Текст книги "Янтарноглазая Химе (СИ)"
Автор книги: Arvinta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 87 страниц)
Мои знания – это мои знания, а не Тсуны, и как ей их передать я не знала, между нами по-прежнему была прозрачная, но от этого не менее прочная преграда, которая отказывалась сдаваться под моим натиском. Вот и приходилось довольствоваться ролью безмолвного наблюдателя, радуясь, что эмоции не окончательно восстановились и скука или зависть мне на данный момент неведомы, иначе бы было совсем худо. Не спасло даже то, что я периодически повторяла в уме все прочитанные мной книги на известных мне языках, боясь, что все позабуду. Все же без практики постепенно забываются языки, а мне хотелось этого избежать. Они были еще одной памятью о моем дедушке и о том, что я когда-то была жива и имела семью. Пусть не самую большую и дружную, но она у меня была, и я искренне считала это главным.
Правда, я старалась не отчаиваться и старательно долбилась в эту преграду, желая если не убрать ее совсем, то хотя бы проковырять малюсенькую дырочку. Получалось плохо, результатов особых не было, но через непонятно какую попытку, я стала ощущать, что преграда в одной точке истончилась. Я стала лучше ощущать эмоции Тсуны, но до нее самой достучаться не могла. Хотя я и не ставила перед собой такой цели, я просто не хотела быть безмолвным наблюдателем, я хотела помочь, но… я не знала, в чем это будет заключаться. Я вообще старалась не думать, что случится, когда рухнет барьер, отделяющий наши сознания. Может мы самоуничтожимся, а может сольемся в одну личность, но просто сидеть сложа руки уже не могла, со временем контролировать свои чувства и желания стало труднее. Однако, навредить ребенку я не желала, поэтому старалась делать все аккуратно и постепенно. На что я тогда надеялась? Я и сама не знаю, все равно возвращения к прошлой жизни мне было не видать.
Впрочем, долго эта идиллия не продлилась. Мне было неизвестно, сколько времени прошло снаружи, но в зеркале напротив раковины в ванной, отражался ребенок лет четырех-пяти. Хотя это было не главным, в тот день… хм… как бы это сказать… а! Точно! В общем, примерно пять десятков смен бодрствования и сна Тсуны, ее отца не было дома, а после он приехал и целую неделю посвятил дочери! Небывалое событие на моей памяти, обычно того не было по десять-пятнадцать подобных смен, а потом он четыре-восемь оставался дома и снова уезжал, а тут нет! Даже наоборот, он прихватил своих домочадцев, чтобы куда-то привезти. Это куда-то оказался аэропорт, где мы встретили… старика, поразительно напоминающего мне Сандайме из аниме Наруто. Нет, не внешностью, а улыбкой и выражением глаз. Не знаю, как другие, но я всегда смотрела на Хирузена неприязненно, уж слишком у него все складно выходило, зато сироты плодились, как грибы после дождя. Причем, сироты не из обычных семей, где одно или два поколения были шиноби, а из Великих Кланов! Это как надо было постараться, чтобы подобное произошло? Вот и я даже не подозреваю, зато в официальную версию его хорошести никогда не верила. Вот и сейчас, увидев этого старикашку и проведя аналогию, могу сразу сказать, что он мне очень не понравился, зато Тсуна восприняла его нормально.
Не знаю, кем тот старик был на самом деле, но то, что не обычным денди – точно, уж слишком те шкафы, что его сопровождали, матерых убийц напоминали. Походка, взгляд и манера держаться, все, как мне рассказывал и показывал дед, пока был жив. Правда, и сам дедуля был таким же, да и в целом, как он оглядывал местность и цепко смотрел на собеседников, сильно напоминало мне поведение уже не этих шкафчиков, а встречаемого старикашку. Хотя нет, от деда шла уверенность и сила, а от старика власть и непоколебимая уверенность в праве распоряжаться чужими жизнями. Впрочем, он старательно это маскировал за мягкой улыбкой и лукаво сощуренными глазами, но вот я видела, что это не лукавый прищур, а попытка скрыть холод в глазах. Реально, как под дулом пистолета стоишь! Но этого никто не видел и не чувствовал, даже Тсуна, которая обычно хорошо (по крайней мере лучше меня) чувствовала людей. Странно, даже очень, но сделать я опять ничего не могла, мой удел был только наблюдать.
Разговор между родителями и этим стариком был на неизвестном мне языке, в котором я с изумлением опознала итальянский. Ну, а после, только ради Тсуны, они перешли на японский, но уже ни о чем серьезном не говорили, зато нам представили старика, сообщив что его зовут господин Тимотео. Непривычное для японцев обращение, впрочем, внешность отца, как и матери, малышки, тоже была далеко не японская, поэтому я уже не удивлялась, хотя и вздохнула (вернее попыталась, тела-то своего у меня не было) с тоской, что до словарей не добраться и не узнать, о чем те говорили. Впрочем, вскоре я начинала грустить уже из-за другой причины, слушать сюсюканье и специальное коверканье слов в общении с Тсуной, меня искренне напрягло. Помню, в свое время, я так хотела с братьями разговаривать, так бабушка мне целую лекцию прочла о том, что это делать нельзя, а главное, почему нельзя. Списком возможных последствий такого сюсюканья я тогда сильно впечатлилась и в дальнейшем все слова старалась говорить правильно. Ну, а тут никак повлиять на происходящее я не могла, да я даже отключиться от слуха ребенка возможности не имела! Вот и приходилось слушать, благо, вскоре они сели в машину и Тсуна задремала, а я вновь погрузилась в темноту, сюсюканье исчезло, а когда девочка проснулась, на нее уже почти не обращали внимания, что нас обеих устраивало, и она тихонько играла в своей комнате.
Тимотео пробыл у них в гостях еще неделю, в течение которой он внимательно приглядывался (скорее даже оценивал, как придирчивый покупатель мясо на рынке) к Тсуне, а каждый вечер рассказывал сказки. Нет, ну, допустим про группу людей, создавших Виджиланте, чтобы помогать нуждающимся? я поверила, как и в то, что после они стали бандой мафией тоже, но вот в то, что она была благородной… ну, сказка на то и сказка, чтобы случались невозможные вещи. Только вот взгляд у старикашки при этом был таким, что я начинала думать, что в основе его рассказов лежали реальные события и говорил он про реальных людей. Впрочем, мой интерес мог бы так и остаться интересом, если бы не малышка Тсуна! Эта умничка спросила про то, какими были эти Виджиланте! Уж не знаю почему, но Тимотео ответил, что их было семеро: Джи – преданный соратник и друг, всегда идущий в острие атаки, он ураган, сметающий врагов семьи; Асари Угетсу – он дождь, что смывает все тревоги и беды, он спокойствие и стабильность; Кнакл – яркое солнце, что пробьет своим телом любую преграду; Лампо – он громоотвод, что уведет от семьи все беды; Деймон Спейд – скрывающий и запутывающий всех туман, что не позволит опасности приблизиться к семье; Алауди – гордое, но одинокое облако, что заботится о всех издали; ну и самый последний – Джотто, всепрощающее небо, которое объединяло их всех, так называемый босс семьи позже ставшей Вонголой.
Красивая история, живые герои, смахивающие характерами на описанные погодные явления, но вот то, что имя придуманной стариком созвучно с названием кампании, в которой якобы работает отец Тсуны, мне не понравилось. Уж очень плохая картинка получалась, но вот малышка была в восторге. Я ее понимала, сама в таком возрасте таскалась за дедом и требовала рассказов о его героическом прошлом, пока не выросла и не услышала: «в разведке нет красивых подвигов, которых показывают в современных фильмах, только пот, кровь и стоящая за спиной старуха с косой, а так же знание, что невыполненное задание – смерть сотен, а то и тысяч сограждан». Помню, я тогда не поверила ему, но отстала, зато позже, услышала пару его откровений во время обучения самозащите. Он мне тогда немного рассказал, стараясь пробудить стремление к знаниям, я впечатлилась, но особых успехов все равно не достигла, а после он умер, потом умерла мама, ну и я решила взять заботу о братьях на себя и времени стало вообще ни на что не хватать. Правда, простую истину, что интересный рассказ и реальность – разные вещи, я уяснила крепко.
Однако мой скептицизм не поддерживался Тсуной, а значит, каждый вечер слушала уже набившие оскомину рассказы о великолепной семерке, а после погружалась в темноту и начинала с остервенением долбиться в разделяющую нас преграду. Меня переполняла решимость достучаться до ребенка и предостеречь, рассказать, что этот старикашка не так уж хорош, указать ей, что тот смотрит на нее, как на товар. Дорогой и нужный, но не более. Правда, когда девочка вновь открыла глаза, я так и не смогла пробиться, но преграда как будто стала еще тоньше, что меня несказанно воодушевило, теперь не хватало последнего толчка, чтобы мы наконец-таки встретились. Меня уже не волновало, что я не знаю последствий, просто я ощущала, что скоро случится что-то непоправимое, что навсегда изменит мой мир и не только мой, что было в сотни раз хуже.
Впрочем, в тот день я немного успокоилась, ведь из речей взрослых я узнала, что Тимотео скоро покинет наш скромный домик и улетит назад в Италию. Искренне порадовалась и, была бы возможность, я бы ему вслед платочком поразмахивала, но, чего нет, того нет. Однако я на свою беду расслабилась, хотя, с другой стороны, я бы все равно ничего поделать бы не смогла, но обо всем по порядку. Думаю, любой мог понять, что я видела и слышала реальность только тогда, когда Тсуна не спала, но влиять на нее или говорить с ней я не могла. Вот и в тот день, наблюдая за ее привычным распорядком дня завтрак-игры-обед-игры-ужин-сказка-спать, вернее пока только завтрак-игра, я была спокойна. Плохо стало, когда на ребенка вновь накинулась выпущенная в наш внутренний дворик соседская болонка, которая не просто накинулась на девочку, но и вцепилась ей в ногу. Судя по тому, как по ее ноге потекла кровь, а она отчаянно закричала, боль была адская, а потом… я не знаю, как так получилось. Я хотела ее исцелить и утешить, а желанием Тсуны было избавиться от боли, защититься. Собачонку откинула волна рыжеватого пламени, а ранка от укуса запеклась.
На крик боли и страха прибежал Иемицу и Тимотео, они успели заметить отсветы гаснущего пламени и повели себя странно. Если отец Тсуны замер, так и не кинувшись успокаивать свою дочь, то вот старик времени не терял. Быстро подскочив к девочке, он подхватил ее на руки, от неожиданности малышка замолчала и перевела на него глаза, в которых все расплывалось из-за слез. Однако, даже таким зрением я успела заметить, как указательный палец Тимотео загорелся очень похожим по цвету с примененным нами ранее огоньком, а после он ткнул им Тсуне в лоб. Первая мысль – зачем? А вот второй уже не было, возникло ощущение, что наши с Тсуной души окружил барьер из очень и очень плотной субстанции, похожей на рыжеватое стекло и он стал стремительно сужаться. Паника, вот что ощутила я. Все барьеры, что столько времени сдерживали мои эмоции, рухнули и меня затопил животный страх. Внезапно пришло понимание, что ни я, ни Тсуна поодиночке не выживем. Удача отвернулась от нас, осталась только вера и надежда на лучшее.
Продолжение следует…
========== Глава 3. Больница ==========
Я не знаю, что происходило в это время снаружи, но внутри… стенки нашей клетки стремительно сужались, буквально вплющивая нас с Тсуной в друг друга. Боль и ощущение беспомощности, накатывающая волнами паника – вот что испытывали мы обе. В какой-то момент все смешалось и мы, ведомые инстинктами, рванули навстречу друг другу, и без того истонченная моими бесконечными попытками преграда начала трескаться и… и исчезла совсем, краткий миг облегчения, а после наши чувства и воспоминания стали смешиваться, резонируя и усиливаясь, а барьер решил сделать последний рывок и скачкообразно уменьшился, не давая времени на плавное слияние. Правда, после я ощутила, что что-то пошло не так и стенки барьера хрустнули, однако они выдержали, лишь чуть-чуть прогнулись, поэтому меня окружал не куб, а бочкообразное нечто. Хотя на прочности образования это никак не сказалось.
Впрочем, невозможность понять кто я, сестра двух братьев-близнецов или Тсунаеши, волновала меня в последнюю очередь. Ощущение от сковавшего меня барьера были хуже, чем в метро в час пик или маршрутке-малолитражке, что едет раз в день из города в ближайший поселок. Этот барьер явно не был рассчитан на две души и должен был сковать, не позволяя развиваться, одну-единственную, а тут такой нежданчик, у ребенка оказалось их несколько. Плюс еще его стенки обжигали то холодом, то нестерпимым жаром, сознание стало меркнуть, как и попытки сопротивления. Однако что-то внутри меня воспротивилось самому простому решению моей проблемы, где-то в глубине моей еще недослившейся сущности разгоралось Пламя, очень похожее на то, что не так давно вызвали мы, дабы отпугнуть соседскую собачонку.
Сильное, необузданное, оно пропитывалось моей болью и паникой, чтобы достигнув критической отметки, рвануть в разные стороны, стараясь уничтожить угрозу нашему существованию. Нахлынуло на стенки, по которым пробежалась сеть тоненьких трещин, и вернулась назад, чтобы через пару секунд опять повторить попытку. И так раз за разом, становясь все слабее и выдыхаясь, но и барьер был уже слаб. Последний удар, и он с тихим звоном оседает осколками на пол, а Пламя возвращается назад, постепенно затухая и оставляя после себя ощущение тепла в районе солнечного сплетения. Ну, а я ощущаю дикое облегчение и проваливаюсь в ставшую уже привычной темноту, понимая, что так надо и так правильно.
Не знаю, сколько я пробыла в ней в этот раз, но проснулась я в больнице, в окружении пиликающих приборов и дикой слабостью в теле. Стоп, теле? Не веря в происходящее, резко принимаю сидячее положение, точнее, пытаюсь принять. Неудачно, тело пронзает импульсом боли, что убеждает меня в реальности происходящего, а стоящие вокруг приборы начинают надрывно пищать. Головная боль нарастает и вот в палату вбегает целая куча людей в белых халатах. Кто-то из них что-то мне колет, и я опять соскальзываю в спасительное забытье.
Следующее мое пробуждение было уже более легким. Тело было слабым и неудобным, как будто я надела одежку на пару размеров меньше, но в целом, состояние было терпимым. Особенно радовало еще и то, что теперь я точно знала кто я. Имя Савада Тсунаеши стало родным, как и ее мать, а вот отец… мы обе к нему относились предвзято, вот и получилось, что Иемицу оказался в пролете и объединенное я воспринимало его, как постороннего дядьку, не более. Это ту часть меня, что раньше была Тсуной, ни капельки не расстраивало, ведь последний год он стал появляться все реже и реже, так что в последний его приезд дите само было неуверенно в том, что правильно помнит черты лица своего бати.
– Тсу-чан! – в распахнувшиеся двери палаты влетела мама, да? Я уже не воспринимала ее по-другому, это была именно моя мама. Она заплакала и обняла мое обессиленное тельце, продолжая бормотать. – Тсу-чан, теперь все будет хорошо.
– Ка-чан, я тебя люблю, – обнимаю ее и говорю те слова, что давным-давно хотела сказать одна из моих частей. Впрочем, я внезапно поняла, что это глупо делить себя на какие-то части, их больше нет, а есть я, носящая имя Савада Тсунаеши. – Очень-очень сильно!
– Тсу-чан? – удивилась, отстраняясь ка-чан, а после счастливо разулыбалась и обняла меня еще крепче. – Я тоже тебя очень и очень люблю!
– Ка-чан, а то-сан приедет? – я не знаю сколько мы просидели обнявшись, но стоило Нане отстраниться, как я задала волнующий меня вопрос. Что-то внутри меня уверенно говорило, что ему лучше не знать, что техника не сработала, пусть лучше считает, что я просто заболела, но барьер не был разрушен. Я верила этому голосу, но единственным источником информации была именно мама. Не бог весь что, но все-таки…
– Нет, извини, Тсу-чан, у него много работы, но он передавал тебе… – дальше я уже не слушала и просто кивала, искренне радуясь, что у меня появилось время привыкнуть к телу, а главное придумать, как жить дальше, ведь возможности вернуться у меня нет. – …хорошо? – донеслось до меня, и, выплыв из своих далеко не радужных мыслей, я наткнулась на заботливый взгляд Наны.
– Угу, ка-чан, я хочу спать, – не помню, что она мне говорила, но железобетонная уверенность, что мама никогда не сделает мне ничего плохого, заставляет меня согласиться не раздумывая.
– Ой, точно! Прости, Тсу-чан, – только сейчас, смотря на засуетившуюся вокруг меня Нану, помогающую лечь поудобней и подтыкающая углы одеяла, я поняла, что не соврала, я и правда хотела спать. – Отдыхай… – ее голос становится тихим, так что я скорее угадываю по губам ее следующие слова, чем по-настоящему их слышу, – …и не волнуйся, я ему ничего не скажу, Дон не узнает.
Впрочем, я не уверена, что последние слова мне не пригрезились, ибо в следующее мгновение она уже начала рассказывать, что в следующее свое посещение принесет мои любимые сладости, но много их не даст, лечащий врач запретил и тут же уточняла, не обижусь ли я из-за этого? Бурчу что-то неразборчивое, что одинаково можно принять за согласие и за отрицание, но, кажется, Нане большего и не надо, она вполне довольна тем, что есть, ну а я и подавно. Правда, хочется еще подумать над тем, что за игру ведет уже моя мать, но с другой стороны, угрозы я не ощущаю. Да и виденное мной еще во время разделения позволяет со стопроцентной точностью сказать, что она свою дочь любит и в обиду не даст, поэтому присутствие и голос Наны дарили спокойствие и расслабленность.
Успокоено вздыхаю и под ее мерный щебет начинаю погружаться в сон, чтобы в следующий раз очнуться в пустой палате, но уже другой, тут нет противно пищащих приборов и у меня из руки не торчат иголки. Попытки встать на ноги ничего не дали, тело не слушалось, и я полетела прямиком на пол. Ну, хорошо хоть капельницу у меня убрали, пока я спала, а то отбитыми руками и коленями я бы не отделалась. Тихо подвывая от обиды и боли, осторожно хватаюсь за кровать и медленно стараюсь подтянуться. С огромным трудом мне удается заползти на кровать, чуток передохнуть и подползти к спинке кровати, а после перевернуться с живота на спину и, пользуясь спинкой, как опорой, сесть. На меня мгновенно нападает дикая слабость, и я едва успеваю направить свое падение так, чтобы не свалиться с кровати, но вот носом в далеко не мягкий матрас я впечаталась, а главное, сил шевелиться у меня не осталось! Внезапно раздается звук раздвигаемых дверей, удивленный вскрик и быстрый топот ног.
– Тсунаеши-чан, тебе не следовало вставать! – меня довольно мягко подхватили под грудь и легко подняли, чтобы в следующую секунду устроить на подушках.
– Простите… – внимательно смотрю на невысокую русоволосую девушку… вернее уже пусть и молодую, но женщину лет тридцати, которая мне помогла, кстати, у нее слишком нетипичная для японки внешность. Слишком уж она светлая, да и голубые глаза… я бы скорее приняла ее за россиянку, но отсутствие акцента убеждает меня в обратном. Взгляд падает на беджик, что был прикреплен к ее груди, но, к сожалению, японский письменный я не понимала, поэтому замялась, не зная, как ее назвать.
– Канаме, – приятная улыбка появилась на губах женщины, – меня зовут Мисуми Канаме, я медсестра.
– Канаме-сан, а сколько сейчас времени? – мгновенно оживилась я, а моя усталость отступила на второй план, вперед вышло поистине детское любопытство. – А сколько я была без сознания? А…
– Стоп! – прервала поток моих вопросов Мисуми и рассмеялась. – Я отвечу на них, но вначале тебе следует поесть.
Вторя ее словам, мой желудок раздает весьма громкое бурчание.
– Простите, – кажется, у меня краснеют даже волосы, но медсестра лишь добродушно улыбнулась.
– Ничего страшного, Тсунаеши-чан! – заверяет она меня, но мне не нравится полное звучание моего имени, меня так звал тот дедуля, из-за которого я и оказалась в больнице, да и Нана, когда я что-нибудь делала не так, как надо. – А сейчас…
– Тсуна, – перебиваю я ее.
– Что? – удивилась сбитая с толку Канаме.
– Зовите меня Тсуна, мне не нравится, когда говорят мое полное имя, – пояснила я и поежилась. – Сразу кажется, что я в чем-то провинилась.
– Ха-ха-ха, как скажешь, Тсуна-чан, – согласилась со мной Мисуми. – А теперь посиди здесь немного, пока я схожу за едой.
– Хорошо, – киваю с серьезным видом, мысленно негодуя, ведь если судить по моему состоянию, встать и куда-то уйти, мне просто не по силам, вот чужие слова и кажутся скорее издевательством.
Правда, извести себя подобными мыслями я не успела. Канаме вернулась очень быстро, при этом она еще и несла небольшой поднос, на котором стояла дымящаяся чашка, судя по донесшемуся до меня запаху, это был куриный бульон, стакан с водой и кучка каких-то порошков с таблетками. Навскидку я насчитала пять таблеток и три брикетика с порошочком, причем белым и даже на вид невесомым. Как-то у меня сразу пропало все желание его пробовать, да и бульон стал казаться подозрительным. Желудок, конечно, хотел что-то вякнуть против, но воля пока была сильнее.
– Не волнуйся, это аскорбинка, – перехватив мой подозрительный взгляд, пояснила Мисуми.
– А почему их три? – ее слова не уменьшили во мне подозрительности, но немного успокоили.
– Нууу, она вкусная, вот я и решила принести ее побольше, – обезоруживающая улыбка на меня не подействовала, я по опыту общения с братьями знала, как опасно много витаминов есть. Благо, тогда я вовремя заметила пропажу, так называемых «тех вкусных шариков» и вызвала врачей, тогда отделались простым промыванием, а могли и серьезно отравиться.
– Не хочу, – отворачиваюсь от подноса, хотя живот старательно выводит рулады. Нет, я не ощущаю угрозы, но пить непонятно что я не собираюсь.
– Тсуна-чан, это лекарство и его надо выпить после еды, – поднос аккуратно приземляется на тумбочку, которую я до этого благополучно не заметила, Канаме осторожно берет чашку с бульоном и подносит к моим губам полную ложку.
– Все лекарства горькие, – с твердой убежденностью заявляю Мисуми, но вот протянутую ложку опустошаю.
– Эти не горькие, – тяжело вздохнув и явно приготовившись мне доказывать свою правоту, заявила Канаме, при этом не забывая запихивать мне в рот полные бульона ложки.
– Не верю, – с детским упрямством отрезаю я и слышу, как опять открывается дверь и в комнату входит Нана, неся полный пакет фруктов и чего-то еще.
– Тсу-чан, в чем дело? – мягко интересуется она у меня. – Я с того конца коридора слышала ваш спор.
– Не так уж и громко мы болтали, – обиженно надуваюсь, но, увидев ласковую улыбку мамы, мгновенно улыбаюсь в ответ.
– Ну, так все же? – опять интересуется мама, а после, переводит взгляд на медсестру и добавляет. – Мисуми-сан?
– Ваша дочь отказывается пить лекарства после еды, – спокойно отзывается медсестра, впихивая в меня последнюю ложку бульона, которую я с трудом проглотила, ощущая себя шариком, который в любой момент может лопнуть.
– Тсу-чан, ты же хочешь поправиться? – осторожно поставив пакет на стул, поинтересовалась у меня Нана и, получив мой кивок, мягко, но непреклонно заявила. – Тогда ты должна их выпить.
– Ну, хорошо, – согласно киваю я, понимая, что никуда от этого не отвертеться, да и вряд ли моя мама хочет нанести мне вред.
Продолжение следует…
========== Глава 4. Первые шаги ==========
В больнице я провалялась неделю, после которой меня отправили домой, правда, выписав при этом целую кучу таблеток, сиропов и прочей фигни. Самое обидное, что Нана строго следила за тем, чтобы я все это пила! Ужас! Ну, а еще через недельку прибыл жутко встревоженный Иемицу, который с порога ощупал меня на повреждения, за что едва не схлопатал игрушечным молотком. Меня тогда остановило только то, что сильного удара надувным изделием не нанести. Мда… хорошо хоть пробыл он с нами недолго, всего-то три дня, а после опять умотал в дальние дали. Впрочем, я не расстроилась, у меня наконец-таки появилось время все обдумать и я пришла к выводам, что то Пламя, что я в прошлый раз смогла вызвать на пике паники – это чакра или энергия Ци! Вернее, что-то неуловимо на нее похожее, все же мне сложно сказать точно, в прошлой жизни я ничем подобным не владела, а в этой прожила слишком мало. Правда, предположение насчет чакры проверить при Иемицу я не могла, хотя правильней сказать могла, но интуиция настойчиво твердила, что лучше этому подобию отца не знать о неудаче его начальства. Ну, не хотелось мне вновь видеть рожу дедули Тимотео! Я и без него хорошо живу и даже здравствую, а вот то, что я выдержу еще одно запечатывание, я не верила. Слишком страшно, слишком больно, от одной мысли о повторении, я хочу зарыться головой в песок, как страус!
В общем, отъезд папани я восприняла как дар небес. Хотя нет, больше меня порадовало то, что благодаря этому я узнала, что у меня через месяц День Рождения! Оказывается, я уже большая девочка, мне скоро исполнится пять! Кстати, я тогда сильно удивилась, но зато пропали вопросы о том, почему я такая неуклюжая и почему я так быстро устаю. Впрочем, это меня не расстроило, наоборот я обрадовалась, ведь это означало, что у меня есть время подтянуть знание японского и наконец-таки добраться до книжек по другим языкам! Правда, как я буду пояснять свой интерес, я как-то не подумала, но с другой стороны, всегда же можно написать что-нибудь самой! Хотя кто бы знал, какая это мука писать! Все же ручки и карандаши не приспособлены под маленьких детей, да и в комнате Тсуны, точнее уже моей, были только фломастеры, мелки и пластилин. Нет, против них я ничего не имела, но если первым еще можно было писать (хотя из-за отсутствия тетрадей и вообще бумаги кроме раскрасок сложно), то вот вторым и третьим нет. Пришлось выкручиваться и требовать себе прогулки и игры в песочнице. Нет, мне игры с детьми были неинтересны, но вот обследовать ближайшую местность было бы полезно. Все же в прошлой жизни я никуда кроме родной страны не ездила, поэтому мне было интересно посмотреть, чем живут в Японии, да и вообще есть ли отличия.
На мою радость, требование погулять воспринялось Наной как надо и вскоре я узнала ближайшие улицы, а главное мне показали несколько ближайших школ и площадок для игр. Их оказалось не так уж много, всего-то три штуки, ближайшая в ста метрах от дома, а самая дальняя примерно в километре. Мне не нравилась ни та, ни та. Лучшей была расположенная примерно в восьмистах метрах, прямо по пути в среднюю школу Намимори. Нет, она не была самой посещаемой и детей там почти не было, но зато там была не только песочница, но и некоторые примитивные турники, что было очень хорошо! Все же многого в своей комнате добиться было нереально, а мне нужно было работать над координацией, уж слишком напрягали постоянные синяки и ссадины. Я, конечно, неженкой не была, но кто любит боль? Уж точно не я! Поэтому такая площадка пришлась мне по вкусу и я, маскируя свои тренировки под игры, осторожно приводила свое тело в порядок. Правда, дело это было не быстрое, но через месяц уже были видны некоторые результаты, все же болячек на моем теле стало меньше. Ну и заодно я выяснила, что главным отличием этого города от ранее виденных мной было то, что тут везде было заасфальтировано! Не было такого безобразия, как проселочные дороги чуть дальше центра города, тут везде были ровные, как по линеечке улицы и пешеходные дорожки! Хотя, сказать, что так везде я не могу, все же далеко от дома меня никто не отпускал, может это наш район такой.
Впрочем, радовалась своим успехам в обследовании окрестностей и постепенному улучшению координации я вяло, у меня все зудело, я мечтала перейти к тренировкам с чакрой! Однако осторожность и постоянно нудящая о чем-то интуиция предупреждали, что не стоит даже пытаться экспериментировать с этим сейчас. Именно поэтому я оставила опыты с ней на лучшие времена, просто занимаясь медитацией и стараясь почувствовать тот теплый комочек внутри себя. Получалось не очень. Нет, я его чувствовала, но вот делать им что-нибудь я не могла, он стал каким-то обезличенным, пустым, хотя я и не понимала, как такое возможно. Радость, что я смогу прыгать на несколько десятков метров вверх или ходить по вертикальным стенам оказалась преждевременной. Мне чего-то не хватало, а учитывая мой первый опыт ее использования… как-то не хотелось это повторять, ибо кроме комнаты проводить такие опыты было негде, а она была мне дорога как память, да и сохранить свои успехи в секрете хотелось. В общем, я оставила упражнения, которые вычитала в манге Наруто, но и все, посвящать им больше, чем полчаса утром, я посчитала излишним, решив постепенно возвращать, вернее, приводить свой организм к тем же параметрам, что обладала в прошлом мире.
Пожалуй, единственное, что продвигалось у меня замечательно, так это общение с Наной! Нет, она прекрасно заметила некоторые изменения в моем поведении, но смотрела на это сквозь пальцы, да что там! Она даже помогала мне, с заговорщицким видом в углу нашего внутреннего дворика, были созданы небольшие турники для тренировки равновесия. Это было большим плюсом, ведь на площадку меня одну никто не отпускал, а свободного времени у моей матери было не так уж и много. Это со стороны кажется, что домохозяйки ничего не делают, но вот попытались бы вы содержать в порядке такую домину, как у нас! Две жилых комнаты, зал и кухня, плюс четыре законсервированных помещения (предположительно спальни), кладовка и шикарный подвал (я бы назвала его даже бункером)! Убрать такое великолепие и при этом оставить время на ребенка и поход за продуктами достойно уважения. Впрочем, Нана не роптала, да и я после больницы начала делать попытки помогать, хотя из-за неуклюжести скорее мешалась. Однако нам было весело, что еще надо?
Наша идиллия закончилась через месяц. Нет, не было катаклизмов или чего-то подобного, просто на мой День Рождение приехал Иемицу. Возможно, я бы ему даже порадовалась, но… НО! Этот гад привез мне в подарок четырехколесный велосипед! Да и хрен с ним, но… НО! Он был покрыт блестящим лаком насыщенно розово-поросячьего цвета! Однако и этого ему показалось мало! Я не знаю, какой злобный гений его украшал, но создание розовых бантиков во всевозможных местах (причем не только нарисованных, но и металлических, припаянных намертво), было излишним. Хотя особенно меня убила сидушка, как на трехколесном, угу, именно такая, как делают в подобии трехколесных велосипедов с функцией коляски. Причем – да, он не забыл и про верх, хотя держите меня семеро, я не знаю, как создатель этого чуда (от слова чудовище) умудрился приляпать сюда козырек, но он был! Еще более ядовитого розового цвета и в рюшах!
