Текст книги "The Broken One (СИ)"

Автор книги: Belacqua

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Джеймс, – Иззи сдерживала саму себя, распадающуюся на куски, собралась с мыслями – даже слабо улыбнулась, чтобы все не выглядело столь угнетающе. – Вы не обязательно отвечать прямо сейчас, если вы не готовы.

Барнс заметно расслабился. Посмотрел на нее уже не столь сокрушенно и кивнул. Желание открыться было еще и небезопасным. Но с каждой новой встречей он все смелее отвечал ей, решительнее смотрел в глаза. Смотрел на нее порой слишком сосредоточенным взглядом, и Иззи спешила отвести глаза к блокноту, вернуть и себя, и бешено бьющееся сердце в груди на место, чтобы не чувствовать на себе мурашки.

Как ему только удавалось вызывать столь неоднозначную реакцию?

У них еще оставалось время, но Доусон чувствовала, что на сегодня хватит. Только она собралась подняться с места, как открылась входная дверь и в помещение вошел уже знакомый ей сержант. Парень протянул папку, и девушка, бросив на вошедшего чуть прищуренный взгляд – прежде никто не нарушал сеансы и не врывался в кабинет, —незамедлительно взяла ее и раскрыла.

Иззи пробежала глазами первые два вложенных листа, встревоженно вскинулась на Барнса. Тот оказывается вопрошающе смотрел на нее.

Рот ее раскрылся в удивленном вздохе и… возмущении? – Доусон захлопнула папку и, вскочив со стула, бросилась за дверь. Она уходила, провожаемая внимательным взглядом Барнса.

Изабелла вошла в кабинет без стука. Перед Россом, к ней спиной, стоял человек, но это не смутило девушку и она выпалила, прервав их беседу:

– Сэр, почему этот документ попал ко мне только сейчас?

Мужчины прервались и обернулись на девушку, которая вся была сплошь негодование вперемешку с возмущением, но разглядев и узнав того, кто стоял с госсекретарем, Иззи обомлела и все недовольство с ее лица улетучилось.

– Капитан Роджерс, мисс, – Стивен Роджерс – Капитан, черт его подери, Америка, – протягивал ей руку.

========== Chapter 2 ==========

Первый шок не закончился на дате рождения Баки Барнса – ее нового и единственного пациента, – на дате, указанной в новой предоставленной статье, где годом рождения значился тысяча девятьсот семнадцатый.

Сказать, что Иззи потеряла дар речи от истории, рассказанной Роджерсом, – ничего не сказать. За все время повествования она прерывалась только глотнуть воды, глядя в пустое пространство глазами размером с монету.

Роджерс молчал некоторое время, пока Иззи переваривала услышанное.

Все еще едва понимая обстановку вокруг Иззи пыталась внятно ответить Роджерсу, но слова застревали в горле, верный вопрос все не находился. Лицо ее меняло окрас с белого на сероватый, будто ее мутило, затем на довольно обычный цвет, а то и вовсе красный, будто температура в комнате поднялась на несколько градусов.

– Так вы… – Иззи прочистила горло, – вы говорите – ему сто лет?

– Да, мисс, – просто ответил Роджерс. – Мы… почти ровесники.

Иззи нервно закивала и потянулась рукой к стакану – в тайне желая, чтобы там оказалось что-то крепкое.

– Я могу вам доверять, мисс Доусон? – вновь нарушил молчание Стивен.

Доусон вернула себе самообладание, лицо ее перестало бледнеть.

– Все конфиденциально, сэр.

– Даже от Росса? – почти прошептал он и склонился чуть ближе.

– В особенности от Росса, – смело взглянула на него Иззи, давая понять, что из разговора иного рода, в отличие от сеансов с Барнсом, о нем она не обязана ничего сообщать госсекретарю.

Роджерс кивнул и отвел взгляд куду-то в сторону, прикидывая, что можно сказать вслух, а чего не стоит, перекатывая слова на языке.

– Капитан Роджерс, – нашлась наконец Иззи, – если вы правда были другом мистера Барнса, почему вы не хотите встретиться с ним?

– Когда мы встретились впервые за семьдесят лет – он пытался убить меня. Я был его миссией.

Иззи шумно выдохнула и склонила голову.

– Я боюсь, – Стив сглотнул подступивший к горлу ком, – это не пойдет ему на пользу. Пока что.

– Понимаю, – кивнула Доусон.

– Не пойдет на пользу вашей с ним работе, мисс Доусон.

Ему не нужно было произносить вслух – Иззи все видела по его лицу и глазам. Барнс может сорваться, если увидит Стива и тогда… Росс полностью завладеет им, Иззи отстранят, и вместо того, чтобы попытаться помочь, они будут пытать Баки. До его последнего вздоха.

Вслух она тоже ничего не высказала, гадая, понял ли ее молчание Стивен, надеявшийся в свою очередь, что девушка верно расшифровала его слова.

Иззи собралась было уходить, встала, но Роджерс поднялся следом и взял ее за запястье. Рот ее приоткрылся от возмущения, но заметив, как на неё смотрел Роджерс, вырывать руку она не стала. Он лишь хотел сказать ей что-то, что-то важное.

– Мисс Доусон, – Стив сомневался на ее счет – она пешка Росса или в самом деле пытается помочь? – но он должен был. Голос его был пропитан сожалением и… болью? – Он не чудовище.

Иззи смотрела на свою руку, затем изучающе на лицо Стивена, поджала губы, затем устало выдохнула.

Ей стоило немалого труда признаться, как ему – незнакомцу с экрана телевизора, но единственному другу Баки Барнса, друга, которого волновала безопасность последнего связующего с прошлой жизнью человека, – так и самой себе. Мысль, что крутилась в ее голове уже несколько недель. Чему противился ее здравый рассудок вперемешку с опытом работы в лечебницах, мысль, которая подкашивала здравомыслие, но казавшаяся такой верной. И слова сорвались с ее губ легче, чем она предполагала это будет того стоить:

– Я знаю, – мягко ответила она.

***

– С ним не все так просто. Я в этом уверена, – говорила Иззи в один из дней консультаций профессору Мелвиллу.

Девушка неспокойно сидела в кресле, нервно перебирая страницы папки досье или бегло зачитывая записи в блокноте, меняла положение рук, то и дело облокачиваясь о спинку, либо же садилась ровно по струнке, выпрямляя позвоночник.

– Даже учитывая, что он почти всегда молчит и из него сложно вытащить хоть слово? – профессор был занят рассортировкой конспектов. На нем был привычный пиджак с заплатами на локтях. Волосы серебрились в отсветах уличных фонарей, проникавших в кабинет, за которым уже сгущались сумерки.

Иззи смутилась.

– Изабель, – тон профессора заставил девушку, задумчиво глядевшую на носы своих же тяжёлых ботинок, обратить на него внимание. – Его словарный запас от силы составляет десять слов.

– Сэр, вы понимаете, о чем я, – надавила девушка. В конце концов, по части теории и даже ее собственной практики Мелвилл знал больше – он сопровождал Доусон на каждом шагу по этой стезе. Не участвовал он лишь в ее военной подготовке. – Люди зачастую способны почувствовать, если с человеком что-то не так или если он опасен. Не стану отрицать – психопат может заговорить до состояния, что ты не будешь в состоянии понимать происходящего и за сумбурным монологом можно упустить важные детали… сигналы, – Иззи говорила так быстро и часто прерывалась, чтобы успокоить взявшуюся из ниоткуда отдышку. Ладони ее вспотели, щеки горели. – Но в том-то и дело, профессор, – он молчит.

– Что ты намерена делать дальше? – профессор наконец оставил в покое свои бумаги и поднял на неё глаза поверх очков, повисших ниже переносицы, чуть ли не на кончике крупного носа.

– Он солдат, бывший сержант, – размышляла Доусон. Барнс участвовал во второй мировой, но и после войны, судя по его чертовски коротким ответам, касательно руки и жизни до момента поимки, подмечая любые мимолетные эмоции, часто озлобленное лицо, Доусон сделала важный вывод, что жизнь, полная садизма, для него не закончилась. – У меня почти нет опыта работы с ПТСР или синдромом Войны в заливе или что там ещё есть, – она махнула рукой и умолкла, глядя куда-то в сторону. – Помните Смита? Парень чуть не перерезал горло половине своей казармы. Ему приснилось, что он в плену. Однако, этого мало… опираться на чужой опыт – последняя возможность. Но, может, я смогу найти того, кто… знаком с подобным. Если подобные ему есть, – последнюю фразу Иззи еле слышно задумчиво прошептала скорее себе, чем профессору.

– Если есть возможность…

– Еще как, профессор, – Иззи подскочила с кресла – ее осенило – и теперь переминалась с ноги на ногу, явно не в силах стоять на одном месте. – При условии, что я найду того, кто мне в этом поможет.

– Помните о приказе Росса, мисс Доусон, – напомнил профессор Мелвилл, вновь вернувшись к бумагам.

– Да-да, – отмахнулась девушка, это не ускользнуло от мужчины и он только тяжело выдохнул, не смея сбивать воодушевлённый работой пыл Доусон. – И я знаю, кто будет полезен.

Поджатые губы Мелвилла и притворно настойчивый взгляд заставили ее прервать поток собственных мыслей, жужжащих в черепной коробке.

– Сэр, я буду осторожна. Обещаю, – она даже положила руку на грудь, будто бы поклялась – никто ничего не узнает и совести, ее и профессора, будут чисты.

Мелвилл не был вспыльчив и не попытался остановить Доусон от импульсивного шага, привычно подсказанного ей подсознанием, несмотря на то, что ему было чего опасаться – если кто-то посторонний прознает о ее намерениях и планах, в которые она наверняка не станет посвящать Росса, – его лишат работы. Но он знал, что Доусон осторожна, даже слишком осторожна, и все ее источники – проверенные люди, которые не выболтают и не надумают лишнего, что было большой редкостью. Мелвилл лишь догадывался о роде занятий ее знакомых, зная о начинаниях девушки как солдата армии США.

***

Поскольку он тоже молчал, но смотрел прямо на нее и очень выразительным взглядом, Иззи поежилась на стуле, с трудом сглотнула, поправила чуть съехавший с колен блокнот. Его порой пристальное наблюдение должно было уже стать привычным, ведь она часто ловила на себе его взгляды за последние недели, но списывала их на отсутствие вообще кого-либо другого в его камере, кроме рядовых, приходящих кормить заключенного.

Изабель была его медиатором. Она говорила его словами, когда Барнсу в очередной раз скручивало горло и он едва мог согласно кивнуть или отрицательно мотнуть головой. Чем больше вопросов она задавала, тем дальше они продвигались. Барнс использовал такие же простые конструкции, как и она.

Однажды Иззи спросила профессора, почему такие банальные сочетания слов часто вскрывают то, что другие пытались всеми силами скрыть, порой даже от самих себя, не подозревая о существовании много внутри, на что профессор довольно просто ответил: «Разве эффективность определяется сложностью?».

– Расскажите о вашем детстве в Бруклине, Джеймс, – Иззи поставила вопрос напротив слова «Детские годы» в наполовину исписанном блокноте и подняла глаза на Барнса.

– Я почти ничего не помню, – привычно ответил Барнс тихим голосом, разглядывая серый бетонный пол.

Иззи подчеркнула вопросительный знак жирной линией.

– А Стивена Роджерса?

– Стива, – поправляет он.

– Да, Стива. Его вы вспомнили. Что вы еще помните, Джеймс?

– Помню холод…

Брови Изабеллы успевают сойтись на переносице, а рот приоткрыться, желая воскликнуть что-то в духе – «Опять двадцать мять!» – и театрально всплеснуть руками, но она сохраняет привычное спокойствие и малую долю отстраненности – иначе слишком сильно вклинится в жизнь Барнса эмоционально, чего нельзя было допускать. Но с каждым днем ей становилось все сложнее давить педаль тормоза своих чувств.

Барнс продолжил иначе и следующее, что он сказал оказалось самым длинным ответом из всех предыдущих.

– Была холодная зима… в Нью-Йорке, – Доусон гадала, связано ли то, как в его памяти сохранившиеся воспоминания, те, что вновь пробились из под черствой мертвой корки, с тем, что большую часть последних семидесяти лет он провёл в холоде и старые оставшиеся у него картинки сохранились или выплывали на поверхность лишь потому, что были связаны лишь с ощущением пробирающего до самых костей мороза?

– Помню соленый запах моря, – продолжал Барнс, – мы бежали по палубе, кричали чайки… над…

– Головами?

– Да, чайки летели над головами, – Джеймс улыбнулся чему-то, что видел лишь он один. Иззи замерла, даже перестала дышать – толи боясь спугнуть внезапно накативший эпизод из прошлого и выступившее лицо настоящего Барнса из-под маски солдата, толи от того, что впервые видела его улыбку. – Мы поднимались на нос и подставляли лица ветру. И тогда… от которого… тогда…

– Захватывало дух? – добавила Иззи.

Барнс вновь вперил в нее взгляд и кивнул, расслабленно выдыхая. Джеймс не выглядел умственно отсталым – ему было сложно вспоминать, словно механизмы в его голове заржавели за долгие годы и необходимо было приложить усилия, чтобы все шестеренки вернулись в строй и завертелись с прежней скоростью. Хотя Иззи и пугала вероятность того, что многие механизмы расстроены окончательно и попросту выброшены за борт.

Иззи не заметила, как вновь погрузилась в молчание и уставилась в блокнот, поправила пряди волос – старая, ставшая совсем бессознательной привычка давала о себе знать в каждом случае, когда ей случалось пропасть из настоящего момента в своих воспоминаниях. И все бы ничего, если бы Доусон не почувствовала на себе его взгляд. И затем случилось совсем невероятное.

– А выше детство было каким? – спросил Барнс.

Пациенты часто задавали свои вопросы, им хотелось говорить, разболтать другого для своих целей, часто завладеть доверием, показать заинтересованность. Это не удивляло. Все происходило как в учебниках. Но с Барнсом все было иначе. Он хотел вспомнить, и, может, слова Иззи помогут ему натолкнуться на правильные берега и найти в них отголоски чего-то своего.

На лице его читался искренний интерес и то, как он весь обратился в ожидание и предчувствие, подсказало Иззи новое верное направление.

Он хочет вспомнить.

Вспомнить свое прошлое.

Но Доусон такой вопрос показался ужаснее цунами.

Многим хочется наполнить необычными деталями историю своего рождения или детства, сделать некоторые моменты небывалым событием. Например, одна подруга Иззи из школы говорила, что в ночь, когда та родилась случилась ужаснейшая гроза, какой больше ста лет не было в краях, где жила ее семья. Другая же девочка рассказывала, что свои большие глаза получила от бабки, которая была шелки – мифическим полутюленем-получеловеком. Никто конечно же не верил, но не только они продолжала плести заковыристые истории.

Изабель не старалась придать своей истории таинственности – она хотела все забыть.

Но прошлое не оставляло ее никогда и чаще всего именно ночью, закрывая дверь в спальню пустой квартиры и подпирая стулом ручку двери, она садилась на край кровати и стоило только прикрыть глаза, как сигаретный дым просачивался в лёгкие, оседая першил в горле и никогда, никогда не улетучивался – даже когда глаза ее вновь были открыты.

– Я тоже мало что помню, – эти слова будто бы дали Барнсу облегчение. – Но у меня была сестра. Моя близняшка. Мой ангел. Мы были всегда вместе, все наше детство, пока она не…

Слова сами сорвались. Нахлынувший поток понес ее прежде, чем Иззи успела это осознать, она поддалась и сказала больше, чем хотела.

– Она умерла? – спросил Барнс.

Иззи кивнула. У неё бы язык не повернулся – уже думать об этом было больно. Доусон раскидывала, зачем это делает и стоит ли открывать дверь в душу перед Барнсом. Обычному психопату она бы имени старого кота или пса не сказала, но Барнс не был психом, способным хоть как-то использовать ее слова. Они ломали стены друг перед другом, а твёрдая почва доверия под ногами лишь ширилась и укреплялась.

– Она была моей опорой, – выдохнула Иззи.

– А Стив – моей? – отчего-то он спрашивал. Не кивал, как обычно, не мотал головой, глядя в пол, не тяжело выдыхал, что Иззи слышала со своего места. Он искал ответ. И почему-то именно у нее. Смогла ли она выстроить доверие и не сломает ли его, если это в самом деле было оно, случайным словом или очередным приступом своего неудержимого интереса?

Барнс шумно вдохнул воздух. Он смотрел на нее немного испуганно, но за волнением и растерянностью, отчетливо проступающими у него на лице, было и что-то иное, чему он сам бы не смог дать название, оно шло откуда-то из глубины его изрешеченной и разорванной души – и вся эта смесь эмоций и чувств завладела каждой черточкой его лица, каждой морщинкой в уголках губ, у крыльев прямого нога и поджатых губ. Но в особенности оно ярко горело в глубине его голубых глаз.

И впервые раз за семьдесят лет на него смотрели, как на человека. Она смотрела. Не на Барнса-солдата, исполняющего приказы по указке без сопротивления, а на него – такого, каким он стал с тех пор, как ушел на войну, с того момента, как упал в ущелье, с того дня, как его нашли в снегах и затем превратили в живое оружие, со дня, когда встретил Стива, начал вспоминать и наконец осознал, что жизнь его никогда не будет прежней.

– Джеймс… Баки, – наконец произносит она.

Он здорово реагировал на своё имя. Вскинул головой, отбросив резким порывом волосы, распахнул глаза – и вновь вперился своим чересчур внимательным взглядом.

Кажется, его давно так никто не звал и вероятно последним, кто так его звал был Роджерс, а теперь и единственным, кто остался у него из того мира, где Джеймс Барнс был обычным парнем из Бруклина, настоящим. Сейчас он тоже настоящий, живой, дышащий и чувствующий – и для Иззи будто бы не было загадки, что именно изменилось, что произошло с тем парнем – его сломали, его искалечили. Иззи читала биографии ветеранов войны, оказавшихся в плену, и помимо мыслей о доме, семье, возлюбленных – иная мысль держала их рассудки в целости – им могли искалечить тело, лишь плоть могла пострадать, но даже она заживает. Но кое-что внутри остаётся, то, до чего невозможно добраться. Но с Барнсом сделали это невозможное – они добрались до его души.

– То, через что вы прошли очень важно, – нашлась Иззи. Она поджала губы, подбирая слова, крепко сжимая карандаш в руке. – У нас всегда есть выбор – верный и не верный. Но этот выбор… сделали за вас, ведь так?

Барнс кивнул и это выбило последний глоток воздуха из ее легких.

– Я начал вспоминать, – говорил Барнс. – Но не могу вспомнить все и… не хочу.

Иззи хотелось сказать привычное «я понимаю», но сейчас оно прозвучало бы столь не к месту и она слушала его тихий голос, выводимые им слова, старательно подбираемые, выискиваемые в голове.

– Думаете, так будет лучше?

Он согласно кивнул.

– Может, там еще больше боли.

Иззи понимающе кивнула.

– Но это часть вашей жизни, Джеймс…

– Баки, – напомнил он и тень грустной улыбки скользнула по его лицу.

– Баки, – повторила за ним она. – Я понимаю, что вы боитесь обратиться к воспоминаниям и найти в них еще больше горечи.

Баки нервно сглотнул, боясь поднять вновь опущенную голову. Страх сковывал сильнее железных пут, обвитых вокруг его тела. То был новый, незнакомый страх, поселившийся в нем несколько недель назад, и неизведанное заставляло внутренности дрожать, обдавая холодом. Он боялся обнаружить там намного больше, чем имел сейчас, хотя, казалось бы, что может быть хуже того, что уже терзало его внутри, раскалывая на части.

– Вы боитесь получить все разом? Больше того, что имеете сейчас? – вторила его мыслям Иззи.

Но ее вопрос был одновременно его ответом.

***

Ради встречи с аспирантом, который должен был передать Иззи пакет нужных документов ей пришлось отменить сеанс терапии с Барнсом.

Добравшись до назначенного места – кафе на одной из главных улиц – Иззи заняла место у большого окна и стала ждать.

На столике девушка разложила блокнот, но толком не могла собраться с мыслями, гадая, что Зои могла ей передать через аспиранта, который по удачному стечению обстоятельств должен был проходить аспирантуру в ее институте.

В человеке, вошедшем в кафе, Изабелла едва признала студента, но она заметила у него большой пакет, зажатый под мышкой, а на плече большую сумку. Мужчине было около тридцати лет, его глаза и лоб уже покрывали заметные морщины. Он лучился улыбкой и сразу узнал Иззи.

– Добрый день! Вы должно быть Изабель Доусон?

– Верно, – кивнула Иззи и жестом пригласила его сесть напротив.

– Я – Ласло Мур, – представился мужчина и тут же положил большой запечатанный бумажный пакет на стол.

– Это от Зои?

– О, да, – вновь улыбнулся мужчина. – Она собрала для вас весьма занимательный материал, мисс Доусон, – Ласло достал неизвестно откуда длинный ключ и протянул его Иззи, чтобы она видимо вскрыла им пакет, – если хотите, можете открыть прямо сейчас. Мисс Дюфур просила передать, что приложила внутрь список, откуда был взят материал. К слову, весьма специфичный.

– Зои вам рассказала? – вскинулась Иззи. Правда, шёпотом, ибо они были не одни в кафе.

– О, мисс Доусон, вам нечего беспокоиться, – улыбка стерлась с его лица, как бы сообщая, что слова его серьёзны. – Мне ни к чему чужие тайны. Смею полагать, что ваша работа очень важна для вас. Вряд ли вы сами замышляете что-то плохое и хотите применить эти знания на практике, – кивнул он на желтый пакет.

Все же Иззи с большой долей скепсиса оценивала «студента».

– Мистер Мур, можно задать вопрос, – мужчина добродушно кивнул. – Вы получаете второе образование?

– Вы верно подметили. Да, я получил первый диплом в институте Искусств и теперь решил изучать человеческую натуру. Внутреннюю.

– Понимаю, – сказала Иззи. Она сама с какой-то точки зрения получала второй диплом. – Так у вас есть мысли, мистер Мур?

– Признаться, есть некоторые.

Иззи неосознанно придвинулась вперёд.

– Вы слышали о проекте «Блюберд»? – Доусон отрицательно помотала головой. – Или может о «МК-Ультра»?

Вновь отрицательно.

– Это малочисленные эксперименты, проводившиеся в пятидесятых или шестидесятых годах прошлого столетия военными, – пояснил Мур, а затем шепотом добавил: – Эксперименты по изменению сознания, мисс Доусон.

Изабелла даже перестала дышать. Не то, чтобы она была сильно удивлена, скорее Мур озвучил мысль, что крутилась у неё на языке довольно большой промежуток времени, но он стал первым, кто ее озвучил и из чужих уст эти слова звучали намного страшнее.

– Они не были добровольными, – сказала Иззи.

– И совершенно не были гуманными, – с долей грусти в голосе произнёс Ласло Мур.

Иззи откинулась на спинку стула, держа в голове озвученное, пытаясь разжевать, разобрать на части, и картинка в ее голове обретала очертания того, что она однозначно представлять не хотела.

Ключ так и лежал на пакете между ними. Иззи решила, что вскроет его сама, когда вернётся в кабинет профессора, и притянула папку к себе.

Она встала, чтобы уйти.

– До свидания, мистер Мур. Спасибо, что доставили, – Доусон протянула руку и Мур ответил на рукопожатие, все также улыбаясь.

– Благодарите свою подругу, мисс Доусон.

Иззи отчего-то не торопилась направиться к выходу. Рот ее открылся, едва она успела подумать:

– Интересный у вас акцент.

Мур ухмыльнулся.

– Вы очень любопытны, мисс Доусон.

– Этого мне не занимать.

– Можно и мне задать вопрос? – Иззи вновь опустилась на стул. – Как далеко вы способны зайти, мисс Доусон? Вы хотите любым способом выяснить, что происходит с вашим… пациентом?

– Что с ним уже произошло, – поправила Иззи. – Но, да… пожалуй. Продолжайте.

– Тогда вам следует взглянуть и на это, – сумка, с которой он вошёл в кафе, опустилась ему на колени, звякнул замок и Мур достал ещё одну небольшую книгу и протянул Иззи.

– Что в ней?

– Увидите, – уголки его губ загадочно приподнялись. – Я позволил себе тоже пройтись по библиотечному списку и наткнулся на эту вещицу.

Надпись на кожаном переплёте гласила: «Теории влияния на человеческое сознание».

– Странно, что мисс Дюфур ее пропустила, – добавил он, но Изабелла была уже целиком в своих мыслях и пропустила его слова мимо своих ушей.

– Вы хотите помочь ему выбраться?

Вопрос вернул ее в реальность и испуг, выступивший на лице, она ничем не сумела скрыть.

– Выбраться? – хрипло спросила Изабель. – Что…

– Вы же понимаете, к чему все идет, мисс Доусон. Вы думаете Росс из благих целей держит вашего «пациента» в заточении?

В клетке, сказала про себя Изабель.

Окатившая ее волна из мыслей, домыслов и внезапно выстроившихся картинок оставила ее беспомощно сидеть в обычный день в полной растерянности. Но старые укоренившиеся знания и умения вызвали настоящее цунами в ее душе, и она поняла, что не может просто сидеть – что здесь и сейчас, что в камере Барнса. И ей необходимо действовать.

***

Время поджимало. Сегодня Росс внезапно объявил, что у нее осталась всего неделя и если ситуация не изменится и Доусон не выяснит, что Барнс в самом деле выполнял задания не по своей воле – его ждет пожизненное заключение в тюрьме. В лучшем случае. Ничего толкового он не сказал, но ей и не нужно было это слышать от Росса.

Иззи подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза. Нахмурилась, сжала губы. О чем думал бывший сержант, оставалось для девушки тайной, и это тоже изводило – в довесок к злости, которую она испытывала сейчас из-за сложившихся обстоятельств.

– Баки, – Иззи удивилась этому звонкому возгласу не меньше, чем сам Барнс. Только во второй раз она назвала его прозвищем, какое он назвал в их первую встречу. Конечно! Если он не помнил своего прошлого, то и своего настоящего имени – Джеймс Бьюкенен Барнс – не помнил? Как же его называли те, кто делал с ним все, что в итоге привело его сюда?

– Наши сеансы заканчиваются на этой неделе, – объявила девушка.

Брови его сошлись на переносице.

– Что будет со мной после?

– Не знаю, – честно ответила девушка. Росс мог сделать с ним что угодно. Даже убить. В глазах общественности Барнс – преступник и убийца. Россу такое спустят не глядя.

– Мисс… Доусон… они посадят меня в тюрьму? – он ждал ответа и смотрел ей прямо в глаза.

Щеки ее горели, она глубоко дышала, пытаясь подобрать правильные слова и заглушая собственное сердце. Позже, позже, она подумает об этом позже.

– Если бы я могла что-то сделать… – голос сорвался и мысль повисла где-то в глотке.

– Но вы можете?

Сбежать отсюда все равно, что подписать себе смертный приговор. Но, если смотреть шире, он уже подписал. Вернее, это сделали за него. Но он не должен больше страдать от чужой жестокости. Иззи смотрела в блокнот, будто пытаясь найти в нем ответ. Всю ночь она листала отсканированные страницы, журналы, диссертации десятилетней давности – тщетно. В них были описаны случаи страшных экспериментов над солдатами, и она отказывалась верить в такую безжалостность, но пример подобных действий сидел напротив и ждал ответа.

– Я не уверена, но… это последнее, что я могу сделать.

========== Chapter 3 ==========

Доусон вернулась в свою квартиру. Отодвинула мебель в гостиной от белых стен, сняла картины и фотографии, от которых в старой побелке читались чистые белые квадраты и прямоугольники, вывернула все светильники на освобожденную стену – все ради освобождения пространства. Квартиру она снимала совсем маленькую, ибо большую часть времени проводила вне дома и ей одной много пространства не требовалось.

Доусон взяла черный маркер и стала выводить слова прямо на стене, держа в левой руке блокнот, который выпускала из рук разве что ночью, но даже во сне мысли о самом странном пленнике, какой только попадался за все время практики, если вообще не за всю историю науки психологии, не отпускали, цепляясь за все, до чего могли дотянуться. Она могла бы сказаться одержимой загадкой Барнса. Одержимой им самим. Сама Иззи уже слабо разбиралась, была ли это в самом деле одержимость или столь привычное любопытство вперемешку с тягой докопаться до истины и с желанием помочь ему. Вытащить.

Листы, с оставленными на них пятнами потекших чернил, капель кофе или чая, потрепанные или рваные уголки некоторых из них, когда Иззи особенно нервничала, путаясь в собственных мыслях, из-под черного маркера переносились со страниц прямо на белую стену квартиры. Важные слова отыскивались, те, которые только сейчас показались ей важными и, если бы кто-то спросил, чем ее зацепили такие как «задание», «сны», «память», «мороз» – Доусон не смогла бы дать однозначного ответа. Она лишь чувствовала, что ей нужно больше пространства.

Руки дрожали, сердце бешено колотилось, ноги подкашивались, но она старательно переносила детали, обрывки, знаки на стену, создавая несуществующее созвездие, которое должно было дать ей ответ. Должно.

Исписанные листки, сложенные между уже заполненных страниц, заметки на клейкой ленте сыпались на пол, словно лепестки.

Когда заполненные страницы закончились, Иззи опустила руки. Она сделала шаг назад, выхватывая глазами каждую букву, слово, фразу, написанные то крупно, то мелко, то ровно, то скачущими по гладкой стене буквами. Еще шаг, шаг, шаг. До тех пор, пока она не уперлась в стену напротив той, что была заполнена черным.

Заходящее солнце брызнуло последними лучами на стену, делая и без того антрацитовые буквы еще контрастнее белой краске.

Глаза Доусон бегали с одной строчки до другой.

«Он не помнит своего прошлого.

Но стал вспоминать, стоило услышать слова, отсылавшие его в прошлое.

Слова.

Имя.

Прозвище, которое дал ему друг детства.

Друг, спасший ему жизнь.

Все имевшееся у него связано с холодом, морозом, заморозкой.

Стив Роджерс, его друг, провел в заморозке семьдесят лет. Но не Барнс.

Иззи, подумай, почему он не стал старше Стива.

Профессор Мелвилл.»

Иззи шептала самой себе, пока ливень за окном усиливался, проговаривала одними губами. Она устала, а накатившая тревожность лишь усиливалась, кровь в венах стала горячее, и казалось сердце ее вот-вот разорвется в клочья.

«Я думала он сам выстроил эту неприступную стену в своем сознании.

Барнс лишь сломленный человек.

Холод.

Слова.»

Блокнот выпал из рук, маркер – следом, укатился в неизвестном направлении. Иззи осела на пол и тяжело выдохнула, беспомощно прикрыла веки, прижавшись спиной к холодной стене. Она уже было думала сдаться, но бесконечный поток в голове лишь усилился и ей оставалось только поддаться ему.

«Вы очень любопытны, мисс Доусон.

Как далеко вы способны зайти?

Вы хотите любым способом выяснить, что происходит с вашим… пациентом?

Что с ним уже произошло.

Тогда вам следует взглянуть на это.

Что в ней?

Увидите.»

Глаза Иззи распахнулись, она рывком вернула себя в стоячее положение – Конечно! – воскликнула она и даже не взглянув больше на стену кинулась в прихожую, где оставила книгу, что дал ей аспирант в кафе. Она была довольно старая, годов семидесятых – страницы пожелтели, но судя по общему состоянию книги нельзя сказать, что она пользовалась большим спросом.

Иззи пробежалась по оглавлению, алфавитному указателю и стала листать блок с иллюстрациями и фотографиями, многие из которых показывали жуткие картинки, многие хоть и были смазаны, но не составляло труда понять, что на них изображено. И внезапно из оставленных без внимания страниц выпал сложенный вдвое листок. Иззи захлопнула книгу и опустилась, чтобы поднять его.