Текст книги "Террор гладиатора"

Автор книги: Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Поэтому ставки делались, в основном, на его соперника. Причем, ставки большие, даже – очень большие. Лишь хозяин, да один-два поклонника-фаната, поставили на Ивана. Чтобы сорвать побольше денег, хозяин устроил бой не у себя в районе, в вывез Ивана севернее, в предгорья, где о нем слышали мало, куда не долетела еще молва о непобедимой машине смерти – Иване-Гладиаторе.

Хозяин был настолько уверен в его победе, что взял с собой объемистый брезентовый мешок для денег, долларовые купюры ходили по Чечне разного достоинства, ставки порой делались мелочью – пачками пяти-, десяти-, двадцатидолларовых бумажек, мятых, засаленных, но настоящих, погулявших уже по стране. Фальшивомонетчиков в Чечне не любили, и расстреливали на месте сразу же, едва убедившись, что деньги не настоящие. И хотя проверить подлинность купюр редко кто мог, фальшивые доллары по самой Чечне почти не ходили, а все сплавлялись в Россию.

Можно было расплачиваться и рублями, но не везде. Среди любителей человеческих боев российские деньги считались дурным тоном, принимались на кон по курсу, гораздо ниже того, по которому обменивались в других местах. А часто и вообще не принимались. В гладиаторских боях твердой валютой был доллар. Или оружие, которое тоже принималось на кон – как огнестрельное, так и холодное, которое обязательно должно было быть старинным, изготовленным в Чечне, древним местным мастером.

...И в том бою Иван победил своего соперника, несмотря на его огневое вооружение. Но тот бой был наполнен огнем, болью обожженной кожи и запахом горелого мяса. Иван не любил его вспоминать, и чаще всего ему удавалось отогнать от себя навязчивую картину —горящего человека, бегущего прямо на него с раскрытыми руками, чтобы обнять и утащить с собой в пламя и смерть...

С тех пор при воспоминании об огне у него дрожали руки, что, впрочем, не мешало ему убивать своих противников – ни тогда, в Чечне, ни сейчас, – в Москве, в России.

Пережив все это еще раз, Иван успокоился. Дрожь в руках прошла. Он швырнул окурок в лес. Затем достал из ящика несколько комплектов документов на разные имена и рассовал их по карманам. Он вынул из бардачка паспорт и водительские права на имя Василия Георгиевича Свиридова и бросил их в кусты. Свиридов свою миссию выполнил и больше Ивану был не нужен. В кусты отправился и ненужный уже пустой ящик.

Иван оглядел окружающие его деревья и остался ими доволен. Августовский лес был достаточно сух, чтобы выполнить ту миссию, которую отвел ему Крестный в своем плане. Своей первой целью Иван выбрал отдельно стоящий высокий и, судя по всему, очень старый дуб, широко раскинувший свои толстые ветви, которыми он как бы раздвигал окружающую его более молодую поросль. Направленный Иваном в самый его центр огненный шар легко пробил редкую крону и ударившись в неохватный дубовый ствол, растекся по ветвям. Огонь поднялся по тонким веткам наверх и разлился по верхним листьям, превратив дуб в огромный костер.

Теперь медлить было уже нельзя. Иван сбросил огнемет в багажник и не закрывая его, проехал с километр по лесной дороге. Он остановился там, где деревья срослись над дорогой, образовав сплошную зеленую крышу. Широким фронтом полив огнем нижние ветви деревьев позади машины, Иван с удовлетворением отметил, как занялись стволы молодых дубков, подпирающих свод зеленой крыши. Еще один лесной костер был зажжен. Сразу стало жарко и дымно в этом еще секунду назад прохладном лесном тоннеле.

Иван сделал еще десять остановок через каждые километр-полтора. За его спиной пылал огромный фронтальный лесной пожар, растянувшийся на расстояние более десяти километров. Легкий южный ветерок раздувал верховой пожар, быстро продвигая его на север, а уже вслед за ним стена огня шла по низу, сжигая все горизонтальные ветви и оставляя после себя лишь дымящиеся черные столбы стволов.

Теперь Ивану осталось только избавиться от огнемета, утопив его в первой попавшейся лесной речушке и как можно скорее гнать к шоссе Казань-Ульяновск.

Следующая его цель лежала на берегу Волги, как раз в тех местах, где прошло детство Крестного. Но Иван этого, конечно, не знал, ему было совершенно безразлично – что взрывать, что поджигать, кого убивать. Он действовал бессознательно, не рассуждая, а выполняя данное ему Задание. Он был сейчас не человек, а машина убийства.

Глава третья.

Генерал-лейтенант ФСБ Никитин узнал о взрыве на газопроводе Саранск-Нижний через пятнадцать минут после того, как он прогремел. Последнее время, с наступлением жары, он предпочитал работать по ночам, отсыпаясь днем, и сигнал срочного вызова лишь отвлек его от размышлений, а не поднял с постели.

Взрывы звучали в России регулярно и не вызывали у него ни чувства опасности, ни даже озабоченности. Все, построенное в советское время, дряхлело, морально устаревало, ломалось, рвалось, ржавело, проваливалось и, конечно же, в результате – чаще всего взрывалось. Все это лишь раздражало, поскольку свидетельствовало о дряхлости государства и больше ни о чем. Ни об иностранных шпионах-диверсантах, ни о внутренних диссидентах-террористах, ни о националистических бунтах. Просто лишенная полноценного финансового кровообращения Россия разваливалась и это было скучно, не вызывало в Никитине того азарта, который возникал у него при столкновении с противником.

Сообщение оперативной информационной службы прозвучало очень некстати, поскольку отвлекло Никитина от напряженных размышлений о том, кого из своих людей поставить во главе объединенной Замоскворецкой преступной группировки, которая должна будет контролировать треть территории Москвы, ограниченной кольцевой дорогой..

После долгих, мучительных размышлений о том, как наиболее эффективно организовать сосуществование своей службы с криминальным миром, Никитин пришел к выводу, что криминалитету нужно предоставить право на самоуправление. Создать для бандитов видимость самостоятельности, одновременно зажав их в тисках жестких правил, устанавливать которые будет ФСБ. То есть он сам, Никитин. А он даст им просраться. Он им такие «налоги» на преступления наложит, что к каждому делу готовиться будут, как к главному экзамену своей жизни! И жертв будут выбирать – только из числа самых богатых людей России...

Никитин при этом хорошо понимал сложность воплощения в жизнь своего плана. Криминалитет будет жестоко сопротивляться, поскольку сразу учует, чем дело пахнет. Поэтому он и хотел поставить во главе московских группировок своих людей. Немало его оперативников работали нелегально в составе почти всех ОПГ, контролирующих Москву. А чтобы облегчить управление криминальным миром, Никитин решил его перестроить. Объединить все московские группировки в три больших группы по территориальному принципу. Замоскворецкой будет принадлежать правобережье Москвы-реки. Восточной – восточное междуречье Москвы-реки и Яузы, Западной – западное междуречье. Естественные границы районов Никитин считал самыми оптимальными – словно сама природа разделяла Москву между людьми единственно возможным образом.

Районы получались огромные, сложные для оперативного управления, требующие разветвленных инфраструктур и постоянного контроля. Кадровый вопрос приобретал в таких условиях чрезвычайно важное значение. И Никитин не первую неделю перебирал своих людей, перетасовывал их так и этак, ища оптимальное решение. Задача была не из легких, поскольку идеальных кандидатов у него не было, каждый обладал как рядом несомненных достоинств, так и существенными недостатками. Из пятнадцати кандидатов, представленных ему руководителем аналитического отдела и командиром спецотряда «Белая стрела», Никитин выбрал четверых, и никак не мог решить окончательно – на ком из них остановить свой выбор. Собственно говоря, для Восточной и Западной территории он лидеров уже сумел подобрать.

Востоком будет руководить старший лейтенант Егор Быковец, умный и жесткий, хотя несколько как-то по-деревенски простоватый, не умеющий разыгрывать сложные роли и ситуации. Но на первых порах, когда нужно принимать не столько умные, сколько волевые решения, именно такой и нужен. Подумает за него Никитин сам, главное точно выполнить то решение, которое будет принято. Неважно кем – им самим или Никитиным. А одно из главных качеств Быковца – поразительное упорство к достижению своей цели, граничащее с бараньем упрямством... Словно он всеми силами свою фамилию пытался оправдать. И оправдывал.

Запад генерал Никитин решил доверить своему однофамильцу старшему лейтенанту Владимиру Никитину, внешне совершенно не похожему ни на бандита, ни на работника силового ведомства. Он скорее напоминал кого-то из гоголевских малороссийских повестей – какого-нибудь Панька Рудого из диканьского хутора. Толстый, рыжий, с характерными казацкими усами, на первый взгляд неповоротливый и медлительно-ленивый... Но даже те, кто знал его хорошо порой поражались быстроте его мысли и скорости реакции. Он прошел спецподготовку самого высокого уровня и был завербован ФСБ еще в спецлагере. Собирал информацию на преподавательско-командный состав и еженедельно передавал ее в окружное управление ФСБ. Впрочем, в спецлагерях ФСБ половина курсантов стучала на преподавателей, а вторая половина – стучала на первую. Но это в данном случае не имело никакого значения. Решения старлей Никитин всегда принимал продуманные, наиболее оптимальные, и всегда следил, чтобы они воплотились в жизнь, эти его решения. Еще одним его существенным недостатком была склонность к алкоголю и бабам. Он порой напивался до совершенно бесчувственного состояния, но, сколько его ни проверяли, когда он был пьян в стельку, ни разу не сказал ничего лишнего. И с бабами то же самое – молчал как рыба...

А вот с Замоскворецким районом он никак не мог разобраться. С одинаковыми шансами на успех или неудачу он мог назначить туда и вечно мрачного сорокапятилетнего капитана Василия Аверина, и не менее мрачного, угрюмого шкафоподобного громилу лейтенанта Сергея Князева, который был моложе ровно на двадцать лет. И тот, и другой равно могли бы справиться с заданием. Оставалось только решить, какой из недостатков предпочтительнее: капитан Аверин был абсолютным и принципиальным трезвенником, что отнюдь не добавляло ему авторитета в среде, в которой он вращался; а у лейтенанта Князева главный недостаток заключался не в его молодости, а в проистекающем из нее небольшом объеме ликвидационной практики – на его лично счету было пока еще маловато человеческих жизней.

Вот от этого кадрового ребуса и отвлекло генерала Никитина ночное сообщение о взрыве станции хранения газа в Мордовии.

«Опять какой-то пидор напоролся и нажал спьяну не на те кнопки! – подумал Никитин. – Только время тратить на эту хренотень всегда приходится. То самолет упадет! То завод взорвется! То электрички друг в друга въебутся! А я должен псов своих посылать – нюхать, нет ли диверсии. А то и самому придется ехать, смотря, сколько жертв... Что-то об этом слишком скромно в сообщении – „число жертв устанавливается“ Нет, пошли все они в жопу, если больше сотни – пошлю Герасимова, если меньше – пусть местные копают, Герасимов мне и здесь нужен...»

В этот момент в его кабинет пошел сам Герасимов, вынужденный работать ночью не потому, что предпочитал спать днем, а потому, что дня ему не хватило, чтобы выполнить срочное задание Никитина – просчитать возможный средний уровень преступности в Москве при «налогах», дающих ФСБ суммарную прибыль в миллион долларов. Не так уж это много, нужно, кстати, подумать, не повысить ли общий уровень суммарного налогообложения. Ведь не одному же Никитину идет вся эта сумма. Человек десять наберется из ближайших его «соратников», кто хлебает из этой кормушки. Можно и повысить, главное – какой прогноз аналитическая служба во главе с Герасимовым выдаст.

– Ну что, Гена, прикинул хрен к носу? – Никитин встретил ночного «визитера» вопросом. – И что же у нас там вырисовывается? Как мы будем выглядеть в глазах общественности?

Герасимов покачал головой. Вид у него был что-то слишком уж озабоченный.

– Об этом доложить пока еще не готов.

– Какого ж тогда хрена ты ко мне в кабинет ночью врываешься?

Никитин уже начинал злиться. Все его этой ночью отвлекали. Но Герасимов знал его не первый год, чтобы его эта злость смутила. Да и не чай же пить он в конце концов пришел.

– Вот когда сяду на твое место, тогда буду сам решения принимать. А пока обязан доложить. О чрезвычайном происшествии.

– Что там еще? – недовольно и устало буркнул в ответ Никитин.

– О газопроводе тебе сообщили? – уточнил к него Герасимов.

– Ну, – нетерпеливо подтвердил генерал. – Что там? Китайские террористы, татарские экстремисты или диверсанты из ЦРУ, как в старые добрые времена. Готов поцеловать тебя в задницу, если взрыв произошел не по вине пьяного диспетчера-оператора или забулдыги слесаря, открутившего не ту гайку не в том месте...

Герасимов хмыкнул.

– Я бы снял штаны, к твоему удовольствию, да боюсь, мне это будет неинтересно. У меня традиционная сексуальная ориентация.

Никитин сразу насторожился. Герасимов обычно зря не болтает.

– Чуть раньше, – продолжал тот, – по каналам «Белой стрелы» пришло сообщение. За четыре часа до взрыва на месте взрыва произошла стычка отряда местных омоновцев с каким-то бандитом на автомобильной дороге, идущей параллельно газопроводу...

– А ты это что же, – перебил его Никитин, – каналы информации у Коробова контролируешь? У «Белой стрелы»? И давно?

– Готов поцеловать тебя в задницу, если ты об этом первый раз слышишь, – Герасимов уверенно и спокойно смотрел Никитину прямо в глаза.

Генерал усмехнулся.

– Обойдусь. У меня с ориентацией тоже все в порядке... А где же сам Коробов? Почему он свою информацию не докладывает?

Герасимов демонстративно взглянул на часы, улыбнулся иронически. О Коробове он вообще без иронии говорить не умел.

– Так времени-то... Четыре утра. Жену, наверное, ебет...

– Ну, это вряд ли, чаще она его ебет. Дрыхнет, скорее всего. Ладно, хрен с ним, раз ты сам в курсе его дел. Подробности есть?

– Взвод саранского омона, в составе двадцати рядовых и сержанта-командира взвода, возвращался с планового дежурства на трассе Саранск-Нижний. У них там сейчас проходит месячник по борьбе с рэкетом на дорогах. Возвращались пустые и потому – злые. На автобусной остановке рядом со станцией подземного хранения газа обнаружили трупы двух местных парней и девушки. Свежие трупы, убили их всего несколько минут назад. В зоне видимости находилась только одна машина – «жигули» с московским номером. Больше народу никого не было, время-то – за полночь. К «жигулям» как раз подходил мужчина лет тридцати, явно не местный. Сержанту показалось даже, что он вооружен. После того, как ему приказали остановиться, он бросился к машине и прыгнул за руль. Ну они и врезали по колесам с пяти стволов... А вот дальше – самое интересное. Мужик этот, из «жигулей», побежал к лесу. Причем очень быстро, я бы сказал – профессионально, хотя сам при этом и не присутствовал. И на бегу, практически не оборачиваясь, тремя выстрелами убил троих, причем первым – сержанта... То есть – еще более профессионально. А через четыре часа станция взлетела на воздух...

Генерал Никитин слушал Герасимова уже очень и очень внимательно.

– Взять его, конечно, не удалось? – спросил он таким тоном, что можно было и не отвечать. Он и так знал, что ответ отрицательный.

– Они оставили двух человек с машинами и трупами, а сами бросились за ним в лес... Понятно, таким колхозом догнать его было нельзя. Они потеряли его в лесу. Вероятно, он ушел в восточном направлении, потому, что усиленные посты милиции и омона на всем протяжении трассы, так никого, даже отдаленно похожего, и не видели. Машина сгорела, в ней ничего не обнаружено.

– Они его хотя бы разглядели? – спросил Никитин очень заинтересованно.

– Я понял, что – нет, – ответил Герасимов. – Все, что они сообщают – стандарты, под них пол-Москвы подойдет. Никаких особых примет.

– Номер машины проверил? – Никитин спрашивал нетерпеливо-требовательно.

– Раньше утра сделать это не удастся, – с сожалением ответил Герасимов.

Никитин помолчал, поскреб себе давно небритый подбородок. Герасимов тоже молчал. Он должен был молчать, решение было за Никитиным.

– Интересная складывается у нас картина, – сказал наконец тот, – Знать бы еще имя талантливого художника, что ее нарисовал... Вряд ли это могло быть случайное совпадение, вряд ли...

Никитин посмотрел на своего заместителя с неожиданным нетерпение.

– Есть у тебя предложения?

– Проверим машину, по номеру установим владельца. Только, вряд ли это что-то нам даст. Профессионалы, как правило, так не светятся... Работают тоньше. Ну, что еще? Проверим все, что там восточнее станции, в той стороне, куда он ушел.

– А что там вообще такое? – спросил Никитин, выглядевший встревоженным.

– Вообще, – там глухомань, – ответил Герасимов, – леса сплошные. Что ему там делать? Скорее всего – к Саранску будет пробиваться. Там километров сорок-пятьдесят, не больше...

– Ладно, – решил, наконец, Никитин. – Делай как знаешь, что тебя учить... Мне докладывай обо всех новостях. В любое время. По оперативке. Информации пока маловато у тебя, чтобы что-нибудь понять...

«Информации ему маловато, – ворчал про себя Герасимов, выходя в коридор от Никитина. – Вывод, тоже мне, сделал... Мыслитель хренов...»

Он злился, потому, что Никитин был прав – информации было маловато, ее было просто – мало. А ему предстояла трудная задача – искать иголку в стогу сена. Или в хвойном лесу. Но тогда и иголка становится хвойной. Словом – не из легких задачка...

В своем кабинете Герасимов покопался в картах, уже доставленных по его заказу, рассмотрел, что там было восточнее станции. Ничего там не было интересного. Лес, река, какая-то третьестепенная железнодорожная ветка, и снова – лес. Просто-таки – ни хера там не было. Абсолютно нечего там было делать никакому террористу, если, конечно, он не собирался одичать и стать каким-нибудь «мордовским Тарзаном». Или лешим, на худой конец.

Герасимов посмотрел на часы.

«Два часа сплю, потом звоню в ГАИ, – решил он. – Хотя толку из этого никакого не будет... Ждать надо. Если он и впрямь – террорист, он на этом не успокоится. Еще где-нибудь обязательно нарисуется... Взорвет что-нибудь... Или подстрелит...»

Последние фразы уже с трудом пробивались сквозь навалившийся на него сон...

...Через два часа он проснулся как от сигнала будильника – способность, выработавшаяся за многие годы службы в условиях постоянного дефицита времени. Зевая, сделал запрос в ГАИ. Ему буквально секунд через двадцать сообщили имя владельца машины, адрес, по которому он зарегистрирован в Москве.

Он вызвал дежурного офицера оперативной службы, сообщил ему полученные сведения, дал задание собрать информацию о владельце машины. Любую информацию, какую только можно собрать в Москве о москвиче.

Ответ из оперативки он получил только часов через пять, уже в середине дня, когда Никитин, как всем было известно, обычно уже давно спал, и это вызвало у Герасимова злорадную саркастическую усмешку.

Он нажал кнопку вызова и мысленно скомандовал: «Подъем, товарищ генерал! Хватит дрыхнуть...»

– Ну! – хриплым спросонья, злым голосом ответил Никитин.

– Ты на меня не ори, – сразу сказал Герасимов, – сам просил докладывать...

– Я тебя об этом не просил. Я тебе приказал, – злился Никитин. – И давай-ка – докладывай по форме... Звание мое не забыл?

«Говнюк! – обиженно подумал Герасимов. – Генерал ебаный!»

– Так точно, товарищ генерал! – произнес он в слух. – По вашему приказанию докладываю. Полученные из Госавтоинспекции сведения о владельце машины, обнаруженной в Мордовии, проверены в оперативном порядке. Установлено, что Свиридов Василий Георгиевич, 1968 года рождения, уроженец Москвы, занимавшийся частным извозом, выехал из своей квартиры на Страстном бульваре более года назад, с регистрации не снимался, в других районах не регистрировался. За это время у него истек срок лицензии, но продлевать ее он не явился, несмотря на письменное предупреждение налогового инспектора. В поликлинику по месту жительства не обращался. В двадцать шестую районную библиотеку он должен книгу – Стивен Кинг «Горящая зона» – взятую больше года назад. На открытки с напоминаниями, посылаемые библиотекой, не реагировал. В вытрезвителе за последний год не бывал. В московские больницы, клиники и травмпункты не обращался и не доставлялся. В морг не поступал. Ни на одном кладбище Свиридов Василий Георгиевич не зарегистрирован.

– Это все? – спросил Никитин угрожающе.

– Нет, товарищ генерал, – продолжал тараторить Герасимов: по форме, так по форме. – Оперативное сообщение из Чувашии. Большой лесной пожар. Площадью в десятки квадратных километров, более точных оценок пока нет, пожарные устанавливают границы. Очаг фронтальный, протяженный, причины возгорания не установлены. Движется к северу со скоростью пять-семь километров в час. Из Москвы вылетело спецподразделение по борьбе с лесными пожарами, сообщений о его работе пока нет.

– Про пожар-то ты мне зачем? Пусть Шойгу с ним разбирается...

– Очаг возгорания, – не обращая внимание на реплику Никитина, продолжал Герасимов, – лежит всего километрах в ста по железной дороге от предполагаемой точки, к которой должен был выйти «мордовский террорист», если он продолжал движение в восточном направлении. Правда, скорость при этом он должен был выдерживать предельную, поскольку передвигаться в этом направлении возможно только пешком. Лесное возгорание было квалифицировано мною как совершенный им поджог. Эта версия нашла подтверждение после запроса по станциям указанной железнодорожной ветки. Со станции Алатырь сообщили, что из Москвы был доставлено сутки назад единственное грузовое отправление – небольшой деревянный ящик, чуть больше метра в длину, полметра в ширину, сантиметров сорок высотой, весом пятьдесят четыре килограмма вместе с тарой. Содержимое неизвестно. Ящик был адресован Свиридову Василию Георгиевичу, прописанному в Москве, который и получил его сегодня в первой половине дня. В Алатыре никто этого Свиридова не видел... И еще одна деталь. Очаг возгорания вытянут вдоль заброшенной лесной дороги, выходящей километров через восемьдесят на трассу Ульяновск-Чебоксары-Казань, а еще километров через двадцать на железнодорожную линию Ульяновск– Казань...

Герасимов замолчал, давая генералу понять, что у него – все, доклад окончен. Никитин немного посопел в трубку, потом буркнул:

– Ладно, сейчас приеду. Трассы перекройте. В оба направления.

– Уже перекрыли, – успел вставить Герасимов, прежде, чем генерал дал отбой...

В управлении Никитин появился минут через сорок, выбритый, свежий, словно отсыпался сутки, а не пару часов. От него жутко несло «Богартом» и злостью. Он сразу же потребовал к себе Герасимова, Коробова и начальника отдела по связям с общественностью или, как его чаще называли, пресс-секретаря капитана Ландсберга.

Едва они вошли, Никитин начал орать. Правда, не известно, на кого именно. На всех сразу.

– Что, пидорчуки? Допрыгались? Доподсиживали друг друга? Это кто из вас так выебнулся со своими комментариями? Кроме вас информации ни у кого не было!

У всех троих на лицах было искреннее недоумение. Ландсберг, действительно, тоже был в курсе и происшествий, и версии о террористе, но порядок знал твердо и без санкции Никитина никогда и ничего журналистам не сообщал. Никаких заявлений он сегодня не делал, с журналистами даже и не общался, а потому находился в состоянии растерянного удивления.

А командир «Белой стрелы» капитан Коробов и вовсе ничего не знал о событиях в Поволжье. Он был несколько туповат, а потому сводки читал редко, поскольку анализировать их не умел, и большую часть времени пропадал в «Белой стреле», контролируя ее боеспособность.

– А че случилось-то? – вылез он с неуместным вопросом, и как всегда, попал пальцем в небо. – Че всполошились? Пожар что ль?

Герасимов понял, что надо брать ситуацию на себя. Иначе сейчас тут произойдет просто-таки термоядерный взрыв. И размажет всех.

– А в самом деле, Никитин, что случилось-то? Что ты разнервничался, как целка, когда ее раком ставят? – Герасимов знал, что сейчас нужно только хамить, чтобы нейтрализовать никитинскую злость, обращение «по форме» генерала разозлило бы еще сильней.

– Вы что тут, бляди, телевизор не смотрите, газет не читаете? – Никитин продолжал бушевать, видно, повод был достаточно серьезный.

Генерал буквально подбежал с стене, на которой висел приличных размеров «Панасоник», щелкнул кнопочным выключателем.

«Окей, О-Би!» – пропел осточертевший рекламный голос с телеэкрана.

– Спасибо, Никитин, у меня сегодня день не критический, – ухмыльнулся Герасимов.

– Зря отказываешься, Герасимов, – генерал начал, наконец, успокаиваться. – Сейчас в Кремль вызовут, там тебе дадут просраться. Пригодилось бы.

«Меня-то не вызовут, – подумал Герасимов. – А вот тебя... Ты у нас генерал. Тебе в первую очередь и просраться дадут.»

– Да что случилось-то? Ты скажи толком! – продолжил он свою невысказанную мысль.

Никитин выключил телевизор, бросил на стол газету «Эхо России».

– Читайте, сами все поймете...

Ладсберг, решивший, что эта фраза относится лично к нему, схватил газету и без подсказки нашел то, что имел ввиду Никитин. Ошибиться, собственно говоря, было и невозможно. Через всю первую страницу газеты шел заголовок, набранный аршинными буквами: «Взрыв народного гнева!» Чуть ниже пестрели заголовки помельче – «Пожар в центре России», «Пылающее поволжье», «Казань готовится к террактам», «Республики Поволжья сумеют защитить свои народы!» и, наконец, «Диверсии российских спецслужб». Ландсберг начал читать текст под последним заголовком.

– «Пожелавший остаться неизвестным офицер из высших руководящих кругов Российской ФСБ на просьбу прокомментировать восстание национальных патриотических сил в Мордовии...»

– Восстание в Мордовии? – перебил его Коробов. – Дурдом какой-то...

–»...в Мордовии и в Чувашии...» – продолжал читать Ландсберг.

– И в Чувашии? Охуеть можно! – снова не сдержался Коробов.

– Заткнись! – рявкнул на него Никитин, и в сердцах махнул рукой Ландсбергу. – Читай до конца!

– «... и в Чувашии, – повторил тот, – сообщил, что для ФСБ активизация национального экстремизма в Поволжье не является неожиданностью. По его словам, ФСБ давно готова дать отпор любым проявлениям экстремизма как в Казани, так и в любой другой республике Поволжья. Офицер заявил, что на любой террористический акт как на территории самой России, так и на территории поволжских республик, направленный против интересов России, федеральная служба безопасности готова дать адекватный ответ.

Что это должно означать, понять не трудно. На терракт ФСБ будет отвечать «адекватным» террактом, на убийство – убийством.

Похоже, так уже и случилось. Свидетельство тому – объятые пламенем чувашские леса, гигантский костер, уже сожравший половину лесного массива республики. Распространяющееся со скоростью двадцать километров в час всепожирающее пламя стирает с лица России чувашские села, поселки и даже города. Гибнет чувашская культура. Если огонь не будет остановлен в ближайшие двое суток, сгорит вся Чувашия. И не только она. Начавшийся на границе Чувашии и Мордовии лесной пожар распространяется концентрическим очагом во всех направлениях сразу. Леса горят уже в Мордовии и Татарии. Лесной пожар движется к границам Удмуртии.

О причинах пожара можно говорить много. И лето очень жаркое, и техника безопасности местным населением не соблюдается, и самовозгорание эфироносов – случай не редкий. Мы найдем объяснение и оправдание всему, как это и бывало уже сотни раз в дремлющей в спячке России. Найдем, если закроем глаза и заткнем уши. Если не будем обращать внимание на признания, подобные тому, что сделал нашей газете офицер федеральной службы безопасности. Более, чем откровенное признание.

Особенно, если учесть, что взрыв газопровода около Саранска – результат не халатности, на которую мы привыкли сваливать вину за все несчастья, происходящие в России. Ответственность за него уже взяла на себя молодежная экстремистская националистическая организация «Тюште», лидеры которой заявляют, что взрыв около Саранска – первый из серии террористических актов, цель которых – поднять на борьбу за национальную государственность против великорусского засилья не только всех тех, кто считает себя «эрзя» или «мокша», но и тех, чьи великие народы называют себя «чаваш», «мари», «черемисы», «удморт», «башкорт», «коми-войтыр», а также «татар», и еще хранят предания о великой когда-то Волжско-Камской Болгарии. «Тюште» заявила, что она установила контакты с аналогичными организациями во всем среднем Поволжье, и что взрыв в Саранске – только сигнал к началу широкой волны террористических актов во всем Поволжье, которые вслед за «Тюште» проведут национал-экстремистские объединения «Кугу-Сорта», «Акбузат», «Урал-батыр», «Кудым-Ош» и «Великая Булгария».

Понятно, поэтому, стремление наших силовиков просто стереть с лица земли поднимающие голову против диктата Москвы республики. Огнем и мечом всегда действовали те, кто хотел подчинения, а не дружбы, рабского пресмыкания а не сотрудничества. Огонь мы уже увидели, осталось дело за мечами...»

– Подпись там есть? Под этой статейкой?– хрипло спросил Коробов.

– «Наш корр. из Казани Д. Мусаев.»

– Ну, блядь! – Коробов сжал кулак, словно уже держал Д.Мусаева за горло.

– Не горячись, – Герасимов положил ему руку на плечо. – Уверен, что нет в Казани никакого Д.Мусаева. Все это изготовлено в Москве... Я бы знал обо всех этих «акбузатах»... Иначе... Иначе я завтра же увольняюсь из органов к ебеной матери!

Несмотря на внешнее спокойствие, Герасимов тоже нервничал. И очень сильно нервничал. Им кто-то бросал вызов – наглый, дерзкий, и... и глупый! «Ведь найдем же. И раздавим...» – думал Герасимов, но спокойствия это ему не добавляло.

Никитин выдернул газету из рук Ландсберга. Потряс ею в воздухе.

– Все остальное – вариации в том же духе. На телевидении – вообще, пиздец! Они уже привезли пленки оттуда и каждый час гоняют в информационных выпусках одну и ту же песню: мы с вами – гангстеры, лесной пожар – наших рук дело, вспоминают 37-й год и Малюту Скуратова. Все это на фоне мертвого леса, обгорелых трупов, сгоревших домов... Знаете сами: как эти суки умеют показывать. Короче – из нас делают козлов отпущения. И таких собак на нас навешают – мало не покажется. Ты, Герасимов, херню не гони – уволится он из органов. У тебя теперь одна дорога – под трибунал. Если ты не разберешься в ситуации и не расставишь все на свои места. И это я говорю не только для тебя. Это – для каждого из нас. Какая-то сука использует наш с вами излюбленный прием – подставляют нас вместо того, кто все это затеял. Нам с вами дали по морде. Теперь наш ход. Сидеть на жопе мы с вами не можем. Сожрут. Нам нужно действовать, и действовать активно. Коробов поедет туда. Разберется на месте, есть ли там на самом деле эти экстремисты, о которых пишут газеты... И чтобы нюхал там как собака! Везде сам! Никому не доверять! Террориста этого... что лес поджег, найдешь. Хоть под землей. И привезешь мне сюда, я у него узнаю, кто это все придумал... Герасимов здесь останется. Ты мне нужен в Москве, здесь тоже работы – до хера. Теперь ты, Ландсберг. Подготовишь мое выступление на брифинге для этих шакалов. Расставишь акценты. Упор на то, что мы всех выведем на чистую воду. Только не перегибай, чтобы они меня на московские дела не сбили. На это я не готов отвечать. Лепи откровенно: мы, мол, вышли на след поджигателя, в поволжье работают опергруппы, в ближайшее время мы его возьмем и покажем на ТV. И он сам во всем признается перед телекамерами. Вот все это и слепи, как-то там половчее...