Текст книги "Осеннее помешательство (СИ)"
Автор книги: bestbest
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– Пожалуйста, – почти прошипел Себастьян не в силах сопротивляться разгорающемуся внутри его тела пламени, в котором, казалось, в мучениях и боли горела сама душа.
Себастьян прикрыл глаза, поэтому не видел: ни как раздевался Джим, ни как приближался к дивану, только почувствовал его холодные пальцы, которые, осторожно очертив ключицы, прошлись по груди, специально не задевая соски, спустились вниз.
Все. Курок спущен. Выстрел.
========== Часть 5 ==========
Vere scire est per causas scire.
Подлинное знание – в познании причины.
Себастьян вообще не верил, что все это происходило взаправду. Может, сейчас он спокойно спит в своей мягкой постели и ждет, когда вот-вот прозвонит будильник, который выдернет его из этого странного, изматывающего своей пугающей реалистичностью кошмара? Он откроет глаза, а вместо ухмыляющегося лица мучителя увидит лишь белый обшарпанный потолок своей маленькой спальни. Все исчезнет, испарится в предрассветном тумане, ледяным осенним ветром рассеивая тревогу и непонятную тоску. Если бы у него было одно единственное желание, которое бы точно выполнили – он бы попросил, чтобы сегодняшний день никогда не существовал. Чтобы Джим Мориарти никогда не появлялся в его жизни. Чтобы противоречивые желания перестали разрывать его на части: подчиниться или продолжить борьбу? Отдаться на милость победителю или попытаться изменить ситуацию в свою пользу?
Вдох. Выдох. Выстрел.
Себастьян тяжело дышал, прикрыв глаза, и неотрывно смотрел на приближающуюся к постели фигуру.
Мориарти подошел – не спеша, двигаясь грациозно, бесшумно и соблазнительно, как дикий зверь, подкрадывающийся к добыче. Его грудь часто вздымалась, выдавая, что он тоже испытывает некое подобие волнения, отваживаясь на попытку приручить того, кто никогда не чувствовал ничьей власти, всегда был сам по себе – одинокий хищник, охотившийся только по своим собственным правилам.
Зажмурив глаза, Себастьян терпеливо ожидал поцелуя или хотя бы какого-то намека на нежность, но лишь почувствовал, как холодные руки Джима вновь легли на грудь, теперь уже касаясь сосков, настойчивой лаской посылая дрожь предвкушения по всему телу. Он взвыл, когда острые ногти прочертили алые полосы, рванулся, силясь помешать, не допустить, прекратить ненавистные прикосновения, каждое из которых ощущалось, как ожог. Кожа плавилась, расползаясь некрасивыми рваными кусками, оголяя плоть и душу, которая рвалась, болела и полностью зависела от этого невозможного, но чертовски притягательного – Джима Мориарти. Казалось, темный туман поднимался из глубин его души, обещая благословенное забытье и успокоение, но только Себастьян никогда бы не позволил себе этого – он обязан принять все до конца, выпить чашу унижения до дна, чтобы больше никогда и никому не позволять делать с собой такое.
– Каково это – терять контроль? – ровным, лишенным эмоций голосом спросил Джим, неожиданно сильными руками впиваясь в горло, пережимая трахею, заставляя сердце биться тысячами молотов в груди, предрекая медленную и мучительную смерть. – Ты совсем мне не доверяешь, а зря.
– Отпусти, – с трудом выдавил Себастьян, понимая, что еще одно неосторожное движение, и он запросто потеряет сознание.
– Тебе стоит учиться на своих ошибках и идти за нужными людьми, которые не только поддержат, но и приведут тебя к поставленной цели. Ты понимаешь?
Вопрос остался без ответа, глаза Себастьяна закатились, ему стало совершенно плевать, где он и что с ним делал этот извращенец. Джим нарочно медленно доводил его до грани, не давая потерять сознание, приручая таким жестоким способом, показывая, кто здесь главный и кому нужно беспрекословно подчиниться.
Мгновенье, и долгожданный глоток воздуха обжег гортань, заставив Морана зайтись в сильном приступе кашля. Ему не дали опомниться, не дали восстановить дыхание, пальцы Джима уже уверенно переместились ниже, обводя напряженные мышцы живота, внутреннюю сторону бедер, изучая каждый сантиметр его кожи.
– Тебе стоит бросить курить, – мягкий шепот, точно яд, проникал в кровь, разгоняя кислород, больше похожий на чистейший наркотик, так сильно мозг Себастьяна истосковался по глотку воздуха. – Ты не сможешь долго сопротивляться. Смирись.
Закрывая глаза, Моран думал, что совершенно не так представлял себе их первый раз. Ему казалось, ласки не должны были так обжигать, дыхание сбиваться, а пальцы на ногах поджиматься всякий раз, когда руки Джима нажимали определенные точки на его теле. Точно гениальный музыкант, Мориарти извлекал из простого парня звуки, услаждающие слух и наполняющие организм адреналином похлеще любого скоростного байка. Себастьян неистово рычал, извивался, выгибаясь на продавленном диване, пытался уйти от бесцеремонных ловких пальцев, которые сжимали, гладили, ласкали чувствительную кожу, перебирали тугие завитки темных волос в паху.
– Доверие – твое слабое место, Полковник. Такая неистовая сила не должна расходоваться впустую. Тебе просто нужен тот, кто направит ее в нужное русло, – обманчиво мягкий голос Джима обволакивал, лишая остатков самообладания, руки продолжали умело двигаться, лаская ритмичными, почти механическими движениями.
– Ты ведь знаешь, что я прав? Отвечай!
– Ненавижу тебя, – как ни странно, ответ прозвучал тихо, но отчетливо. – И ты неправ.
– Неверно, – Джим ухмыльнулся, усиливая нажим, его рука скользила все быстрее, то натягивая нежную кожицу, то отпуская.
– Неправ, – безнадежно повторил Себастьян, сдерживая рвущийся из горла стон и запрокидывая голову.
Бесстыдные ласки иссушали душу, наполняли тело сладкой истомой, которую Себастьян совершенно не хотел испытывать. Он пытался отвлечься, думать о чем-то другом, но у него ничего не получалось, пальцы Джима заставляли извиваться, кожа запястий покрылась кровоподтеками, с такой силой он пытался выбраться из капкана, словно дикий зверь, готовый перегрызть себе лапу ради свободы.
Джим лизнул налитую кровью головку его члена, скорее испытывая исследовательский интерес, чем желание доставить удовольствие, но этого простого движения оказалось достаточно, чтобы Себастьян окончательно потерял голову. Весь мир исчез, растворился в абсолютной тишине вакуума, оставляя за собой только эту комнату, только этого человека, что стоял сейчас около кровати, с наслаждением глядя на измученного, обессиленного Себастьяна.
– Отпусти, – тихо прошептал Моран, проводя языком по запекшимся губам, – я не уйду.
– Я знаю, – фыркнул Джим, – конечно, не уйдешь.
– Тогда отпусти, – упрямо повторил Себастьян, – ты же сам говоришь о доверии. Так продемонстрируй мне его.
Джим склонил голову к плечу и, прищурившись, посмотрел на плененного им парня. Отпускать его совершенно не хотелось – картина, открывающаяся сейчас перед его глазами, была в высшей степени соблазнительной. Но и в словах Себастьяна был резон. Приняв решение, Джим достал маленький ключик и, торжествующе улыбаясь, щелкнул замком наручников.
– Так-то лучше, – пробурчал Себастьян, морщась, растирая онемевшие запястья, – а то еще немного, и оставил бы меня без рук.
Джим неопределенно пожал плечами, жадно ведя глазами по вздувшимся венам, проступающих на предплечьях, обращая внимания на сочащиеся кровью яркие полосы, оставшиеся там, где метал впивался в кожу.
Джим лишь хищно улыбнулся, глядя, как всегда невозмутимо спокойный Моран совершенно обнаженный, беззащитный ерзал под его пронзительным взглядом, как его тело потряхивало от возбуждения, как кожа покрывалась мурашками только от легкого кивка головы.
– Ляг на живот, – приказал Джим, сразу же отворачиваясь, не смея допустить малейшего сомнения, что Себастьян может его ослушаться. Он неторопливо рылся в карманах брошенной в спешке на пол одежды, внимательно прислушиваясь к звукам за своей спиной и стараясь ни одним нечаянным жестом не выдать охватившего его волнения.
Себастьян мог все прекратить в ту же секунду, когда он снял с него наручники, но тогда бы игра остановилась и закончилась проигрышем обоих, а это совершенно не входило в планы Джима.
Он обернулся и понял, что зря переживал: Моран все также лежал на диване, перевернувшись на живот, и Джим нарочно замедлил движения, чтобы до конца насладиться представшей перед ним восхитительной картиной обнаженной спины Себастьяна. Его взгляд плотоядно оглаживал красивую линию плеч, сильные руки, прошелся по выгнутому позвоночнику, и остановился на аппетитных ягодицах.
– Я так понимаю, ты предпочитаешь пожестче? – его голос звучал как-то глухо и совершенно не пугал, но Себастьян все равно дернулся, пытаясь приподняться. – Куда собрался? – рука Джима с силой вдавила его в диван. – Глупо сопротивляться. Особенно, когда мы зашли так далеко.
Мориарти хотелось показать этому непревзойденному созданию природы, кто именно должен вести, кто устанавливал правила, кто из них двоих на самом деле командовал и отдавал приказы. Его далеко идущие планы теперь касались не только секса и подчинения, но и приручения большого зверя, грозившегося впоследствии стать очень верным и преданным помощником. Надо лишь нажать на правильные рычаги, а это Джим умел делать как никто другой.
Он присел рядом на потрепанный диван, наблюдая, как Моран непроизвольно содрогнулся, стоило нечаянно прикоснуться к его руке, как он опустил голову вниз, обнажая загорелую кожу шеи. Себастьян будто показывал этим примитивным, старым, как мир жестом, что смирился со своим положением, покорился этому невозможному человеку, который пожирал его тело алчным голодным взглядом, будто зверь, который наконец встретил достойного соперника и готовится к битве.
– Прекрати дергаться, – уговаривал Джим, понижая тембр голоса до мягкого утробного урчания. – Просто расслабься.
– Я пытаюсь, – прошептал Себастьян и вскрикнул от неожиданности, когда почувствовал, как холодные ладони нежно прошлись по его спине от шеи до поясницы.
Его загорелая кожа казалась Джиму такой гладкой и упругой, что он просто позволил себе наслаждаться каждым прикосновением. Ощущая, как маленькие искры удовольствия проходят по лежащему перед ним телу, заставляя его, расслабляясь, подставляться под ласки.
Правда, почти сразу Джиму стало жутко неудобно и он, совершенно не стесняясь собственного возбуждения, перебросив через Себастьяна ногу, устроился на его бедрах, не обратив никакого внимания на хриплый возмущенный крик:
– Какого черта?
– Ой, да ладно тебе. Расслабься, ничего страшного не произойдет.
Джим несколько секунд полюбовался открывающимся перед ним великолепием, а потом резко размахнулся и с оттяжкой шлепнул Морана несколько раз по заднице. Ему нужно было показать, кто именно здесь командовал, а для этого стоило причинить немного боли. От неожиданности Себастьян вскрикнул и захотел перевернуться, но место, где чужая ладонь соприкоснулось с нежной кожей, уже горело, а по телу разлилась горячая волна острого возбуждения.
Джим не собирался останавливаться, поэтому, не дав прийти в себя, положил руки на покрасневшие от удара половинки, с силой сжав пальцы. Он тут же услышал ответный стон, ухмыльнулся, понимая, что двигается в правильном направлении.
Боль и удовольствие – это именно то, что нужно в приручении такого свободолюбивого хищника как Себастьян. И Джим, решив продолжить изучение великолепного тела, распростертого под ним, удерживая Морана от ненужных движений весом собственного тела, еще несколько раз звонко ударил его, оставляя покрасневшие, мгновенно начавшие гореть, следы.
От его горячих прикосновений Моран непроизвольно сжал ягодицы, отчего на них появились небольшие восхитительные ямочки. Совершенство – Джиму пришлось зажмуриться и выдохнуть воздух сквозь крепко стиснутые зубы, лишь бы не сорваться.
Он снова с силой сжал пальцы, впиваясь ногтями в нежную кожу, мягко размял и, выудив из-под колена ставший уже теплым тюбик с лубрикантом, быстро выдавил себе на руку.
По телу обоих прошла заметная дрожь, стоило Джиму провести скользким пальцем по нежной коже от копчика вниз. Предвкушая незабываемое удовольствие, он только на секунду закрыл глаза, почти вживую ощущая, что это не пальцы, а его член медленно скользит по ложбинке и чуть не задохнулся от воображаемой картины.
Прислушиваясь к каждому тяжелому вздоху и еле слышному стону боли, Джим пытался растянуть совершенно не готового к таким действиям Себастьяна. Похоть и вожделение стирали все разумные доводы: не торопиться, действовать постепенно. Слишком долго он ждал, слишком долго терпел и сейчас собирался взять все, что в полном объеме преподносил ему на блюдечке Моран. Джим хотел его всего полностью, без остатка, поэтому когда палец толкнулся внутрь, он замер, как всегда оценивая, просчитывая каждое действие и звук. Себастьян сосредоточенно молчал, будто считал каждый вдох и выдох, а значит, можно было продолжать мучения.
Мягкие, осторожные движения, тихие вздохи, небольшие капельки слез, оставляющие на старой обивке темные, влажные дорожки – от этой увиденной картины Джиму просто не хватало воздуха, а за ребрами все крутило от невыносимой острой боли. Себастьян оказался таким тугим, горячим и явно девственником. Одной мысли о том, что Джим станет у него первым, стало достаточно, чтобы возбуждение, казавшееся ранее лишь легким белым шумом, маячившим где-то на краю сознания, взорвалось, перерастая в огромное пламя, мгновенно поглотившее разум.
Он выдавил еще лубриканта, протолкнул внутрь уже два пальца, потом вытащил и снова протолкнул, осторожно надавливая, массируя, поглаживая в ровном размеренном ритме.
Себастьян плыл от новых ощущений, а Джим просто позволил себе чувствовать, как расслаблялось тело под его руками, как по нему проходила сильная дрожь, как еле слышные стоны постепенно перерастали в громкие крики.
Джим и сам ощущал себя так, словно, собираясь прыгнуть с крутого обрыва, забыл страховку: сердце бешено колотилось где-то в районе горла, руки дрожали от напряжения, а возбуждение достигло такого пика, что он начал непроизвольно тереться пахом о ноги Себастьяна, совершенно потеряв контроль над ситуацией.
– Я так хочу тебя трахнуть, – шептал он в покрасневшее ухо, размазывая нагретый прозрачный гель по своему члену, – хочу услышать, как ты кончаешь с моим именем на губах.
В ответ Себастьян упрямо молчал, только тяжело и хрипло дышал, а Джим, не собираясь останавливаться на достигнутом, практически распластался на его спине. Он больно прикусил основание выставленной напоказ беззащитной шеи, заставляя Морана инстинктивно податься назад, и, не переставая терзать мягкую чуть солоноватую кожу, стал медленно входить, оставляя на шее яркие красные отметины своей победы и задыхаясь от тесноты и жара охвативших его член.
Джим, сдерживая себя из последних сил, вошел до конца, застыл, выжидая некоторое время и, лишь почувствовав еле заметное движение вверх, толкнулся внутрь. Он неспешно двигал бедрами, стараясь войти целиком, полностью погрузиться в распластанное под ним тело человека, которого он все-таки покорил, сломал, сделал своим, связав безмолвной клятвой верности.
«В следующий раз, – думал Джим, – ты будешь смотреть мне в глаза, не отрываясь, чтобы я смог узнать, что тебе нравится, как сильно ты хочешь меня, чтобы узнать каждую твою постыдную тайну. В следующий раз…»
Он был настолько невероятно тугим, горячим, что Джим ловил себя на мысли, что это лучше любой дури, которой он закидывался в последнее время, лучше самого дорогого пойла его отца, лучше всего на свете…
Уже обоим было понятно, что Себастьян готов на все, лишь бы избавиться от невыносимого до боли скрутившего его внутренности желания, но попросить об этом значило признаться в своей слабости, и он, еще сильнее стиснув зубы, постарался незаметно потереться о жесткую обивку.
Джиму было плевать на глупые предрассудки Морана, поэтому, почувствовав, что тот на грани, он просто протиснул руку между диваном и горячим, мокрым от пота телом и принялся грубо водить рукой по истекающему смазкой члену. Он не увидел, как Себастьян, закрыв глаза, вцепился зубами в обивку, как до боли закусил губу, но, услышав сдавленный стон и почувствовав, как содрогнулось под ним тело, понял, что тот сдался.
Вот она, полная капитуляция, чистый выигрыш, когда ощущаешь на своей ладони чужое теплое семя, когда от последнего толчка внутри вспыхивает невыносимый жар, который убирает все лишние, который похож на огромную волну смывающую все ненужные мысли. Ощущения потрясающие: это и облегчение и почти невыносимое удовольствие, граничащее с болью. Победа с солоноватым привкусом пота и слез. Ничего общего с ожидаемой сладостью и эйфорией. Чего-то явно не хватало.
Остался только последний штрих. Пользуясь тем, что Себастьян, утомленный переживаниями, ощущениями, волнами накрывающими его тело, не обращал никакого внимания на Джима, тот достал свой любимый выкидной нож.
Четыре взмаха и на ладони у Морана осталось гореть нестираемое клеймо, вечный знак принадлежности.
Буква «М».
========== Часть 6 ==========
С экспресса, который только что прибыл из Лондона, сошел мужчина. Его глаза были скрыты под большими темными очками, в руках была объемная сумка, а на широкие плечи была накинута потрепанная кожаная куртка. Если бы вы прожили в этом сонном городке всю свою жизнь, вы бы знали – это Себастьян Моран вернулся домой.
Он уехал очень давно, оставив за спиной родителей, обеспокоенных его выбором и его будущим – он ведь даже не окончил школу. Взяв с собой только пару смен белья и воспоминания, которые тоже предпочел бы оставить, он уехал, поклявшись, что никогда больше не вернется. К сожалению, есть обещания, которые люди вынуждены нарушать.
Раньше его глаза весело смотрели на мир, вбирая в себя каждый новый опыт, сейчас они равнодушны до той болезненной грани, когда дальше – только безумие. Раньше его кожа была покрыта загаром, тем слабым его оттенком, который бывает у детей, живущих в странах с двумя-тремя солнечными днями в году. Сейчас его тело пересекает невероятное количество шрамов и татуировок. Когда он уезжал, он был мальчишкой, которого растоптали. Теперь он мужчина, явно знающий себе цену, и в тяжёлой дороге домой умудрившийся не растерять свой природный шарм.
Моран снял очки и, прищурившись, оглядел полупустой вокзал, словно бы кто-то должен был его встречать и не явился. Словно бы кто-то знал, что он приезжает.
Закинув сумку на плечо, он направился к выходу, попутно отмечая произошедшие перемены. Впрочем, не то чтобы что-то сильно изменилось. Даже Джордж, начальник станции, все также стоял у кофейного автомата, сжимая в пальцах стаканчик с дрянным кофе, следя за порядком. На этой станции поезд из Лондона останавливался только раз в день – вот настолько далеко юношество Себастьяна от его взрослой жизни.
Если бы все было так, как он хотел, его мать сейчас была бы дома, пекла бы оладьи, пышные, золотистые и обалденно вкусные. Его отец смотрел бы очередной матч по футболу, выкрикивая лозунги, отпивая пива прямо из бутылки. Если бы все было так, как он хотел – в его жизни никогда бы не было Джима Мориарти, Индии и еще нескольких сотен малоприятных эпизодов.
За последние годы город еще больше опустел, дети вырастали и разъезжались, в поисках работы и просто – лучшей жизни. Большинство магазинов были заколочены, разорившиеся владельцы продавали помещения за бесценок и тоже уезжали подальше от медленно умирающего города.
Себастьян поднял камень (третий слева, щербатый), достал проржавевший ключ и открыл замок, висящий на входной двери.
Воздух с кружащимися в воздухе золотистыми пылинками был настолько затхлым, словно в этом помещении людей не было очень долго, и дом наполнился исключительно собственным дыханием, из смеси ароматов подгнившего дерева и плесени.
Моран кинул сумку на пол, поморщившись, когда поднялась пыль, безотчетно потер ладонь, на которой белели шрамы, даже спустя столько времени вырисовывавшиеся в букву, знакомую ему до боли.
Добро пожаловать домой, Себастьян.
***
Старое здание школы давно пустовало и выглядело совершенно заброшенным. Себастьян с сожалением разглядывал выбитые окна, пустыми глазницами смотрящими на мир, стены, изрисованные яркими граффити, и вспоминал смех, стайки детей, бегающих по двору, играющих то в салки, то в футбол. Раньше здесь вовсю кипела жизнь, а теперь лишь сумрак да гнилостный запах старости и уныния царствовал в забытом Богом здании.
Даже пресловутый сарай остался на прежнем месте – как ни странно, никто не покусился на покосившуюся пристройку, не устроил в ней притон или что-то такое. Место, словно ящик Пандоры, хранило в себе слишком много воспоминаний, которые Себастьян предпочел бы забыть, сжечь, вырезать из сердца, в котором они пустили свои ядовитые корни, разрывая его на кусочки от непонятной тянущей душу тоски.
В общем-то, именно этим Моран и собрался заняться.
Психотерапевт, приставленный к нему после демобилизации (полк Себастьяна был практически полностью уничтожен, а сам он на целый год, показавшийся ему вечностью, взят в плен. Да, ему определенно нужно был психотерапевт), посоветовал материализовать весь мрак, что царил в душе, а потом – уничтожить его.
Дельный совет, – решил тогда Себастьян и направился в место, откуда все началось. Место, олицетворявшее для него саму суть и всю жуткую мерзость человеческой души.
Но Моран решил в последний раз заглянуть туда, убедиться, что привидений нет, мертвые покоятся с миром, а его жизнь не подчиняется пустому мрачному сараю, где царят исключительно духи прошлого рождества.
Он толкнул ладонью кособокую дверь, которая с трудом поддалась, дерево подгнило и набухло. Себастьян, навалившись всем телом, распахнул ее, впуская туда солнечный свет впервые за длительное время.
Там царил покой и тишина, уютным коконом обволакивающая Себастьяна.
Диван так и стоял на своем месте, подмигивая Морану своими заплатами. Запах его обивки немедленно наполнил легкие Себастьяна, словно и не было всех этих долгих лет. Словно он только минуту назад поднялся, поправляя одежду, шипя, растирая кровоточащие запястья.
Тогда Моран просто сбежал, стыдливо пряча глаза не в силах встретиться с черным взглядом околдовавшего его человека. Он действительно ушел, правда, с большим трудом – в буквальном смысле. Ноги не слушались, колени подгибались, и в глубине души хотелось только одного – лечь и умереть.
Но Себастьян оказался сильнее, чем сам о себе думал.
Он медленно сел, вытянул ноги и прикрыл глаза, оживляя воспоминания.
Как вдруг голос, который Моран не ожидал услышать так явно, так близко, с издевкой произнес:
– Хей, детка, я так и подумал, что ты соскучился по своему папочке.
***
Джим всегда знал, что Себастьян вернется.
Не то чтобы он его ждал, конечно нет. После бегства Морана, Джим уехал к отцу, затем – занял важный пост в семейном бизнесе, успел разочароваться и заскучать, основать свою криминальную империю. И – снова заскучать.
Но Джим всегда знал, что в натуре Себастьяна, этого хищника семейства кошачьих, было возвращаться на место, где ему нанесли серьезную рану. Такие раны, как правило, не затягиваются со временем, они остаются незаживающими болезненными провалами, чернеющими в душе. А Джим по праву считал себя знатоком человеческой природы и мастерства причинения боли. И он точно знал – Себастьян его не забыл.
То, что он оказался в городе именно в этот день, когда вернулся Моран – чистая случайность.
Ладно, не совсем. Он всегда пристально следил за карьерой Полковника, так, чисто из любопытства, поддерживал старые связи.
Джиму очень хотелось в последний раз посмотреть в глаза человеку, которого он, можно сказать, сделал своими руками. Посмотреть в последний раз – и забыть наваждение, что преследовало его все это время. Наваждение, у которого был вкус крови Себастьяна, запах пота Себастьяна, шершавая кожа рук Себастьяна. Чертово томление где-то глубоко в груди, настолько сильно разъедало его сердце, что Мориарти с радостью бы продал душу, только бы не чувствовать этой страшной боли. У Джима было много женщин (и мужчин), но почему-то именно его он не мог забыть. И это раздражало.
Именно поэтому сейчас он, одетый в безупречный костюм, нацепив самую издевательскую улыбку из арсенала, стоял позади Себастьяна, любуясь его раздавшимися плечами, военной выправкой, длинными стройными ногами, которые тот, не изменяя старой привычке, вытянул почти на всю длину комнаты, видимо, ощущая себя в полной безопасности.
Неужели инстинкты опять подвели тебя, Себастьян?
***
– Знаешь, когда я представлял эту встречу, а я много раз себе ее представлял, поверь мне, мои руки были у тебя на горле, или мой нож был у твоего горла, или…
– Какая-то у тебя болезненная фиксация на моем горле, – встрял Джим.
– Но я не думал, что мы сможем спокойно поговорить.
– А почему нет? Мы взрослые люди, многое изменилось.
– Но не мое отношение к тебе, – Себастьян глубоко затянулся и на секунду пропал за завесой серого дыма.
– О, это интересно. И что же это за отношение?
– Желание убить тебя и весьма жестоким способом? – предположил Себастьян.
– Неверный ответ, – губы наклонившегося к нему Джима оказались в тысячу раз лучше, чем в они сохранились в памяти Морана. Они горчили как полынь, отдавали сладостью меда, были наслаждением, которое Себастьян уже и не надеялся испытать.
Поцелуй, казалось, длился целую вечность, оживляя воспоминания о том памятном вечере, заставляя сердце биться чаще, а огонь в нем гореть ярче, сжигая прошлые ошибки, превращая в пепел боль и разочарование, воскрешая былую страсть.
– Ты неплохо научился целоваться за это время. Мне стоит ревновать? – пиджак Джима был брошен на пол, его пальцы расчерчивали мерно вздымающуюся и опадающую грудь Себастьяна, обводя каждый шрам, каждую отметину.
– Если под «ревновать» ты понимаешь «выследить и уничтожить твоих бывших» – то не стоит, – смех зародился где-то в глубине его тела.
Морану было все равно, что Джим, по-хозяйски усевшись ему на колени, принялся беззастенчиво находить и вытаскивать на свет божий все тщательно скрываемые чувства, которые, полковник уже успел похоронить. Холодные ловкие пальцы вовсю хозяйничали под растянутой футболкой, рот презрительно кривился в хищной усмешке, а острый язык постоянно облизывал соблазнительные губы.
Нужно было поговорить и все выяснить, но действия Мориарти чертовски отвлекали, заставляя замершее сердце биться чаще, с каждым последующим ударом растекаясь по телу знакомым теплом.
– Ты думаешь, мы сможем начать все заново? – прошептал Джим в покрасневшее ухо полковника.
– Нет, – Себастьян улыбнулся, чтобы смягчить свой ответ.
– Что же ты предлагаешь? Перепихнуться и разбежаться? – карие глаза внимательно изучали обманчиво спокойное лицо.
– У меня был такой вариант.
– Не подходит, полковник.
– Это еще почему?
– Две причины. Во-первых, сам знаешь, что не сможешь больше без меня. Ты обманывал сам себя, говоря, что тебе тогда не понравилось. Мы оба знаем – ты получил удовольствия не меньше.
– А во-вторых?
– А во-вторых, – повторил Джим, – я и сам не намерен больше тебя отпускать.
– И что ты предлагаешь? – Себастьян ухмыльнулся, осознавая, что, решив вернуться домой оживлять своих призраков, внезапно выиграл Джекпот.
Он внимательно смотрел на вроде бы знакомого Джима, в почти таком же костюме, как тогда, с такой же слащавой улыбкой на губах, а видел перед собой совершенно другого человека. Нет, суть осталась прежней – исключительная дикая необузданная энергия била через край, но жизнь вытравила, сгладила неровности, придала очарования и шарма.
– Ты пойдешь работать на меня. У нас не получится начать все с начала, но мы можем продолжить с того места, на котором остановились. – Джим видел, как в голове Морана проносятся воспоминания и понимал, что, вот-вот найдя правильное решение, тот поймёт наконец – оно единственное верное.
– Чертовски хороший план, – Себастьян согласно кивнул и впился требовательным поцелуем в приоткрытые губы. – Только на этот раз: чур, я сверху.
И с металлическим лязгом застегнул наручники на руках Джима.
