойно заснул в ту ночь...

Но в эту ночь в подвале, в котором он прятался от преследующих его москвичей, Иван заснуть не мог. Он вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к себе самому. К крови, которая лилась на него из той оторванной головы. Он тихо зарычал от бессилья и невозможности что-то изменить в прошлом и вновь упал на груду пахнущего пылью и плесенью тряпья на топчане...

Его жизнью всегда кто-то распоряжался понял Иван. Сначала начальник лагеря спецподготовки, который не мог нарадоваться на столь способного воспитанника и хвалился его успехами перед каждым проверяющим из ФСБ, попадающим в Рыбинский спецлагерь. Потом – кто-то из высших чинов ФСБ, направивший в Чечню тот отряд, командиром которого поставили Ивана. Потом – обстоятельства, которые вынуждали его отряд скитаться по чеченским горам, чтобы остаться в живых и не попасть в плен. Еще позже – хозяин чеченец, заставлявший Ивана каждый вечер убивать и тем самым убивавший его самого, его тело и душу.

Когда взбунтовавшийся Иван вырвался из ненавистной Чечни и попал в Москву, им начал распоряжаться Крестный, чутко уловивший в Иване тягу к смерти, принявшую вид потребности ежедневного убийства. В Иване это была вера в Смерть, в ее всесильность и тем самым, в свою силу... Но вот теперь, он, убивший стольких людей, непобедимый ни на чеченской арене, ни в Москве Иван, сидит в вонючем подвале, и не может показаться среди людей, потому что они все, все вместе – против него.

Что-то случилось с жизнью, думал Иван, которому вдруг стало скучно и неинтересно убивать других. Он перестал верить Смерти, перестал чувствовать у себя за спиной ее ежеминутное присутствие. Он потерял веру в Смерть и одновременно с этим – интерес к жизни.

Иван понял, когда это случилось. Не тогда даже, когда он узнал о смерти Нади. Это было тяжело, но после этого он мог жить и стремиться к цели, которая у него была – убить Крестного, взорвавшего Надю в высотке на площади Восстания. Но когда он достал, наконец, Крестного и разодрал под водой его горло, смысл жизни ушел из его существования и осталась только инерция движения во времени, которая и занесла его в этот подвал, словно нарочно, чтобы дать ему возможность понять, что с ним произошло...

Он был постоянно не свободен от чужой воли, он был марионеткой в чужих руках, хотя и не сознавал этого никогда. Напротив, ему казалось, что он самая свободная на свете личность, что убивая других, он осуществляет только свою личную волю... На самом деле свободным он стал только сейчас, когда оборвались его связи с жизнью... Друзья, Надя, Крестный, мать с отцом... Все остались в пошлом, всем они умерли, всех забрала Смерть, которой он столько лет слепо поклонялся до сегодняшнего дня...

Родители... Мать, парализовавшая его волю своей слепой эгоистической любовью и не допустившая в его жизнь женщину раньше, чем его увлекли другие дела, в которых участвуют одни мужчины. Мужчины без женщин, как сказал его любимый писатель... И еще – победитель не получает ничего. Он, Иван был победителем, он пережил всех своих врагов и... У него нет абсолютно ничего...

Иван вновь почувствовал себя голым на многолюдной площади. Люди смеялись над ним и показывали на него пальцем... Он заскрипел зубами и вспомнил отца.

У отца были две отвратительные привычки, которые настолько раздражали Ивана, что он готов был задушить его своими тогда еще детскими руками. Отец постоянно скрипел зубами и еще – чавкал во время еды, невольно провоцируя Ивана вскакивать из-за стола и уходить в другую комнату... Но сказать об этом отцу Иван не мог. Он чувствовал, что дело тут не в том, что отец не закрывает рот, когда жует, это только повод для ненависти...

«Хорошо, что он вовремя умер, – подумал Иван. – А то бы я его однажды просто убил...»

Отец первым начал подавлять его волю и породил в Иване жуткое сопротивление, которое стремился переломить и заставить непослушного сына поступать, как считал нужным он. Мать иногда заступалась за единственного сына. Но это только рождало скандалы между родителями и не давало никаких других результатов...

Иван хорошо помнил, как он впервые ударил отца. Ивану было тогда пятнадцать лет и его ненависть к отцу достигла предела. Тот же заставлял Ивана каждый день завтракать с собой за одним столом и при этом немилосердно чавкал. У Ивана от отвращения мурашки бегали по спине, он сидел как на иголках и постоянно вскакивал из-за стола. Но отец каждый раз окриком возвращал его обратно. Наконец, Иван начал подозревать, что отец знает, что Ивана сильно раздражают звуки, которые он издает во время еды, и старается нарочно погромче чавкать и скрипеть зубами, когда Иван сидит за кухонным столом вместе с ним...

Однажды Иван, не выдержав такого издевательства отца, прекратил есть и, положив вилку на стол, выпрямился на своей табуретке... Отец посмотрел ему прямо в глаза и вдруг... начал демонстративно чавкать... Иван не мог бы сказать, что действовал в этот момент осознанно, – его руки сами схватили тарелку с недоеденными макаронами и залепили ею прямо в лицо отцу.

Тот замер, слизывая с усов жидкую коричневую подливку. Иван тоже замер, сам пораженный тем, что сделал. Отец сидел неподвижно целую минуту, а потом коротко размахнулся и влепил сыну затрещину, от которой тот скатился со своего табурета и полетел головой под раковину, где стояло мусорное ведро.

Это мусорное ведро больше всего его и взбесило. Иван вскочил на ноги, совершенно не понимая, что делает, схватил со стола вилку и, размахнувшись, не глядя всадил ее в отца. Хорошо еще, что тот вовремя испугался и попытался загородиться рукой. Иван пробил ему ладонь насквозь. Удар был нацелен прямо в лицо...

После этого Иван сел вновь за стол и начал озираться в поисках своей тарелки...

Отец тяжело встал из-за стола и не обращая внимания на боль в пробитой руке, жестоко избил Ивана, стараясь бить его по лицу именно той рукой, из которой хлестала кровь... Ворвавшаяся в квартиру мать еле-еле отняла Ивана у отца. На Иване уже не оставалось живого места, а тому все казалось мало...

Только теперь Иван понял, что сцепился тогда с отцом из-за пустяка... Когда умерла мать, Иван сам заметил, что привычки отца скрипеть зубами и чавкать за столом перестали его раздражать. Он больше просто не обращал на них внимания. Он уже побывал на первых сборах в лагере, куда их возил вербовщик и твердо решил, куда ему идти после десятого класса...

Роль отца, подавляющего его волю, взяли в скором времени наставники в лагере... Иван даже не заметил, как произошла эта подмена.

Он больше не мог валяться на топчане, ворочаясь среди затхлых тряпок. Он сел и попытался сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как он попал в этот подвал. Ивану казалось, что совсем немного. Ведь всего несколько минут назад он швырнул череп, найденный на полу в керосиновую лампу... Нет, после этого он, кажется совершенно машинально подошел в темноте к ящикам с консервами и взяв первую попавшуюся банку открыл ее своей финкой и съел. Или даже не один раз он это проделал? Иван не мог точно ответить...

Он нашел в кармане фонарик, и его тусклым лучом посветил вокруг своего топчана.

Он насчитал пять пустых банок из под консервов и пустую бутылку из-под гаванского рома. Оказывается, он пил это пойло Крестного! И не помнил этого. Среди пустых консервных банок он заметил и помятую, открытую жестянку от «Завтрака туриста».

– Ну и гадость! – передернул плечами Иван, хотя не мог даже припомнить вкуса этих консервов. – Неужели я это ел?

Сколько же дней он провел в подвале? Два? Пять, по количеству банок из-под консервов? Неделю? Часы на его руке стояли...

Ивану стало казаться, что он провел в этом подземелье всю жизнь. Паника волной прокатилась по его душе и вынесла его из подвала наружу...

Над окраиной Москвы стояла ночь. Небо было чистым и прозрачно-черным, сквозь него проглядывали белые звезды с фиолетовым отливом. Их было столько, что у Ивана мгновенно закружилась голова, он сел на траву и обхватил голову руками. Кружение понемногу успокоилось, и Иван начал понимать, что слишком долго просидел в подвале, погружаясь в свою память...

Он ощутил зверский голод, но возвращаться в подвал ему очень не хотелось. Иван сорвал травинку и разжевал. Рот заполнила горькая полынная слюна. Он сплюнул, поднялся на ноги и зашагал по направлению к Москве.

Его совершенно не интересовало, как будут реагировать на него встречные, – шарахнутся к телефону и начнут названивать в милицию, сообщая о том, что видели убийцу генерала Камышова, или просто достанут пистолет и начнут палить в Ивана...

Его судьба была ему абсолютно безразлична. Он чувствовал полную свободу – свободу от страха перед смертью и от желания жить. Иван понимал, что теперь он может делать все, что хочет.

Нет ничего, что могло бы его сдерживать. Был Крестный – он убит, и его труп уплыл куда-то вниз по Москва-реке. Была Надежда – она тоже убита, и ее тело разорвано на куски бомбой Крестного на восемнадцатом этаже высотного здания. У Ивана была вера в Смерть – она развалилась вместе с верой в жизнь и справедливость.

Никитина он нисколько не опасался. Что, собственно, может сделать с ним фээсбэшный генерал Никитин? Самое большее – убить!

Иван горько усмехнулся. Убить Иван может себя и сам. Стоит ли опасаться, что это сделает вместо него кто-то другой?

Иван был свободен от всего, что делает человека человеком – от любви, от друзей, от страха перед жизнью и смертью и от стремления к ним же... У него остался лишь вопрос – зачем все это было с ним? Зачем была необходима его жизнь? Зачем ему пришлось убить столько людей в одной только Москве? А в Чечне?

Изменилась ли жизнь от того, что эти люди умерли? Повлиял ли Иван хотя бы на что-то? Он не знал ответа на этот вопрос и это его мучало все сильнее с каждым шагом, приближавшим его к Москве.

Глава третья

Подходя к кольцевой дороге он привычно напрягся, ожидая реакции человека, который первым его встретит. Если на него объявлен всероссийский розыск, каждый рядовой мент узнает его. Убийцы знаменитых, известных людей запоминаются очень хорошо, это Иван знал и не питал иллюзий на счет того, что во время пути по лесу обнаружил на своем лице порядочную щетину, изменившую, наверное, его лицо...

Выйдя к шоссе. он первым делом сориентировался и направился прямо к ближайшему пункту автоинспекции, благо до него оказалось всего с полкилометра...

«Если сейчас меня узнают, – думал Иван, – все будет зависеть от того, как поведет себя мент. Если он начнет суетиться и хвататься за пистолет, я, наверное, не смогу удержаться от того, чтобы его не застрелить... Откуда я вообще знаю, что придет мне в голову в этот момент... Если он сумеет меня застрелить прежде, чем я его, значит, так будет суждено закончиться моей жизни...»

Последняя мысль показалась ему настолько нелепой, что он даже захохотал – громко и нисколько не прячась от милиционеров, которые настороженно поглядывали на смеющегося человека, подходящего к их посту по ночному шоссе.

Сержант останавливал некоторые из проходящих мимо машин, а младший лейтенант курил, прислонясь к двери своего поста и разглядывал подходящего к нему Ивана.

Иван подошел вплотную к лейтенанту и остановился, держа руки не засунутыми в карманы. Понимал ли лейтенант, что это со стороны Ивана был знак доброй воли? Тем самым Иван показывал, что не собирается стрелять первым. Нет, вряд ли лейтенантик разбирался в таких тонкостях поведения наемных убийц.

«Впрочем, – подумал Иван, – с чего я взял, что он непременно должен меня узнать? Ночь, щетина на лице, усталость от ночного дежурства...»

– Ну? – спросил его лейтенант. – Чего нужно? Кто такой? Чего ржал на дороге?

– Ой, сколько вопросов сразу! – вновь рассмеялся Иван, поворачиваясь лицом к свету, чтобы лейтенант получше его рассмотрел. – Кто такой? Человек, естественно... Просто – человек. Просто – только недавно это понявший... А что мне нужно? Да черт его знает! Вроде бы – ничего! Совсем – ничего!

– Напоролся! – возмущенно воскликнул лейтенант, который и сам бы не против был сейчас опрокинуть соточку, но – дежурство... – Вали отсюда, глаза не мозоль, и без тебя тут тошно...

Иван, не вступая в спор, пошел дальше по шоссе, сами не веря тому, что на него не обратили никакого внимания... Он даже не поверил в это сначала, а когда убедился, что милиционеры потеряли к нему всякий интерес, вновь захохотал – так же громко и ничуть не сдерживаясь...

На его поднятую руку никто долго не реагировал – водители опасались сажать ночью на окружной кого бы то ни было, даже малолетних детей, наученные горьким опытом своих убитых и ограбленных предшественников...

Наконец, когда уже начало рассветать, около Ивана остановился «зилок»-самосвал и водитель согласился подбросить его ближе к центру.

Водитель отчаяно зевал и сразу же пустился в разговоры, чтобы разогнать сон. Он сообщил Ивану, что мэрия запретила вывозить мусор из Москвы в дневное время, и теперь все свалки работают только по ночам, а стало быть и транспорту ЖКХ приходится под них подстраиваться...

– А ты чего торчал-то на дороге? – спросил водитель. – Меня Славкой зовут, это я так, на всякий случай, для знакомства... А тебя, значит?

– Меня – Иваном, – отозвался Иван, приглядываясь к парню.

Но тот не подавал никакого вида, что узнал в Иване человека, которого разыскивает милиция...

– А на дороге торчал потому, что из жизни выпал на несколько дней. Вот возвращаюсь теперь – не знаю, что на свете творится...

– Бывает! – согласился парень. – Я, вот, недавно тоже так напоролся, что забыл – сколько дней до получки осталось... Тоже – из времени считай выпал...

– А раз бывает, скажи честно – сколько дней прошло как я в Москве не был? – задал Иван вопрос, на который самостоятельно так и не смог ответить, сколько ни ломал голову.

– А что ты помнишь, пока трезвый был – спросил парень.

– Да вот, хотя бы, помню, это было на следующий день после того, как генерала Камышова убили...

Иван специально напомнил парню о смерти генерала, надеясь, что он вспомнит и лицо его убийцы, показанное по телевизору...

– Ну, ты брат, силен! – с уважением сказал водитель Славка. – Это, считай, сколько же... Это, считай, десять дней, как ты в запой ушел... С тех пор уже много чего в городе натворить успели. Про Камышова теперь уж и забыли все...

– Как это забыли! – обиделся даже Иван. – Его же на глазах у всех застрелили, прямо у дверей государственной думы... Еще убийцу его по телевизору показали...

– А как же, – согласился парень, – помню. Показали! Да только сейчас столько по телевизору показывают, что голова кругом идет... А убийцу того... Да на него сотни людей похожи! Вот, даже ты смахиваешь...

Иван почти обрадовался, что парень начал его узнавать... И решил его подтолкнуть.

– А что, если я и есть тот самый убийца? – спросил Иван. – шлепнул генерала, а потом – в лес и отсиживался десять дней, пока все поуляжется...

– Тогда я сказал бы тебе, – ответил парень, – что лишканул ты слегка. Хватило и пары дней, чтобы о тебе забыли напрочь... Тут такое началось, что про этого самого Камышова забыли все... Пальба в Москве стояла. Думали, сначала – как всегда, обычные разборки между крутыми... Оказалось, нет – коммунисты своих придурков молодых вооружили и на улицы выпустили – убийцу искать. А те, вместо убийцы, начали водку по ларькам искать и отбирать, угрожали пистолетами... Ларечника, сам знаешь, испугать не так просто. пальнул кто-то в них, те ответили... Короче – полный погром устроили... Столько стекла битого – все тротуары усеяны были. Подстрелили несколько человек – и с той, и с другой стороны... А на следующий день – новая напасть... Опять политическое убийство! На этот раз одного из яблоков стуканули. Но тут ФСб четко сработало. Взяли субчика сразу. Оказалось – тоже из коммунистов. Потому и взяли, наверное, что новичок, сунулся в киллеры, а сам стрелять толком не умеет... Как попал только, сволочь красная! В упор стрелял. Наповал мужика свалил! Так его тоже – по телевизору показывали... Орал на всю Россию: «Это вам в отместку за генерала Камышова!» Вот, значит. Еще через два дня клоун наш известный в думе потасовку затеял, на этот раз с членовредительством. Одному там глаз выбил, судят теперь, наверное, что-то давно его самого по ящику не показывали... Потом опять демократы с коммунистами схлестнулись, теперь – на улице уже... Двоих коммуняк насмерть забили ногами... Так теперь те орут, что в долгу вроде бы остались, ждите мол, расплаты... Милиция сотнями по Москве мечется, пасет и тех, и других, да все углядеть не может...

Парень вздохнул и свернул с кольцевой на Ленинградское шоссе.

– А ты говоришь – Камышов... – добавил он. – Кому он теперь на хрен нужен этот Камышов. И без него хватает поводов сцепиться...

Иван молчал, не в силах поверить, что это убийство прошло, фактически, незамеченным и в целом, мало на что повлияло... Впрочем, ведь, именно оно стало толчком для той цепной реакции драк между демократами и коммунистами, которые разразились в последние дни... Значит, Иван в состоянии совершать что-то значимое...

– Ты мне скажи, Славик, – спросил он парня, – Зачем ты этот мусор возишь?

– Ты чо, не протрезвел еще, что ли? – искренне удивился парень. – Мне деньги за это платят!

– Деньги и мне платят! – возразил Иван. – не в деньгах дело. Вот если не будешь вот этот мусор возить, откажешься. Что тогда? Так и будут кучи мусора лежать?

– Да попробуй только откажись! – воскликнул Славик. – Сейчас – под зад коленом и другого на твою машину посадят. В ту же ночь и вывезут! Сейчас любого заменить можно... А сам человек не нужен никому... Разве – бабе своей... Да и то – только когда у него деньги есть... А без денег ты сейчас – пустое место. Все равно, что и нет тебя...

Славик счел, что он удачно сострил и засмеялся над своей фразой. Но Ивана она больно резанула по душе...

«Все равно, что и нет тебя...» – продолжала звучать в его ушах фраза Славика.

«Все равно, что и не было...» – добавил он и жуткое чувство нереальности собственного существования заполнило его всего.

– Останови! – неожиданно сказал он Славику. – Я приехал.

Тот посмотрел на Ивана удивленно, но машину остановил и подождал, когда Иван выпрыгнет на асфальт.

– Эй ты, запойный! – крикнул он отъезжая, – Вот еще корешам своим я нужен! Мы с ними пиво по субботам пьем, так я свежие анекдоты рассказываю, а они ржут...

Его голос пропал, заглушенный урчанием мотора. Иван осмотрелся по сторонам и увидел себя в районе Северного речного вокзала. Над Москвой стояло раннее утро и воздух словно звенел от солнечных лучей, которые пробивались сквозь желтую уже листву деревьев Парка Дружбы...

Москва была реальной, осязаемой и... красивой. Осенняя Москва желтела и оголялась прямо на глазах, и оторванные легким ветерком разноцветные листья планировали прямо на сидящего в парке Ивана.

«Этот город сошел с ума, – думал Иван. – он не замечает людей, которые в нем живут. Он так же легко избавляется от них, как это дерево сбрасывает свои листья. Новые вырастут...»

Новые вырастут! Эта мысль прочно засела в сознании Ивана и не давала ему покоя. Сколько не убивай этих людей, на их месте тут же возникают новые, такие же или другие, не имеет значения. Важно лишь то, что ничего в результате не меняется... Все остается точно таким же, каким было до тебя. Словно тебя никогда и не было...

С этой мыслью Иван не мог примириться. Как странно, что ощущение своего небытия пришло к нему одновременно с чувством полной свободы. Или так и должно быть?

«Нет! Я был! Я жил в этом городе! Я убил всех тех людей, которых я убил. Если бы я, например, не убил Кроносова, „Интегралбанк“ получил бы тот огромный правительственный кредит в свое полное распоряжение и стал бы лидером среди московских банков. Я изменил судьбу этого банка и всех людей, которые с ним связаны. И это – доказательство того, что я жил и продолжаю жить...»

Иван понял, что ему просто необходимо узнать, что сейчас происходит в «Интегралбанке», председателя совета директоров которого, Сергея Кроносова, он, по заказу Крестного, ликвидировал несколько месяцев назад. Это было очень сложное задание, но Иван выполнил его, и сделал тогда все очень чисто...

Иван встал, повинуясь этому импульсу и пошел пешком между Ленинградским шоссе и Химкинским водохранилищем... Пройдя минут десять, он наткнулся на двух мрачных мужчин с рюкзаками, обросших темной щетиной с удочками в руках. Один из них встал на пути у Ивана и молча смотрел, как тот подходит к нему.

– Выпить хочешь? – спросил он у Ивана.

Иван вдруг резко ощутил потребность в хорошей дозе алкоголя. Первое желание, возникающее в нем, тут же становилось самым для него главным, вытесняя из его души все остальные...

Иван кивнул головой.

– Только не гаванский ром, – сказал он и добавил, чтобы не оставалось сомнений:

– Хочу!

– А это, что возьмешь, то и пить будем, – успокоил его сразу же повеселевший мужчина. – У нас-то покупать не на что. Не клюет сегодня, зараза! Вот и приходится по принципу дворника Тихона действовать.

– Кого? – переспросил Иван. – Он н знал никакого дворника Тихона, у него вообще не было ни одного знакомого дворника.

– А, не важно, – махнул рукой мужчина. – Весь принцип заключается в одном слове: «Угости!». Самое трудное – найти человека, который не только выпить хочет, этого-то добра сейчас... Но что б у него еще и деньги были. У тебя как с дефицитом платежного баланса...

– У меня бюджет бездефицитный! – ответил Иван, невольно подстраиваясь под тон собеседника. – Показывай, где тут ближе всего...

– Где, значит, ближе, а не где дешевле? – сообразил мужчина. – Так ты, выходит, богатенький Буратино? А щетина такая же как у меня...

Ларек, в котором продавали спиртное, оказался прямо за спиной у Ивана. Он купил три бутылки водки «Комдив», чем немало удивил своих «перехватчиков», которые рассчитывали максимум на одну «Анапу», когда выходили на свою «свободную охоту». Один из них тут же отказался пить водку и сказал Ивану, чтобы тот купил портвейна, только не импортного, а местного московского разлива и, желательно, попроще... Иван купил и портвейн.

Расплачиваясь, он заметил взгляды своих компаньонов, устремленные на его туго набитый долларами бумажник, и сразу же вспомнил русских проституток в Лозанне, собиравшихся убить его, чтобы завладеть его деньгами... Но, как ни странно, никакой опасности со стороны жаждущих выпить мужиков он не почувствовал. Он просто сунул бумажник в карман и забыл об их завистливых взглядах...

Когда же он купил на закуску целую палку вареной колбасы и две банки маринованных грибов, тот, что назвал его Буратино, вдруг остановился и заявил.

– Слушай, мужик, иди своей дорогой. Мы тебя не трогали, а ты нас не видел...

– А что случилось-то? – спросил искренне недоумевающий Иван.

– Да ничего не случилось! – разозлился мужчина. – Просто – опасная ты личность... Хрен тебя знает, какой ты, когда напьешься! Сейчас-то ты так, ничего, а напьешься, пушку из кармана выхватишь, да башки нам постреляешь?

– Что ж я, сумасшедший, что-то ли? – обиделся на него Иван.

– А что ж, нормальный, что ли, столько закуски покупаешь! – возмутился мужик. – Закуска у нас с собой. Можно было на эти деньги еще пузырек взять!

– Еще надо? – спросил Иван. – Давай, еще возьму! Деньги есть.

– Еще – не надо! – отрезал мужчина, и свернул на берег водохранилища, продолжая бормотать себе под нос. – Этого хватит. Но на закуску зря деньги истратил. Там бы как раз еще и на бутылку хватило... Закуски и так навалом. Хлеба – целая буханка. На насадку брали, осталась. Рыбы сушеной завались – штук пять и все с икрой! Куда, на хер, колбасы столько? Обожраться что ль?

Они расположились в небольшой рощице на берегу сильно вдающегося в ховринский берег узкого заливчика и молча выпили по очереди из граненого стакана, извлеченного из рюкзака вместе с хлебом и воблой.

– Вот ты, Буратино, обижаешься, – сказал мужчина, обращаясь к Ивану, – а совершенно напрасно... Мы с Пряником, можно сказать, жизнями своими сейчас рискуем, с тобой тут выпивая.

– Это почему же? – удивился Иван. – Я тебя первый раз вижу, что ты против меня имеешь?

– Я тебя тоже – первый раз! – согласился мужчина. – Но ты на себя в зеркало-то смотрел? Щетиной зарос как кабан, глаза – красные как у кролика, который срать хочет, короче – пугало огородное вроде меня. Да еще с жуткого похмелья, не иначе... А бабок – полный карман. Да все в баксах. Что там у тебя еще в кармане-то? Может пушка?

– Пушка, – подтвердил Иван, который не видел смысла что либо скрывать от своих собутыльников. – Надежная пушка. «Макаров»...

– Вот видишь, – укоризненно сказал мужчина. – Опасный ты человек.

– Нет, – сказал Иван. – я не опасный. Я из этого «макара» столько народа положил, что самого уже тошнит от этого занятия...

– Убийца, что ль? – спросил мужчина, наливая в стакан портвейн и подавая своему спутнику. – Киллер? И хорошо платят?

Иван покивал головой.