Текст книги "Двое для трагедии. Том 1"

Автор книги: Анна Морион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Анна Морион
Двое для трагедии. Том 1

Глава 1

– Солнце заходит слишком медленно.

Мои слова были встречены молчанием.

Впрочем, я не ожидал другого ответа. Ведь стоящие рядом со мной были такого же мнения. Они были такими же, как и я. Одного рода. Моя семья, стоящая на балконе древнего замка, уединившегося в невысоких горах, неподалеку от Праги, старой и прекрасной. Но истинными пражанами мы не были – мы переехали сюда из Лондона для того, чтобы тихо жить в Чехии – прекрасной стране, словно созданной для нас.

– Ты говоришь как девица из женского романа, – вдруг сказал мой старший брат Маркус и ухмыльнулся, довольный тем, что сумел задеть меня.

Мои губы дрогнули в усмешке. Я приподнял бровь.

– И давно ты увлекаешься женскими романами? – парировал я.

– Ирония здесь лишняя. Есть исключения из правил.

– Например?

– Классика. Джейн Остин.

– Ты прав. Эта женщина создала шедевры.

– Я наблюдал за ее жизнью. Она была крайне приятной особой. Но тебя в те времена занимали совсем другие вещи.

– Маркус, перестань хвастаться своим старшинством. Ты старше меня всего лишь на десять лет. – Я насмешливо усмехнулся.

– Именно, братец. Десять лет – довольно внушительный срок.

– Не для нас.

– Маркус, Седрик, отложите свой спор и наслаждайтесь закатом. – Нежный упрек матери заставил нас с братом саркастически улыбнуться и замолчать. Мой задумчивый взгляд недолго побродил по небольшому лесу и замер на одной из красных крыш великолепной Праги.

Я ненавидел свое имя. Седрик. Оно напоминало мне какой-то плохой роман. Должно быть, так обязан быть назван главный герой. И это имя мне придется нести всю свою жизнь. Но уже сейчас, в свои двести восемьдесят шесть лет, я не понимал, отчего родители дали мне это напыщенное имя.

Забыл сказать: я – вампир. Как мой брат, отец и мать, я нес бремя вечности и бессмертия – два великих дара. Однако эти дары были не всегда удобны: наше место жительства менялось так часто, что, кажется, в Европе не существовало города, в котором мы не оставили свой след. Мы переехали в Прагу из Лондона десять лет назад. Но года стали пылью так скоро и незаметно, что мне казалось, будто прощание с мрачным Лондоном свершилось вчера. Не могу сказать, что кровь пражан отличается от крови лондонцев. Думаю, совсем чуть-чуть. Кровь людей всегда одинакова. Как и все люди.

Наша семья – Морганы – одна из самых больших и уважаемых и в вампирском мире, и в мире людей. Мой отец был обладателем гордого звания «Сэр»: когда-то он был рыцарем Ее Величества, королевы Английской империи Елизаветы Первой. Моя мать – представительница чешской семьи Богали. А я – наполовину англичанин наполовину чех с дурацким именем Седрик. Своего старшего брата Маркуса я уже упоминал.

Наша жизнь наполнена весельем: ночь в полном нашем распоряжении. Скорость, сила, свобода – все это великолепно и прекрасно. До восхода солнца. Едва дневное светило начинает свой восход, мы спешим спрятаться в своих жилищах. В отличие от выдумок людей, солнце не убивает нас и не жжет нашу кожу. Причина нашей нелюбви к солнцу – в другом: коснись оно нас своими лучами, люди видели бы дряхлые, полуразвалившиеся останки, которые мы прячем под прекрасной маскировкой, созданной идеалом человеческой красоты. Мы притворялись людьми. Поэтому, солнце было нашим врагом: едва завидев наши истинные обличия, настоящие люди разбегались бы кто куда, а паника в человеческом мире нам ни к чему. Наша тайна и отрицание собственного существования – главный аспект нашей жизни: ведь мы – хищники, люди – наша добыча.

– У меня к тебе дело, – вдруг шепнул мне брат. – Личное.

– Я заинтригован, – коротко ответил я.

Маркус нечасто обращался ко мне с «личными» делами. И любопытство взяло меня в настоящие тиски. Зная брата, я предчувствовал важный и крайне занятный разговор.

Глава 2

Как только ярко-оранжевый диск солнца сел в густое длинное море облаков, Маркус и я покинули замок и устремились на отдаленный невысокий валун.

Загадочно-рассеянный вид брата интриговал меня. По глазам Маркуса, всегда смеющимся, но теперь спокойным и даже нервным, я понял, что наш разговор будет серьезным. Интересно, какими в этот момент были мои глаза? В душе я строил догадки, о чем будет идти речь, если для этого потребовалась такая секретность.

Мы остановились у края пропасти, и я ожидающе взглянул на брата, думая, что Маркус начнет свой рассказ незамедлительно, но, казалось, он вообще забыл о том, что вызвал меня на тайную беседу, и молча наблюдал за горизонтом.

– Так, о чем идет речь? – скучающим тоном спросил я, чувствуя, что, если не заговорю первым, Маркус не скажет ни слова.

– Мне кажется, я уже знаю, что ты ответишь, – сказал брат, взглянув на меня. На его губах играла довольная улыбка.

– Маркус, не тяни. У меня есть планы на вечер. – Фраза Маркуса показалась мне бессмысленной.

– Никогда не думал, что доживу до этого дня. Я влюбился, – спокойным тоном сказал Маркус. И добавил. – Совсем недавно.

Я насмешливо хмыкнул. Мне-то казалось, что речь действительно пойдет о чем-то серьезном.

– И ради такой ерунды ты отвлек меня от дел? – недовольно заметил я.

– Ерунды? – нахмурившись, переспросил он.

– Именно.

– Ты сумасшедший! – обреченно вздохнул Маркус и потер пальцами свою переносицу.

– Если ты считаешь, что я разделяю твои взгляды на подобный предмет, то, боюсь, ты фатально ошибся, – бросил я.

У меня были причины для раздражения: разговоры о любви и намеки матери о том, что следовало бы породниться с одной из вампирских семей, выводили меня из состояния равнодушного существования. Все эти разговоры были для меня каким-то балаганом, смешной пьесой, поставленной бездарным режиссером.

– Ты смешон, – резко ответил на мои слова Маркус. – Ты вообще любил когда-нибудь кого-то, кроме себя?

– Само это слово никак не вяжется с моей жизнью. Любить. Быть рабом женщины – не мой удел. – И почему в этот момент я чувствовал себя героем плохой мелодрамы?

– Когда я увидел ее, в моем сердце что-то взорвалось. – Маркус отвернулся от меня, видимо, обиженный моими словами.

– В таком случае мне жаль твое сердце.

– Я увидел эту прекрасную вампиршу и понял, что отныне мое сердце бьется только для нее. Все произошло стремительно и незаметно. – Маркус будто утонул в своих мыслях и не слышал меня.

Раздражение охватывало меня все больше: Маркус был прекрасно осведомлен о том, как я ненавижу подобные разговоры. Влюбился и черт с тобой! Для чего понадобилось оповещать об этом меня?

– Любовь – это просто метафора, придуманная людьми, чтобы объяснить влечение друг к другу. Только, помилуй, не говори мне, что когда-нибудь я сам попадусь в этот капкан, – с иронией сказал я, предвидя нравственные нравоучения.

– Какой же ты еще зеленый юнец! – усмехнулся брат.

Мне очень хотелось бросить ему в ответ что-нибудь едкое, но, взглянув в его мечтательные и в то же время чрезвычайно серьезные глаза, я понял: Маркус открыл мне свою душу, а я насмехаюсь над ним. И меня охватил глубокий стыд.

– Прости. Я зашел слишком далеко, – примиряюще сказал я. Мне было стыдно за свое поведение. Только сейчас я понял, как глубоки были чувства брата к его возлюбленной.

– Не извиняйся за свою глупость, – пробурчал он. – Мои пустячные жизненные изменения кажутся огромными мне одному. Ты никогда не любил и не можешь понять меня!

– Не думаю, что вообще когда-нибудь полюблю. – Я говорил правду, ибо действительно считал любовь и все, что с ней связано, откровенной глупостью. – Мне не нужна любовь.

– Думаешь, она будет спрашивать у тебя разрешения?

– Я уже влюблен, – усмехнулся я, через силу сдерживая себя от раздраженного тона.

– Какие новости! И в кого же? – насмешливо спросил Маркус

– В луну и закат.

Мой брат посмотрел на меня, как на безумного. И вдруг громко расхохотался. Я с непроницаемым лицом наблюдал за его истерикой и терпеливо ждал, когда она утихнет. Наконец, Маркус справился с собой и окинул меня полным насмешки взглядом.

– Ты сравниваешь любовь к девушке с любовью к закату? С твоими понятиями о любви тебе лишь детей развлекать да книги для неудачников писать, оправдывая их неуспех у противоположного пола!

Маркус всегда был шутником, и его ирония никогда не попадала мимо цели.

Я невольно усмехнулся.

– Кто знает, может, в будущем эта книга будет пользоваться успехом среди смертных! – со смехом сказал я. – Но сейчас огласи: кто же счастливица?

– Ты помнишь Мрочеков? – вместо ответа спросил меня брат. – Польский клан?

При упоминании о предмете его воздыхания, глаза Маркуса потеплели.

С легкой улыбкой на губах я кивнул.

«Значит, одна из девиц Мрочек?» – подумал я.

– Маришка. – Маркус выдохнул это имя с таким благоволением, что я едва удержался от насмешливого смешка. Мне было занятно наблюдать за ним – неужели любовь так изменила его?

«Маришка. Ах, да. Тонкая красавица с волосами цвета спелой пшеницы» – вспомнил я и улыбнулся.

– Что ж, поздравляю тебя: она действительно хороша, – поздравил я брата, решив, что Маришка Мрочек действительно идеально подходит такому серьезному вампиру, как он.

– Она бесподобна, – поправил он меня.

– Тебе виднее, – улыбнулся я.

Несмотря на мое справедливое предубеждение против любви, я был счастлив за брата. Ведь он верил в любовь, искал и ждал ее, прямо, как люди. И, наконец, обрел то, чего жаждал.

Я не искал и не верил. Слова «любовь», «искать», и «ждать» казались мне отвратительными. Только люди могут быть настолько наивными.

– Надеюсь… Нет, я уверен, что скоро и ты найдешь свою спутницу жизни, – с ухмылкой сказал Маркус.

– Не начинай комедию, – криво усмехнулся я.

– А знаешь, я готов поспорить, – настойчиво сказал брат и протянул мне руку. – Ставлю на кон кубок крови.

Я усмехнулся, но твердо пожал его ладонь.

– Ты проиграешь, – предупредил я

– Посмотрим. – Маркус взглянул на свои часы и улыбнулся. – Мне пора лететь!

– К ней? – поинтересовался я, хотя уже знал ответ.

– Я пригласил Маришку в кино.

«В кино? Как дети малые!» – подумал я, но сдержал свои мысли при себе.

– Удачи. Лети, – вместо этого сказал я.

– И тебе удачи. И, чтобы ты не говорил, твое одобрение многое для меня значит. – Он дружески хлопнул меня по плечу и улетел. А я остался стоять у обрыва и наблюдать за прекрасным вечерним небом и размышлять о тягостной рутине моей жизни.

Все, чем я когда-то увлекался, давно перестало меня интересовать: охота, развлечения, музыка, книги, философия, учеба, история, наука…. Сейчас я жил просто потому, что тянулась моя жизнь. Сказать точнее, я проживал свою жизнь, не имеющую никакого смысла, и порой мне казалось, что, в конце концов, я зачахну от скуки и утомления течением. Университет и система высших учебных заведений, которые я когда-то боготворил, стали мне нестерпимы. Эти заведения превратились для меня в сосредоточие глупости, и смешно было наблюдать за тем, как профессора пытались передать знания молодому поколению, чьей целью в жизни будет передача этих знаний очередному поколению глупцов. Бесконечная цепь. И, хотя я, без хвастовства обладал глубокими знаниями всех известных наук современного мира (ради интереса я закончил все известные университеты земного шара, и теперь, сидя на лекциях, изнемогал от скуки), открывать для себя что-то новое превратилось для меня в обязанность, перестав быть наслаждением для души и разума.

После беседы с братом я чувствовал что-то странное, необъяснимое. Это было новое чувство, название которому я не знал. Оно отличалось от всего, что я когда-либо ощущал. Это чувство напоминало пустоту. Пустоту и разочарование. Но в чем я разочарован? У меня нет никаких оснований быть в ловушке черной меланхолии. И, чтобы отвлечься от этих мыслей, я решил полететь на мост, на котором любил встречать закат. Но в этот раз закат уже ушел: я бы встретил его, если бы Маркус так неожиданно не пожелал побеседовать со мной.

Вернувшись в замок, я надел длинный непромокаемый плащ. Благо, была осень, поэтому мой наряд мало чем отличался от одежды пражан. Затем я зашел в гараж, чтобы взять свое авто. Я являлся счастливым обладателем черной «Тойоты», но не одной из новейших моделей несмотря на то, что члены моей семьи меняли автомобили едва ли не каждую неделю. Отец, мать и Маркус решили, что, раз не могут летать по городу днем, то будут щеголять автомобилями – новейшими моделями известных мировых марок. Это утешение самолюбия вызывало у меня лишь насмешливую улыбку. Прохожие нередко провожали взглядом кортеж иномарок Морганов, и моя «Тойота» в нем выглядела настоящей изгнанницей. Но моя верная железная подруга была мне по душе, и менять ее я не собирался. Еще с юности я утвердился во мнении, что средство передвижения должно иметь лишь одну функцию – быть комфортным, а не становиться способом навязчивого самовыражения.

Вопреки мнению смертных мы не летаем по городу в прямом смысле этого слова. К моему великому сожалению. Но все наши передвижения по городу мы называем именно «полетом». И в очередной раз я летел на мост, соединяющий районы Праги и находящийся на двух холмах, протянувшись над глубокой Нусельской долиной. Этот мост так кстати находился по соседству с физико-математическом факультетом, в котором я учился.

Нусельский мост, высотой в сорок два метра по центру, чехи называют «Мостом самоубийц». По аналогичной технологии в мире были построены еще семь таких мостов, но все они, кроме Нусельского, канули в небытие. В советские времена Нусле считался районом рабочего класса, хотя рабочие, хулиганы и прочий народ живет здесь до сих пор. Дух у этого района депрессивный, и такой же дух впитал в себя и бетонный мост. Смотришь вниз и думаешь о том, как легко умереть. Эти мысли посещают сотни самоубийц, приезжающих сюда покончить с жизнью. Самоубийств было так много, что правительство Чехии всерьез задумалось об этом феномене, поэтому в настоящее время перила моста были железными перегородками и решетками. Однако искателей смерти эти куски железа не останавливают: время от времени, раскрывая ежедневную пражскую газету, я в очередной раз узнавал о новых жертвах Нусельского моста, этого мрачного исполина. Человек пролетает расстояние в сорок два метра, в свободном падении, всего за три секунды, а затем, на скорости в сто километров в час, встречается с асфальтом. О самоубийцах напоминает находящийся под мостом и освещающий часть его тубуса уличный фонарь, направленный вверх для того, чтобы освещать самоубийцам последний путь. А желающих покончить с собой – много: их число приближается к четыремстам. В истории моста известны лишь два случая, когда прыгнувшие с него выживали, правда, один из них все же скончался в больнице, семнадцать дней после рокового прыжка. В советское время СМИ замалчивали самоубийства на Нусельском мосту, так как ничто не должно было осквернять имя первого «рабочего» президента Клемента Готвальда, который мост носил вплоть до тысячи девятьсот девяностого года. Сегодня же, мост носит печальную всемирную славу, как «Мост самоубийц».

Не зная, что такое смерть, я любил это место. С моста открывался прекрасный вид, и лицезреть его мне не мешали никакие решетки. На нем я любил размышлять, провожать взглядом закат, а иногда даже встречать рассвет. В отличие от моих родственников, приезжающих в замок еще до рассвета, я не боялся находиться здесь утром и, накинув на голову капюшон плаща, оставался до первых лучей восходящего солнца. Здесь мне не мешали ни шум города, ни шум проезжающих мимо машин – я давно научился абстрагироваться от реальности. И в этот раз, после разговора с братом я морально нуждался в длительных раздумьях. По неизвестной мне причине, в этот раз я чувствовал себя неполноценным, изгнанником, чужим в собственной семье, в которой каждый имел смысл жизни. Этим смыслом были их вторые половины. А я похож на особу, не знающую, чего она желает, точнее, не знающую, чего ей недостает. Но чего мне не хватает? У меня есть все, о чем смертным можно точно мечтать: бессмертие, богатство, идеальная физическая маскировка, любящая семья, огромный багаж знаний. Что же заставляет меня чувствовать себя неполноценным и чужим, если у меня есть все? Я надеялся найти ответ на этот вопрос. Но как быстро я отыщу его? И, худшее в том, что могут пройти месяцы, годы, и даже столетия, прежде чем ответ будет найден. Но и тогда я буду неудовлетворен: каждая новая догадка рождает еще десяток вопросов. И эта бесконечная цепочка не прервется никогда. И все это время мне придется жить с чувством душевной пустоты. Смогу ли я? Куда я денусь. Я же вампир. Бессмертный.

Приехав на мост, я поставил свой автомобиль на небольшой стоянке и направился к высоким железным перилам.

Что бы ни говорили суеверные люди, Нусельский мост был произведением искусства, наполненным особой атмосферой моральной свободы и раздумьями о тленности жизни. Любуясь пролетающими надо мной тяжелыми облаками, цвета штормового моря, с прорезающими их тонкими жилами серых нитей, я много думал. Кроме меня, на мосту были несколько человек, но это были всего лишь любопытные туристы, соблазнившиеся страшной красотой моста. Банально: они сделают фотографии на память и вскоре уйдут, не выдержав ауры сотен самоубийств.

Так и произошло, однако мой разум посетило неприятное напоминание о начале промежуточных осенних экзаменов, к которым мне не было смысла готовиться. Я знал, что сдам все экзамены, ведь этот материал я проходил уже много раз. Как я упоминал выше, мне выпала честь обучаться во всех американских, канадских и европейских университетах, включая и Пражский, в котором я вновь учусь. Здесь я учился три раза, в разные эпохи, под разными именами, естественно, не привлекая к своей особе ненужного внимания.

На Прагу опустилась тьма. Город зажегся тысячами разноцветных огней и наполнился гулом вечернего веселья. Люди получили долгожданный отдых. Что это сулило мне? Я ел всего два дня назад, поэтому не был голоден, но сегодня на охоту выходил Маркус. Пусть развлекается, возможно, даже в паре с дамой сердца.

Я облокотился на перила, закрыл глаза, и оставался в таком положении до тех пор, пока не уловил в воздухе что-то необычное, что заставило меня забыть о раздумьях и посмотреть в сторону, откуда ветер принес мне это чудо: в метрах пятидесяти от меня стояла девушка. Я не мог ошибиться, ведь вампирский взгляд – гораздо отчетливей человеческого. И, несмотря на сгущающуюся темноту, я стал откровенно рассматривать незнакомку.

Аромат ее крови одурманивал меня. Этот букет, никогда ранее не слышанный мной, поразил меня своей красотой. Аромат свежей молодой человеческой крови, наполненный оттенком морского бриза и терпкой сладости. Чтобы наслаждаться им, я часто и глубоко задышал, и мой разум невольно наполнили странные вопросы. Кто эта девушка? Что она здесь делает? Как я не заметил ее появления на мосту?

Мой интерес к незнакомке возрастал с каждой секундой, и я невольно просто уставился на нее. Вдруг, словно почувствовав на себе мой откровенный взгляд, девушка на несколько секунд обернулась ко мне. Но мне хватило и полсекунды, чтобы воспроизвести в своем уме ее портрет. Первым, что бросилось мне в глаза, были ее волосы – темные, густые, они спадали водопадом до ее поясницы. Лицо незнакомки было необычным, интригующим. Мягкие бледные губы давали немного резкий контраст с ее яркими темно-карими глазами. Ее фигура была стройной, без очертаний нездоровой худобы и голодания. Девушка показалась мне таинственной и даже красивой. Ее красота была мягкой и выразительной, как осенний день, не успевший остынуть от солнечных лучей, но уже с ушедшим солнцем, обагрившим небо своим прощальным светом.

На мгновение наши взгляды перекрестились, как шпаги. Вдруг незнакомка зашагала быстрым шагом прочь от моста, словно сбегая от моего невольного, настойчивого внимания. Но я, как завороженный, смотрел ей вслед, просто не мог отпустить ее. Отпустить это волшебство.

Черт! И о чем я только думаю?

Я мысленно отругал себя за то, что позволил себе разглядывать какую-то смертную, и, благодаря усилию воли, хоть и тяжелому, выбросил мысли о ней из своей головы и вспомнил о ближайших планах на этот вечер – уйти мыслями далеко от мира и хоть недолго побыть в другой реальности. Но это воспоминание вернуло другое, нежеланное – аромат крови незнакомки, такой манящий. Убить бы ее и выпить эту восхитительную кровь до последней капли.

Нет. Не в этот раз.

У меня имелись принципы, от которых я не отступал даже ради такого неповторимого вкуса: убийства девушек и детей были для меня табу. Я охотился на людей, которые уже испробовали вкус жизни. Категория моих жертв начиналась с возраста тридцати лет до пятидесяти, и я безошибочно чувствовал возраст своих жертв, определяя его по запаху крови, и за годы моей жизни не допустил ни единой ошибки. Я чувствовал, что заинтересовавшая меня девушка была еще юной, лет двадцати двух. Пусть живет. Может быть, через восемь лет я найду ее и испробую ее крови.

С этими мыслями я поехал обратно в замок. Там, оставив «Тойоту» в гараже, я пешком отправился в город.

Утром по Праге в который раз объявили о пропаже нескольких людей. Услышав это, я усмехнулся: это были следы охоты Маркуса и его невесты. Об этих очередных таинственных исчезновениях написали все пражские газеты, включив в статьи вопли несчастных родственников и призывы к бдительности. Пражане с горькими вздохами обсуждали новость. Меня же наполняли лишь равнодушие и насмешка.