Текст книги "К.У.К.Л.А"
Автор книги: Anna Ritter
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Ты только моя! – Голос у Богдана будто прокуренный, хриплый и жуткий. Он наклоняется ко мне всё ближе, пока я медленно опускаюсь на пол, чтобы не дай Бог с ним не соприкоснуться. – Не смей никому улыбаться! Твои улыбки только мои! Ты вся только моя! – Кричит Богдан и впивается в меня жестким поцелуем. Я сжимаю губы и зубы. Чувствую, как рука Бусыгина удерживает меня за подбородок и щеки, чтобы рот открыла. До мушек в глазах я держусь. Зубы уже начали трещать, когда Богдан в ярости хватает меня за шею и ударяет головой об пол.
В глазах тут же потемнело, а в ушах появился подозрительный звон. Я обмякла в чужих руках, услышав душераздирающий крик Богдана.
– Лола? Куколка? Лолита!!! – И окончательно отключилась.
Очнулась я резко. Вскочила на кровати в медпункте и начала в панике озираться по сторонам. Но ничего, кроме окружавших меня белых занавесок, больше не увидела.
Угомонившись, я нащупала небольшую пульсирующую ранку на затылке. А осмотрев себя, поняла, как ужасно выглядела. Мои запястья были в синяках. Больших таких, лиловых! Блузка, в которой я начинала учебный день, была вымазана в крови, а плотные колготки на ногах пошли стрелками. Я притронулась кончиками пальцев к шее, где била неприятная пульсация и ойкнула. Там были свежие царапины.
Где-то сбоку послышался тонкий стон. Я встала с кровати и босиком поплелась к звуку. Выглянула из– за шторки, поняла, что никого нет. Но напротив моей кровати была ещё одна, тоже прикрытая занавесками. Я оттянула шторку и увидела того мальчика, которого избил Богдан. Всё его лицо было обработано йодом, а большие ссадины намазаны заживляющим кремом. Он лежал на постели, прикрытый одеялом и мучился во сне. Я увидела тонкую струйку слезы и моё сердце сжалось. Считала ли я себя виновной? Не знаю. Такого раньше не было. Я могла общаться с любым человеком, но только не любой человек хотел общаться со мной. Да и о каком общении вообще шла речь, когда я просто отобрала у парня еду?!
Я подошла поближе, взяла с тумбочки салфетку и осторожно помакнула слезинку, чтобы не растрепать раны.
– Прости меня. – Шепнула я, а у самой глаза на мокром месте.
– Ты ни в чем не виновата, Лола. – Неожиданно, сипло ответил парень, открывая грустные глаза.
– Я тебя разбудила, извини.
– Я не спал. И меня зовут Ян. – Ян прокашлялся, а я услышала, как в сторону медпункта надвигаются шаги.
– Делай вид, что спишь. – Быстрым шёпотом бросаю я и стремглав возвращаюсь на своё место.
Ложусь под одеяло и поворачиваюсь на бок.
– Бусыга, она ещё спит, не надо туда идти. – Уговаривает Костя, а шаги всё приближаются.
– Я просто проверю, что с ней всё в порядке. – Твердо произносит Богдан, и занавеска резко дергается в сторону. – Как думаешь, она простит меня? – Спрашивает Бусыгин, а я спиной чувствую его колючий взгляд.
«Это не я должна тебя прощать, а тот мальчик, которого ты изуродовал!» – В моей душе просыпается буря. Как он может думать обо мне в таком момент? Он едва не убил Яна! Что вообще твориться в его сознании?
– А разве у неё есть выбор? Ты же заставишь. – Просто отвечает Костя. Его взгляд я тоже чувствую, он не такой тяжелый. – Я вообще не понимаю, чего ты на парня то набросился? Сам же видел, что она сама у него попросила булку.
– Не знаю. Нашло что-то. Накрыло. Вот тут прям встало, а в глазах ярость. Я как представил её рядом с ним, удавить захотелось. Сразу обоих.
– А что будешь делать, когда уйдешь отсюда? Кукла здесь ещё на два года. А тебе зимой уходить.
– Это-то и пугает. Я так боюсь от неё уходить. Сердце рвёт мне своими глазами. – Слышу, как Богдан поворачивается к Косте. – Не могу я без неё. Дышать не могу. Она мне своим существованием кислород перекрыла.
– Что будешь делать?
– Не знаю. – Бросает Богдан и поправляет одеяло на мне. Я невольно вздрагиваю. – Но в любом случае, она со мной останется.
– Бусыгин, ты? Ты что здесь делаешь?! – В мою импровизированную палату врывается врач. Она наигранно отчитывает Богдана и выпроваживает того вон. Рядом со мной остаётся только Димитров.
–только попроси, я помогу. – Твердо произносил Костя и склоняется ко мне. Чувствую его мятное от жвачки дыхание.
А я продолжаю молчать. Хочу, чтобы он ушёл. Я не верю в бескорыстную помощь. Всем всегда что-то надо. Костя не исключение.
И вот я остаюсь одна. Снова. Поднимаюсь с кровати и сажусь. Наклоняюсь, достаю с пола свои балетки и на носочках проникаю в «палату» Яна.
– Ты спишь? – Тихо шепчу я, наклоняясь к Яну. Слышала, как врач снова покинула медпункт.
– Нет. – Ян открывает глаза и улыбается. Последнее ему даётся с трудом. Парень хмуриться от боли.
– Чего– нибудь хочешь?
– Если только пить. – Вижу разбитые, сухие губы Яна. Наливаю в стакан воды и помогаю ему напиться. – Спасибо. – Искренне благодарит парень, и ложиться обратно.
– Можно я буду тебя навещать? – Спрашиваю я, садясь на краешек его кровати.
– А если Богдан узнает? – В глазах Яна мелькнула тень страха.
– Я осторожно. Буквально на минутку буду приходить. Никто не узнает. – Мне надо знать, что Ян поправляется и его здоровью ничего не угрожает.
– Я буду рад тебя видеть.
– Кто здесь? – Слышу тревожный голос врача и не успеваю скрыться. Занавеска отодвигается, и я вижу Тамару Викторовну, нашего врача.
– Лола? Ты, когда очнулась? – Удивляется женщина, подскакивая ко мне.
– Недавно. – Отвечаю я, слезая с кровати больного Яна.
– Девочка, тебе лежать надо, ты себя в зеркало-то видела? Ну– ка, марш в постель! – Тамара Викторовна выгоняет меня из «палаты» Яна, но в свою я не возвращаюсь.
– Что такое? Чего остановилась? Головка кружится? – Женщина держит свою ладонь на моей спине.
– Я хочу вернуться в комнату. – Не поднимая глаза, прошу врача отпустить меня.
Тамара Викторовна хмуриться и долго молчит.
– Хорошо, но вечером, до ужина приди ко мне, я тебе укол поставлю.
– Зачем? – Удивленно вскидываю брови.
– Ты сейчас не чувствуешь боли? – Я отрицательно верчу головой. – Это потому что я ввела сильное обезболивающее. А когда действие препарата закончится, ты взвоешь! Так что приходи.
– Хорошо. – Бурчу я и выхожу из кабинета.
В коридоре пусто, сейчас идут уроки. Смотрю на настенные часы, по времени идет четвертый урок, значит, я не так долго провалялась без сознания.
Возвращаюсь в комнату и первым делом смотрю в зеркало. Что там говорила Тамара Викторовна о моем внешнем виде? В отражении я едва узнаю себя. Глаза красные, опухшие, будто я ревела целые сутки. Впалые щеки и всклокоченные волосы на макушке. А еще страшные глубокие царапины на белой шее. Они были намазаны зеленкой, под которой проступали кровавые точки и практически чёрные синяки. Видок у меня был тот ещё.
В душе я осторожно вымыла волосы, стараясь не затрагивать корку ранки. Переоделась в свежую одежду, высушила волосы и так пошла на последний, шестой урок. Мои вещи как раз были заботливо уложены на столе.
Шею укрыла свитером с высокой горловиной, чтобы не раздражать присутствующих. Прозвенел звонок с пятого урока, и я вышла из комнаты с учебником, тетрадкой и ручкой.
Когда шла по коридору на меня постоянно поглядывали и шушукались за спиной. А я продолжала идти, как ни в чем не бывало. Волосы убрала в гульку на голове, поэтому боковым зрением видела, как именно на меня смотрели. Будто это я виновата, что Богдан поехал кукушкой и избил двоих человек!
– И не стыдно тебе? – Ко мне подходит Ирка Медникова. Встаёт в позу сахарницы и смотрит на меня свысока.
– Чего мне стыдиться? – Уточнила я. Может, пока я отсутствовала, Богдан избил ещё кого-то? И ведь снова обвинят меня.
– Из– за тебя человека избили! А ты стоишь вся такая, невинная! Строишь из себя святую простоту!
– А что делать, если я себя виновной не считаю? В конце концов, мне тоже досталось. – Бросаю я.
– Нет, вы только посмотрите на неё! Да на тебя клейма негде ставить! – Медникова толкает меня в плечо, и я жмурюсь от боли.
– Я не собираюсь отчитываться. Ни перед тобой, ни перед кем-то ещё. Ты меня совершенно не знаешь, чтобы что-то утверждать. Нечего сравнивать меня с собой. – Все прекрасно знали, что дальше поцелуев у меня не зашло. Богдан строго за этим следит.
А вот, что Медникова лишилась девственности в тринадцать лет, знали все. Ира первое время хвасталась этим, пока не залетела на следующий год. Естественно её отправили на аборт. О детях она может даже не думать. Ей это не светить, ни в ближайшем будущем, ни после выпуска, ни– ког– да.
Я обошла озверевшую Ирку и поднялась на третий этаж, где находился кабинет биологии.
– Я тебе сейчас глаза выцарапаю, тварь! – Я успеваю заметить, как на меня бешеным паровозом несётся Медникова.
Её руку на лету ловит Димитров. Он в ужасе смотрит то на меня, то на Медникову.
– Ты что здесь делаешь? Богдан тебя обыскался! – Шипит парень, продолжая держать беснующуюся Иру. – А ты, замолкни, шалава. – Сквозь зубы рычит Костя, яростно прожигая Медникову взглядом.
Я даже не обратила внимания на слова Кости о Богдане. Прошла дальше с абсолютно равнодушным видом, пока Игорь и Лёша не преградили мне дорогу. Они оба смотрели как-то странно, будто у меня на голове рога выросли. Ах, ну да! Как же я могла не послушаться и не пойти по доброй воле к Бусыгину!
– Лола, не нагнетай обстановку, сейчас и так тяжело. – Начал Игорь.
– А будет ещё хуже, если не пойдёшь. – Дополнил Лёша, вздыхая.
– Куда уж хуже? – Прыснула я и взбрыкнула. Хватит с меня! – Не пойду никуда. – Я стояла на месте, смотря в пустоту.
– Лолита? – Позвал Костя, и я неохотно обернулась. Парень смотрел на меня, будто впервые видел.
– Что «Лолита»? Я столько терпела его выходки. А сейчас меня обвиняют во всём. А в чем я собственно виновата? В том, что какой-то придурок мне проходу не даёт?
– Лола. – Предостерегающе шикнули Игорь и Лёша позади меня.
– Ну что? – Рявкнула я, разворачиваясь.
Сзади меня стоял Бусыгин. Абсолютно равнодушный, он лениво облокотился на косяк двери какого-то класса.
– Я тебя не боюсь. – Твердо заявила я, смотря ему прямо в глаза. – Вот теперь точно не боюсь. Хочешь, можешь прямо здесь меня избить, изуродуй так, чтобы ни один парень на меня не посмотрел. Чтобы сама шарахалась своего отражения. Надеюсь, тогда ты успокоишься и оставишь меня в покое. Пускай я никому не достанусь, но и твоей я тоже не буду.
Костя, Игорь и Лёша ахнули от моих слов. Димитров аж уронил Ирку. Все молчали. Какое-то гробовое молчание было.
– Я сделаю так, что ты сама прибежишь ко мне. – Отозвался Богдан, смело закуривая на территории школы. – Но не уверен, приму ли я тебя тогда.
– Как говорят, надежда умирает последней. – Я лишь пожала плечами.
Бусыгин нагло усмехается и бросает на меня последний, странный взгляд. Разворачиваясь спиной ко всем, Богдан произносит:
– Теперь Броневицкая без моей защиты. Делайте с ней, что хотите. – И дал отмашку.
– Что ты наделала?! – Обеспокоенно шепчет Костя и уходит за другом. Как и Лёша с Игорем.
Я едва досидела до конца урока. У меня так сильно болела голова, что казалась, она сейчас взорвётся. Перед глазами плавали мушки, а руки тряслись как у заклятого алкоголика.
Врача в кабинете не было, и я была едва жива, когда пришла в столовую. Кое– как запихала в себя еду и отправилась в комнату. Голову кружилась, а с ней и вся окружающая мне действительность.
Я проспала до поздней ночи, в ужасе соскочив с кровати, убежала в медпункт.
– Почему не пришла до ужина? Я ждала тебя. – Настороженно спросила Татьяна Викторовна.
– Я пришла до обеда, но вас не было. – Лицо и голос сами говорили о моем самочувствии. Татьяна Викторовна поставила мне укол и проводила до комнаты.
Утро снова не задалось. Мало того, что на завтраке мне поставили подножку, и я полетела вместе с подносом прямо на пол. Так ещё по пути задела головой угол стола и содрала с виска кожу.
«Так вот, что именно значили его слова вчера?» – Додумалась я.
«Да и подавись своей защитой!» – Вставая с пола, я увидела, как мимо меня прошла Света и «случайно» вылила на мою несчастную голову овсяную кашу.
– Упс! Прости, я тебя не заметила. – Притворно улыбнувшись, она продефилировала дальше, а я наткнулась взглядом на Богдана, который сжимал кулаки до побелевших костяшек.
«Вот и смотри! Давись!» – Мстительно думала я, пальцами снимая с волос кашу.
Я гордо расправила плечи и вышла из столовой.
На уроках я была сама сосредоточенность. На втором уроке за Светкой, той, что вылила на меня завтрак, пришел Богдан собственно персоной. Она слащаво улыбалась ему, пока Бусыгин делал вид, что меня в классе не было.
Светка посмотрела в мою сторону, пока я читала книгу. Она лучезарно улыбнулась мне.
– И чего зубы сушишь? – Спросила я, проходя мимо.
На первом уроке меня не было. Я мыла голову. В который раз. Зато на всех последующих присутствовала, как и Бусыгин, который постоянно тёрся рядом со Светкой.
Перед обедом я заскочила к Яну. Могла теперь позволить себе не скрываться и не прятаться. Парень чувствовал себя значительно лучше. Мы немного поговорили. Я рассказала, что счастье привалило, откуда и не ждали – Бусыгин от меня отстал. На что Ян лишь огорчился.
– Он был твоей незримой защитой в нашем гадюшнике. Боюсь, что без него они тебя съедят. – Расстроенно произнес Ян, а я задумалась. Разве я не смогу постоять за себя?
Учебный день подходил к концу, когда я пришла на обед. Внимательно смотря под ноги, я не заметила, что идущая на меня Ирка мерзко скалится. Она резко толкнула меня в бок, и я полетела на соседний стол. Правая ладонь налетела на стакан с горячим компотом. Разбив его, я вогнала осколки в мягкую плоть и обожгла её.
Слёзы невольно брызнули из глаз. Острая боль в ладони и кровь на стеклах и полу. Я встала и оглянулась. Никто не собирался мне помочь.
– Вы доказываете взрослым, что вы тоже люди, которые не заслужили, чтобы их бросали родители. А мне кажется, что половина из вас это вполне заслужила. Ведь вы, – я обвожу взглядом всех присутствующих, задерживаясь чуть дольше на Косте и Богдане, – самые, что ни наесть, монстры!
И убегаю из столовой с кровоточащей рукой. Уже второй день я не могу нормально поесть! У меня уже желудок к позвоночнику прилип!
– Что с тобой происходит? – Татьяна Викторовна в который раз задаётся этим вопросом.
– Сама бы хотела знать. – Вздыхаю я, рассматривая свою продырявленную руку. Врач как следует обеззараживает ранки и заматывает всё это дело бинтом.
– Лола? – Слышу голос Яна. Смотрю на свою руку и думаю, стоит ли мне с ним сейчас встречаться? – Лолита, это ты?
Ничего не поделаешь, меня уже рассекретили. Я тяжело вздыхаю и нацепляю добродушную улыбку.
– Привет. – Плюхаюсь на краешек его кровати.
Ян выглядит добро и довольно хорошо.
– Меня завтра выписывают. – Радостно сообщает парень и переводит взгляд на мою руку. – Что случилось?
– Ян, я хочу тебя кое о чем попросить. – Издалека начинаю я, не зная, как сказать, мямлю.
– О чем?
– С завтрашнего дня не разговаривай со мной и вообще, держись от меня подальше.
– О чем ты? Почему я должен это делать? Тебе неприятно со мной общаться?
Я встаю с кровати и продолжаю:
– Если тебе не дорого твоё здоровье, то, конечно, мы можем общаться. Но сейчас против меня настроен весь интернат. Ты в моих проблемах не виноват, поэтому и отвечать не должен. – Я посмотрела Яну в глаза. – Пожалуйста, держись от меня подальше.
Я вышла из кабинета врача и тут же наткнулась лбом в грудь Кости.
– Как твоя рука? – Поинтересовался Димитров, высматривая то мою руку, то моё лицо.
– Не твоё дело. – Отрезала я и, отвернувшись, потопала в свою комнату.
«Не нужна мне ни твоя жалость, ни внимание. Если бы действительно было жаль, то, не смотря на дружбу с Богданом, ты помог мне, а не стоял и бездействовал! Я в тебе очень разочаровалась, Димитров».
Так было всю чёртову неделю. Я не могла ни завтракать, ни обедать, ни ужинать. От голода голова разболелась, и мутило жутко. Я с трудом соображалась на уроках, а в пятницу вообще потеряла сознание. Но видимо Богдану показалось этого мало. В субботу, на прогулке, меня поджидали ещё большие неприятности.
Света, Ира и их подружки устроили мне тёмную. Пока все остальные гуляли по городу, меня затащили в какой-то мрачный переулок и избили. Нещадно били ногами по животу и лицу. Пару раз треснули по голове, и только когда я отключилась, всё закончилось.
Естественно в интернате была паника. Пропала ученица! То бишь, я. Когда я очнулась и дошла до учреждения, там вовсю велись поисковые работы. Даже полиция была!
– Лолита! – Услышала я крик, когда, едва передвигая ногами, добрела до ворот.
Ко мне подбежал Костя и схватил на руки.
– Что с тобой случилось? Лола?! – Вскрикнул он, когда я с трудом выбралась из его объятий.
– Где ты была?! – Я настолько туго соображала, что не сразу увидела Богдана, который стоял рядом и был вне себя от ярости.
– А по мне не видно? – Ухмыльнулась я. – Гуляла.
Я сделала ещё пару шагов и упала. Смутно помню врачей вокруг себя, какой-то шум, гам, ругань. Проснулась я в больнице. Именно в больнице! В вене торчал катетер, а я была под сильнодействующим обезболивающим препаратом.
Уже ближе к ночи, когда я проснулась в двадцатый раз, не открывая глаз, я почувствовала чужое присутствие. Рядом кто-то сидел. И я взмолилась, чтобы это был не Бусыгин. Кто угодно, только не он!
– Что тебе стоило попросить меня о помощи? – Моим желаниям было не суждено сбыться. В палате был именно Богдан. – Слишком гордая? – Вскрикнул парень. Следует глухой звук, будто от удара. – Посмотри, куда завела тебя твоя гордость.
– Это твоя вина. – Прохрипела я, открывая глаза и видя, что Богдан стоит у окна. Одна его рука сжата в кулаке. – До твоего появления в моей жизни меня хотя бы не трогали.
– Когда ты, наконец, поймёшь, что тебе от меня не убежать? – Богдан стремглав подлетает ко мне и упирает свои руки по бокам от моего лица.
– Пошёл вон. – Я закрываю глаза.
В день выписки, когда на улице уже лежал тонкий слой махрового снега, ко мне явился Костя. Первый раз, между прочим. На тот момент, на середину ноября, старые раны зажили, а новые покрылись корочкой. Синяки пожелтели, а голова болела меньше. Хотя, периодически, всё равно давала о себе знать. В больнице меня откормили, и я чувствовала себя человеком.
– Привет. – Здоровается Костя, заходя в палату. Я уже позавтракала и готовилась возвращаться в интернат. – Выглядишь уже лучше.
– Тебе чего надо? Бусыга прислал? – Я стояла за ширмой и переодевалась в ту одежду, что мне принесла баба Люба.
– Нет, он не знает, что я у тебя. – Тихо произнес Димитров, боясь быть услышанным.
Я выхожу к нему, поправляя свитер.
– И что ты хочешь? – Проверяю, все ли вещи забрала, но на Костю не смотрю.
– Бежать тебе надо, Лола. – И так холодно вдруг стало от этих слов, что я даже поморщилась. – И как можно скорее.
– И куда ты предлагаешь мне бежать? Хватит дурака валять.
– Бусыгин сошёл с ума.
– Это ни для кого не секрет. – Я пожимаю плечами.
– Нет, ты не понимаешь! – Костя подходит ко мне и заставляет посмотреть прямо в глаза. – Ты знаешь, кто его отец?
– Какое мне до этого дело? – Я пытаюсь отстраниться от нежелательных прикосновений.
– Его отец очень влиятельный человек. Он прокурор! – Как будто это что-то мне говорит. Нет, я, конечно же, знаю, кто такой прокурор, но причем здесь это?
– И что?
– Богдан попросил своего отца забрать тебя с собой, когда Бусыгину исполнится 18 лет! – Паника Кости постепенно передалась мне. Я соскочила с кровати и уставилась на Димитрова.
– Ты сейчас серьёзно? – Выдаю я на одном дыхании.
– Более чем. И как я понял, его отец не против. Богдан по протекции своего папаши поступает на факультет международных отношений в следующем году. Ему выделяют квартиру. Не допусти, чтобы он забрал тебя с собой.
Только в самом страшном кошмаре я могла оказаться с Богданом. Он же запрет меня! Тогда у него не будет никаких преград! И я боюсь даже представить, что Бусыгин со мной сделает!
– И куда мне бежать? – Стараясь не удариться в слёзы, я начинаю бродить по палате.
– У меня есть бабушка, Екатерина Ивановна, она старенькая и взять меня под опеку по причине болезни не могла. Я хожу по выходным именно к ней. Я позвоню ей, попрошу на время тебя спрятать. Бусыга не подумает тебя там искать. У неё однокомнатная квартирка на окраине, места немного.
– Кость, ты сейчас это серьёзно? – Я сажусь перед парнем на корточки и, хватая за руки, заглядываю в глаза.
– Когда-то давно я пообещал себе защитить тебя. Прости, что так поздно пришёл.
– Но у меня нет документов. Все это храниться у директрисы!
– Давай так, я отпрошусь на неделе к бабушке, скажу, мол, заболела, просила приехать. Отвезу часть твоих вещей. А ты не подавай виду. Ходи на занятия. В пятницу директрисы в школе нет, поэтому я найду твои документы и ночью, после того, как ворота закроются, я помогу тебе убежать.
Я смотрела на Костю и уже не сдерживалась. В самый трудный момент он всё же пришёл. Не бросил меня! И я была непомерно ему благодарна. Даже обняла!
– Ну, всё– всё, задушишь!
С этого момента наш план пришёл в действие.
Богдан ходил за мной незримой тенью, чем бешено пугал. В столовой я сидела в гордом одиночестве. Одна за столом. Меня не трогали. Со мной не разговаривали. Но наблюдали.
Богдан находился рядом и не сводил с меня глаз. В среду Кости не было в школе. Он забрал мою дорожную сумку с вещами и уехал к бабушке. Как я поняла по сообщению, пришедшего мне на телефон, бабушка Кости с радостью примет меня к себе! У меня как гора с плеч свалилась!
В пятницу, когда Богдан преградил мне дорогу в столовой, я плохо себя чувствовала. Общая вялость и тошнота мучали меня с раннего утра.
– Уйди с дороги. – С придыханием произнесла я, едва держась с подносом. Запах сырников и чая раздражал мои обонятельные рецепторы и меня затошнило.
– А кукла-то мне с характером попалась. – Загадочно произнес Богдан, ухмыляясь. – Но ничего, я выбью из тебя всю заносчивость. Как шёлковая у меня будешь. – Бусыгин поднимает руку, и я в ужасе, что он меня сейчас ударит, пячусь назад.
Увидев животный страх в моих глазах, с лица Богдана сползает улыбка.
Я ставлю поднос на стол, так как держать его мне уже не под силу. Мне бы себя на ногах удержать.
– Да, правильно видишь. Боюсь я тебя. Как огня. И руки твои боюсь. – Стучу себе по виску подушечкой пальца. – Помню ещё, как ты этими руками душил меня и бил по полу. – Давя в себе инстинкт самосохранения, я всё же приближаюсь к ошарашенному Богдану. – Так не поступают с теми, кто нравится сердцу. Любимых холят и лелеют. Дышать на них бояться. А ты мало того, что собственноручно меня калечил, так ещё и остальных на это дело подговорил. Ни черта не стоит твоя любовь! – И на этом эпичном моменте меня вырвало прямо на кроссовки Богдана!
– Фууу! – Волной прошлось отвращение по залу.
– Запомни меня такой! Не писаной красавицей, а девчонкой, которая блеванула тебе на обувь. – Мрачно усмехнулась я, и едва передвигая ноги, покачиваясь, ушла в комнату.
Я выпросила в медпункте справку, что не могу посещать уроки. Меня освободили до середины следующей недели. Пока лежала в комнате, я переписывалась с Костей. В эту пятницу он выкрадет мои документы – паспорт, свидетельство об опекунстве и ещё какие-то бумажки.
Я тем временем готовилась к побегу морально.
Ночью пятницы я дождалась пока соседки заснуть глубоким сном и положила подушки под одеялом, таким образом, будто это я там лежу. Собрала оставшиеся мелочи в сумку, переоделась в верхнюю одежду и покинула интернат с черного входа. По ночам там ходит охранник, поэтому нужно быть крайне внимательным, чтобы не попасться.
С Костей мы договорились встретиться у заднего фасада здания. Там были ржавые ворота с брешью около кустарника. Время на телефоне показывало второй час ночи. Я предупредила его, что уйду из комнаты, когда буду уверена, что девочки спят.
Когда подходила к кустарнику, в темноте увидела мелькнувший силуэт. От страха хотела драпануть оттуда, но услышала шепот Димитрова.
– Лола?
Выдохнув, я подошла поближе. В руке у Кости была моя карта учащегося: Броневицкая Лолита Юрьевна – 21 августа 2001 год.
Я часто задавалась вопросом, почему меня назвали Лолитой. Неужели им показалось нормальным дать трехлетней девочке такое необычное имя? Всё оказалось куда проще. Скорее всего, меня так и звали. Дело в том, что в интернат я попала с кусочком обгоревшего детского одеяльца, на котором было вышито моё имя. Но сохранились последние четыре буквы «…лита». Ну, много ли вы знаете женских имён на такое окончание? Вот и я нет. Фамилия «Броневицкая» и отчество «Юрьевна» была одолжена у врача, который меня выходил. Его звали Юрий Броневицкий. Так и получилась я.
С днем рождением было проще. Опять же, она была вышита на одеяльце под именем. И если имя подгорело, то дата рождения осталась нетронутой.
– Как мне тебя отблагодарить? – Спросила я, когда была одной ногой на свободе.
– Живи счастливо! И периодически давай о себе знать. – Костя нежно чмокнул меня в нос и сунул напоследок небольшую сумму денег в руку. – Доедешь до бабушки, напиши.
Так и началась моя странная, сумбурная жизнь вне интерната. И если я думала, что больше никогда не услышу о Богдане, то зря я надеялась. Зря надеялась, что Бусыгин, это самое страшное, что случилось в моей жизни.
Глава 3
Когда я добиралась до старенького, двухэтажного кирпичного дома, я всё равно с опаской оглядывалась назад, боялась, что Богдан уже бежит за мной.
Бабушка Катя жила на первом этаже в милой, уютной однокомнатной квартире. Встретила она меня как родную! Было так приятно, что я расплакалась. Мы посидели с часок, а как бабушка (она просила называть её так) посмотрела на часы, быстро уложила меня спать.
Я уместилась вместе с ней на раскладываемом диване. Как сказала бабушка, в тесноте, да не в обиде! И знаете, как мне легко и комфортно с ней было?! Будто бы со мной по– настоящему родной и близкий человек.
Утром я разложила свои немногочисленные вещи, прибралась в квартирке и видела, как бабушка тихонько плачет в платочек. От радости. Я переворошила все шкафы, постирала в ванной шторы, вымыла окна, хоть на улице и было уже холодно, но так хотелось смотреть на мир через чистые стекла! Выбила на улице дорожки и вымыла полы. На оставшиеся деньги, что мне дал Костя, я сходила в ближайший магазин и купила кое– какие продукты – хлеб, кефир (бабушка приготовила божественные блины!), гречневую крупу, макароны и кость для супа. На мелочь набрала немного конфет. Совсем дешёвых, но для чая самое оно!
Так мы и жили с бабушкой Катей. Через неделю после моего побега, мне написал Костя. Я, конечно же, его предупредила, что добралась и у нас с бабушкой всё хорошо. В субботу мы обе ждали Костю дома, но он не пришёл. Бабушка переживала, и я вместе с ней. Насколько я знала, со слов бабули, Костя приходил каждые выходные, а если такой возможности у него не было, парень звонил бабушке и предупреждал заранее.
Бабушке Кате было уже 84 года. Худощавая и седая, бабушка поутру укутывала голову в платок, скрывая свои длинные жемчужные волосы. Однако её серые глаза прекрасно видели. Она читала книги или смотрела телевизор без очков! Мне порой казалась, она видит людей насквозь. Она очень любила внука и была очень встревожена его отсутствием.
В субботу мы так и не получили от Кости никакого звоночка. Я начала переживать, мало ли что случилось в интернате после моего побега. Хотя бегство из детского дома не считалось чем-то невероятным. Дети часто убегали в поисках лучшей жизни или родителей. Некоторых находила полиция, некоторые возвращались сами, а существовал тот процент, когда уходили с концами.
Вечером в воскресенье пришло сообщение от Димитрова. Я через печатный текс как-то почувствовала всю ту тревогу, которую испытывал Костя.
В письме говорилось, что на утро, когда моя пропажа обнаружилась, в интернат прибыла полиция. Некоторые, самые чувствительные ребята, посчитали, что Бусыгин из– за ревности прибил меня где-то на территории учреждения, а тело закопал в саду. Естественно это было просто из– за паники. Обнаружили пропажу всех моих вещей и документов, а это упрямо указывало на мой побег. Как я поняла, полиции дали наводку на мои скорые поиски. Но кто в России занимается подобным хламом? У нас даже покушение на убийство не считает важной причиной, чтобы сообщать в полицию!
«Когда убьёт, тогда и звоните». – И это без сарказма.
Ребят не выпускали за пределы интерната. Все увеселительные поездки и походы резко сократились. Детей не выпускали. Мало ли кому ещё в голову придёт сбегать? Поэтому и Костя не мог приехать. Учащиеся разделились на два лагеря: кто-то серьёзно полагал, что я сбежала от Бусыгина и его домогательств, кто-то решил, что у меня есть парень за пределами интерната, и я убежала к нему.
Оба варианта безумно злили Богдана. Он ходил озверевший и кидался на любого, кто начинал разговор о моей скромной персоне. Костя предупредил, чтобы я не показывалась в районе, где находился детдом и вообще, не вылезала из– за окраины. По словам Димитрова, Богдан нацелен самостоятельно меня поймать. В декабре он уходит из интерната в свободное плаванье и там его руки будут развязаны. Он только и говорит, что о моем возвращении. К нему. Как написал Костя: «Ей от меня не спрятаться, не убежать». И говорит это с таким хладнокровием, что Димитров уже побаивается своего друга.
Но сидеть, сложа руки и бояться собственной тени, я не собираюсь. Бабушкина пенсия не была способно полностью прокормить двоих человек и оплатить коммунальные услуги, поэтому я устроилась на свою первую работу. И пока всё шло довольно неплохо.
В магазин, куда я устроилась работать поломойкой, меня спокойно приняли без трудовой и медицинской книжки, им было главное предъявить паспорт. Бабушка долго отговаривала меня идти работать.
– Ты девочка красивая, маленькая, тобой воспользуются, а ты и не заметишь. – Причитала баба Катя. Она, как и многие до неё, увидев меня впервые, воскликнула, радостно хлопая в ладоши: – Надо же, какая очаровательная куколка! Ну, просто загляденье! – Я тогда лишь зубами скрипела, но молчала. Однако эта куколка у меня уже в печёнках сидит.
Бабушка просекла, что мне не нравится такая кличка и перешла на «Лолу». Первые пару дней все никак привыкнуть не могла к моему странному имени.
На счёт работы я бабушке сразу сказала, что на чужой шее сидеть не буду. Лишняя копейка никогда не помешает. Костя получает какие-то выплаты от государства, за бабушку и за себя. Поэтому деньги водятся.
Баба Катя хотела на радостях от приобретения внучки решила прописать меня в квартире. От подобной новости у меня краска с лица схлынула. Уговаривать её этого не делать, всё равно, что со стенкой договариваться. Поэтому мы сошлись на мнении, что сделаем это после нового года.
