Текст книги "В каше"

Автор книги: Бегибей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Бегибей
В каше

«Торговать не перестанем,

Но отныне без крови́

Нужен ум ваш, шалопаи,

Исходящий от любви».

Гравюра у входа на стихийный рынок.

Кустоград,

ок. 4000 – 3000 гг. до н. э.

Часть I

1.

В полдень к общежитию Петербургского Политеха подъехал шестиметровый чёрный автомобиль, внешне напоминавший чиновничьи авто представительского класса.

В определённом смысле случай был уникальным, поскольку машина класса «люкс» ожидала не яркую девушку с тысячами подписчиков в социальных сетях, а скромного аспиранта-бюджетника – Михаила Крымского.

Сбегая вниз по лестнице, Миша глуповато посмеивался от переполняющего его счастья. Минутой ранее, ожидая важного звонка, он шатался на кресле и юродствовал перед зеркалом, пытаясь совладать с нахлынувшей на него радостью. Наконец, долгожданный сигнал поступил, и он, будучи уже обутым, побежал вниз.

Лишь волею случая его тщеславие не разрослось до непристойных размеров: большинство коллег и студентов находились в университете, поэтому не могли видеть, как обычно неприметный Крымский возносился над ними, собираясь сесть в столь презентабельную «повозку».

Перед выходом из парадной Миша притормозил, отдышался, толкнул дверь и неспешным шагом ступил в сторону авто, что, подобно загадочной пещере, чернело среди переливов молодой майской зелени на солнце.

В последний момент, прежде чем сесть в машину, аспирант едва заметно оглянулся и лишь самую малость огорчился отсутствию аншлага со стороны возможных зевак.

За рулём сидел молодой мужчина в возрасте до тридцати лет с блестящей лысиной и бритым скуластым лицом, выражающим избыточную чинность. Одет он был в строгий костюм, немного для него великоватый.

Устроившись на заднем сиденье, Миша ограничился кратким «здравствуйте», посчитав, что это просто водитель, и говорить о деле с ним не стоит.

Находясь в шикарном интерьере кожаного салона, аспирант хотел выглядеть органично, поэтому решил важно молчать, но через какое-то время не удержался.

– Что это за машина? – спросил Миша, не найдя ни снаружи, ни внутри логотипа популярного бренда.

– Хорошая машина, – ответил водитель, стараясь быть безучастным, но всё же не сдержал улыбку и добавил, – новая, ты такой не знаешь.

«Китайская дешёвка», – равнодушно подумал Миша насчёт машины. Относительно же своего собственного вопроса его мысли сводились к догадке, что Лысый после услышанного, скорее всего, брезгует своим безымянным пассажиром – примерно так же, как шофёр Первого канала, который вместо звезды шоу-биза для участия в ток-шоу забрал из аэропорта рядового жителя Трансбайкальского региона, пострадавшего от лесных пожаров.

Сначала автомобиль направился к центру города, и Миша пытался угадать, куда именно он следует: Смольный собор, СПбГУ, Комитет по культуре? Аспирант верил, что едет в новую жизнь, где не будет места для былых предрассудков, где он в любой момент сможет улыбнуться и завести беседу с кем угодно и о чём угодно, зная наверняка, что его будут слушать.

Вскоре предполагаемые Мишей пункты назначения остались позади, и авто свернуло на пыльную улицу, проходящую через промзону. Здесь наружную рекламу в её привычном городском виде сменили картонки, прикрученные проволокой к столбам. «Приём лома», «Шиномонтаж», «Скупка поддонов», – сообщали толстые чёрные надписи на них.

Затем автомобиль двинулся вглубь промзоны и поехал между ангаров, пока не остановился у забегаловки «Дилижанс». Рядом с заведением трое механиков из соседнего авторемонта обсуждали Евровидение, искоса поглядывая на воровато снующего неподалеку от них кучерявого кавказца, походившего на начинающего бомжа.

Признав подъехавший автомобиль, кавказец направился к нему. Внешний вид человека, приближающегося к авто, заставил Мишу растеряться. В комплекте с чёрными спортивными штанами кавказец надел синюю олимпийку с угловатыми вставками красного и зеленого цветов, поверх которой набросил затёртую на боках чёрную кожанку. На ногах выделялись жёлтые кроссовки, изначально задуманные как белые, с засохшими кусками грязи в четверть массы обуви.

Не дожидаясь, Лысый молча вышел кавказцу навстречу. После рукопожатия кавказец передал приятелю светло-фиолетовый полиэтиленовый пакет, второй такой же оставив себе. Затем Лысый пошел в забегаловку, а кавказец облупил грязь с обуви и сел в машину вместо него.

Миша поздоровался с кавказцем, тот без интереса бросил «ага» и стал смотреть в лобовое стекло, громко жуя жвачку.

– Это шутка? – спросил Миша, бегая глазами по салону авто в поисках видеокамеры. На это начинающий бомж лишь брезгливо фыркнул.

По его реакции Крымский так и не понял, шутка это или нет. Максимально стереотипный образ кавказца говорил в пользу того, что это всё же пранк, но столь продуманные розыгрыши с таким количеством декораций снимают только со знаменитостями, а уж никак не с бедствующими аспирантами.

На несколько мгновений Миша задержал на кавказце тяжёлый взгляд, а затем, не придумав, что сказать, стал ждать, что же будет дальше, сосредоточившись на неудовлетворённости собой за преждевременный танец мечтаний в голове.

В первую очередь Крымский досадовал на собственное легковерие. Стоило ему припомнить, как вчера вечером по случаю предстоящей встречи он выпрашивал часы и приличный свитер у состоятельного, по меркам общежития, товарища, и его стыд перерастал в злобу.

Через несколько минут из забегаловки вышел Лысый и своим преобразившимся внешним видом умножил нелепость происходящего. Тот самый большой пиджак, в котором приехал, он надел поверх чёрного спортивного костюма с белыми полосками и также превратился в начинающего бомжа.

Несмотря на одежду, эти двое были лишены привычной униженности бедствующих бездомных и, вероятно, претендовали на то, чтобы слыть чем-то вроде гопников, в роли которых они смотрелись, мягко говоря, халтурно, словно какой-то любитель примитивных шуток неаккуратно вырезал их фигуры из картины недавнего прошлого, когда гопники ещё дышали гордо и свободно, и беспричинно решил, что будет смешно, если вклеить их в настоящее.

Во всяком случае, так показалось Мише, поскольку за семь лет жизни в Петербурге ему не приходилось сталкиваться с реальными прототипами подобных персонажей. Но, несмотря на всю их вопиющую комичность, настроение аспиранта продолжило движение вниз. Тема гопников давно выцвела и хоть и оставалась, по мнению Миши, обделённой заслуженным вниманием со стороны мэтров мысли, успела перейти в разряд нежелательных для упоминания банальностей.

Увидев Лысого, кавказец повернулся к Мише и грубым жестом вращающейся кисти, без слов, скомандовал выйти из машины. Опешив от такого обращения, Крымский не успел ничего сказать быстро покинувшему авто кавказцу, но при этом твёрдо решил пресечь надменное хамство в свой адрес.

Вежливому и образованному человеку, коим Миша себя считал, всегда сложно противостоять грубости без изысков. Он знал, что в ожидаемой им словесной перепалке он в любом случае будет выглядеть смешно в глазах гопников. Гораздо легче ему бы далась драка, именно её он теперь желал, осознавая, что не имеет даже малейших шансов на победу в ней.

Как только Миша оказался на свежем воздухе, остатки позитивных надежд тут же оторвались от его существа, подобно воздушным шарам с гелием, и устремились к чистому и прекрасному, но уже не такому радующему и тем более ничего не обещающему, небу.

Заметив перемену в состоянии Крымского, Лысый ухмыльнулся и сделал шаг ему навстречу. Левой рукой он водил по гладко выбритой голове, а в правой держал две пол-литровые бутылки пива. После преображения он стал излишне вертлявым, а на его резко прибавившем в наглости лице появились пятна мазута с налипшей на них пылью. Кавказец демонстративно убрал руки за спину.

Миша сжал кулаки и так же подступил к начинающим бомжам, как вдруг на его телефон пришла смс.

– Прочти, – спокойно сказал Лысый, – мы подождём.

Переведя дух, аспирант осторожно достал телефон. Пришедшее сообщение уведомляло о поступление на его банковский счёт ста девяноста двух тысяч рублей. Миша отреагировал сдержанно, вмиг представил отдых в аквапарке и покупку мультиварки для бабушки, после чего поспешил вернуться на землю, с азартом ожидая продолжения этой несообразной истории.

Перед ним стояли настоящие гопники: обоим не перевалило за тридцать, и всем своим обликом они напоминали героев юмористических телешоу. Казалось, что ребята просто собрались посетить шуточную вечеринку со своеобразным дресс-кодом. Но, стоя напротив них, Миша нутром учуял, что это не розыгрыш и даже не маскарад, а «параллельная реальность», в которой шутки оборачиваются травмами, что, впрочем, как и ранее, его нисколько не пугало.

– Ну как, доволен? – поинтересовался Лысый. – Держи пивас, – добавил он, протягивая Мише бутылку.

– Спасибо, я днём не пью, – гнусавым голосом ответил Миша, пребывая в некой растерянности, и тут же понял, что каждое из сказанных им слов было не к месту.

– Тогда на хрена я его купил? Джамбулашка не пьёт, он за рулём, – вспылил Лысый, указывая на своего кавказского друга. Тот скислил мину и лениво перевёл взгляд на Мишу. – Ты сходу не быкуй. Бабки мы тебе перевели, а ты чёт бодягу разводишь, будто мы тебе что-то плохое сделали.

Миша взял бутылку. Сделав несколько неуклюжих попыток открыть её с помощью ключа, он весь покраснел, после чего воспользовался зажигалкой, благодушно предоставленной безмолвствующим кавказцем. Пока аспирант делал первые глотки, все дружно молчали.

– Ну вот, а ты говорил, не пьёшь, – продолжил Лысый, перейдя на степенно деловой тон. – Смотри, ты сейчас получил три штуки денег, как и забивались, всё по фэн-шую. Их у тебя уже никто не отберёт. Но если хочешь, можешь ещё поднять. Только для этого нужно навестить шефа и перетереть с ним по поводу твоей работы. Он хочет кое-что поправить. Ты послушаешь, сделаешь, как он просит, и ещё чё-то заработаешь – на тёлок, экзамены или что там у тебя…

Противоречивые эмоции не успели овладеть мыслями Миши: он вовремя понял, что никакого выбора перед ним не ставили, и чувствовал, что бесповоротно ввязался во что-то крайне нелепое и, скорее всего, опасное, но говорить «нет» было уже поздно.

– Поехали, – ответил Миша, переняв деловой тон Лысого.

2.

День продолжал пестрить несуразностями. Из комфортного чёрного автомобиля вся компания пересела на дряхлый BMW «акула» родом из девяностых, хоть он и был собран в Германии в восьмидесятых. Под слоем грязи и пыли сложно определялся подлинный цвет авто. Его одновременно можно было назвать как тёмно-серым, так и выгоревше-чёрным.

По этому поводу в голове у Миши родилась идея для мема «Отгадай цвет машины», по аналогии с платьем шотландской певицы Кэтлин МакНил, которое однажды разделило интернет-пользователей на два лагеря: первым оно казалось чёрно-синим, вторым – золотисто-белым.

Мысль, мягко говоря, пустая, и Миша сразу это понял, в очередной раз найдя минутку для самобичевания.

Повышенная требовательность к себе была одной из основных черт его характера. Свои мысли он пускал по нескольким кругам критики, это происходило с каждой мыслью, до того как он успевал её озвучить. Случались, конечно, исключения, как с этим вопросом про марку авто, но чаще Миша молчал, и потому для сверстников, чьё внимание в основном привлекали максимально яркие медийные личности с понятным современным кодом, оставался малоинтересным.

Сев на заднее сиденье, Миша тупо уставился на окно машины. Не в окно, а именно на окно: он разглядывал каплеобразные разводы по периметру стекла, отведя внешнему миру второстепенную роль размытого фона.

Машину вёл кавказец, Лысый находился рядом, на месте пассажира. Казалось, он был не прочь завести разговор, но, оглянувшись на Крымского, передумал и включил музыку.

Разбирая по складам тексты песен Владимира Ждамирова и Александра Новикова, Миша сожалел, что блатная романтика вышла из моды. Если бы ему случилось стать героем подобной истории на рубеже тысячелетий, то он бы наверняка гордился своим участием в ней. Но теперь это обстоятельство побуждало в нём по большей части стыд и усиливающийся страх. Гордиться же можно было только суммой на банковском счёте. Деньги вне времени.

Спустя десять минут Лысый всё же прервал молчанку.

– Пацан, ты там не заснул? Возьми вот, переоденься.

На заднее сиденье упал фиолетовый пакет, из него Миша достал красный спортивный костюм с белыми полосками по бокам и серую кепку-«уточку».

– Что это? – спросил аспирант, не в силах сдержать улыбку.

– Твой спортивный костюм. К шефу пускают только ровных пацанов.

– А почему красный?

– Должно быть сразу понятно, что ты мудила творческий. Поэтому выглядеть должен ярко. Кепель можешь не надевать, его мы для подстраховки брали, вдруг ты бы из этих оказался: с чёлкой или с лаком на башке… Остальное не обсуждается.

Миша повиновался.

Ехать пришлось далеко. Спустя час машина покинула пределы города и пустилась по областным дорогам. Миша заметил, что облюбованный им чёрный автомобиль неопознанной марки движется следом, держась на расстоянии около ста метров от BMW. Он догнал их спустя несколько минут после того, как они покинули промзону. Его присутствие юноше больше не льстило и даже служило насмешливым напоминанием, что он теперь сродни пойманной рыбе, лежащей в одном пакете с блесной.

Через некоторое время пошёл дождь, капли на окнах размыли внешний мир, и пыльный салон машины стал для Миши единственной доступной реальностью. Выхлопные газы и выпитая бутылка пива упали ингредиентами в бурлящий внутри навар на основе стресса и вызвали у Миши головную боль. Дискомфорт усугублял Лысый: он постоянно оглядывался, будто хотел что-то сказать, но ничего не говорил.

Чёрный автомобиль свернул на одном из поворотов и больше за ними не ехал.

К Мишиному облегчению, их машина вскоре остановилась напротив неопределённого контрольно-пропускного пункта, по обе стороны которого виднелся трёхметровый бетонный забор с натянутой поверх него колючей проволокой.

После команды «На выход!» на Мишу обрушился дождь и мгновенно освежил его сознание. У дерева, через дорогу от забора, маячил молодой человек в камуфляже.

– Давно ждёшь? – спросил его Лысый, после того как компания из BMW подошла к нему.

– Никак нет! – бойко ответил тот, вытянувшись по струнке, словно молодой военнослужащий перед генералом, после чего сопроводил Мишу и начинающих бомжей через КПП.

Оказавшись по другую сторону от турникета, аспирант догадался, что попал на территорию исправительной колонии. Размышлять о том, хорошо это или плохо, мешал усилившийся дождь.

Преодолев участок асфальтированной площадки под открытым небом, все четверо зашли в сырое помещение, начинающееся с длинного, широкого коридора. По обе стороны от него располагались небольшие, прикрытые решётками ниши, предназначенные для одиночного содержания заключённых в период прохождения ими различных процедур. В первой из них почему-то оказалась немецкая овчарка нездорового вида. Собака встретила гостей остервенелым хриплым лаем. Её челюсти выступили за решетку и вместе с пугающими звуками извергали в воздух искры пузыристых слюней.

Миша даже подпрыгнул от неожиданного испуга, но тут же взял себя в руки. Лысый и кавказец переглянулись улыбками. Ещё в двух нишах находились заключённые. Первый сидел «на кортах», опустив голову и скрестив руки на груди. Второй попросил сигарету, но на него никто не отреагировал. В остальных отстойниках никого не было.

Пройдя по одному коридору, спутники свернули во второй, где, к Мишиному изумлению, стояла новая белая стационарная рентгеновская установка, удивительно не вписывающаяся в общую ветхость местного быта. Прибывшие прошли сквозь рамку и сдали на временное хранение все металлические предметы, после чего были тщательно прощупаны вручную.

«И здесь не обошлось без очковтирательства, – подумал Крымский. – Стационарная рентгеновская установка – сложно представить более глупый вариант освоения бюджета».

Затем посетителей колонии провели в комнату с маленьким, практически матовым окошком на двери, частично прикрытым металлическим засовом. Стены комнаты на две трети высоты были выкрашены в светло-зелёный цвет, а всё, что выше, покрывала местами пожелтевшая побелка. Посередине стоял стол, на него падал тусклый свет из узкого, горизонтально вытянутого окна, расположенного в верхней части стены напротив входной двери. Как и все тюремные отверстия, окно закрывалось решёткой. Под ним находился стол, с одной стороны от него – стул, а с другой – ещё три, предназначенных для прибывшей компании.

– Ожидайте, – сказал сопровождающий и удалился.

Некоторое время спустя люди в форме ввели крупного коротко стриженого мужчину. Чуть выше его лба белые полоски шрамов среди тёмных волос сформировали символ, напоминающий иероглиф. Никто из присутствующих не мог поручиться, что такого иероглифа в действительности не существует.

Мужчина имел ромбообразную фигуру с заметным расширением в области таза, его кожа была бледной, словно чай с молоком в столовой детского сада. Навскидку ему можно было дать около пятидесяти лет. Одежда – синий комбинезон, из-под которого выглядывала светло-зелёная водолазка с затёртыми рукавами.

Первое, что бросилось Мише в глаза вслед за шрамами на голове, – это татуированные перстнями пальцы мужчины. Рассмотрев его руки, молодой человек перевёл взгляд на лицо. Детали крупной пористой физиономии были соответствующими: крупные глаза, крупный рот, вот только нос совершенно обычный и от этого на общем фоне кажущийся непропорционально маленьким.

Из-за особенностей фигуры и комбинезона, в который мужчина был одет, Миша нашёл в его облике сходство с Карлсоном, но в остальном Карлсон этот был отталкивающе грозным и на добродушного затейника из детской книги походил мало.

Люди в форме вышли, а гопники и последовавший их примеру Миша дружно встали. Крупный мужчина обошёл стол, оглядел гостей, ковыряя ногтем в зубах, и сел на стул. Миша тоже уселся на свое место. Его спутники, в свою очередь, нерешительно переглянулись и уже было согнули колени, но тут же выпрямились и в конечном итоге продолжили стоять.

– Значит, вот такой у нас философ, – начал мужчина звучным, чрезмерно хриплым басом, показавшимся Мише неестественным, подражающим определённому образу. – От кого узнал про наш шармак?

– Искал различные конкурсы и наткнулся на международный грант, тема понравилась – «Честная религия ХХI века». Были свои идеи, решил попробовать, – спокойно ответил Миша, догадавшись о значении слова «шармак» из контекста.

– Всё верно, конкурс наш, международный, а я тут вроде как жюри. Твоё сочинение ничего, нам подходит, но будем сейчас исправлять ошибки. Джамбулик, ты взял с собой текст?

– Да, шеф, – кавказец достал из внутреннего кармана кожаной куртки листок бумаги, согнутый вдвое.

– Ну, давай, ботай вслух.

Джамбулат надул щёки и опустил глаза в листок.

– Оос… ос… эммм… Ососав…

– Ты чё, бивень, охерел?! – властный голос по другую сторону стола перебил невнятный лепет кавказца, и тот рефлекторно втянул голову в плечи.

Злой Карлсон заговорил тише прежнего, но угрожающе внушительно:

– Я тебя как человека просил: научись читать. А ты что? Может, ты в чистоделы метишь, меня подсидеть хочешь, а?! Даю неделю, понял?! Если не научишься читать, приедешь сюда и сядешь на пресс-хату. Пусть тебе глиномесы жерло прочистят. Я слыхал, что петухи способны к гуманитарным наукам, вмиг Пушкиным станешь. Дай листок пацану, пусть читает.

Миша принял листок от кавказца и стал читать собственное сочинение.

Осознав себя, Вселенная столкнулась с отсутствием собственного смысла. Она была всем сущим, бесконечно пустой и полной, вольной быть чем угодно. Она знала обо всём, ей ничто не угрожало, и ей ничего не хотелось. Перелопачивая огромные массы пространства и времени, она маялась в невыносимой, подлинно вселенской тоске, создавая вещи, в которых так же, как и в ней, не было смысла.

Продолжалось это до тех пор, пока в порыве гуманности, порождённом логикой, Вселенная создала разумную жизнь, наделила её своим сознанием, но сумела оградить от собственной бессмысленности, подарив ей благо нужды. Живые существа обрели ежесекундные потребности в безопасности, пище и познании.

Важно понимать, что акт творения заключался не в создании жизни из ничего, а в разделении сознания Вселенной между всеми живыми существами так, что никто из них теперь не знал всего, как прежде знала Она.

С тех пор Вселенная стала Творцом, чей смысл заключался в поддержании жизни. Всё сущее закольцевалось и обрело суть бытия.

Этот глобальный процесс продолжается по сей день. Каких-либо изменений в нём не предвидится, поэтому в данной истории можно ставить точку. Осталось лишь обозначить вытекающие из неё предостережения. А именно: живым существам не рекомендуется впадать в парапсихологию, радикально бороться с желаниями и останавливать «внутренний диалог». Эти практики не приводят к счастью, а обещанная ими свобода – миф. Смысл – первоочередной спутник сознания, поэтому скрыться от него невозможно.

И последнее. Если вам надоела жизнь, не вините Вселенную за то, что обременила вас сознанием. Дело в том, что вы и есть Вселенная, и всегда ею были, и поэтому интуитивно чувствуете пагубность тоски и величие стремления, во всём его удивительном разнообразии. Каждый, кто, несмотря на всё, находит смысл для себя, находит его и для всей Вселенной.

Отдельные части эссе по-разному влияли на круглую физиономию шефа. Вначале она одобрительно кивала, потом смешливо фыркала, а под самый конец негодующе шаталась из стороны в сторону, едва сдерживаясь, чтобы не выпустить из себя цепочку ругательных слов.

Когда Миша закончил, шеф приступил к своеобразному рецензированию:

– Значит, смотри. Начал хорошо: есть Вселенная, непонятно откуда взявшаяся, бедная, несчастная. И вдруг, по доброте душевной, она дарит людям наивысшее из возможных благ – мать его, потребности. Правильно?

– Не совсем, – ответил Миша, – не только людям, но всему…

– Правильно?!

– Правильно.

– Отлично! Верняк! Больше нам ничего не надо. Пляшем от того, что потребности – наше всё. Пляшем-пляшем, малюем в полной красе. А то ты там начал вола пасти. Зачем там что-то с чем-то закольцевалось, обрело смысл? Это как намёк на Бога, а там, где Бог, всегда запреты и умеренность в удовлетворении потребностей. Нам этого не надо. Я уж не говорю про практики, зачем ты на них наехал? Как это они не нужны? Всё то, что продаётся, – нужно, а продаётся всё. Думаю, понял. Перепишешь.

После этих слов Миша плавно изменил уже успевшее у него сложиться мнение о шефе. Тот вроде оказался не дураком, отчего аспиранту стало легче. Умные люди его ещё никогда не били, а вот дураки – случалось.

Далее шеф говорил только с гопниками:

– Значит, так. На днях повезёте пацана к Профессору, пусть вводит его в курс дела. Потом премируете, подыщете ему хату. Мордашка у него смазливая, будем делать из него супергероя, пусть по всем углам отсвечивает с нашей темой. Параллельно запускаем движения в вашем интернете. Через две недели отчитаетесь.

На этом аудиенция резко оборвалась, шеф встал, постучал в дверь, после чего покинул комнату в сопровождении людей в форме, а Мишу вместе с изрядно вспотевшими гопниками вывели за территорию колонии. На обратном пути аспирант успел заметить, что белая рентгеновская установка куда-то исчезла.

Уже сидя в авто, Миша решился задать несколько вопросов.

– Кто ваш шеф?

– Неважно! Будет надо, узнаешь, – неожиданно ощетинившись, ответил Лысый. Говорил он грубо, но без прежнего пренебрежения, и как будто даже в чем-то опасался Мишу.

– Он сидит? – спросил Миша.

– Сидит, – ответил Лысый.

– А за что?

– За всё и всех.

– В смысле, за всех?

– В прямом! Поверь, ты тупые вопросы задаёшь. Я не знаю, кто ты вообще такой, и пока мне не будет велено, я тебе ничего не скажу.

Обратно Мишу привезли прямо к общежитию. Он хотел выйти раньше, где-то у метро, чтобы никто не видел его вылезающим из смехотворной бэхи «акулы», но Лысый сказал, что сделает так, как было поручено, – отвезёт туда, откуда взял.

В самый последний момент Лысый предупредил Мишу, чтобы тот никому не рассказывал о произошедшем. Миша и сам это понял – так же, как понял, что ему всё равно никто бы не поверил. За его возвращением наблюдала, по меньшей мере, пара десятков студентов, и подробности разошлись по всему общежитию. Так Миша впервые стал объектом обсуждения в столь широком кругу.