Текст книги "Северная Звезда (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Амарет царственно повернула голову, подняв уголки темных губ в полуулыбке, и ответила одним словом с ноткой нескрываемого превосходства в голосе:

– Нищенка.

Сьюзен была уверена, что сейчас начнется драка. Как на базаре. Остальные тархины, судя по тому, как они затаили дыхание при виде сжатых губ и гневно раздувшихся ноздрей Измиры, решили так же. И, очевидно, приготовились наслаждаться зрелищем. Обстановку разрядила Ясаман.

Зашлась звонким смехом, словно услышала искрометную шутку, и бросила в рот красную дольку апельсина.

– Как не совестно тебе, Амарет! Знаешь же, сколь тяжело наша дорогая Измира переживает равнодушие нашего господина! Даже одна ночь без него для нее, как пытка, а уж три…!

Сьюзен едва не поперхнулась шербетом. Нет, приятно было сознавать, что по возвращении в Ташбаан он оставил даже любимую наложницу, но… Зачем же так открыто?

– Три?! ― фыркнула в ответ Амарет. ― Да я б его луну не видела!

За столом повисла оглушительная тишина. Тархины замерли с одинаково распахнутыми в потрясении глазами ― одна не донесла до рта кубок с узорами эмали, другая застыла с веткой винограда в пальцах, от которой как раз хотела отщипнуть еще одну ягоду, ― а Измира и вовсе поперхнулась воздухом, уставившись на Амарет возмущенным до глубины души взглядом.

– Измира, дитя мое, ― сказала Амарет, кривя губы в пытающейся подавить улыбку гримасе. Хотя самой ей не было еще и тридцати, а Измира была… Моложе Сьюзен от силы лет на пять. ― В мои годы здоровый сон не менее ценен, чем мужская любовь. Вот и приходится идти на жертвы, ― вздохнула она с притворным сожалением. ― И порой говорить ему «Любимый, приходи завтра».

Отмершие тархины зашлись смехом и замахали руками в дюжинах браслетов и колец, словно услышали еще одну забавную шутку.

– Как можно, прекраснейшая?!

– Отказывать нашему принцу и господину?!

– Дверь у него перед лицом закрывать?! ― хохотали тархины уже во весь голос, пока Сьюзен пыталась понять, в чем, собственно, соль этой шутки.

– И подпереть изнутри, ― согласилась Амарет, и за столом грянуло, словно громовым раскатом. Измира же обиженно кривила губы. Злилась… кхм… что другие наложницы так пренебрегают ее… возлюбленным?

– Поди набери еще слив, Измира, ― посоветовала Ясаман, бросая в рот еще одну дольку апельсина, и поднялась со стула. Вазу, впрочем, не тронула. Видимо, решила не отходить далеко от беседки. ― Так и быть, я помогу тебе вернуть расположение нашего господина. Пока ты не перетравила своим ядом весь дворец.

Лев, дай ей сил, думала Сьюзен, провожая вздорных красавиц растерянным взглядом. Но если Амарет, Измира и прочие окружавшие ее тархины, должно быть, наблюдали подобные гаремные войны с детства, то «рожденную среди морей» Ясаман Сьюзен не понимала решительно. Была даже уверена, что при рождении той было дано иное имя. Хотя по виду северянка была лишь немногим моложе Сьюзен, но, как ни старайся, в памяти ее лицо не всплывало. Она родилась в Калормене? Нет. Что-то – в капризной улыбке, манере говорить и самих движениях Ясаман – подсказывало, что первая догадка была верна. Но что заставило ее… согласиться на участь наложницы калорменского принца? Делить любимого мужчину с другими? Да еще и помогать им… вернуть его расположение?

– Должно быть… Ясаман безмерно любит Его Высочество, раз стала его…

Амарет нахмурила прямые черные брови, не дав ей закончить.

– Не стоит говорить подобного, прекрасная госпожа, ― качнула она головой. ― Мы не вспоминаем без нужды о тех днях, когда Ясаман вошла в число возлюбленных нашего господина. Не стали бы вспоминать, даже если бы он сам не запретил нам этого. Мы ценим мир в нашем доме и не станем разрушать его, причиняя Ясаман боль лишь ради того, чтобы удовлетворить чужое любопытство.

И как прикажете это понимать?

– И она так легко примирилась… со своей участью? ― спросила Сьюзен. Свободная северянка, верившая в милость Великого Льва, и согласилась на…?

– Примирилась? ― сухо повторила Амарет, и ее волчьи глаза вдруг сверкнули неприкрытой злостью. ― Ах, понимаю. Прекрасная госпожа, верно, думает, что наш господин ― безбожник и насильник, способный добиться женщины лишь силой своего оружия. Северу мнится, будто обычаи Юга жестоки, а женщины бесправны, словно ослицы, но я разочарую вас. Ясаман вошла в гарем нашего господина по своей воле. Как и я. И пусть мы обе лишь бесправные рабыни в глазах всего Калормена, я никогда не чувствовала себя такой с ним. Женщины моего возлюбленного не знают принуждения, ибо его доблесть склоняет дочерей Зардинах к любви и покорности втрое быстрее, чем склонил бы удар кнута.

Слова о покорности Сьюзен не понравились. Жена почитает мужа, но и муж в свою очередь должен почитать жену. А склониться перед ним, как безмолвная рабыня… Пасть к его ногам лишь потому, что… А почему, собственно? И если они в самом деле так любят его, то почему же открыто грызутся между собой? Или… любви здесь и вовсе нет? Он купил их, но не золотом, а титулом принца? Он…

– Он взял меня в бою, ― гордо сказала Амарет и поднялась со стула, звеня золотыми браслетами. ― Я сражалась с ним сталью, прежде чем решила, что его клинок достоин моих ножен. Ибо я не из тех, кто уступит слабовольному. Мир вашему дому, прекрасная госпожа, ― улыбнулась она краем рта и выскользнула из беседки, прихватив со стола хрустальную вазу со сливами.

Тархины молчали, будто ожидая какого-то ответа в пустоту. Или, напротив, вопроса, на который могли бы дать снисходительный ответ. Должно быть… смеялись в мыслях над растерянной королевой.

– Как… любопытно, ― пробормотала Сьюзен, искренне пожалев, что здесь нет Эдмунда. Ему говорить с чужими наложницами тоже не доводилось, но когда брат был в настроении, язык у него тоже становился острее его меча. И… Эдмунд, посмотрев на всю эту картину, наверняка сказал бы, что женщины не станут так откровенно шутить о мужчине, которого боятся. Но… Ей-то что с этим делать? Они же… попросту явились посмотреть на нее, как на диковинную зверушку. Признаться… эта мысль вызвала в ней волну раздражения.

Хотела примерить на себя роль спасительницы? ― зло спросила Сьюзен саму себя. ― Думала, несчастные рабыни станут тебя благодарить, если он… отпустит их из гарема? Да они скорее тебя отравят.

– А где Амарет? ― удивленно спросила, обернувшись к беседке, Ясаман и не глядя шагнула в густую тень, когда порыв ветра шелохнул склонившиеся над ней ветви.

– В пекло Амарет! ― взвыла Измира, просыпав собранные ягоды из длинного подола розовой блузы. ― Где сливы?!

***

Первым нашелся, еще у самых дверей, запыленный плащ, лежащий на мраморном полу покоев броским черно-серым пятном. Следом, уже на пороге спальни, лежал темно-зеленый кафтан в узорах золотистой листвы. Будто отмечая путь, которым он шел, не глядя бросая одежду. Сапоги тоже не стояли, а откровенно валялись у кипарисового изножья широкой постели с опущенным полупрозрачным балдахином. Из-под которого виднелся кончик ножен из слоновой кости, брошенных на парчовое покрывало, чтобы можно было мгновенно схватиться за рукоять сабли.

Амарет отвела в сторону колышущийся от легкого сквозняка край балдахина, забралась на постель с ногами, сбросив шелковые туфли, и сказала:

– Я тебе сливы принесла.

– Скажи еще, что сама собирала, ― сонно ответил Рабадаш, не открывая глаз с размазавшейся синевой краски.

– Нет, ― фыркнула Амарет. ― Следила, как бы твои тигрицы не выцарапали друг другу глаза. Измира исходит ядом от ревности, ― добавила она, выбирая ягоду посочнее, и надкусила темный бочок. ― Думает, что ты провел эту ночь со мной. А ты, бессердечный, носился до рассвета незнамо где, пока я впустую жгла здесь свечи.

– Я был бы счастлив жечь их вместе с тобой, но ныне у меня слишком много дел.

И далось тебе это северное королевство, любовь моя?

– Я видела твою королеву, ― сказала Амарет, не меняя тона. ― Сидит в саду с полудюжиной тархин. И если желаешь знать… она мне не по нраву.

– В тебе говорит ревность.

Даже не шелохнулся, презренный.

– Не ревность, а здравый смысл. Она не найдет себе места среди твоих женщин.

– Ясаман, помнится, прекрасно нашла.

– Ясаман иная, ― не согласилась Амарет и протянула руку, подцепив ногтем длинный шнурок на полураспущенном вороте черной туники. Просунула ладонь под холодный шелк, рисуя пальцами узоры на смуглой коже и следя за выражением его лица. ― Она пылает страстью к тебе и ненавистью ко всем остальным. А твоя королева… не примет того мужчину, что покорил меня. Запрешь ее во дворце до конца ее дней?

– Она королева, ― ответил Рабадаш и повел головой по подушке, прежде чем наконец приподнял ресницы. Перехватил ее ладонь и сплел пальцы, не позволяя отнять руку. ― И должна бы знать, что долг превыше желаний. Особенно долг жены перед мужем.

– Бессердечный, ― повторила Амарет и придвинулась, шелестя золотистым шелком, вплотную к нему. ― Я тоскую без тебя, знаешь?

И получила в ответ острую, словно лезвие сабли, улыбку одним уголком губ.

– Знаю.

Негодяй, решила Амарет, склоняясь к его лицу. Гордая северная королева удавит его подушкой, едва поймет, каков он на самом деле.

========== Серебряный Король ==========

Комментарий к Серебряный Король

А кто мой любимый мужчина? Нет, не только Рабадаш.

Накатившая на мелкий белый песок волна распалась брызгами такой же белой пены, искрясь на свету, и схлынула, оставив после себя россыпь мелких прозрачных камешков. Песчаная коса вдавалась далеко в море, омываемая зелеными из-за мелководья волнами, словно выступала из темных глубин хребтом окаменевшего от старости морского дракона. Нагревшееся на солнце серебро песчинок жгло спину сквозь тунику, словно рассыпавшаяся в пыль, но еще помнящая жар пылавшего под ней огня чешуя.

– Какие жаркие земли, ― качнула головой Мэйрин, глядя на дрожащее вдали марево белой пустыни. С такого ракурса Эдмунду было видно лишь ее лицо, плечи в искрящихся каплях морской воды и спускающиеся на грудь нити жемчуга и ракушек. Единственное подобие одежды, которое она носила. Ветер трепал никогда не знавшие украшений и заколок черные волосы и оставлял на губах мимолетный соленый поцелуй.

– Ты не бывала здесь прежде?

– Слишком много людей, ― наморщила она нос и подперла голову рукой, уперев локоть ему в грудь. ― И мне не нравятся их галеры.

Сказано было с простодушием существа, видевшего в калорменских боевых галерах лишь красивые игрушки таких непонятных для нее людей. Интересно, что она думала о нарнийских кораблях? Должно быть, удивлялась тому, как все они ― и нарнийцы, и островитяне, и калорменцы ― стремились властвовать на море, хотя знали, что мгновенно утонут в этой соленой воде, лишившись твердой палубы под ногами. Все они, если подумать, были совершенно одинаковы в своем стремлении покорять всё, что считали ничьим.

И калорменцы, признаться, были даже честнее, открыто называя себя народом завоевателей. В мире, где обладали разумом даже деревья, не могло быть ничьих земель и вод. Лишь те, что не способны спорить человеческими голосами. Север рвался навязать свою власть безмолвному морю, но королю ли Нарнии не знать, что сквозь равнодушные волны за ними внимательно следят тысячи глаз?

– И скал здесь почти нет, ― вздохнула Мэйрин, пересыпая в пальцах мелкий песок. ― Не люблю, когда так.

Когда не сорваться с отвесного обрыва в беснующие у его подножия волны, не нырнуть в самую тьму подводных пещер, не собрать в горсть рассыпанные по морскому дну, ставшие бесценком золотые монеты с разбившихся о рифы кораблей. Дочери моря знают о смерти, и век их лишь немногим дольше человеческого, но понять ужас, охватывающий тонущих моряков, они не способны.

– Выглядишь невеселым, ― заметила Мэйрин, пропуская пальцы с острыми ногтями сквозь влажные волосы. Раз за разом убирала назад, но упрямый соленый ветер вновь бросал их ей в лицо. ― Я думала, такая жара придется тебе по нраву.

Трудно сказать. Душащий его последние четырнадцать лет кашель и в самом деле отступил перед яростной ташбаанской жарой. Даже по ночам стоял такой зной, что не спасали ни распахнутые во всю ширь ставни стрельчатых окон, ни наполненные ледяным вином и шербетом кубки. Но сны никуда не делись. Как не ушла из глаз матовая синева, заволакивавшая и радужку, и зрачок, отчего взгляд у него порой становился совсем нечеловеческим. Калорменцы не решались смотреть ему в глаза в сумерках. Или в тени. Лишь на солнце, отчетливо высвечивающем, что пусть сузившиеся от яркого света, пусть иссиня-черные, но зрачки у него всё же есть. Он заметил это сразу же. И не удивился. Даже не слишком огорчился. Если его боялись даже оборотни и минотавры, то почему не должны были люди?

И руки по-прежнему оставались ледяными, с синеватыми ногтями и слишком заметно проступающими под кожей голубыми венами. По-прежнему жег оставшийся от удара колдовским жезлом звездчатый шрам на боку.

– Дома лучше.

– Частоколы вкапывать, что ли? ― спросила она со смешком, похожим на журчание ручейка, и подняла черную бровь. Помнится ― ох, и давно же это было, ― на впервые увиденный частокол она смотрела, задумчиво склонив голову на бок, и в зеленых, словно прибрежная волна, глазах так и плясали насмешливые золотые искры. Каких, мол, только странностей не придумают люди. Начиная от заостренных, вкопанных ровным квадратом бревен и заканчивая тем, как за полдня до этого недовольно ворчащая Бобриха вручила ей зеленый, как ее глаза, в золотых узорах шелк, плотно облегавший бедра и грудь и струящийся волной шлейфа и разрезных рукавов.

– И задали же вы мне задачку, Ваше Величество, ― неодобрительно качала головой Бобриха, затягивая тугую золотистую шнуровку на узкой спине неожиданной королевской спутницы. Должно быть, решила, что перед ней какая-то совсем дикая наяда, никогда не выходившая на берег из неприметного горного ручья. ― Королева Люси куда ниже ростом, королева Сьюзен… кхм…

У королевы Сьюзен не фигура, а «песочные часы, по которым мечтал бы отмерять дни и ночи любой из мужчин», как однажды выразился перебравший вина гальмский посол и был немедленно, без вызова и вообще какого-либо пиетета, бит по лицу не кем-нибудь, а Верховным Королем собственной персоной. Который и сам тогда уже был не слишком трезв. В общем, еле оттащили. Втроем. Посол, впрочем, раздувать скандал и рвать дипломатические отношения не стал, и сам сообразив, что своей пьяной чушью сильно перегнул палку.

– Благо королева Аланна отыскала в сундуках одно из своих прежних платьев, ― продолжала сетовать Бобриха, воюя со шнуровкой. Сокрушалась так, словно на Нарнию вновь обрушилась Столетняя Зима. Еще бы. Обрядить спутницу короля в платье жены его брата, да еще и явно пошитое в те годы, когда Аланна звалась лишь дочерью арченландского лорда ― позор для всей женской половины двора. Поскольку одевались дочери пограничных лордов, как и было положено дочерям лорда, а не избранницам королей. Эдмунд, впрочем, трагедии в этом не видел, а сама Мэйрин вообще не понимала таких тонкостей. Аланна же и вовсе ничтоже сумняшеся заявила, что с радостью отдала бы какое-нибудь из нынешних платьев, которых для нее одной явно многовато, но для столь эфемерного создания ее наряды будут великоваты в груди. Кроме арченландских платьев прошлое Ее Величества порой давало о себе знать еще и явно солдатским юмором. Она же была одной из тех троих, кто оттаскивал Питера от сболтнувшего глупость посла. Иными словами, на Верховную Королеву можно было положиться в любом деле, начиная от платьев и заканчивая мордобоем.

– По частоколам ― нет, не скучаю, ― согласился Эдмунд, щуря глаза от яркого солнца. По лазурно-голубому небу плыли бледные, едва различимые в вышине облака.

А вот на Север поехал бы с… нет, не с радостью, но вполне по привычке. Так нет же, понесло Питера. Сказал Верховный Король, что едет воевать с великанами, и все послушно уткнулись взглядом в пол, не смея перечить. Аланна, и та не стала. Оперлась на подлокотник кресла и лишь лениво поболтала вином в кубке. Дело было уже глубокой ночью, в покоях Верховного Короля, и извечная золотая маска Королевы лежала на столе, не мешая ей есть и пить, а на белом, не знающем загара лице еще отчетливее белела кость в рваных шрамах на скуле.

– Не ты едешь, а мы.

– А я на тебя надеялся, ― честно признался Эдмунд, и она засмеялась, откинув назад голову с высокой сложной прической. По пышным медно-каштановым кудрям побежали блики от зажженных свечей. Как тут было не залюбоваться?

– Мне тоже не по нраву симпатии Сьюзен, но даже вздумай я взывать к ее разуму дни и ночи напролет, то добьюсь не большего, чем ты. Желает обжечься на калорменце ― ее право. Наш долг лишь позаботиться о том, чтобы ожог не был уж слишком силен.

– Так уж и обжечься? ― спросил Питер, тоже не питавший к гостю из Ташбаана особых симпатий.

– Любовь моя, поверь мне, как женщине: принц Рабадаш красив настолько, что любая убьет за его благосклонность. А зная, как велик Калормен, сколько таких женщин он оставил в одном только Ташбаане? И поверь, как арченландке: черноглазым дьяволом его зовут отнюдь не напрасно. Все калорменцы кажутся жестокими в сравнении с нарнийцами, но Воины Азарота ― это особая каста. Впрочем… как знать, может Сьюзен такой мужчина и нужен?

Да Сьюзен, кажется, сама не знала, что и кто ей нужен. Говорила о том, что она королева и в первую очередь всегда будет думать о благе своего народа, а затем на пороге появлялся этот чертов принц, и гордая правительница уже смотрела ему в рот, словно верная наложница. Даже если он ничего не говорил. Жуткое, признаться, было зрелище. У Аланны такого взгляда не было никогда. Она вообще смотрела на Питера со здравой иронией и шутила, что снял бы он хоть ненадолго корону, а то ее даже по ночам слепит. Брат невозмутимо парировал, что это взаимно и что рядом с Ее Величеством и дышать-то боязно, настолько она великолепна. Но всё это говорилось в шутку. А вот Сьюзен… будто и в самом деле ослепла.

– Меня беспокоит сестра. Она… как завороженная.

Мэйрин приподняла бровь еще раз.

– Едва ли. Даже мы не в силах лишить мужчину разума на столь долгий срок.

Лишь на одну ночь, когда в небе встает полная луна. И морская вода начинает петь вместе с ними.

– А ведь наши чары одни из сильнейших, ― продолжила Мэйрин. ― Твоя сестра влюблена, только и всего.

И в кого, спрашивается?

– Аланна полагает, что говорить что-либо бессмысленно.

Лишь следить, чтобы всё кончилось мирно. Да уж. А в голове этого дьявола вообще существует такое понятие, как «мир»?

– Возлюбленная твоего брата всегда была разумна, ― согласилась Мэйрин. Поскольку понятия «жены» у ее народа не существовало. ― Что толку пытаться остановить волну? Она сама разобьется о скалы в свой срок.

Метафора Эдмунду не понравилась. И вдруг подумалось, что вообще не стоило оставлять сестру ни с какими тархинами. Даже под негласной охраной нарнийцев в целом и лорда Перидана в частности. Поскольку тому-то явно не позволят заявиться на чисто женские посиделки. А кронпринцу?

– Хочешь, ― предложила Мэйрин, ― я пойду с тобой?

Куда? В Ташбаан? Там и так с сомнением смотрят на фавнов и гномов. И считают короля со странными глазами безбожником-колдуном. А что подумают при виде женщины с зелеными губами и острыми треугольными ногтями?

– Хочу, но не нужно.

– Как скажешь, ― пожала она плечами, и следом по песку зашуршало чешуей. ― Мне пора. Будь осторожен.

Наклонилась, уронив ему на лицо влажные волосы, обожгла губы соленым поцелуем и бросилась в воду, словно вырвавшаяся из сети блестящая серебряная рыба. Только и сверкнуло, что раздвоенным плавником хвоста над зелеными волнами, и от души плеснуло соленой водой.

– Спасибо! ― ответил Эдмунд, поднимаясь на ноги и стряхивая с падающих на лицо волос холодные капли. Волны ответили коротким смешком и пошли мелкой рябью там, где она нырнула на глубину, к резко уходящему вниз дну.

Никакого покоя с этими сиренами. Хотя кому он нужен?

***

В Ташбаан он вернулся, когда солнце уже подбиралось к зениту. Прошел, бросив поводья мальчишке-конюху, к огромной чаше главного дворцового фонтана, кивнул бдительной охране в лице лорда Перидана, многозначительно не убиравшего руку с навершия меча, поцеловал протянутую ладонь сестры и отошел вновь, вопросительно приподняв левую бровь.

– Его Высочество упражняется в фехтовании, ― ответил вполголоса Дан и тоже посмотрел в сторону приближавшегося лязга металла о металл. В глубинах дворцового сада притаилось ристалище, но судя по звуку, сражающие уже вышли за его пределы и теперь свистели саблями в какой-то паре поворотов очередной мраморной дорожки.

– То самое Высочество? ― так же тихо уточнил Эдмунд. Сьюзен бы этого разговора не оценила. И без того настороженно косилась в сторону лязга, явно опасаясь, как бы в ее ― Лев спаси их всех ― женихе не проделали пару лишних дыр. Что самому жениху как раз таки было не в новинку. Эдмунд был готов поставить собственную корону, что дрались там заточенным оружием.

– К сожалению, да. Глаза б мои его не видели.

– У вас какие-то давние счеты?

Дану уже стукнул без малого тридцать один год, и лишь ему одному было ведомо, какие приключения сыпались на его рыжую голову до того, как он присягнул на верность королям Нарнии.

– Да, ― невозмутимо согласился Дан. ― Между Одинокими Островами и Калорменом. Еще его дед всем жизнь портил, да и сам он тоже… тот еще любитель боевых галер.

Ясно. Примем к сведению.

– Давно стоишь?

– С четверть часа. До меня Желтолап в ветвях дежурил. А потом дамы посетовали на жару и решили перебраться поближе к фонтанам.

И на глазах у всего дворца уже можно было приставить к Сьюзен охрану в лице людей.

Из глубины садов донесся женский визг ― визжали явно из удовольствия, а не из страха, ― и следом повскакивали на ноги окружившие сестру тархины. И тоже завизжали, хотя поднимающий пыль смерч ― рычащий, сверкающий парой изогнутых клинков и хлещущий по воздуху черными и почему-то светлыми волосами ― пронесся по меньшей мере в дюжине ярдов от них.

Удар. Блок. Поворот. Дрались они с такой скоростью, что в первое мгновение растерялся, кажется, и Дан. А жаль. Интересно, чтобы сказала Сьюзен, если бы разглядела гневно раздувшиеся ноздри и блестящие зубы очередного своего поклонника? Нет, гримаса в общем-то была вполне знакомая ― Эдмунд не сомневался, что и сам через раз так выглядел, ― но вот красавцем Его Высочество сейчас не казался совершенно. Как есть дьявол.

Удар. Блок. Бортик фонтана. На котором свистящий саблями смерч и распался, поскольку кронпринц перехватил руку противника, подставил ему подножку и попросту швырнул в фонтан, как куль с мукой. Водой плеснуло не только на самого принца, но и на добрый ярд мраморных плит. Как раз в тот момент, когда на дорожке появилась стайка отставших женщин в шальварах и блузах из разноцветных шелков. Надо думать, наложницы.

– О, мой господин! ― испуганно закричала одна из них, неожиданно белокожая девушка с длинной рыжей косой, со всех ног бросаясь вперед, и из фонтана донесся радостный хохот. Кронпринц вогнал саблю в ножны и молча протянул противнику руку. Неожиданно.

Противник, впрочем, ничуть этому маневру не удивился. Ухватился собственной рукой с одиноким золотым перстнем за руку принца ― и не за ладонь, а за запястье с вычерченным алой краской Глазом Азарота над закатанным рукавом нижней туники ― и поднялся на ноги, откинув с лица мокрые, но почти не потемневшие волосы.

А. Тархан Ильгамут. Верный соратник и еще один Воин Азарота. Что-то многовато их нынче в Ташбаане.

– Мой господин! ― продолжала причитать рыжая красавица, бросаясь на шею едва выбравшему из фонтана тархану. И без того слишком тонкий изумрудный шелк ее одеяния мгновенно намок, уже не обрисовав, а откровенно облепив живот с впадинкой пупка и маленькую крепкую грудь.

– Пóлно, моя восточная звезда. Что тебя так напугало?

Дан при этих словах сделал такое лицо, что тархан с принцем, не сговариваясь, снесли бы ему голову, если бы заметили. Никак воспринял как личное оскорбление то, что наложница тархана была с каких-то островов. Но повернувшийся на каблуках принц, кажется, даже не посмотрел на верного охранника Сьюзен. Как и на нее саму, застывшую с потрясенным видом.

Да брось, Сью, мы с Питером гоняем друг друга по ристалищу уже четырнадцать лет. Впрочем… лгать не буду, мы это делаем затупленным оружием.

– Ваше Величество, ― поздоровался принц ленивым бархатным голосом.

– Упражняетесь, Ваше Высочество?

– Да. Люблю размяться с утра.

Это у него полдень что ли за утро будет?

– Не желаете присоединиться и поразить нас мастерством северных воинов?

Ага. Тархана, значит, в фонтане искупал, теперь короля туда же швырнуть хочешь?

– Что ж, если вы настаиваете…

В черных глазах принца вспыхнуло такое же черное пламя, и он потянул саблю обратно из ножен под полувосторженный-полуиспуганный вздох собравшихся вокруг женщин.

– Я настаиваю.

– Я не обнажаю меча ради шутки, ― ответил Эдмунд и повернул голову к верному охраннику сестры. ― Лорд Перидан, вас не затруднит одолжить свой?

Судя по выражению лица, Дан был готов притащить ему хоть стреломет. Лишь бы сбить с калорменского дьявола хоть немного спеси.