Текст книги "Воин вереска (СИ)"

Автор книги: AttaTroll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Здравствуй, небо лебединое ==========

“Ты однажды вдохнёшь терпкий ладан октябрьской луны,В сердце сдвинется нож, боль поднимется из глубины”.”Воин вереска”, Мельница

Олаф взял тяжёлый меховой плащ и перекинул его через руку, поглаживая. Злата поправила тунику, откинула назад вьющиеся каштановые волосы и ступила вперёд. Длинный коридор долго тянулся прямо, никуда не сворачивая, и могло показаться, что все эти переходы вечны, как сама Вселенная, когда наконец-то путники дошли до перекрёстка и свернули направо. Комнаты уже ждали своих гостей, пусть и внезапных, но приготовления к их прилёту закончились.

Как и следовало ожидать, путников встречали едва ли не всем кораблём: ещё бы, нечасто выпадает хоть какой-то просвет в нескончаемых путешествиях. Мужчины тут же принялись жать друг другу руки, смеяться, делиться пережитыми событиями, а Злата с другими девушками поздоровались с встречающими и удалились к себе. После утомительного перелёта и долгого ожидания хотелось принять душ и скорее лечь.

Гостеприимство так просто не проходило, незаметным: всегда нужно ответить хозяевам, даже если те не просят. Таков порядок вещей. Как раз в это время корабль полнится жизнью с разных уголков звёздных систем, поэтому непременно соберётся много народу, а потом необходимо уважить и более важных персон, устроив для них закрытое мероприятие. Отговариваться нельзя – да и не хотелось, потому что это есть твой хлеб и соль, то, чем живут менестрели и музыканты. Мечей у них нет, только резные клинки за поясом – не для битв, больше для красоты и антуража. У музыкантов считалось дурным тоном держать в одной руке скрипку, а в другой оружие – это уже обычный странник, без труппы и без определённости в жизни. «Сегодня обычный наёмник, а завтра убийца в строю», – строка из песни о музыканте, который хотел быть и менестрелем, и знаменитым воином, а в итоге ставший пьяницей.

Злата не предполагала, что их с труппой полёт прервётся так внезапно: конечно, в дороге следует ожидать чего угодно, даже совсем бесчестные космические пираты могли позволить себе напасть на музыкальный корабль. Да только что с него взять? Инструменты за дорого никто не купит, даже хорошие, это первое; второе заключается в том, что могут похитить женщин, мужчин забрать в плен или же убить. Женщины и скрипки-дудки – невелика нажива.

– Можно войти? – раздался зычный мужской голос после короткого стука.

– Погоди. – Злата посмотрела на себя в зеркало и поправила ворот синей расписной туники. Завитушки и узоры золотой нитью тянулись по вороту, а подол украшали волны и бегущие по ним ладьи. – Войди, Олаф.

Тяжёлая дверь отъехала в сторону, и мужчина вошёл внутрь. Злата бросила на него беглый взгляд и про себя отметила, что вошедший чем-то явно озадачен. Робок не по своей натуре, хотя кому-кому, а уж Олафу таким точно не бывать никогда. Сколько историй она о нём слышала, об отвагах, подвигах, когда приходилось спасать верных друзей, биться бок о бок с ними, чтобы отбить натиск врага. Мир давно не молод, а всё остаётся как встарь.

Злата молчала. Она сидела в своём кресле – подумал Олаф – как царица. В такие моменты её можно назвать надменной, горделивой молодой женщиной. Клеопатра в космосе, не иначе, и любые дары мира должны падать к её ногам, но это ошибочное мнение. Он, немолодой седой мужчина, когда-то нянчил эту тогда ещё девчушку, которая бегала по кораблю с деревянным мечом и сражала наповал драконов и монстров – стулья и игрушки. Время научило эту игрунью говорить словно ручей, быть твёрдой, как крепость, но в груди её билось живое сердце, женское, доброе. И характер Злата переняла от матери, та тоже была с королевской осанкой, вела домашние дела, как полководец, но была ласковой, доброй. Внешность обманчива – в данном случае это приятный обман.

– Златушка, окажи нам ответную милость, выступите завтра после ужина. Больно уж наши гости нынче привередливые, глаз да глаз за ними. И наши люди тоже ещё те стервецы, в карман за словом не полезут, сразу за мечи хватаются да за другое оружие. Может, уймутся, когда музыканты что-нибудь сыграют, а ты споёшь нам.

– Я могу Аюшу послать, она девушка молодая, молодец, а голос такой, что все влюбятся тут же и забудут про свои перепалки, – улыбнулась Злата. – А я устала. Думала, через два перелёта будем уже на месте, и надо же – решили путь сократить – сократили на своё несчастье.

– Пусть Аюша поёт тоже, конечно, вы все и каждый звено одно целого, но, Злата, тут такое дело… Его воины тут. Хотят видеть тебя лично, что за птица такая. А я им могу слово поперёк вставить? Не ссорь нас, Злата, не ссорь, нам сейчас тяжело. У нас война на носу, настроение такое среди моих людей, хоть в петлю лезь.

– Он тут? – взволнованно спросила Злата. Олаф отрицательно покачал головой. Она всегда знала, что добра от такого внимания ждать нельзя и избегала военных кораблей, даже людских. На промысловых платили меньше, но зато всегда спокоен, что, когда ляжешь спать, никто не нападёт на судно.

Она опустила глаза, и лицо её будто побледнело, казалось, страх пытался её одолеть. Неслучайно сердце билось в тревоге, бессмысленно было гнать предчувствие от себя, что случится беда. Маленький корабль менестрелей, странствующий в космосе и предлагающий послушать музыку и песни, вошёл в неспокойную зону, где вот уже как почти земной месяц объявлено временное перемирие для переговоров. И Ясный Глаз – капитан, высокий добродушный великан с пивным брюшком, а попутно скрипач – приказал лететь именно через этот сектор. Друбойня.

– Его тут нет, – тихо и виновато ответил Олаф. – Но воины его тут. Им уже рассказали о вашей труппе и том, кто ты. Злата…

– Я спою. Только пусть там будут и твои люди. Не хочу, чтобы они думали, будто я испугалась или хочу задобрить их.

– Спасибо, ты нас выручаешь. Очень выручаешь.

– Не за что пока. А теперь иди. И пусть никто не беспокоит меня до завтра, я должна обдумать всё, одна. А музыкантам передай, чтобы веселились без меня.

Злата всё ещё казалась бледной, но Олаф не стал мучить её расспросами, зная, что одних жёлтых пронзительных глаз яутов ей хватит завтра на годы и годы вперёд. Ходили слухи – особенно среди людей – что за ней, за девушкой-менестрелем, ухаживал Старейшина клана яутов. А’кш – Вереск – преподносил ей такие дары, о которых настоящие царицы могли только мечтать, а она – всего лишь менестрель, у которой за спиной лютня, а за душой – только её труппа, таких же мечтателей и странников.

Злата сняла с пальца правой руки золотое кольцо с синими камнями, в которых переливались лазурные и песчаные цвета, и положила его на тумбу. Украшение – тоже один из подарков – Злата носила, не в силах отказаться от того, что частица моря, пусть и неживого, всегда с ней.

Ясный Глаз заменил ей отца и не вмешивался в эти отношения, не давая при этом ход сплетням. Не поддерживал, смотрел на неё с сожалением в минуты раздумий. Сколько хороших мужчин к ней сваталось, но она всем отказывала. И А’кш звал её с собой, хотел увезти в свой клан, сделать единственной, обещая бросить всю Вселенную к ногам бедного менестреля, но Злата и ему ответила отказом.

***

Собрался полный обеденный зал; так как помещение для тренировок и выступлений оказалось занято военным инвентарём, и к внезапному приезду музыкантов его не успели освободить. На вопрос – а где же тогда тренируются бравые воины – гостям дали ответ, что сейчас у каждого члена экипажа идёт один бой – с самим собой. А отработка разных тактик – в залах поменьше, но столько народу, сколько собралось сегодня, там не поместится.

Столы расставили вдоль стен, огородили их стульями, и началось рассаживание. Люди галдели, переговаривались между собой, смеялись – кто-то над предстоящим весельем, но по-доброму. На молодых девушек, пышущих молодостью, хотелось посмотреть всем.

Аюша и Неждана надели длинные белые сарафаны, вышитые цветами и птицами, опоясались красными поясами. Волосы собрали в тугие косы, надели обручья на головы, выпустили в них тонкие пряди. Обе девушки наигрывали на дудочках, выплясывая посреди зала, пока собирались зрители.

Ясный Глаз переговаривался с тучным бойцом, оба посмеивались, глаза их горели, радуясь такой доброй встрече. Они пожали друг другу руки и поспешили один занять место среди сидящих, а другой – дать скрипке распеться.

Внесли барабаны. Молодые сильные мужчины оделись как стародавние воины – викинги. В шлемах, с мечами за поясом, в расшитых рубахах и мешковатых штанах, стянутых на коленях. Заканчивали образ ботинки из бычьей кожи и нашейные украшения – мьёльниры и амулеты с рунами.

Люди рассматривали гостей и продолжали рассаживаться и галдеть. Стало немного тише, когда в зал вошли яуты; они спокойно шагали, непринуждённые, высокие, статные, гордые. Молодые Аюша и Неждана засверкали глазами, завидев их, но Ясный Глаз прикрикнул на девушек, и те, засмеявшись, продолжили играть на дудочках.

Зал внезапно затих, когда раздался стройный бой барабанов, возвещающий о начале выступления. Гул разносился по всему помещению, заставляя сердца забиться сильнее, возвращая присутствующих на поля битв, где пали их друзья, оставшиеся лежать поверженными враги.

Барабаны смолкли, и Ясный Глаз заиграл на скрипке. Музыка полилась сначала тихо, словно плача и рассказывая старую грустную историю. Будто туман опустился на далёкое осеннее поле, где пожухла трава, зацвела пожаром рябина, а воздух холодный, ранний, и первые птицы разбудили тишину.

Дудочки плавно присоединились к скрипке, и солнце дотронулось лучами до земли, превращая изморозь в холодную росу. Барабаны дополнили картину ветром, дующим с северных земель и возвещающих об идущей по миру зиме. Музыка лилась, а люди слушали, молча и думая каждый о своём. Вся непростая жизнь человека таилась в этих звуках.

Вступление длилось недолго, и без перерыва сразу же заиграла весёлая мелодия, от которой ноги музыкантов сами пускались в пляс. Девушки перебирали и переставляли свои ножки, лихо вытанцовывая на месте, отчего их косы подпрыгивали в воздухе. Ясный Глаз разрумянился и, улыбаясь, пританцовывал на месте, притопывая.

Кто-то из людей довольно хлопал себя по коленям в такт, кто-то присвистывал. Яуты же сидели спокойно, возвышаясь на фоне всех присутствующих. Трое Старейшин находились ближе к музыкантам, более молодые воины – позади. И хотя все были без своих масок, понять по их выражениям эмоции оказалось непростой задачей. Если бы музыканты играли только для них одних, могло сложиться впечатление, что яутам всё происходящее абсолютно безразлично. Возможно, из-за того, что они вряд ли были знакомы с искусством людей в таком изложении и настолько близко.

Кто-то из людей поднялся с места и пустился в пляс. Когда другие над ним засмеялись, он махнул рукой и крикнул: «Может, это мой последний день в этом мире, так уж лучше я наскачусь, как молодой козёл, чем буду хмурым, как старая сварливая баба!» В ответ вновь послышался смех, на этот раз одобрительный. Некоторые напряглись, ожидая какого-нибудь выкрутаса со стороны яутов, так как вряд ли они что-нибудь знали про сварливых баб, но говорилось это явно по их душу.

Музыка лилась по залу, барабаны вплетались в голос скрипки и дудочек, а на следующей мелодии вклинилась пан-флейта, и желающих поплясать стало больше. Весёлый мотив напоминал о жарком лете, когда воздух наполнен запахами цветов и свежей зелёной травой. Птицы исполняли свои трели, а река, прохладная и быстрая, уносила течением все переживания. На лугу паслисья кони, ромашки белели в траве, кузнечики пели свои песни. А на небе – ни облака, только лето вокруг.

Тормуд, знающий язык яутов, так как не раз приходилось иметь с ними дело – и сколько ещё впереди – сел рядом с одним из Старейшин, Ртагом – Неясытью. Он облокотился о колени одной рукой, а второй упёрся в бок. Косые взгляды со стороны говорили об опрометчивости, но мужчина угрюмо отвернулся от них.

В коротком перерыве в зал вошла Злата в длинном синем платье, расшитом бусинами, и накинутом на плечи меховым плащом. На голове очелье, волосы лежали на спине в не туго стянутой косе. Завитки кое-где выбились, но это придавало образу женственности.

Сначала заиграл варган. Тревожный мотив тянулся, сплетаясь с флейтой, скрипка подпевала и поддерживала строй. Правую руку Злата положила на живот и прикрыла глаза. Тормуд посмотрел на Ртага и взглядом показал на девушку.

– Плащ. Говорят, его подарок.

Злата слушала музыку, улыбаясь присутствующим. Когда ударил второй барабан, она запела. Сильный голос доносил смысл каждого слова до присутствующих; люди внимательно слушали, кто знал песню – подпевал, яуты переключили свои переводчики, чтобы понимать речь уманки.

Здравствуй, небо лебединое, я тебя всю ночь ждала,

Здравствуй, море осетровое, сети я всю ночь ткала.

Кони, яблочные кони, проскакали по полям,

Я ль не знала, длинногривые горе гнали пополам.

У избы моей заброшенной ночевали при луне,

Я ткала накидку белую из кувшина молока.

Ночь легка, за воротами в непроглядной темноте

Я волчицу камышовую поджидала у пруда.

Чёрен мех и зубы острые, а дыханье горячо,

Где пройдёт волчица чёрная, там болото через край,

А под мёртвою водою спят волчата глубоко,

И горят кувшинки жёлтые, и вороний слышен грай.

Руки слегка приподнялись, девушка закрыла глаза, окунаясь в музыку, в текст, переносясь в край, где бродят кони по полям, где колдуньи плетут лесные тропы и сеют дождь в полях. Люди и яуты слушали, каждый внимал словам, как умел, уходя в свои мысли и свои воспоминания. Музыка продолжала играть, а Злата пела:

Ветер твои мягко гладит плечи,

тихо совсем твое имя нашепчет.

Пальцами волосы прочь отбросит,

бусины блещут, в траве будто росы.

Лёгким порывом лица коснется,

звонкую песню сыграет на кольцах,

Бережным жестом оправит юбки,

ловко поймает созвездия в юрких

Тучах, надёжно украсит пояс,

чтобы сиял и искрился. А голос

Ветра расскажет о далях разных,

лишь бы в улыбке твоей видеть радость.

Ветер бы спрятал тебя от печалей,

Лишь бы глаза твои счастьем сияли.

Музыка продолжала стелиться по залу, спокойная; заиграла гитара, дополняя образы картины. Злата пропела ещё раз первые четыре строки, а когда песня закончилась, обеденный зал взорвался криками, свистом, хлопаньем в ладоши и улюлюканьем. Менестрели улыбались и рассылали залу поклоны и улыбки. Яуты с интересом рассматривали присутствующих, как на уманов действует музыка – их это удивляло. Злата улыбнулась им, и полилась новая песня.

Комментарий к Здравствуй, небо лебединое

“Здравствуй, небо лебединое, я тебя всю ночь ждала” http://www.stihi.ru/2014/11/09/6692

Стихотворение “Ветер твои мягко гладит плечи” https://ficbook.net/readfic/7610183, автор Mistress Amber

========== Ворожбу вплетаю в сеть ==========

Пока музыка играла, Злата вышла из зала, чтобы пройтись и осмотреться, свыкнуться с мыслью, что именно здесь им предстоит провести много часов, дней, веков. Столько, сколько отмерит хозяйка судьба. Казалось бы, здесь, среди звёзд, люди ближе к богам, и последние должны услышать просьбы, но ответят ли? Боги глухи к человеческим бедам и переживаниям, так любил говорить Ясный Глаз. «Да хоть на край Вселенной мы все улетим, там мы будем такими же одинокими, наедине с собой и своими мыслями».

Если бы только можно было улететь прямо сейчас. Этот сбор менестрелей – глупость, трата времени, пьянство, но там хотя бы можно забыть себя, не слышать своего внутреннего голоса. «Я расплету свою косу на рассвете», – так начиналась песня, посвящённая ему; все песни, так или иначе, вели к нему. А те, что лились не о нём, ещё горше, потому что приходилось заставлять себя не думать.

«Ступай, девка молодая, по болотным мхам, пой, несчастная, подпевай ветрам, мать родная косу расплела твою, полетели журавли с песней журавлиною». Длинная, протяжная песня, тяжёлая, о нелёгкой доле. Её пели Аюша и Неждана, обе стояли в длинных саванах, волосы распущены, бледные. Слушаешь их – и самой выть хочется, волосы на голове драть.

– Златушка! – Злата оглянулась и посмотрела на Торвальда. Молодой, совсем ещё юный, но уже начал отращивать бороду, чтобы взрослые не осмеивали его. Думает, что так он станет куда более суровым – она невольно улыбнулась своей мысли. – Злата, не мучай меня.

Он хотел броситься на колени, чтобы уткнуться ей в живот, но она вовремя схватила его за плечи, пресекая несерьёзный жест. Сначала хмуро на него посмотрела – лицо гладкое, ровное, усы и борода будто мягкие на вид, как пушок, хотелось зарыться в них пальцами. Глаза что море – синие; оказывается, в мужских глазах тоже можно утонуть.

Молодой мужчина схватил Злату за предплечья, с силой сжав их, и посмотрел на неё. Он наклонился, и его губы потянулись к её губам, ища поцелуя, но девушка вырвалась. Не оттолкнула, не прогнала и не ударила глупого, отметив, что щёки его вспыхнули как солнце – от гнева или от обиды? Глаза горели, он готов был снова схватить её, столько раз она отказывала ему во внимании, но вино, выпитое перед обеденным залом, ударило в голову, и теперь сердце диктовало правила разуму.

– Зачем изводишь меня, Злата? – сквозь зубы процедил он.

– Оставь её, Торвальд. – Холодный голос Гуннара заставил и её, и его обернуться. Невысокий мужчина, седеющий, с чёрной бородой и тёмными глазами, стоял неподалёку и держал руки на боках. – Эта девка гиблая. Иди к себе, Торвальд, и проспись.

– Я за неё буду драться, я любого за неё отправлю к праотцам! И ты мне не указ, Гуннар Бычья Шея, – выпалил молодой мужчина – от гнева или от вина – краснея ещё больше.

– Ты не хуже меня знаешь, щенок, с кем эта девка якшается. Ты за неё пойдёшь биться к тому, кто из тебя одной рукой сделает себе чашу для вина.

По Гуннару было видно, что прозвище, брошенное ему, стало, скорее всего, ругательным. За что он сыскал себе такую славу, так сразу и не скажешь, потому что шея у него обычная, не бычья и не лебединая – так называли тех, у кого шея тонкая, девичья. Или у кого как раз бычья.

Торвальд хотел возразить, но Гуннар по-отечески положил руку ему на плечо и подтолкнул в сторону. Молодой мужчина не стал сопротивляться, против его соратника ему не выстоять, да и лезть в драку сейчас, когда праздник, даже он это понимал – не время, не здесь, не сейчас и не с ним.

– Уйди, – тяжело бросил Гуннар Злате.

Музыка доносилась из зала и звала, словно умоляла вернуться, там семья – Ясный Глаз, Аюша и Неждана, Коэн-волынщик – кто его так прозвал и за что, мало кто знал, потому что на волынке Коэн играть не умел. Мало того – он любил пуститься в пляс со своим этническим барабаном, выстукивая мелодию, которую нашёптывали ему сами боги. В такие моменты Коэн-волынщик не мог остановиться, крутясь по залу и изображая индейские танцы вокруг костра.

Злата вошла в зал и села на скамью у выхода. Дудочки, флейта и барабаны играли что-то весеннее, из музыкальных задумок девушек-веснянок. Они кружились вокруг Ясного Глаза, а он упёр руки в бока и притопывал на месте, улыбаясь им. Ждана так ступала ножками, будто мавка, завлекающая зазевавшихся молодцев к себе, чтобы опоить их соком студёных рек и глубоких болот. Несколько мужчин уже танцевали подле них, вертя в воздухе руками и улыбаясь молодым красавицам.

Аюша, тонкая и прыткая, ловко уворачивалась от объятий крупного усатого воина. За его поясом свисали топоры, лёгкие и надёжные в деле. В перерывах между игрой девушка хохотала над ним и снова ускользала, не давая себя поймать.

Пока Ясный Глаз услаждал гостей скрипкой, а пан-флейта вторила ей, веснянки убежали переодеваться. Музыка лилась добрая, плавная, такая, когда путник возвращается домой, уставший, живой, к своей семье. Там его ждёт печь, у которой можно согреться; горячий обед и любящая красавица жена, качающая в люльке сына. И густой лес расступается, пропуская путника вперёд, волк не переходит ему дорогу, кукушка не кличет беду. Всё у этого человека ладно, и конь под ним уставший, но верный.

Наверное, и остальные представляли что-то своё, тёплое, домашнее или природное. Яуты наблюдали за уманами – так они всех называли, странным словом, неродным, чужим – и вникали в суть праздника без повода. Возможно, мало кто вернётся домой, кому-то суждено сгинуть и никогда не поцеловать больше молодую жену, не подарить матери или сестре привезённое украшеньице.

Злата скинула на скамью меховой плащ, распустила косу, дав кудрям лечь на плечи. Взбила их и вышла к Ясному глазу, встав рядом. Заиграла весёлая музыка, скрипка придавала хитрый окрас, а вернувшиеся дудочки только подчёркивали это. Взгляд стал гордым, таким же хитрым, как сама музыка, а руки легли на бока. Сделав шаг вперёд, качнув бёдрами, она закружилась, а веснянки плясали возле неё. Остановившись и оглядев зал, Злата улыбнулась, томным взглядом обводя людей и остановившись на яутах. Понимают ли они смысл её песен? Ведают ли, что каждое слово выстрадано и оплакано горючими слезами? Все знали, что когда прилетает он, она ни для кого не поёт, кроме него. Его воины несколько раз при всех уводили её на его корабль, где она пела свои песни только для него.

Мелодия стала игривой, дудочки в руках веснянок тешили и услаждали слух присутствующих. Зал жил и гудел, как пчелиный улей, шум голосов перекатывался – как морская волна, пока не проснулись барабаны и не запелакала скрипка. Тогда веселье поутихло, и яуты вновь оглядели уманов. Если бы охотники поддавались порывам зова твея, вся их суровая стать, обросшая мифами и легендами, приукрашенная, рассеялась бы как звёздная пыль. Люди полагали, что яуты – гордецы, самовлюблённая раса, питающая и вскармливающая свой эгоизм. И мало кто понимал, что всё вышеперечисленное, если и не чуждо яутам, то это часть их существования, взросшего вместе с характером, обычаями.

Злата, до встречи с А’кшем, встречавшая желтоглазых охотников нечасто, старалась избегать их – они, полагала она, не понимали людского уклада, не проникались музыкой, не становились задумчивыми и не веселились со всеми. Но всё изменилось, когда однажды в маленькую, небогато оформленную комнату девушки вошли двое воинов яутов, ответив на немой вопрос, что её ждёт на своём челноке их Старейшина.

Он слушал её пение, слушал, как она играет на флейте и на лютне, и не хотел отпускать, что стало бы для Златы золотой клеткой.

Невесёлые мысли преследовали её даже сейчас, когда вокруг царило веселье. Старые воспоминания осколком стекла зашевелились в сердце, разрывая его и вскрывая зажившие шрамы.

Флейта стихла, и ей на смену заиграла пан-флейта, полилась песня. Первые строки были напевными, как заклинание, и присутствующие, слушая, стихли, внимая словам и окунаясь в магическую историю.

Бусы букв на нить низаю,

Ворожбу вплетаю в сеть.

Паутины мягкой тоньше,

Но верна, как дева-смерть.

Заманят-сведут в болото,

Приведут на скользко дно

Моих слов следы-тропинки,

Что дурманят, как вино.

Крепче стали, ярче солнца,

Горячей в печи огня.

На погибель обернется

Слово, яростью звеня.

Из кошмаров руки тянет,

Не дает тебе заснуть —

Только в смерти, враг мой милый,

Теперь сможешь отдохнуть.

Не дает дышать свободно,

Кандалами грудь сковав.

Раздирает зверем ярым,

Жжет настоем горьких трав.

Рук я кровью не измажу

И ножа не обагрю.

Я словами тебя, милый,

Пуще яда погублю.

Заклинание, читаемое как проклятие, хитрым голосом, вкрадчивым, сменилось звонким голосом. Злата вдруг из ведьмы обратилась в колдунью, ушедшую далеко в лес от простого люда, чтобы жить там в гармонии с природой и со всем живым. Мелодия весёлой трелью лилась по залу, заигрывая с каждым, заставляя сердце в груди биться сильнее, пробуждая желание двигаться, жить, попасть в сети колдуньи.

По следам невидимым – чую зверя след!

К брошенной обители, в коей жизни нет,

Пустошами, скалами, горною рекой

И путями тайными тенью за тобой

Шел. Мечтал без устали ребер плен пробить —

Чтоб в объятьях хрустнули. Я умел любить…

Ты бежала в темную как проклятье ночь.

Кровь твоя бездомная, ведьминская дочь!

Змеи вен непорванных кормят стаю псов,

Племя темных воинов, что грызут любовь.

Пламенем оранжевым мечешься везде…

Закопаю заживо. Утоплю в воде…

Тормуд посмотрел на Ртага, тот склонился к человеку, чтобы услышать сквозь музыку слова и чтобы они ни до кого больше не долетели. Мужчина посматривал на девушку, выпрямившись, чтобы не пришлось вставать, это могло привлечь ненужное внимание. Он говорил полушёпотом и вкрадчиво:

– Я слышал, что некоторые песни она писала специально для него. Ясный Глаз как-то обронил: эту она соткала после того, как отказала ему, будто в насмешку. Но сам он в это вряд ли верит, девка-то не из глупых.

Тебе ль не пели соловьи,

Что верить мне нельзя?

Ручей твои все сплёл пути,

Дороги не найти,

Но конь тебя привёл сюда,

Лес расступался сам,

Меня тебе не изловить,

Я юркая змея.

И как же не поверил снам,

Что верить мне нельзя?

Пусть сто ветров и сто озёр

Запутают следы,

Пусть все ручьи осушатся

От живой воды.

И не зовусь твоей сестрой,

И ночью не жена,

Ты конь мой станешь вороной,

Я прокляла тебя.

Музыка стала тише, словно кралась по помещению, заглядывая в каждый тёмный угол. Злата улыбнулась – гордая – высоко вскинула голову и снова запела, весёлым, звонким, непринуждённым голосом:

И даже если вспомнишь ты и как зовут меня,

То пусть расскажет ветер, что верить мне нельзя.

Я снова обману тебя, я обману тебя,

Так пусть расскажут кони, что верить мне нельзя.

Злата встретилась с пронзительным взглядом смотревшего на неё яута, который сидел рядом с Тормудом. Внутри всё похолодело, руки задрожали, и на миг улыбка покинула её лицо, но девушка отвернулась и снова стала весёлой, но глаза её уже не искрились. Она прошептала что-то Ясному Глазу, он кивнул, и скрипка затянула печальную мелодию. Как дождь, как уходящая на покой природа и засыпающий лес.

Я ль не ждала тебя, воин вереска?

Песни ткала из ночного дурмана,

Я ль не ждала от тебя зимней весточки,

Звонкие реки сплетала с молочным туманом.

Зал слушал, молчал, и только Злата была далеко в своих мыслях. Клеопатра в космосе, где же твой Антоний?

Комментарий к Ворожбу вплетаю в сеть

“Бусы букв на нить низаю” https://ficbook.net/readfic/4165379, автор Mistress Amber

“По следам невидимым – чую зверя след!” https://ficbook.net/readfic/5814083/14948188#part_content автор adelfa

========== Конунг мой, бог потаенных слов ==========

Музыка лилась, погружая зал в атмосферу летнего зелёного леса, в сонную лунную ночь, когда трава прячет ветер и становится ему колыбелью. Наконец запыхавшийся Ромул наконец вбежал в самый разгар веселья с гитарой в руках. Ясный Глаз сначала посмотрел на него с укором, но потом улыбнулся.

Ромул старался одеваться как книжный менестрель: выцветший бордовый жилет, под которым надета белая рубаха с широкими рукавами и узкими манжетами. Свою шапочку он называл «Робин Гуд», так как выиграл её, точь-в-точь такой же формы, у одного трубача в карты. Тот, конечно, расстроился, но отдал головной убор, который так же выиграл у кого-то ещё, но покрасоваться в ней так и не успел.

Злата, увидав Робин Гуда, заливисто засмеялась и похлопала Ясного Глаза по плечу, добродушно глядя на него. Ромул передал гитару одному из воинов в первых рядах, а затем достал из ожидавшего его футляра скрипку. Встав рядом с Ясным Глазом, они стали слушать барабаны, выстукивающие тревожный ритм: словно кони мчались по полю, сминая траву, поднимая пыль, а всадники кричали и размахивали мечами. Или корабли неслись по волнам, грозные и величественные, несущие страх и смерть.

Злата взяла дудочку и вышла вперёд. Её волосы, распущенные, струились по плечам и по спине, а глаза горели. Она заиграла такой же тревожный мотив. Повернувшись вправо, играла, призывно глядя на людей. Проиграв мелодию, повторила её, но уже в левую сторону, будто снова обращаясь к сидящим.

– Что это значит? – спросил Ртаг у Тормуда рычащим голосом. – Зачем она поворачивается?

– Это песня о нападении викингов на деревню. Я уже слышал её и видел, как выступают музыканты. Игра в разные стороны – это обращение к соседям за помощью.

Ртаг поставил локти на колени и чуть наклонился вперёд, с интересом наблюдая за происходящим. Его кофейного цвета кожа блестела в свете ламп, а глаза, жёлтые и пронзительные, не упускали ни одного движения. Он не произнёс этого вслух, но про себя несколько удивился: уманы, называющие себя менестрелями, не являлись воинами. Их главное оружие – музыкальные инструменты, проку от которых в настоящем бою нет никакого. Но, тем не менее, эти мирные уманы пели о войне, не зная её, ни разу не участвуя в ней. Поистине странные существа.

Злата вновь повернулась вправо и подняла руки к небу, запев уверенным голосом, обращаясь к нему и к тем, кто мог бы выручить в беде. Первые строки лились маршем.

Через поле, через синий лес, вопрошаю я к тебе,

Ты спаси нас, небо сильное, ты пошли нам стрелы быстрые,

Огради нас, светлый батюшка, соколиный грозный князюшка,

Не прольётся наша кровушка на зелёную траву.

После короткого боя барабанов, предвещающих близкую угрозу, которая словно туча, неслась неумолимо. И следующие строки уже были напевными, так ладья идёт по реке, плавно и бесстрашно.

Ой вы, вороны над полюшком, зоркий глаз ваш над землёй,

Вы не вейтесь и не пойте вы песни страшной боевой.

Не получите вы, вороны, наши души, наши сны,

Я молилась богам северным на четыре стороны.

И так под бой барабанов, грозный и неумолимый, лилась песня, тревожная, опасная; скрипки играли так же грозно, теперь эти инструменты не плакали, а возвещали беду. В музыкальные короткие паузы между куплетами Злата играла на дудочке, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, призывно и неспокойно.

Я зову вас, братья сильные, я зову вас через лес,

Вы, соседи наши грозные, не оставьте нас в беде,

Войско ваше пусть бесстрашное нас от коршуна спасёт,

Не получит море буйное дочерей наших и жён.

Ворон, ворон, птица гордая, не пророчь ты нам беды,

Рано, ох, над нами, ворон, обронил ты тень свою,

Не добыть нам, добрым молодцам, не сберечь живой воды,

Над курганами всё кружатся ветры сильные в бою.

Вы услышьте нас, восточные братья, братья, вас зову,

Коршун движется, ох движется, настигает нас беда,

Вы не дайте нам, соседушки, буйны головы сложить,

Не отдайте чёрным воронам, не пустите злого коршуна.

Тучи чёрные бесстрашные, вы беду уймите грозную,

Потопите злых вы коршунов в море, где бескрайние

Волны бьют о скалы сильные, где на вьюгу на морозную

Льды не сковывают омуты, как глаза твои печальные.

Перед последним куплетом музыка стихла, стала невесёлой, растянутой, словно земля опустела, а сиротливая природа оплакивала всё вокруг. Скорбные строки теперь не обращались на разные стороны. Злата стояла, словно в трауре.