Текст книги "Последняя грань (СИ)"

Автор книги: АlshBetta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

«Царапины, – прошептал он, оглянувшись на меня через плечо, – поможешь?»

У Бачи нашлись и бинты, и спирт, и даже свежая рубашка. Сказалось то, что окрепли их отношения с прошлого года, а может то, что Эдвард впервые не выглядел властным и кровожадным, но он радушно все это одолжил не задавая вопросов.

– Кто тебя так?

– Защитники Аллаха, – он невесело усмехается, прикусив губу, когда я прикасаюсь ватой к ранам, исполосовавшим всю спину.

– Обругал веру?

– Позарился на святое. На Лидера, – мой Султан тихонько стонет, когда по разодранной коже медленно растекается прозрачный спирт.

– От базы до нас сто шестьдесят километров.

– Я знал, к кому еду.

Больше я не спрашиваю ничего. Не могу сдержать себя. Нагибаюсь и легонько, так, чтобы при желании списал на слабость, целую его волосы. Впервые после побега от Алека и Адиля мне больно за кого-то. Впервые после смерти Нурии я вообще… чувствую что-то.

– Я сам себя не перебинтую, – он пытается перевести все в шутку, но голос дрожит. Впервые у Эдварда при мне дрожит голос.

– Я тебя перебинтую, – улыбаюсь, осторожно прочертив пальцем линию по его плечу, – не волнуйся.

Этой ночью полковник впервые спит со мной по-настоящему. Прижав к себе, как любимую игрушку, он спокойно, ровно дышит, окончательно расслабившись. Никогда не видела его таким безмятежным и спокойным. Как ребенок…

И самое удивительное, что мне доставляет истинное удовольствие поправлять его одеяло, когда оно сползает и обнимать его в ответ, когда он неодобрительно хмурится на исчезновение моих рук.

Неожиданное и очень новое чувство. И настолько же приятное.

Следующим утром, когда просыпаюсь, единственное, чего боюсь, не найти Султана в постели. Но он как был здесь, так и есть. Только уже не спит. Уже сидит и с легкой улыбкой наблюдает за мной. Голубые глаза наполнены наслаждением. От хорошей ночи?..

– В твоей жизни когда-нибудь что-нибудь шло не по плану?

– Постоянно.

– А в моей – никогда.

Это откровение. Я обращаюсь во внимание. Подмечаю каждую эмоцию его лица.

– Той ночью… этот клуб… – тяжело вздохнув и с виновато-задумчивым выражением лица сжав пальцами мою ладонь, признается Эдвард, – это было минутное желание, чертова слабость… я не хотел ничего, кроме того, что у нас было. Я и приехал-то за этим туда…

Хмурится. Смущенно – впервые вижу на его щеках румянец.

– У меня тоже. Слабость…

– Тоже?

Изгибает бровь. Не верит.

– Той ночью умер мой отец. Я должна была вернуться в постель и, как достойная дочь, скорбеть о нем сорок дней. А я напилась водки и дала незнакомцу соблазнить меня.

– Интересный расклад.

– Мне тоже так кажется.

Неловко пожимаю плечами, опустив взгляд. Почему-то чувствую смущение.

– Я не думала, что ты так быстро… уйдешь.

– Белла, я уже сказал, это все не планировалось как отношения.

– И все равно…

Как же тяжело даются слова. Они будто каменные – неподъемные. Больно царапают горло.

То, что я не смотрю на него, Эдварду не нравится. Длинные пальцы осторожно поглаживают мое запястье.

 – Я заслужу твое прощение, – он тяжело вздыхает. Очень тяжело. Вымученно.

Слышать такую фразу от него – невероятно. Я пытаюсь понять, не ослышались ли.

– Зачем?

Краешком губ он улыбается. А потом кивает на свою спину.

И я понимаю.

– Как ты оказалась здесь? – следующий его вопрос. Вызван и интересом, и тем, что не хочется посвящать уверению в собственной слабости много времени. Признал – и будет.

– Сбежала. – Это наш первый разговор на такие темы за все время...

– От прошлого?

– Да. И от тебя.

Я ещё раз удивляю его. Снова.

– Все так серьезно?..

– Ага – за этот ответ я чувствую себя виноватой.

Двумя пальцами, осторожно, Эдвард приподнимает мое лицо. Просит на себя посмотреть.

– Я думал, что сошел с ума, когда ты жалась ко мне в такси.

– Все было так страшно? – нервно хихикаю, кривляя его тогдашние слова, но в тайне надеясь, что дела не настолько плохи.

– Куда страшнее. Я впервые в жизни не отвечал за то, что делаю. Раз – да. Но три… и то, что у тебя никого не было…

Теперь смотрю на него без робости и стыда. Скорее – с интересом.

– А сейчас?..

– И сейчас – тоже под вопросом, – теперь его черед покраснеть. Но не от гнева.

– Мне нравится, когда ты не отвечаешь за себя… – бормочу я.

– Это не пойдет на пользу никому из нас, Красавица.

Я чувствую, как он меня гладит. Не верю этому, но чувствую. Легонько-легонько, даже боязно, по щеке.

– Почему?

– Потому что ты замужем, например.

– Нет.

– А ребенок? – он хмурится. Я кусаю губу.

– Племянница. Была…

Впервые за наше знакомство это не вызывает в нем наплевательского отношения. Мне кажется, он теперь его стыдится.

– У тебя кто-то остался?

– Брат и его сын… но я не знаю, где они.

– Я не умею сочувствовать, – виновато, едва ли не с горечью, произносит Эдвард. Морщится.

Мгновенье обдумываю свои действия, а потом отпускаю все на волю. Спонтанность, бывает, не худший ход.

Я приникаю к нему, оставляя пустовать свое место на кровати. Прижимаюсь к груди и, помня о спине, обвиваю руками за шею. Утыкаюсь, прячусь лицом в теплую кожу и не хочу отстраняться. Вообще.

– Не сочувствуй, – бормочу, чувствуя его напряжение, – просто обними меня… не сочувствуй.

Я не надеюсь, что он послушает, но происходит именно так. Это утро чудес, ей богу. Это утро исполнения желаний.

Я слушаю биение его сердца – немного ускоренное – наслаждаясь объятьями и тем, как он постепенно начинает гладить меня снова. В этот раз – по волосам.

– Мне почти тридцать пять лет, Белла, а я впервые хочу поцеловать женщину, – через некоторое время шепчет он мне на ухо, скорбно усмехнувшись. Но за скорбью – смущение. Как у мальчика.

Внутри меня все теплеет – неожиданно и приятно.

– Только не говори, что не целовался…

– Целовался, – он качает головой, покрепче привлекая меня к себе. С радостью встречаю этот жест, – но это совсем другое…

– Совсем? – поднимаю голову, глядя ему в глаза. Сияющие.

– Да. Тебя я хочу защищать от всего на свете. Всегда.

Его откровение должно шокировать меня. Должно ввести в ступор по всем законам мироздания, ей богу. Но не вводит. Не может.

Потому, что я чувствую то же самое.

И надеюсь, Эдвард понимает это, когда я отклоняюсь назад, позволяя ему себя поцеловать. Так, как хочет. Но без пошлости. Без намерений секса.

…От его губ я снова на грани. На последней грани. Но теперь ни за что на свете не сделаю и шага назад. 

* * *

Что-то случилось. Я знаю, что-то случилось. Бача молчит и отказывается мне говорить, но это не отменяет уверенности. Он делает вид, что все в порядке, а я поступать так не могу. Я нутром чую плохое. У меня на него уже рефлекс…

Я спрашиваю Нилу, но она лишь сочувствующе пожимает плечами. Пытается уверить меня, что мне кажется, что это все – глупости…

Но подтверждение, что волнуюсь не зря, приходит само и очень скоро – в четверг, второй с отсутствия Эдварда. За последние несколько недель его присутствие – все, что у меня осталось. На какой-то миг даже показалось, что у нас все получится – в том числе, новая жизнь. Когда-нибудь. Вместе.

Но как появился проблеск, так и пропал. В дверь позвонили ровно в два – как делал и Султан – но на пороге был не он, а знакомый писклявого, Джаспер, кажется. Его слова были просты и ясны: «ты уезжаешь».

Кем бы ни мнил себя Эдвард и сколько бы на себя ни брал, как бы ни желал держать все под контролем, меня он недооценил. Даже если бы сил не было совсем – позволила бы я ему, даже ему, несмотря на то, как сильно прикипела душой, забрать у меня оставшийся смысл жизни? Себя забрать.

Огромнейший просчет, полковник. Вы меня разочаровываете.

Хейл не пытался увезти меня силой, а Бача силой не выпроваживал. Они оба сдались, когда мы с Нилой надавили. Когда потребовали правды.

Не больше, чем пару часов спустя после приезда сержанта Хейла, я уже садилась в его машину. Предостережения, запугивания ситуацией, угрозы – все это было бессмысленно. После открывшихся подробностей дела я знала, чего хочу. И никакой обстрел меня не остановит.

Бача обреченно за меня помолился.

Джаспер обреченно меня увез. Только не на границу с Иорданом, дабы безопасно переправиться подальше от Ирака, а вглубь страны. К их больнице.

В клинике пахло спиртом и бинтами – медициной пахло. А стены, бесконечные белые стены, не добавляли никакого оптимизма. Чисто и светло, да. Но как-то безысходно…

Эдвард не ждал меня. Невидящим взглядом уставившись в потолок, он лежал на больничной койке в своей палате, как и я полтора года назад. Наполовину ширма загораживала его, оставляя в зоне видимости лишь лицо. И то не имело намерений встречать гостей – приход Джаспера был бы проигнорирован, если бы он не привел меня.

Сразу же с осознанием этого факта с теми глазами, что я привыкла видеть, произошла такая дикая метаморфоза, что на миг мне показалось, будто мы ошиблись дверью. Он был не просто напуган, он пришел в ужас. И ужас этот граничил с ненавистью…

А как только я подошла ближе, Эдвард задрожал.

– Что ты?..

– Я вижу, вы рады меня видеть, полковник, – саркастически заявляю, приседая на уровне его глаз. Пытаюсь понять причину, но пока он ни намеком не выдает её. Лишь с испугом смотрит на меня.

– Уехать…

– Бежать по вашей части, – отзываюсь тем же тоном, бережно пригладив его волосы, кажется, отросшие за эти недели. Смягчаюсь:

– Что случилось?

Мужчина молчит, но убийственный взгляд, направленный на сержанта, говорит о многом. Вопросительно оборачиваюсь к Джасперу. Он скажет? Но тот поспешно ретируется. Гнева босса никому не хочется.

Мы остаемся вдвоем – я и Цезарь. Дверь закрывается.

– Ты действительно подумал, что я куда-то без тебя уеду? – интересуюсь я, внимательно глядя на его лицо. Слева кожа обгорела до пузырей – недавно сняли повязку.

– Это было бы правильно, – с трудом держа в узде голос, отвечает мужчина. Голубые глаза влажнеют.

– Эдвард, я бы так не поступила.

– Это плохо.

– Эдвард… – закатываю глаза, немного выгибаясь и легонько пожимая его правую руку, замечая, какая она холодная, – скажи мне, что такое? Я ведь уже здесь.

– Уходи.

– Приказываешь?

– Да, – он вздергивает подбородок, как в день нашей второй встречи, силясь выгнать меня из палаты поскорее, – я приказываю.

– Напрасно.

То ли моя уверенность рушит его убеждения, то ли то, что я посмела нарушить приказ вдвойне и уже явилась сюда, но он сдается. Впервые вижу, как Эдвард сдается. Мне.

В глазах из маленького огонька разгорается настоящее бушующее пламя, затягивающееся черным дымом, воздух со свистом проходит через ноздри, а на лбу, я могу поклясться, видно пару капелек пота.

Правой рукой, резко, с ненавистью, Эдвард ударяет ширму. Со скрипом отъезжая в сторону, та открывает мне вторую часть кровати. Невидимую от входа.

Мужчина укрыт одеялом, проседающим вниз слева. На месте ноги ниже колена у него лежит подушка. Маленькая. Туго набитая. Вместе с тем отсутствуют и два пальца на левой руке – повязка, наложенная особым образом, никак этого не скрывает.

Он тщательно следит за моей реакцией и, когда проходит больше минуты, а я все ещё молчу, глядя на то, что осталось от его тела, перестает держать себя в руках.

Я слышу всхлип. Затем ещё один.

А потом мой Султан, убеждающий все это время, что слезы – самое отвратительное качество людского организма – плачет.

Вот и его последняя грань…

– Ш-ш-ш, – прихожу в себя, поднимаясь на ноги и нагибаясь к нему так, чтобы как следует обнять, прижать к себе. Он не брезгует. Не отстраняется.

Обреченно хватается за меня обоими руками, задыхаясь от рыданий.

– Эдвард, – шепчу я, нежно целуя его мокрую кожу, – не стоит… это того не стоит… я здесь.

– Н-н…

– Всегда здесь, – заверяю, улыбнувшись сквозь собственную соленую влагу, наворачивающуюся на глаза, – я с тобой. Тише.

Давится воздухом. Давится, пытаясь прекратить столь вопиющее проявление слабости, но оттого плачет лишь сильнее. Отзвук всхлипов эхом раздается по палате.

Он даже плачет строго. Больно, строго, режуще. Как человек, утративший последнюю надежду.

– Как это случилось? – тихо спрашиваю я. Тоже сдаюсь.

– С-с… – ему требуется немного времени, чтобы вдохнуть достаточно воздуха, – снар-р-ряды взрываются…

Теперь сильнее цепляюсь за него я. Теперь мне страшно.

– Близко?

– Очень… мне жаль, Изабелла.

– Белла, – ненавижу, когда он исправляет то имя, которое я назвала первым, на полное. Мне кажется, так он отдаляется, – я – твоя Белла, полковник.

Он стискивает зубы, запрокидывает голову, но не отталкивает меня. Не хочет. Не может.

– Ты жив, Эдвард.

– Это не утешение.

– Для меня – самое большое, – честно признаюсь, улучив момент, чтобы посмотреть в глаза. Красные, опухшие, но родные. Теперь родные. Мои голубые глаза.

Мое откровение их шокирует. Слез становится больше.

– Ты не пожалеешь?.. Хотя бы через пару месяцев? – он спрашивает это так, будто я уже от него отказываюсь. Будто вообще могу.

– Я через десять лет не пожалею, – уверено отвечаю ему, аккуратно обвив пострадавшую руку. Никакого ужаса, никакого обречения не чувствую. Возникает ощущение, что тот случай с Норвилом, давным-давно, сон. Если человек любит, увечья – всего лишь жизненная составляющая. Никак не помеха. А вот если нет…

– Эдвард, – пробираюсь губами к его уху, перед этим поцеловав в висок, – я тебя люблю.

Он рвано вздыхает. Рвано вздыхает и, быстро-быстро кивая, впивается правой рукой в мое плечо.

– Я тебя тоже, Красавица…

С его словами все для меня становится на место. Все становится светлым и ласковым, как то покрывало, под каким пряталась в детстве. Безопасным.

Я улыбаюсь, целуя его. Я улыбаюсь, осознавая, что этот невероятный мужчина со мной и что он жив, несмотря на смерть, проскользнувшую настолько близко.

И я буду улыбаться ещё множество раз, пока он рядом: когда узнаю, что у нас есть разрешение вернуться в Штаты; когда надену на его палец золотое кольцо; когда увижу две полоски на белом тесте; когда в продуктовом магазине увижу подросшего Адиля со шрамом на левой щеке и узнаю его; когда зайду покупать книги по кулинарии и встречу Алека...

Когда снова стану Беллой – той, которую, думала, оставила за последней гранью в двухтысячном году.

Непременно.