Текст книги "Бедная Лиза (СИ)"

Автор книги: АНОНИМYС

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– То есть дедукцией?

– Не совсем, – покачал головой действительный статский советник. – Мы сделаем десять фотооттисков с портрета загадочного художника, который нарисовал наш любезный друг Беру. Затем наймем десятерых рассыльных. Каждому дадим по одной фотокарточке. С этими фотокарточками они пойдут по ресторанам и публичным заведениям, показывая их гарсонам и обслуге. Таким образом, я надеюсь, что поиски приведут к результату за пару дней, или не приведут совсем.

– А мы покамест чем займемся?

– На этот счет можешь не беспокоиться, мы тоже не будем терять времени зря.

Загорский сел за столик, вытащил из ящика стола пачку бумаги, положил перед собой чистый лист и написал на нем каллиграфическим почерком: «Объявление. Состоятельный коллекционер готов приобрести антиквариат и изобразительные шедевры XIV–XVI веков. Обращаться в «Ритц Пари», номер 23, к мсье Павлу Шпейеру».

– А почему к Шпейеру? – удивился Ганцзалин. – Кто такой Шпейер?

– Нужно, чтобы продавец проникся к нам максимальным доверием, – загадочно проговорил Загорский, не отвечая на вопрос прямо. – Это объявление мы отправим в несколько парижских газет. Оно выйдет в завтрашнем номере и, надеюсь, привлечет внимание нужных нам людей.

– Так вот почему мы живем в таком дорогом отеле, – догадался помощник. – Чтобы вы могли пускать пыль в глаза разным жуликам…

Загорский кивнул: и это, конечно, тоже. Но, вообще говоря, ему не нравится жить в клоповнике, люди его возраста и общественного положения должны проживать в приличных условиях.

– И вы думаете, похититель на это клюнет? – желтая физиономия Ганцзалина выражала явное сомнение.

– Скоро увидим, – улыбнулся действительный статский советник.

Глава седьмая
Визит маклера

На следующий день завтрак им доставили прямо в номер.

– Мы ждем гостей, – сказал Загорский, – нам нужно быть во всеоружии.

После этого он критически оглядел Ганцзалина и остался недоволен его внешним видом.

– Ты смотришься недостаточно роскошно, – сказал он. – Слуга такого человека, как я, должен выглядеть пестро, как попугай. Отправим посыльного в магазин готового платья, пусть принесет самую дорогую, самую позолоченную ливрею.

Слова эти вызвали сильное недовольство Ганцзалина. Не обинуясь, тот заявил, что он не лакей и никакую ливрею носить не станет. Может быть, Загорский его еще на запятки своей кареты посадит, чтобы было, как в сказке?

– Надо будет – посажу, – сурово пообещал господин. – Ливрея – это раз. Кроме того, мне надо увешаться драгоценностями. Перстни с брильянтами, рубиновые запонки, и все в том же роде.

– Где же мы вам тут возьмем перстни с брильянтами, не говоря уже о рубиновых запонках? – проворчал помощник. – У нас сейчас и денег таких нет, чтобы брильянты покупать.

– Я знаю неподалеку один ювелирный магазин, нам там дадут драгоценности в аренду, – отвечал действительный статский советник. – И при этом ничего за это не попросят.

Помощник саркастически осведомился, как именно называется этот магазин? Дом призрения и бескорыстной помощи вельможам, впавшим в нужду?

– Неважно, как именно называется этот магазин, – отвечал Загорский. – Когда-то я оказал его хозяину небольшую услугу по дипломатической части. Теперь он мне обязан, как говорят босяки, по гроб жизни.

И они отправились в магазин. Самого хозяина в этот момент не было, однако усатый набриолиненный старший приказчик немедленно опознал Загорского и встретил самыми низкими поклонами.

– Бонжур, мсье Кольбер, – важно поприветствовал его Нестор Васильевич. – Надеюсь, вы помните, что у меня в вашем магазине – неограниченный кредит?

– Разумеется, разумеется! – с воодушевлением воскликнул усатый мсье Кольбер. – Весь наш товар – к вашим услугам.

Загорский отвечал, что ему не понадобится весь товар, достаточно будет дорогих часов, пять перстней с крупными драгоценными камнями и рубиновые запонки…

Услышав такое, бедный приказчик позеленел от ужаса. Очевидно, он не смел перечить Загорскому, но мысль о том, что он просто так отдаст товару на многие тысячи франков, убивала его.

– Не волнуйтесь, – сказал Загорский, – завтра же я верну все это вам в целости и сохранности. Я беру все это в аренду.

Зелень на лице, мсье Кольбера сменилась обычной бледностью, которая в свою очередь, стала медленно отступать, и к тому моменту, когда они отобрали нужный им товар, лицо приказчика сделалось таким же розовым, как до их визита.

– С вашего позволения, я составлю список того, что вы берете? – робко сказал мсье Кольбер. – Исключительно для вашего удобства.

– Разумеется, запишите, – любезно отвечал Загорский.

В список вошли часы «Бенуар», сделанные из золота с добавлением круглых бриллиантов, перстни с голубым бриллиантом, а также розовым, белым, желтым, и платиновое кольцо с крупным изумрудом.

Как ни странно, на изящных руках Загорского все эти украшения гляделись чужеродно, исключая, может быть, часы и рубиновые запонки. Однако сам действительный статский советник остался совершенно доволен.

– Чем больше дешевой безвкусицы, тем лучше для нас, – негромко сказал он помощнику.

Ганцзалин, однако, не согласился с ним, заметив, что эта безвкусица, на его взгляд, крайне дорогая, и хозяин играет с огнем, потому что если вдруг они эти драгоценности потеряют или их украдут, они в жизни не расплатятся с хозяином ювелирного магазина.

– Не беспокойся о такой ерунде, – небрежно отвечал ему Загорский, – довольно того, что я об этом беспокоюсь.

Однако после примерки он все-таки снял с себя и часы с запонками, и все перстни. Приказчик разложил их по коробочкам и по просьбе Загорского упаковал в простой бумажный пакет.

– Это чтобы нас не убили по дороге, – объяснил он Ганцзалину, когда они вышли из магазина. – Мы должны добраться живыми хотя бы до отеля.

Ганцзалин только головой качал осуждающе. Он никак не мог взять в толк, зачем им столько дорогих украшений.

– Чтобы произвести нужное впечатление на тех, кто к нам явится, – отвечал Загорский. – Мы с тобой должны выглядеть чрезвычайно презентабельно. Или, по крайней мере, роскошно.

Когда они вернулись в номер, там их уже ждала ливрея для Ганцзалина. Ливрея, как и хотел Загорский, была красного цвета, вышита золотом и украшена аксельбантами, галунами и тесьмой. С помощью господина помощник довольно быстро облачился в эту пышную униформу.

– Ну, что ж, совсем неплохо, – заметил действительный статский советник.

Этого замечания Ганцзалин не выдержал.

– Ничего себе – неплохо, – пробурчал он, сардонически улыбаясь и разглядывая себя в зеркале. – Я похож на какого-то прощелыгу, который вдруг решил вырядиться лакеем.

– Пожалуй, – неожиданно согласился Загорский, критически оглядывая помощника со всех сторон. – У меня есть знакомый режиссер, Константин Станиславский – мы познакомились, когда расследовали дело Саввы Морозова. Так вот, этот Станиславский, увидев тебя, наверняка сказал бы: «Не верю!»

– Ну, так давайте снимем эту чертову ливрею! – воскликнул потерявший терпение Ганцзалин.

Но хозяин только головой покачал: ни в коем случае. Конечно, Ганцзалин выглядит в ливрее ненатурально, даже фальшиво, но именно в этой фальшивости и заключается их правдоподобие. Он должен сыграть баснословно богатого и тщеславного господина, который не знает, куда ему девать деньги и поэтому покупает дорогие цацки. Впрочем, тщеславия его это не удовлетворяет, он хочет прослыть человеком с утонченным вкусом и потому взялся за скупку художественных шедевров. Именно это должен увидеть тот человек – или те люди – которые явятся к ним по объявлению.

– Вы думаете, если удастся пустить гостям пыль в глаза, они вам предложат копию бедной Лизы, и мы через них выйдем на похитителя? – догадался Ганцзалин.

Загорский отвечал, что это было бы таким фантастическим везением, на которое он даже не надеется. Однако те, кто придут, не обладая, вероятно, картиной, могут обладать некоторой информацией. Останется только выудить из них эти сведения и использовать в своих интересах. И вообще, напрасно Ганцзалин так ерепенится: в старые времена ливрея была одеждой рыцарей, а вовсе не лакеев. Так что он, если хочет, вполне может считать себя рыцарем криминалистики…

Действительный статский советник хотел сказать что-то еще, однако в дверь постучали.

– Открыть? – одними губами спросил Ганцзалин.

– Секунду, – так же тихо отвечал Загорский.

Он быстро вытащил из пакета и надел часы и запонки, унизал свои пальцы перстнями, после чего небрежно развалился в кресле и кивнул Ганцзалину: «Открывай!»

* * *

Ганцзалин выпятил грудь колесом, сделал каменное выражение лица и с необыкновенной торжественностью распахнул дверь.

На пороге стоял субъект лет сорока в сером костюме. Выглядел он… Впрочем, крайне трудно было сказать точно, как именно выглядел этот самый субъект. Внешность у него была стертая… Точнее, даже не так, не стертая, а какая-то неуловимая. Казалось, что она меняется каждую секунду. Нос, только что бывший уточкой, в следующую секунду становился уже пупочкой, волосы, в зависимости от освещения, приобретали то русый, то рыжий, то шатеновый оттенок, уши то оттопыривались, то прижимались к голове, неопределенного цвета глаза смотрели одновременно вперед, вбок и при этом производили какие-то круги, губы то растягивались по-лягушачьи на всю физиономию, то собирались в куриную гузку. Даже руки его то удлинялись, то делались короткими, как у циркового карлика. Возможно, всему этому были какие материалистические объяснения, например, чрезвычайно активная мимика и жестикуляция, однако гляделось это все равно странно и удивительно. Если бы остановить эту мимику и жестикуляцию хотя бы на миг, можно было бы сказать, что удивительный гость чем-то смахивает на геккона. Именно поэтому Нестор Васильевич сразу так про себя его и прозвал – Гекконом.

Даже ко всему привычный Ганцзалин, увидев такую изменчивость облика, на секунду опешил и даже, следуя обычаю своих предков, вопросительно открыл рот. И лишь Нестор Васильевич сохранял полное спокойствие и глядел на гостя с барственной снисходительностью.

Геккон в человеческом облике шмыгнул в номер и вытянулся перед действительным статским советником. Брови его приподнялись и приняли форму китайского иероглифа «ба», означающего восьмерку, лицо сделалось беззащитным.

– Я по объявлению, – сказал он по-французски, и вытащил из кармана сложенный в несколько раз свежий номер «Фигаро». – Имею честь говорить с мсье Шпейером?

– Эм… мэ… Именно… – все так же снисходительно кивнул Нестор Васильевич, благожелательно глядя на него из своего кресла. Он чуть заметно шевельнул пальцами, и драгоценные камни на его перстах засияли всеми цветами радуги.

– Прекрасно! – воскликнул гость и склонил голову. – Позвольте представиться, художественный маклер Артюр Ларусс.

– Мэ-э… – протянул Загорский, растягивая гласные и делая паузы между словами. – Приятно… очень… Прошу садиться.

И ленивым кивком головы указал на стул напротив, который мгновенно поставил за спиной у гостя расторопный Ганцзалин. Художественный маклер отдал Ганцзалину свою шляпу и трость, с достойной скромностью уселся на предложенный стул и прямо-таки впился в лицо действительному статскому советнику своими ящеричными глазами.

– Эм-м… Мэ-э… – протянул Загорский, скосив взгляд на свои баснословно дорогие «бенуары», одна стрелка на которых стоила, вероятно, дороже, чем весь костюм его гостя. – Чем могу… быть полезен?

– Я представляю фирму «Ларусс и Ларусс», – начал маклер. – Мы занимаемся продажей и покупкой живописных и скульптурных шедевров, а также антиквариата.

Загорский пожевал губами.

– Нельзя ли… эм… ближе к делу? – спросил он все так же лениво.

– Я вижу, вы настоящий коммерсант, – почтительно склонил голову маклер. – С вами приятно иметь дело.

С этими словами он неожиданно встал со стула и сделал шаг к Загорскому. Ганцзалин, стоявший у гостя за спиной, напрягся и сделал шаг следом за ним, словно бы прилипнув к маклеру.

Но мсье Ларусс вовсе не собирался нападать на Загорского. Он просто вытащил из кармана пиджака конверт и с легким поклоном положил его на столик, стоявший рядом с креслом Загорского.

– Вот, – сказал он, – тут все, что мы имеем честь предложить господину Шпейеру.

– Мэ-э… любопытно, – благожелательно заблеял действительный статский советник. – Очень… очень.

Он неторопливо взял конверт и вскрыл его. На стол упала пачка фотографий. Загорский взял их и стал неторопливо перебирать. Маклер, стоя рядом, давал почтительные комментарии к каждой.

– Антикварный резной китайский шар из слоновой кости, XVI век, десять тысяч франков. Обратите внимание, внутри внешнего шара есть еще один, поменьше. Это чудо китайских мастеров, ни один европейский инженер еще не смог его разгадать.

– Шар, гм… шар неплохой, – сказал Загорский, одобрительно кивая, – однако у меня, во-первых, имеется нечто подобное, во-вторых, этих денег он не стоит. Я бы дал за него, м-м… пятьсот франков. Если бы, конечно, хотел его купить.

Мсье Ларусс уважительно кивнул, и они перешли к другим фотографиям. Здесь было древнескандинавское оружие, китайские фарфоровые вазы эпохи Мин, перегородчатая эмаль, памятные медали и старинные монеты, золотые и серебряные – словом, весь набор антиквара. Загорский, однако, с тем же благожелательным выражением на лице все забраковал. Все это, по его словам, его не слишком интересовало.

– Я, видите ли, серьезный коллекционер, – заметил он и поиграл пальцами, перстни на которых засияли брильянтовым светом. – Меня… эм… интересует не какая-то дешевка, а настоящий товар. Если вы читали мое объявление внимательно, там… мэ-э… недвусмысленно сказано – живопись эпохи Возрождения. Это то, что меня интересует. Если есть у вас такой товар, мы можем поговорить. Если нет, давайте прощаться.

На мгновение мсье Ларусс замер. Глаза его не моргали, рот не ужимался, уши не двигались. Он словно сам превратился в статую неизвестного современного скульптора.

– Мы имеем, – вдруг сказал он негромко. – Да, мы имеем подобный товар. Именно живопись, эпоха Возрождения.

Глаза Загорского вспыхнули жадным интересом.

– Эм-м, любопытно, – сказал он. – Очень… да.

Мсье Ларусс быстро оглянулся назад, как будто боясь, что его подслушают. Но сзади был один только Ганцзалин в своей золоченой ливрее и с каменным лицом.

– Могли бы мы поговорить с мсье Шпейером с глазу на глаз? – спросил он, понизив голос почти до шепота.

– Эм… Мы и говорим с глазу на глаз, – небрежно пожал плечами действительный статский советник. – Мой китаец, во-первых, не знает ни слова по-французски, во-вторых, мэ-э… нем как могила.

Маклер кивнул головой, он почему-то не мог оторвать взгляда от крупного изумруда на среднем пальце Загорского.

– В таком случае, у нас есть что вам предложить, – повторил он.

– И что же это? – полюбопытствовал Загорский. – Беллини, Веронезе, Вазари, Тинторетто?

Маклер покачал головой. Нет. Это другой художник. Самый именитый.

– Вы шутите, – усмехнулся действительный статский советник. – У вас есть Микельанджело?!

Мсье Ларусс развел руками. У них нет Микельанджело. Но у них есть… У них есть Леонардо.

Несколько секунд Загорский смотрел на него молча. Наконец губы его дрогнули. И что же именно у них есть?

– Совершенно верно, – прошептал Ларусс. – Это как раз то, о чем вы подумали.

Загорский даже перестал мычать, а Ганцзалин и вовсе затаил дыхание.

– Но если это то, что я подумал, то ведь эту картину ищет сейчас вся французская полиция… Где вы ее прячете?

Маклер развел руками. Они ее нигде не прячут. Они вообще всего лишь посредники.

– И вы не боитесь предлагать мне такую сделку? – спросил Загорский. – Ведь она, как бы это помягче выразиться, не совсем законна.

Мсье Ларусс тонко улыбнулся. Прежде, чем отправиться сюда, они навели справки. И узнали, что господин Шпейер… как бы это помягче выразиться… один из величайших русских авантюристов. Он, в частности, ухитрился даже продать дворец московского генерал-губернатора Долгорукого одному английскому лорду, притом, что сам генерал-губернатор узнал о сделке, только после того, как лорд решил въехать в его особняк. Но даже когда все дело раскрылось, мсье Шпейер ухитрился выйти сухим из воды. Разумеется, столь блистательный ум едва ли побежит жаловаться в полицию на то, что ему продали украденную картину великого итальянского художника.

– Едва ли, – согласился Загорский, – едва ли. Однако у меня есть еще один вопрос. Если у вас в самом деле есть «Джоконда», и если это оригинал, а не репродукция…

Тут он остановился и внимательно посмотрел на маклера, который, однако, хранил на своей физиономии геккона совершенно безмятежное выражение.

– Если, повторяю, это оригинал, и если я куплю его, то каким образом я смогу перевезти его через границу?

Мсье Ларусс кивнул. Сомнения господина Шпейера ему понятны. Но, во-первых, куда ему везти эту картину? Насколько ему известно, господин Шпейер не собирался возвращаться в Россию…

– Это неважно, – нетерпеливо перебил его действительный статский советник. – У меня могут появиться другие планы, и я захочу увезти ее из Франции. Как я смогу это сделать?

Маклер несколько секунд смотрел на него испытующе, потом сказал, что этот вопрос можно решить. За отдельную плату они готовы перевезти картину через любую границу дипломатической почтой.

Загорский покачал головой. Однако они работают с размахом. Ну, хорошо, во сколько они оценивают «Джоконду»?

– Тридцать миллионов франков, – отвечал маклер.

Нестор Васильевич нахмурился. Насколько ему известно, «Джоконда» оценивалась примерно в десять миллионов.

– Это было до похищения, – отвечал маклер. – Теперь – совсем другое дело. Теперь она стоит тридцать миллионов франков.

– Или пять миллионов долларов? – уточнил Загорский.

– Или пять миллионов долларов, – согласился мсье Ларусс.

Загорский вздохнул, подумал немного, потом кивнул головой. Что делать, искусство требует жертв. Но, разумеется, сначала он должен лично посмотреть картину и убедиться, что это оригинал.

– У вас будет такая возможность, – сказал маклер.

– В таком случае, несите ее сюда.

И Загорский поднялся с кресла, как бы давая понять, что аудиенция закончена. Но маклер продолжал стоять, он даже с места не двинулся, только губы его гекконовые растянулись в неприятную улыбку. Господин Шпейер, вероятно, шутит, явственно читалось в глазах маклера, не думает же он, что ему принесут «Джоконду» прямо в номер?

Действительный статский советник пожал плечами. Ну, а как, в таком случае, он может убедиться, в том, что картина подлинная? Не будет же он покупать кота в мешке.

– Кота в мешке покупать не следует, – согласился маклер. – У нас есть эксперт, который может удостоверить, что вы покупаете именно то, что хотите.

– Мне не нужен эксперт, я сам лучше любого эксперта, – высокомерно заявил Загорский. – Именно поэтому я хочу посмотреть картину лично.

Ларусс задумчиво покачал головой. Конечно, требования господина Шпейера совершенно справедливы, но доставить картину в гостиницу они никак не могут.

– Так что же делать? – полюбопытствовал Загорский. – Я не могу покупать картину вслепую, вы не можете принести ее ко мне. Где искать выход из этого порочного круга?

– Вы можете посмотреть «Джоконду» на нейтральной территории, – название картины Ларусс произнес благоговейно и почти что шепотом.

Нестор Васильевич коротко кивнул: на нейтральной, так на нейтральной, у него на этот счет нет никаких возражений.

– И еще одно условие, – лицо у маклера неожиданно потеряло всю свою ящеричную подвижность и сделалось не лицом, а рылом – неприятным, почти крокодильим. – Знакомиться с картиной вы придете один.

Загорский усмехнулся: да он и не собирался никого с собой брать. Пойдут только он и его верный лакей-китаец.

– Кажется, вы не расслышали, что я сказал, – вкрадчиво проговорил маклер. – Готов повторить еще раз. Один – это значит совсем один. И никаких лакеев – ни китайцев, ни японцев, ни даже индусов.

На свое счастье, Ларусс стоял спиной к Ганцзалину и не видел, как страшно переменилось при этих словах лицо китайца.

* * *

Ни вечер, ни утро следующего дня обнадеживающих вестей не принесли. Посыльные, нанятые Загорским, обошли все рестораны Парижа, которые посещала артистическая богема, заглянули буквально в каждый бордель и везде показывали портрет неизвестного художника – никто его не опознал. Только один немолодой метрдотель заметил, что вспоминает этого господина, но с тех пор, как тот в последний раз заходил в их ресторан, минуло уже лет двадцать. Кроме того, насколько ему известно, мсье на портрете давным-давно уехал из Парижа.

– Все понятно, – сказал Загорский, – метрдотель, очевидно, перепутал его с Ренуаром. Что ж, как говорится, нет новостей – хорошие новости. Вероятно, я ошибся: наш таинственный копиист оказался человеком куда более дисциплинированным, чем я предполагал, и, выполнив работу, вернулся в родной город. Впрочем, думаю, это уже неважно. Наша сегодняшняя встреча с мсье Ларуссом должна все прояснить и все поставить на свои места.

Однако грядущая эта встреча, должная, по мнению Нестора Васильевича, все прояснить, сделалась совершенным камнем преткновения для его помощника. С самого утра Ганцзалин пытался запугивать господина и даже донимал его неясными угрозами.

– Вам нельзя идти на встречу одному, – нудил он, вращаясь вокруг господина, как огромный шершень вокруг улья с медом. – Вы видели рожу этого Ларусса? Вас там убьют, расчленят и закопают на разных кладбищах Парижа, так, чтобы никто не нашел.

– Уверяю тебя, друг мой, никто меня не убьет, – с необыкновенным хладнокровием отвечал Загорский, который еще накануне обзавелся художественными каталогами и сейчас рассматривал репродукции с картин Леонардо да Винчи, а также чрезвычайно внимательно читал их описания и биографию художника. – Да и зачем меня кому-то убивать? Драгоценности я оставлю в номере, денег с собой тоже не возьму, ну, и кому, в таком случае, я нужен? Что, так сказать, с меня можно взять?

– С человека всегда есть, что взять, – мрачно отвечал Ганцзалин. – Даже у голого и босого имеется одна драгоценность – его жизнь.

– Моя жизнь, конечно, драгоценность, но только для меня. Ну и, в какой-то мере, надеюсь, и для тебя тоже, – отвечал Загорский. – Остальным же она ни зачем не нужна.

Хмурый Ганцзалин только головой качал: хозяин заблуждается самым ужасным образом. Свидетельством тому может служить огромное количество случаев, когда людей убивали просто так, без всякой выгоды. При этом бедняков убивают чаще, чем богачей, хотя выгоды от этого убийцам как будто нет никакой.

Загорский поморщился: фантазии помощника его немного утомили. Он голову дает на отсечение, что мсье Ларусс – обычный прохиндей, а никакой не убийца. А сейчас пусть-ка Ганцзалин возьмет часы, запонки и перстни, что они позаимствовали вчера в ювелирном магазине и вернет их обратно.

– Расписку взять? – деловито спросил китаец.

Нестор Васильевич пожал плечами:

– А они с нас брали расписку? Нет? Ну, тогда и ты не бери…

Ганцзалин кивнул, сгрузил все драгоценности в саквояж и, отсалютовав хозяину, вышел из номера вон.

Нестор Васильевич поглядел на часы. Мсье Ларусс обещал, что заедет за ним в двенадцать, у него оставалось еще два часа свободных, как раз можно немного потренироваться.

Загорский сбросил с плеч пиджак и рубашку, вместо брюк надел легкие широкие штаны, разулся и, наскоро размявшись, встал в позицию чжань-чжуан, округлил руки, поднял их на уровень груди и начал тренировать столбовое стояние. Во всех так называемых внутренних стилях, будь то тайцзи, багуа, синъи или мэйхуа, столбовая работа была основой основ. Другое дело, что столбы везде были разные и выстаивали в них разное время – от одной минуты в мэйхуа-чжуан до часового стояния в тайцзи. В багуа-чжан же столбы и вовсе были подвижные, их тренировали, ходя по кругу шагом танни-бу, «скользящего по грязи».

Сути столбов внутренних стилей адепты стилей внешних обычно не понимали. Особенно странным им казалось столбовое стояние в тайцзи-цюань. Какой смысл подолгу истязать себя неподвижным стоянием, когда, кажется, ни в теле, ни в сознании ничего не происходит? Смысл этот постигался эмпирически – когда мастер тайцзи легким касанием руки отшвыривал врага на несколько метров, наставник багуа небольшой трансформацией ладоней обрушивал противника на пол, а боец синъи без усилия пробивал дырку в груди врага.

И даже тогда скрытая суть столбового стояния не доходила до адептов внешних стилей. Самоотверженные, но простоватые монахи Шаолиня, подглядев, как стоят мастера тайцзи, решили усовершенствовать их технику, и тоже стояли столбом, но только взяв при этом в руки тяжеленные каменные валуны. Силу таким образом они, конечно, нарабатывали, вот только сила эта была по преимуществу физическая, то, что китайцы называли словом «ли». Силу же подлинную, внутреннюю, которая называлась нэй-цзин, наработать таким образом не получалось, вот и терпели героические монахи одно поражение за другим от хитроумных мастеров тайцзи и багуа.

Кроме того, столбовое стояние позволяло выполнять могун, мысленную тренировку. Суть ее состояла в том, что тренирующийся входил в состояние покоя и выполнял движения из формального комплекса таолу при помощи одного лишь сознания, в воображении. При этом надо было «исполнять» не только внешнюю форму комплекса, но и во всей полноте задействовать внутреннее усилие.

Человек, тренировавший внутренние стили в достаточной мере, становился практически непобедимым. Правда, у разных людей и в разные годы эта достаточная мера была разной…

Два часа тренировки прошли незаметно. За четверть часа до назначенного времени возвратился Ганцзалин и, не удержавшись, ядовито заметил, что господин выбрал самое подходящее время для тренировки. Если его сегодня отправят на тот свет, апостол Петр будет очень доволен его физической формой и состоянием духа.

– Вот ты смеешься, – отвечал Загорский, утирая полотенцем пот с лица, – а между тем все предсмертные исповеди и соборования у христиан направлены в первую очередь на то, чтобы очистить душу и ум, войти в правильное состояние и без всяких препятствий достигнуть царствия небесного.

– Аминь, – заявил помощник, открывая перед господином дверь ванной, – вы еще успеете принять душ.