Текст книги "Снежная княгиня (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Новинки и продолжение читайте на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Часть 1. Рыночная площадь. ==========

Крупными хлопьями падал снег из низких, сизых туч, которые заволокли все небо, кружился в воздухе рваными клочками ваты и, опускаясь на землю, мгновенно таял, смешиваясь с грязью и конским навозом, превращаясь в желтовато-бурую слякоть. По тротуарам, мощеным крупным серыми булыжником, шлепали кутавшиеся в шерстяные шали женщины; у длинных прилавков, заваленных обветрившимся мясом и серебристой рыбой, покрывшейся тонкой ледяной корочкой, выстраивались в длинные очереди дебелые кухарки, ругаясь с продавцами и выторговывая тухлятину. Дворник в протертом на локтях старом сюртуке с громовым грохотом скреб дорогу тяжелой лопатой, сгребая в сторону грязь, перемешанную с желтыми соломинками старого сена.

– Посторонись! – над площадью прогремел густой голос возницы, привставшего с козел и взмахнувшего в воздухе кнутом.

Услышав звонкий щелчок в воздухе, толпа, недовольно озираясь, подалась в стороны, плотнее теснясь к лавкам.

– Смотри, чего творишь, окаянный! – раздался бабий визг. – Прямо по ногам ездят! Вчерась только парнишку задавили рядом с пекарской!

С трудом разогнувшись и потряхивая в воздухе клюкой, сморщенная бабка выкрикивала вслед проехавшей телеге одно за другим ругательства и указывала проходящим мимо людям на край своего подола, оборванный тележным колесом.

– Свежая рыба! Свежая рыба! – доносился глухой голос старого рыбака, торговавшего в провонявшем рыбьими потрохами закутке на углу площади. – Свежая рыба!

Встав грязными сапогами на стопку ящиков, седобородый старик в черной фуражке и расстегнутой телогрейке, забрызганной рыбьей кровью, тряс в воздухе огромной щукой и кричал настолько громко, насколько позволял ему охрипший голос. В это мгновение к прилавку подошла низенькая женщина с головой, покрытой черным шерстяным платком, и проговорив что-то едва слышно, указала пальцем на щуку. С легкостью юнца спрыгнув с ящиков, дед сунул покупательнице щуку, принявшись бурно расхваливать свой товар. Внимательно оглядывая рыбу и принюхиваясь к солоноватому запаху в царящей кругом вони, женщина кивала, слушая трескотню старика вполуха, потом поставила свою корзинку на край прилавка, выудила оттуда небольшой кошель и, ткнув пальцем в щуку, о чем-то попросила. Старик радостно закивал и тут же, вытащив из-под прилавка огромный грязный нож, отрубил рыбную голову и стряхнул её на землю. Завернув рыбу в промасленную бумагу, он сунул её женщине, которая высыпала ему на ладонь несколько монеток. Улыбнувшись покупательнице, старик спрятал деньги во внутренний карман своей телогрейки и, кряхтя, взобрался обратно на ящики и, вытащив из сваленной в кучу на прилавок рыбы толстого окуня, принялся размахивать в воздухе им.

Рыночная площадь шуршала, как разворошенный муравейник. Туда-сюда сновали шляпы, клетчатые плащи, длинные коричневые юбки; шлепали, разбрызгивая грязь, тяжелые сапоги; с треском прокатывались телеги; все кругом гудело и ругалось. У прилавка с луком и подсохшей зеленью ворчала, брызгая слюной, беззубая старуха. Наконец, сговорившись с продавцом о цене, она сунула пучок петрушки в свою кошелку и переместилась к соседнему прилавку, принимаясь щупать морщинистыми пальцами бока дряблых баклажанов и ворчать на цены, пересчитывая в слух гроши своих крошечных доходов.

Рыночная площадь кишела народом. Мелькавшие там и тут лица непрерывно менялись: приходившие за продуктами кухарки делали покупки быстро, чтобы не получить тумаков от хозяев за медлительность; мужчины постоянно морщились от неприятного рыбного запаха и старались скорее уйти; кумы, встречавшие тех, с кем можно поговорить и обсудить последние сплетни, спешили отыскать более подходящее для беседы место, где голос собеседницы не заглушался бы криками и гулом толпы. Но большую часть собравшихся вечером на площади составляли торговцы, непрерывно сновавшие между рядов прилавков, высматривая цены и выглядывая, что продается лучше, а на что спрос невелик. Некоторые, особенно предприимчивые, останавливались у выбранного прилавка и принимались вовсю ругать товар, пока не спугивали всех покупателей, а потом уж бежали в свою лавчонку, чтобы предложить свой товар взамен того, что только что обругали.

Толпа пестрой змеей вилась вдоль торговых рядов, но мало кто заглядывал в дальний угол рыночной площади где среди бочонков и ящиков, под куском трепещущего на ветру брезента, сидели две старухи. Одна из них торговала мотками скверных ниток из овечьей шерсти и чесноком, а другая продавала теплые платки и посеревшие от времени и постоянных брызг грязи рубашки.

– А поговаривают, зима в этом году будет долгой… – сказала одна из старух, поправляя пришпиленные к деревянному столбу, поддерживавшему брезент, бусы крупных чесночных голов.

– Да-а… – прошамкала вторая старуха, привстав со своего бочонка и разглаживая руками выложенную на прилавке льняную рубаху. – Ещё только конец осени, а снег так и валит, так и валит… Поглядите, какие тучи понабежали! Ей-богу, через неделю снег уже перестанет таять и ляжет до весны.

– Чесночок, чесночок! Ароматный, ядреный! – громко проскрежетала первая старуха, заметив появившуюся у соседнего прилавка тучную, розовощекую бабу с закатанными по локоть рукавами серого шерстяного платья.

– На кой нам ваша мелочь? Свой чеснок хорош уродился, – ответила, обернувшись, баба.

– Ишь ты! – всплеснула руками старуха. – Да твоя-то мелочь, поди, с моей и в сравнение не идет! Ишь ты… Нашла мелочь, толстуха!

Но покупательница уже не слышала едкого замечания старухи, брошенного ей в спину, ибо успела переместиться к соседней лавке, где торговал жесткими, сморщенными булками хлеба пекарь.

– Ишь ты! – повторила старуха, взглянув на свою соседку. – Совсем стыд потеряли!

– Что правда, то правда, – вздохнула торговка рубахами, соскребая грязным, кривым ногтем пятнышко грязи со своего товара.

– А поговаривают, что к нам какая-то золотошвейка приехала, – сказала торговка чесноком.

– Что вы говорите, голубушка? Золотошвейка? Нет, не слыхала… – ответила соседка, плотнее запахивая полы своей телогрейки и устраиваясь на пузатом бочонке, точно курица на насесте.

– Да, говорят, приехала. Ух и противная, говорят, баба! – с задором выкрикнула старуха и, покряхтев, залезла на свой ящик. – Заявилась, говорят, в мастерскую к нашей Аннушке… Ну, знаете, на углу Кузнецкой и Тележной живет, которая? – только дождавшись кивка собеседницы, торговка продолжила. – Я ей ещё шерсть продаю. Так вот, заявилась к Аннушке и говорит, чего, мол, вы такой ширпотреб продаете? Неужто такую мерзость ещё покупает кто? А сама такая вся из себя модница: и чепчик с кружавчиками, и рукавчики с отворотиками, и юбка из крашеной шерсти, а пояс такой широкий атласный…

– Ух, и не говорите! Мерзкая баба, – фыркнула торговка платками. – И откуда только такие едут?

– Да уж известно откуда… – буркнула чесночница. – И ведь вся такая из себя модница-красавица, а говорят, вечерами к кузнецу бегает.

– К кузнецу? Это который хромой-то? – уточнила собеседница.

– Он самый, – подтвердила торговка чесноком.

– Ну-у… Он уже не одну девку попортил. И этой достанется, стало быть…

– Так и надо, – злобно буркнула старуха, выглядывая на улицу из-за чесночных голов. – Ой, глядите!

– Что такое? – встрепенулась торговка рубахами и, спрыгнув со своего насеста, подковыляла к прилавку, навалившись на него грудью. – Неужто этот приехал?

Высунувшись из своего закутка, старухи во все глаза всматривались в противоположный конец площади.

Опустив вниз голову, на которую был накинут промокший от сырого снега капюшон дорожного плаща, вдоль ряда с овощами на высоком сером жеребце ехал мужчина. На фоне гудящей площади он казался скорее ожившей печальной статуей, чем живым человеком. На его высоком, бледном лбе ясно выделялась тонкая морщинка, а густые брови были нахмурены, будто в задумчивости. Выдающиеся скулы, острый подбородок и тонкий прямой нос делали его похожим на человека благородных кровей, но широкие плечи и скромная одежда выдавали в нем едва ли не бедняка.

Остановив коня, всадник ловко спрыгнул из седла и откинул капюшон, встряхнув головой. Взяв лошадь под уздцы, он протиснулся к одному из прилавков и, перебросившись парой слов с продавцом, ткнул в кусок свежей говядины. Сговорившись в цене, мужчина стянул с одной руки перчатку из черной свиной кожи и, порывшись в подвешенном к поясу кошельке, выудил оттуда несколько монет. Коротко кивнув продавцу, он отправил завернутый в бумагу кусок мяса в спрятанную под плащом холщовую сумку и неторопливыми широкими шагами побрел к другому прилавку, вглядываясь в разложенные товары.

– А хорош ведь, мерзавец? – спросила одна старуха другую, искоса глядя на стройного всадника.

– А чего ему и не быть хорошим на денежки покойного князя? – спросила другая старуха.

– И то верно… – вздохнула торговка чесноком, не сводя глаз с осанистой, стройной фигуры всадника, медленно ступавшего по грязному, сырому месиву чистыми высокими сапогами.

Привлекший внимание кум мужчина остановился у прилавка зеленщика, перебирая пучки петрушки и укропа, стоявшие в плетеных корзинках. Выбрав пучок посвежее, он без лишних разговоров отсчитал зеленщице деньги и отправил петрушку в холщовый мешок, висевший у него на плече под плащом.

– Ишь, даже не торгуется! – буркнула чесночница, покачав головой.

– А что ему торговаться? – пожала плечами торговка рубашками. – Глядишь, гриву свою черную выпустил, глазюки бесовские так и горят, так и горят… Да наши бабы-то ему и задаром поди готовы отдать…

– А полюбовница-то его, поди, за кухарку держит? – глухо захихикала торговка чесноком, глядя на густые черные волосы и ясные карие глаза всадника.

– А чего бы и нет? – пожала плечами её собеседница. – Ой, глядите-глядите!

Медленно шагавший за хозяином конь случайно налетел на катившего огромный бочонок по грязи мужчину. Не удержав равновесия, тучный усач взмахнул руками и плюхнулся в грязь, потеряв свою фуражку, едва державшуюся на затылке. Стоявшие рядом люди подались в стороны, бросая полные любопытства взгляды на высокого мужчину в дорожном плаще, а он, заметив случившуюся трагедию, положил крупную щуку, которую тщательно изучал, и спешно бросился к упавшему мужчине. Протянув пострадавшему руку, он что-то коротко сказал и, когда усач поднялся на ноги, помог ему отряхнуться.

– Извиняется перед пивоваром… Вот тебе на! – хлопнула себя по бокам торговка чесноком, увидев, как всадник коротко поклонился и поднял с земли упавшую фуражку усача.

– А я всегда говорила, фрау Зелда, что этот мужчина – очень странный человек, – сказала торговка рубахами.

– Извините, по чем вы продаете чеснок? – раздался вдруг мягкий женский голос.

Две старые торговки были слишком заняты наблюдениями за разворачивающейся на рыночной площади сценой, чтобы заметить худощавую женщину, бесшумно подошедшую и уже несколько минут разглядывавшую крупные головки чеснока, связанные в бусы.

– Что? – переспросила торговка чесноком, вздрогнув от неожиданно раздавшегося над самым её ухом голоса.

– Я спрашиваю, в какую цену чеснок? – спросила женщина, закутанная в серый платок и подпоясанная тонкой бечевкой, и мягко улыбнулась.

Смерив серую, будто выцветшую покупательницу долгим взглядом, фрау Зельда прищурила подслеповатые глаза.

– Брать будете? – спросила она, внимательно глядя на незнакомку.

– Буду, – кивнула женщина и, заметив, что торговка хочет вытащить из связки одну чесночную головку, поспешно добавила, – я возьму всю нитку. Чеснок у вас отменный.

Лицо старухи просияло беззубой улыбкой: приятно, когда твой товар хвалит кто-то кроме тебя самого.

– А вы кто будете? Не видала вас раньше тут, – подала голос торговка рубахами, с завистью поглядывая, как незнакомая женщина расплачивалась с соседкой.

– Фрау Вольцоген. Латгарда. Я тут с неделю, – ответила женщина, спрятав под платок выбившуюся медово-белую прядь волос. – Мой муж – сапожник. Мы живем на углу вон той улицы, – женщина кивнула в сторону. – Домохозяин запросил слишком большую сумму за мастерскую, и нам с мужем пришлось приехать сюда.

– Да-а… – протянула фрау Зельда. – С честных людей сейчас дерут, как с собак…

– Точно-точно! – пролепетала торговка рубахами, выкладывая на прилавок тонкую женскую сорочку и надеясь, что фрау Латгарда купит что-нибудь и у неё.

– Что вы говорите, фрау Реинхилда? – спросила торговка чесноком.

– Я говорю, что точно, что с честных людей дерут, как с собак, – громко, будто говорила с глухонемой, повторила торговка рубахами.

– А-а… – протянула фрау Зельда, одобрительно кивнув. – Точно-точно!

– Извините меня, но мне показалось, будто вы только что говорили о том мужчине, что приехал на сером коне, – неловко сказала фрау Латгарда, улыбнувшись тонкими, бесцветными губами. – Он очень молод и хорош собой, и даже походит на вельможу, – взглянув на торговку чесноком, женщина продолжила, – это ваш сын? Простите, если что не так, я в этом городе ещё никого и ничего не знаю… У меня даже нет знакомых…

– Боже упаси, мой сын! – воскликнула фрау Зельда и перекрестилась. – Это конюший из тех развалин, что были когда-то поместьем старого князя.

С этими словами торговка махнула рукой в сторону. Взглянув поверх крыш в указанном направлении, фрау Латгарда увидела стоящий на почти отвесной скале черный замок с потемневшими от сырости острыми крышами и высокими башнями, шпили которых тонули за низкими тучами.

– Вон из того замка? – удивленно вскинула брови женщина, взглянув сначала на фрау Реинхилду, а потом на фрау Зельду.

– Точно. Живет там со своей полюбовницей, – поспешила встрять в разговор торговка рубашками.

Фрау Латгарда укоризненно покачала головой и обернулась, мельком взглянув на мужчину, до сих пор стоявшего рядом с рыбной лавкой.

– А с виду хороший человек, – пожала плечами женщина.

– Да уж… У нас здесь хороших людей – тьфу! – фрау Зельда плюнула под прилавок. – Но уж мы-то вас научим, голубушка, что да к чему.

– Это было бы очень кстати, – улыбнулась жена сапожника.

– Уже вечер, все равно никто ничего не купит… – фрау Реинхилда многозначительно взглянула на кошелек Латгарды и глубоко вздохнула. – Пойдемте-ка по домам, сударыни. До моей лачужки тут рукой подать. Я бы вас чаем с леденцами напоила. Вы бы нам с фрау Зельдой рассказали, как живут у вас в… Откуда вы будете?

– Из Шпиллензихена, – ответила фрау Латгарда.

– Отличный городок. Я слыхала о нем от племянницы, – кивнула фрау Зельда, складывая свой драгоценный чеснок в корзинку.

– Да… Там очень тихо и спокойно. Я очень любила этот город, – вздохнула фрау Латгарда.

– Вот и пойдемте, вы расскажете нам о нем, – сказала фрау Реинхилда, которая успела сгрести свои рубашки в большой холщовый мешок, и взяла приезжую под локоть. – А мы расскажем вам про старый замок. Кажется, он вас заинтересовал?

– Да, в Шпиллензихене не было замков, – кивнула чужеземка, и её светло-голубые глаза прищурились от улыбки, отчего по щекам разбежались паутиной морщинки.

– Погодите, погодите! – запричитала Зельда, упихивая в корзинку мотки грязной пряжи.

Опираясь на кривую клюку, фрау Зельда засеменила на медленно бредущими под руку Реинхилдой и Латгардой.

Шлепая по сырой грязи, женщины выбрались из закутка, в котором торговали, восседая на полусгнивших ящиках и пустых бочонках, и свернули в небольшой переулок. Вечер уже опустился на городок, и на улицах зажигали фонари.

Войдя в круг тусклого масляного света и заметив фонарщика, фрау Зельда громко кашлянула. Старик обернулся и, заметив ковыляющих по слякоти женщин, торопливо приподнял фуражку.

– Приветствую, – поздоровался фонарщик и кивнул торговке чесноком. – И вас, дорогая сестрица.

– Какая темень! Зажигайте ваши фонари скорее, братец, – ответила фрау Зельда.

– Сюда, – кивнула фрау Реинхилда, указывая чужеземке на темную каменную арку.

Свернув с освещенной улицы в небольшой просвет между двумя домами, крывшийся за аркой, фрау Зельда споткнулась и с удовольствием выругалась, припомнив всех, начиная от герцогов и кончая дворниками. Услышав шаги своих спутниц далеко впереди, старуха тяжело вздохнула и двинулась вперед, сквозь кромешную тьму, придерживаясь рукой за осклизлую каменную стену и простукивая дорогу перед собой палкой, точно слепая.

Фрау Реинхилда свернула в очередной переулок и остановилась под провисшим деревянным козырьком. Покряхтев, старуха поднялась на невысокое крыльцо из двух каменных ступенек и, согнувшись в три погибели, принялась ковыряться в замке огромным ключом, ходившим ходуном в её трясущихся руках.

– А вот и моя лачужка. Прошу, пожалуйте, – сказала фрау Реинхилда, когда дверной замок щелкнул и дверь слегка подалась назад.

Зайдя внутрь дома, старуха немного посторонилась, пропуская следом своих гостей.

– Сейчас свечку отыщу… – сказала старуха, захлопнув дверь.

Узкая полоска желтого света, тянувшаяся с улицы, погасла, и тесная прихожая погрузилась в кромешную тьму, в которой было слышно только кряхтение запыхавшейся от быстрой ходьбы старухи.

– У вас очень милый дом, – сказала фрау Латгарда, когда Реинхилда чиркнула спичкой и зажгла огарок сальной свечи, тускло осветивший прихожую.

– И на том спасибо, – улыбнулась хозяйка, уходя вглубь дома и зовя гостей проследовать за ней.

Жилище фрау Реинхилды больше походило на огромную нору. Прихожая, в которой оказались гости, была только частью длинного, низкого коридора шириною в два шага, с обшарпанными коричнево-зелеными стенами и грязным полом. Направо и налево из прихожей расходились наглухо запертые двери, за которыми царили кромешная тьма и совершенная тишина.

– Ой! – воскликнула фрау Латгарда, едва не стукнувшись плечом о торчавший из стены канделябр, в котором не было видно ни одного огарка свечи. – А почему у вас так темно?

– Свечи нынче дорогие, – пожала плечами хозяйка, – а мы живем бережливо. Проходите вот сюда…

Старуха толкнула дверь, которая нехотя отворилась с пронзительным скрипом, приглашая гостей пройти в разверзшуюся темную пасть комнаты. Кротко кивнув, фрау Латгарда прошла в комнату, а за ней проковыляла и уставшая от ходьбы Зельда.

Остановившись у порога, чужеземка окинула взглядом крохотную комнатку, в которой оказалась. У маленького оконца, забранного выцветшими занавесками, стоял прямоугольный стол, под который были задвинуты три низких деревянных табуретки. Справа от двери стоял старинный дубовый сервант на высоких ножках, а слева – спрятанная за невысокой ширмой деревянная кровать, заправленная истершимся вязаным покрывалом.

– Прошу, присаживайтесь, – добродушно пролепетала фрау Реинхилда, указывая гостьям на табуретки, а сама прошагала к крохотной печурке, спрятавшейся в темном углу слева от окна.

Упав на колени перед печуркой, старуха со скрипом открыла крохотную дверцу и насыпала из стоящего рядом ведра в топку несколько маленьких лопаток угля. Пошуршав в темноте платьем, она вытащила из кармана клочок бумаги и зажгла его от свечи, после чего отправила в топку. Склонившись над углем, старуха долго и шумно дула на него, раздувая едва теплившийся огонек. Когда же уголь немного разгорелся, фрау Реинхилда с трудом поднялась на ноги и сильнее выдвинула заслонку на печной трубе, ногой захлопнув дверцу топки, отчего маленький крючочек дрогнул и сам упал в петельку на чугунной пластине дверцы.

Пройдя к серванту, старуха вытащила оттуда три пыльных кружки и, развернувшись к гостям спиной, перевернула одну из них вверх дном, вытряхивая из неё паука. Сдув с кружек пыль и обтерев их подолом платья, фрау Реинхилда обернулась и широко улыбнулась беззубым ртом.

– Сейчас чаек подоспеет… – с видом заботливой, радушной хозяйки, она составила на стол кружки и вынула из шкафа небольшую шкатулочку, в которой лежали янтарно-коричневые леденцы из пережженного сахара.

Сунув в помятый жестяной чайник несколько травинок мяты и чабреца, старуха залила его водой и поставила на печь, после чего выдвинула табурет и с тяжелым вздохом опустилась на него.

– Вы, стало быть, из Шпиллензихена к нам пожаловали, – сказала старуха, не зная, с чего начать разговор.

– Именно так, – коротко кивнула фрау Латгарда. – Я очень любила свой город, но думаю, что и этот со временем полюблю не меньше. Ведь он так удивителен! Вчера утром я вышла из дома, чтобы немного осмотреться и увидела церковь. У неё была такая высокая колокольня с острым шпилем и цветные стекла… А ещё на рынке продают свежую рыбу и петрушку, а ведь уже давно холода. Кроме того, по широким улицам лавкой ткача и гончара ходят повозки, которые возят людей… А ещё рядом с этим городом есть замок…

– Да-а, замок… – вздохнула фрау Зельда и тут же оживилась. – Мы ведь вам обещали про него рассказать. Ей-богу, это прелюбопытнейшая история! В этом замке живет одна молодая княгиня, вдова. Ей-богу, эта женщина – настоящая ведьма; ночами под стенами её замка воют оборотни, а в заброшенных залах танцуют под луной вампиры. Она выезжает каждый день из замка на своем вороном коне и объезжает все свои, то есть покойного князя, владения. А владения покойного князя тянутся до самой реки. И поля, и леса, там, за городом, все принадлежит теперь ей. Вместо голубей она держит под крышей одной башни огромных желтоглазых сов, с одной из которых на плече выходит на прогулку по зубьям стены…

– Вы не с того начали, голубушка, – перебила фрау Реинхилда, разливая по кружкам заварившийся чай.

– А с чего же? – оскорбленно повысила голос торговка чесноком, пододвигая к себе кружку.

– А вот с чего, – проговорила фрау Реинхилда с видом опытной рассказчицы и, отхлебнув чаю, медленно выдохнула, причмокнув губами. – В замке, который вы видели с рыночной площади, жил старый князь. Не так давно – не даст бог соврать, лет шесть назад – князь женился на молодке и перевез её в свой замок. Ох, и хороша собой была эта девушка! Я её видела, когда они проезжали в карете по Рейнской улице. Молодая, румяная, на плечах косы цвета льна, одета была в такую атласную блузу небесной лазури… Красавица одним словом. Так вот, старый князь помер года три тому назад, и молодая вдовица осталась одна в замке. Прислугу она всю распустила, как только князь слег, а остался у них один конюший, вот тот, которого вы видели на рынке…

– Постойте, теперь вы не туда пошли, дрожайшая фрау Реинхилда. Позвольте, я продолжу, тем паче, я тот день помню, как сейчас, – оживилась фрау Зельда, перетягивая одеяло повествования на себя. – Вы пропустили похороны. А о них уж точно есть что сказать…

В неверном мерцании тусклой свечи, фрау Зельда, склонившись над кружкой чая, повела свой неторопливый рассказ. Смутные тени, танцевавшие на её морщинистом лице, придавали старухе зловещий вид, но фрау Латгарда, для которой велось повествование, все равно слушала с вежливым вниманием и время от времени кивала головой, неторопливо потягивая чай из своей кружки, на боку которой виднелась едва различимая трещина.

– Так вот, довелось мне однажды иметь беседу с доктором… Фрау Реинхилда, быть может, знаете, герра Вайгля, старого нашего доктора. Святой был человек, светлая ему память, – торговка чесноком перекрестилась и поглядела на низкий потолок.

– Да-да, – закивала фрау Реинхилда, перекрестившись следом. – Светлая память…

– И он рассказывал, будто однажды посередь ночи на экипаже с пятеркой лошадей к нему прибыл тот самый конюший, которого вы видели на рынке, и просил собираться, как можно скорее, – продолжила фрау Зельда. – А после…

Комментарий к Часть 1. Рыночная площадь.

Людям рисующим может быть интересно: https://vk.com/public89956698?w=wall-89956698_99

========== Часть 2. Болезнь. ==========

Бледный лунный свет, проникавший в пустую залу через узкие стрельчатые окна, расположенные в ряд на одной из стен, покоился на мраморных плитах пола тонкими полосами, на которые ложились смутные тени проплывавших по иссиня-черному небу облаков. Гобелены на каменных стенах покачивались от сквозняка, незримым туманом окутавшего залу, а далеко под потонувшими во мраке сводами слышалось размытым эхом шуршание мышей. Длинные портьеры подметали кистями холодный пол с тихим мелодичным шелестом. На одном из бронзовых канделябров, покрытых зеленым налетом времени и серой наледью пыли, крупный черный паук плел из серебряных нитей свою сеть.

Зала была объята сном и пронизана дымкой лунного света, но в непроницаемой тишине полуночи гулко отдавался звук медленных мерных шагов. Прозрачная, бледная тень неторопливо ходила вдоль ряда окон, время от времени останавливаясь и глядя сквозь замерзшие стекла на дремлющие под снеговыми шапками горы и леса.

Мрачные обелиски елей, обступавших старый замок кольцом, чернели на фоне серебрившегося снега; над лесом курился клубами дым, поднимавшийся от печных труб спящего у подножия каменистой скалы города.

Вдруг в ночной тишине, точно раскат отдаленного грома, раздался громкий хлопок. Дверь в углу огромной залы со скрежетом отворилась, и в черной арке дверного проема показался силуэт высокого мужчины. Лунный свет выхватывал из темноты серебристый круг его пенсне и половину подбородка с короткой острой бородой.

Невесомая тень, сновавшая по пустой зале, едва заметно вздрогнула и быстрыми широкими шагами прошла к двери, отстукивая гулкие удары каблуками по мраморному полу и шурша складками бархатного подола.

– Доктор? – дрогнувшим шепотом сказала тень.

Мужчина поправил пенсне на носу и, будто виновато склонив голову, и осторожно сжал в руке холодную ладонь стоящей напротив него женщины.

– Мужайтесь, – медленно вздохнул он, ответив на устремленный на него тревожный взгляд взглядом мягких, темных глаз. – Болезнь давняя и очень запущенная. Я сделаю все, что в моих силах, но не могу обнадежить вас… Будьте мужественной и готовьтесь к худшему исходу.

Отвернувшись к огромному стрельчатому окну, женщина несколько раз медленно кивнула, и на уголках её губ легла тень грустной улыбки.

– Я вернусь завтра утром, – мягко сказал доктор. – А сейчас мне нужно уйти…

– Да, конечно… – кивнула женщина, крепко пожав руку доктора. – Абелард отвезет вас. Искренне прошу простить нас за то, что разбудили вас среди ночи, герр Вайгль…

– Что вы… – улыбнулся доктор, отчего по его щекам разбежались тонкие морщинки. – Если ваш супруг не почувствует себя лучше, дайте ему выпить четверть стакана оставленной мною микстуры. Пойдите к нему, он желал вас видеть.

– Благодарю вас, доктор, – ответила женщина.

– Прощайте, – сказал доктор и, поклонившись, поднес холодные пальцы собеседницы к губам. – Я буду утром…

– Я пришлю за вами экипаж, – сказала женщина.

Коротко кивнув, доктор прошел мимо неё и через несколько мгновений его гулкие шаги растворились эхом во мраке коридора. Тяжело вздохнув и низко опустив голову, женщина медленно подошла к двери, из которой несколько минут тому назад появился доктор и, выйдя из залы в темный коридор, без единого звука плотно притворила её за собой.

Не зажигая свеч, бледной тенью она бесшумно плыла по темному коридору, низко склонив голову и полузакрыв усталые глаза. Остановившись перед приоткрытой дверью, женщина положила пальцы на дверную ручку и на мгновение остановилась, глубоко вздохнув и тяжело сглотнув, потом несколько раз ударила костяшками пальцев по двери и осторожно толкнула её.

Остановившись на пороге, женщина медленно прикрыла дверь, вслушиваясь в хрипящее дыхание и сдавленный кашель, доносившиеся из-за тяжелого бордового полога кровати.

– Вы желали видеть меня? – тихо сказала женщина, подходя к кровати и присаживаясь на пододвинутый стул.

Расправив платье на коленях, она мельком взглянула на оставленную доктором на тумбе стеклянную бутыль микстуры, из-под которой торчал клочок бумаги, испещренный мелкими буквами.

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросила женщина, нежно коснувшись белевшей на темном одеяле морщинистой руки.

– Когда вы рядом, моя дорогая, я чувствую себя превосходно, – послышался в ответ хриплый басовитый голос. – Но доктор говорит, что дела мои плохи и осталось недолго…

– Прошу, не говорите этого! Я люблю вас, а вы так жестоко раните мое сердце! – воскликнула женщина и, склонившись над лежащим, крепко прижала его ладонь к губам.

Горячие слезы медленно стекали по бескровным щекам женщины и падали на морщинистую ладонь. Тяжело вздохнув, лежавший мужчина с трудом приподнялся на локте, и лунный свет, проникавший в комнату сквозь узкую щель между плотными занавесками, на мгновение осветил его бледное, измученное лицо.

– Я люблю вас больше жизни, моя дорогая супруга, – сказал мужчина, медленно проведя по шелковистым льняным волосам женщины шершавой ладонью. – Но вскоре настанет час нашей с вами разлуки, и я хочу, чтобы вы внимательно выслушали и исполнили несколько моих просьб.

– Все, что вы пожелаете, – сказала женщина, подняв голову и взглянув на мужа полными слез глазами.

– Вам минуло лишь двадцать три года, тогда как мне идет уже шестьдесят четвертый год, – сказал мужчина, – вы ещё очень молоды, и я, должно быть, не имею права просить о такой жертве…

– Вы имеете право просить о чем угодно, мой князь, – мягко улыбнувшись, сказала женщина.

– Когда мы с вами клялись друг другу в вечной любви, стоя перед алтарем, я знал, что нет в мире человека счастливее меня, – медленно проговорил князь. – Я знаю, насколько вы привязаны ко мне, любовь моя, и я хотел бы, чтобы в память обо мне вы никогда больше не любили ни одного мужчину так же сильно, как любили меня.

– Я обещаю. Я клянусь вам, мой милый супруг, – горячо воскликнула молодая княгиня, крепко сжимая лихорадочно горячую руку старого князя.

– Я знал, что вы пообещаете… – улыбнулся мужчина, стараясь незаметно смахнуть навернувшиеся на глазах слезы. – Это была первая моя просьба. Вторая же просьба заключается вот в чем…

Приступ удушающего, сухого кашля сдавил горло старика, не дав ему договорить.

– Прошу вас, ложитесь. Вы очень слабы, и вам вредно много говорить, – приобняв супруга за плечи, молодая женщина помогла ему лечь и заботливо взбила подушку под его головой.

– Благодарю вас, – улыбнулся старый князь, сжимая в шершавой ладони маленькую ручку супруги. – Вторая моя просьба заключается вот в чем.

– В чем же? – спросила княгиня, пересев со стула на краешек кровати.

– Мне хотелось бы, чтобы после моей смерти вы не проронили больше ни слезы, – сказал старый князь. – Обещаете вы мне это, моя дорогая супруга?

– Обещаю. Конечно, обещаю. Когда вы будете смотреть на меня с небес, вы не увидите ни одной моей слезы, – уверенно сказала женщина.