Текст книги "Тлеющий уголек (СИ)"

Автор книги: AngelWind

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ты будешь долго вспоминать своей любви камин,

Что превратился в уголёк, лишь тлеющий вдали.

Хоть ты и не уйдёшь за ней, но будешь вспоминать,

Как из ночи пропав на век, во тьму она ушла.

Слова любви лишь прошептав, тебе оставив их,

Ушёл из мира навсегда весёлый лазурит.

Сумев все клятвы сохранить, найти врагов своих,

Ты лишь на миг осуществить сумел мечты свои.

Весь мир хотелось показать, но не успеть, увы,

Но счастье всё ж не передать, хоть от него беги.

Прости, не мог ты победить судьбы злой поворот.

Остался памятный букет лежать на мостовой.

В году остался только день, ты до него живёшь,

К причалу снова ты идёшь, кладя букет из слёз.

Заката красочная даль осветит грусти дни,

Когда увидишь у окна ты светлых кудрей дым.

Судьба жестока, как всегда,

Судьбу людей сломив,

Она не хочет помогать,

Оставив горю жизнь.

========== Глава 1. Тайна Никлауса Майклсона ==========

Новый Орлеан, 2030 год.

Сегодня шестнадцатое декабря, а значит, именно сегодня мой папа купит небольшой букетик ромашек и пойдет на причал смотреть на уходящее в воду солнце. Когда оно скроется в водной глади, только кроваво-оранжевое небо будет говорить о том, что оно здесь было. Отец положит этот скромненький букетик ромашек на деревянные доски и уйдет.

С самого детства, да и по сей день, я люблю смотреть на закаты, ведь для меня они каждый раз новые. В каждом из них присутствует свой базовый цвет, из-за огромного количества других ярких оттенков его трудно уловить, но если ты дочь великого художника и гибрид, то рассмотреть его становится несколько легче.

Ах да, забыла представиться. Меня зовут Доминика Майклсон, я – дочь Никлауса Майклсона и Хейли Маршалл. Характер и цвет глаз я унаследовала от папы, но все остальное от мамы. У меня такие же каштановые волосы, нос и губы. Сказать честно, я один из просчетов природы, как когда-то мне рассказывала Давина – мой самый близкий человек, наверное, на всей планете, так как отец запретил мне с кем-либо знакомиться. Папа очень сильно боится за мою жизнь; говорит, что у него слишком много врагов, и я могу стать главной мишенью. С одной стороны я понимаю его, но с другой: вот что со мной может приключиться? Я гибрид, который сможет за себя постоять, но с папой спорить бесполезно. Даже такой упертой, как мне, не тягаться с ним.

Все свободное время я сижу у себя в комнате и рисую – эта черта тоже передалась от папы, но я даже рада, ведь, иначе, чем бы я занималась?

Хочу открыть вам еще несколько тайн: в отличие от остальных гибридов, которых обратил отец с помощью моей крови, я такой родилась. Росла как любой другой ребенок, но в восемнадцать лет взросление остановилось, будто его и не было.

Вот она, последняя тайна, о которой мне даже страшно подумать, не то что говорить: Элайджа мне рассказал, что после моего рождения отец истребил всех вампиров, но не просто даровал им спокойную смерть. Нет, он заточил их в камере и самыми изощренными способами их убивал, словно вымещая на них всю злость, мстя за кого-то.

Однажды, когда я проходила мимо входа в подвал, где как раз и находились камеры для пыток, дверь была приоткрыта. Осторожно, чтобы никто не заметил, я открыла её и ступила на каменные ступеньки, ведущие вниз. Запах запекшейся крови и гниющей человеческой плоти больно ударил по моему обонянию. Мне хотелось убежать, но любопытство взяло верх над страхом, и я спустилась вниз. Там была еще одна дверь, но она оказалась заперта. Найдя небольшую щелочку, я заглянула, но увиденное привело меня в шок. Скажу одно: повсюду были разбросаны конечности, лужи крови; мучительные крики его жертв, просящие смерти, до сих пор являются мне в кошмарах, а самое главное – его озлобленное рычание и ядовитые слова, которые куда более опаснее укуса королевской кобры: «Я отомщу за тебя, Кэролайн». Больше не выдержав, я убежала в свою комнату. В голове крутился один единственный вопрос: «Кто такая Кэролайн?»

Через несколько часов, за ужином, я попыталась узнать у папы о ней как можно больше. Но как только он услышал имя Кэролайн, то на повышенном тоне сказал, что это не мое дело, и ушел.

Я не ожидала такой реакции от него, но больше на эту тему не стала с ним говорить: уж больно мне было страшно. На помощь мне пришел Элайджа. Он рассказал только, что это была молодая вампирша из Мистик Фоллс, которую убили за то, что та знала моего отца. Но даже этого мне было слишком мало, а, зная характер папы, можно утверждать: из-за него погибло слишком много людей, и он не мстил за них. Она не просто вампирша из Мистик Фоллс, она была ему родным человеком, как я.

Сколько я ни пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку, все было напрасно. Ни разговоры с Элайджей, ни даже разговоры с Ребеккой не привели меня ни к чему. Я была уверена, что все ответы находятся в Мистик Фоллс, но отец ни за что меня туда не отпустит.

Сейчас я просто стою и жду, когда он уйдет на причал, чтобы попробовать пробраться в его мастерскую. Поступаю как самый настоящий негодяй, но что-то не дает мне покоя. У меня такое чувство, что я должна узнать, что только благодаря этому я смогу все исправить. Хотя что можно исправить? Кэролайн уже не вернуть, и мой папа так и останется одичавшим Первородным гибридом, который истребляет вампиров и носит каждый год букетик ромашек на причал.

Скоро закат, так почему он все еще на балконе?

Смотрю сквозь приоткрытую дверь в его спальню. За темными шторами, с которыми резвится сквозняк, ничего не видно. Стою еще так минут пять; вижу, как он идет в сторону разожженного камина, в руках у него что-то наподобие книжки в коричневом переплете. Но больно странная книжка.

Нахмурившись, я продолжаю следить за его дальнейшими действиями. Ничего особенного на вид нет. Встав перед камином, папа перелистывает пожелтевшие страницы, останавливаясь на некоторых, а потом просто выбрасывает эту книгу в камин.

Быстрыми шагами он направился к выходу – мне пора бежать, а иначе не отделаешься от него. Применив вампирскую скорость, я убежала в западное крыло, но на такое расстояние, чтобы мне было слышно, как он уходит. Входная дверь захлопнулась, и шаги стихли.

Влетев в его спальню, я тут же схватила кочергу и вытащила из камина почти сгоревшую книжку, заменив ее другой, чтобы у отца не вызвать подозрений. Ворвавшись в свою комнату, я громко хлопнула дверью и закрыла ее на замок, боясь, что кто-то ко мне зайдёт.

Теперь я знаю, как чувствует себя преступник: руки нервно дрожат, пот так и льет ручьем, сердце бешено стучит, хоть бы не выпрыгнуло, кислород вообще перекрыли. Я как рыба на суше, которая отчаянно пытается вдохнуть частички кислорода. В горле пересохло. Я иду в ванную комнату и начинаю пить прямо из-под крана. Если я выйду, и меня кто-нибудь заметит, то сразу поймет, что я что-то натворила. Я не брезгливая: справлюсь.

Немного придя в норму, я уселась на кровать и стала вертеть чуть не сгоревшую книжку в руках. Несколько минут я не решалась ее открыть – чем это было вызвано, я не знаю. Погладив ее по корешку, я заметила кармашек. В нем была аккуратно спрятана железная ручка; достать ее мне не составило труда, но попробовать написать – не получилось. В книжке ручка? В книжке не может быть ручки, она есть только… только… в дневниках?

Я перевела взгляд на «книжку». Взяв ее в руки, я открыла первую страницу. На ней было написано: «11 сентября 2012 года.

Дорогой дневник…»

Я рехнулась или именно сейчас держу в руках все тайны самого опасного существа на планете?

========== Глава 2. Его вера ==========

11 сентября 2012 года.

Дорогой дневник, сегодня произошло то, чего я так сильно боялся: сегодня я потерял ту, ради которой жил, заставлял свое мертвое сердце биться, разгоняя холодную кровь. Она ушла так же внезапно, как и появилась в моей мрачной жизни, чуть-чуть осветила своим ярким лучом мой неправильный путь, указав на правильную дорожку. Она открыла мне глаза, дала увидеть намного больше, чем я видел. Когда она это сделала, я понял как был слеп. Она изменила меня, показала, что такое милосердие, что такое смотреть на день по-другому, как будто это последний день в моей жизни, а также, что такое любить.

Раньше я думал, что любовь – это привязанность, ничто иное, как долг защищать, а теперь… теперь это слово для меня значит совсем другое: любить, значит чувствовать, как внутри что-то тебя наполняет, словно опустевшую чашу; чувствовать, как каждая минута, проведенная с ней, наравне с веком, проведенным в одиночестве. Но… она ушла и больше не вернется…

Мне больно об этом говорить, но что-то внутри меня хочет поделиться хоть с кем-нибудь. А насколько я знаю, другие, узнав о моих терзаниях, будут использовать это против меня, даже моя семья. Я не верю никому. Почему же я тебе открыл свои тайны? Ответ прост – ты не сможешь это использовать против меня. Ты всего лишь кучка белых листков, объединенных в толстом переплете, скрывающем, словно завеса, тайны. Мои тайны…

Я, пожалуй, начну.

Это случилось вчера в обед. Я заехал в Мистик Фоллс, чтобы увидеть Кэролайн. Снова почувствовать, каково это – быть влюбленным. Я надеялся, что застану ее дома, слушающей музыку или лежащей на кровати, но нет, я ошибся. У самого порога ее дома дверь открыла Елена. Она была взволнована; застывшие дорожки слез обрамляли ее лицо.

Неприятное чувство холодком пробежало по спине. Все мое нутро твердило: «С Кэролайн что-то случилось!», а насколько я знаю, мое шестое чувство никогда не ошибается.

– Что с Кэролайн? – незамедлительно спросил я, но в ответ тишина. Я разговаривал со стенами, которые своим молчанием нагоняли душераздирающую тоску. Совсем осипшим от рыданий голосом Елена сказала, чтобы я вошел в дом. Переступив через порог, я увидел Бонни и Деймона. Их вид был удручающим.

Мертвая тишина, нарушаемая только надоедливым тиканьем настенных часов, давила на уши. Пока я не услышал одну единственную фразу, пущенную словно стрела, которая должна была пронзить мое сердце: «Кэролайн похитили». Как и предполагалось, стрела пронзила мое сердце, оставив в ней зияющую дыру, но с этим молниеносным ударом случилось еще кое-что – мир перестал существовать.

Я почувствовал, как каждая клеточка моего тела застыла, как сердце в моей груди больно сжалось. Ноги онемели, и я не мог сдвинуться с места. Мой разум в миг затуманился. Я не знал, что делать… В этот момент так захотелось просто отключить чувства, но она бы не позволила никогда этого сделать. Она бы сказала, что надежда есть всегда. Но где эта чертова надежда, когда она так нужна? Где она, черт возьми?! Почему это случилось именно с ней? Почему она должна страдать? Я должен ее найти, но боюсь. Боюсь узнать, что опоздал. Я тогда просто не переживу этого… Я хочу ее найти, но боюсь увидеть ее мертвой. От одной мысли об этом сердце как будто разрывается на части. Нет сил сопротивляться, нет сил бороться.

А они звали меня по имени. Снова, и снова, и снова, но я как будто их не слышал. Я и не хотел их слышать. Я хотел остаться один со своими мыслями, но они так просто от меня не отстанут.

Бонни рассказала мне о своем видении. В нем Беннет видела город: большой, красивый, старинный. Улицу, название которой начиналось на «Ф», но название улицы заканчивалось не на «стрит», а на «квартал». Какое-то помещение, которое не смогла разглядеть – оно было темное. Она увидела девушку в белом платье с темными волосами, вокруг нее мольберты и холсты. Она говорила с кем-то… с мужчиной. Он среднего роста, темнокожий, с карими глазами. Она слышала, как эта девушка называет имя Кэролайн и говорит направление, куда она едет. Мужчина подзывает людей и что-то им говорит. После этого видения, Бонни позвонила Кэролайн, но она не слышала ее, а потом связь прервалась.

Чтобы никто не видел видел моих эмоций, я отошел к окну. Нахмурившись, я стал думать о видениях Бонни. Город, квартал, девушка, смуглый мужчина – все это напоминало Новый Орлеан, Французский квартал, Давину и… Марселя – это он похитил мою Кэролайн.

Я был зол на своего «друга». Но мысль о том, что я больше не увижу свой лучик солнца, пожирала меня изнутри, как паразит в теле своей жертвы. Я точно не помню, что было потом. Крики, запущенная в стену ваза, разбитое окно и слова: «Все кончено, она мертва!» – это все, что я отчетливо помню. Остальное будто происходило в другой реальности. Перед глазами густой туман, в котором так и хочется заблудиться, чтобы тебя не нашли. А он своими лапами забрал меня подальше ото всех проблем. Туда, где есть мой лучик солнца, моя светлая девочка.

Я шел весь оставшийся день и всю ночь. Бродя несколько часов подряд, не останавливаясь, ноги превратились в свинец и почти не двигались; голова раскалывалась, как после крепкого похмелья; сердце сжималось до невероятных размеров, как бы этим предупреждая, что скоро не вынесет давления легких, которые судорожно втягивают воздух, и расколется на множество осколков, в каждом из которых хранятся воспоминания о моей любимой, чтобы как можно больнее расцарапать все внутренности, оставив глубокие раны, которые не излечит вампирская регенерация. Чувство одиночества охватывает не хуже тумана, такого не было, когда она была со мной. Но теперь ее нет.

Я вышел на поляну. Подняв чугунную голову, чтобы осмотреться, я увидел ее. Шатаясь, она твердо встала на ноги и посмотрела на меня. Ветер заставил ее поежиться от холода. Увидев меня, она едва заметно улыбнулась, но потом улыбка стерлась с ее лица, будто она разочаровалась во мне.

Сердце екнуло, говоря мне, что что-то не так, и оно было безусловно право: Кэролайн пошатнулась и начала падать. Не теряя ни секунды, я ринулся к ней. Я чувствовал, как с каждым новым движением мышцы наливались небывалой силой. Я успел как раз во время. Истощенное тело Кэролайн рухнуло в мои руки, которые я успел во время подставить.

Она посмотрела на меня мучительным взглядом. Ее холодные пальчики коснулись моей щеки. Я чувствовал, как ее прерывистое дыхание опаляет мое лицо. Она не верила, что это я. Словно в бреду, она твердила, что Марсель убьет меня, что у него есть оружие, но я не слышал ее слов, а зря. Мой разум был затуманен эйфорией быть рядом с ней, чувствовать тепло ее тела. «Я люблю… тебя… ты… моя последняя… любовь…» – были ее последние слова. Ее сердце простучало последний раз и остановилось, глаза закрылись навсегда, рука, которая была на моей щеке, упала на землю. Осталась лишь неизменной ее печальная улыбка. Голова откинулась, и я увидел кровоточащий укус. Я прокусил свое запястье и поднес к ее рту, но было слишком поздно. Я опоздал, а мог спасти…

Дорогой дневник, я виноват в ее смерти. Я не должен был появляться в ее жизни. Я принес ей смерть. Она умерла, умерла и забрала мое сердце с собой, проделав огромную дыру в моем теле, оставив меня мучиться до конца своих дней.

Странно, но я до сих пор не верю, что ее больше нет, что мой последний луч солнца навсегда погас… Мне кажется, что сейчас дверь в мою комнату откроется; тихими, почти неслышными шагами она подойдет ко мне и, закрыв своими ручками мои глаза, мелодичным голосом спросит: «Кто?». Я возьму ее руки в свои и встану со стула. Повернусь к ней лицом и увижу ее счастливую улыбку, горящие лазурные глаза, в которых я видел себя «хорошего». Но это, к сожалению, останется в моих мечтах.

Я не могу поделиться этим ни с кем, кроме тебя. Уверен, ты сохранишь мою тайну…

Одинокая слеза скатывается по моей щеке. Я изо всех сил стараюсь держаться, не заплакать, но не могу. Слезы льются ручьем, уничтожая меня. Не думала, что я такая слабая, я думала, что я сильнее.

Неожиданный стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Быстро прячу папин дневник под кровать, вытираю слезы и хватаю первый попавшийся журнал.

– Входите, – слишком хрипло говорю я и тут же осекаюсь. Сердце бешено колотится, и его биение гулко отдается у меня в висках. Дверь со скрипом открывается, и входит папа. Мои глаза от удивления расширяются. Неужели он различил ту книгу, которую я бросила вместо его дневника. Иногда я жалею, что он слишком умело прячет свои эмоции за маской равнодушия.

– Доминика, – начинает отец, и я ощущаю, как мои внутренности делают тройное сальто, мне конец, он обо всем догадался, – я хотел с тобой поговорить.

Нервно сглатываю вязкие слюни и глубоко вздыхаю – привожу свое сердцебиение в порядок.

– О чем же? – Как можно непринужденней спрашиваю я. Теперь пришла его очередь глубоко вздыхать.

– Мы давно не общались, и я тут подумал, может, сходим куда-нибудь завтра? Так сказать, устроим день отца и дочери, – он выдавил из себя слабую улыбку, но мне и этого было достаточно, ведь его слова были искренними. Неужели после стольких лет он вспомнил о своей дочурке?

– Конечно, – радуюсь я. Все волнение отошло на второй план. Он не узнал – хорошо.

– Тогда до завтра.

– До завтра, пап, – шепчу я. Дверь закрывается, и я иду в ванну. Приняв освежающей душ, прыгаю под кровать, достаю дневник и с волнением открываю следующую запись.

Что же ждет меня теперь?

========== Глава 3. Его надежда ==========

Солнце взошло из-за горизонта и осветило мое лицо. Я не спала, нет, я сидела на подоконнике и держала в руках дневник отца. Вчера я так и не решилась прочитать следующую запись – уж больно в новинку узнавать такие сокровенные тайны папы. Не знаю почему, но, читая его записи, создается ощущение, что он сейчас стоит передо мной и сам рассказывает все, при этом своим взглядом он прожигает меня, с неким укором, будто говорит, что это не мое дело. Чувство стыда накрывает меня своим одеялом, удушая. Именно из-за этого я спрятала дневник и легла спать, но сон не пришел. Я проворочалась в кровати до самого рассвета, но мне это надоело и теперь я сижу на подоконнике, любуясь восходящим солнцем, чьи лучи озаряют стеклянное небо. Отражаясь от него, они падают на землю, где разбиваются на тысячи маленьких лучиков, что греют землю.

Так я сижу до завтрака – неподвижно, словно каменная статуя, хранящая в себе все эмоции, что переполняют меня на протяжении всей жизни, и иногда мне кажется, что я как папа, вот только человечности во мне гораздо больше. Элайджа говорил, что именно этой характерной чертой я похожа на него – в любой ситуации пытаюсь сохранить такое маленькое, драгоценное чувство, когда папа готов наплевать на все, лишь бы обрушить свой гнев на невинных.

Будильник на прикроватной тумбочке начинает жалобно пищать, оповещая меня о скором завтраке, поэтому я не медлю. Неохотно, но ступаю на пол, где вечно холодный паркет приятно охлаждает затекшие ступни. Каждый последующий шаг дается мне тяжело, ведь просидеть в одном положении несколько часов подряд даже для гибрида тяжеловато, но ноги постепенно оживают, отдавая легким покалыванием.

Приведя себя в порядок, спускаюсь по винтовой лестнице и направляюсь в столовую. Все уже на своих местах и принялись за еду, опять я опоздала. Папа не обратил на это внимание, возможно, не хочет портить предстоящую прогулку, а вот Элайджа посмотрел на меня с упреком. Я закатила глаза и, улыбнувшись, села за стол.

Проведенный за столом завтрак был вполне сносным. Обычно, когда папа кушает с нами, дядя начинает задавать ему много вопросов о делах Нового Орлеана, и все заканчивается скандалом и битой посудой – отец считает, что Элайджа хочет взять город под свой контроль. Но я повторюсь: сегодня странное начало дня.

– Доминика, надеюсь, ты помнишь какой сегодня день? – Спрашивает отец.

Чтобы не нервировать его, я без всякого сарказма отвечаю:

– Сегодня мы собирались устроить день отца и дочери, – миловидно отвечаю я.

– Правильно, – улыбается он, отпив из стакана, в котором плескались капельки апельсинового сока, – в два часа будь готова.

Папа всегда был очень пунктуален: никогда не видела, чтобы он куда-либо опаздывал. А так как это редкий случай под названием «день отца и дочери», я должна не провиниться, хотя бы постараться. Я всегда была слишком падкой на шалости, за что мне в детстве очень хорошо влетало. В то время папа мало мне уделял внимания – я таким плохим образом пыталась его привлечь.

Без пяти минут два я уже стояла у порога собственного дома – лучше раньше, чем позже, учитывая то, какая я на самом деле копуша. Очень интересно узнать: от кого я унаследовала такое качество? Ответ напрашивается сам собой: «От мамы».

– Я ожидал, что ты опоздаешь, – послышался за спиной папин голос, и я от неожиданности вздрогнула.

– Это особенный день, – ответила я.

Папа ухмыльнулся и, довольный собой, открыл мне дверцу автомобиля, жестом приглашая сесть. Его галантность сводит меня с ума. Как можно вести себя так непринужденно, когда в его жизни так мало света? Когда каждый день наполнен скандалами, а темная полоса жизни побеждает в неровной схватке белую? На его месте я бы выжила из ума, стала бы сумасбродным гибридом, который уничтожал бы целые города, забываясь в массовых кровопролитиях, ломках костей во время превращения, лишь бы не чувствовать душевную боль.

Отогнав эти страшные доводы, которые уже полностью затмили мой рассудок, без разговоров сажусь на переднее сиденье и смотрю в лобовое стекло. Живот сворачивается в тугой узел, когда я хочу спросить у него о Кэролайн. «Сейчас не время» – твержу я себе, сжимаясь в плотный комок.

– Что-то не так? – спрашивает папа, заметив, как я начинаю портить кресло его автомобиля своими ногтями.

– Все в порядке, – тараторю я, пытаясь расслабиться. Я не знаю, что меня так отчаянно тревожит. Возможно, все из-за того, что это вообще наша первая прогулка, а может, я просто боюсь его. Обычно все нормальные дети любят своих родителей, а я боюсь, как пылающего огня.

Через двадцать минут мы приезжаем ко входу в городской парк Нового Орлеана. Сегодня облачно, но довольно-таки тепло – народу будет много. И я не ошиблась. Стоило нам только зайти, как я почувствовала на себе все давление окружающих людей. Их чувства, которыми пропах воздух, смешались в одну гремучую смесь и больно давили на легкие. Папа отвел меня на каменный мост, где народу меньше, ведь все они приходят поразвлечься, и никто не будет стоять и смотреть на водную гладь, наблюдать за плывущими листиками. Мне и не хотелось веселиться, я просто хотела провести время вместе с отцом.

– Лучше? – озабоченно спрашивает он.

– Намного.

Мы смотрим на окружающий нас пейзаж, запоминая изгибы деревьев, оттенки парка, чтобы потом все это перенести на холст. Мое воображение уже нарисовало примерный пейзаж, а вот папа что-то, по-видимому, хочет доработать.

– Ты бы не могла постоять так несколько минут? – просит отец, отходя назад. Я непонимающе киваю и продолжаю смотреть на водную гладь, наблюдая за плескающимися в воде лучиками. Вскоре этой странной процедуре приходит конец, и папа зовет просто прогуляться по парку.

Идя по извилистым дорожкам, и он, и я молчим. Я не знаю, что и сказать; я не общалась с ним довольно давно. Что он хочет показать этим? С чего вдруг проявилась его отцовская любовь?

– Зачем? – Выпаливаю я, когда папа протягивает мне сахарную вату синеватого цвета.

– Что «зачем»? – Недоуменно спрашивает он.

– Почему ты решил устроить этот день?

– Я хотел поближе узнать тебя, – пожал плечами отец, отхватывая кусочек ваты.

– Спустя столько лет? – Раздраженно спрашиваю я.

– Лучше поздно, чем никогда… Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.

– Нет, – быстро ответила я. – Раз ты меня сюда привел, то теперь так просто от меня не отделаешься!

Мы пошли в ближайшее кафе. По пути к нему я пыталась придумать тему для разговора. Я не знала, что у нас может быть общего. И тут меня осенило. Я хочу узнать как можно больше о Кэролайн Форбс(все, что я узнала из дневника отца – его переживания после ее потери): как они встретились, что между ними было, почему она не хотела с ним ехать в Новый Орлеан – я должна найти ответы на эти вопросы. Но вот так в лоб не могу их задать, нужно начать издалека.

Зайдя в кафе, я выбрала столик около окна(будет куда отводить взгляд в случае чего), папа не стал возражать, и меня это порадовало. Я рассматривала меню и думала с чего же начать разговор. Спросить сразу о Мистик Фоллс было бы слишком подозрительно для него, но я нашла самый альтернативой выход.

– Пап, – откладывая меню, начала я, – расскажи мне, пожалуйста, о своих исторических приключениях.

Отец окинул меня странным взглядом, и мне показалось, что моя изумительная идея уже рушится только от одного его взгляда. Я приготовилась к худшему, но он вдруг заговорил:

– Что именно ты хочешь узнать? – Улыбнулся он, и я мысленно захлопала в ладоши от своей маленькой победы.

– Все! – молниеносно выпалила я. – В каких странах ты побывал, какие культуры тебе понравились, какой город тебе понравился больше всего и многое другое, – мечтательно протянула я и заметила, как папа выдавил смешок.

– Тогда это будет слишком долгая история, – пытаясь справиться со смехом, сказал он. Я демонстративно посмотрела на часы, а потом сказала как бы между прочим:

– Время только четыре часа дня.

Увидев, как папа подзывает официанта и заказывает достаточно приличное количество блюд, я поняла: история действительно будет долгой. Пока официант не принес нам заказ, отец молчал и смотрел в окно – обдумывал, с чего бы можно было начать, но я сначала не догадалась об этом.

– Красивые цветовые гаммы, – начала я, чем привлекла к себе его внимание. Он удивленно на меня посмотрел, а я поняла, что он думал не о цветах, но отступать было поздно. – Я рисую пейзаж поздней осени, смешанной с ранней зимой, но вот ледяная корка у меня получается нереалистичной. Никак не могу правильно ее нарисовать, а поиски в интернете не помогают.

– Чтобы правильно нарисовать наледь нужно выбрать цвет земли и добавить его в одну палитру, а…

– А чтобы создать лед нужно добавить белый цвет, смешанный с оттенками, которые присутствуют на рисунке, – закончила я.

– Да, – сдержанно подтвердил он и сжал руки в кулаки – не любит, когда его перебивают, но было видно, что он борется с собой, дабы не разнести это заведение. – Но ты кое-что забыла: надо добавить желтый цвет, если солнечный день и синий, если пасмурный. Только так ты сможешь нарисовать наледь.

И тут я быстро прикусила губу. Не надо было его прерывать, но хорошо, что он сильно не разозлился. Я хотела показать себя умной, а вышло наоборот. Мысленно проклинаю себя.

– Прости, – только и смогла сказать я.

Папа, ничего не ответив, кивнул, принимая мои извинения. Снова наступила между нами тишина, густая и вязкая она оседала на уши.

– Ваш заказ, – послышался звонкий голос официанта. Я невольно вздрогнула. Работник с милой улыбкой поставил заказанные блюда на стол и удалился, предварительно спросив о счете.

Отец молча стал есть, а мне кусок в горло не лез. До сих пор чувствую вину перед ним, хотя он уже простил. Посмотрев на меня странным взглядом, говорящим: «Почему ты не ешь?», придвинул тарелку с салатом поближе ко мне. Я благодарно кивнула и взяла вилку.

– Тебя все еще интересует моя история путешествий? – Поинтересовался папа, спустя несколько минут.

– Конечно! – я вмиг оживилась и быстрее стала доедать свой салат.

Он начал, как я и предполагала, издалека. Сначала папа рассказал о том, как вся его семья стала вампирами, предварительно описав их жизнь до этого. Оказалось, что папа превратился не в вампира, а в гибрида, но Эстер заклинанием подавила в нем сущность волка, а Майкл, не возлюбив его еще сильнее, устроил на него охоту. Папа веками вместе со своими братьями и сестрой бегал от Майкла. Так проходила его жизнь два столетия, потом от одной ведьмы он узнал, что может вернуть себе волчью сущность, если найдет двойника и лунный камень. Отец понимал, что в одиночку не сможет этого сделать и вместе с Элайджей создал проклятье солнца и луны. В пятнадцатом веке ему удалось найти и лунный камень, и двойника, им оказалась Катерина Петрова. Но эта девушка была хитрее всех и, чтобы избежать жертвоприношения, сбежала, прихватив с собой лунный камень. Папа, естественно, был в ярости. Но годы шли и, оказалось, что есть еще один двойник – Елена Гилберт. Она сама принесла себя в жертву, как только папа пригрозил ей убийством ее семьи. Когда заклятье было разрушено, он уехал в Новый Орлеан.

Папа рассказал все, но о Мистик Фоллс умело умолчал – меня это раздражало. Но глубоко вздохнув, я сказала:

– А где ты нашел эту Елену?

– В Мистик Фоллс.

– Какое странное название для такого города, – протянула я. – Расскажи мне о нем поподробнее.

– Город как город, – раздраженно ответил отец – я взболтнула лишнего, – собирайся, мы едем домой.

Мой звездный план пошел коту под хвост. А чего я могла еще ожидать? Что он расскажет мне все с подробностями? Нет, еще слишком рано, он не доверяет мне как себе, а иногда мне кажется, что он и себе не доверяет. Подытожим мои действия: они отстой.

Приехали мы домой как раз к ужину. По пути мы и словом не обмолвились. Хоть я и видела, как хорошо держался папа, но его пульсирующая жилка на шее и вечное скрежетание зубами говорили все сами за себя – он был в бешенстве; отец понял, что я решила его уболтать, чтобы узнать о Кэролайн Форбс.

Выйдя из машины, я тут же бросилась к себе в комнату; проходя мимо Элайджи, бросила ему фразу: «Я не голодна – к столу не звать», и побежала по лестнице. Достигнув своей цели, я упала на кровать и уставилась в потолок. Что же мне такое придумать, чтобы папа сам захотел мне все рассказать? Дневник! Может, если отец узнает о том, что я прочитала дневник, то смирится и расскажет о ней? Да, так и сделаю.

Я повернулась на другой бок и достала из-под подушки дневник. Открыв следующую запись, начала читать.

1 декабря 2012 года.

Дорогой дневник, не понимаю, зачем записываю это событие, но, похоже, это уже привычка. Если что-то случается, то руки так и чешутся написать тебе.

Это было 28 ноября. Тогда на утихающий город опустились сумерки, нежно укрывая его. Со дня на день должен выпасть снег, который она с таким нетерпением ждала, чтобы устроить новое мероприятие и поиграть в снежки, но ее надеждам не суждено было сбыться.

Я сидел перед камином в кресле и смотрел на огонь, в котором потрескивали поленья и от этого слышался какой-то ритм. Настенные часы пробивали двадцать два часа, гулко отдаваясь у меня в ушах, их звонкое тиканье ровнялось с треском подгоревших поленьев. В комнату неожиданно ворвался холодный осенний ветер, теребя тюль, словно морскую волну. Я перевел взгляд с камина на открытое окно. Нехотя встав, я подошел к нему и посмотрел. Моему взору открылся сад, усыпанный сухими листьями, которые спали с деревьев. Лунный свет освещал некоторые участки сада, делая его волшебным. Никогда не думал, что такое обыденное место может быть источником вдохновения.