Текст книги "Разговор с портретом (СИ)"

Автор книги: Белый Ирис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Разговор с портретом

Пролог

Дочка с папой говорит, у портрета стоя,

У меня котёнок спит, плачет кукла Зоя.

Во дворе мальчишка Сашка, у него собака,

А ещё машина есть, а ещё есть папа.

Слатов Юрий Разговор с портретом.

Поставила тарелку с макаронами на стол и пошла в комнату за дочкой. В детской ее не оказалось, значит опять в его кабинете. Вошла и замерла, слушая детский голосок. Четырехлетняя дочка, так похожая на своего отца, стояла перед портретом с черной ленточной на краю, и разговаривала с папой:

– ... Пап, а Семка меня за косички дергает, мама говорит, это он так ухаживает, но я не верю! – дочка закусила губку, наверное, думает, что важнее из того, что она хочет рассказать. – Егорке собаку купили, я тоже хочу, но мама сказала, что я еще маленькая. Во мне, как ее, ответственности мало. – Снова пауза и грустный вздох. – У Зинки папа вернулся. Он в командировке был, а бабушки во дворе шептались, что тоже служил, только вернулся, – опять тишина и, наконец, то, о чем она думала весь день. – А ты? Когда ты приедешь? Я так скучаю.

– Женя, ужин готов. – С трудом заставляю себя произносить слова, я ей так и не смогла сказать, а надо. Только как? Ведь я сама до сих пор не могу поверить, что его нет.

– Иду! – обернулась ко мне маленькая копия отца, а потом снова уставилась на портрет. – Меня мама ужинать зовет. – Затем было собралась бежать ко мне, но замерла и добавила, обращаясь к изображению отца. – Я тебя очень люблю и жду, приезжай к нам скорее.

Дочь убегает, а я так и остаюсь стоять, глядя на такие любимые черты и проклиная ту войну, забравшую его. А ведь когда-то именно она нас и свела...

Глава 1

Под белым халатом не спрячешь погоны,

Эмблем медицинских не скроешь от глаз.

Врачи в медсанбатах в тылу обороны

Умело спасают от гибели нас.

Они надевают халат и перчатки,

И скальпели острые в руки берут.

Своё мастерство отдают без остатка,

А, значит, бойцы ни за что не умрут.

Сергей Белоключевский Песня о военных врачах

Мы встретились в военном госпитале. Точнее в его подобии в полевых условиях. Длинная палатка с деревянными койками, в поле, вот и весь госпиталь. К нам доставляли раненных солдат, и мы должны были ставить их на ноги, чтобы вновь отправить воевать. Только получалось это не всегда.

Скольких мы не спасали, Господи, знал бы кто. Нехватка лекарств, антисанитария, чего там только не было. Порой приходилось ползать по полям сражений, чтобы найти раненых, а потом выносить буквально на себе. Я так часто видела трупы своих коллег, получивших пулю спасая солдат. А все бесполезная война...

Что уж говорить, там не выдерживали многие, да и как тут выдержишь, когда паренек, получивший ранение в плечо, умирает от заражения крови, а лекарства кончились еще вчера и народные средства уже не помогают.

Но и это не самое страшное, страшнее другое, когда ты стоишь перед выжившим и пытаешься его убедить, что без руки, ноги или сразу без обеих, он сможет жить не хуже, чем жил до этого. Он же, делает вид, что верит, смотрит на тебя снисходительным взглядом, и вы оба понимаете, что ты лжешь.

Как я там оказалась? Кто же меня знает? Может, хотелось помогать и спасать? Вот и выполняла свое желание, при этом вырабатывая себе средства эмоциональной защиты.

Какие?

Самое простое, это не воспринимать их как людей, но как же сложно это дается.

Когда его привозят, счет идет на секунды. Надо убрать остатки одежды, остановить кровотечение, подлатать и, если возможно, сохранить ему не только жизнь, но и здоровье.

Вот и с Женей так было. Привезли в полночь, а я уже сорок часов на ногах. Он не первый за эти сутки. Лекарства на грани, а последнюю поставку перехватил враг. Короче, справляйтесь, господа хирурги, как хотите, вот и справлялись.

– Ангелина, у нас поступление, – медсестричка вбежала в загороженный тряпками закуток. Об уединении там и речи не было.

– Что стряслось? – подскакиваю, на ходу тру глаза, надежда поспать провалилась.

– Засада и мины в одном флаконе, – пожала плечами. Такое почти еженедельно. Привычно.

– А лекарств нам так и не доставили, да? – с циничной усмешкой спрашиваю я, уже направляясь в "операционную".

– Куда там. Поставку перехватили, а следующая только через три дня, – отвечает сестричка с грустью. Да, бедные парни, но об этом лучше не думать.

Качаю головой и зеваю. Как же спать хочется, но, судя по всему, получится нескоро. Ладно, к делу.

– Лен, у меня в палатке банка с настоем душицы, сбегаешь, а я работать.

Кивнула и побежала, а я осталась ждать раненых.

А дальше все, как всегда. Сразу несколько пострадавших. На лицо не смотреть, иначе отвлечешься. Прогноз ампутации конечности – постараться отменить и главное молить бога, чтобы хоть эти двое из четырех в живых остались.

Остались трое. В том числе и молодой капитан, да не просто остался, но еще и весь медперсонал в себя влюбил, я же устояла, или думала так. А он не думал, он решал, ведь еще в первый день осмотра, едва проснувшись, заявил:

– Вы станете моей женой!

Удивленно посмотрела на красивого молодого парня. Шатен, волевое лицо и смеющиеся глаза. Обычно ребята первым делом спрашивают, целы ли и что с друзьями, а этот...

– Это с чего вдруг? – улыбнулась устало, может, шутит. Надо поддержать.

– Потому что я влюбился в ангела, она оказалась живой, да и жизнь такая штука, сегодня жив, а завтра... Короче, у меня есть несколько недель, чтобы завоевать своего ангела и жениться на ней.

Уставилась на него как на чокнутого. Он случаем головой не ударился? Да нет, сотрясение мозга я не находила.

Посветила глаза. Нет, вроде реакция зрачков нормальная. Лекарств ему тоже не кололи, мало, да и экономим, а душица такой реакции не вызывает.

– Сам-то понял, что сказал? – наконец поинтересовалась я, надо же как-то отреагировать.

– Ага, – наглая улыбка и смеющиеся глаза.

– Вот что, поспи-ка, ты, братец, а завтра поговорим, если желание будет, – отмахнулась, еще не подозревая, что уже через полтора месяца буду целоваться с ним по углам и проклинать себя за уступчивость и невозможность остановиться.

– Легко вам сказать "поспи". – Бурчит он. – Болит же все.

Закусила губу и нехотя отослала сестричку за последним запасом обезболивающего. Не хочу, чтобы помер от боли. Не для того с ним три часа возилась.

Не умер, более того, быстро пошел на поправку, продолжая яростно ухаживать за мной. Самое запоминающееся почему-то стали мандарины в мае. И как он узнал, что я их обожаю, непонятно, да и где взял, тоже неизвестно, но это был первый и единственный подарок, который я приняла, пока он числился как больной. Остальное же отдавала на общий стол или же ставила в подобие вазы посреди госпиталя.

Его внимание раздражало, а сестрички только и делали, что косточки обмывали.

– Линка, а твоего завтра выписывают, – кричит Зойка, когда я направлялась в свою каморку ночью.

– И слава богу! Достал уже! – отвечаю спокойно, чтобы не вызвать еще больше пересудов.

– Ну и дура. Такого мужика теряешь! – качает головой.

– Так бери себе, – не сдерживаю острый язычок.

– И взяла бы, да он тебя выбрал, – скуксилась сестричка.

Качаю головой и иду дальше. Ура, спать. А утром, войдя, чтобы убедиться, что он, наконец, уезжает, замираю при виде красавца в форме. Все это время я видела его в бинтах и в какой-то невзрачной одежде, а тут... Блин, какой мужчина, и как в такого не влюбиться, хотя стоп, о чем это я...

С чего это растаяла? Он же пациент, в конце-то концов! Ну, еще и надоедливый парень, решивший, что станет моим мужем. Именно с такими мыслями я сказала:

– Вижу, к выписке вы готовы.

– Опять на вы!

– Опять и снова. – Не сдержав улыбки протянула подписанные документы. – Свободны.

– И это все? – как-то расстроился парень.

– А чего вы ждали? Осталось только сказать "прощайте" и пожелать больше на моем столе не оказываться.

Покачал головой встал и сказал:

– Прощайте, капитан.

Вежливо улыбнулась в ответ и пошла к выходу, но он поймал меня за руку и, притянув к себе, добавил:

– Тяжело с тобой, капитан Морозова, ой тяжело.

И поцеловал, да так, что все мысли вылетели, а потом ушел, оставив в полном смятении чувств.

Его не было в моей жизни месяц. Я даже сумела убедить себя, что забыла красавца Евгения, потревожившего мое женское сердце, но ошиблась, а поняла это, едва столкнувшись с ним на входе в госпиталь.

Стоял в форме, улыбаясь, при этом во всю сверкая своими ямочками, а главное, держал мешок с мандаринами.

– Привет, а я к тебе.

– У меня смена, – отчаянная попытка остановить себя и свое сердечко, бьющееся с огромной скоростью.

– Ага, – улыбнулся еще шире, а я поняла, что разоблачена. – Ты лгать не умеешь.

– А ты чересчур настойчив, – бурчу в ответ, краснея как рак.

– Разве? – приподнял бровь.

– Угу, – прохожу мимо, направляясь, куда шла.

– Ну, тогда ты не удивишься моему предложению: поужинай со мной, – догоняет и приноровляется к моему шагу.

– Сейчас обед, – напоминаю я.

– Ладно, пообедай, – пожал плечами.

– А что на обед? – а что, я голодная и вообще, коли пришел и предлагаешь, соизволь и еду притащить.

– Мандарины, тушенка и картошка в мундире, – сверкнул довольным взглядом. Черт, и это предусмотрел! Предвидел, что ли?

Ладно, если против второго и третьего я еще могу устоять, то против первого...

–Тогда пошли, победитель, – усмехаюсь в ответ.

А почему бы и нет, сама же хочу побыть в его обществе.

И пошла, прекрасно зная, что обед приемом пищи не ограничится.

Глава 2

Душа моя, мой свет, мой воздух,

Я лишь твоя, и думать поздно.

Возьми меня всю без остатка -

В твоих руках безумно сладко.

Мой милый, ласковый котенок,

Ты – ангел мой. Я – твой чертенок.

Как ты – никто не приласкает,

Как ты – никто не согревает.

Мой ветер счастья и надежды,

Мой преданный и самый нежный.

Своим желаньем обжигаешь,

Ты знаешь обо мне, все знаешь...

Мой ненасытный, мой желанный,

Безумный, самый долгожданный.

И пусть банальны эти строчки.

Я счастлива с тобой и точка!

Я счастлива с тобой

Между нами начался роман. Я ждала его и боялась снова увидеть на своем столе. Никогда не думала, что можно смотреть на лица парней и вздыхать с облегчением, понимая, что это не он, не мой Женя и что он жив.

О том, что, возможно, он остался на поле боя мертвый, я даже думать не желала, при этом каждый раз, когда он появлялся, бросалась ему на шею, забывая о приличиях и прочей мишуре.

Война не место для дум о чести и прочем. Тут действует только один страшный закон: или ты или тебя. Сколько моих подруг умерло просто из-за того, что оказались не в том месте и попытались помочь раненому. Тут не действует никаких законов и никаких правил. Если не свой – значит стреляй. Как это описать. Как сказать, чтобы было ясно. Это не передать, это можно только пройти и прочувствовать, и счастью тут просто нет места, но если оно появилось, значит цени и береги каждую секунду, ведь оно может исчезнуть так же быстро и сиюсекундно, как и появилось.

Вот мы и берегли. Три месяца, ровно столько длился наш полевой роман, а потом... Потом он уехал, а я... Я вернулась домой в городок где и не слыхивали о войне.

– Нам надо поговорить, – целуя мое плечо, произнес он и сжал так, что я дышать не смогла. Мы только что вынырнули из океана удовольствия, в который сами же и ныряли. Только мне все так же мало, да и недолго мне тут оставаться, чтобы терять время, но в одном он прав, поговорить нам надо.

– Я хотела сказать тоже самое, – без улыбки отвечаю я, прижимаясь к нему и вдыхая ставший таким любимым запах.

– Кто начнет? – в глазах тревога и грусть. Что же случилось? Неужели... страсть прошла?

– Кто первый сказал 'нам надо поговорить', – пытаюсь пошутить, да только настроение не то.

Открыл рот, явно пытаясь подобрать слова, закрыл. Чертыхнулся, а потом выпалил:

– Меня переводят.

Грустно улыбнулась. А я-то мучилась, как сказать, что через неделю меня тут уже не будет. Но почему же на сердце так тяжело?

– Что ж, возможно, это и к лучшему, – отстраняюсь я и пытаюсь встать, но он удерживает.

– Почему это? – удивленный взгляд, а парень весь напрягся.

– Потому что, через неделю я уеду и уже не вернусь. – прячу свои очи, а у самой слезы выступают из глаз.

– Тебя переводят? – мне показалось, или его голос дрогнул. Интересно, а на что он надеялся, если его переводят, что я тоже перевод попрошу?

– Нет, я возвращаюсь домой, – не хочу ему говорить. Не хочу к чему-то принуждать.

– Ясно, – равнодушные слова, способные убить любую надежду. Интересно, если бы попросил, я бы осталась? Пошла бы за ним или нет?

Пауза повисла в палатке. Было лето, жара, но мне вдруг стало так холодно.

– И мы больше не увидимся? – наконец спросил мужчина, каким-то подозрительно хриплым голосом. Может ему тоже не все равно?

– Не знаю, – как можно спокойнее ответила я, хотя как же хотелось кричать и плакать.

– Увидимся. Через семь месяцев закончится контракт, и я вернусь домой. А там, меня встретит невеста и будущая жена.

– Так у тебя есть невеста? – чувствуя, как разрывается сердце, интересуюсь я. А чего ждала, думала такой мужчина и без женщины.

– Есть. Она мой ангелочек, сейчас лежит в моих объятиях и хмурит бровки, ревнуя к несуществующей женщине, – рассмеялся парень.

– Ты хочешь сказать... – начала, чувствуя, как зарождается надежда в лучшее.

– Через семь месяцев, а через неделю ты встретишься с моей мамой, благо живем в одном городе. Я уверен, ты ей понравишься.

Ошарашено смотрю на своего героя. Ой, не шутит. Действительно говорит про женитьбу и не шутит.

– Стой! – прерываю его мечты о будущем. – А ты ничего не забыл? Когда это я тебе согласие дала?

Внимательный взгляд, затем встает и берет свои штаны. И кто меня за язык тянул. Надо было соглашаться и даже не пытаться вякать, дура!

Любовник же тем временем возвращается, неся помятый цветок, затем встает на одно колено передо мной и глядя прямо в глаза спрашивает:

– Ангел, ты станешь моей женой?

Романтика, такая неуместная и такая нужная одновременно. Тот, что днем, возможно, кого-то убил, сейчас стоит на одном колене и глядя с мольбой ждет моего ответа.

– Да!

И снова поцелуи, ласка и его любовь, что еще нужно. Ну, может только никогда не расставаться.

Глава 3

Люблю и жду тебя. В часах

От ночи до утра

Всегда одно число минут,

Сегодня и вчера.

Люблю и жду тебя. Теней

Бег неостановим.

Дни всё короче и темней,

Им не успеть за ним.

Люблю и жду тебя. Багрян

В небесно-голубой

Безбрежности расцвёл туман.

Душа полна тобой.

Люблю и жду. Из нежных слов,

Ласк, Страсти и Мечты

Наичудеснейший из снов

Подарил мне ты

Анна – Люблю и жду тебя

Клавдия Михайловна – мама Евгения – приняла меня как дочь. Женя написал матери письмо и, прочитав его, она просто расцвела.

Жила я с ней. Муж ее, отец Жени, погиб на войне, она же, в прошлом военный врач, а ныне терапевт в местной клинике, так и не выйдя замуж, посвятила себя сыну. Мое же появление восприняла как манну небесную.

Как же порой хорошо было ночью после страшного сна о нем выйти на кухню, заварить чай и просто слушать ее рассказы о Женечке.

– А ведь я Петра, отца Женечки, тоже на фронте встретила, – сказала как-то она грустно – И точно так же как и ты подскакивала в ужасе после кошмаров когда он уехал со своей ротой.

Женщина помолчала, глядя на меня и с улыбкой добавила:

– Спасало одно, я носила Женечку и наяривала соленые огурцы.

Я подавилась тем же соленым огурцом и покраснела.

– Клавдия Михайловна, я ...

– Да молчи уже и ешь спокойно, все я понимаю, – отмахнулась с улыбкой будущая свекровь – дождемся отца, поженитесь и будет у моего внучка или внучки полноценная семья.

Вот как тут не улыбнуться. Я и улыбнулась.

Время шло, живот рос, письма приходили редко, а кошмары были просто беспощадны. Порой мне казалось, что если вдруг действительно придет та самая похоронка, я уже не удивлюсь, только свекровушка, будто чуя мое настроение, быстро вмешивалась, давая силы ждать и верить.

В тот холодный январский день я шла из больницы. Мне велено было лежать в палате, рожать со дня на день, а я... Я сбегала домой к свекрови, вот и тогда сбежала.

Помню, иду по улице, мороз щиплет щеки, малыш пинается и скользко так, что чувствуешь себя коровой на льду и тут...

– Ангелочек? – вздрогнула и подняла взгляд от дороги.

– Женя! – как я добежала до любимого и не упала я до сих пор не знаю, знаю только, что в один момент я стою в начале дома, а в следующий прижимаюсь и целую своего любимого.

– Никогда, слышишь, никогда больше не оставляй меня одну! – шепчу между поцелуями.

Он смеется:

–Глупенькая, да я чуть с ума не сошел, думая, что вернусь, а ты уже за другого замуж вышла.

– Размечтался! – смеясь сквозь слезы, которые тут же застывали льдинками на лице, отвечаю я – Обещал жениться и не пытайся увильнуть!

– И не подумаю! А теперь пошли домой, а то замерзнешь и малыша застудишь.

Покраснела. Мы так ему и не написали про ребенка, решили пусть сюрпризом будет.

– Прости...

Покачал головой и увлек меня в сторону подъезда, а уже в лифте погладив живот сквозь шубу, сказал:

– Привет, малыш, мы же будем друзьями, правда, так вот давай мы с тобой вместе попробуем сказать маме, что ей я прощу все что угодно, а тем более чудо твоего существования.

Что тут сказать, я была счастлива, а уходя на следующее утро в больницу уже знала, что сегодня нас станет трое.

Глава 4

Одна секунда счастья

Её уже не позабыть.

Замедлить время не во власти,

Но так хочу её продлить!

Одна секунда душ влеченье

И дрожью мучится ладонь,

Нам дарит страсть благословенье,

По венам жжёт любви огонь

Одна секунда долька рая

Всю жизнь готова подарить ему. И никогда не отпуская,

Часы хочу остановить!

Маргарита – Одна секунда счастья

Женя родилась в полдень. Три кило семьсот грамм, рост шестьдесят сантиметров. Как сказала акушерка:

– Ну, судя по тому, как она орет, эта девочка по здоровью всех нас перескачет.

Я же в тот миг могла только улыбаться, держа младенца на руках и мечтать, как покажу ее отцу.

Счастье, именно этим словом можно описать следующие два с половиной года. Мы наслаждались жизнью, любили друг друга, снимали квартиру и даже машину в кредит купили. Дочка наша радовала нас умом и сообразительностью. В свои два года задавала столько вопросов, сколько и пятилетний не задает, а мы, мы с Женей переглядывались, отвечали и с ужасом ждали того, что будет, когда девочка пойдет в садик, ведь там же большой мир, а значит и вопросов будет куда больше.

Только счастье на то оно и счастье, чтобы заканчиваться. В тот день мы ездили к друзьям на дачу, день рождение подруги быть обязательно. Дочка осталась с Клавдией Михайловной, а мы, досидев до десяти, собрались домой. И ведь я настояла. Впервые оставила дочку одну так надолго и беспокоилась. Знала бы, сидела бы молча, ведь он не хотел ехать, а я заставила.

Темное шоссе. Фонарей нет, а машинных хватает метров на пять максимум. Мы едим молча, Женька устало потирает виски, он работает за троих, и сегодня хотел отдохнуть, а тут я...

– Прости, – прикасаюсь к его плечу.

Обернулся, улыбнулся мне, и это последнее, что я увидела ослепленная светом фар, ведь в следующий миг в нас врезался КамАЗ.

Водитель просто уснул и выехал навстречку, а тут оказались мы. Жене повезло, просто сломал ногу, чудо прямо, а мне... Я попала в реанимацию и врачи говорили, что не выживу.

Выжила, очнулась через неделю и не сразу узнала своего мужа. Похудел, поседел и оброс щетиной.

– Женя? – сил нет, но все же зову любимого не зная, что сказать.

– Ты очнулась, слава богу! – целует мою руку.

А я... я смотрю на него, понимаю, что это я виновата, и все, что могу сказать это:

– Прости меня.

– Это ты меня прости, мне надо было быть внимательным, а я...

– Я люблю тебя.

– А я тебя.

Лечение заняло около месяца и возвращение домой было для меня счастьем. Муж все это время был рядом, да только взгляд был каким-то виноватым и он то и дело, будто порывался что-то сказать, но в последний момент сдерживался и говорил о другом. Но я была слишком рада, что мы живы и целы, чтобы обращать на это внимание. Но игнорировать судьбу бесполезно.

Я уже второй месяц как была дома и в этот день мы собирались ехать на природу. Помню, что вспомнила, что мне нужно взять карманный нож, а он в столе у мужа, куда дочке лазить запрещалось. Открыла ящик и забыла о ноже. Плотный конверт с гербом РФ приковал мой взгляд, а адрес, приславшего письмо, заставил сердце замереть.

Достала конверт и, вытащив из него листок бумаги, прочитала его содержимое.

– Мам, ты где там, мы уже одеты! – муж вошел в комнату и замер, увидев письмо в моих руках, я же поняла, что же все это время было не так.

Еще не веря себе, я смотрела на мужа. Как же так, ведь он обещал! Какие-то три месяца назад мы обсуждали этот вопрос. Друзья его звали, а я, чувствуя, что он не вернется, сделала все, чтобы его уговорить остаться дома и уговорила, или я так думала.

– И когда ты собирался мне сказать? – спрашиваю, а у самой дрожит голос. Завтра, он уезжает... завтра. А я... я уже ничего не могу изменить, или могу.

– Ангел, прости, я просто...

– Ты просто бросаешь нас с дочерью ради этой проклятой войны! – прервала его я, а на душе царит отчаянье, гнев и жуткий страх.

– Ты не понимаешь...!

– Клавдия Михайловна знает? – снова прерываю его я, в надежде, что свекровь поможет мне удержать мужа дома.

– Да, – ответил муж и тут же добавил, будто желая разбить, только начавшую зарождаться надежду – и она приняла мое решение.

– А я не принимаю! – срываюсь на крик – Ты никуда не поедешь!

– Ангел, прекрати. Я хотел сказать и объяснить тебе вечером...

– У тебя завтра поезд, а ты хотел сказать только вечером? – теперь уже шепчу, понимая, что все бесполезно – А если тебя убьют, что будет с нами? Что будет со мной?

– Милая... – пытается подойти, но я отступаю, не позволяя к себе приблизиться.

– Мы же договорились, ты обещал!

– Мама? – дочка стоит одетая в дверях.

– Уйди в детскую! – рявкнула на нее и тут же устыдилась, она то в чем виновата?

Она плачет, я тоже. Отчаянье и страх, вот все, что осталось в этот миг в моей душе. Я же уже в ту минуту знала, что он не вернется, чувствовала...

– Малыш, подожди нас в детской, ладно, – муж прижимает дочь к себе – Нам с мамой надо поговорить.

Потом подхватывает малышку и выходит из комнаты, я же остаюсь его ждать и сама не замечаю, как начинаю метаться по комнате.

Это продолжается пока я не оказываюсь возле окна и случайно не замечаю отца с мальчиком лет двух. Господи, а ведь я хотела ему сказать... сегодня...

Подходит ко мне и, обняв меня, прижимает к своей груди:

– Все хорошо, успокойся.

Оборачиваюсь и, уткнувшись носом в его грудь, умоляю:

– Не уезжай!

– Прости, ангелочек, я должен, – прижимает меня к себе крепче.

– Но почему? Почему ты нас бросаешь! – голос срывается от обиды и горя. – Кому ты должен?

– Богу и я вас не бросаю!

Непонимающе смотрю на него сквозь слезы.

– Любимая, пойми, я должен отработать твою жизнь!

– Что? – от удивления я забыла о слезах.

Он долго молчал, а когда заговорил, я не узнала его голоса.

– Ты была очень плоха. На вторую ночь в больнице мне сказали, что ты не выживешь. Что умрешь. И я впервые начал молиться. Я обещал, что если ты выживешь, я вернусь еще на один год службы. Ты должна понять, я обязан поехать!

Мне было плохо, больно и я сама не могу объяснить свои дальнейшие слова:

– Понимаю..., – киваю, отстраняясь от него – понимаю, что тебе стало скучно, и ты решил вернуться на службу, променяв нас на войну!

– Ты не права! – качает головой и тянется ко мне, но я отскакиваю в сторону со словами:

– Тогда не уезжай!

– Я не могу! – крик души, таким я его еще не видела.

И все. Три слова способные разбить сердце вдребезги и разрушить мечты.

– Уходи, – указываю на дверь, понимая, что только так могу себя защитить.

– Ангелина... – пытается вразумить, в глазах боль, но я сейчас просто не способна воспринимать чужие эмоции, со своими бы справиться.

– Я сказала, уходи! Уезжай на свою войну, если тебе так хочется, но в этот дом больше не возвращайся.

– Милая...

– Убирайся, я сказала! – кричу на всю квартиру, забыв о дочери, соседях и всем мире. Мне плохо, и мой мир рушится на глазах.

И он ушел, я же сползла по стене, сотрясаясь в рыданиях, и плакала очень долго. Меня не остановило даже появление дочки. Я просто прижала ее к себе, продолжая рыдать, а она... Она вытирала мои слезы и шептала, что все будет хорошо.

Весь следующий день я провела как во сне. Все ждала, что вот позвонят в дверь, открою, а там он, улыбается и говорит, что остается дома, что мы ему дороже и что все будет хорошо.

Пять... шесть... семь вечера. Я уже еле сдерживаю слезы, помня, что поезд в девять, значит не придет, значит уедет и его уже ничто не остановит.

– Мама? – дочка с испугом смотрит на меня, а я смотрю на часы и понимаю, что уже пять минут стою в одной позе с ножом в руках.

– Все хорошо, – кладу нож на стол и прижимаю ее к себе.

Плохо, как же мне плохо и как же жалею о своих словах. Зачем выгнала, ведь я жить без него не могу.

Звонок в дверь. Неужели...?

Бегу открывать, дочка следом, но это не он...

Клавдия Михайловна...

Усталая, с заплаканными глазами, полными отчаянья и боли:

– Он не вернется, ему некуда возвращаться... Сдался.

Хочется кричать, из глаз все же начинают течь слезы:

– Не реви, лучше иди к нему, ты нужна ему не меньше чем он тебе, – оборачиваюсь к дочери.

– Я побуду с ней. Иди же!

И я пошла, нет побежала. В том, чем была, старом застиранном платье, с опухшими глазами я бежала на вокзал, моля бога только об одном, чтобы успеть, чтобы он еще был там.

Вокзал... Куча народа, сумки, крик, гам, толкотня и все куда-то бегут.

Подбегаю к нужному перрону, времени без пяти девять, уже поезд должен стоять, но его нет. Неужели мои часы отстают?

– Девушка, вы ищете тридцать третий поезд? – старичок, еле движется, но все же улыбается и глаза такие умные и все понимающие.

– Да! – смотрю на него с мольбой. Скажи же, что поезд отменили, умоляю!

– Его перенесли на третий перрон, – будто чувствуя, о чем я мысленно молю, виновато произнес старичок.

– Это где? – в ужасе оглядываюсь, понимая, что не знаю куда бежать, а времени совсем мало.

– Там, – кивнул на соседний перрон.

– Спасибо! – бегу прочь.

Лестница, длинный переход, снова лестница, люди мешают, воздуха нахватает, а в голове только одна мысль. Не успею!

Где-то совсем рядом объявляют об окончании посадки на нужный мне поезд.

Боже помоги!

И вдруг знакомая фигура.

– Женя! – крик души.

Услышал, обернулся и бросился навстречу. Прижалась к нему. Целую лицо и руки, шепча:

– Прости меня. Я такая дура... Люблю тебя... буду ждать... ты только вернись, заклинаю вернись! Ради нас.

– Вернусь, клянусь тебе, вернусь, я тебя тоже люблю.

Поезд умчался непростительно быстро, а я... я так и стояла на опустевшем перроне, глядя на рельсы. Стояла и молилась, чтобы действительно приехал, пусть хромой, пусть без руки, главное живой и мой.

Только не судьба

Глава 5

Боже...

То появляется,

То растворяется

Облик твой святой,

Сжалься надо мной,

В дом верни солдата.

А за окном – весна,

А за холмом – война!

Ты умолял: дождись,

Ты обещал – вернись.

В грохоте выстрелов,

В горе неистовом -

Отзовись скорей,

Просто уцелей,

Приходи обратно!

Вернись!

Под огнём прорвись!

Из свинца воскресни!

Вернись!..

Отзовись скорей!

Мы должны быть вместе!..

За возвращение

Шаг для прощания.

Юрков Д. Вернись.

И снова ждала, опять молилась, плакала и просыпалась от кошмаров. Только теперь у меня был маленький ребенок, работа и... Тяжелая беременность. Врачи говорили, что мне нельзя нервничать, что мое давление может убить и меня и ребенка, грозились положить на сохранение, я отказывалась твердя:

– А дочку я на кого оставлю? Клавдия Михайловна уже не молода и я о них обеих забочусь!

Клавдия Михайловна же, следя за мной, чтобы я вовремя пила лекарства и хорошо питалась, стараясь тоже подрабатывать, чтобы я не так много работала, все время повторяла:

– Ничего, вот Женька вернется и все наладится. И сынишка здоровым будет и ты улыбаться, а не плакать!

Но жизнь, она жестока и редко балует нас счастьем. Похоронку принесли через сто двадцать семь дней. Четыре месяца и еще семь дней страха и ожидания, а потом раз и... Простите, его больше нет, даже тела показать не можем. Они попали в засаду. Выжившие еле ноги унесли. Тела погибших... Нам очень жаль, враг сбросил их в яму и сжег. Нам нечего вам показать. И ехать туда небезопасно.

Все это я узнала позже, выйдя из больницы, а тогда, увидев капитана с хмурым лицом и услышав, что Женя больше не вернется, я ощутила такую острую боль в сердце и животе, что просто потеряла сознание.

Очнулась уже без живота. На вопрос, что с моим малышом увидела, как врачи отводят глаза и все поняла. Я плакала по сыну, думая, что его отец так и не возьмет его на руки, не поведет на рыбалку и в зоопарк. Что со мной было в те несколько часов, какой маразм нашел, я до сих пор понять не могу. Я просто забыла о сообщении и лишь когда пришла Клавдия Михайловна с дочерью вдруг осознала. Он не вернется. Его просто больше нет.

Что было дальше, иначе, как истерикой не назовешь. Сестрички крестились и с ужасом смотрели на меня, а я, накачанная успокоительным, рыдала в голос, умоляя вернуть мне мужа.

Боль рвала меня изнутри и мне не хотелось жить, но опять же Клавдия Михайловна не дала мне окончательно расклеиться, дала оплеуху и рявкнула:

– Приди в себя! У тебя дочь осталась и ты ей нужна! Посмотри на нее, ты ее напугала до смерти! Думаешь, мой сын понял бы такое твое поведение, ты жена офицера, в конце-то концов!

Нахожу дочку глазами и понимаю, что не просто напугала ребенка, а вызвала такую же истерику как у меня, только она пока не понимает, почему плачет. Плачет мама, а значит и она.

Не хочу, чтобы она плакала, не хочу, чтобы ей было плохо, он бы не понял, не одобрил.

Откуда взялись силы, не знаю, наверное, все же существует эта пресловутая материнская сила. Просто, в один момент я рыдала, а в следующий уже вытирала слезы и звала к себе дочку.

Из больницы я уходила с потухшим взглядом, диагнозом, что больше детей у меня не будет и мыслью, что жить надо, хотя бы ради Жени.

Но и эта было не последнее горе в этот страшный год. Будто почувствовав, что девочка больше вне опасности, дождавшись, чтобы меня выписали, и, убедившись, что у меня нет в голове плохих мыслей о моей намеренной смерти, Клавдия Михайловна скончалась.

Сердце не выдержало потерю того, ради кого она жила. Она сама рассказывала, что после смерти отца Жени думала, что умрет и если бы не сын, так бы и было.

Перед глазами до сих пор стоит картинка последнего вечера, когда я видела ее живой. Мы сидели в кухне. Я готовила ужин, она задумчиво смотрела на меня, будто хотела что-то сказать, а потом возьми и скажи: